Только никакого дела и не получилось. Офицерик мужиков так построить и не успел. Вилли, уже вернувшийся из леса, со стрелками подбежал к ним на сто шагов и стал, как обычно, стрелять линиями. Он и люди его уже отлично наловчились это делать, и стали они мужиков косить. И одна из пуль очень удачно попала офицеру в бедро. Он повалился на землю, а мужики, вместо того чтобы офицера своего и других раненых уносить, стали пики бросать и разбегаться. Тут Вилли, видя такое, захотел офицера взять в плен и кинулся вперёд, а стрелки, вместо того чтобы перезаряжать оружие и стрелять дальше, побежали за ним. Мужики же, видя такое, стали разбегаться, бросая оружие, еще быстрее. Так всё и кончилось, пока Рене довёл роту до места, хамы уже разбежались. Ну, те, конечно, кто успел, а остальных, несмотря на то что они бросали оружие, падали на колени, поднимали руки и сдавались, стрелки резали без всякой жалости. Без всякой жалости.
— Режь их ребята! — орал Роха. — Нечего их жалеть. Пусть помнят про нашу третью роту!
Все помнили, что от роты Бертье не осталось и дюжины живых. Да и те уцелели, потому что больше походили на мёртвых. Значит — плохая война. Волков проехал мимо убитого офицера, его тоже не пощадили. Шлем с него сняли, видно, был хороший. Офицер был совсем молодой, не старше Вилли.
Что ж, раз ты еретик, да якшаешься с разбойниками, с озверевшими холопами, то и поделом тебе. Да примет Господь твою душу. Если он, конечно, принимает души еретиков.
А Волков повёл людей дальше, на северо-восток, к лагерю мужичья, правда, теперь он не спешил. Нельзя было сильно отрываться от ландскнехтов и полка Эберста.
Он боялся попасть под удар главных сил мужиков, конечно, вряд ли мужики успеют собраться к бою, будь они готовы, они не кинули бы этого молодого офицерика с двумя сотнями людей в убийственный заслон против целого полка хороших солдат. Тем не менее ему приходилось оглядываться на восток.
И как раз оттуда приехали кавалеристы. Капитан фон Реддернауф подскакал к нему и доложил:
— Мужики из заслона у брода разбежались при нашем приближении, догонять их я не стал.
— Вы правильно сделали, капитан, — произнёс полковник.
— Ландскнехты переправились, уже построились и пошли на север, к лагерю. Полковник Эберст ещё при мне переправил сюда первую роту, сказал, что пойдёт за Кленком и будет спешить.
Как всё ладно и быстро получалось, Реддернауф, Кленк и Эберст были молодцы. Теперь можно было идти и побыстрее, если мужики и успеют выйти из лагеря, то им нельзя было давать построиться. Поэтому он обернулся к Фейлингу:
— Господин Фейлинг, скачите к капитану Рене, пусть прибавит шаг до «скорого». А потом к капитанам Хайнквисту и Фильсбибургу, и скажите им, чтобы даже не думали отставать от первой роты, — он теперь обратился к капитану кавалеристов. — А вас, мой друг, попрошу занять мой правый фланг и быть между мной и ландскнехтами, но чтобы я вас видел. И так же выдвигаться на север, к вражескому лагерю.
— Как пожелаете, господин полковник, — отвечал фон Реддернауф.
Так все и пошли, он вглядывался вперёд, до лагеря мужичья вряд ли было больше двух миль. Солнце ещё было высоко, три часа у него в запасе. Он собирался успеть дать бой в поле или войти в лагерь врага. Время ему позволяло.
Но всё вышло даже ещё проще, чем он думал. Когда кавалер уже хорошо видел вал, который окружал лагерь мужиков, Максимилиан, что ехал от него в пяти шагах сзади, закричал:
— Полковник, они бегут. Вон, глядите на выход, что слева.
И Волков увидел, как из ворот один за другим выезжают всадники, они были без доспехов, многие вели в поводу вторых коней с тюками. Они резво выезжали из прохода и уезжали на восток от лагеря. Без сомнений, они ехали к мосту, что вёл в город Рункель.
— Кавалеры сбегают! — кричал Максимилиан. — Сбегают.
Да, так и было, и это был хороший признак, ведь тут же за ними выехала телега, а за ней ещё одна, и все они на большой скорости также направлялись прочь от лагеря.
— Фейлинг, скачите к Рене, пусть ещё прибавит шагу, — распорядился Волков.
Он уже знал, что в лагере сейчас царит паника, людишки, те, что поглупее, стараются быстро собрать своё барахлишко, а те, что умны, уже взяли то, что уместится в кошельке и руках, и бегут из лагеря.
Барабаны стали бить «самый скорый шаг», дальше уже начинался бег. Даже самые лучшие солдаты при таком темпе сбивались с шага, линии нарушались, но сейчас это было уже не важно. Сейчас было важно ворваться в лагерь, не дать мужичью организовать оборону вала.
Роха и Вилли со стрелками шли впереди. Справа от Волкова ровными рядами, готовая рвануться в бой, шла кавалерия фон Реддернауфа, а ещё дальше он уже видел знамёна и пёструю одежду ландскнехтов. Все были от лагеря врага на приблизительно равном расстоянии.
Но стрелки Рохи были ближе всех. Они и вступили в бой с тремя сотнями мужиков, что вышли на южный вал лагеря. Мужики были при офицерах, при двух знамёнах. С ними было полсотни арбалетчиков. Только вот духа у них не было. Как только Вилли с первым рядом мушкетёров подошёл к ним, как только дал первый залп, так они сразу и дрогнули. Волков видел, как колыхнулся над строем один из штандартов, колыхнулся и упал. И как тут же стали мужики бросать длинные пики, с которыми почти невозможно бежать. Как, не сделав ни одного выстрела, стали уходить с вала арбалетчики. И что бы теперь ни пытались сделать офицеры врага, суетившиеся и кричавшие что-то своим людям, Волков знал — дело кончено. Это победа. Враг разбегался.
Рота Рене, не сбавляя хода, опустив пики, уже поднималась на вал, сминая расстроившихся мужиков. Ландскнехты уже были в двух сотнях шагов от южного входа в лагерь, они даже не стали менять колонну на штурмовую, так и шли в логово врага в походном строю.
Теперь ему нужно было организовать полный разгром мужичью. До темноты ещё два часа. Время для резни у него было. Он послал за кавалеристом, и когда тот прибыл, Волков сказал ему:
— Капитан фон Реддернауф, за лагерем должен быть мост на город Рункель.
— Да, я помню карту, — отвечал капитан.
— Отлично, объезжайте лагерь с востока, рубите всех, кто попадётся вам на пути, езжайте к мосту и не дайте никому по нему сбежать. Ни телег, ни баб, ни детей на мост не пускать, мужиков и солдат рубить без всякого снисхождения. Если попадутся офицеры и рыцари, хватать их.
— Всё будет исполнено, — заверил полковника капитан.
Первая рота и Роха со стрелками тем временем уже пролезли через вал и ворвалась в лагерь. Хайнквист со второй ротой уже также был почти там. В южные ворота входили ландскнехты.
За ними скорым шагом шёл полк Эберста.
Волков послал к нему Фейлинга, из этого полка он собрался одну роту оставить в резерве с ротой Фильсбибурга, самого Эберста послать на запад от лагеря к реке, чтобы отрезать бегущих от моста, ведущего к городу Ламбергу. Кавалер хотел схватить как можно больше пленных, оставляя возможность сбежать только тем, кто кинется в реку.
Теперь Эберст без всякого неудовольствия соглашается желания Волкова выполнить. Теперь письменных приказов не просит. Он спешит к реке, чтобы остановить бегущих врагов.
Прибежал посыльный от Рене, сержант из старых людей Карла Брюнхвальда, глаза у него горят:
— Господин, лагерь наш! Мужики разбегаются или бросают оружие. Капитан Рене просит вас вступить прибыть в лагерь. Посмотреть, сколько мы взяли пленных.
Волков соглашается. Перед воротами к нему присоединяется Вилли на коне и два десятка мушкетёров. Также офицеры, из рот его полка. Они уже обзавелись хорошими конями. Теперь он со свитой и под знаменем въезжает в ворота не торопясь. Вдоль его пути согнали пленных мужиков и солдат, их немало, весьма немало. Пленных поставили на колени, они смотрят на него снизу вверх.
Один, наглый, кричит ему, когда кавалер проезжает мимо:
— Господин, а ты и есть тот самый рыцарь, которого кличут Инквизитором?!
Солдат, что был неподалёку, бьёт мужика по рёбрам ботинком, чтобы не смел заговаривать без разрешения с полковником.
Но Волков останавливает коня, смотрит на крикуна и отвечает:
— Да, я тот самый, кого прозывают Инквизитором. И сие прозвище мне приятно.
— И что же, ты теперь нас резать будешь? — не унимается мужик.
— Матерь Церковь не велит проливать кровь заблудших, будем вас отправлять к Господу бескровно, вешать будем.
— И баб вешать будете?
— А как же иначе, — отвечал кавалер, — будем, коли они еретички, а коли ведьмы, так и жечь будем или водой умерщвлять.
— Спасибо тебе, добрый ты, господин Инквизитор! — кричал ему мужик. — Другие нас обещали на колья сажать да на колёсах ломать!
— Да простит тебя Господь, — ответил Волков и тронул коня.
Пленных, если считать баб, было много — тысяча, не меньше, — ведь лагерь был огромен, в разы больше, чем его. Он был обжит, хоть и совсем не так ухожен и продуман, как его лагерь. Но это волновало его меньше всего, уже с первого взгляда было понятно, что тут есть чем поживиться. Мужики грабили купчишек или брали деньгу за провоз по рекам товаров не первый год, а иногда брали деньги за проход по реке и тут же ещё и забирали себе товар, если приглянется какому офицеру, в лагере жили со своими бабами и детьми.
А место тут было очень судоходное, перекрёсток многих земель. Отсюда и на северо-восток река течёт, в земли Эксонии, где серебро есть даже у нищих. На юг почти до самого Ланна. На запад до Фёренбурга и Марты. Поэтому, в какую палатку ни зайди, везде посуда, мебель и даже ковры кое-где. А палаток тысяча, не меньше, обозных телег разных ещё столько же, сотни лошадей.
Пока оглядывался, прибежал посыльный от Эберста:
— Господин, полковник просит помощи, мужики, сотни три, у реки прорваться к мосту решили. Офицеры с ними.
— Фильсбибург, — кричат кавалер, самому ему очень не хотелось никуда идти, он устал за последнее время, — на помощь полковнику ступайте. Не дайте мужичью сбежать, либо пусть сдаются, либо режьте всех. Особенно офицеров не отпускайте.
Фильсбибург кланяется и быстро уходит.
Уже когда темнело, приходил посыльный и докладывал, что мужиков побили, сотню или около того в плен взяли, но многие, побросав доспех и оружие, кидались в реку вплавь. Уплыли.
Чёрт с ними. Он как раз смотрел лошадей, думал, что найдёт тут себе пару хороших, которые могли остаться от рыцарей или офицеров. Коньки были неплохие — парочка, но не более того. Пусть его офицеры себе берут и будут ему благодарны, что он себе не стал выбирать.
И снова был посыльный, на сей раз верховой прискакал от фон Реддернауфа, кавалерист сообщал, что отряд мужиков пытается прорваться через мост за реку.
Волков и кавалеристам послал помощь. А потом что-то так ногу заломило, что он присел в копну сена, позвал к себе Хайнквиста:
— Капитан, прочешите весь берег вдоль реки, сдаётся мне, что там ещё много беглых хамов прячется. Возьмите у Рохи полсотни аркебузиров и прогуляйтесь. Знаю, что ночь, знаю, что люди у вас устали, но до рассвета мужики могут собраться в кучу, офицеры их поймут диспозицию и на рассвете они пойдут на прорыв, а мы потеряем людей. Зачем нам ждать, пока враг соберётся с силами?
— Будет исполнено, — сразу ответил капитан.
Волков заметил, что теперь все офицеры соглашаются с ним без раздумий, в тот же миг. Выполняют любые его просьбы с желанием, словно только что произведённый в звание.
Всё бы хорошо, но нога опять не давала ему покоя. А погладить, размять — так надо поножь и наколенник снимать. Фейлинг тут, но на мальчишке от усталости лица нет. Кавалер заваливается в сено.
Максимилиан растолкал его посреди ночи.
— Полковник, полковник. Проснитесь!
Он открыл глаза, сначала думал, что враг собрался с силами, может даже Железнорукий вернулся. Но сразу понял, что это не так. Вокруг него, кажется, никто не спал. В лагере суета. Бабы кричат.
Солдаты не спали почти сутки, но они и сейчас не спят. Им не до сна, для этого дела они и шли на войну. Они выносят ценные вещи из палаток, они собирают добычу.
Волков уже слышит пьяные голоса и плач женский. Впрочем, ничего необычного. Зачем же тогда знаменосец его разбудил?
— Полковник, взгляните туда, на северо-восток, — говорит знаменосец.
Лагерь, как и положено военному укреплению, находится на доминирующей возвышенности, частокола нет, поэтому в любую сторону из него всё хорошо видно. И отлично видно пожар, нет, пожары, что полыхают за рекой.
— Там, кажется… за мостом город Рункель? — вспоминает он.
— Не знаю я, как он называется, — отвечает Максимилиан. — Но фон Реддернауф прислал человека, тот говорит, что ландскнехты прошли через их позиции к мосту.
— Чёртовы жадные ублюдки, — говорит Волков негромко. — Значит, грабить мужицкий лагерь для них мелковато.
— Надо, наверное, их остановить? — говорит Максимилиан.
— Зачем же? — удивляется Волков. — Горожане тут, скорее всего, все еретики, да и жили, скорее всего, душа в душу с хамами, вот пусть Господь им воздаст по заслугам их. А, ещё, на будущее вам… Пьяным ландскнехтам, которые заняты грабежом, лучше не мешать… Иначе вам их придётся просто убивать. А вот завтра… Кленку придётся мне объясниться перед офицерами, почему он начал грабёж без разрешения и без оговора условий.
Больше Волкову ничего говорить не хотелось, и он опять завалился в сено.
До утра его никто не мог разбудить, даже топоры, что стучали невдалеке. Глаза открыл, когда его денщик Гюнтер ставил невдалеке медную ванну и уронил в неё кувшин. Удивило его не что невдалеке расположилась стрелки его охраны, удивило то, что тут Агнес рядом. Сидит на рогожке, что расстелена поверх соседней копны сена, на него смотрит и пьёт что-то из красивого стакана. Чего ей в лагере не сиделось? А она как увидела, что он проснулся, так сразу к нему, садится рядом на сено, говорит негромко:
— Уже ждать устала, господин.
Волков думал, что сейчас она начнёт нахваливать себя, мол, ну что я вам говорила, не было колдуна с мужиками, или ещё что-то такое, нет, и близко не угадал:
— Господин, дайте мне Максимилиана, ещё дюжину ваших людей.
— Ты никак к Железнорукому хочешь поехать, поймать его? — предположил кавалер. — Если я его в Ланн привезу живым, получишь три тысячи талеров.
— Нет, он с бабой своей и со своим крысёнышем уже далеко, — отвечает девушка, она отмахивается от его предложения, как от безделицы, и по лицу её видно, что ей неймётся и торопится она. — Дом их хочу обыскать, пока другие не порылись.
— Так они за ночь всё ценное вынесли, с собой увезли.
— Нет, не всё, — говорит она, и в голосе её слышится уверенность. — Не могли они всё увезти.
— Говори, что там тебе нужно?
— Вам про то знать не надобно, — отвечает девица довольно нагло, но видя, что он не отступит, добавляет: — Книги, книг у них много было, сундуки хорошие, ковёр, мебелишка какая приглянется, — Волков опять молчит, и она тогда ещё говорит: — Не волнуйтесь, книг тех никто видеть не будет, мы со служанкой их в тряпьё завернём и в сундуки сложим.
— Тебе телеги потребуются, — он теперь не может ей отказать, уж очень, очень большую услугу оказала ему эта хрупкая девица.
— Трёх мне довольно будет, — говорит она. — Или пяти.
— Скажи Максимилиану, что я велел с тобой ехать. Возьмёшь всё, что нужно тебе.
— Спасибо, господин, — она хватает его руку, быстро целует. Вскакивает.
А он не без труда вылазит из сена, неподалёку стоят офицеры, кланяются ему, с докладами пришли. Судя по лицам, хвалиться собираются. Но он сейчас мечтает только о том, чтобы снять латы, помыться, одеться в чистое. Всё для этого готово, Гюнтер ставит стул, он садится на него, а денщик и Фейлинг начинают снимать с него наплечники. Снять доспех дело небыстрое, Волков жестом зовёт к себе офицеров.
Первым говорит Эберст после поклона:
— За ночь мужики из наших рук вырвались немногие. Лишь те ушли, что, побросав доспех и оружие, уплыли рекой. Взяли мы их двести восемьдесят человек, остальных побили. Итого, у нас семь сотен пленных мужиков.
— Хорошо, — кивает Волков, с которого Фейлинг снимает горжет, — я был уверен, что вы с делом справитесь, господин полковник, — он глядит на Рене. — Что у вас, господин капитан?
— Помимо семи сотен мужиков, у нас ещё баб девять сотен и почти две сотни детей, скот кое-какой, лошадей много, телег, палаток много, всего много, считать ещё не начали. Также есть девять офицеров, и капитан Кленк привёл из Рункеля шесть рыцарей, все они при мужицком войске были. Даже не отпираются.
— А капитан Кленк не сказал, какого дьявола он делал в Рункеле без приказа?
Рене и Эберст не ответили, Рене только руками развёл, мол, это ж ландскнехты.
— Ладно, — говорит Волков, этот вопрос и вправду не в компетенции офицеров. — Соберите корпоралов по ротам, пусть начнут подсчёт трофеев, назначьте офицеров к ним в казначеи.
Эберст откланялся, но Рене не ушёл.
— Всё? Нет? Что ещё? — Волков видел, как три кашевара несут вёдра с горячей водой для его ванны. Он ждал, когда его оставят в покое хоть на десять минут.
— К вам делегация из Ламберга. С бургомистром.
Кавалер догадывался, что нужно делегации, но всё равно спросил, усмехаясь:
— И что им нужно?
— Не знаю, но привезли два больших воза, что там — неизвестно, накрыто всё полотном.
— Зовите их, — все доспехи были сняты, теперь Гюнтер помогал ему раздеваться, чтобы наконец залезть в ванну.