Башня

32 19.53 — 20.09

Первые сорок этажей Башни уже погрузились во мрак. Постовой Майк Шэннон задумчиво смотрел на дымившуюся громаду и недоверчиво качал головой:

– Ты видишь, Фрэнк? Весь верх этой домины раскалился докрасна!

Так и было. Большинство стекол уже полопалось от жара, наружу валил дым, но и сквозь него в сумерках было прекрасно видно, как здание постепенно раскаляется докрасна, и в беспорядочных завихрениях воздуха, вызванных перегревом, казалось, что оно извивается.

– Ты умеешь молиться, Майк, – сказал Барнс. – Так вот сейчас самое время. – Он помолчал. – А какой был великолепный вид, помнишь? И сколько шикарных людей пришло на него взглянуть!

Высоко над ними из окна банкетного зала вновь вынырнул спасательный пояс, который по дороге к крыше Торгового центра на миг позолотил лучи заходящего солнца. Толпа во все глаза следила за ним. Шэннон перекрестился.

– Изжарится заживо, – сказал Барнс. – Интересно, о чем они думают? – И добавил: – О Жанне д’Арк.

В его голосе впервые послышалась ярость:

– Того маньяка внутрь пустили мы, Майк, и я этого никогда не забуду, хотя тот тип, прости его Господи, и говорит, что все мы братья.

– А что он этим хотел сказать?

– Что в этом виноваты мы все; понятия не имею, как и почему. Но могу себе представить. Такое событие не возникает из-за одной-единственной причины. Например, пусть корова миссис О’Лири забралась в люцерну, но прежде, чем Чикаго сгорел дотла, должны были произойти еще тысячи других вещей. Теперь-то все равно, хотя это чертовски слабое утешение.

Шэннон не отвечал. Казалось, что это его не трогало.

– Там, наверху, люди, дружище, – продолжал Барнс. – Люди, как ты и я, честно, я видел там даже несколько черных. И...

– Но их ведь всех спасут, – сказал Шэннон, – этим, как он называется...

– Всех не спасут, – ответил Барнс. – Где там, видишь, что творится, все так раскалилось. И знаешь, что хуже всего, Майк, в чем весь ужас? – Он помолчал. – Там останутся лучшие.

На крыше Торгового центра Кронски спросил:

- Вы считаете, что там произойдут беспорядки, сержант?

– Возможно, хотя надеюсь, что нет. – Божественная невозмутимость сержанта была неподражаема. Вместе с Кронски они поймали раскачивающийся спасательный пояс, и сержант извлек из него прибывшую женщину.

Она рыдала от страха и жалости:

– Мой муж! О Элоим, мой муж!

– Скажите, пожалуйста, как вас зовут, мадам, – вежливо попросил сержант. – Мы ведем список...

– Бухольц! Но что с моим мужем? Вы должны спасти его немедленно. Это очень важный менш! Он вам хорошо заплатит. Или я не знаю своего мужа?

– Ладно, ладно, – ответил сержант. – Вон те полицейские о вас позаботятся. Мы пытаемся спасти оттуда всех. – Он дал знак полицейскому, который взял женщину под руку.

– Но как же мой муж? Слушайте сюда! Он же знаком с такими людьми! Он...

– Один вопрос, – прервал ее сержант. – Сколько там еще женщин?

Сара Бухольц покачала головой:

- Я не знаю.

– У вас номер сорок восемь, – сказал Оливер. – Сколько всего было номеров?

– Мне кажется сорок девять. Но чтобы я точно знала, так нет. И мне все равно. Мой муж...

– Гм... уведите ее, – сказал сержант и сглотнул, потом отвернулся и следил, как спасательный пояс привычным путем возвращается к банкетному залу.

Кронски произнес:

– Однажды в Беринговом море мы нашли спасательную шлюпку. – Он покачал головой. – Стояли морозы, вы понимаете, сержант, что я имею в виду. Вы-то знаете те места.

– Да, знаю. – Сержант был абсолютно уверен, что то, что он услышит, будет очередной кошмарной историей, не заслуживавшей внимания, но ничего не сказал.

– На борту одного из каботажных грузовых судов, – продолжал Кронски, возник пожар. Он уничтожил машинное отделение. Море штормило, и судно начало разваливаться. Они спустили шлюпки. Все это нам рассказал потом один парень, их старпом. Он еще немного пожил. Единственный. Дело было в том, – продолжал Кронски, – что, когда они спускали шлюпки, одна из них перевернулась. Ну и, – он покачал головой и развел руками. – Вы же знаете, что я хочу сказать, сержант?

Оливер коротко ответил:

-Знаю, – и добавил: – Все хотели попасть в оставшуюся шлюпку; да?

Кронски кивнул.

– Разумеется. Их пытались отогнать веслами, как рассказывал тот старпом. Бесполезно. Они все равно лезли и лезли. – Он замолчал.

Сержант уставился на далекие окна башни: он следил, как вползает внутрь спасательный пояс. В нем вдруг воскресли воспоминания о гигантских волнах в тех северных водах, и ревущих ветрах и морозах – прежде всего о стуже, которая пронизывала до мозга костей.

«Парни в открытых шлюпках, – подумал он, – или парни, которые силятся спустить на воду открытые шлюпки, отчаявшиеся, окоченевшие ребята».

Он не сводил глаз с окон, но сказал:

– И, наконец, перевернулась и вторая шлюпка; да?

Кронски снова кивнул:

– Разумеется. Мы были на месте чуть ли не через час. Если бы добрались за месяц, хуже бы не было. В живых оставался только старпом, но, как я уже сказал, и он долго не протянул. А ведь половина их могла спастись...

– Но возникла паника, – добавил Оливер. – И поэтому не спасся никто. Такие вот дела. – Голос его звучал как-то странно, но глаза все еще не отрывались от окон.

Платком никто не махал. Пока.

Губернатор вернулся в канцелярию и опустился в кресло стола. Теперь он почувствовал себя старым и не уставшим, а просто обессиленным. В милом обществе Бет он как будто окунулся на несколько часов в освежающее лето вечной молодости, понимая, что это только миг, но все же надеясь, что миг этот каким-то чудом продлится. Бет уже покинула его, все женщины до единой были в безопасности.

Губернатор не выдержал прощания и ушел.

«Нет большего дурня, чем старый дурень», – он гадал, кто придумал этот афоризм и при каких обстоятельствах. «Вероятно, какой-то старый хрен, иронизировавший над самим собой после того, как юная стерва, о которой он слишком хорошо думал, дала ему понять, что предпочитает особ мужского пола своего возраста. Ах, с Бет все было бы не так».

Губернатору казалось, что Бет охотно удалилась бы с ним на ранчо в горах Нью-Мексико, даже если б имела полную свободу выбора.

«Желанная идиллия. Откуда это? Просто сон, и ничего больше. Который не станет явью.

Но почему нет? Тот проклятый вопрос, который задавала и Бет. Почему именно я?

Почему сон не может превратиться в действительность? Почему молния попадает не в одного, а в другого? Почему он не может дожить остаток жизни в покое и уединении, о чем мечтал, и даже с той новой радостью, которую нашел только сегодня? »

– Если ты есть, Господи, ответь мне!

Сердишься, да? А почему не сердиться? Внизу на площади стоят тысячи людей, может быть десятки тысяч, которые потом пойдут себе домой и будут заниматься своими делами, или пойдут спать, зная, что проснутся утром. Конечно, большинство из них живет, говоря словами Торо, в тихом отчаянии, но это ничего не меняет в том, что у них есть хоть какая-то возможность выбора, а у него уже нет ничего.

Умирал ли кто-нибудь с радостью? Вот вопрос. Нет, последнее слово не пойдет. Умирал ли кто-нибудь удовлетворенным?

Губернатор был уверен, что нет.

Некоторым удалось совершить многое, некоторым – мало или ничего, но еще никто и никогда не совершил столько, чтобы сказать «довольно! »

Джек Петерс утверждал то же самое, а он, Бент Армитейдж, его высмеял.

«Ну ладно, – сказал он себе, – ну ладно! Подведи баланс. Дела, которые недоделаны, слова, которые недосказаны, да, но кто может укорить его за это? Зато никаких неоплаченных долгов. А многие ли могут сказать такое о себе? Он платил сразу, всегда и за все. Образцовый Бент Армитейдж. Так могут говорить о торговце подержанными автомобилями.

Сколько знаний и опыта умрет вместе с ним! Но разве в этом дело? Разве они единственные в своем роде? Неповторимые? Или все это ему так дорого только потому, что оно его?

«Посмотри правде в глаза, – сказал он себе точно так же, как сказал это сенатору. – Ты ведь прожил неплохую жизнь, не так ли? А что бы ты изменил, если бы начал жить снова? Скорее всего, ничего».

Кроме Бет.

«Возможно, – думал он, – если бы я постарался, то раньше нашел бы ее или кого-нибудь вроде нее. Вроде нее? Но если бы я никогда не встретил и не узнал ее настоящую, то никогда в жизни не узнал, в чем разница, ведь так? Боже мой, какая странная машина наш мозг! »

Бет. Хоть она там внизу, в безопасности. Бент надеялся, что это так. Сейчас он жалел, что не остался там и не убедился в этом. Ну, в этом проще простого убедиться.

Он взялся за телефон.

– Говорит Армитейдж, – Никто не ответил. Он постучал по рычажку и снова нажал кнопку. Ничего. Телефон не работал.

«Ну, теперь, – сказал он себе, – мы и вправду одни».

Прочный трос, натянутый от Башни к крыше Торгового центра, трос, который нес всю тяжесть спасательного пояса с грузом, был толстым, упругим, сделанным из первосортного нейлона. Его обвязали вокруг потолочной балки банкетного зала, и узел, которым он был закреплен, двойной морской, был завязан под бдительным надзором обоих пожарных.

Поскольку о нейлоне известно, что на нем может соскользнуть и самый королевский из всех узлов, пожарные подстраховались, закрепив конец троса еще двумя шлюпочными узлами. Поскольку шлюпочные узлы не проявляли никакого желания соскользнуть, можно было не беспокоиться и за основной узел.

Но балка, вокруг которой обвязали трос, была стальной, она входила в каркас и служила главной опорой антенного шпиля, который все еще сиял в последних лучах солнца.

Сталь – отличный проводник тепла.

А нейлон от тепла расплавляется.

На столе в трейлере зазвонил телефон. Нат взял трубку. Что-то показалось ему странным. Он постучал по рычагу, потом еще и еще. Наконец услышал гудок.

Он набрал номер канцелярии банкетного зала – никто не ответил, набрал еще раз – то же, и, наконец, бросил трубку.

– С этим все кончено, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Линия накрылась.

«Все системы здания были так заботливо продуманы, – подумал он, – так умно спроектированы, с таким трудом рассчитаны во всех деталях, и все равно отказывают одна за другой. Отказывают? Уже отказали». Телефон глухо молчал.

Нат снова набрал номер, по которому однажды уже звонил, – номер местного радио. Ему тут же ответили.

– Я по поводу «Башни мира». Связь уже отказала. Теперь можно связаться с ними только через вас.

– Мы освободим этот номер. Как только понадобится, будете говорить прямо в эфир.

– Еще кое-что, – сказал Нат. – У вас ведь есть автоматическая линия задержки, не так ли? Чтобы можно было вырезать неприличные слова и тому подобное?

– Вы, пойдете прямо в эфир. Без задержки.

– Хорошо, – сказал Нат. – Спасибо. Я останусь на связи.

Он положил трубку на стол и схватил рацию, сказав сержанту Оливеру:

– Телефон отказал. Если вам подадут знак, то сообщите мне. Я выйду на радио.

– Будет сделано, – ответил сержант.

Нат откинулся в кресле и обвел взглядом трейлер – Тим Браун, один из командиров пожарных, Гиддингс и Патти.

– Вы все слышали, – сказал Нат, поднял было руки, но тут же опустил. – Что я, черт возьми, могу сказать?

– Я чувствую, что-то должно случиться, – сказал командир пожарной части. – Вы понимаете, о чем? Как будто вдруг сейчас загремит будильник и я или упаду с кровати, но проснусь, или этот проклятый страшный сон наконец просто кончится, понимаете? – Он помолчал. – Только он не кончится, да? – Он говорил тихим злым голосом.

Гиддингс беспокойно повел могучими плечами, взглянув на Патти.

– Вы жена Саймона, – сказал он, – поэтому прошу прощения. Но если только мне представится такая возможность, я этого мерзавца задушу голыми руками.

На пороге появился лейтенант полиции Поттер и окинул всех взглядом:

– Чем-нибудь могут помочь?

Никто не ответил.

– Я так и думал, – продолжал Поттер и оперся о стену. – Я тут немного покручусь, если не помешаю. Хотя, видит Бог, это все впустую.

Патти спросила:

– Вы уже выяснили, что хотели, о Джоне Коннорсе?

– Больше, чем нужно, – ответил Поттер и выложил им все, что уже рассказал капитану и инспектору.

Мужчины в трейлере не произнесли ни слова.

Патти тихо сказала:

– Бедняга.

– Вы правы, – согласился Поттер. В его голосе не было иронии, только грусть. Он продолжал: – Но я, к сожалению, полицейский. Мое дело выяснить, кто виноват. – Он покачал головой. – Иногда это бывает нетрудно. Но иногда, как, например, сейчас...

Он снова покачал головой.

– Те люди наверху – за них кто-то несет ответственность, правда? – Он взглянул на Брауна: – Я прав?

– Дьявол, как я могу ответить на такой вопрос? – почти закричал тот, а потом уже тише добавил: – Это не имеет смысла. Все это просто бессмысленно. Все. У одного ум зашел за разум, потому что кто-то бросил умирать его жену. – Браун указал на Патти. – А ее муж наделал тут всяких дел...

Гиддингс вмешался:

– И еще добавили бригадир электриков и строительный инспектор, которых бы надо повесить за... – он запнулся и взглянул на Патти, – за уши.

– Кое-кто из моих людей, – добавил Тим Браун, – допустил такое, что допускать никак нельзя. – Он яростно тряхнул головой.

– А кое-кто из нас должен был заметить эти ошибки и халтуру, когда их еще только делали, – подхватил Нат, помолчал. – И еще кое-что, – продолжал он, – и это, возможно, важнее всего остального, вместе взятого.

Голос его звучал необычайно серьезно:

– О чем мы все думаем, когда проектируем такие высоченные домины, такие сложные и такие уязвимые?

В этот момент ожила рация:

– Крыша вызывает трейлер.

В наступившей мертвой тишине Нат схватил ее в руки:

– Трейлер слушает.

Голос Оливера произнес:

– Нам оттуда машут чем-то белым. Вам стоит выйти в эфир. Спасательный пояс у меня. Я его задержу.

Нат глубоко вздохнул:

– Ну, началось, – и потянулся к телефону.