Бен Гурион

Глава 6 Конец политического сионизма

В августе 1935 года во главе сионистского движения стоят два лидера: Хаим Вейцман и Давид Бен-Гурион. Первый переизбран на пост председателя Сионистской организации, второй — председатель сионистского Исполнительного комитета и Исполнительного комитета «Еврейского агентства». Два последних года Бен-Гурион яростно боролся за упрочение социалистического движения в Польше и США — основных центрах жизни евреев, в результате чего 50 % делегатов XIX конгресса были представлены социалистами. Когда сотни представителей собрались в Люцерне, товарищи Бен-Гуриона бросились к нему с просьбой выдвинуть свою кандидатуру. Уступив натиску товарищей, он согласился и был избран председателем сионистского Исполнительного комитета.

Приехавший в Люцерн Вейцман тоже настроен нерешительно: он еще не забыл того унижения, которое испытал в момент своего снятия с поста четыре года назад. Кроме того, здоровье становится все хуже и он хочет посвятить себя научной работе в институте, основанном его товарищами в Реховоте. Однако его сторонники, возглавляемые Бен-Гурионом, и делегаты-социалисты не оставляют его в покое. Они прекрасно знают, что центр дипломатической деятельности находится в Лондоне, где без участия и имени Вейцмана любое действие становится невозможным. В конце концов, Вейцман позволяет себя уговорить.

До провозглашения независимости, которая наступит тридцать лет спустя, во главе сионистского движения будут стоять эти два человека. Порой их действия будут наполнены полной гармонией, иногда они будут схлестываться по принципиальным вопросам и их разногласия примут форму личной вражды. Развитие их взаимоотношений всегда будет зависеть от эволюции сионистского движения в целом, а миллионы сионистов всего мира разделятся на два лагеря — «вейцманистов» и «бенгурионистов».

Такие разные и вместе с тем очень похожие, они представляют два мира, два образа жизни, две школы мысли и действия. Вейцман — высокий, всегда элегантно одетый, полный собственного достоинства аристократ; еврей до мозга костей, всей душой страдающий за свой народ; еврей, гордый своим еврейством, он вызывает глубочайшее уважение у любого собеседника — интеллектуала, ученого, генерала или министра, воспринимая их как равных. Он может быть жестким, авторитарным, даже резким и не испытывать при этом ни малейших угрызений совести. Некоторые считают, что большая часть представителей британской политики находилась под влиянием его очарования и духовного авторитета. Одинокий волк, индивидуалист, властолюбец, не склонный к уступкам, капризный, деспотичный, нетерпимый к другим руководителям, он никогда не примыкал ни к какой партии (возможно, что-то было во время его берлинской молодости?), и когда в результате спора между сторонниками «политического сионизма» (дарованного «Национального очага») и «сионизма практического» в сионистском движении происходит раскол, он выбирает промежуточный путь и становится одним из лидеров «синтетического сионизма». Идея колонизации земли Израилевой ему близка, однако сам он туда не спешит. Он обожает англичан, их образ жизни и либеральное общество. Долгое время он считал Англию своей страной и остался ей верен до конца жизни. Его связи с Великобританией составляли секрет его могущества до тех пор, пока не спровоцировали его падения. А поскольку Англия остается верной декларации Бальфура, то и Вейцман остается лидером сионистского движения. Но стоило англичанам отказаться от своих обещаний, как он отплатил им той же монетой, правда, потеряв при этом свое лидерство.

Вейцман обладает небывалым престижем и известностью. Блестящий импровизатор, умело использующий все чары своей многогранной личности, он знает, что такое политический и научный успех. Но именно в обилии талантов и кроется его слабость: ему не хватает упорства, настойчивости, он не может посвятить себя чему-то одному. Он категорически отказывается следовать по однообразному пути, нетерпение мешает ему вникнуть в мельчайшие детали, он не может строить здание по кирпичику. Стоит какой-то идее захватить его воображение, как он очертя голову бросается ее осуществлять, но вскоре интерес его ослабевает, и он хватается за что-то другое, нисколько не жалея о незавершенном.

Настойчивость и способность сконцентрироваться на одной-единственной цели являются главными чертами характера Бен-Гуриона. Он тоже одаренный человек, но его личностные качества и течение жизни сделали его полной противоположностью Вейцману. Вместо того чтобы поступить в Венский университет, он становится поселенцем в Палестине, где ни один учитель не помог ему развить свой ум. Там он занимается самообразованием, запоем читает. Он станет единственным лидером евреев отнюдь не по мановению волшебной палочки, он медленно карабкается по лестнице, вершиной которой станет его победа на выборах. Он еще с трудом излагает свои мысли на других языках, хотя изучает их, демонстрируя железную дисциплину. Постепенно он познает тайны западной культуры, но никогда не ассимилирует ее полностью. У него нет блеска, свойственного Вейцману, традиции высшего света ему чужды, он скорее сварливый ворчун. В 30-х годах это коренастый, полный человек со смуглым энергичным лицом. Он никогда не проявляет чувства юмора, его речи и статьи длинны и скучны, но он честен и прочно стоит на ногах, твердо опираясь на палестинскую действительность.

Все эти годы Вейцман видит Палестину издалека — из своей резиденции Мэйфэйр, и из-за этой отдаленности, отчасти вызванной его любовью к Англии, он не может понять, что настало время быстрых, стремительных действий. Слишком велика дистанция между комфортом лондонских салонов и лишениями, голодом, забастовками и безработицей, которые хорошо знакомы палестинским трудящимся. Гигантская пропасть разделяет прагматичный сионизм палестинских поселенцев от сионизма Вейцмана. Даже поселившись в 1934 году в Реховоте, в красивом собственном доме, расположенном рядом с научными лабораториями, он остается оторванным от проблем повседневной жизни. Мало кто из руководителей социалистического движения, чья точка зрения близка его позициям, становятся его сторонниками. Если некоторые восхищаются им, то другие жалуются на чрезмерную умеренность и постоянные колебания. Они не прощают ему того, что он позволил сионистам — представителям среднего класса диаспоры сохранить контроль над возглавляемым им движением.

Отношение Бен-Гуриона к Вейцману колеблется от глубокого восхищения до беспардонной критики. «Теперь вы король Израиля, — напишет он ему в 1937 году. — У вас нет ни армии, ни флота, вас не короновали в Вестминстере, но и без этого еврейский народ видит на вашей голове царственный венец Израиля». В том же письме (редкий пример излияния чувств) Бен-Гурион признается: «Всю жизнь я любил вас… всем сердцем и душой».

Однако в 1927 году, после XV конгресса сионистов, Бен-Гурион пишет в своем дневнике совсем другое:

Краткую речь своего коллеги он расценивает как «проявление слабости и отсутствие веры». Год спустя на заседании сионистского Исполнительного комитета он выступает против Вейцмана и сионистского руководства, описывая в дневнике не только их «лживость», но и «жалкий и плачевный» характер выступления председателя.

Дневник Бен-Гуриона последующих лет заполнен едкими замечаниями в его адрес, которые показывают, что он не придает большого значения декларативным заявлениям председателя, его угрозам уйти в отставку и эффектным ультиматумам, выдвигаемым руководству или Исполнительному комитету. Поведение Вейцмана по отношению к британскому правительству он расценивает как «фатальное» и после доклада комиссии Шоу (но до выхода в свет «Белой книги») пишет: «Не знаю, кто — Пасфильд или Вейцман — заслуживает большего порицания». В 1931 году во время XVII съезда Бен-Гурион полагает, что Вейцман уйдет в отставку, но своего мнения не высказывает и вместе с остальными отдает ему свой голос.

Однако сразу же после избрания в президиум Соколова Бен-Гурион признает, что Вейцман был несравненным руководителем, о возвращении в должность которого можно только мечтать. И если он не желал признавать в нем лидера, то всегда видел официального представителя движения перед англичанами. В 1935 году он представил многочисленным еврейским руководителям в США свой план возврата ему президентства, подчеркнув: «Вейцман не будет учителем или лидером, и он это знает. Исполнительный комитет примет руководство на себя, он не сможет стать во главе и конечно, не станет его главой».

Бен-Гурион прекрасно знал свои слабые стороны. Во время поездки по США еврейские руководители настойчиво уговаривали его возглавить организацию, но он отказался. Вейцман был более полезен на британском фронте, и его престиж в еврейском мире был выше. Вот почему за два месяца до начала конгресса, несмотря на жалобы и критику, он приезжает в Лондон, чтобы попытаться убедить Вейцмана выставить свою кандидатуру на пост президента.

На пленарном заседании XIX конгресса он выдвинул грандиозную задачу: «Привести миллион семей, миллион экономических единиц, которые прорастут корнями в землю нашей родины». И это был не пустой лозунг. Пик иммиграции в Палестину пришелся на 1935 год, и Бен-Гурион был убежден, что сионисты должны приложить все свои силы для отправки больших групп иммигрантов, обустроить их и обеспечить средствами к существованию. Для этого следовало соблюсти три предварительных условия: Сионистская организация должна быть единой и эффективной, евреи Америки должны оказать финансовую помощь и Великобритания должна одобрить проект.

Бен-Гурион сразу принялся за дело. Все административные службы организации он перевел в Иерусалим, сведя число членов Исполнительного комитета до семи человек, что сделало его работу более эффективной. Получить поддержку американских евреев ему казалось делом не менее срочным и важным: «Америка, — пишет он находящемуся там эмиссару социалистического движения, — это огромная, гигантская сфера деятельности… Мировое сионистское движение не может существовать без мощного движения, имеющего поддержку в Америке. Там все — массы, сила, деньги. Если мы мечтаем о великом будущем, то без Америки о нем можно забыть». Завоевывая все больше и больше симпатий в Великобритании, он постепенно завязывает отношения с депутатами и министрами, учится ориентироваться в хитросплетениях британской политики, но из осторожности предпочитает держаться в тени Хаима Вейцмана.

В 30-х годах он активно ищет пути для установления перемирия с арабскими националистами. Это не в первый раз. В 1921 году он направил предостережение тем, кто культивировал «иллюзию, что страна Израиль была незанятой территорией и что мы можем делать там все, что угодно, невзирая на ее обитателей». Долгое время его идеи об арабо-еврейских отношениях были весьма простодушны, если не наивны. Только в начале 30-х годов он решится их пересмотреть (что окажется весьма болезненным) и постарается объективно оценить ситуацию.

Впервые он задумался об этом еще в 1914 году и без устали повторял, что у арабов прав не меньше, чем у евреев. Таким образом он выступал против их выселения и экспроприации принадлежащих им земель. «Ни при каких условиях нельзя допустить выселения из страны ее нынешних жителей. Задача сионизма не в этом». Он неустанно объяснял, что большая часть земель находилась в запустении и что там — и только там — должны были селиться евреи; землю следовало приобретать по ее истинной стоимости и позволить арабским крестьянам оставаться на месте. Бен-Гурион был убежден, что феллахи лишены чувства привязанности к родине, что понятие национальности им чуждо, что они «привязаны исключительно к своей земле». Он дошел до того, что предложил еврейским сельскохозяйственным поселениям оказать финансовую помощь «бедным порабощенным крестьянам» с тем, чтобы те смогли остаться на своей земле.

Вернувшись в конце мировой войны в Палестину, он принимает другую точку зрения: теперь он сторонник жесткой, единой марксистской линии, согласно которой еврейские и арабские трудящиеся принадлежали бы к одному классу и должны были бы плечо к плечу выступить на борьбу против богатых эксплуататоров-эфенди, которые настраивают их друг против друга. Так он провозгласил единство еврейского и арабского рабочего класса.

Однако кровавые события 1929 года производят на него тяжелое впечатление и заставляют пересмотреть свои взгляды. Он начинает с обвинения «банд погромщиков… подстрекателей, жаждущих крови» и британской администрации, подчеркивая, что большинство арабских крестьян не участвовали в убийствах, и видя корни насилия в религиозной пропаганде. Это не мешает ему требовать немедленного увеличения иммиграции и 100 % обеспечения работой еврейских трудящихся. Он разрабатывает детальный «план безопасности»:

Он просит окружить Иерусалим пригородами и еврейскими деревнями, настаивает на том, чтобы десятки тысяч поселенцев приехали в Палестину, что позволит создать еврейскую автономную систему обороны.

После нескольких месяцев колебаний у него, наконец, открылись глаза: в ноябре 1929 года во время дискуссии он впервые упоминает «арабское национальное движение» без обвинений в адрес англичан или эфенди и даже не ссылаясь на классовую борьбу: «Араб, живущий на земле Израилевой, не может быть сионистом. Он не может хотеть, чтобы евреи составляли большинство. В этом и заключается истинный политический конфликт… Как и они, мы стремимся к большинству, но нашему большинству». Это уже совершенно новое понимание арабо-еврейской проблемы, это холодный реализм, который вскоре определит его политику по отношению к арабам. Много лет спустя он признается, что «арабское национальное движение родилось почти в одно время с политическим сионизмом».

Отчаявшись найти «гуманный» ответ и «марксистское» решение «арабской проблемы», Бен-Гурион видит только один путь: продлить британские полномочия в Палестине до того момента, когда «еврейское большинство» станет реальностью, а сообщество сможет обеспечить свою политическую и военную независимость. Для этого нужно попытаться договориться с руководителями палестинских арабов, что позволит создать обстановку терпимости и взаимопонимания.

Сперва Бен-Гурион обратился к богатому и уважаемому землевладельцу Муссе Алами, известному своей честностью, умом и сдержанностью, который пользовался большим влиянием в качестве генерального прокурора администрации. Впервые они встретились в начале апреля 1934 года в Иерусалиме, в доме Моше Шарета. Сразу же проникшись взаимной симпатией, они повели откровенный разговор, что не помешало Алами заявить: «Я предпочитаю, чтобы страна оставалась бедной и обездоленной еще сто лет, до тех пор, пока мы, арабы, не станем способны сами сделать ее развитой и процветающей». Затем Алами выразил горькое чувство, которое испытывают палестинские арабы, видя, как их плодородные земли переходят в руки евреев, которым они пошли на уступки ради создания больших сельскохозяйственных предприятий и которые сместили их со всех ведущих постов. «Может быть, евреи и вынуждены были прийти сюда, но это очень огорчает арабов».

Тогда Бен-Гурион поднимает главный для себя вопрос: «Существует ли какая-нибудь возможность достичь соглашения по проблеме установления еврейского государства в Палестине, в том числе в Трансиордании?», на что Алами отвечает встречным вопросом: «А почему арабы должны с этим согласиться?».

Готовый к такой реакции Бен-Гурион предлагает создать арабскую федерацию, в которую вступит новое еврейское государство. «Даже если арабы Палестины составляют меньшинство, они никогда не получат статус меньшинства, поскольку связаны с миллионами арабов в других странах». «Это предложение можно обсудить» — отвечает Алами.

В середине августа в загородной резиденции Алами под Иерусалимом начинается второй этап переговоров. Бен-Гурион старается заинтересовать собеседника своим проектом арабо-еврейского соглашения. Он рассказывает ему о сионизме, стараясь развеять страхи, вызываемые словами «еврейские трудящиеся», «еврейское большинство», «покупка земель» и «свободная иммиграция». Затем он предлагает ему двухэтапный план: участие евреев и арабов в национальном правительстве на паритетных началах, затем установление еврейского государства по обоим берегам реки Иордан в рамках региональной федерации, в состав которой войдет и Ирак. В обмен на согласие арабов он готов предложить арабам Палестины помощь в развитии их промышленности и сельского хозяйства. Для конкретизации своего предложения он обещает мобилизовать «все политическое, моральное и финансовое влияние» мирового еврейского сообщества.

Страхи Алами не проходят. Во время одной из бесед Бен-Гурион вынужден призвать на помощь весь свой дар убеждения, чтобы внушить Алами, что евреи не собираются возводить Храм на месте мечети Омара, поскольку он не может быть построен до прихода Мессии. Наконец его объяснения и аналитические выкладки убеждают Алами в его искренности. Впервые разрушив стену недоверия, арабский националист и еврейский националист понимают друг друга, что еще больше подчеркивает их расхождения во взглядах, Алами спрашивает: «А почему бы вместо федерации, включающей Ирак, Трансиорданию и Палестину, не создать единое государство?». Бен-Гурион категорически отвергает эту возможность, Алами снова спрашивает, нельзя ли на ближайшие десятилетия ограничить еврейскую иммиграцию с тем, чтобы численность евреев не превысила миллиона человек. И опять Бен-Гурион отвечает отказом. Единственным пунктом, где он готов уступить, оказывается статус Трансиордании: «Если бы нам могли гарантировать неограниченную иммиграцию и право создавать поселения на западном берегу реки Иордан, мы бы рассмотрели вопрос об особой договоренности — временной или постоянной — по Трансиордании».

Вовлеченный в торг и переговоры, Алами принимает предложения Бен-Гуриона за основу дискуссии. Он надеется прийти к компромиссному решению, из которого будут исключены как вопрос об установлении еврейского государства, так и проблема неограниченной иммиграции. После долгих переговоров он делится своими мыслями с главой палестинского национального движения Хадж Эмином эль-Хусейном (муфтием) и в конце августа 1934 года информирует Бен-Гуриона о реакции муфтия.

Бен-Гурион счастлив. Подстрекаемый Алами, он отправляется в Женеву, чтобы изложить свои взгляды двум руководителям сирийско-палестинской партии «Истикляль» — Ихсану Бей Аль-Жабри и Шакибу Арслану. Полный радужных надежд, он входит в шикарные апартаменты Жабри и Арслана, который с первого взгляда кажется ему «вялым стариком, но когда он говорит, его смелость и горячность становятся очевидны».

Старый «лев» (arslan — лев по-турецки) краснеет и идет в атаку. Он резко отклоняет предложение о помощи евреев в единении арабских государств: «Это единство неминуемо», и арабы в помощи евреев не нуждаются. Что касается Палестины, то «палестинские арабы сохранят большинство и без обещаний евреев. И вообще, я не расположен обсуждать что-либо подобное. Арабы ни в коей мере не заинтересованы в создании еврейской Палестины. Если такое государство будет создано, арабы его никогда не признают. Кроме того, Палестину окружают десятки миллионов арабов». В его условия возможного соглашения входит постоянный статус меньшинства для евреев Палестины и запрет на размещение любых поселений на территории Трансиордании.

Месяц спустя в декабрьском номере ежемесячного журнала «Арабская нация» за 1934 год появляется отчет о конфиденциальных беседах Арслана и Жабри с Бен-Гурионом, который этим неприятно удивлен. В отчете арабские руководители пишут, что согласились на встречу с Бен-Гурионом после «получения гарантий серьезности его репутации»:

Эту мысль авторы снабдили ироническим комментарием:

Затем они вновь повторяют, что его предложения не содержали

Его предложения они восприняли как «детские и нерациональные»; следовательно, продолжали они, «мы проинформировали господина Бен-Гуриона о бесполезности продолжать эту нелепую беседу».

Бен-Гурион отнесся к случившемуся спокойно: для него это была всего лишь неудачная попытка переговоров, которые он продолжил с Ауни Бей Абдул Хади, руководителем «Истикляль» в Палестине; с Фаудом Бей Хамзой, министром иностранных дел в правительстве короля Саудовской Аравии Ибн Сауда; с сэром Джоном Филби, англичанином, принявшим ислам и ставшим советником Ибн Сауда, а также с Хафезом Вахабой, одним из руководителей палестинских арабов. На встрече с арабом-христианином Антониусом он предложил состоящий из пяти пунктов план, который каждый из них должен представить руководителю своего сообщества. Через несколько дней стало известно, что Антониус выехал из Палестины в Турцию и никто его больше не видел. Как бы то ни было, а все эти многочисленные встречи оказались напрасны.

В сентябре 1935 года третий рейх принял в Нюрнберге печально известные расистские законы. В течение нескольких лет до сионистских руководителей доходили слухи о грядущей катастрофе, что заставило лидеров сионизма усилить давление на Великобританию. После смены главы сионистского движения их усилия наконец стали приносить свои плоды: в 1935 году еврейская иммиграция составила 65 000 человек. Именно в это время рост еврейской экспансии в Палестине и подъем национального движения в соседних с ней странах повлияли на палестинских арабских националистов. В 1927 году Трансиордания была признана конституционно независимым государством (хотя по-прежнему находилась под британским мандатом); в 1932 году Сирия добилась автономии, что явилось этапом на пути к независимости; что касается Ирака, то он был готов заключить пакт с Великобританией, согласно которому получал полную независимость. Руководители палестинских националистов намекали, что сионисты воспользовались ростом нацизма для установления еврейского государства в ущерб арабам, которые, видя, что волна эмансипации, охватившая Средний Восток, проходит мимо них, поняли, что их надежды не сбылись. Казалось, ничто не предвещало, что однажды Палестина будет охвачена огнем.

В ночь на 15 апреля 1936 года группа арабов останавливает грузовик и расстреливает своих еврейских оккупантов, убив одного и ранив двух других (один из которых умрет через пять дней). Это было началом резни. Через два дня члены «группы В» партии «Хагана», относящейся к правому политическому крылу, в отместку убивают двух арабов. В ту же субботу в Тель-Авиве разгневанные евреи жестоко расправляются с арабами. Назавтра толпа фанатиков растекается по улицам Яффы, нападая на каждого встречного еврея. К концу дня убиты 16 евреев. «Хагана» предпринимает все необходимые меры, чтобы остановить мятежников и эвакуировать жителей окраинных кварталов. Ответственные лица из «Хаганы» с трудом добиваются от своих бойцов клятвы соблюдать принцип «умеренности» «Еврейского агентства».

Возможно, первые акты насилия произошли спонтанно, но волна убийств, грабежей и пожаров, охвативших затем Палестину, была неслучайной. Через два-три дня после начала беспорядков в арабских городах и деревнях были созданы национальные комитеты, подстрекающие население расправиться с евреями и их имуществом. Через шесть дней после убийств в Яффе был сформирован верховный арабский комитет в Наблусе, цитадели палестинского национального движения. В задачу комитета входил контроль за тем, что именовалось «арабским бунтом». По его приказу мусульманское население провело всеобщую забастовку, и на несколько недель террор был остановлен.

В самом начале беспорядков Бен-Гурион обратился к «Хагане» с просьбой не прибегать к репрессиям и предпринять все меры к тому, чтобы ограничить последствия всеобщей забастовки. Следовало сделать все возможное, чтобы предотвратить паралич экономики и иммиграции, в частности, обратившись исключительно к евреям, работающим в промышленности и сельском хозяйстве, и создав «еврейский порт» для того, чтобы избежать зависимости от арабских докеров; параллельно следовало добиться от полномочного правительства согласия подавить забастовку силой и предотвратить распространение насилия.

Бен-Гурион не боялся ни арабов, ни англичан и напомнил товарищам, что после предыдущих мятежей 1921 и 1929 годов британское правительство направило свою политику по вредному для евреев руслу. Этого же следовало ожидать и на этот раз и без промедления принимать меры против любого плана, предусматривающего сокращение иммиграции, ограничение прав евреев или проведение ассамблеи с участием палестинских арабов, — угрозы, которая уже давно не давала ему спокойно спать. Особенно он опасается появления в Палестине полномочной королевской следственной комиссии: он еще не забыл предыдущую комиссию Шоу, в результате деятельности которой в 1930 году появилась на свет «Белая книга» лорда Пасфильда. Кроме того, он защищал принцип, которым не хотел поступаться: еврейское сообщество ни в коем случае не должно конфликтовать с Великобританией. Только Великобритания могла прекратить забастовку, противостоять арабскому терроризму и помогать евреям, продолжая политическую линию на создание еврейского «Национального очага» в Палестине.

Бен-Гурион приезжает в Лондон, где уже с марта находится Вейцман. Вдвоем они организуют беспрецедентную по интенсивности и размаху кампанию по мобилизации всех, кто способен поддержать точку зрения сионистов. Они встречаются с министром колоний Уильямом Ормсби-Гором и его сотрудниками, проводят бесчисленные конференции с общественными организациями и политическими движениями, беседуют с парламентариями и журналистами… Их титанический труд приносит свои плоды: во время дебатов по вопросу о Палестине пресса приняла чисто просионистскую линию.

Пока руководители движения проводили агитационную работу в Лондоне, ситуация в Палестине становилась все хуже и хуже, в частности, из-за того, что организованный арабами мятеж не достиг своей цели. Даже если бы на призыв к всеобщей забастовке откликнулись все, это, вопреки ожиданиям подстрекателей, не могло бы парализовать экономику страны. Еврейскому сообществу удалось организовать самообеспечение, ходили поезда, работали заводы и порты. Одним из парадоксальных последствий забастовки явилось то, что она позволила евреям достичь определенных экономических целей. Полномочное правительство одобрило строительство портовых сооружений в Тель-Авиве, и тысячи вакантных после ухода арабов рабочих мест позволили евреям обратиться с просьбой о выдаче дополнительных иммиграционных сертификатов. Уязвленные постигшей их движение неудачей, арабы решили продолжить террористические акты. Они начали с единичных покушений, убивая одиноких евреев на улицах больших городов, в поле или на дороге; затем по всей стране вооруженные группировки стали проводить рейды, несущие смерть еврейским общинам. Руководители мятежа обратились к известному иракскому деятелю Фази Кауджи с призывом возглавить «неофициальную армию».

Эта новая вспышка насилия беспокоит властные структуры Палестины и Великобритании. В кабинетах верховного комиссариата в Иерусалиме и в офисах министерства колоний в Лондоне раздаются голоса, призывающие временно приостановить иммиграцию. Неожиданно эту же идею начинает вынашивать и Вейцман. Перепуганный Бен-Гурион пытается его разубедить, но поздно: 9 июня 1936 года президент Сионистской организации долго обсуждает с Нури-Саидом, премьер-министром Ирака, способы покончить с кризисом, и Вейцман соглашается с предложением своего собеседника временно приостановить иммиграцию, о чем Нури-Саид спешит сообщить британскому правительству. 25 июня министр колоний отправляет Вейцману письмо с просьбой подтвердить случившееся. На следующий день Бен-Гурион, в полном отчаянии, прилагает все усилия, чтобы убедить Вейцмана написать Ормсби-Гору и Нури-Саиду письмо, опровергающее факт принятия предложения. «Эта беседа была мучительна для обоих, — пишет Бен-Гурион, — очень трудно быть свидетелем мужского горя».

Все происшедшее обостряет их отношения, и сопровождающий Вейцмана на встречу с Ормсби-Гором Бен-Гурион полон тревог и опасений. «Что вы думаете о временной остановке иммиграции на период работы в Палестине Королевской следственной комиссии?» Вейцман заявляет, «что в настоящий момент он не может ответить на этот вопрос». Бен-Гурион выходит из кабинета «разбитый, разочарованный и подавленный, каким не был еще никогда».

В большинстве своем лидеры Рабочей партии Палестины разделяют эту точку зрения (разве что выражая ее менее резко), согласно которой Вейцман является козырем сионистского движения, за которым надо хорошенько «приглядывать», чтобы он не принял каких-нибудь неуместных решений. Вейцман это прекрасно понимает: «Они выбирают лидера, но хотят не лидера, а пустое место», — замечает он с горечью в одной из бесед в Лондоне.

Вейцман был невысокого мнения о Бен-Гурионе. В своих «Воспоминаниях» он упоминает о нем лишь дважды, да и то не признавая за ним тех явных достоинств, на которые Бен-Гурион будет иметь законное право. (В момент выхода книги в свет он даже изъял из нее несколько страниц с резкой критикой Бен-Гуриона.) Возможно, это было следствием страха, который он испытывал к этому амбициозному лидеру, считающему себя его конкурентом на пост главы сионистского движения. Зато Бен-Гурион восхищался «очарованием» Вейцмана, его блестящим ораторским даром, его поступью, что не мешало его критиковать. Дневник Бен-Гуриона за 1936 год полон безжалостных обвинений в адрес президента Сионистской организации.

В Палестине продолжаются кровавые инциденты. В Сафеде, Яффе и Иерусалиме имеются убитые евреи. За одну только ночь нападению подвергались тридцать восемь поселений. На дорогах участились случаи нападения на транспорт, повреждены нефтепроводы и железные дороги. Мятеж, возглавляемый Кауджи, принимает ярко выраженный антибританский характер. Сперва «Хагана» подчиняется приказам «Еврейского агентства» проявлять «сдержанность», но, ввиду заметно возросшего за лето числа убийств, получает разрешение на применение репрессий. Что касается британских властей, то они с одобрением относятся к дополнительному набору полицейских евреев. Бен-Гурион поздравляет себя с усилением этой «еврейской армии», но противится проведению «Хаганой» антитеррористических действий, боясь, как бы англичане не прекратили поставку оружия евреям.

2 сентября на заседании британского кабинета, посвященного палестинскому кризису, принимается решение не поддаваться шантажу арабов: еврейская иммиграция будет продолжаться, а мятеж будет подавлен, и если надо — подавлен силой стоящей в Палестине дивизии. Однако англичане предпочитают пока не вводить войска, так как мятеж начинает затихать. Арабские руководители во главе с Нури-Саидом ведут закулисные переговоры и приходят к договоренности, которая позволит им «сохранить лицо». Группа высших чиновников и руководителей арабских правительств обращается к палестинским арабам с призывом восстановить мир и «довериться добрым намерениям нашего друга Великобритании, которая заявила о готовности справедливого разрешения конфликта». Их призыв был услышан, и 11 ноября арабский верховный комитет объявляет об окончании забастовки и мятежа. Сионистские руководители считают, что одержали большую победу.

Но подобный оптимизм явно преждевремен. Не успели они передохнуть, как происходит событие, которого так опасался Бен-Гурион. Незадолго до конца ноября в Палестину приезжает Королевская следственная комиссия во главе с лордом Пилем. Вейцман, Шарет и Бен-Гурион с ближайшими соратниками собирают совет для выработки наилучшего способа защиты дела евреев. Соперничество Вейцмана с Бен-Гурионом вспыхивает с новой силой. Решение о возложении на Вейцмана полномочий представлять движение принимается сразу же; Бен-Гурион, опасаясь, в частности, что личность великого человека затмит его собственную, решает на комиссию не ходить.

Сперва это кажется разумным. Выступление Вейцмана на открытом заседании отличается смелой, блестящей речью, которая не может не вызвать восхищения его соперника: «Хаим вновь завоевал свои позиции в глазах еврейского народа, — пишет Бен-Гурион в своем дневнике. — Его слова, несомненно, будут способствовать объединению сионистского движения». Через несколько дней, когда до него дойдет текст комментариев, сделанных при закрытых дверях, он возобновит свои нападки. Ответы Вейцмана на вопросы об иммиграции казались ему расплывчатыми. Обсуждая ситуацию с кем-то из своих коллег, он выражает мнение, что Вейцмана «нельзя было допускать к разговору при закрытых дверях. Он полезен в нападении и когда говорит один. В дебатах он безоружен».

Вейцман продолжает выступать свидетелем перед комиссией, отчего Бен-Гурион впадает в ярость: «На мой взгляд, его выступление является политической катастрофой». По поводу опасности, угрожающей миллионам евреев Европы, Вейцман заявляет, что из них могли бы спастись только два миллиона: один — если приедет в Палестину, другой — если иммигрирует в другие страны. Сколько времени уйдет на интеграцию евреев в Палестине? «Трудно сказать точно. Примерно двадцать пять — тридцать лет», — отвечает он. Более того, он дает понять, что иммиграция вышеназванного миллиона евреев могла бы полностью удовлетворить потребности сионистского движения, и хочет, чтобы этот план иммиграции был принят к исполнению как можно быстрее, «но мы должны сознавать, что если пойдем слишком быстро, то рискуем поломать себе кости».

Ярость Бен-Гуриона вполне оправданна. Не посоветовавшись с другими руководителями, Вейцман одним махом поставил под вопрос все планы по установлению еврейского большинства на земле Израилевой и свел задачи сионистов по иммиграции и интеграции в западной Палестине только к одному миллиону евреев, растянув процесс на тридцать лет!

Бен-Гурион отсылает Вейцману уведомление о своей отставке с поста руководителя политического отдела «Еврейского агентства» со следующим пояснением: «После долгих и горьких размышлений мне стало совершенно ясно: во всем, что касается вопроса сионистской политики, мои идеи не совпадают с вашими». Это письмо производит на Вейцмана настолько сильное впечатление, что по инициативе своих ближайших сотрудников он соглашается обсудить это с Бен-Гурионом, который после состоявшейся встречи забирает свое заявление и через неделю, в свою очередь, предстает перед комиссией.

Собрав десятки свидетельских показаний (в числе которых показания Шарета, Жаботинского и известных арабских руководителей), комиссия завершает свою работу в Палестине. Проявив нескромность, Вейцман узнает, на чьей стороне перевес. Сэр Стаффорд Криппс работает над проектом разделения Палестины на два государства — арабское и еврейское. Впрочем, эта новость его не удивляет, поскольку еще 8 января 1937 года комиссия в конфиденциальной обстановке задала ему вопрос, что он думает о такой возможности. Зато Бен-Гурион полон энтузиазма. Можно ли было мечтать, что Великобритания предложит создать независимое еврейское государство? Он собирает у себя Центральный комитет Рабочей партии и заявляет: «На первый взгляд, этот план мог бы показаться невероятным и был бы таковым год назад или на следующий год, но только не сегодня». Эти слова не вызывают ожидаемого энтузиазма, но десять лет спустя, после чудовищного геноцида в Европе, его товарищи вынуждены будут признать, что, поддерживая идею разделения в феврале 1937 года, он был прав.

В предчувствии катастрофы, грозящей еврейскому народу, Хаим Вейцман тоже горячо одобряет идею разделения, тогда как речь идет всего лишь о двух или трех представителях британского правительства. Бен-Гурион понимает термин «государство» в «пророческом смысле». В кои-то веки два лидера договорились о задачах на 1937 год, но далеко не все с этим согласны. «Сионизм сегодня, — пишет Бен-Гурион Шарету, — висит на волоске. Сторонникам разделения эти иллюзии доставляют огромное удовольствие». Он использует все свое красноречие, чтобы убедить своих товарищей по Центральному комитету в пользе разделения. «То, что предстает перед нами сегодня, есть не только «опасность» раздела, но возможность создания еврейского государства». Он доверительно сообщает, что «до глубины души взволнован этим великим и чудесным искупительным видом еврейского государства, для которого настает время славы».

Комиссия Пиля намечает границы новых государств, предусмотренных планом раздела. В состав еврейского государства войдут Верхняя и Нижняя Галилея, долина Иезраэль и прибрежная равнина. Эта территория, на которой проживают 258 000 евреев и 225 000 арабов, составляет лишь четверть Западной Палестины. Оставшаяся часть страны и Трансиордания вместе с находящимися там еврейскими поселениями отойдут к Арабскому государству. Великобритания сохранит за собой анклав, некий подмандатный «протекторат», состоящий из коридора, соединяющего Иерусалим с морем, а также Вифлеем, Иерусалим, Лод и Рамлех; города Назарет, Акко, Сафед, Тиверия и Хайфа также останутся под британским протекторатом. Евреи смогут воспользоваться временным положением, позволяющим им пользоваться Хайфой до завершения строительства порта, обслуживающего Тель-Авив и Яффу и находящегося под управлением как евреев, так и арабов при контроле Великобритании. И, наконец, Святые места будут находиться под протекцией Англии не только потому, что располагаются в подмандатной части страны, но и в силу конвенции, заключенной между двумя будущими государствами.

Таковы были основные положения доклада Пиля. Их публикация сразу же вызвала бурю в еврейском мире, который вскоре окажется разделен на два противоположных направления. Крайне левые, потрясая своим проектом создания двухнационального государства, этот план категорически отвергли; так же отреагировали религиозные группировки, опирающиеся на Библию; ревизионисты повторяли свои экстремистские лозунги; умеренно правые отказывались даже слушать о возможной уступке территории. Внутри партии самого Бен-Гуриона и среди его ближайших друзей вышеуказанные положения вызвали резкие нападки. Однако самые категорические протесты, откуда бы они ни исходили, не могли поколебать его уверенность в том, что это поворотный момент в истории еврейского народа, который в корне изменит его судьбу.

Решение Великобритании переместить арабов, проживающих на территории будущего еврейского государства, в другие районы произвело большое впечатление на Бен-Гуриона, а перспектива общей границы с Ливаном, единственным христианским государством на всем Среднем Востоке, которое он уже видел своим будущим союзником, наполняло его радостью. С предоставлением еврейскому государству длинной прибрежной полосы его мечты о «завоевании моря» становились реальностью.

Его коллеги и товарищи восприняли план Пиля по-другому, увидев в нем не что иное, как искалеченную Землю Обетованную. Но Бен-Гурион смотрел вперед и видел дальше: для него намеченные Пилем границы вовсе не являлись окончательными, о чем он говорит Шарету: «Мы разрушим границы, которые они нам предлагают, и не обязательно военным путем». Только однажды в письме сыну Амосу он поделился своей тайной мыслью:

Только на XX конгрессе сионистов в августе 1937 года накал еврейского общественного мнения достиг своего предела. Полагая, что им вновь предстоит строить будущее сионизма, определив, создавать ли еврейское государство, делегаты проявляют нервозность и обеспокоенность. Впервые движению предлагается рассмотреть вопрос о «конечной цели» не потому, что решено приступить к изучению проблемы, на которой долгое время лежало официальное табу, а потому, что самая большая мировая держава, единственная, кто располагает средствами для создания еврейского государства, обратилась к нему с просьбой высказать свое мнение.

Преодолевая чувство соперничества, партии образуют мощную коалицию, которая делает все, чтобы воспрепятствовать разделению: очень скоро становится очевидным, что никаких шансов набрать большинство голосов у Пиля нет. Даже социалистическое движение разделилось на две части. Правое крыло, религиозные группировки и «американцы» настроены против. Через сорок лет после своего создания и двадцать лет спустя после декларации Бальфура у движения не хватает ни силы, ни мужества принять ответственность на себя. В конце концов конгресс принимает компромиссное решение, предложенное сторонниками разделения. Эта резолюция дает руководителям право вести переговоры с британским правительством. Однако конгресс не высказался в пользу разделения и единения партий не достиг.

Бен-Гурион, который все еще верит в будущее плана Пиля, не знает, что именно в этот момент развитие ситуации в Европе и на Среднем Востоке постепенно воздвигает непреодолимую стену сионистским симпатиям, которые испытывала Великобритания. Угроза войны вновь нависает над Европой, и весь свободный мир — из робости или нежелания взглянуть правде в лицо — склоняет перед ней голову. Америка замыкается в изоляционизме; во Франции агонизирует Третья республика; Великобритания в лице Нэвилла Чемберлена идет на уступки, чтобы отдалить гитлеровскую коричневую чуму. В ответ на план Пиля палестинские арабы вновь поднимают мятеж, межарабская конференция объявляет об отмене декларации Бальфура и грозится примкнуть в третьему рейху, если Англия не изменит свою политику по отношению к арабам: «Мы оставляем за собой право вступать в союз с другими европейскими державами, политика которых является враждебной политике Великобритании».

Начиная с 1937 года палестинская проблема входит в круг высших интересов Великобритании. В свете событий последних месяцев правительство приходит к выводу, что политика создания еврейского «Национального очага» была ошибочной. Она привела к опасному нарушению отношений империи с арабским и исламским миром именно в тот момент, когда она больше чем когда-либо нуждается в дружбе и лояльности мусульман Среднего Востока и Индии. Шаг за шагом британцы отрекаются от взятых на себя обязательств, связанных с декларацией Бальфура, налагая драконовские ограничения на иммиграцию (ежемесячный приток евреев не должен превышать 1000 человек). На смену лояльно настроенному верховному комиссару сэру Артуру Уокопу, символизирующему просионистскую позицию Великобритании, назначен сэр Гарольд Макмиллон, которого Бен-Гурион назовет «ужасный человек, самый худший из всех верховных комиссаров». В декабре 1937 года британское правительство официально заявляет, что не считает себя связанным планом раздела… Ответ Бен-Гуриона прям и недвусмыслен:

Эти слова, написанные осенью 1938 года, свидетельствуют о том, насколько изменилась его точка зрения. До последнего времени он утверждал, что еврейская община в Палестине должна стремиться избегать конфликтов с британскими войсками. «Мы отказываем в поддержке и укрепляем свою военную мощь, чтобы в случае неудачи сразиться и с англичанами». Он думает, что маленький народ сумеет помериться силами с всемогущей Британской империей. Палестина составляет лишь малую часть распространяющегося по всему миру фронта, на защиту которого Великобритания бросает все свои силы. Даже если бы еврейское сообщество состояло лишь из 400 000 человек, оно могло бы оказать достойное сопротивление лишь в том случае, если бы восстало единой силой. Искренне веря в это, он пишет своим товарищам, что одной из главных задач, стоящих перед ними, должно быть «укрепление нашей мощи через полицию, армию, иммиграцию… Возможно, что нам придется применить не все имеющиеся у нас силы».

Представители Сионистской организации собираются принять участие в последней попытке сближения с Великобританией. Рекомендации комиссий Пиля и Вудхеда завели всех в тупик, и британское правительство решает организовать в конце 1938 года в Сент-Джеймском дворце круглый стол и еще раз попытаться достичь соглашения между арабами и евреями. Сионистское руководство и, в частности, Бен-Гурион полагает, что «соглашение», к которому стремится Великобритания, может носить чисто «проарабский» характер, поскольку, причинив вред делу евреев, сами англичане ничего не теряют: «Даже если по вине Англии у нас возникнут трудности в Палестине, — пишет Бен-Гурион, — совершенно немыслимо, что евреи встанут на сторону Гитлера… Об арабах такого не скажешь. Их надо подкупить, так как они могут себе позволить принять его сторону». Так, не начавшись, конференция была обречена на неудачу.

Накаленная атмосфера по-прежнему вызывает тревогу. В 10 часов 30 минут через ворота «Монастырский двор» арабская делегация входит в Сент-Джеймский дворец. Выпив по бокалу в зале Королевы Анны, члены делегации рассаживаются в Картинном зале, куда в официальной одежде входит Нэвилл Чемберлен в сопровождении многочисленной свиты. После краткой церемонии делегация встает и покидает дворец через те же самые ворота, перед которыми уже стоят толпы фотографов и журналистов. В 11 часов 45 минут с соблюдением того же церемониала в Картинный зал входит британский премьер, которого ожидает еврейская делегация во главе с Вейцманом и Бен-Гурионом. Некоторое время спустя после повторной церемонии открытия сионистская делегация, не встретив ни одного араба, покидает дворец через Делегатские ворота, где ее также ожидают представители прессы. Премьер-министр Ее Величества воспротивился присутствовать на двух, следующих друг за другом, церемониях, а арабы отказались заседать вместе с евреями.

В течение пяти недель высшее руководство «Форин оффис» проводит встречи с каждой из соперничающих делегаций, устанавливает протокол заседаний и раздает его обеим сторонам, ведет с ними официозные беседы и угрожает навязать свое решение в случае, если обе делегации не сумеют договориться между собой. Пока Европа дрожит от грохота сапог, арабы и евреи играют в кошки-мышки. Первые уверены, что чем дольше длится торг, тем лучше для них, тогда как вторые впадают в отчаяние, обнаружив, что их пригласили не только присутствовать, но и «способствовать» гибели идеи еврейского «Национального очага». Эта агония тем более жестока и возмутительна, что происходит при полном соблюдении декорума. Несколько недель спустя, когда Бен-Гурион заболеет, Макдональд отправит ему огромный букет цветов с пожеланиями скорейшего выздоровления, на что еврейский лидер горько заметит:

Речь действительно идет о смертной казни в красивых декорациях и пышной постановке. Председательствующий Макдональд спокойно поясняет, что Великобритания должна быть уверена в доброй воле арабов с тем, чтобы в случае войны сохранить свои базы и пути стратегически важных коммуникаций. Учитывая многочисленные притязания арабов, он умоляет евреев проявить себя «реалистами». Палестина не пустая страна и установить там еврейское государство невозможно. Арабы вправе требовать автономии. Иммиграцию следует ограничить, демографический «потолок» в пределах 35–40 % должен быть принят еврейским меньшинством, в крупных регионах страны продажа земель евреям должна быть запрещена. Макдональд и члены его делегации отвергают аргументы, выдвигаемые Вейцманом и Бен-Гурионом, которые ссылаются на моральные обязательства, вытекающие из декларации Бальфура.

Первое столкновение Бен-Гуриона с Макдональдом происходит после того, как англичане заявляют о своем намерении приостановить на несколько лет всякую иммиграцию. Он взрывается:

16 февраля во время официозной беседы с министром он выдвигает три возможных варианта: создание еврейского государства в рамках арабо-еврейской федерации, что, на его взгляд, является «идеальным решением»; разделение, предусмотренное планом Пиля; отложить переговоры на пять лет, в течение которых иммиграция будет возобновлена согласно разработанным обеими сторонами квотам. Ни один из вариантов Макдональда не устраивает.

Постепенно еврейские делегаты осознают, что англичане созвали эту конференцию не для того, чтобы найти решение кризисной ситуации, а для придания официального статуса уже принятой ими политики. 26 февраля Хаиму Вейцману приносят официальный конверт с печатью министерства колоний. В письме содержится проект новой «Белой книги», предусматривающий создание в Палестине арабского государства через пять лет, строжайшее ограничение еврейской иммиграции в течение этого срока с последующим ее прекращением. «Я не мог поверить своим глазам», — напишет Вейцман. Но впоследствии выяснится, что письмо попало к нему по ошибке и предназначалось арабской делегации!

Несколько дней спустя англичанам удается убедить арабскую делегацию встретиться с еврейской. Переговоры проходят вечером 7 марта в Сент-Джеймском дворце в присутствии узкого круга лиц (четверо англичан, четверо евреев, трое арабов). В зале царит непринужденная атмосфера, в камине потрескивают дрова, но сразу становится ясно, что беседа представителей трех разных политических лагерей похожа на «общение глухих». Каждая сторона спокойно и сдержанно излагает свои требования, не предпринимая ни малейших усилий для того, чтобы понять точку зрения собеседника. Главный выступающий с арабской стороны, египтянин Али Махер любезно обращается к Бен-Гуриону:

Бен-Гурион чувствует, что глаза всех присутствующих обращены на него и его товарищей. Он отдает должное духу мира, которым проникнуты слова Махера и подчеркивает, что за беспорядки, происходящие в Палестине, евреи ответственности не несут. На просьбу остановить процесс иммиграции, он отвечает притчей:

Умиротворяющий тон Махера оказал свое действие на Вейцмана, самое слабое звено в цепи еврейской делегации:

Выступление Вейцмана повергло Моше Шарета в полное уныние: «Мне показалось, что я вмиг поседел. Я почувствовал, как под нашими ногами разверзлась пропасть». Но Макдональд мгновенно среагировал на предложения Вейцмана, которые отступали от официальной сионистской линии. «Эта встреча не была напрасной. Мы нашли общий язык, и мне кажется, что для ограничения на некоторое время процесса иммиграции существует определенная почва». Бен-Гурион в расчет не принимался, однако он тут же вступает в игру:

Конечно, Вейцман понял свою оплошность и молчит. Макдональд предлагает продолжить дискуссию завтра, но Бен-Гурион не отступает: «А сможем ли мы впоследствии обсудить вопрос об ускорении иммиграции?

— Несомненно!

— Почему бы и нет?

— Потому что по этому поводу мы не придем к согласию.

— Ну что ж, — парирует Бен-Гурион, — тогда мы не придем к соглашению и по поводу ее замедления».

Англичане в бешенстве: Бен-Гурион скомпрометировал Вейцмана, противопоставив ему собственную непримиримость, запретив тем самым любую мысль о соглашении. Пока шли переговоры, Бен-Гурион оставался самым решительно настроенным членом еврейской делегации. Отношения между ним и Макдональдом стали еще более натянутыми, и Шарет выражает свое восхищение Бен-Гурионом такими словами: «Он спас положение, принеся в жертву самого себя».

Участие в последнем совещании с британской делегацией вызывает у Бен-Гуриона понимание того, что партия проиграна. Он ясно видел, что англичане добьются того, чего хотят, даже ценой разрыва с евреями. «Вероломный план» Великобритании, как он его назвал, был выдвинут на рассмотрение обеих делегациями 15 марта. Ни Бен-Гурион, ни Вейцман на заседании не присутствовали. Великобритания предложила создать независимое Палестинское государство, которое не было бы ни еврейским, ни арабским и обладало бы федеральной структурой. Его конституция должна была быть выработана на совместном заседании. Само государство должно быть установлено в срок, не превышающий 10 лет. В течение ближайших пяти лет 75 000 евреев получат разрешение на иммиграцию; любая иммиграция после этого срока должна осуществляться при согласии арабов; кроме того, для борьбы с незаконной иммиграцией предусмотрены строгие меры. Что касается продажи земель евреям, то она будет подвержена строжайшим ограничениям. Только одно предостережение, один пункт, одна оговорка подразумевали возможность евреев вызвать продление полномочий, если они не соглашались с созданием независимого государства.

Это последнее предложение ставило создание независимого государства в полную зависимость от согласия евреев. Именно поэтому арабы отклоняли соглашение, поскольку оставшаяся часть плана удовлетворяла их требованиям.

С сионистской точки зрения, британский план означал конец «Национального очага» как его определяла декларация Бальфура. Дату публикации можно считать символической — это 15 марта 1939 года, день, когда Гитлер захватил Чехословакию. Многие пытались провести параллель между отказом англичан от Чехословакии и их разрывом с евреями. Поздно вечером еврейская делегация собирается в гостиничном номере Бен-Гуриона и констатирует смерть «политического сионизма». 17 марта Вейцман пишет Макдональду, который закрывает конференцию в Сент-Джеймском дворце: «Еврейская делегация, тщательно изучив предложения, выдвинутые правительством Ее Величества и представленные ей 15 марта 1939 года, искренне сожалеет, что не может принять их за основу соглашения, вследствие чего решила прекратить свою деятельность».

Столкнувшись с тяжелейшим кризисом, Бен-Гурион вновь обретает веру в силу и будущее еврейского народа. В письме членам Исполнительного комитета в Иерусалиме он без прикрас анализирует ситуацию:

На следующий день он высказывает свое мнение о целях сионистской борьбы:

17 мая 1939 года британское правительство публикует в «Белой книге» свои репрессивные указы. За несколько недель до этого Бен-Гурион объявил о начале периода «активного сионизма». Вернувшись в Палестину, большую часть своей деятельности он посвящает подготовке «Хаганы» к битве с новой британской политикой. Он созывает всех руководителей и вместе с ними подробно изучает все вопросы призыва и вооружения.

Своим коллегам по Исполнительному комитету он представляет детальный план гражданского неповиновения и подготовки к борьбе против «Белой книги». Товарищам из Рабочей партии он предлагает террористические действия, с которыми, как он и предполагал, они не соглашаются. Внутри еврейского сообщества царит возбуждение и призывы к энергичным действиям раздаются со всех сторон. Кабинет Бен-Гуриона был заполнен делегациями из разных концов страны, в состав которых входили совершенно разные люди, просившие одного: предпринять беспощадные действия против англичан. Одни предлагали свой план, другие доходили до того, что требовали установить диктатуру.

В начале июня Бен-Гурион получает от Исполнительного комитета «Еврейского агентства» разрешение на создание специальных групп вмешательства, «тайных из тайных», основной задачей которых будет осуществление антибританских операций. Этим же группам будет поручено проводить репрессивные меры против арабских террористов и карательные операции по отношению к предателям и доносчикам из еврейского сообщества. До этого момента он яростно противился всякому усилию в пользу тайной иммиграции, поскольку полномочные власти уменьшили законную эмиграционную квоту. Англичане не признавали за евреями права на иммиграцию, в результате чего он полностью меняет свою позицию и делает из незаконной иммиграции символ сионистской кампании, считая ее серьезным политическим оружием. Он предлагает план, который позволил бы тысячам незаконных иммигрантов еженедельно прибывать в Палестину и убеждает организовывать демонстрации и беспорядки всякий раз, как иммигрантам будет отказано во въезде, — события, которые мировая пресса не преминула слить воедино, он также предвидит насильственное вхождение в акваторию Палестины судов с иммигрантами на борту, которые высадятся на берег под защитой «Хаганы». Не испугавшись возможного вооруженного столкновения с англичанами, он считает это лучшим для еврейского народа способом заявить о своих правах на иммиграцию и подтвердить свою готовность сражаться за их соблюдение. Такие столкновения могли вызвать всеобщее возмущение. Поэтому еще в Лондоне в конце Сент-Джеймской конференции он спросил одного ответственного британского чиновника: «Что могло бы произойти, если бы для получения разрешения на иммиграцию мы применили силу? Вы бы стреляли в нас?». В ответ прозвучала фраза, которую он ожидал: «Правительство, которое станет стрелять по беженцам, эмигрирующим в Палестину, не продержится и недели».

Но на этот раз Бен-Гурион пошел слишком далеко и слишком быстро. Многие другие руководители не пошли на радикальное изменение политики по отношению к Великобритании. В самом деле, разве не были они в течение двадцати лет ярыми сторонниками сотрудничества с англичанами? Они опасаются предпринимать вооруженные действия, которые могли бы повлечь за собой значительные людские потери. Разногласия внутри «Еврейского агентства» становятся особенно заметны, когда корабль «Колорадо» с 380 незаконными иммигрантами на борту подходит к берегам Палестины. Бен-Гурион просит направить судно в Тель-Авив, где пассажиры могли бы высадиться на берег под защитой «Хаганы». Однако, поколебавшись, Исполнительный комитет «Еврейского агентства» отклоняет эту просьбу. Бен-Гурион не уступает и выносит дело на рассмотрение Политического комитета Рабочей партии Израиля, который большинством голосов принимает отрицательное решение. Бен-Гурион в ярости и грозится подать в отставку. Тем временем Британский Королевский флот выводит «Колорадо» за пределы территориальных вод Палестины и сопровождает его в Хайфу. Тогда Бен-Гурион призывает захватить порт силой и дать высадиться иммигрантам, но и это предложение не находит поддержки не только у Исполнительного комитета, но и у его товарищей по партии. Он вынужден признать себя побежденным и похоронить идею силового решения проблемы незаконной иммиграции.

В конце августа 1939 года, находясь под впечатлением, вызванным публикацией «Белой книги», в тяжелой атмосфере день ото дня усугубляющегося международного положения в Женеве собирается XXI конгресс сионистов. На повестке дня конгресса стоит обсуждение решений, вызванных подписанием германо-советского пакта Молотова — Риббентропа: Вейцман расстается с конгрессом, произнеся пророческую речь о спускающейся на мир «мгле». Он и не подозревает о том, что в последний раз видит большинство депутатов.

На корабле, следующем в Палестину, Бен-Гурион узнает, что 1 сентября 1939 года фашистская Германия вторглась на территорию Польши. Разразилась вторая мировая война. По возвращении в Палестину он вызывает к себе Ицхака Саде, одного из главных руководителей «Хаганы», и сообщает ему о расформировании специальных групп быстрого реагирования. Начавший входить в силу «активный сионизм» погружен в спячку. Прежде чем бороться за собственное государство, еврейский народ должен бороться за выживание. Бен-Гурион бросает свой самый знаменитый лозунг, который на шесть горьких лет страданий определит линию поведения еврейского народа: