На меня это озарение нашло, когда я в очереди за яблоками стоял. Впереди какой-то дядя в белых тапочках начал канючить, чтоб ему яблоки получше выбрали.
— Теще в больницу понесу, — хнычет. — Ногу теща вывихнула.
А продавщица ему:
— Всем вам получше! У всех у вас теща ногу вывихнула! Что же мне теперь из-за ваших капризов все ящики наизнанку повыворачивать?! — И нарочно ему в авоську самую дрянь грузит.
Вот тут-то мне в голову и стукнуло.
Подошла моя очередь, я и говорю так по-хорошему:
— Ну-ка, тетя, взвесь мне гнилья два кило. За версту чтоб в нос шибало. Чтобы все соседи разбежались! Уж ты, тетя, постарайся…
Продавщица как взовьется:
— Это где ж ты гнилье-то увидал, ехидная твоя душа! Ишь остряк выискался! Эти, что ль, гнилье?! Эти тебе гниль?! — И самые отборные яблочки из ящиков выковыривает. Взвесила два килограмма — одно к одному. Даже пожалел, что не моя теща в больнице с вывихнутой ногой лежит.
Взял яблоки и в парикмахерскую направился, побриться надумал. В дверях меня там какой-то тип чуть с ног не сшиб.
— Ведь просил же, чтоб поосторожнее! — кричит. — Ведь говорил, что кожа у меня шероховатая! Так нет же, махает бритвой, изверг, а сам в окно смотрит!
И платочек носовой к щеке прикладывает.
Я уж хотел обратно повернуть, да про свое новое средство вспомнил.
Плюхнулся в кресло, щетину потрогал, мастеру подмигнул.
— Ну-ка, обработай, друг, чтоб мать родная не узнала, — говорю. — Нос там оттяпай или пол-уха отхвати. А хочешь, совсем зарежь, все равно я застрахованный.
Гляжу, у него глаза позеленели.
— Странные у вас намеки, — говорит. — К вашему сведению, у меня сам товарищ Бегемотов бреется.
И начал меня, как невесту, обхаживать. И вокруг бегает и щеки легонько мнет. На цыпочках привстает, на корточках приседает. А уж бритвой как ласково действует, глаза от удовольствия закрываются…
Вышел я на улицу и думаю: после такого приятного бритья не грех и в ресторан зайти, пивка за здоровье парикмахера выпить.
Захожу — и к одному гражданину за столик присаживаюсь. Скучный такой гражданин сидит, по столу пальцем барабанит.
— Давно ждете? — интересуюсь.
— Скоро час будет, — отвечает и еще сильнее барабанит. — Просил ведь, чтоб побыстрее, на футбол же опаздываю!
«Сам когда-то такой чудак был, — думаю. — Сам просил побыстрее. А теперь, слава богу, другая у нас метода».
Минут через десять все-таки подошел официант к скучному гражданину, заказ взял.
Придержал я его за рукав и так по-хорошему объясняю:
— Слушай, дорогой, мне быстро не надо. К вечеру принесешь пива графин да шницель и ладно. А я тут сосну — кресла у вас удобные. А хочешь, завтра принеси, все равно выходной, мне в понедельник аж на работу-то. Шницель лучше позавчерашний неси. Я новый зуб вставил, хочу попробовать, крепкий ли, он, зуб-то.
Вижу: все в порядке — щека у него задергалась. Выдернул рукав и бежать. Не успел я по сторонам поглазеть, а он уже мне все на стол ставит. Дышит тяжело и узкими глазами на меня глядит. Вот, мол, тебе, язва! Ну что, мол, теперь скажешь?
Ну, я ничего не сказал, похлопал его по плечу, да молодцом назвал. Тем более, что пивко свеженькое и шницель сам во рту тает…
…А завтра думаю в ателье сходить, брюки заказать. Отрез давно купил, да все как-то боялся… Шьют в нашей мастерской через пень-колоду, а материал дорогой. Ну ничего. Попрошу так по-хорошему, чтоб за душу взяло.
«Сварганьте штанишки, — скажу, — чтоб от меня на улице все собаки шарахались. Ну, там одну штанину короче, а другую совсем наизнанку. Или вовсе как-нибудь задом наперед».
Думаю, брючки будут, что надо. Средство, вроде, проверенное.