Лихолетье
Пожалуй, вот и всё, что мне хотелось сказать об этих горе-гангстерах и их новоиспечённом доне Корлеоне в первой главе повествования. Но следует напомнить читателю, что за окном девяносто четвёртый год, по стране гуляет разруха, беспредел и чудовищная коррупция. Подобного рода молодые, несформированные, не определившиеся с жизненным путём, ценностями и приоритетами умы зачастую предоставлены сами себе. Даже родителям, которые всецело поглощены поиском средств к существованию, не до детей. Ни в коем случае нельзя винить их в этом, а низко, до земли поклониться за то, что они достойно встретили всё выпавшее на их долю во времена смены власти и эпохи.
Наши же товарищи посчитали, что вполне уже нашли себя в этой жизни и, слишком не заморачиваясь, начали заниматься обыкновенной мелкой уголовщиной. Поле их деятельности поначалу было невелико (в масштабе района и городишка) и банально для жуликов данного калибра. Как уже было сказано, они сшибали центы у первоклашек и малолеток. По желанию клиента из криминального мира могли битами под покровом ночи разнести машину конкурента или неугодного человека, что, собственно говоря, и сделали, но уже в девяносто восьмом году. Разбить-то разбили, но новаторскому уму Игорёни захотелось на память о проделанной работе, как бы сейчас сказали, сделать селфи. Все трое с радостью позировали возле несчастной машины, щелкая новеньким фотоаппаратом Sony, купленным за счёт общацких денег. Позже, неизвестно, какими путями, эти фотки вместе с аппаратом легли на стол следователя, занимавшегося этим нелепым делом.
И снова было много шума, родительских слёз и извинений.
– Простите нас за дураков наших, – умоляли родители, бросившись на выручку своим сынкам-мафиози.
Дело за большие деньги и починку машины замяли, но о фотоаппарате и гонораре за выполненное задание пришлось забыть. Вместо этого некоего Гришу со странной фамилией Сдыхля, а по прозвищу Рыжий, обложили данью, ничего толком парню не объяснив. Так и платил Гришаня неизвестно за что целый год. Однажды Игорёк соизволил поинтересоваться судьбой несчастного и как бы невзначай спросил у босса:
– Стасёкас, а Стасёкас, а за что Гришка платит?
Ответ был краткий, но много говорящий:
– Так он же рыжий!
– А-а-а, – лишь протянул тот и сделал вид, что всё понял, хотя так ничего и не понял.
Но вскоре и эта лавочка прикрылась. Начал, как говорили члены банды, лютовать местный участковый дядя Казик. Гришку он приказал оставить в покое, бомжей с проститутками – не трясти, а про школьников вообще забыть и к школе не подходить ближе чем на сто метров, вот такие были времена.
Но, несмотря на все житейские трудности и очевидную стабилизацию властей, ОПГ не развалилась, её ждали новые приключения, испытания и вызовы времени.
***
– Ой, что это?! Никак свет пропал? – заволновалась старушенция и засуетилась в потёмках, ища припасённые для такого случая свечи.
Кряхтя и тяжело дыша, с печки слез старик, подошёл к выключателю и начал интенсивно щёлкать им, словно стараясь добыть электричество.
– Тьфу ты, леший! – Он сплюнул и негромко сматерился. – И правда пропало.
По посёлку потянуло дымком. Это люди затопили печи и уличные буржуйки, чтобы обогреть дом и приготовить пищу. На улице конец октября. Морозов ещё не было, но по ночам лужицы уже покрывались тонкой корочкой льда. В посёлке тихо, безлюдно и даже страшновато. Птицы давно улетели на юга, а больше и некому было издавать тут звуки, в этом богом забытом захолустье.
Спустя сутки ток в розетках так и не появился, и люди постарше собрались на толоку в одном из дворов.
– Ждём! – решают ходоки спустя час после начала собрания и унылые расходятся по домам.
Посёлок всё больше погружался в средневековье. После двух суток темноты, в связи с тем, что невозможно смотреть телевизор, слушать магнитофон и радио, молодёжь начинает ходить парами и водить хороводы, как в старые добрые времена, при царе Горохе. Время от времени слышатся звуки одинокой гармони и чей-то невиртуозный писклявый голосок, пытающийся спеть залихватскую песенку.
А бабульки (кому за девяносто) принялись вспоминать Сталина и Ленина, приговаривая с досадой:
– Вот при них порядок был. Всех бы расстреляли и в Сибирь выслали, но в темноте не сидели бы.
Старики успокаивали их как могли.
– Нашли что вспомнить, – смеялись они, стараясь не падать духом и не поддаваться всеобщей панике.
На третий день мрака один из всезнаек (сплетник в простонародье) и бывших активистов на очередном собрании с авторитетным видом вопрошал:
– Вы что?! Не знаете, не слышали?!
Все лишь испуганно пожимали плечами, делая удивлённо-испуганные лица, а бабушки обхватили ладошками щёки и затрясли головами.
– Мафия! Маньяки! – заорал он. – А командует ими то ли садист, то ли мясник с поросячьей мордой и копытами вместо рук и ног.
– Ах, ох, бандиты, маньяки! – жалобно застонали старушки.
А одна, видимо, чаще других смотрящая сериалы по телевизору и явно заинтересованная, полушёпотом спросила:
– А какой маньяк-то? Сексуальный или уголовный?
– Да я почём знаю?! Маньяк, он и в Африке маньяк, – замахал руками активист.
После долгих обсуждений и речей сельчане опять решают ждать. А тем временем дни сменяли ночи, пошёл первый снежок, ударил небольшой морозец. Более модернизированные и зажиточные жители посёлка обзавелись керосиновыми лампами и даже приспособились добывать электричество из тракторных аккумуляторов, чем вызывали откровенную зависть и ропот со стороны менее предприимчивых и обеспеченных односельчан.
Вскоре всё тот же знайка (звали его на самом деле Генрик) объявил жителям, что с ними хочет пообщаться представитель электросетей и, как говорится, прояснить ситуацию.
Ну что же, сказано – сделано! В день икс на центральной улице остановилась дорогая иномарка, и из неё показалась статная и щегольская фигура представителя. Парень был молодой, лет двадцати трёх на вид, лицо его местами всё ещё покрывали подростковые прыщи, негустым пушком были украшены щёки и подбородок с губами. Вид он имел респектабельный, глаза излучали ум и понимание, а увесистая чёрная папка с документами дополняла картину солидности и власти.
Правда, тут же произошла непредвиденная заминка. Представитель (а звали его Мантас) совершенно не говорил по-русски, он относился уже к новому поколению литовцев, изучающих только литовский и английский, а пострадавшие являлись в большинстве своём пожилыми жителями Виленского края, где разговаривали исключительно на русском языке с особенным белорусско-польским акцентом.
«Где же отыскать такого специфического переводчика?» – ужаснулся было представитель.
Ситуацию спас всё тот же Генрик, который за литр беленькой откуда-то нарыл толмача, правда, с фиолетовым носом, но умного. Через полчаса с небольшим Генрик, уже явно тёпленький, стоял возле Мантаса, готовый с помощью переводчика донести до жителей новости страны, планы и дальнейшие действия электросетей.
Мантас очевидно нервничал, ведь собралось около ста жителей. Несмотря на прохладную погоду, лоб его покрылся крупными каплями пота, руки заметно тряслись, ноги переступали с места на место.
– Смелей! – легонько и чуть заметно ткнул его в бок пальцем Генрик.
– Гха, гха, – откашлялся в кулак представитель и громко и выразительно начал: – Товарищи колхозники!
Переводчик давай переводить.
– Ты что это вздумал обзываться? – вдруг с обидой прерывает его Генрик.
– Ой, извините, – отвечает представитель и удивлённо смотрит в глаза бывшему активисту, стараясь понять, что он сказал не так.
Тот, сказав переводчику: «Не переводи!», начинает разъяснять:
– Какие они тебе, сынок, колхозники?! Уже и колхозов-то давно нету, и Советов тоже.
«И правда», – раздосадованно подумал Мантас и поспешил поправиться.
– Господа деревенские жители, – прокричал он, поднимая свободную от папки руку.
– Э, не, цы-цы-цы, – снова перебил его и грозно помахал пальцем назойливый Генрик. – Тоже нельзя, молодёжь обидится. Не хотят они быть деревенщиной.
«Во дела!» – пригорюнился Мантас и решил было назвать собравшихся «Братья и сёстры», но быстро нашёлся и назвал их просто:
– Господа потребители электроэнергии!
Такой статус вполне удовлетворил с каждой минутой всё больше и больше пьяневших толмача с Генриком, поэтому Мантас уверенно продолжил.
– Преступность и произвол гуляют по вашему прекрасному краю, – орал он, озираясь по сторонам. – Бандиты, высоко подняв головы, обесточивают целые поселения, они, сволочи, украли и у вас целый километр линий электропередач! – Затем снова покашлял в кулак, дождался, покуда переведут сказанное, и продолжил: – Но я от лица компании заверяю вас, господа, – он высоко-высоко поднял указательный палец всё той же свободной руки, – преступники будут пойманы и понесут заслуженное наказание. Справедливость восторжествует. Главное, верьте мне, родимые.
Затем пообещал в течение недели, максимум двух, восстановить линию, зачем-то рассказал о положении дел в мире, о своих семейных делах, пообещал надбавку к пенсиям, строго предупредил, что цены на электричество будут расти, и примерно через часик засобирался. Но не тут-то было: одна из представительниц прекрасной половины, бабушка лет эдак девяноста на вид, которой Мантас пришёлся ужасно по вкусу, потребовала у представителя автограф в свой старенький блокнотик. Порученец поначалу засмущался, покраснел и растерялся, не будучи готовым к такому вниманию со стороны собравшихся, но быстро оклемался, был даже польщён, поэтому размашисто и уверенно написал у бабы Нюры в блокноте «Мантас, представитель компании» и поставил жирную подпись. А затем, понаобещав с три короба, откланялся и удалился в неизвестном направлении.
Народ заметно подуспокоился после выступления и обещаний этого амбициозного молодого человека, и жизнь в деревне потекла в обычном темпе, вроде идя на поправку.
***
Это я немного отвлёкся от темы и описал вам сценку из жизни села, однако отнюдь не начала девятнадцатого века, когда люди об электричестве только слышали, но не имели его в домах. А дело тут было вот в чём.
После того как Стаська с компанией потерпели фиаско в делах со школьниками, бомжами и счётчиками, какой-то умник из криминальной среды присоветовал им заняться металлом и стать, как говорилось в народе, металлистами. Нет, не создать музыкальную группу с определённым музыкальным направлением, а начать проворачивать куда более банальные и тёмные делишки: троица попросту крала электропровода и сдавала их в пункт приёма металла, таким образом обесточивая целые поселения в районе и оставляя недоумённых жителей на целые недели без электричества.
А вышеописанная сценка как раз и есть результат жизнедеятельности наших героев. За дело олухи взялись с энтузиазмом и размахом, временами оголяя километры линий электропередач за ночь. Руководство электросетей, участковые и обесточенные жители были в шоке и били тревогу. Сами же «коммерсанты» разбогатеть с этого, конечно, не разбогатели, но горя и неудобств людям, да и себе доставили.
В этой истории с металлом оставалось тайной одно: почему Стаська решил, что роль электрика-высотника должен выполнять именно (не самый, хочу заметить, умный) Морозик. Тот, не обладая даже элементарными познаниями в этой профессии, довольно смело и ответственно подошёл к делу. С уверенным лицом, закатав рукава, он лез в трансформаторную будку и нажимал на все клавиши и рычаги подряд. Как ни странно, методом научного тыка ему всё же удавалось обесточить линию. Пару раз, правда, бедолагу шандарахнуло током, да так сильно, что братва грешным делом подумала, что всё, потеряли товарища и пора отпевать. Но не тут-то было: полежав на сырой земле около часа, постонав и поматерясь от души, он возвращался буквально с того света, немного обгорелый и чумной, но живой. Лишь позже он жаловался на резкие головные боли и головокружение, но Стаська быстренько успокаивал коллегу по цеху:
– Так мол и так, в нашем сложном деле всякое бывает. Не в офисе работаем, братела. А что до головных болей, так у кого их сейчас нет. Времена тяжёлые: бандитизм, проституция, ментовской беспредел, короче. – Пожимал плечами и тихо и иронично добавлял: – Терпи, братуха, терпи!
И тот терпел, не понимая, что после каждой такой электровстряски остатки ума покидали его и без того травмированную голову. Кстати, роль высотника, обреза́вшего провода, отводилась всё тому же кретину Морозу. Не обходилось без несчастных случаев и на этом этапе операции. Не имея навыков и практики лазанья по электрическим столбам, он срывался и падал, причём не раз и не два, а как-то систематически, всё больше приземляясь маковкой вниз и по уши зарываясь в землю.
Но ему и тут всё время везло (видимо, ангел-хранитель оберегал своего подопечного): без особых очевидных последствий он тут же приходил в себя, тряс пустой башкой, что-то мычал и матерился с полчаса. Затем залпом выпивал бутылку чистого спирта, но выживал всем бедам назло, быстро восстанавливая силы и искренне веря, что творит для братвы нужное и благое дело.
Видимо, сам Господь Бог, напрочь лишивший Эдика разума и смекалки, смилостивился над ним, даровав ему неимоверно прочную черепную коробку (к которой мы ещё не раз вернёмся), что и спасало его от окончательной погибели.
Но всему есть конец, наступил он и на этом металлическом поприще. Где-то ближе к девяносто восьмому году на очередной сходке Стаська официально заявил братве:
– С металлом покончено, чувачки! Менты на хвосте сидят. Они нам, падлы, жизни не дадут. Меня чуйка не подводит никогда. И она мне говорит, – озираясь по сторонам, шептал босс, – что свинтят нам ласты, братки, если не завяжем с этим делом.
К тому же боссу было искренне жаль Мороза, так как стало очевидно, что его кукушка покидает гнездо, и долго так работать он не сможет: ещё пара хороших электровстрясок – и койка с бесплатным трёхразовым питанием в дурдоме товарищу гарантированы.
И они завязали, или, как ещё говорится в криминальном мире, легли на дно, но ненадолго, а лишь на пару месяцев, живя весь этот период застоя за счёт родителей или бабушки с дедушкой.
Расцвет же банды пришёлся уже на самый конец девяностых. Наступала новая эпоха, когда в Литве вовсю развернулась контрабандная деятельность, построенная на коррупции. Братва лихо и новаторски взялась за этот вид преступности и добилась довольно неплохих и заметных результатов. Навели мосты, обзавелись связями в столичных преступных кругах, стараясь по старинке держать слово и не допускать перебоев в поставках товара широкого потребления, а именно контрабандного табака и спирта.
Ребята наконец обзавелись стареньким, ржавеньким, но зато своим автомобилем, на котором катались, естественно, без водительского удостоверения. (До этой покупки банда была лишь первоклассно велосипедирована.) И только бедолага Мороз так и не освоит принципа вождения авто, а так всё время и просидит на заднем сиденье с широко открытым ртом и вечно удивлёнными глазами. Но зато если обычный человек в среднем поднимал и переносил две-три коробки с сигаретами (так как в большем количестве не было надобности), то Мороз мог поднять и притом довольно быстро бегать аж с шестью коробками – давали о себе знать врождённая сила и невероятное природное здоровье контрабандиста. Он очень гордился этим своим талантом.
– Сдыхлики, дрыщи, – орал он на тех, кто поднимал меньше его, всячески стараясь их пристыдить.
Чем ещё ужасно восхищался Эдик, так это своей неимоверно твёрдой и шитой-перешитой черепной коробкой. Бывало, напьётся до чёртиков и давай, неизвестно зачем, бить об эту самую коробку пустые пивные бокалы и бутылки из-под водки. Результат этой нелепой демонстрации силы всякий раз был очевиден и предсказуем: больница, залитый кровью салон авто и одежда, слёзы матери-старушки, которая своей поседевшей от горя головой никак не могла понять, и в кого сынок такой дурак. Но по-матерински продолжала любить его не за твёрдый череп, а за родную кровушку, что текла в его жилах.
Апогея своей деятельности ОПГ достигла в 2000 году, когда (в это трудно поверить) Стаська с его гениальным умом и навыками крепкого хозяйственника сумел организовать и реализовать проект по прокладке ни много ни мало спиртовой трубы из Республики Беларусь в Литовскую Республику! Трубы, из которой, стоило только повернуть обычный питьевой кран, шумной струёй тёк самый настоящий качественный белорусский спирт. Спирт, который, кстати, был очень востребован на нашем литовском рынке. Вместе со спиртом из трубы в общак банды бурным потоком потекли и денежки от компаньонов по бизнесу из самой столицы.
Эти временные успехи настолько вскружили головы членов группировки и помутили им рассудок, что они наивно начали полагать, что так будет всегда, а они хозяева жизни и положения. Частенько за рюмкой охмелевший босс поговаривал об открытии второй, а то и третьей трубы. Орал, что всех купит и накажет, не углубляясь, правда, в детали и имена.
Но судьба-злодейка и в это, казалось бы, сверхприбыльное и продуманное до мелочей дело внесла свои коррективы, в очередной раз поставив группировку на грань банкротства и развала. И снова здесь отличился Игорёня, который, ведомый желанием славы, на приобретённую заграничную видеокамеру наснимал короткометражных роликов, где и запечатлел, видимо, для будущих поколений, тот самый знаменитый краник с трубой да и весь процесс добычи, транспортировки и реализации сигарет с алкоголем. Процессом съёмки увлеклась и вся банда. А случилось это прекрасным осенним днём, когда ничто беды не предвещало. Братки как раз дегустировали поставляемый спирт с целью проверки, а не подгоняет ли часом белорусский батька фуфло. Оказалось, нет, спирт был удивительно качественный и разил наповал, как обух топора, опущенный на голову. Морозик в процессе распивания горячительного перед камерой разбил о свою голову аж три пустые бутылки из-под водки, всё время орал как дикий, матерился и страшно закатывал глаза. До конца съёмок он не дотянул: у него начался микроприступ эпилепсии, в уголках рта показалась пена, а потом он и вовсе куда-то пропал из кадра.
А вот Игорь и Стаська оторвались по полной. Кривясь и корча рожи, как мартышки перед зеркалом, они тоже ужасно матерились, несли какую-то несуразицу и небылицу, передавали приветы всем: погранцам, ментам поганым, зачем-то батьке Лукашенко, каким-то Топору, Кирпичу и Кабану. Затем классика жанра: маме с папой. Продемонстрировали на камеру невесть откуда добытый, весь ржавый и нерабочий газовый пистолет, знаменитые биту и кастет Мороза. Пару часов спустя, опустошив все свои пробники, они тихо и мирно уснули на контрольной приграничной полосе в заведённом автомобильчике, который тихо и мирно пыхтел, испуская из выхлопной трубы клубы чёрного дыма, а в салоне из кассетного магнитофона доносилась негромкая мелодия русского шансона.
Естественно, тут их и задержала та самая полиция, которой они недавно так пламенно передавали приветы и желали здравствовать. Камера была конфискована в качестве вещдока и приобщена к делу, ну и, разумеется, раскрыла все карты следователю, который давно уже охотился за бандой и был наслышан о её похождениях и о кране со спиртом. После задержания всех членов ОПГ, кроме Морозика, которого увезла скорая помощь зашивать в трёх местах разбитую голову, по санкции прокурора закрыли в обезьянник с местными маргиналами и алиментщиками.
На утро протрезвев, Стаська поступил, как говорится, по понятиям и взял всю вину на себя, дабы не усугублять положение дел и освободить ребят от уголовной ответственности. Он как мог выгораживал Игорёню, ну а Мороза с зашитой головой вообще пытался представить пострадавшим свидетелем, который якобы собирал грибы неподалёку от места преступления (в ноябре месяце), затем каким-то странным образом напился до беспамятства, упал аж пять раз, разбил голову о камень; заметив стоявший поблизости автомобиль, прилёг в него отдохнуть и уснул, ну а эти изверги полицейские дубинами его разбудили, наставив тумаков и ссадин. Ну чем не пострадавший?
В итоге после недлительного расследования этих двоих сделали свидетелями по делу банды Вампиров. (Да-да, наконец они определили свой статус и придумали официальное название, правда, почему Вампиры, вразумительно объяснить не смогли. «Это круто», – лишь пожимал плечами загнанный в угол босс, отвечая на этот вопрос во время допроса.) С Игорем, правда, адвокату пришлось повозиться – слишком уж он известная птица и фигурант многих уголовных дел, но заплатили кому надо, и его в конце концов отпустили под подписку о невыезде.
А сам Станислав категорически отказался сотрудничать со следствием, обозвав их сучьей кодлой и купленными тварями, за что был нещадно бит.
Спустя месяц после описываемых событий босса под усиленным конвоем с мигалками этапировали в столичную тюрьму по решению местного судьи, который, не получив на лапу положенного вознаграждения, с контрабандистом не церемонился, а лишь вовремя продлевал его арест.
Напомню, дело приобрело нешуточный резонанс в республиканских масштабах, про Стаську и его банду заговорила вся страна, газеты запестрели их именами и кличками. Журналисты описывали краткую историю банды, рисуя её лидера эдаким смышлёным, новаторским контрабандистом 21-го века. Это обстоятельство льстило Стаське, слава, как снежный ком, обрушилась на его голову, и он купался в её лучах. Неведомое ему доселе ощущение величия распирало его изнутри, не давая покоя ни днём, ни ночью, а дремавший мозг начал вдруг много думать, потребляя огромное количество энергии, в связи с этим он похудел, осунулся, стал замкнутым и неразговорчивым.
«Тяжёлая это доля – думать и нести ответственность», – казалось ему тогда. А думал он вот о чём: «Трубу накрыли, бизнесу конец, светит мне пятак минимум. Короче, жопа полнейшая». К тому же он искренне переживал за двух своих горе-подельников.
Думать (правда, не так глобально и интенсивно, как Стаська) начали и Эдик с Игорем. Думали они в основном о том, как финансово помочь боссу и предоставить ему самого лучшего адвоката (в районных масштабах, разумеется). Думалось, правда, не всегда ладно да складно, но когда какая-нибудь тяжело разрешимая мысль долго сверлила мозг изнутри, топили эти думы в огромном количестве алкоголя, не оставляя им шансов хоть на сутки задержаться в головах. Они поступили со своим боссом так же, как он когда-то с ними (то есть по понятиям): честно потратили весь общак на содержание Стаськи в тюрьме, одели его с головы до ног в фирму, ни в чём ему не отказывая и не споря.
– Будем греть тебя, братуха, не парься, – успокаивали они его. – За нами не заржавеет.
И вот когда казалось, что банде должна прийти неминуемая погибель, тут-то судьба снова вносит свои коррективы и дарит Стаське в тюрьме судьбоносную встречу, после которой история наших героев пойдёт совершенно иным путём.