Башня. Новый Ковчег-2

Глава 15

Глава 15. Ника

— Да, погоди ты! Стёпка, чёрт! Ну хватит уже!

Ника, громко хохоча, ворвалась в гостиную и со всего размаху плюхнулась на диван. Запрокинула красное от смеха лицо. Стёпка Васнецов приземлился рядом, закинул руку ей за плечи, мягко привлёк к себе. Ника обернулась. В Стёпкиных тёмно-серых, с лёгкой зеленцой глазах, оказавшихся вдруг совершенно рядом, плясали лукавые смешинки. Он не делал попыток притянуть её ближе, но и не отпускал — ждал, когда она сама решится. Смешливость постепенно таяла, выцветала, Стёпкино лицо стало серьёзным и совсем взрослым. И Ника испугалась.

— Не сейчас, — она отстранилась, аккуратно сняла его руку со своего плеча и, совершенно стушевавшись, пробормотала едва слышно. — Не торопи меня, пожалуйста.

Со Стёпкой Васнецовым всё закрутилось совершенно неожиданно. Прямо в тот день, когда Ника вдрызг разругалась с Киром.

Тогда Кирилл, конечно, превзошёл сам себя. Его грубая и совершенно детская выходка, это его «а иди ты, Ника, к чёрту», которое он бросил ей в лицо, поглощённый своими переживаниями и не думая о её чувствах, ударили с размаху, больно, как резкая хлёсткая пощечина. Злая обида, затопившая её, хлынула наружу вместе со словами, невольно сорвавшимися с губ, прямо ему в спину:

— Сам иди к чёрту, придурок!

Непонятно, слышал он или нет, она выкрикнула это не для него, а скорее для себя, расставляя точки над i, и подводя черту, за которую уже отказывалась его пускать, даже если бы он вернулся, просил прощения, даже если б… Но он не вернулся. И головы не повернул. Уходил от неё по узкой парковой дорожке, с прямой, натянутой спиной, злой, непреклонный, чужой.

И едва Кир скрылся из глаз, за поворотом, Ника расплакалась. Разревелась в голос. Как ребёнок.

Её никто и ничто не сдерживало. В этой части парка обычно было мало народу, не как в центре общественного этажа, который по выходным был так переполнен людьми, что найти там укромное место почти не представлялось возможным. Если бы Киру вздумалось выяснять отношения среди всей этой толпы народу, то нашлось бы немало желающих посмотреть на бесплатное представление. И, вряд ли, его бы это остановило. В последнее время всё к тому и шло, к такому финалу. Кир старательно изводил её, то глупой ревностью, то нелепыми комплексами. Она старалась сглаживать, пыталась, где можно, уходить от разговора или переводила его закидоны в шутку, но она устала. Просто устала. И сегодняшний его демарш, с нелепым обвинением отца и ещё более нелепым требованием, стал последней каплей.

Ника опустилась на мягкую газонную траву, подтянула ноги к подбородку и уткнулась лицом в коленки. Рыдания уже прекратились, и она просто сидела, тихонько всхлипывая, ни о чём не думая, потому что была не в силах думать. Иногда в голове проносились какие-то обрывки, разрозненные мысли — папа… дядя Боря… папа его укрывает у Анны…, между отцом и Анной… но всё это никак не желало складываться в цельную картину, да Ника и не старалась. Не хотела даже видеть и понимать всё целиком, потому что пока картинка не получалась, всё ещё существовала иллюзия ненастоящести, чего-то, что ещё можно преодолеть, повернуть назад…

— Ника, — кто-то мягко опустился рядом с ней на газон и тихонько коснулся руки. — Ника, не плачь.

Она оторвала заплаканное лицо от коленок, обернулась. Рядом с ней сидел Стёпка Васнецов, одноклассник. Кого-кого, а Васнецова Ника меньше всего ожидала здесь увидеть.

— Извини, я всё слышал, — Стёпка виновато улыбнулся. — Но я не хотел, правда.

— А ты чего здесь делаешь? — вопрос прозвучал грубо, Ника нахмурилась и покраснела. Глупо вышло, как будто Васнецову запрещено здесь находится. Но Стёпка, казалось, ничуть не обиделся.

— У меня здесь свидание было назначено. А она не пришла. Продинамила, — Васнецов слегка повёл плечами, всё ещё продолжая улыбаться. Стёпкина открытая улыбка действовала обезоруживающе, и Ника против воли почувствовала, что несмотря на всё произошедшее с ней, она готова и хочет ответить на эту улыбку.

— С Эмкой что ли?

Стёпка Васнецов и Эмма Вальберг, оба взрослые, видные, были самой красивой парой в школе. Их отношения были давнишние и абсолютно недвусмысленные, они их и не скрывали, мало заботясь, как это выглядит в глазах окружающих. Даже куратор их потока, Зоя Ивановна, известная поборница морали, и та закрывала глаза на то, что Васнецов время от времени оставался ночевать у Эмки в комнате.

— Да нет, не с Эмкой. Мы же расстались. Ещё до выпускных экзаменов, я думал, ты в курсе.

Ника была не в курсе. Стёпкино откровение заставило её на мгновение забыть и о Кире, и об отце.

— Ну в общем, получается, что типа мы с тобой сейчас оба брошенные.

Его слова больно кольнули, возвращая в действительность. Она закусила губу и отвернулась, но Стёпка, схватив её за руку и почти силком развернув к себе, заговорил, пристально вглядываясь в глаза:

— Ник, брось переживать. Они ж тебя не стоят. Оба.

— Оба?

— Ну да. Я говорю про этого, извини, понятия не имею, как его зовут…

— Кирилл, — на автомате вставила Ника.

— Ну пусть Кирилл, без разницы. И Поляков. Этот вообще пустое место, да к тому же стукач.

— Ну да, теперь все знают, что стукач, — Ника подняла руку, торопливо смахнула слезу со щеки.

— Да это и раньше все знали, — Васнецов говорил спокойно, ровно, не желая её поддеть. И Ника почувствовала, как постепенно успокаивается. — Тоже мне, великая новость. Помнишь, ту вечеринку у Эмки, с холодком…

— Это ты тогда наркоту принёс?

— Ну я, — не стал отрицать Стёпка. — В школьном туалете на переменах холодок толкали. Но не суть. В общем, Поляков тогда меня заложил.

— Он всех заложил, — равнодушно сказала Ника.

— Про всех я не знаю, а меня Змея тогда затаскала и моралями затюкала. Из школы даже грозилась исключить, но потом просто отца вызвала, ну чтобы окончательно добить.

— И что? Попало тебе? Сильно? — Ника сочувственно улыбнулась.

— Нормально попало. Я думал, отец мне голову открутит. Но у меня нормальный отец, какой надо. Хотя, если честно, он мне не родной, отчим. Но я его отцом зову, потому что… ну в общем, он мне всё равно как настоящий отец.

Потом уже, по прошествии какого-то времени, вспоминая их со Стёпкой разговор, до Ники дошло, что Васнецов своими рассказами — про холодок, своего отца, Змею и прочих, просто отвлекал её, уводил в сторону от охватившего её горя и чувства потери, успокаивал, нарочно или нет, кто теперь разберёт. И Нике, как-то само собой, стало легче.

— Слушай, а ты куда сейчас?

Ника пожала плечами.

— Не знаю. Мы с Верой и остальными собирались встретиться на общественном этаже, но я… — она замялась.

— Не хочешь? — помог он ей.

— Не хочу.

— А пошли ко мне, — неожиданно предложил Стёпка.

— Как это?

— Обычно. Покажу, как я живу. Ну?

Ника медленно поднялась на ноги, чуть нагнулась, стряхивая с брюк соринки. Стёпка, улыбаясь, смотрел на неё снизу вверх.

— Пойдём, — Ника вскинула подбородок. — Только без глупостей, понял?

— Замётано! — засмеялся Стёпка.

Стёпка действительно не делал глупостей. Не пытался перейти черту, был терпелив и внимателен. Нику это удивляло поначалу, ведь она помнила другого Стёпку Васнецова: весёлого и хулиганистого пацана в начальных классах, того самого, в сумку которого её однажды подбила плюнуть Вера, и немного заносчивого, осознающего свою привлекательность — в старших классах. И она даже не предполагала, что настоящий Стёпка другой. И ещё с ним было на удивление легко. Не как с Сашкой в своё время и уж совсем не как с Киром, которого постоянно одолевали всякие сомнения.

С Кириллом после той некрасивой ссоры они сталкивались, конечно. В больнице, да и на общественном этаже тоже. Кир давно стал своим в их компании, отлично ладил с Марком и — удивительное дело — пользовался уважением у Веры Ледовской, хотя заслужить Верино уважение было не так-то просто. То есть Ника с Киром, даже если б и хотели этого, не смогли бы теперь исчезнуть из виду друг друга. Но каждый раз при встрече они оба делали вид, что не знакомы, что выглядело со стороны, наверно, глупо, но теперь уж чего. Кириллу гордость не давала сделать первый шаг, а Ника… Возможно, она бы и сделала, но внезапно появившийся в её жизни Стёпка Васнецов спутал все карты.

И потом, в отношениях со Стёпкой всё было предельно просто. Как Кир он никогда не заморачивался.

Ника с удивлением узнала, что Васнецов, оказывается, учится на врача.

— Не, правда, что ли? — Ника удивлённо улыбнулась. — Нет, ты врёшь, наверно.

— Почему? — засмеялся Стёпка.

— Ну потому… я думала, ты тоже, как и большинство подал заявку в административное управление.

— Быть чиновником? Ну уж нет!

— Но не врачом же. Я тебя совершенно не представляю работающим в больнице. Там же… там ответственность и потом… — Ника остановилась, вспомнила больницу Анны, ту её неприглядную изнанку. И Кира, которому, конечно, вряд ли светило однажды стать врачом, всё-таки для этого нужны знания, нужно образование. Для начала хотя бы школу окончить, десять классов. А у Кира с этим туго.

— У меня отец врач, — Стёпка заметил, что она о чём-то задумалась, и даже, наверно, понял, о чём, но постарался не акцентировать на этом внимание. Наоборот, мягко увёл разговор в сторону. — Я с детства знал, что буду врачом. У отца в больнице постоянно отирался, сначала он на двести тринадцатом работал, потом его выше перевели.

— А я думала, ты всегда жил наверху.

— Так я всегда и жил здесь. С мамой. Они же с отцом поженились, мне уже лет шесть, наверно, было.

Когда Стёпка говорил об отце, его голос теплел. И Ника его понимала. Правда, со Стёпкиным отцом она пока так ни разу и не сталкивалась, как-то не приходилось. Тот, похоже, был сделан из того же теста, что Анна и Никин отец — постоянно пропадал на работе. А мама у Стёпки была красивая. И очень похожа на Стёпку. Или Стёпка на неё.

Ника поднялась с дивана, отошла к окну и, повернувшись к Васнецову боком, задумчиво перебирала рукой кисть шёлкового шнура, которым были подхвачены полупрозрачные лёгкие шторы. Краем глаза она уловила разочарование, промелькнувшее на Стёпкином лице.

— Злишься?

— Да нет, — Стёпка опять улыбнулся. Улыбался он всегда охотно. И почти в любой ситуации умудрялся сохранять спокойствие. В отличие от взрывного Кира, Стёпку, казалось, вообще ничего не может вывести из себя. И это было то качество, которое Ника очень ценила в нём. — Я же тебе говорил, я не буду тебя торопить. Я подожду. Мы же ведь никуда не торопимся, правда, Ника?

Она кивнула и отвернулась. А потом неожиданно для самой себя сказала, всё ещё не поворачивая головы, чтобы он не видел её смущения:

— Но вообще, если ты хочешь, то можешь меня поцеловать.

Стёпка рассмеялся.

— Пока ты стоишь от меня вот так, в нескольких метрах, я тебе разве что воздушный поцелуй послать могу. Лови! — Стёпка звонко чмокнул свою ладонь и дунул, отправляя в Никину сторону воздушный поцелуй. — Поймала?

— Не успела! — Нике снова захотелось дурачится, она захохотала, вспомнила, как он насмешил её перед тем, как они вошли в квартиру, насмешил до слёз, рассказав очередную шутку, которых у Стёпки в запасе было немеряное количество.

— Блин, ну тогда придётся заменить воздушный поцелуй чем-то более материальным!

Стёпка соскочил с дивана и, в два шага преодолев комнату, оказался рядом с Никой, сграбастал её в объятья, но поцеловать не успел — на пороге гостиной появился Никин отец. За спиной отца возвышался Мельников, тот самый, который отвечал за здравоохранение и который, по словам отца, регулярно пил его кровь. Очевидно, они всё это время были в кабинете, решали свои рабочие вопросы. Ребята, увлечённые друг другом, даже не обратили внимания, что в квартире есть ещё кто-то, помимо их двоих.

Ника со Стёпкой одновременно повернули головы и сказали, тоже практически в унисон.

— Отец?

— Папа?

— А ты мне не говорил, что Мельников — твой отец, — Ника внимательно смотрела на Стёпку, покусывая нижнюю губу.

Павел Григорьевич с Мельниковым уже ушли, оставив их со Стёпкой вдвоем. Кто-то из них даже бросил напоследок, мол, веселитесь дальше, но охота шутить и смеяться у Ники пропала.

— Так… ты не спрашивала.

— Не спрашивала, — эхом повторила Ника. — А почему у вас фамилии разные, ах да… ты же говорил…

— Ну, — Стёпка отошёл от неё и сел на диван, опустив руки между колен. — Он же мне отчим. И… ну в общем, он ведь меня, Ник, спас.

Ника подошла, присела рядом. Заглянула ему в глаза.

— Расскажи, — тихо попросила она.

…Маленький Стёпка был единственной радостью в жизни Сонечки Васнецовой. То есть, забеременев Стёпкой в восемнадцать лет, она, как, наверно, и любая в её возрасте, растерялась и испугалась, долго скрывала это от всех, а особенно от матери, которую боялась, как огня, а когда живот, что называется, полез на лоб, и прятать его уже не представлялось никакой возможности, было уже поздно.

Мать устроила Соне скандал, выбрав наилучшие для этого декорации, демонстративно собрав для представления весь жилой отсек, где они жили, да ещё и прихватив парочку соседних. Она громко и с надрывом вопрошала: «Кто он?», патетически перемежала свою речь эпитетами «дрянь» и «дура», даже пару раз натурально всплакнула и закончила свою речь трагическим громким шёпотом:

— Убирайся! Такая дочь мне не нужна.

Идти Соне было некуда, у отца ребёнка уже была семья: жена и двое хорошеньких карапузов, и Соня в эту семью никак не вписывались. К тому же он был Сониным преподавателем и, узнав о неприятности, произошедшей с ней (он так и сказал про беременность — «неприятность»), попросил Соню уж как-нибудь разобраться с этим самой, а его «уж, пожалуйста» не впутывать, тем более, что он тут совершенно ни причём.

— Это ваши, женские дела. Поговори со своей матерью, в конце концов. К врачу обратись. Ты же понимаешь, Соня, что сама во всём виновата…

Он с такой убежденностью всё это говорил, что Соня ему поверила, напрочь забыв, как он уговаривал её, поглаживая одной рукой по ноге, забираясь всё выше и выше под юбку.

Переночевав кое-как на одной из лестниц, выбрав пролёт подальше от будки охраны, Соня с утра отправилась в офис, где числилась на стажировке. У Сони Васнецовой не было театрального таланта, как у матери, зато она хорошо училась в школе, была прилежна и исполнительна и по окончании учёбы получила распределение в административное управление. И теперь училась и стажировалась, как и остальные студенты её потока.

— Что-то случилось, Соня? Ты сама не своя, — Сонин начальник, Литвинов Борис Андреевич, осторожно присел на краешек стола.

Все девчонки в отделе от него млели. От его улыбки, зелёных глаз с весёлой хитринкой. Молодой, неженатый, обалденно красивый — такая у Литвинова была характеристика. Но для Сони он всегда был только начальником, строгим начальником. Она его даже слегка побаивалась.

Но именно в тот раз, может быть, от недосыпа, может быть, по причине общего неважного самочувствия, или вообще потому, что Соне некуда было идти и не к кому было обратиться, она всё выложила Литвинову. Про беременность, про мать, даже про ночь, проведённую на лестнице. Борис Андреевич её внимательно выслушал, чуть хмуря красивые тёмные брови и закусив губу. А когда Соня закончила и, не удержавшись, всхлипнула, сказал после небольшой паузы:

— В общем так, Соня, с жильём я тебе помогу. И стипендию выбью, но уж дальше сама.

И Соня молча кивнула.

Сама так сама, ей в принципе было не привыкать. А когда родился Стёпка, и Соня Васнецова поняла, что теперь она точно не одна в этом мире, ей, как бы это странно не звучало, стало легче. Хотя, по идее, должно было стать трудней.

Литвинов продолжал помогать. Понемногу, исподволь, ничего не требуя взамен. А Соня в свою очередь старалась, как могла. Училась, работала, возилась со Стёпкой, ощущая расправленные крылья за спиной. На работе словно летала, успевая за двоих. И не случайно, когда Борис Андреевич пошёл на повышение, в Совет, он позвал Соню в свою команду.

— Пойдёшь, Сонь?

И она, не задумываясь, легко и радостно выпалила:

— Да!

Счастье Сони Васнецовой поломалось внезапно. Стёпка заболел. Сначала она не обратила особого внимания, думала — потемпературит и перестанет, всё пройдёт, как любая детская болячка. Температура и правда прошла, но Стёпка оставался квёлый, капризничал, плохо спал, похудел, и Соня забеспокоилась.

Мать, с которой у Сони к тому времени отношения не то, чтобы наладились, но вышли на какой-то более-менее приличный, хотя бы внешне уровень, посмотрев на Стёпку, сказала дочери:

— Надо его показать врачу, — и, видя, что дочь собирается что-то сказать, остановила её и заговорила быстро и чуть приглушив голос, словно их мог кто-то услышать. — Только ты к своему участковому врачу не ходи. Я тут договорилась с одним… он Стёпку посмотрит.

Савельевский закон об эвтаназии для всех старых, недееспособных и неизлечимо больных был принят почти год назад, и люди, потихоньку придя в себя, стали учиться с ним жить, боясь и стараясь где-то перестраховаться, где-то обойти закон. Все уже знали, что любой страшный диагноз, поставленный врачом в медицинской карте, означал только одно — смерть. Пусть безболезненную, но быструю. И никаких шансов побороться за жизнь и, возможно, победить.

Сонина мать, которой в чутье было не откажешь, инстинктивно почувствовала самое худшее, поэтому договорилась за определённую мзду с врачом, который диагноз в карту не писал. Вернее писал, но не сразу, давая людям возможность найти другие решения.

— Это опухоль, Софья Александровна. Видите снимки УЗИ? — врач разложил перед растерянной Соней чёрно-белые нечёткие фотографии. — До закона мы бы вашего парнишку прооперировали, но теперь никто этого делать не будет. Сами понимаете.

— И как же нам теперь быть? — Соня почувствовала, как по щекам сами собой покатились слёзы. Четырёхлетний Стёпка, который стоял рядом, увидев, что мама заплакала, накуксился, уткнулся ей носом в колени и тоже заревел следом.

— Уж не знаю, не знаю, — врач спешно стал убирать снимки УЗИ в папку. — Я пока вам ничего писать в карту не буду, как мы с матушкой вашей договаривались, в общем, две недели у вас есть, а потом…

Он наконец убрал все снимки, закрыл папку и закончил, не глядя на Соню со Стёпкой:

— А потом я всё же обязан сообщить, сами понимаете…

Соня понимала и не понимала. Маленький Стёпка был не просто единственным её родным и близким человеком, он был её частью, ею самой.

…И опять Соне помог Литвинов. В этот раз она обратилась к нему сама, осознавая, что больше ей помощи искать в общем-то не у кого. Если и он откажет, что ж… Но Борис Андреевич не отказал.

— Вот что, Соня, тебе нужно будет спуститься на двести тринадцатый, в больницу, там найдёшь главврача, Мельникова Олега Станиславовича. Скажешь, что ты от меня. Ты слушаешь меня, Соня? — Литвинов слегка потряс Соню за плечи. — Слушаешь?

Соня замотала головой. Ее всё ещё душили слёзы, в последнее время она плакала, почти не переставая, сама иногда удивляясь, откуда берётся эта бесконечная влага.

— Ещё раз повторяю. Тебе нужно найти Мельникова Олега Станиславовича. Он — поможет!

— И он помог? — Ника подняла голову. Встретилась с серо-зелёными Стёпкиными глазами.

— Как видишь. Я же жив-здоров.

Стёпка взял её безвольную ладонь в свои руки, крепко сжал.

— Я сам, конечно, ничего не помню. Мне четыре года было, ты же понимаешь. Знаю только, что мама рассказывала. Отец… ну он тогда ещё не был мне отцом, переправил нас с мамой в больницу на пятьдесят четвёртый.

— К Анне.

— Да к ней. Там меня прооперировали. Опухоль оказалась доброкачественной, и я быстро пошёл на поправку. Ну а пока меня лечили, папа успел влюбиться в маму. Так бывает, оказывается. Они, конечно, не сразу поженились, но поженились, и вот… — Стёпка развёл руками, как бы показывая, что рассказ окончен.

— Стёп, — растерянно произнесла Ника. — Но ты же… ты же должен меня ненавидеть. После всего этого.

— Почему? Тебя-то я почему должен ненавидеть? Вот ты глупая.

— Ну хорошо, не меня. Отца моего. Ведь это из-за него. Если б он не принял тогда этот чёртов закон… Господи, и мама твоя, и отец. Теперь я понимаю, почему он так ненавидит папу.

— Он его не ненавидит. Мой отец твоего. Не любит да. Но не ненавидит. Ника, — Стёпка поднёс её ладонь к своим губам и легонько поцеловал. Ника ощутила прикосновение тёплых губ и вздрогнула. — Ника, всё очень сложно. Тогда время такое было. И твоему отцу, я думаю, тоже пришлось не сладко.

— То есть, ты хочешь сказать, что ты его даже, ну… в чём-то понимаешь?

Стёпка оторвал свои губы от её ладони и посмотрел ей в глаза.

— Ника, я буду врачом, как мой отец. Врачу тоже приходится принимать непростые решения. Например, иногда нужно спасать кого-то одного, мать, а не ребёнка, или наоборот, если речь идёт о неудачных родах. Или ампутировать ногу, не давая гангрене распространиться на всё тело… в общем, всякое может быть. Я думаю, твой отец, он тоже в какой-то мере врач. Ему пришлось принять страшное и непростое решение. Иначе, кто знает, выжили бы мы тогда.

Он остановился, перевёл дух.

— Стёпка, — Ника запнулась, понимая, что сейчас расплачется. — Стёпка… какой же ты…

— Дурак?

— Да ну тебя.

И она, обхватив его руками, уткнулась в плечо. Стёпка осторожно коснулся рукой её волос, провёл бережно и нежно, слегка запутавшись пальцами в кудряшках, потом аккуратно приподнял Никино лицо, посмотрел, ободряюще улыбнулся и…

Ника сама нашла губами его губы, ещё до конца не понимая, что ею движет. Благодарность или другое чувство. Сильное, спокойное, которое может подарить женщине далеко не каждый мужчина. А Стёпка, по всему выходило, мог…