Башня

20 17.21 — 17.32

В трейлере зазвонил один из телефонов. Браун снял трубку и представился, немного послушал, замялся.

– Да, – сказал он наконец, – она здесь.

Он передал трубку Патти.

– Я так и думала, что ты там, девочка моя, – услышала она голос матери. В ее тоне не было и следа упрека. – Это хорошо. Папа был бы рад.

Тишина.

Патти закрыла глаза. Потом нерешительно спросила:

– Был бы? Что это значит?

Молчание в трубке длилось бесконечно. Потом Мери Макгроу прервала его спокойным голосом, в котором не было и следа слез.

– Умер, – сказала она. И все.

Патти невидяще уставилась на хаос за окном и глубоко, с дрожью вздохнула:

– А я была здесь.

– Ты ничем бы не помогла, – ласково ответила Мери. – Меня пустили к нему на несколько минут. Но он не видел меня и даже не знал, что я там.

Слезы уже готовы были хлынуть из глаз. Патти с трудом сдерживала их:

– Я приеду.

– Нет. Я уже дома, девочка моя.

– Я еду туда.

– Нет. – Голос звучал странно, напряженно, но вместе с тем уверенно. – Я выпью чашку крепкого чая. И как следует выплачусь. Потом пойду в церковь. Так что ты мне в этом ничем не поможешь.

Мери помолчала.

– Не то чтобы ты мне мешала. Но только сейчас, когда умер отец, я хочу побыть одна. Отец бы это понял.

– Я тоже понимаю, мама, – задумчиво ответила Патти.

«Каждый противостоит горю по-своему», – подумала она. Для нее это было внове. Сегодняшний день многое представил по-новому.

– А что у тебя? – спросила мать.

Патти чуть удивленно обвела взглядом трейлер, но ответ был прост: – Я остаюсь здесь. На папиной стройке.

Наступила долгая пауза.

– А Поль? – спросила Мери.

– Ничего. С ним все кончено. – Патти немного помолчала. – Папа знал об этом. – И сквозь горе снова прорвался гнев. Она его подавила.

– Поступай, как считаешь нужным, девонька. Благослови тебя Бог.

Патти медленно положила трубку. Она понимала, что Браун и два начальника пожарных команд стараются не смотреть на нее и в недоумении ждут объяснений. Просто удивительно, как легко она это поняла, как легко она понимает таких мужчин, как эти, мужчин, похожих на ее отца. Мужчин, совсем не таких, как Поль. «Но тогда мне нечего скрывать», – подумала она.

– Отец умер, – Она сказала это медленно, решительно и тут же встала. – Я пойду.

– Присядьте, – сказал Браун. Голос его звучал хрипло. Молча достал сигареты, взял одну, переломил ее пополам и со злостью швырнул половинки в пепельницу. – Ваш отец... – начал он. – Мне очень жаль, миссис Саймон, – Несмотря на усталость и напряжение, он заставил себя улыбнуться; это была нежная и сочувственная улыбка. – Мы, бывало, спорили. Это естественно. Он был строителем, а я, по его меркам, только помехой, и оба мы легко заводились, – Улыбка стала шире. – Но я не знал лучшего человека и я рад, что его нет здесь и он не видит все это.

Патти спокойно ответила:

– Спасибо. Я бы не хотела вам мешать, – И тут ей пришло в голову, что ей просто некуда идти. Это было совершенно ясно. И только теперь она осознала, что осталась одна, совершенно одна. Это было ужасно. Она неуверенно повторила: – Я вам благодарна. Постараюсь вам не мешать.

Затрещала переносная рация.

– Мы уже на площадке банкетного зала, шеф. – Это был голос Дениса Хоуарда, задыхавшийся и дрожавший от усталости. – С дымом здесь терпимо. Попытаемся освободить двери.

– Что с ними?

– Господи, шеф, как можно так делать? – Голос едва не плакал. – Тут полно огромных ящиков, тяжелых как черт, на некоторых наклейки: «Осторожно! Электронные приборы! », и они так притиснуты к дверям, что их нельзя открыть снаружи. Куда, черт возьми, смотрели наши люди, кто додумался так забаррикадировать пожарный выход!

Командир пожарной части прикрыл глаза:

– Я не знаю, Денис. Клянусь, не знаю. Я знаю только, что если есть способ сделать все плохо, то до него кто-нибудь да додумается. Этот принцип, насколько я знаю, еще никогда не подводил. А когда все ложится в масть, – он запнулся, – так разбейте эти ящики к черту! Постарайтесь убраться с лестницы и попасть внутрь! Это ваша единственная надежда.

Браун устало протянул руку. Командир части подал ему рацию.

– Губернатор обещал вам что-нибудь выпить и закусить, – сказал Браун. – На этом вы свое дело сделали.

Ответа не было. Батареи в рации Хоуарда отказали из-за повышения температуры.

Нат был внизу, в темной утробе здания и передвигался на ощупь при призрачном свете пожарных фонарей. В противогазе он страдал от клаустрофобии и боялся, что каждый вздох может стать последним. Насквозь промокший от брызг пожарных брандспойтов он продирался сквозь дым, почти ощущая его материальную плотность.

Гиддингс, Джо Льюис и двое парней из наскоро собранной бригады электриков были где-то поблизости, но сейчас Нат не знал где.

«Это абсурд, – говорил он себе, – что я вообще здесь. Специалист по электрооборудованию – Джо Льюис. О том, где щиты и трансформаторы, Гиддингс знает столько же, сколько и я. Значит, я здесь только потому, что не могу ждать в стороне, как типичный настоящий архитектор у кульмана, с карандашом в руке и головой, полной абстрактных идей».

«Мне здесь не место», – подумал он, и словом «здесь» он определил не только чрево этого гигантского здания, но и все остальное в этом разложенном по полочкам обществе огромного города, где правая рука не знает, что делает левая, и где человек так далек от всего происходящего, что какой-то выключатель, находящийся за километры от него, может лишить его света, тепла, возможности поесть или включить музыку, чтобы остаться одному и не сойти с ума в этом сумасшедшем доме. Или его ненароком может накрыть радиоактивное облако, возникшее из-за аварии на реакторе Бог знает где.

«Разумеется, я преувеличиваю, – сказал себе Нат, – но не слишком».

Тут на него налетели двое пожарных, метавшихся вокруг в дыму, прокладывая новые шланги. Они даже не заметили столкновения.

«И еще вот это: как все здесь задевают друг друга, независимо от обстоятельств. Люди здесь, как кролики в клетке. Они даже рады, когда есть возможность потолкаться и подраться и когда они топчутся в страшной давке: в метро в час пик, в автобусах, на переполненных трибунах Янки-стадиона, на пляжах Кони-Айленда, на Рождество на Таймс-сквер, на Медисон-сквер... Господи, как же они это любят! »

Образы мелькали в его мыслях быстрее, чем он мог найти слова.

Какой-то голос поблизости прорычал сквозь противогаз:

– Да, где же... а, вот он, сукин сын! Ты куда светишь, в задницу? – Это был один из электриков.

Там был и Гиддингс, который в дыму казался просто гигантом.

– Если вам слабо, так пустите меня. – Его голос звучал нереально, отдаленно и глухо.

– Эй ты, начальничек, убери свои чертовы руки от щита. Ты не из нашего профсоюза.

«О, нет, – подумал Нат, – Только не сейчас».

«Да, вот так обстоят дела: это у них внутри, и их не исправишь. Человек огородил свою делянку и воюет со всеми пришельцами и с друзьями, и с врагами. Почему? Потому что в его делянке – его душа, она выражает его «я», и любая угроза для нее – удар по душе хозяина. Такой вот бардак. Но так не должно быть! »

Нат был зол на весь мир.

Джо Льюис, стоявший возле него, глухо пробубнил:

– Поторопитесь, – и закашлялся. – Мне здесь долго не выдержать.

– Так давайте отсюда, – ответил Гиддингс. – Мы доделаем!

Нат в дыму и почти полной темноте увидел, как Льюис, пытаясь возразить, взмахнул рукой, но тут же бессильно опустил ее. Глубоко закашлялся, раздирая легкие. Пошатнулся, споткнулся, упал, попытался встать, но не сумел.

Гиддингс выругался:

– Разрази меня гром...

– Оставайтесь здесь, – сказал Нат. – Я его вытащу наружу.

Он наклонился к Льюису, перевернул его на спину, усадил, медленно, с трудом перебросил его через плечо, как это делали пожарные, глубоко вздохнул и, наконец, с трудом встал на ноги.

Ноги у него дрожали, а в легкие даже через противогаз проникал запах дыма, вызывавший тошноту, от которой невозможно было избавиться.

Нат согнулся в три погибели и походкой, представлявшей нечто среднее между шагом и ползком, двинулся на свет.

Тело Льюиса было совершенно безвольным и от этого казалось еще тяжелее. Нат не мог определить, дышит ли еще Льюис. Доковыляв до первой лестницы, он медленно и тяжело начал взбираться наверх.

«Одна, две, три... в каждом пролете – четырнадцать ступенек... »

Почему он сейчас вспоминает такую ерунду?

«Тринадцать, четырнадцать... передохнуть, а потом следующий пролет, но дым все не рассеивается».

Ему казалось, что следующий шаг будет последним, хотя и знал, что это не так. Все, что можно было сделать, – это, как в горах, при восхождении по крутой тропе, смотреть под ноги и сосредоточиться на размеренном ритме шагов. И следить за дыханием. Не обращать внимания на кашель.

«Тринадцать, четырнадцать, опять площадка, снова отдых и новый пролет».

Один раз он споткнулся о шланг и упал на колени, почувствовав острую боль. Хотел было бросить Льюиса, мешавшего ему встать, но сумел преодолеть искушение.

«Встать, черт тебя побери, встать! »

Он слышал голоса, но знал, что это бешеный его собственный пульс бьется в голове.

Он остановился посреди пролета и кашлял, кашлял, кашлял, потом поковылял дальше.

Перед ним были только мрак и дым. Наконец показались закрытые двери.

«А что, если они заперты? Если так, – сказал себе Нат, – то я выбрал не ту лестницу и нам конец».

Взобравшись на последние две ступеньки, он свободной рукой поискал дверную ручку. Ее не было.

Тошнота подступила к горлу, невозможно было удержаться от рвоты, не то что думать.

«Ручки нет – почему? Идиот проклятый, ты же знаешь ответ – почему? Ты архитектор или нет? »

Он наклонился и ткнул беспомощным телом Льюиса в двери, которые тут же распахнулись, и он едва не упал в полный дыма вестибюль.

Наконец он был снаружи, на невероятно свежем воздухе, на площади, избавленный от противогаза, и уже подходили двое в белом, чтобы снять с его плеч тело Джона, а кто-то говорил: «Подышите этим», и прижимал ему к носу и рту резиновую маску.

Нат глубоко вдыхал кислород, и площадь постепенно проступала сквозь туман, а тошнота отступила. Он снял маску и, пошатываясь, побрел к трейлеру. Когда он взбирался по лестнице, ноги его еще не слушались.

Один из пожарных ему улыбнулся:

– Не хотите перейти к нам? Такие прогулки в задымленные помещения можем предложить вам почти ежедневно, если они вам нравятся.

– Нет уж, спасибо, – ответил Нат и заставил себя улыбнуться, хотя вышло это не лучшим образом. – С этого момента берусь только за лесные пожары.

– С вами все в порядке? – спросила Патти.

Нат сначала не заметил Патти, но теперь увидел ее, стоящую рядом, маленькую, ловкую и сейчас полную неподдельного участия. Почему?

– Вполне, – ответил Нат. – Только переведу дух.

– У вас такой вид, – продолжала Патти, – как будто вас только что выловили в Ист-Ривер, как говаривал папа. – Она неуверенно улыбнулась.

Браун спросил:

– Как дела с лифтом?

Нат устало махнул рукой:

– Возможно, будет работать. Хотят попробовать.

«Другого выхода не было. Хотя... »

– Что-то Береговая охрана не торопится.

По ступенькам поднялся Гиддингс. Увидев его, Нат представил себе, как он выглядит. Часть лица Гиддингса, до того скрытая противогазом, была белым пятном. Лоб черный, и волосы покрыты сажей. Вельветовый пиджак промок насквозь и весь покрылся пятнами.

– Что вы смеетесь? – спросил Гиддингс.

– Мы как два трубочиста, – ответил ему Нат, продолжая улыбаться. – А трубочисты приносят счастье, так что будем надеяться.

«И молиться, – сказала себе в душе Патти, – за счастье всех близких. И за тебя, папа. Господь тебя спаси! »

Браун спросил:

– И что дальше?

– Если он тронется, – продолжал Гиддингс, – то остановится только у банкетного зала, разве что... – он пожал плечами, – разве случится не знаю что. Но дело в том, что мы не узнаем, поднялся ли он, пока они нам не сообщат. Пойду свяжусь с ними.

С Брауном и пожарными он перешел к телефону.

Патти тихо позвала:

– Нат!

«Что ее толкнуло на это? Только одиночество? »

Она не имела понятия, но не имела и сил сдерживать себя:

- Он умер, Нат. Папа. Знаете, он был такой, большой и сильный...

– Мне очень жаль. – Нат взял обе ее маленькие чистые руки в свои, потом расстроенно увидел, что он наделал. – Этого мне тоже жаль.

– Это не важно, – Патти не пыталась отнять свои руки. – Звонила мама. Она его видела, но он он ее не узнал.

Нат снова сжал ее руки:

– Только спокойно. Спокойно.

«Что еще можно было сказать. Не умею я этого, – подумал он. – Единственное, в чем я разбираюсь, это дома, а не люди».

– Мне очень жаль, – повторил он, но эти слова казались ему пустыми.

Патти прикусила нижнюю губу. Глаза ее были закрыты. Когда она их открыла, они предательски блестели, но слез не было.

– Все уже в порядке. – Она помолчала. – Поль... – начала она уже другим тоном.

– Что с ним?

Патти глубоко, но неуверенно вздохнула:

– За обедом я сказала отцу о Поле и Зиб. Мне очень жаль, но я сказала ему, что ухожу от Поля, и должна была объяснить причину.

Нат снова сжал ее руки:

– Разумеется.

«Но где же боль от этого открытия, от понимания, что он рогоносец? Почему ему это безразлично? Неужели все это время он только убеждал себя, что живет с Зиб в чем-то, считавшемся супружеством, в то время как в действительности это было только легализованным сожитием на публике, из которого не вытекали никакие обязательства? »

– Поль говорил с ним после меня, – продолжала Патти. – Был там, когда у отца начался приступ. – Она замолчала, наблюдая за лицом Ната.

В другом конце трейлера четверо мужчин суетились вокруг телефона. Слышались голоса, но разобрать слова было невозможно. Здесь, на маленьком изолированном пространстве, стояла тишина. Наконец Нат спросил:

– Что вы хотите сказать, Патти?

– Насколько я знаю отца, – ответила она, – он выложил Полю все, в том числе и о Зиб. Вы думаете, нет?

Она помолчала.

– И что, вы думаете, мог ответить Поль?

Она снова помолчала, потом сама ответила:

– Что у нас с вами тоже рыльце в пушку. Лишь бы не тонуть одному. Я Поля знаю.

Их окружала тишина, и время словно остановилось.

– Не знаю, – ответил Нат, но он знал.

«Я Поля знаю», – к этому утверждению он мог присоединиться.

– Я плохо разбираюсь в людях, – сказал он, – Зачем осуждать, пока не доказана вина?

Патти покачала головой, решительно вздернула подбородок.

– Если все было так, – сказала она, – отца убил он, – Ее руки в ладонях Ната забила дрожь. – И если мне представится такая возможность, – продолжала она, – я убью Поля, Господь свидетель.

Нат тут же начал:

– Патти... – но запнулся.

Браун кричал в телефон:

– Вы в этом уверены? Черт побери, так убедитесь!

Он обратился к Гиддингсу и пожарным:

– Он думает, что лифт дошел до них. Думает! – И снова закричал в трубку. – Это точно? Да, мистер губернатор? Охренеть можно!

Пауза.

– Да, губернатор! Останусь на связи.

Он прикрыл трубку рукой:

– Лифт наверху. Они пытаются открыть двери. Что вы на это скажете?

Он через весь трейлер взглянул на Ната:

– Теперь можем забыть эти глупости со спасательным тросом.

Нат задумался. Наконец-то речь идет о вещах, о которых он может судить со всей ответственностью.

– Нет, – сказал он. – Если лифт на ходу, отлично. Но на всякий случай оставим запасный выход.