Белые пятна

Расчет

Про то, о чем вы сейчас прочитаете, я знаю давно, никак не меньше двух лет, и писать об этом не собирался. Обо всем не напишешь, сюжеты, увы, повторяются, подчас они даже в деталях напоминают друг друга, и, естественно, выбираешь тот, в котором более зримо и выпукло отражены проблемы общественно важные, тревожащие, заставляющие приковать к ним читательское внимание.

Так получилось — вы увидите сами, — что сюжет этого очерка конкурировал с тем, который лег в основу очерка «Сильная личность». И тот победил: фигура «крепкого хозяйственника», восседавшего в своем кресле удельным князьком, использовавшего доверенные ему социальные ценности во благо себе и в ущерб обществу, оттеснила его жалкую копию — откровенного вора в директорском звании, вора без обаяния, без ореола, без престижа и славы, хотя бы и ложных.

И поскольку справедливость восторжествовала, поскольку преступник был судим и наказан, то не только что писать, но и вмешиваться как-то иначе в конфликтную ситуацию не имело ни малейшего смысла.

Однако дальнейший ход событий заставил вернуться к отвергнутому сюжету и взглянуть на него иными глазами.

Место действия — небольшой городок Заинск, на востоке Татарии. Там в совхозе «Заветы Ильича» больше пятнадцати лет работал главным бухгалтером Анас Салихович Салихов, письмом которого открывается лежащая сейчас предо мной пухлая редакционная папка.

Вообще, признаюсь, мне давно хотелось написать о бухгалтере — «скучном» человеке, занятом «скучной» работой. Традиционном персонаже непритязательных водевилей, неизменном объекте плоских шуток, сочиненных остряками не первой руки. О той особой социальной (именно социальной!) функции, которая выпала у нас на его долю. О том, кто давно уже стал синонимом унылого педантизма, казенщины и буквоедства. Само слово это «бухгалтер» — скрипучее, неблагозвучное — наводит тоску, если и вызывая у нас какие-то ассоциации, то разве что о черных нарукавниках, предохраняющих пиджак от преждевременных дырок, о костяшках счетов, замененных ныне электронной машинкой, да еще о столбиках цифр, о ведомостях и накладных, один вид которых вызывает зевоту.

Между тем по сути своей, по своему назначению бухгалтер — личность значительная: человек, которому поручено стоять на страже государственных интересов.

И — драматическая: ведь именно поэтому чаще других ему приходится говорить упрямое «нет». Далеко не всегда это «нет» ставит прочный заслон корысти и злому умыслу. Нередко он вынужден противиться бесхозяйственности и легкомыслию, разгильдяйству и некомпетентности, ложно понятому здравому смыслу, стремлению порадеть «своим» за счет «чужих», гипертрофии престижности, угодническому гостеприимству, местнической туфте… Да мало ли мотивов, по которым иные руководители слишком вольно распоряжаются отнюдь не личными средствами! При том желая, быть может, только добра родному «наделу». Добра, понимаемого субъективно и узко…

Бухгалтер видится мне полпредом Казны, блюстителем интересов Целого, закрывающим семафор перед слишком разгулявшейся Частью. Директор, рапоряжаясь деньгами, отстаивает местный интерес, бухгалтер дает на это согласие, если местный интерес совпадает с интересами общими. Или, напротив, идет у «местных» на поводу, помогает найти лазейку, обойти и схитрить — потом (рано ли, поздно ли) они вместе сядут на скамью подсудимых, чтобы держать ответ. Один на всех…

Эти общие рассуждения увели нас в сторону от сюжета, но они еще пригодятся, хотя драма, разыгравшаяся в Заинске, весьма далека от модели, мною предложенной. Человек, из-за которого разгорелись жестокие страсти, меньше всего думал о пользе для отведенного ему «надела», но зато больше всего любил свой карман.

Итак, Анас Салихович Салихов уже пятнадцать лет «отмахал» на посту главбуха совхоза «Заветы Ильича», когда там появился новый директор.

Николай Петрович Соловьев был не из местных. Раньше он возглавлял совхоз «Шемшинский» в соседнем, Чистопольском, районе. Потом перевелся сюда.

Новый руководитель — это чаще всего новые замыслы, новые предложения, новые идеи. И конечно же новые кадры. Вещь, мне кажется, совершенно нормальная, ведь должность должностью, но занимают ее разные люди: было бы странно, если бы это никак не влияло на жизнь коллектива.

Повлияло: новый руководитель — директор Соловьев — действительно привел с собой новые кадры. Чуть успел занять свое кресло — появились в совхозе строители-леваки во главе с Сергеем Агабекяном. Эти ребята уже всласть потрудились на тех же началах в совхозе «Шемшинский», а теперь вслед за директором почтили «Заветы Ильича».

В любом хозяйстве всегда найдется что строить. Нашлось и тут: новый директор решил возвести на пастбищах капитальные летние лагеря для скота. Кто спорит — дело полезное…

Но первый же счет строителей насторожил главбуха. Испугал — будет точнее. Таких денег он пока что еще никому не платил. Поражал объем указанных в счете работ. Поражала скорость, с которой объем этот был освоен. О готовности строительных объектов, о качестве и объеме работ судили почему-то заведующий фермой и зоотехник — именно этим сотрудникам поручил директор подписывать протоколы. У главбуха не было оснований сомневаться в их бескорыстии, но были — в их компетентности. Он пошел к Соловьеву. Стремясь не обидеть, тщательно подбирал слова. «Чепуха! — отмахнулся директор. — Этих строителей я знаю. Не мешай им работать».

Какое-то время главбух не мешал. Приходили счета за счетами. Цифры росли. Деньги получал лично Агабекян. Никто не знал, как он платит «артельщикам». Числился Агабекян бригадиром и деньги делил сам. В узком кругу. За закрытыми плотно дверьми. «Это нас не касается», — опять отмахнулся директор, когда главбух осмелился возразить.

Но Салихов так не считал. Ему доверили деньги — огромные, в общем-то, деньги. И он не мог смотреть на подпись свою как на пустую формальность. Не хотелось расплачиваться за чужие грехи. Быть причастным к нечистому делу тоже никак не хотелось.

Он пошел уже не к директору — выше. Есть в райисполкоме управление сельского хозяйства, его возглавлял М. И. Каримов — прямой начальник Соловьева. Ему-то Салихов и поведал, как летят совхозные деньги. Получил не поддержку, а окрик…

Как быть? Стопка счетов все растет. Вот, например, приказывает директор выплатить деньги за реконструкцию свинофермы. А главбух доподлинно знает, что директор в приказе обозвал свинофермой свой личный гараж. Именно этот «объект» любовно возводили «артельщики» у всех на виду. Документы в порядке: ведомость, акт, протокол, разнарядка… Подписи собраны… Резолюции есть: свиноферма! А главбух (да что там главбух — весь их маленький город!) в точности знает: гараж личный и персональный.

Ну так как же ему поступить, бухгалтеру Салихову? Взбунтоваться? Пойти на конфликт? Обречь себя на трудную жизнь, заведомо зная, что директор покорностью не отличится и заступников сильных найдет?

Заплатить? То есть — в тюрьму? Не сегодня, так завтра…

Или, может быть, обойдется? Пронесет?..

Даже если и пронесет!.. Ведь есть еще совесть. Честь профессии. Достоинство личности. Это же стыдно и мерзко — рабски ползать на брюхе. Гнусно и омерзительно — холуйски робеть от страха, ублажая директора, покрывая его аферы. Именно так: не только антизаконно, но и мерзко прежде всего.

Главбух взбунтовался. Не сразу, но взбунтовался. Трудно сказать, какая именно капля переполнила чашу. Может быть, эта?

Очередной счет выглядел необычно. То был не счет «артельщиков», а счет официантов из ресторана «Огонек». Счет, разумеется, был отнюдь не совхозу, а неведомым посетителям, закусившим «Столичную» кефиром и голубцами. Гуляли, как видно, неплохо: сумма едва-едва недобрала до ста. На счете приписка: «Остались должны за пиво 12 рублей». И «высокое» указание — примелькавшимся почерком: «Бухгалтерия — оплатите».

«Сознавая всю ответственность, которую беру на себя, считаю своим долгом сообщить, что на посту директора совхоза «Заветы Ильича» находится уголовный преступник, виновный в разбазаривании государственных денег и государственного имущества… Не желая ни прямо, ни косвенно, ни юридически, ни морально быть соучастником его преступлений, довожу до вашего сведения, что отказываюсь выполнять его незаконные распоряжения…»

Так писал Анас Салихович Салихов в одном из своих многочисленных писем, обращенных в вышестоящие организации: в исполком, в Министерство сельского хозяйства автономной республики.

Все письма вернулись в Заинск и сошлись вместе на служебном столе начальника управления сельского хозяйства райисполкома Каримова. «Дайте возможность Соловьеву спокойно работать, — сказал Салихову Каримов. — А иначе пеняйте на себя. Соловьев — крепкий хозяйственник, полезный человек для района. А вы мутите воду…»

Визит главбуха к начальству и «достойная отповедь», которую он получил, тайной ни для кого не остались. На это событие Соловьев откликнулся приказом: «…Главный бухгалтер Салихов вмешивается в дела администрации и руководства совхоза, не выполняет моих указаний… За последнее время за всякие рамки вышло его поведение…»

Как раз в эти дни «артельщики» (то есть их бригадир) предъявили к оплате очередной счет — на 27 тысяч рублей. Салихов решил снова выйти «за всякие рамки» — лично проверить «объект», хотя строителем не был и вымерять стены был не обязан. Догадка его подтвердилась: даже по самым завышенным ставкам набиралось на 10 тысяч. Семнадцать из двадцати семи были заведомой липой!..

Директор требовал, угрожал — плати, а не то… «Не буду! — отрезал Салихов. — Убейте, не буду».

Убивать Соловьев не стал — отправил в командировку. И тут же велел заместителю Салихова — Н. М. Канафиной — выдать деньги Агабекяну. Но Салихов, как мы знаем, работал не «в рамках». Уезжая, предупредил: «Пусть хоть вешают — не плати!» Канафина так и сказала директору: «Хоть вешайте — не заплачу».

Можете ли вы представить себе ситуацию: люди, честно заработавшие не рубль, не сто и не тысячу, а целых семнадцать тысяч, мирятся с тем, что им их не платят? А «артельщики» наши смирились. Пошумели — и умолкли. В суд не пошли. К прокурору не обратились. Письмо в газету не написали.

Написали не они — а кто же? Директор! Тот самый, в чьи обязанности входит не пускать деньги на ветер — их экономить. Правда, написал не в газету — подчиненному своему прорабу Романову: выписать «артельщикам» дополнительные наряды! Не на семнадцать тысяч — на двадцать! Чтобы возместить им потери… И опять сорвалось: бухгалтерия подняла бунт…

Неутомимый главбух решил начать частный сыск. Если точнее — проверку, которую по службе должен был вести вовсе не он. И опять спрошу: а что делать, если должностные лица, в чью обязанность это входит, уклоняются от исполнения долга? Умыть руки, утешаясь тем, что, дескать, сигнализировал? Что остальное касается не его, а других?

Частный сыск дал результаты, превзошедшие все, что Салихов ожидал. Соловьев был представлен коллективу как человек, который покинул кресло директора совхоза «Шемшинский» исключительно «по состоянию здоровья». В каком-то смысле это было действительно так, если здоровьем считать не то лишь, чем занимаются врачи, но еще и то, что входит в компетенцию юристов.

Оказалось, только амнистия избавила там Соловьева от скамьи подсудимых за спекуляцию четырьмя автомашинами, хищение стройматериалов и злоупотребление служебным положением. Точнее, избавила медаль «За трудовое отличие», полученная им на том самом посту, которым он злоупотреблял: наличие этой медали позволило применить к нему амнистию и вывести из-под удара.

Тюрьмы тем самым он избежал, но кресла лишился. На целых полтора месяца: 28 июня был «освобожден по болезни», а 8 августа, как видно, оправился — получил новый совхоз, намного лучше первого, четырехкомнатную городскую квартиру. Стал депутатом Заинского райсовета. Первой же акцией его на новом посту как раз и было приглашение артели Агабекяна: с ней он успел хорошо сработаться в соседнем районе.

Итоги сыска огорчили главбуха. Огорчили, но не удивили. Он давно уже был убежден: руководителем крупного и недавно еще процветавшего хозяйства является опасный преступник — опасный и закоренелый. Уместно ли здесь слово «опасный»? Думаю, да: люди, использующие доверенные им ответственные должности в корыстных целях и в ущерб тому коллективу, которым руководят, представляют для общества особую опасность. Тем большую, если творят беззаконие у всех на виду, упиваясь неуязвимостью и торжествующе демонстрируя свою защищенность спинами благодетелей. Иногда — неведомых. Чаще всего — отлично известных городу или району…

К тогдашнему председателю Заинского горисполкома Салихов обращался множество раз: рассказывал обо всем, что написано выше. Конечно, гораздо подробнее. С множеством важных деталей. С цифрами и фактами в руках.

Что-нибудь изменилось после его рассказов? Ничего не изменилось. А могло измениться? Вряд ли. Что могло измениться, если Соловьев бесплатно снабжал председателя горисполкома совхозным медом? Не блюдечком — к чаю, а десятками (именно так!) килограммов…

Может что-либо измениться, когда представитель власти оказывается напрочь повязанным таким рыцарским даром? Пусть даже полученным один-единственный раз. Может ли молвить он слово против дарителя? Может ли быть к нему беспристрастным? Взыскательным? Принципиальным? Не получит ли в ответ — с полным к тому основанием: «Врачу, исцелися сам!»?

Как ни отбивался директор и его покровители от строптивого бухгалтера, пришло время плановой ревизии. Тянули, тянули, но надо же когда-нибудь проводить: на то она и плановая, чтобы состояться, раз подошел срок.

Ревизия обнаружила то, о чем множество раз говорил и писал главбух: фиктивные объемы якобы выполненных работ и завышенные ставки, по которым велся расчет. Не буду утомлять читателя обилием цифр. Достаточно, полагаю, вот этих: за восемь месяцев девяти «артельщикам» было начислено 95 тысяч рублей, а по сверхоптимальным ставкам полагалось начислить на 50 тысяч меньше.

Вы не забыли, надеюсь, что наш Соловьев — депутат райсовета. В решении райисполкома сказано коротко, без всяких мотивировок: «Согласия на привлечение к уголовной ответственности Соловьева Н. П. не давать…»

Соловьеву кажется, что теперь-то уж он в безопасности. Полной и окончательной. Но кажется так ему совершенно напрасно: заместитель прокурора республики Р. А. Аскаров увидел скрытые рычаги, мешающие свершиться правосудию, и исполнил свой долг. Постановление о прекращении дела отменено, но запрет исполкома остался…

Прокурор республики официально просит Заинский райсовет вновь рассмотреть вопрос о лишении Соловьева депутатской неприкосновенности. Райсовет продолжает упорствовать, доводы есть, и они впечатляют. Знаете, почему райсовет встал горой за преступника? Потому что «в совхозе успешно идет подготовка к весенним полевым работам». И еще потому, что «указанные действия (грабеж государства на полсотни тысяч рублей. — А. В.) совершены в производственных целях». Вы хотите, чтобы я комментировал «аргумент» райсовета? Нет, увольте, пусть это сделает каждый сам для себя. Не думаю, чтобы мнения разошлись.

Да, читатель заметил правильно: не в первый раз пишу я о фактах из ряда вон выходящих — местная власть покрывает местных преступников, превращая почетный депутатский мандат в залог безнаказанности, в способ поставить себя выше закона.

Для чего даны депутату дополнительные гарантии безопасности? Лишь для того, чтобы мог он активно и беспрепятственно исполнять свой высокий общественный долг. И ни для чего больше. Не для того же, чтобы он грабил казну в свое удовольствие, извлекал выгоды из положения, попирал права подчиненных.

Неужели хоть кто-то надеется, что с мандатом в кармане ему все нипочем?

Прокурор республики с отказом, естественно, не смирился. Обратился в Президиум Верховного Совета Татарии. Нашел там полное понимание.

Следствие возобновлено. Но Соловьев не хочет сдаваться. «Я во всем прав, — заявляет он следователю, пишет прокурору, и выше, и выше, и выше… — Все мутит бухгалтер Салихов… Житья от него нету… Оградите ценного работника от выпадов злопыхателя… Я доказал свою преданность родине, а что доказал Салихов? Только то, что ему все не нравится…»

Обвиняемый защищается, это его право. Как умеет и может: демагогией, хитростью, ложью. Хуже, если и в этом он не одинок. «Товарищ Соловьев Н. П., — писал прокурору в поддержку своего подчиненного тот же М. И. Каримов, — принимает активное участие в общественной жизни района, инициативен, энергичен, политически грамотен, постоянно занимается повышением своего идейнополитического уровня…»

Впрочем, как и чем он занимается, на что направлены его энергия и инициатива, прокурор к тому времени знал довольно неплохо. Вот какой приключился курьез. «Артельщики», как это часто бывает с сообщниками, успели изрядно друг друга возненавидеть: алчный дележ не слишком честной добычи как-то плохо сближает… И вот один из них, Грант Агароян, просто-напросто выкрал у Агабекяна записную книжку и передал следствию. Выкрал — зная, что именно там написано. Вот что было написано в книжке рукою ее владельца: «Соловьеву отдал 1500 рублей… Соловьеву отдал 1800 рублей… Соловьеву — 1500… Соловьеву — 1500… Соловьеву…» То, что настойчиво утверждал Салихов, в чем не сомневался следователь и что упорно отрицали Агабекян с Соловьевым, получило объективное подтверждение.

Сколько же из тех пятидесяти тысяч перепало лично директору? Показания расходятся, с точностью до рубля мы этого уже никогда не узнаем. А надо ли знать? Имеет ли значение — сколько? Все это была одна «семья» — и ранее дважды судимый «бригадир» Агабекян, и прораб Романов, покорно директору услужающий, ставящий подпись свою под любым враньем, если оно угодно начальству, и сам «хозяин-барин», и другие льстецы, ему потакающие. Конечно, не даром…

Долгим, очень долгим был путь к скамье подсудимых. Но — неотвратимым. Мы поймем, я думаю, почему он был таким долгим, если я приведу хотя бы вот эту деталь: Минсельхоз Татарской АССР «освободил» Соловьева от тяжкой директорской доли лишь через полгода после его ареста. Полгода непотопляемый руководил из тюрьмы. Полгода не решались смириться с неизбежным и найти замену.

Все надеялись, видно: не дадут высокие покровители пропасть «полезному мужику». Слова, взятые в кавычки, придумал, кстати, не я: так назвал Соловьева все тот же М. И. Каримов. Назвал уже после того, как «полезный» был осужден: 11 лет усиленного режима с конфискацией имущества.

На крутых поворотах соловьевской судьбы мы упустили из виду бухгалтера. Как он там торжествует победу? Вы ждете, конечно, что честность его, упорство и мужество достойно отмечены. Да, пожалуй: Салихова изгнали с работы. За строптивость и критику? За то, что вынес сор из избы? Вовсе нет. Совсем за другое: за то, что он не мешал воровать Соловьеву.

Как не мешал?! — воскликнете вы. Значит, все, что написано про него в этом очерке… Значит, это неправда? Правда, отвечу я, чистая правда, и никто с ней не спорит. На последнем витке он действительно спас семнадцать тысяч рублей. Молодец! Но остальные-то тридцать три упустил.

Так ведь бил же в набат, во все двери стучался, всех начальников на ноги поднял: вмешайтесь, одерните, остановите! Верно, стучался и все же платил. Вот те раз, снова скажете вы. Кто деньгами распоряжается? Чье слово закон для всех подчиненных?

К черту логику, к черту иронию, тут воюют иным оружием. Все навыворот, наизнанку. Невпопад — как в театре абсурда. И не слушая, и не слыша — как в театре глухонемых.

Схема простейшая: разоблачил расхитителя Салихов? Значит, ему и упрек: почему не разоблачил еще раньше? Салихов множество раз сообщал, что деньги воруют, — его и спросить: почему ты дал воровать? Салихов обвинял директора в развале хозяйства — его же к ответу: хозяйство развалено, тебя и накажем…

«Тов. Салихов ведет себя в коллективе недостойно, — сообщал министру все тот же М. И. Каримов. — Уважением не пользуется, а, наоборот, своими выходками мешает планомерно вести хозяйственные дела». Стиль, как видим, соловьевский, доводы — соловьевские и тактика — тоже: обвиняй обличителя в том, в чем он обвиняет других, заставь его защищаться, пусть почешется, пусть докажет, что он не верблюд. Ну а как доказать? Где и кому? Давно ведь известно: тот, кто не хочет слышать, хуже глухого…

Спасти этой тактикой Соловьева уже невозможно: преступник сурово наказан. Но можно зато отомстить. Отбить охоту у других следовать тем же скользким путем. Хочешь истины? Справедливости хочешь? Хочешь быть умнее других? Будь, пожалуйста, на здоровье, но знай!.. И другие тоже пусть знают…

Вот такой наглядный урок был преподан бухгалтеру. Урок, предметно проиллюстрировавший давнюю «мудрость»: будешь жить сам, если дашь жить другому. «Мудрость» сообщников. Соучастников. Но — не честных людей. «Мудрость», воинственно отвергающую социальную активность, гражданскую страсть, не показушную, а деловую потребность очистить наш дом от всякого мусора.

По давно проверенной, многократно себя оправдавшей методе надо найти у главбуха хоть какие-то, хоть покрытые давностью, хоть ничтожные, но изъяны. Надо — нашли! Чепуху, но нашли: одному не ту выдал справку, другому плохо вычислил пенсию…

Уволенный с формулировкой «за грубое нарушение трудовых обязанностей», Салихов вынужден был защищаться. Защищался он тоже по схеме — нападая на тех, кто напал на него. Письма плодились, множились в копиях — их сначала читали, потом перестали.

Места главбуху нигде не нашлось. Работа, ему предложенная, устроить его не могла. Не только тем, что была вдалеке от дома. Но и тем еще, что унижала. Он отказался из «глубинки» отправиться в «сверхглубинку» — этот отказ обернулся против него: ведь ему предлагали…

Свободного времени стало больше. Энергии не убывало. Обида росла. Он писал теперь новые жалобы — по десять, по двадцать страниц. Разоблачал — иногда справедливо, иногда с перехлестом. Разоблачение стало призванием, целью и смыслом жизни. Эти жалобы я читал — иные пассажи не могут не покоробить. Даже в ярости — не то что в обиде — недостойно подсматривать, кто что ест и кто с кем милуется тайком от законной жены. Недостойно подсматривать, а писать об этом — тем паче.

Он, однако, писал — недруги тотчас вонзались в уязвимые места его пространных посланий. Двое обиженных подали в суд за клевету. Салихов болел — в суд не явился. Прямо из кабинета врача его повезли в тюрьму — пришел конвоир с судейским предписанием: «Меру пресечения изменить». Дело вскорости прекратили, но зарубка «на память» осталась.

Наконец ему дали работу. Почетную даже: ревизором в самом министерстве. Казань от Заинска далеко, семью с собой не возьмешь, да и трудно на старости лет мотаться из совхоза в совхоз, жить в общежитиях, всухомятку питаться. И, однако, была работа! Такая, где опыт его особенно нужен. Опыт и честность.

Я приехал в Казань, не зная, что Салихов снова в строю. Порадовался. Поздравил. И твердо решил не писать: история, конечно, постыдная, но, пусть с опозданием, в ней поставлена все-таки точка.

Не было точки! Двух недель не прошло, как я вернулся в Москву, — несут телеграмму: ревизора уволили. Под совсем смехотворным предлогом: кого-то он вроде бы замещал, а теперь замещенный вернулся.

«После» не значит «поэтому» — легко, наверное, доказать, что приезд спецкора и изгнание ревизора в причинной связи не состоят.

Ну, а все же, а все же… Совпадений слишком уж много. Слишком уж явно видна чья-то рука с поднятым кверху перстом: уймись, неугомонный, не то будет хуже!..

Может, будет и хуже. Только он не уймется. Такие, как Салихов, не робеют от окриков и пинков — ими движет отнюдь не разумный расчет. Не забота о собственном благе. Не потребность лучше устроиться, приспособиться, перехитрить. А неистребимая тяга к истине. И готовность, если придется, за нее пострадать.

Эти люди отнюдь не ангелы, на героев совсем непохожи, в каждом из них легко отыскать множество разных изъянов. Они удручают своим упорством, раздражают назойливостью, угнетают активностью. Вредят прежде всего самим же себе. Но, упав, поднимаются снова — и идут тем же путем.

И я не боюсь, что рассказанная мною история отобьет у иного читателя охоту «связываться» и воевать. Тот, кто борется со злом и пороками, уповая на лавры и возвышение, нам не соратник. А того, кто об этом не думает, вряд ли что испугает.

Почему, однако, человек, воюющий умело или не очень за правое дело, оказывается порою незащищенным перед мстительным и циничным коварством? Расправа за критику запрещена законом, но разве кто-нибудь уволит «за критику»? Разве где-нибудь будет написано: низвергнут за то, что разворошил муравейник, проник за закрытую дверь? Что осмелился вслух сказать горькую правду? Всегда найдутся законные поводы: сокращение штатов, нарушение дисциплины, ошибки, промашки, возраст, болезни… Или что-то еще…

Как создать нам надежный правовой механизм, который не позволил бы мстить за порядочность, расправляться за смелость, спекулируя тем, что и у честных людей есть свои недостатки?

Призыв к социальной активности должен быть подкреплен такими гарантиями, которые избавили бы честного человека от угрозы пасть жертвой этой активности, не понудили бы его, столкнувшись со злом, отвернуться. Заткнуть уши. Закрыть глаза. Промолчать!

1984

Прокуратура РСФСР отнеслась к выступлению публициста со всей серьезностью и ответственностью, с пониманием того, какие общественные явления стоят за этим отдельным случаем. Вскоре в редакцию пришло сообщение: «Уголовное дело против Салихова прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления».

Однако этим сообщением официальные отклики на опубликованный очерк исчерпались. Несколько месяцев редакция терпеливо ждала хоть какого-нибудь ответа из Татарии, но напрасно. Пришлось выступать снова. «Почему не принимаются меры?» — так назывался «комментарий к судебному очерку», который мы опубликовали.

«Разве в очерке, — говорилось в комментарии, — не шла речь о том, что на должность директора крупного хозяйства по чьему-то ротозейству, а может быть, злонамеренности был назначен уголовный преступник? Разве там не говорилось о том, что различными административными и правоохранительными органами в течение нескольких лет «отбивались» сигналы главбуха, разоблачавшего все новые и новые преступления директора совхоза, а сам автор этих критических сигналов подвергся откровенным гонениям? Разве в очерке не были приведены факты постыдной круговой поруки?.. И разве, наконец, не было рассказано в очерке о том, как Заинский районный Совет народных депутатов упорно препятствовал преданию суду казнокрада, несмотря на то что следственные органы представили все необходимые доказательства в подтверждение его вины?

Неужели компетентные органы автономной республики не имеют никакого суждения по существу приведенных газетой фактов? Неужели ответственным товарищам, чье должностное положение обязывает их незамедлительно провести проверку и принять необходимые меры в связи с выступлением газеты, — неужели им не понятно, что дело это находится в фокусе внимания многомиллионной читательской аудитории?..»

Две недели спустя пришли ответы из обкома партии и Совета министров автономной республики. Критика «в адрес советских и хозяйственных органов республики» была признана «совершенно правильной». Несколько министров, заместителей министров, начальников управлений и других руководителей получили строгие партийные и административные взыскания. А. С. Салихову была предоставлена ответственная работа по специальности.

Обо всем этом мы сообщили в газете. Публикация официальных ответов вызвала поток новых читательских писем. «Бейтесь и дальше за справедливость! — призывал полковник в отставке Л. И. Батурин. — Дороже справедливости нет ничего в мире». Наверно, с этим категорическим утверждением можно было бы и поспорить, но я не мог с ним не согласиться.