Бананов думает

ОДИН ЗА ВСЕХ

После обеда к столу Пиратова подошел мрачный Ключ и заявил, что он ненавидит праздники. Ненавидит потому, что к каждому празднику он должен выпускать стенгазету. А ему, Ключу, и своей работы хватает. Наверное, слон и тот подорвет свое лошадиное здоровье, если семь часов посидит за столом, а потом еще будет выпускать стенгазету. Вот Пиратову хорошо. Райская жизнь. Никаких нагрузок!

Излив свои жалобы, Ключ попросил Пиратова посмотреть за его столом, пока он, Ключ, будет мучиться со стенгазетой.

Несмотря на свою грозную фамилию, Пиратов был человеком тихим и добрым. Он безропотно согласился.

…Пока посетителей было немного, и совместительство Пиратова не утомляло. Он выписывал цифры за своим столом, потом за столом Ключа и отдавал Диковатому, который ставил штамп.

Через полчаса Диковатый вдруг подпрыгнул на стуле.

— Один за всех, все за одного! — вскричал он. — Дружно — не грузно, а врозь — хоть брось!

Он метнул свой штамп на стол Пиратову и выскочил за дверь. Диковатый был председателем месткома, любил пословицы и всегда куда-то опаздывал.

— Сам погибай, а товарища выручай-а-ай! — уже откуда-то издалека донеслось до Пиратова. Он вздохнул и взял штамп.

Посетители прибывали. Пиратову уже стало жарко, когда подошел Кнопкин и застенчиво спросил, любит ли Пиратов детей.

Пиратов уклончиво ответил, что, вообще-то, дети — цветы жизни.

— Цветы… — Кнопкин печально улыбнулся. — Вам-то хорошо. Они на вас не ездят. А мне сейчас надо идти в детсад. В подшефный. А у меня ишиас!

Кнопкин положил на стол Пиратова круглую печать и, держась за поясницу, со стоном удалился.

Посетители уже валили косяком.

Пиратов ожесточенно писал и стучал печатями. С его лба в чернильницу катились серебряные капли пота. Цифры уже начали двоиться у него в глазах, когда убежало на репетицию самодеятельное трио — Лебедев, Раков и Щукин.

Пиратову стало туго. Ушибаясь об острые углы, он бегал от стола к столу. Лоб у Пиратова был украшен индейским рисунком: второпях вытер пот какой-то справкой. Посетители, разноголосо ругаясь, гонялись за Пиратовым и кричали, обвиняли его в бюрократизме и волоките. Пиратов казался самому себе мужественным воином, окруженным превосходящими силами противника. Стук штампа и печати сливался в сплошную пулеметную очередь.

«Только бы продержаться, только бы продержаться», — совсем по-солдатски шептал он пересохшими губами.

Но силы были слишком неравны. Пиратов погибал под перекрестным огнем взглядов и ехидных реплик. Он потерял счет справкам и часам, и чувствовал, что вот-вот упадет…

Наступившая вдруг чистая и звенящая, как после боя, тишина удивила Пиратова, и он не сразу понял, что рабочий день кончился.

Пиратов упал в кресло. Перед глазами поплыли бесконечные справки и цифры…

Потом он вспомнил, что после работы намечалось профсобрание и, покачиваясь, пошел в красный уголок.

…Собрание уже шло. Кнопкин и Ключ сидели в президиуме. Довольный Ключ держал роскошный будильник, а у Кнопкина на коленях лежали новенькие шахматы, перевязанные шелковой ленточкой.

Стоявший за столом Диковатый с укором взглянул на Пиратова и опять закричал:

— …Общественная жизнь бьет этим самым… ключом! Вот, например, товарищ Ключ! С какой любовью и старанием он делает нашу стенгазету! И сами видите: дело мастера боится. А с какой радостью товарищ Кнопкин всегда спешит к подшефным детишкам! И как спелось наше трио: Лебедев, Раков и Щукин! И не напрасно сегодня мы наградили наших активистов!

Но, как говорится, ложка дегтя испортит бочку меда. Кое-кто, товарищи, стоит в сторонке от общественной работы. Вот, к примеру, товарищ Пиратов. Никаких общественных нагрузок! Моя, мол, хата с краю. Кто-то, значит, бьется, как рыба об лед, а он ни в ус не дует, ни ухом не ведет. Нельзя отсиживаться в сторонке, Пиратов! Работать надо, Пиратов, гореть…

Пиратов не горел. Он сидел в уголке, окутанный дымом безмятежных сновидений.