Бастард рода Неллеров. Книга 2

Глава 2

Уехать без лишних помпы и шума не получается. А чего я хотел? Настоятель даже в уборной, можно сказать, находится у всех на виду. Едва мы — имею в виду себя и свой эскорт — выехали верхом на нашу единственную монастырскую площадь, где в это время при небольшом скоплении монахов, слуг и паломников наказывали у столба какую-то провинившуюся пожилую рабыню — да, не я один здесь судья, мои помощники тоже обладают, каждый, определённой властью — как ко мне наперерез с разных сторон сразу же устремились подьячий Виктор, брат Георг — главный управитель монастырским хозяйством и Олаф, возничий кареты, на которой я прибыл в обитель.

Ну, с последним мне всё понятно. Раб сестры завис здесь в непонятном статусе. Экипаж надо будет отправлять к Агнии, вернуть, но не пошлю же я его в столь тревожное и опасное время без охраны? А у меня лишних воинов нет.

— Чего ты под копыта кидаешься, Олаф? — строго говорю ему. — Жди оказии. Как в Лос-Аратор кто будет возвращаться, так и тебя с ними отправлю. Отдыхай. Разрешаю съездить в город. Только не в одиночку, разумеется. Виктор, брат Георг. — это я уже своим помощникам. — У нас что-то горит? Тогда все вопросы вечером.

И опять на своём пути — она вчера уже раза три, нет, четыре, нет, точно, пять якобы случайно попадалась — вижу кидающую на меня томные взгляды белокурую красотку. Откуда только знает, где я появлюсь? Чутьё как у экстрасенса или наводит кто?

Чем она вообще сейчас должна заниматься, кроме того, чтобы строить мне глазки? Девочка, если ты считаешь, что сможешь легко обаять своими глупыми ужимками молоденького аббатика, то сильно ошибаешься, у меня дочь старше тебя, и я древний словно мамонт. Ну, утрирую, понятно. Кабы не болезнь, был бы что тот Карлсон мужчиной в самом расцвете сил.

— Я не беседовать. — объясняет подьячий. — Просто хочу сообщить, что уезжаю в Готлин на наше подворье и вернусь только завтра, а, если смогу, то послезавтра.

Логика его фразы не совсем понятна, но соглашаюсь. Надо, так надо. Виктор знает, что делает. Я в этом уже убедился.

— Брат Георг, что за девица с тобой? — напускаю на себя высокомерие. — Второй день её наблюдаю слоняющейся без дела.

— Так я как раз насчёт неё к вам и направлялся, ваше преподобие. — он хватает блондинку за локоть и довольно грубо выволакивает её, ставя перед собой. — Рекомендую вам как личную служанку. Расторопна, старательна и… — тут управляющий делает небольшую паузу, чуть похабно ухмыляется, с намёком подмигивает и продолжает. — Очень умела в кое-каких делах.

Здесь реально интриги такие примитивные или меня за малолетнего придурка держат, наверное, к тому же, не без расчёта на возрастной спермотоксикоз? Нашли осла. Обломитесь приятели, я ваши хитрости могу прямо с хитрых рож читать.

— Обойдусь. — пренебрежительно отмахиваюсь. — У меня есть, кому прислуживать. Утром видел возле портняжной мастерской бардак. Отправь её туда, пусть порядок наведёт.

Ух, какая ярость-то у нас в глазках сверкнула. Не прячь взгляд, девочка, не прячь. Дядя Степан наблюдательный, успел заметить твою реакцию. Сколько экспрессии в ней. Огонь! Цвет волос подкачал, а так прямо Кармен, ни дать, ни взять. Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей, тарам-пам-пам. Или перевербовать тебя? Да ну, к чёрту, чувствую, что ты паскудница. Нутро гниловатое. Зачем мне такое рядом? Держи врага вблизи? Так какой ты враг? С моими-то нынешними властными возможностями раздавлю как таракана… тараканиху.

— Милорд… — хочет ещё что-то сказать управляющий.

— Потом, брат Георг, всё потом. — прерываю и посылаю свою кобылу вперёд.

Вот так, пусть привыкает к юношеской взбалмошности своего настоятеля. Мало ли, где я воспитывался? Не забывай, что кровь рода Неллеров позволяет вести себя с окружающими весьма пренебрежительно. Управляющий ли ты обители или последний раб в ней, для бастарда Степа вы оба подчинённые.

Сопровождаемый почтительными поклонами встретившихся обитателей и паломников подъезжаю к воротам. Королевских гвардейцев ни разу не видел, но вооружение и доспехи моих дежурных монахов ничуть не хуже, чем у герцогских, и содержатся в образцовом порядке, спасибо лейтенанту Максу.

Единственное, что бросалось в глаза у моих вояк, так это длинные копья. Раньше я видел только полутораметровые обрубки, которыми не столько нужно колоть, сколько метать. Братья же держали в руках настоящие оглобли с железными наконечниками. Неужели удар латной кавалерии готовы встречать? Надо будет у наставника уточнить.

А это ещё что за мини-обоз пытается проехать в мой монастырь? На паломников или поставщиков не похоже. Два мрачных, размером с КУНГ, деревянных ящика на колёсах, влекомые парой лошадей каждый, в сопровождении десятка городских стражников, судя по плоским как тарелки каскам.

Решётки на узких оконцах. Тюрьмы на колёсах? Чего гадать-то, сейчас всё и прояснится.

— Вот наш аббат, его преподобие милорд Степ. — обернувшись ко мне, один из караульных братьев говорит городскому сержанту, круглому как колобок мужчине, в этот момент успокаивающего своего коня похлопываниями по шее. — Если разрешит вам проезд внутрь, я пропущу.

— Кто такие? — стараюсь говорить юношеским баском. — Кто старший?

Понятно, этот колобок старший и есть. Что он там бубнит? Разве так докладывают? Впрочем, военной чёткости от полицейского чина и в моём мире не всегда дождёшься. Как тут не вспомнить неразборчивое бормотание сотрудников ДПС, когда те представляются.

Хотя суть происходящего сейчас улавливаю быстро. Прибыл конвой наконец-то забрать из моих подземелий еретиков и ведьму, что хорошо, а взамен оставить новых подозреваемых, что плохо.

Первых пытали и допрашивали под руководством преднастоятеля Михаила, времено замещавшего должность аббата, он же и вынес вердикт об их виновности, а вот с доставленными только что предстоит решать уже мне. А не хочется. И на самотёк этот вопрос не пустишь. Противники церкви, если верить епископу Рональду, здесь не выдумка, самая что ни на есть реальность. Они достаточно многочисленны, организованы, методами конспирации владеют неплохо и представляют серьёзную угрозу.

Отрицая единосущность явившегося в мир Создателя, настаивая на его подобосущности, то есть, утверждая, что в Паргею пришёл не сам создатель, еретики ставили под сомнение многие церковные догматы и государственные порядки. Ведь если тот, кто путешествовал по миру, творил чудеса и добро, рассказывал, как людям надлежит жить, не сам Создатель, а лишь человек, которого он сотворил по своему подобию, то и многое из сказанного могло быть неправильно понято или истолковано. Вглубь теологии я пока не углублялся, но простой вывод, который следует из еретических идей мне понятен, потому что прост как кирпич: бей дворян и попов.

Понятно, я всегда за всё хорошее против всего плохого, и в душе может тоже разделяю мнение о несправедливости нового для себя мира, только, так уж получилось, что я теперь и поп, и дворянин, то есть еретики и мои враги тоже, как и для короны или церкви. К тому же, мог бы немало рассказать о религиозных войнах земного средневековья, сколько крови в них было пролито, чтобы в итоге вместо одних несправедливостей получить другие, порой более жуткие, тот же нацизм.

— Так мы проедем? — второй раз спрашивает сержант.

Я опять завис что ли, как постоянно делал мой первый, собранный на коленках, компьютер?

— Да, проезжайте. — соглашаюсь. — Братья, пропустите их. Надзирателя Никиту предупредите, он к себе в келью ушёл отдыхать.

Караульные монахи все вчетвером дружно рассмеялись.

— Мы видели, как он пошёл. — пояснил старший. — Взял для просветления из гостиницы добрую паломницу. — показал взглядом в расположенное неподалёку от монастырских стен трёхэтажное строение. — Думаем, не до отдыха ему сейчас, ваше преподобие. Продолжил труды свои.

На Земле священники тоже грешили, а здесь с этим намного проще. Предать бы прелюбодеев анафеме, да не поймут, и конечно же сие не в моей власти.

— Значит от трудов отвлеки. — не поддержав веселья, говорю строго. — Пусть не затягивает отправку и приём. Не нужна нам здесь старая ведьма.

Ни в какие проклятия, порчи и разные наговоры я не верю, но колдуны и ведьмы здесь реальные. Так и есть, особенно, с учётом того, что в эту категорию попадают изготовители отравы, наркоты, зелий для прерывания нежелательной беременности и прочих гадостей. Увы, часто в колдовстве обвиняют обычных травников.

В поиске злых умыслов у знахарей и написании доносов сильно усердствуют врачи, купившие себе практики и не желающие с кем-либо делиться доходами. В общем, мне придётся проводить беспристрастные, серьёзные расследования, чтобы отделять овец от козлищ, или как там было у святого Матфея?

— Чего стоим? — спрашиваю у старшего сержанта. — Вперёд! — командую. — Когда твой доклад почитаю?

— Я это, опять кляксу посадил. Перепишу. А содержание могу прямо сейчас вам дать посмотреть.

— Да чего мне его смотреть? Мы же с тобой вчера всё обсудили. Не затягивай.

В отличие от Степа, его опекун с грамотой не очень дружил. Читал вполне быстро, даже не по слогам, а вот с написанием имел проблемы, даже при том, что в континентальном языке, как и во всех местных его диалектах, работало правило: как слышишь, так и пишешь. Руки у Ригера не под перо были заточены.

Записка о том, что милорд Степ Неллерский живым и здоровым добрался до вверенной его руководству обители, отправилась в тот же вечер, когда я сюда прибыл, а вот подробный доклад о путешествии был готов только для епископа — подьячий Виктор постарался.

Для герцогини сообщение должен написать своей рукой мой бывший опекун, но он всё ещё над этим мучился, словно перегоревший автор при написании главы затянувшегося романа. Ладно, время у него есть, группа паломников из Неллера отправится в обратный путь только через два дня. Почтовое ведомство что ли придумать? Да ну, к чёрту. Тут много чего надо предлагать, и организация связи — не самое первоочередное дело.

Нашу маленькую кавалькаду все заметили, а по богатству моего гардероба сразу догадались, что едет настоятель. Кланяются почтительно даже те, кто находится далеко или смотрит из распахнутых окон гостиницы. Это что там за симпатичная девичья мордашка мне весело улыбается? Ох, старик — торможу свои игривые мысли — успокойся уже, всё впереди, успеется.

Почти сразу, как позади остались строения, пошли поля со колосящимися всходами посевов. Деревня Монастырка-то совсем рядом, вон они, её убогие домишки всего в полумиле виднеются. Крестьяне — смотрю, среди них детей не меньше, чем взрослых, и работают наравне — уже срезают колосья серпами, такими же, как на гербе той страны, в которой я родился, провёл детство и потерял. Не по своей вине, мал ещё был. Опять о грустном, постороннем? Зачем? Эх, Стёпа-Степ, нам ли аббатам-настоятелям в четырнадцать лет — кровь с молоком — быть в печали?

Стариков не увидел вообще ни одного, ни в поле, ни в деревне, которую миновали довольно быстро — всего-то четыре десятка убогих хижин. Да уж, не живут здесь селяне долго. А ещё — заметил — все крепостные кланяются низко, вроде уважительно, но взгляды прячут. Нутром чую, нет в них почтения, лишь страх и неприязнь.

Ух, ты, гречка? Точно, она. Смотрю, в моём хозяйстве довольно разнообразный ассортимент продуктов, и зерновых, и овощей, и оливок, и винограда много, и фруктовые сады. Земля-то прямо благодатная, и климат мягкий. С Италией или Грецией бы сравнил, но отсюда до моря пара-тройка сотен миль, влажность другая, меньше намного.

— Это что за острог? — спрашиваю Ригера, когда за околицей в стороне фруктовых посадок вижу обнесённый частоколом из заострённых брёвен квадратный участок, размером всего в четверть акра.

Надо было с собой кого-нибудь из братьев взять. Дядьке-то откуда тут что знать? Действительно, хорошие мысли приходят с опозданием.

— Пасека. — поясняет старший сержант.

Ого, Ригер уже, оказывается, в курсе. Молодец, тоже времени зря не теряет. Подготовился к нашей рекогносцировке.

Паргейцы оказались сообразительней землян, в том смысле, что давным-давно от бортничанья перешли к культурному пчеловодству. Мёда добывали много, но и спрос на него при дороговизне и малой доступности сахара был большой. Пасека не приносила обители дохода только по той причине, что братья сами весь её продукт употребляли, правда, в виде медовухи.

Опасный это напиток. В своей прошлой жизни узнал. Вроде пьёшь как лимонад, а потом на ногах устоять не можешь. Плавали, помним.

От поднесённой встретившим нас братом Тимофеем — так он представился — ендовы с медовухой литра на полтора отказался, как и от мёда в сотах, подозреваю, от него одно место могло слипнуться, ну, или пришлось бы много и часто пить в моём коротком путешествии, а я вовсе не за этим покинул монастырь.

Своим спутникам отказать в приёме сладостей сил не хватило. Да и никто бы на моём месте не смог, увидев, какими глазами смотрят на плошку с сочными сотами Юлька и Николас. Бог с ними, пусть объедаются, раз друг детства устроил им широченную белую полосу в жизни.

— Покажи, что тут у тебя и как. — прошу брата Тимофея, спешившись.

В дом-пятистенок заходить не стал, а вот саму пасеку осмотрел. Информационный голод, пожалуй, одна из самых серьёзных проблем в моём паргейском бытии. Пытаюсь утолять его всеми возможными способами. А какие тут возможны в отсутствие СМИ, интернета и прочего? Книги, беседы и вот такие как сейчас экскурсии.

Сорок с лишним ульев. Вполне неплохо. И управляется с ними монах один. Труженник. Хвалю его, получая в ответ хорошо скрытую насмешку:

— Мне очень приятно, ваше преподобие. — кланяется немного ниже положеного.

Ну, да, личный, а не родовой авторитет мне ещё только предстоит заработать. Если получится. Если? Обязательно смогу, какие ещё сомнения?

— Теперь куда? — уточняет Ригер, когда мы покидаем гостеприимного пасечника.

— В Гутово. — называю подаренное Неллерами село.

До ближайшего одарённого теперь далеко, так что, давно могу смело приступать к спектаклю под названием: «обретение дара милордом Степом».

На исполнение роли уже настроился, в чём мне помогает тот факт, что инициации происходят у всех по разному. Помню, как сам полдня жжением в груди промучился, а вот Юлиана двое суток в горячке провалялась. Её отец, мой дядя, даже впадал в отчаяние, опасаясь, что она станет одержимой. Кузина появившееся в её груди энергетическое ядро видела отчётливо, а вот каких-либо жгутиков ни одного. Лишь когда время перевалило на третьи сутки с начала пробуждения источника, нити вырвались из него наружу.

Короче, Станиславского с его знаменитым «не верю!» увидеть вблизи себя не ожидаю. Как изображу сценку, так и сойдёт. Главное, чтобы шею себе не свернуть, упав с кобылы, когда буду симулировать впадение в беспамятство.

Возглавить кавалькаду Ригер мне не даёт. Переживает за мою безопасность. Вдруг стрелы откуда-нибудь внезапно полетят? Амулеты, их отклоняющие, есть у каждого из нас, даже у Юльки. Только энергии в каждом из кулонов хватит на защиту от полутора-двух десятков выстрелов из луков или арбалетов. Беспокойство моего опекуна понятно — в залпе, направленном на меня одного, может оказаться большее число снарядов. Что ж, поеду и в середине строя.

— Юлька, догоняй, что скажу. — оборачиваюсь к девчонке, а когда та со мной поравнялась, доверительно сообщаю: — Читал в книге, что обсасывать грязные пальцы плохо для животика. Болеть будет.

— Так я же не грязь, а мёд слизываю. — смеётся девчонка. — Пальцы липкие. Что с тобой, Степ⁈ Милорд!

Первым свидетелем моего приступа стала она, молоденькая служанка. Разукрасить произошедшее всякими немыслимыми подробностями фантазии у неё хватит, и чем больше Юлька их вывалит на слушателей, тем меньше её всерьёз станут слушать.

— Горит, Юль, грудь горит! — произношу осипшим голосом и кладу свободную от уздечки руку на верх живота. — Больно. — страдальчески морщусь, закрываю глаза и начинаю медленно заваливаться вбок.

— Милорд! Господин Ригер! Он! — девчонка в испуге хватает меня обеими руками за локоть и сама чуть не сваливается на землю. — Милорд!

Но уже и без её слезливых криков все сообразили, что с его преподобием происходит что-то неладное. Упасть мне не дали. Отряд остановился, и бастарда Степа, бережно сняв с кобылы, уложили на траву.

— У нашего милорда открылся дар! — первым догадался бывший опекун. — Ник, подай бурдюк. Да не с вином, глупый! С водой!

Тяжело дышу, не открывая глаз. Предсмертная фраза римского императора Нерона «какой великий актёр умирает!» так и норовит сорваться с моих губ. Сдерживаю неуместное веселье и тихо прошу:

— Пить.