Баллада о неудачниках

Глава 64, в которой Марк совершенно не готов к встрече

Несколько дней я прятался в лесу — как гребаный, сука, разбойник. Дожидался, когда уляжется волна, поднявшаяся после моего побега. Когда живот совсем подвело от голода, решился высунуться. Ночью объехал по дуге деревни, и двинул на юг, в сторону Оксфорда. Когда знакомые места кончились, я отважился заглянуть в придорожный трактир. Монет в кошеле оставалось на донышке, но, как говаривал отец Гуго, голод — лучшая приправа. Если три дня не жрать, пшеничная каша со смальцем превращается в пищу богов. В придачу к миске каши я получил место на сеновале, а вместе с ним — возможность наконец-то выспаться, не лязгая зубами от холода.

Вместо этого я лежал и таращился в темноту.

Оставаться в Англии нельзя — это очевидно. Самое разумное сейчас — сесть на корабль, свалить в Нормандию, а там наняться к… Да к кому угодно. Лишь бы, сука, деньги платил.

Значит, двигаю к Саутгемптону. Нет, лучше к Портсмуту — там людей меньше. При нормальном раскладе такой путь занял бы дня два, не больше. Но крупные города мне придется объезжать, поэтому накинем еще пару суток. Жрачка на четыре дня, плюс фураж Ворону, плюс плата капитану…

В принципе, до Франции можно дотянуть. Но со скрипом.

Черт. Как жалко, что деньги я взять не успел. Ну как же жалко!

И нож, который дед подарил, в сундуке остался. И одеяло от бабки.

Паттишалл, сука, ну что же ты… Ну как же ты! Я, мать твою, наизнанку выворачивался, гарнизон заплесневелый из задницы тянул! Все, что мог, делал, тебя, гниду, принцу не сдал! Я свой вассальный долг от альфы до омеги выполнил — а ты, сука?!

Ну почему так?

Почему?!

Где в этом мире справедливость?!

Нет, я все знаю — каждому по делам его, на том свете воздастся и все такое… Но можно до того света не дотягивать? Можно прямо сейчас? Черт с ним, с пламенем испепеляющим. Пускай Паттишалла хотя бы удар хватит. Паралич разобьет. Хер отвалится.

Ну хоть что-нибудь!

Уснул я, когда край неба забрезжил нежным лиловым светом. И проснулся с рассветом, от смеха и гомона конюхов.

Вот и поспал в теплоте.

Твою ж гребаную мать.

Вилл поймала меня в Беркшире. В чудовищной дыре под названием «Старый король». Не знаю, что тут было королевского. Королевских размеров клопы? Стянув задубевшую от пота котту, я как раз пытался ополоснуться в тазу, когда раздался яростный стук. Предусмотрительно обнажив меч, я медленно приоткрыл дверь — и замер с открытым ртом.

— В-вилл?

Чертова ведьма прыгнула на меня, как кошка на забор. Все, что я успел сделать — шагнуть назад и подставить руки. Клинок тоскливо задребезжал, грохнувшись на пол.

Я все-таки сообразил закрыть дверь. Не запер, а просто пнул — но даже это потребовало чудовищного напряжения воли. Потому что Вилл пахла благовониями и конским потом. Потому что волосы Вилл щекотали мне шею. Потому что Вилл прижималась ко мне так, словно хотела залезть под рубаху.

Нужно было спросить, откуда она взялась. Что собирается делать. Как вообще нашла меня.

Нужно было разжать руки и поставить Вилл на пол.

Привалившись спиной к двери, я локтем задвинул запор и ткнулся ей носом в шею.

От Вилл пахло благовониями и потом.

У нее была горячая кожа. Мягкая. И соленая. Я поцеловал впадинку под ключицей, пульсирующую жилку на шее и подбородок. Вилл не возражала — затихла, как сокол под клобучком, и я провел губами по ее щеке. Вилл повернула голову. Теперь она глядела на меня в упор, почти прижимаясь носом к носу.

— Твою мать, Денфорд, — промолвила моя прекрасная дама. — Какого ты хрена вытворяешь?

И я поцеловал ее. Губы у Вилл были мягкие и податливые, а рот — горячий и влажный. Но я не спешил. Я был очень сдержан. Я тщательно и вдумчиво исследовал эти влажные глубины, иногда отрываясь, чтобы уделить внимание плечам и шее. Я был нетороплив и настойчив — и вскоре Вилл, забыв о разговорах, совершенно недвусмысленно потерлась о меня, обхватив ногами за талию. Теперь уже она целовала меня, легко и стремительно прикусывая кожу, и цеплялась напряженными пальцами за плечи. Через тонкую ткань рубашки я чувствовал, как прижимаются ко мне маленькие упругие грудки. От возбуждения не хватало дыхания, и я хватал ртом густой, жаркий воздух, подставляя шею под стремительные поцелуи-укусы. Бедра Вилл мерно двигались вверх и вниз, и от этого опьяняющего покачивания вскипала кровь...

…и остывала, отхлынув в низ живота.

Прижав Вилл еще крепче, я сам потерся об нее, мысленно взывая и к богу, и к дьяволу. Сминал пальцами ягодицы, целовал горячую влажную кожу, и…

Господи, мать твою, ну какого хрена?! Почему?! Почему, сука, именно сейчас?!

На самом деле я знал, почему.

Потому что я неделю не спал. Потому что жил в седле, потому что вскидывался пружиной, едва завидев других всадников. Потому что вымотался, потому что изгрыз себя мыслями…

Потому что устал.

Я смертельно устал.

— Что? — отстранившись, прищурилась Вилл. — Марк?..

Вся та чертова кровь, которая должна была направиться к известному органу, хлынула мне в лицо. Уши вспыхнули костром на Бельтайн.

— Прости, — разжав руки, я аккуратно поставил Вилл на пол. И зачем-то поправил на ней котту. — Я… Я…

— Пошли, — ухватив за руку, Вилл решительно потянула меня к тюфяку, который обозначал кровать.

О боже. Только не это.

— Погоди. Я не…

Черт, как сказать-то? Господи, дай мне сил это сказать.

— Ложись, — скомандовала Вилл, толкнув меня в грудь. Выглядела она при этом ужасно решительно, а возразить я не мог — поэтому просто опустился на тюфяк. С намного большим энтузиазмом я бы провалился сквозь землю — но выбора, мать твою, не было.

Стянув котту, Вилл отшвырнула ее в угол, дунула на свечу и улеглась рядом. В темноте я чувствовал ее влажное дыхание.

— Слушай, я не…

— Заткнись, — теплый рот прижался к моим губам. — И закрывай глаза. Ты когда последний раз спал?

— Позавчера. Кажется, — выдохнул я между поцелуями. Страсти уже не осталось — только внезапно навалившаяся мягкая сонная нега. — Прости. У меня первый раз такое. Богом клянусь.

— Заткнись, — прикусила меня за подбородок Вилл. — И спи.

Она подползла мне под бок, закинула на бедро здоровую ногу и жарко засопела в шею. Обреченно вздохнув, я ткнулся носом в лохматую макушку — и полетел в бездонную чернильную пропасть.

Снов я не видел.

Когда я проснулся, через щели в стенах били узкие лезвия солнечных лучей. Недовольно замычав, я перевернулся набок, подгребая под себя податливое женское тело, и вжался в него тем органом, который первым пробуждается у мужчин.

— Ага, — многозначительно сказала Вилл.

— Ага, — согласился я и потянул вверх ее рубашку.

Грудь у Вилл оказалась именно такая, как я представлял — маленькая, кругленькая, с розовыми ягодками сосков.

Отличная, в общем, грудь.

И я уделил ей должное внимание. По левому боку растекались чернильные нити шрамов, сплетаясь и разбегаясь, как ветви дерева. Вилл попыталась прикрыть их одеялом, но я решительно отпихнул душную тряпку. Кончиком языка я проследил одну изгибающуюся ветку, скользнул на вторую, потом на третью… Я медленно спускался по этому дереву вниз, а когда дошел до мягкой, шелковой кожи живота, Вилл захихикала.

— Эй! Щекотно!

— Естественно. Я же тебя щекочу.

— То есть, это деяние с умыслом?

— Ну ты ведь еще не забыла, кто здесь выигрывает в шахматы?

Я прикусил оплетенную черными нитями косточку внизу живота, и Вилл взвизгнула, брыкнув ногой. Лицо у нее раскраснелось, глаза пьяно блестели, покрасневшие и припухшие губы изогнулись в улыбке… Вилл была готова. Полностью и совершенно. Ну или я ничего не понимаю в готовности женщин.

А я, мать твою, понимаю.

Медленно, осторожно, я потянул с нее штаны.

— Денфорд, я не стеклян… Ай!

— Вот именно, — дотянувшись до жесткого одеяла, я свернул его в плотный комок и сунул Вилл под колено. — Так будет лучше.

— Иди сюда, — обхватила меня за шею Вилл.

— Иду.