Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален

Глава 16

За столом собрались почти все офицеры, не было только Хайнквиста и офицеров его роты, так как они находилась в охранении: на заставах, на мостах и дорогах. Также они охраняли и пленных. Тут был и капитан ландскнехтов Кленк. Как он только умудрялся бодрствовать и быть бодрым после тяжелейшего дня и бессонной ночи? И Волков был добр и любезен со всеми и отвечал на тосты за его здоровье, поднимая бокал с разбавленным вином, а иногда и вставая со стула, чтобы поклониться славящим его офицерам. Да, сегодня они его славили, поднимали стаканы и говорили о его уверенности, его умении увлечь за собой людей, но кавалер знал, что так они восхищались им в предвкушении дележа весьма немалой добычи, и он прекрасно помнил их взгляды, их едва скрываемый скрежет зубовный чуть больше недели назад, когда он заставлял их ночью возводить частокол и копать рвы вокруг него. И как они, скорее всего, ждали, что солдаты взбунтуются и потребуют отходить к Бад-Тельцу. А ещё он помнил, что прошлым днём они так же не желали идти во вторую за день атаку и требовали приказов письменных или соглашались выполнять свои обязанности лишь за дополнительную плату. Сейчас же кавалер улыбался им, улыбался, ничего не забывая. Слава Богу, память у него была прекрасной.

А улыбаться ему было отчего, он вспоминал о богатых подарках, что ему уже привезли и ещё привезут горожане. Подарки — вещь удивительно приятная, тем более что военной добычей они не считаются и делить их ни с кем не нужно. Две телеги прекрасных вещей и двадцать тысяч талеров — это всё только его. А ещё, ближе к концу, пока все поднимали заздравные кубки, он сделал несколько распоряжений, после которых Роха едва заметно кивнул ему, а Вилли и Максимилиан так и вовсе встали и ушли из-за стола.

Тем временем завтрак закончился. Господа офицеры стали покидать застолье. И первым встал Рене. Когда Волков взглянул на него, он подошёл и предложил ему:

— Думаю начать казни господ именно сейчас, монах уже приехал, охотники нашлись, всё готово, не хотите ли присутствовать, господин полковник?

Волков поморщился: во-первых, он только что поел, во-вторых, у него было занятие много интереснее, чем казни, его ждали его телеги с сокровищами, в-третьих, он был сыт кровищей, что видел за последние время:

— Нет уж, увольте, — сказал полковник, — без меня как-нибудь.

— После я собираюсь повесить мужиков человек сто… Ну или на сколько хватит верёвок, — продолжал родственник. — Я присмотрел один красивый дуб, думаю начать оттуда.

Волков знал, о каком дубе идёт речь, это роскошное дерево стояло в поле недалеко от дороги, что вела в Ламберг. Да, место для виселицы было подходящим:

— Вы и баб сегодня думаете вешать? — спросил Волков.

— Конечно, пусть и они вкусят сполна от своего греха ереси. Чего их миловать? — говорил Рене, и Волков видел, что никому от капитана пощады ждать нет смысла.

— Если уже будете вешать баб, так начните со старых, — на молодых у кавалера были определённые планы.

— Как вам будет угодно, господин полковник, — Рене поклонился и ушел делать дело.

Остальные офицеры тоже стали расходиться по своим делам, встал и капитан Кленк, он хотел уйти отдыхать, но его остановил Максимилиан и жестом просил подойти к полковнику. Два ротмистра и ротный корпорал из ландскнехтов уже хотели пойти со своим капитаном, но им преградили дорогу стрелки с Вилли во главе. А Максимилиан им сказал:

— Извините, господа, но полковник хочет поговорить с капитаном с глазу на глаз.

Один из старых ротмистров, усы уже седые, вздумал говорить с Максимилианом в повышенном тоне:

— В чём дело, что вы себе позволяете?

— А что вам неясно, ротмистр? — тут же вступил в разговор Вилли, и говорил молодой офицер при этом весьма твёрдо, — сказано вам, что полковник желает говорить с вашим капитаном без свидетелей. Это приказ! Или вы думаете оспаривать приказ полковника?

Оспаривать приказ полковника ротмистр не решился, он только взглянул на капитана Роху, стоящего невдалеке на своей деревяшке, увидел рядом с ним десяток стрелков и промолчал.

А капитан Кленк уже стоял подле полковника, именно стоял, так как Волков не предложил ему сесть, хотя сам после отличного завтрака развалился в кресле.

Капитан тоже взглянул на Роху и его людей и спросил у Волкова:

— Могу вам служить, полковник?

— Можете, — произнёс кавалер, — напомните мне, пожалуйста, получали ли вы приказ, переданный мной через капитана фон Реддернауфа, идти на лагерь?

— Да, припоминаю, я получал такой приказ, — чуть подумав, отвечал капитан ландскнехтов.

— В таком случае как вы оказались в городе Рункель, который находится за рекой, за мостом, в двух милях от лагеря противника?

— Мы немного увлеклись, — тут уже капитан не думал ни секунды, — вошли в лагерь, а мужики побежали. Мост перекрыли кавалеристы, так хамы стали бросаться в реку и уходить на тот берег вплавь. Вот мы и кинулись вдогонку.

— И сожгли полгорода при этом?

— О нет-нет, домов десять или дюжину, не больше, мерзавцы стали прятаться в городе, в домах. Вот и пришлось их искать. Мы же привезли несколько пленных офицеров и рыцарей, разве капитан Рене вам не сказал?

— Сказал, сказал. А ещё мне сказали, что вы разграбили город, пытали жителей до смерти, чтобы забрать у них деньги, брали баб.

— Брали баб? — капитан своей вины совсем не чувствовал. — Ну, поваляли их немного, так отряхнутся и дальше пойдут, а из бюргеров вытрясли себе немного серебра на пропитание, так что такого — война же.

— Бабы отряхнутся и дальше пойдут, это верно, и бюргеры жиром снова обрастут, — соглашался Волков. — Это тоже верно. Но вот с чем я уж точно не буду мириться, так это с тем, что вы сие устроили без моего дозволения. Вы презрели мой приказ и наше общее дело ради алчности своей! Этого впредь я вам не спущу, ещё раз меня ослушаетесь, так я вас буду судить со всей строгостью.

— С какой такой стати? — Кленк усмехался ему в лицо. — Не вы нас нанимали, не вы держатель нашего контракта.

— Да, так и было, до той секунды, как вы не согласились идти со мной на этот берег, и теперь до первого сентября, до истечения контракта, вы будете подчиняться мне как старшему офицеру…

— Вот как? — Кленк, кажется, был не согласен с таким положением дел, на его лице отображалась высокомерная усмешка.

— Именно так, — продолжал Волков невозмутимо, — а иначе я, к радости всех, кто пришёл со мной сюда, подниму вопрос на офицерском совете…, — теперь уже улыбался полковник. — Подниму вопрос об исключении вас и ваших людей из доли в захваченных трофеях. А людям вашим скажу, что это из-за того, что вы оспаривали моё старшинство.

Тут Кленк усмехаться перестал, наоборот, стал даже скорее зол.

— Что вы так на меня смотрите? Думаете и дальше не признавать меня старшим офицером и поднять бунт? — вежливо осведомился Волков.

Волков знал, что никуда ландскнехт не денется, нет, он не уведёт своих людей, пока те будут рассчитывать на долю в трофеях. И мятеж он поднять не осмелится, ландскнехты, конечно, лучшие солдаты, что видело небо, но далеко не все люди Кленка захотят в случае бунта к нему присоединиться. Кленк примет его главенство.

А в противном случае как он объяснит своим людям, что им из всей захваченной добычи ничего не причитается? И Кленк, видно, и сам это понимал, он произнёс:

— Мои действия были необдуманными, я приношу вам свои извинения, господин полковник.

— Само собой разумеется, что денег, которые я обещал вам за то, что вы пошли со мной, я вам более не должен, то будет вам уроком, но ведь вам грустить не стоит, вы своё уже взяли в Рункеле. А людям своим скажите, что причитающуюся часть добычи они получат в день истечения контракта вашего найма, то есть первого сентября. Вам всё ясно, капитан?

— Мне всё ясно, господин полковник, — нехотя отвечал Кленк.

— После полудня пусть одна из ваших рот сменит роту капитана Хайнквиста в охранении. Но за мосты ваши люди пусть не переходят. Чтобы бюргеров больше не пугать.

— Будет исполнено.

— Ступайте, капитан.

Кленк быстро кивнул ему и быстро ушёл. Его, кажется, трясло от злобы и раздражения. Конечно, кавалер говорил с ним тоном весьма обидным, высокомерным. Но Волков знал, что делал: ничего, позлится да остынет, никуда не денется, а ослушаться его теперь капитан не посмеет.

Дела были сделаны, а всё, что могло делаться без него, тоже делалось: ландскнехты приведены в повиновение, корпоралы от всех солдатских корпораций группами ходили по лагерю, считая палатки, коней, телеги и всё, всё, всё остальное захваченное имущество. Рене на реке казнил кавалеров и офицеров. А он мог себе позволить заняться тем, чем хотел, то есть дальше осматривать и записывать в реестры подаренные ему драгоценности.

Солдат зовут псами войны, псы войны питаются кровью. Маркитантов зовут вшами войны, и они питаются кровью псов. Как дела идут плохо, так маркитантов не сыщешь рядом с войском, они тают, как дым, но как только дела налаживаются, маркитанты и маркитантки, обозные жёны и блудные девки, гадалки и знахарки появляются вокруг лагеря как из-под земли. Своих маркитантов после засады на дороге Волков не видал, их тогда как ветром сдуло, а теперь вот они, делегация пришла, уже просят разрешения на вход в лагерь, ушлая баба-сержантша, старшая среди девок и торговок, уже кланялась ему.

— Кто вас сюда пустил, отвечай, беззубая? — Волков чуть злится, что его отрывают от разглядывания великолепного гобелена с изображением охоты: травли кабана сворой собак.

— Так ваш капитан Роха за нас хлопотал, нас и пустили.

— А, — говорит кавалер с укором, — мерзавки, подкупаете моих офицеров? Дали Рохе на лапу?

— А мы и вам дадим, — шепелявит старшая из маркитанток и, кланяясь, подскакивает к нему и суёт ему в руку золотой.

Волков с удивлением смотрит на монету: отличный золотой папский флорин. Новый, не потёртый совсем, тяжёлый:

— И что же тебе, мерзавка, нужно?

— Всё то, о чём договаривались до похода. Дозволения торговать в лагере вином, съестным и всем прочим.

— Всем прочим? — Волков смеётся. — Как же «всем прочим» вы будете торговать, если у нас тут целый лагерь пленных баб, у которых «всего прочего» можно брать бесплатно?

— Ничего, ничего, — заверила его глава маркитанток, — пока вином поторгуем, а там вы и перевешаете всех их, мне так господин Роха сказал.

— Много он болтает, твой господин Роха, — бурчит Волков. — А больные среди вас не появились? Мне больные в лагере не нужны.

— Нет-нет, господин, все мои бабы крепкие, молодые, хворых нет, нас перед походом ваш монах смотрел.

— Ладно, торгуй, но если увижу какую больную, в язвах или в лихорадке, или узнаю, что поносные среди вас есть, всех выгоню взашей, а тебя повешу.

— Храни меня Бог, — закрестилась баба, — сама всех проверю.

— Проверь, проверь, я ведь не шучу — повешу…

Так в лагере появились маркитантки, а значит, можно было через пару дней ждать рыбу и покрупнее.

Пока он занимался своим богатством, приехала Агнес. Три телеги с верхом всякого добра привезла.

Волков повёл её к столам, девица с вечера ничего не ела, и пока ей собирали еду, она говорила ему:

— Дом у них — полная чаша, лучше моего многократно. Только людских комнат три, даже и не знаю, сколько у них там было слуг. В кухнях посуды больше, чем в вашем войске, в кладовках еды господской — всю зараз не переесть.

— А что себе взяла? — спросил Волков.

— Книги, пару покрывал, пару скатертей, подсвечники, да всякое нужное… Рубашки шёлковые и другое женское… Так я не про то вам говорю, я говорю, что вам туда надо ехать, там в подвалах всё бочками уставлено, вина, мёд, масло из южных земель. Всяких хороших вещей много, что мне не увезти было… Там мебель такая, что и курфюрст такой не побрезговал бы…

Тут девушке принесли тарелку с жареными свиными рёбрами, хлеб, вино, соусы.

— И много там бочек? — спросил кавалер.

— Подвал большой, что под свет лампы попало — так то штук двадцать, а дальше темно. Ещё мясо вяленое, колбасы там же, сыры твёрдые целыми рядами, всего много…, — отвечала Агнес, хватая пальчиками жирное, острое мясо.

Разве мог кавалер не прислушаться к такому: бочки с вином? С маслом? Да одна бочка в двадцать вёдер хорошего вина может стоить три десятка монет. Нужно было ехать, дом могли и разворовать за ночь, тем более что теперь дом его и с ним нужно что-то делать. И он позвал к себе Роху и Рене.

Роха приехал на своём меринке, а вместо Рене пришёл ротмистр Мальмериг и сказал, что господин капитан поехал вешать мужиков, он спросил, срочно ли капитан Рене нужен господину полковнику?

— Пусть придёт, как освободится, — махнул рукой Волков.

Роха поклонился Агнес со всей возможной учтивостью и завалился на стул напротив кавалера:

— Звали, господин полковник?

— Да, капитан, прошу вас отобрать для меня десять лучших людей и лучшего сержанта к ним. Мне в свиту они пойдут.

— Так десять лучших моих людей и так при вас, те, что с вами сейчас, и есть самые наши надёжные люди, они из самых первых ваших солдат. Те, что были с нами в Фёренбурге. Ну а сержанта… Ладно, отдам вам Уве Вермера, я вообще-то метил его в ротмистры, на место Хилли, но раз вам в свиту, то пусть идёт.

Волков припоминал Уве Вермера:

— Это тот, что носит усы? Наполовину седой? С рассечённым подбородком?

— Он, господин полковник.

Да, это был толковый солдат. Волкова предложение Рохи устраивало:

— Подходит. Мушкеты у моих людей заберите, им теперь и аркебуз хватит, а пистолетов я им куплю в Ланне. Из тех доспехов, что захватили в лагере, выберите для них лучшее и коней всем из трофеев подберите.

— Всё исполню, господин полковник, — сказал Роха, тяжело вылезая из-за стола, — пойду обрадую Уве.

Рене казнил всех офицеров с кавалерами и перешёл к мужикам. Капитан оказался человеком весьма целеустремлённым и ещё до обеда густо увесил раскидистые ветки могучего дуба тремя десятками людей, среди которых треть были старухи. Потом у него кончилась верёвка, и он пришёл к Волкову, который как раз заканчивал опись своих сокровищ:

— Господин полковник, верёвка у меня закончилась.

— Вы им перед смертью причаститься предлагаете? — уточнил кавалер.

— Брат Ипполит всем предлагал, из рыцарей и офицеров ни один не принял причастия. А из мужиков некоторые причащались.

— Всем обязательно предлагайте, а насчёт верёвок…Ну, подождите, пока вам горожане привезут. Завтра продолжите.

— Не хочу ждать, — мрачно отвечал капитан, — моего друга уже нет, даже праха его не нашли, а те, кто его убивал, ещё день будут без суда Божьего прохлаждаться.

Словно дьявол вселился в спокойного обычно человека. Волков вздохнул:

— Уж больно вы нетерпеливы, дорогой мой родственник, а терпение, если верить Платону и Сенеке, есть высшая добродетель.

— Может, этим добрым господам и терпение добродетель, но у них их лучших друзей, видно, не убивали подлые хамы. Вот как у них близкого человека убьют, так я на их терпеливость погляжу. А как по мне, так высшая добродетель — это жажда справедливости. Как воздам быдлу по заслугам, так тоже стану ценить терпение, — говорил Рене достаточно резко.

— Так что вы от меня-то хотите? — уже злился Волков. — Может, желаете, чтобы я за верёвками для вас в город съездил?

— Хотел спросить у вас, господин полковник: убиение водой считается делом правильным, ведь это тоже бескровная смерть?

— И водой, и тяжестью, и огнём — всё это смерти бескровные, Церковью одобряемые, — отвечал кавалер. — Я вижу, вы теперь мужиков топить думаете?

— Раз можно, так после обеда начну, — сказал капитан, ободрившись.

— Прежде чем начнёте, отберите мне из своей роты десять самых надёжных людей с сержантом во главе.

— Да, конечно, — согласился Рене, — но для чего вам?

— Пусть будут из старых наших людей. Из тех, что живут на моей земле. Мне в свиту, скажите, что жалование будет двойное.

— Займусь немедля, — обещал капитан.

— Доспехи из трофеев возьмите лучшие, оружие лучшее, коней покрепче из трофейных выберите.

— Если ещё одежду для них в ваших цветах справите, так они у вас как гвардия будут, — догадался капитан.

Волков кивал, он как раз об этом и думал, он уже размышлял о своём возвращении домой, думал о том, что его ждёт.

В общем, гвардия по возращению никак ему не помешает. Да и сейчас лишней не будет. Сокровища нужно охранять. А кроме Максимилиана да Рохи, ему и положиться не на кого.

— Отберу лучших солдат и лучшего сержанта, — обещал Рене. — И сразу пришлю их вам.

— Спасибо, друг мой, — сказал кавалер.