Банкир

Глава одиннадцатая

Палмер покинул банк с таким расчетом, чтобы минут на двадцать опоздать на встречу с Бернсом.

Он шел бодрым шагом по Пятой авеню, наблюдая, как легкие лучи осеннего солнца пробираются сквозь поредевшую листву каштанов возле собора. День выдался неожиданно теплый. Палмер оставил свое пальто и шляпу замурованными в тайнике позади письменного стола. Он глубоко вдыхал мягкий ласкающий воздух. Над Пятой авеню в воздухе мерцала легкая светлая дымка, и, хотя Палмер знал, что она образована выхлопными газами, он все же залюбовался ее игрой.

Все встречавшиеся по пути девушки казались ему хорошенькими, и их легкая походка радовала глаза и успокаивала душу. В витринах магазинов красовались эффектно размещенные элегантные вещи. Шагая быстрее обычного, Палмер повернул на Пятьдесят первую улицу и стал искать глазами вывеску известного нью-йоркского клуба-ресторана «Двадцать одно». Он уже подходил к Шестой авеню, когда вдруг спохватился, вспомнив, что ресторан расположен на Пятьдесят второй улице. Палмер остановился и вдруг подумал, что эта ошибка – своего рода предупреждение, словно невидимая уздечка, натянувшись, напомнила о том, что он допускает какую-то непозволительную глупость.

Стоя на углу Шестой авеню и глядя на прохожих, Палмер думал о том, насколько отличались женщины на этой улице от тех, которых он только что видел всего лишь на расстоянии одного квартала отсюда. Подумал он и о том, что сейчас его по-прежнему окружают все те же и солнце и воздух, которые утром не вызывали в нем ничего, кроме раздражения. Хладнокровно, словно проверяя столбец цифр, итог которых не сходится, Палмер попытался разобраться, что же, собственно, вызвало в нем чувство вины сразу же вслед за кратковременной вспышкой радости.

Ему давно было известно, что он подвержен быстрым сменам настроения. Это было одним из главных его недостатков, которые пытался в нем искоренить еще его отец. «Когда начинаешь дурить,– постоянно твердил он Палмеру,– за это неизбежно приходится расплачиваться».

Теперь Палмер шел – уже гораздо медленнее – вдоль Шестой авеню. Он проходил мимо обшарпанных витрин с залежалыми товарами. На стенах то и дело мелькали надписи: «Срочная, небывалая распродажа!». Несмотря на то что ограниченность отца всегда раздражала Палмера, в конце концов он все же пришел к выводу, что при помощи набора штампов, служивших отцу естественным способом общения с окружающим его миром, действительно было легче всего устанавливать истину.

На углу Пятьдесят второй улицы Палмер замедлил шаг и огляделся вокруг. Небольшая лавчонка была временно превращена здесь в штаб-квартиру для одного из кандидатов в очередной избирательной кампании городских органов самоуправления. Сквозь тусклое, давно не мытое стекло витрины виднелись пока еще пустые столы, стены были оклеены одним и тем же агитационным плакатом. Сорок совершенно одинаковых лиц уставились на Палмера с этих стен. Кандидат был, видимо, человеком средних лет, примерно его возраста, глаза у него были чрезмерно отретушированы, широкая неотразимая улыбка блистала сверхъестественно ровными зубами. «Политика – это ваше дело!» – многозначительно напоминали Палмеру плакаты.

Устало вздохнув, он продолжал свой путь по Пятьдесят второй улице, в восточном направлении, пытаясь разобраться в причине радостного настроения, которое неожиданно овладело им в самом начале пути. Разумеется, это настроение не имело никакого отношения к предстоящей встрече с Маком Бернсом, это было бесспорно. Да и утренние разглагольствования Бэркхардта по поводу решающей роли Палмера в делах «Юнайтед бэнк», банковского дела вообще, западной цивилизации в частности и о судьбах всего человечества едва ли могли так повлиять на него. И вдруг Палмер понял, что это настроение связано с тем, что Бэркхардт коснулся вопроса о его отношениях с Эдис. Он остановился, глядя через улицу на чугунную решетку, украшавшую фасад ресторана «Двадцать одно», и на ярко раскрашенные фигурки жокеев верхом на рысаках. Так вот в чем дело. Палмер сошел было на мостовую, чтобы перейти улицу, но снова отступил на тротуар, пропуская поток мчавшихся машин. Конечно, тон Бэркхардта кое-что подсказывал, он звучал и укоризненно и предостерегающе, старик мучительно пытался навести порядок не только в семейных отношениях Палмера с Эдис, но также и в его отношении к работе в банке. «К вопросу о том, как жить одновременно с двумя женами»,– усмехнулся про себя Палмер.

В отцовских нравоучениях была и оборотная сторона, размышлял Палмер, пересекая улицу. Можешь поступать безрассудно, если готов платить за это. Итак, расплата неминуема, к черту благоразумие, все равно долговое обязательство заранее подписано. Эта теория вполне современна: греши сейчас, а расплата потом.

На мгновение он остановился под навесом у входа в ресторан. А что, если вся эта философия просто плод больного воображения? Разве для того, чтобы изведать радость, надо предварительно подготовить себя к неизбежному возмездию? И вообще-то, спрашивал он себя, нормально ли считать, что за все радости в жизни следует расплачиваться?

Он спустился по ступенькам, толкнул дверь и вошел в затененный вестибюль.– Стол мистера Бернса,– бросил он метрдотелю.

– Пожалуйста, мистер э..? – Лицо метрдотеля бесстрастно застыло в ожидании пароля.

– Палмер.

– Сюда, сюда, пожалуйста, мистер Палмер.– Метрдотель поклонился ему и с сияющей улыбкой заспешил вперед грациозными шажками, напоминающими вступительные па менуэта. Он провел Палмера мимо бара и голосом заговорщика, будто выдавая прессе важную тайну, сообщил, что мистер Бернс «на минутку вышел, но незамедлительно вернется».

– Вернется, вы говорите? – проговорил Палмер, усаживаясь в кресло, и заказал сухое мартини с лимонной корочкой.

Глядя ему вслед, Палмер подумал, что, может быть, нажил себе врага на всю жизнь тем, что осмелился сделать заказ самому метрдотелю, а не простому официанту. Никогда не знаешь, чего ожидать от метрдотелей нью-йоркских ресторанов. Они страшно кичатся своим званием и вместе с тем изумляют своим подобострастием перед богатыми, влиятельными клиентами. Однако Палмер решил, что Мак Бернс как-нибудь справится с этим кичливым подхалимом.

Тот факт, что метрдотель посадил Палмера именно за этот стол, привлек к нему всеобщее внимание. Кто сидит за столом Бернса? Что это означает? Какие силы здесь действуют? За и против кого?

Незаметно, словно из-под земли, у стола появился Бернс и, сев рядом с Палмером, положил руку ему на плечо.

– Хэлло, Вуди,– сказал он дружески.– Извините, что заставил вас ждать. У меня была встреча наверху с одним из клиентов.

– Я только успел войти и сесть,– заявил Палмер, твердо вознамерившись испортить эффект очередной мелкой лжи Бернса.

– Чудесно. Что будете пить?

– Я уже сделал заказ.

Бернс окликнул метрдотеля по имени и дважды свистнул.– Подайте мне то же самое.

– Хорошо, мистер Бернс.

– И дайте меню.

– Да, сэр.

– А также пачку «Голд флейкс».

– Хорошо, сэр.

– И телефон.

– Будет выполнено, сэр.

– И поскорее.

Палмер понял, что Бернс одержим манией оставлять за собой последнее слово. Палмер знал по опыту, что такая одержимость ведет к нескончаемым и бесцельным диалогам.

– Немедленно будет сделано, мистер Бернс,– заверил его метрдотель, как бы защищая свое право на последнее слово.

– Хорошо,– ответил ему Бернс.

Ни один из них не понимал всей обреченности своего положения, ибо коллизия между двумя людьми, каждый из которых бессознательно стремится сам поставить точку в разговоре, обычно заводит в тупик. Палмер наблюдал за ними со спортивным интересом.

– Сэр, не угодно ли вам еще что-нибудь? – спросил метрдотель.

Плохой удар, отметил про себя Палмер, ибо он неизбежно будет отбит.

– Нет, благодарю, больше ничего не надо,– дал свечку Бернс.

– Как угодно, сэр.– Метрдотель погасил мяч у самой сетки. Это был убийственный удар. Мяч стремительно метнулся прямо под ноги противнику. Бернс был сокрушен: он не успел даже подставить ракетку, не только что отбить мяч. Метрдотель торжествующе удалился, а в желтоватых глазах Бернса появился зловещий блеск. Он повернулся к Палмеру, а злой огонек еще долгое время не угасал в его взгляде.

– Я думаю, что приглашение выступить перед дельцами Лонг-Айленда, которое я получил,– резко сказал Палмер,– не обеспечит нам хорошую аудиторию в этом районе.

Бернс посмотрел на него озадаченно и спросил: – Почему вы так считаете?

Официант принес им мартини, поставил рюмки на стол и удалился.

– Эта публика и без того на нашей стороне,– ответил Палмер.– А нам сейчас требуется такая аудитория, которую еще надо переубеждать.

– Почему вы решили, что представители деловых кругов уже у вас в кармане?

Появился еще один официант и с вычурным поклоном подал им меню.

– Потому что коммерческие банки сами положили этих дельцов нам в карман,– пояснил ему Палмер.– Они ведут свои банковские операции через нас. Где еще они могут открыть торговый счет? У нас же они получают необходимые им займы. Выходит, что им без нас не прожить.

– Однако закладные на дома, в которых они живут, хранятся в сберегательных банках,– возразил Бернс.

В этот момент прибыл третий официант, который принес пачку «Голд флейкс». Бернс не обратил внимания ни на официанта, ни на сигареты.

– Но это не решает вопроса,– сказал Палмер.– Закладная – это долгосрочное соглашение, его нельзя менять произвольно, и сберегательные банки не могут пользоваться им как дубинкой, которой можно любого огреть по голове.

– Но если у них появится какая-то возможность использовать закладные в качестве дубинок, они не преминут сделать это именно в этом году,– ответил Бернс.

Подошел четвертый официант, который принес телефонный аппарат и подключил его где-то высоко на стене над головой Палмера. Бернс мрачно уставился на телефон.

– Неужели мы должны непременно говорить сейчас о делах? – спросил он.

– Да, нам надо многое обсудить,– ответил Палмер.

– Вуди, к черту дела, хоть на несколько минут. Давайте сперва выпьем. Я совсем выдохся сегодня.

– Что, трудно пришлось утром?

– Не утром, а всю ночь напролет. Лег только в шесть утра, поспал часа два и тут же должен был бежать на завтрак с Виком Калхэйном.

– Да, при встрече с Большим Виком вам надо быть свежим как огурчик.

Бернс поморщился: – Пожалуйста, не называйте его так. Вот уже пять лет я стараюсь отучить публику от этой клички.

– Разве она плохо звучит?

– Нет, кличка эта дает о нем превратное представление. Она больше подходит для политического воротилы большого города.

– Ну почему же, он ведь действительно большой, и зовут его Виком, и, безусловно, он настоящий политический босс.

– В том-то и беда, что это не так,– сказал Бернс.

– Да будет вам!

– Политических боссов вообще уже нет. Эта порода вымерла во время второй мировой войны,– заявил Бернс.

– Это вы серьезно?

– Конечно. Скажите, кто сейчас сможет равняться с такими людьми, как Твид, Пендергаст и Кроукер? Таких разве встретишь в наши дни?

– Может быть, в не столь откровенном виде, но все же они еще не перевелись.

– Кто же? Джек Арвей из Чикаго? Да разве можно сравнить его влияние с влиянием, которое в свое время имели Эд Келли или Билл Томпсон? Или Кармин де Сапио в Нью-Йорке? Его группа разрывается между кланом Таммани и Организацией американцев за демократические действия. Это окончится катастрофой для де Сапио.

– И тем не менее,– настаивал Палмер,– если вам надо чего-то добиться, вы обратитесь именно к такому человеку, как Вик. И только он один имеет возможность сделать то, что вам требуется.

Бернс пожал плечами и поднял свою рюмку с мартини.

– Ваше здоровье,– сказал он.

– Будьте здоровы,– откликнулся Палмер.

Некоторое время они молча пили.

– Думаю…– начал было Бернс, но остановился и снова сделал глоток,– думаю, что сейчас самое время заняться вашим политическим образованием, Вуди.

– Неужели я действительно так плохо разбираюсь в политике?

– Нет, разумеется, не так, как рядовой обыватель. Но это далеко не комплимент, поскольку обыватель – безнадежный идиот, думающий, что политика – это то, чем руководствуется правительство в своих действиях.

– А разве это не так?

– Нет. Совсем не так.– Бернс открыл пачку английских сигарет, вынул одну из них, задумчиво уставился на нее и затем сказал:

– Политика – способ наживать деньги, путь к тому, чтобы стать значительным, влиятельным лицом и здорово нажиться при этом.

– Но в то же время правительства в своих действиях все же руководствуются политикой, я полагаю.

– Эти действия – лишь побочный продукт политики,– заявил Бернс,– настоящее же ее дело заключается в том, чтобы наживать деньги.

– Довольно цинично.

– Ну и что же,– усмехнулся Бернс.– Я не возражаю, если цинизм позволяет мне видеть вещи в их истинном свете.

Он нагнулся, чтобы прикурить, и огонек зажигалки заискрился в гранях драгоценных камней в его запонках.

– Как и во всяком бизнесе,– Бернс выпустил облачко дыма и отогнал его рукой,– движущая сила политики – сделка. Только в политике ее называют контрактом, хотя это слово не совсем соответствует тому значению, которое ему придается в других деловых сферах. Сделка…– Он умолк и быстро окинул взглядом тускло освещенный зал: – Готовясь к завтраку с Виком, я подготовил три такие сделки. Молодой парень из бывшего моего округа в Бронксе нуждается в работе. Это одна сделка. В будущем месяце в штате открываются рысистые испытания, и Вика просят присутствовать в качестве почетного гостя на трибуне. Это вторая сделка. Друг одного моего приятеля собирается открывать магазин, и ему надо поскорей получить лицензию. Это третья сделка.

– Все это выглядит не так уж сложно,– сказал Палмер.

– Конечно, нет. А вот теперь послушайте дальше. Вик в свою очередь подготовил мне две сделки. Он хочет, чтобы одно из новых зданий католического колледжа было названо именем его отца. Это первая его сделка. Он также хочет знать, когда упадет цена на определенные акции, чтобы успеть вовремя их сбыть с рук. Это его вторая сделка. Понимаете, о чем я толкую?

– Разумеется.

– Итак, внимательно следите за моей мыслью. Дело усложняется.

Только что мы упомянули о пяти сделках. Давайте разберем одну из них. Ну, хотя бы связанную с акциями на бирже. Получив это задание от Вика, я звоню своему маклеру и спрашиваю, что ему известно о курсе этих акций. Таким образом, теперь уже он вступает со мной в сделку. Представьте себе, что он не может выполнить обязательства, вытекающие из этой сделки. Но мне-то все равно необходимо выполнить свои обязательства, и я предпринимаю следующий шаг – звоню и договариваюсь о встрече на ленче с вице-президентом той компании, чьи акции нас интересуют. Это, так сказать, вторая фаза той же сделки. Для того чтобы добиться от него честного ответа, я в свою очередь должен чем-то ему услужить. Однако чем же именно? Пока не имею ни малейшего представления. Ленч организуется мною лишь с целью выяснить, чем мы можем угодить ему. Может быть, ему нужны какие-нибудь специальные стекла для его машины или он хочет получить какой-нибудь почетный пост, а может, всего лишь раздобыть сезонный пропуск на скачки или познакомиться с златокудрой красоткой. Однако, может обернуться и так, что у него вообще еще нет возможности ответить на мой основной вопрос, вопрос, который я даже еще не задал ему. Поэтому я одновременно звоню редактору отдела биржевых новостей одной из газет. Он ведь многое слышит и знает. Но для того, чтобы получить от него нужную информацию, взамен нужно подыскать ему информацию по какому-нибудь другому вопросу. Понимаете, что это значит? Только одна из сделок с Виком ведет по меньшей мере еще к трем дополнительным сделкам.

– Да, все тут адски хитро переплетается,– сказал Палмер.

– О, это еще сущие пустяки. Возьмем теперь одну из таких сделок, ну хотя бы касающуюся того субъекта, который добивается лицензии для своего магазина.

– Ну, это не очень сложно для Калхэйна.

– Вы считаете, что несложно? Давайте-ка разберемся. Прежде всего Калхэйну нужно прикинуть, стоит ли прилагать какие-то усилия для достижения этой цели. Я сказал ему лишь, что дело идет о приятеле моего друга, которому нужна лицензия, однако умышленно скрыл от него, насколько важна эта сделка для меня. Причина очень простая. Это нужно моему другу – крупному и влиятельному моему клиенту, а субъект, нуждающийся в лицензии, приходится кузеном жены моего друга и камнем висит у него на шее. Если кузен получит лицензию, это будет серьезным облегчением для моего клиента и он будет в восторге от меня. А что важней всего – он возобновит контракт с моей фирмой на следующий месяц. Это уже клиент, приносящий доход в пятьдесят тысчонок. Но если Вик узнает, насколько я заинтересован, то он отнесет эту мою просьбу к разряду крупных сделок. Тогда мне придется за это солидно с ним расплачиваться.

– Я и не подозревал, что вы…

– Вуди, я еще даже не приступал к самому главному. Все это так чертовски закручено. Вику предстоит самому решить, стоит ли особенно стараться в этом деле с лицензией. Ему нужно будет также определить, во сколько ему обойдется удовлетворение моей просьбы. Я его близкий, давнишний друг. Мы во многом зависим друг от друга. Но мне кажется, что он все-таки не будет лезть из кожи вон в этом деле. Мы друзья, и поэтому он, конечно, попытается сделать что-то, но не будет стараться так, как сделал бы это, зная, что речь идет об очень важном для меня деле.

– Тогда может случиться, что вы и не получите этой лицензии? – спросил Палмер.

– Возможно. Я не говорю, что будет именно так, но думаю, что и такой исход возможен. Мне здесь приходится идти на риск. В данное время я скорее предпочту не быть обязанным Вику за реализацию крупной сделки, хотя рискую не угодить моему клиенту, вернее, тому бездельнику, кузену его жены.

– Почему именно в данное время? – спросил Палмер.

– Я скажу об этом позже,– пообещал ему Бернс.– Теперь предположим, что Вик решит честно попытаться выполнить мою просьбу, хотя бы и не в полную меру своих сил. У него есть для этого следующие пути: первый – позвонить своему приятелю в управлении и спросить, на какой стадии решения находится сейчас вопрос об этой лицензии. Тот узнает и сообщит ему. На этом Вик успокоится, зная, что теперь его приятель понимает, что он, Вик, заинтересован в ускоренном прохождении этого дела. Парень, сидящий в управлении, несомненно, слегка подтолкнет ходатайство о лицензии, но лишь слегка, так как прямого задания от Вика он не получил, короче, что-то сделает. Второй путь таков: Вик может позвонить какому-нибудь из членов Законодательного собрания или сенатору штата и попросить их оказать давление на управление. Этот путь приведет к тому, что между членом Законодательного собрания и членом управления в свою очередь будет заключена сделка. Член Законодательного собрания обязан Вику своим постом, и, оказав некоторое давление на управление, он тем самым погашает часть своего долга. Когда-нибудь, в далеком будущем, ни одна душа не может сказать, когда именно, сделка члена Законодательного собрания с управлением тоже потребует расплаты. Одному богу известно, какую цену заломит тогда парень из управления. Однако члену Законодательного собрания придется либо расплачиваться самому, либо бежать за помощью к Вику. Путь номер три: Вик может позвонить в один из крупных комбинатов по распределению товаров. Эти комбинаты существуют за счет грузового транспорта и пользуются правом ставить транспорт в запретных для стоянки зонах. Кроме того, они нуждаются в том, чтобы полиция охраняла склады. К тому же они чертовски уязвимы, если не смогут заручиться помощью политического характера, хотя и сами по себе очень влиятельны. Они могут, например, помочь владельцу магазина, но могут и разорить его, все зависит от того, как они будут осуществлять кредитование и вести поставки товаров. Управление старается поддерживать статус-кво магазинов. Оно не любит банкротов, так как из-за них вся посудина может пойти ко дну. Управление прислушивается к мнению крупных поставщиков. Если кто-нибудь из них проявит личную заинтересованность в такой лицензии, она как по маслу пройдет все инстанции. В-четвертых, Вик может…

– Постойте-ка,– прервал его Палмер,– у меня уже голова кругом пошла.

– Ладно. Словом, у Вика имеется не менее шести различных способов протолкнуть эту лицензию, не делая при этом особых усилий. Однако, если бы я раскрыл ему, насколько мне это необходимо, и он посчитал бы эту сделку крупным контрактом, то у него нашелся бы еще более верный способ провернуть это дело без риска.– Бернс одним глотком допил свое мартини.– Ну, для первого урока по вопросам политики с вас хватит.

– Значит, сегодня утром вы обсуждали пять сделок?

– Да, пять, но к тому времени, когда они будут выполнены, возникнет еще не менее пятнадцати дополнительных, являющихся непосредственным результатом пяти первоначальных.

– Это уже геометрическая прогрессия. Но где же ее конец?

– А она никогда не кончается,– ответил Бернс.– Политические сделки непрерывно плодятся и размножаются, и каждая из них в свою очередь порождает две или три новые. Таким образом, за день мне приходится проворачивать не менее десятка сделок. В неделю это составляет примерно шестьдесят. Они в свою очередь порождают около ста пятидесяти новых, а те уже вызывают к жизни не менее трехсот дополнительно. А триста… При этом прошу не забывать, что проделываю все это я один. Правда, я, так сказать, центральная фигура в большом спектакле, но сам-то я существую все же в единственном числе,– резко закончил он.

– Внушительно,– проговорил Палмер, потягивая свое мартини.– В недрах этого города творятся такие вещи, каких человеческий мозг просто не в состоянии охватить!

– Да, довольно бойкое местечко,– согласился Бернс.– Я вложил десяток лет своей жизни в еще более веселый городок под названием Голливуд, но могу теперь смело сказать: это были детские игрушки по сравнению с тем, что делается здесь.– Бернс оглянулся, щелкнул пальцами и кивком головы подозвал проходившего мимо официанта: – Ну, что сегодня хорошего, Генри?

– Очень хороша отварная говядина, мистер Бернс!

– Идет. Только с соусом из хрена. А что бы вы хотели, Вуди?

– Чечевичный суп,– ответил Палмер.– И еще эти, как их…

– Сандвичи с ростбифом? – подсказал Бернс.

– Да, это было бы недурно.

– Сандвичи из ржаного хлеба, Генри,– заказал Бернс официанту.– И повторите мартини.

Палмер спокойно сидел и наблюдал, как Бернс, поиграв запонками, пригладил свою светлую шевелюру, потушил сигарету, глянул на часы и тут же быстро окинул взглядом весь зал, в котором они находились.

Палмер решил, что не стоит сопротивляться таким пустякам, как приглашение отведать сандвичи с ростбифом и повторный заказ двух мартини, которые им предстоит выпить. Важно, внушал он себе, не обращать внимания на раздражающие мелочи в поведении Бернса. Стоит лишь начать вскидываться при виде этих пошлых выходок, как непременно кончишь тем, что станешь его просто ненавидеть, и тогда все пропало. А ведь этого человека так легко возненавидеть. Его манеры, разговор, одежда, образ мыслей – все было воплощением того дурного тона, которого следует всячески избегать, так внушали Палмеру всю жизнь, с самого детства. Бернс был одержим какой-то неожиданной и несколько подозрительной потребностью к душевным излияниям. Отцу Палмера отлично удалось воспитать в своем сыне отвращение к такого рода бестактной болтливости. Бернс не знал меры и в проявлении дружеских чувств, которые носили преувеличенно фамильярный характер, он мог положить тебе на плечо руку, ткнуть пальцем в бок или похлопать по колену. Палмеру стоило большого труда сдерживаться и не показывать, насколько ему это претит. В своем мышлении Бернс руководствовался скорее интуицией, чем логикой. Но и в тех случаях, когда в его мыслях проскальзывали признаки логики, это здорово отдавало детективщиной, что Палмеру крайне претило. Внешний вид Бернса, в целом вполне пристойный, в то же время был отмечен печатью чрезмерной погони за модой. Лацканы его пиджака были слишком узки, его белые сорочки украшены какой-то белой вышивкой, Палмер видел в этом проявление дурного вкуса. Волосы Бернса также были зачесаны и прилизаны сверх меры. Палмер видел, что Бернсу вообще не хватает чувства меры, это проявлялось во всем. Он прилагал слишком много стараний для того, чтобы казаться естественным. Это был человек, который явно переигрывал свою роль. Часто Палмер ловил себя на том, что ждет того момента, когда наконец Бернс взглянет на роль, которую играет, с точки зрения не только актера, но и режиссера.

Бернс мог щегольнуть чем угодно – властью, деньгами, женщинами. Существовало ли вообще еще что-нибудь в жизни? О да, конечно,– был еще и бог, и это уже полностью завершало сценарий.

Неожиданно для себя Палмер вдруг спросил у Бернса: – Скажите, вы верите в то, что за все радости в жизни надо расплачиваться?

Бернс повернулся и в упор посмотрел на Палмера. Его большие глаза настороженно разглядывали Палмера.– Расплачиваться? – переспросил он.– Я не совсем понимаю, о чем это вы.

– Да так, собственно, ни о чем. Просто мысли вслух.

– Скажите все же, о чем вы подумали?

Рассерженный на себя за неосторожно сорвавшиеся слова, Палмер сделал рукой какой-то неопределенный жест.

– Да так, ничего особенного,– повторил он.– Я просто думал о том, что, если в жизни бывает что-то хорошее, за это обычно приходится потом расплачиваться с лихвой. Просто мелькнула такая мысль.

– Извините меня, Вуди,– сказал Бернс, касаясь руки Палмера,– но сейчас вы говорите точь-в-точь как мой отец, да упокоит бог его скорбящую душу.

– Интересно, ведь и мне внушал это мой отец.

– В сущности, это мусульманская концепция: аллах – божество гневное.

– Бог кальвинистов тоже.

Бернс криво усмехнулся с таким видом, будто оба они узнали сейчас друг о друге что-то непристойное.– Похоже, что бог у нас один и тот же,– тихонько посмеиваясь, заявил он.

– Однако вы не ответили на мой вопрос,– напомнил Палмер.

– А я не знаю, что на него ответить. Как обстоит дело в политике, я знаю. Там надо платить за все, что получаешь, Вуди, это как на большом рынке, где торгуют и меняются. Хочешь что-то получить? Дай другому взамен то, что он хочет.

Взяв английскую сигарету Бернса, Палмер быстро зажег спичку, не дав Бернсу времени чиркнуть своей зажигалкой.

– Если это так, то я не понимаю, почему вы не хотите сейчас нажать на Вика Калхэйна, пусть он расценивает это как большую сделку.– Палмер затянулся сигаретой и подумал при этом, что табак в ней так слаб, что кажется, будто вдыхаешь подогретый воздух.

– Я приберегаю эту сделку, мой дружочек.

– Зачем?

– Для вас, мой дорогой,– ответил, вздохнув, Бернс, и губы у него скорбно сжались.– Только для вас.