Берег сильных

Я — мертв.

А все началось так обычно! Мне передали, что Дамян хотел бы меня видеть. И я пошел на встречу, решив, что она связана с листовками. Они уже были отпечатаны — белые квадратные листки, испещренные мелким черным шрифтом.

— Читал? — спросил Дамян.

Я отрицательно покачал головой.

— Прочитай! — сказал он и сунул мне в руку листовку.

В глубоком подвале с низким потолком, где размещалась подпольная типография, было душно. Покрытая газетой лампа бросала желтые полосы света на металл. Бумага, краска — все было спрятано. Лишь на лестнице я заметил небольшие белые пакеты.

— Хорошо! — сказал я, дочитав короткий текст первомайской прокламации. — В самую точку!

— Еще бы! — оживился Дамян.

Его лицо было бледным и потным.

— Тебе нужно больше бывать на солнце!

— Да, ты прав! — ответил он и посмотрел туда, где лежали пакеты. — Это все, что осталось!

— Не маловато ли?

Наверху послышались шаги. Дамян прислушался.

— Нет! Здесь ничего не должно оставаться!

Шаги наверху приблизились к тяжелой деревянной крышке люка, ведущего в глубокий подвал.

— Но это, наверное, к лучшему! — продолжил Дамян. — Ты знаешь нашу явочную квартиру за старым мостом?

Я молчал. Эта явка была известна лишь мне и Дамяну. И он это хорошо знал. Дамян готовился что-то сообщить мне, поэтому я молчал, не задавая лишних вопросов.

— Будь осторожен! — чуть заметно улыбнулся Дамян. — Как никогда раньше! Товарищу известен адрес явки, но нужно его прикрывать, в случае опасности, принять удар на себя!

Я кивнул в знак согласия.

Крышка люка бесшумно отодвинулась. Желтоватый свет единственной лампы вырвал из мрака два склонившихся над нами лица. Одно я узнал сразу — лицо хозяина, а другое — смуглое, с большим лбом и крепко сжатыми губами — мне тоже показалось знакомым.

«Кто это?» — подумал я и сразу же, еще до того, как вспомнить, где мы виделись, почему-то связал его появление с листовками, что были оставлены для меня, и со словами Дамяна на счет осторожности.

Хозяин остался наверху, передвинул крышку на место, а тот, другой, по отвесной лестнице спустился в подвал. Спускался он легко, пружинисто, а когда оказался рядом, я тут же его узнал. И так обрадовался, что мне захотелось обнять его, но я стоял, как вкопанный. Это была наша вторая встреча и, может, от плохого освещения, он показался мне каким-то истощенным, со впавшими щеками. Две глубокие морщины в уголках губ придавали его лицу измученный вид, выглядел он намного старше, чем во время нашей первой встречи.

Крышка плотно легла на свое место, прижав темноту, и лампа как бы засветилась ярче.

— Вот это и есть тот товарищ! — сказал Дамян, указав на гостя, который улыбнулся и протянул мне руку.

— Мы знакомы!

Его голос ничуть не изменился — низкий, глухой, сердечный.

— Конечно! — ответил я, едва сдерживая волнение.

Я крепко сжал его узкую грубую ладонь и мне не хотелось отпускать ее. Я был на целую голову выше, но мне казалось, что не я, а он едва не касается низкого потолка, как бы заполняя, расширяя душный подвал, и что его черные спокойные глаза видят то, чего ни я, ни Дамян, ни хозяин не способны прозреть. Необычная, неиспытанная доселе гордость овладела мной: ведь именно мне доверили это задание — ответственное и опасное. Впрочем, тогда оно мне показалось не столь трудным, что-то вроде приятной прогулки по городу, по старому мосту над Марицей, по которому мы должны были пройти…

«Вместе идти нельзя, — подумал я, — нужно держать дистанцию. Я впереди, он — за мной».

И тут я опять вспомнил слова Дамяна: «Нужно его прикрыть, в случае опасности, принять удар на себя!»

«Рядом с таким человеком, — подумал я с радостью, — хочется не принимать, а наносить удары».

— Тебе все ясно? — обратился ко мне Дамян. — И за товарища отвечаешь тоже ты!

— Конечно! — ответил я.

— Его документы в порядке?

— Не беспокойся!

— Пора! Уже поздно!

Дамян подал руку парню и они попрощались молча. Я взял пакеты с листовками. По одному пакету положил во внутренние карманы пиджака. Там у меня был пистолет. Подумал, есть ли у моего подопечного оружие? «Когда останемся одни, — решил я, — спрошу!»

Как только мы приготовились, тяжелая крышка люка медленно отодвинулась. Казалось, что хозяин все время наблюдал за нами. Мы прошли тесным низким коридором, пролезли через дырку в каменной кладке.

— Я выходить не буду! — сказал хозяин.

В темноте я нашел руку своего спутника и повел его за собой. Мы вышли во двор. С речки ветер доносил приятную прохладу. Где-то рядом цвела сирень. Людей на улице было мало. Над черными горбами холмов повисло усеянное крупными звездами ночное небо.

— Хорошо! — глубоко вздохнул мой спутник.

Я не видел его в темноте. Мои глаза еще не привыкли к ней. Но я ощущал его присутствие, чувствовал себя сильным, уверенным, передо мной расстилались как на ладони улицы, тротуары, перекрестки, старый мост, по которому мы должны были пройти.

— Опаснее всего на мосту! — сказал я. — Что-то они в последнее время забегали, стараются!

Мой спутник ответил не сразу.

— А другого пути нет?

— Нет!

— Тогда пройдем через мост!

— Конечно, пройдем!

Карманы моего пиджака оттопыривались. Я расстегнул его и переложил пакеты за пазуху. Потрогал пистолет. Он был небольшим, плоским, теплым. Я привык к нему и на какое-то мгновение заколебался: отдавать его или нет?

— Возьми!

Я ощутил прикосновение его пальцев и надежная привычная тяжесть исчезла с моей ладони.

— Это необходимо?

— Нужно лишь снять предохранитель!

— А ты?

Мы шли мимо деревянного забора и разговаривали шепотом.

— Будешь идти за мной! Держи дистанцию, и не выпускай меня из поля зрения!

Я боялся, как бы мои слова не показались приказом, поэтому старался говорить спокойно, беззаботно, как о чем-то обычном, будничном, но ощущал, как меня бросало в жар. Лишь теперь я понял, почему полиция забегала в последние дни. Нет, это не было связано только с Первым мая. Наверное, пронюхав о прибытии в город наших товарищей, она была начеку. И вот я отвечал за жизнь, за дело одного из них!

Улицы были пустынными. Мы подошли к тому месту, где кончалась ограда у Марицы. Остановившись возле дыры в заборе, я поправил за пазухой пакеты с листовками. Мой спутник бесшумно приблизился. Я остановил его.

— Не торопись! Я первым выйду на улицу!

Мне показалось, он чем-то обеспокоен.

— Что случилось?

— Дай мне часть листовок! Тебе же так неудобно!

Я задумался.

— Нет, так надежнее!

— Как скажешь! — прошептал тихо он.

Мне стало как-то неловко.

— А листовки сделают дело! — сказал я.

— Ты думаешь?

— Конечно! И Дамян того же мнения!

Мне хотелось добавить, что, увидев его, я сразу же догадался, кто писал их текст. Но промолчал.

— Он не совсем здоров!

— Ему нужно больше бывать на солнце!

— Побольше воздуха, солнца, да и питаться лучше! — вздохнул мой спутник.

Он поднял голову, и густые, черные волосы открыли высокий гладкий лоб. В его глазах отражалось полнолуние.

— Пошли! — прошептал он.

Свет как бы стекал скорбными складками по его крепко сжатым губам, лоб блестел — мраморно-холодный, и никак не вязался с огоньком глаз и пропитанным горечью, твердостью и горем молодым лицом.

Я прошмыгнул через дырку в заборе. Повернул на тесную улочку. Прошел мимо калитки, никого не заметил. Несколько замедлил ход, но, услышав за собой шаги товарища, успокоился и зашагал дальше. Выглядел я беззаботно, как человек, которому нечего бояться, но постоянно был начеку. Пристально всматривался вдаль, настороженно приближался к теням буйных деревьев, замедляя шаг на каждом перекрестке. Несколько раз оглядывался. Мой спутник шел по середине тротуара, руки — в карманах брюк.

«Пистолет!» — подумал я и мне стало приятно, что и он заботится о своей и моей безопасности. Случись что с нами — как-нибудь да выкрутимся. Я уже бывал на той квартире, что находилась по ту сторону старого моста. Там, наверное, нас уже ждут — и, казалось мне, везде вокруг нас, незримые в мраке весенней ночи, бдят десятки, сотни верных, преданных товарищей, бдит невидимая и неуловимая, но мощная и несокрушимая организация. И я не чувствовал себя одиноким, брошенным на произвол судьбы, не чувствовал себя слабым и беспомощным. Я знал, кого сопровождаю, знал, чью жизнь доверили мне, и не что иное, не какой-то там страх или колебание, а именно это осознанное чувство ответственности, реально существующей опасности заставляло меня быть бдительным и осторожным.

Я нарочно избегал тесных, подозрительных улочек вдоль реки. Сторонился и широких оживленных бульваров. Предпочитал обходные, но более безопасные улицы в огромном лабиринте вечернего города. Иногда я оборачивался, но даже не видя товарища, шага не замедлял; и всегда, как только мы выходили на тихую улочку, до меня доносились его чуть слышные шаги. Мы вновь приближались к реке. Предстояло перейти мост — самое опасное место. Я упрекнул себя за то, что забыл предупредить его о необходимости увеличить здесь дистанцию. Но ни в коем случае нельзя было останавливаться. Это могло вызвать подозрение.

«Он сам догадается! — подумал я и ускорил шаг. — Лишь бы удалось перейти мост без приключений, а там, в старых кварталах города, мы будем почти в безопасности».

Дома по обе стороны улицы встречались редко и все они были приземистыми. Темная спина старого каменного моста чернела на фоне серебрившейся воды. Где-то там, в горах, таял снег и бурные потоки воды переполнили узкое и мелкое корыто реки. Здесь каждое местечко было мне хорошо знакомо: поэтому, прежде чем ступить на мост, я внимательно осмотрелся. Ничего подозрительного. Пошел дальше. Волны, налетая на опоры моста, мягко откатывались назад и затем продолжали свой бег вниз, к следующему мосту. Я замедлил шаг, вынул сигарету и, незаметно оглянувшись, закурил. Черный силуэт моего спутника виднелся в конце улицы.

«Перешли! Перешли! — говорил я себе, приближаясь к концу моста, но все же меня не покидала необъяснимая тревога. — Все в порядке, перешли!»

Низкие гранитные перила моста остались позади. Сейчас нужно было повернуть вправо и выйти к темным улочкам на холме. Но именно в этот момент я заметил какие-то тени. Вспыхнули несколько фонариков, и их резкий яркий свет ослепил меня.

Я невольно закрыл глаза руками. Выплюнул сигарету и оглянулся назад. Мой спутник находился на середине моста.

Бежать? Предупредить его об опасности?

Я попятился. Повернул налево, потом направо, рванулся вперед. Нужно было во что бы то ни стало увести преследователей за собой. Мозг работал как автомат, контролирующий каждое мое движение, и в то же время казалось, будто мысли текут медленно, убийственно лениво и выхода из положения мне не найти.

— Стой! Стой! — раздалось со всех концов.

Кольцо тяжелых кованых сапог замкнулось вокруг меня, режущие лучи фонариков ощупывали лицо, одежду.

Я остановился. Подождал, когда они подойдут поближе, и резко побежал назад.

— Держите его! — раздался чей-то властный голос.

Огоньки фонариков двигались за мной следом. Я заметил, как на той стороне моста вспыхнули и погасли огоньки таких же фонариков. Все ясно: мост блокирован. Мы попали в ловушку.

Я замер. Повернулся лицом к преследователям. Подпустил их поближе, а потом побежал вперед, пытаясь прорвать кольцо.

— Стой! — заорал все тот же властный голос и рядом со мной прогремел выстрел.

Несколько человек навалилось на меня. С той стороны бежало еще столько же и их кованые сапоги стучали по брусчатке. Мой спутник, прижавшись к перилам, пропустил их. Мне показалось, что он оглядывается, взвешивая, вернуться или нет? А я отчаянно сопротивлялся, размахивая руками, пытаясь освободиться от озверевших полицейских. Кто-то замахнулся, и я увидел опускающийся на мою голову приклад винтовки. Успел подставить руки, но тупая, страшная боль пронзила плечи и затылок. Я сразу весь обмяк.

Когда черная пелена рассеялась перед глазами, я увидел десяток незнакомых лиц. В конце моста в окружении двух полицейских стоял мой спутник.

— Листовки? — спросил меня обладатель властного голоса и ткнул в лицо нераспечатанные пакеты.

— Старый знакомый! — сказал долговязый в цивильном.

Я узнал его. Он был одним из агентов местной службы безопасности.

«Хорошо, что только листовки нашли! — подумал я, но тут же вздрогнул. — А если обыщут и его?»

Рассеянно посмотрел по сторонам. Наши глаза встретились. Как мне показалось, он был спокоен. Руку из кармана он вынул, но я же знал, что там — мой пистолет, и если они его найдут, то случится непоправимое: об этом я и думать не хотел.

«Его документы в порядке! Его документы в порядке! — лихорадочно повторял я. — Хоть бы его не обыскивали! Я и Дамяну не сказал, что дам ему свой пистолет… И зачем я сделал это, зачем?»

— На этот раз, — сказал полицейский, — тебе не отделаться!

Я молчал. Меня уже арестовывали два раза по подозрению, но из-за отсутствия улик выпускали, награждая несколькими оплеухами.

— На всякий случай, — обратился долговязый к обладателю властного голоса, — и того захватите в качестве свидетеля! Пусть даст показания!

— Здесь, что ли?

— Нет, в полицейском управлении! Ваше удостоверение личности! — обратился он к моему спутнику.

Его не узнали. Не предполагали, что он приедет в наш город, и не узнали.

Долговязый внимательно ознакомился с его удостоверением, потом вернул обратно.

— Я могу быть свободным?

Это он спросил, спокойно, совсем естественно. Хладнокровие вернуло ему силы, гордую непоколебимость и уверенность: несмотря ни на что, они все-таки слабее нас.

— Вам придется пройти в полицейское управление! — мрачно сказал долговязый и посмотрел на часы. — Нам нужны ваши свидетельские показания. Вы же видели, что этого типа мы задержали с листовками?!

Мой спутник кивнул головой.

— Да!

— Лично видели, не так ли?

— Видел! Он даже пытался бежать!

Я слушал его и ликовал.

— Вот и опишете все! — долговязый повернулся к обладателю властного голоса. — Ведите их!

И мы пошли. Два на два. Один пистолет и две воли против двух винтовок и двух трусов.

«Если он подаст мне знак, — думал я, — мы набросимся на них! Но подаст ли он знак? Или предоставит мне право действовать первому!»

Мы шли посередине улицы. Я — между двумя полицейскими с винтовками, мой спутник — несколько в стороне.

«Если побегу, — размышлял я, — они начнут стрелять и он сможет скрыться! Но ведь явка-то рядом, и в таком случае оцепят весь квартал и устроят облаву. Нет, это не годится!»

Мы приближались к полицейскому управлению. Там мне не приходилось бывать, но я знал, где оно находится. В моей голове рождались всевозможные планы побега, но чем дольше мы шли, тем яснее я понимал, что все они так или иначе связаны только с моим собственным освобождением. А дело, ради которого мой спутник прибыл в наш город, требовало, чтобы его появление прошло как можно незаметнее. И энергия, мое неукротимое желание действовать, бежать начали медленно остывать и улетучиваться. А понимал, что в сложившейся обстановке самое разумное — идти в открытый бой. Но стоило нам переступить порог полицейского управления — старого, длинного как конюшня двухэтажного здания, — как вокруг стали собираться любопытные, остервенелые полицейские, и я сразу же пожалел, что слишком долго колебался и бездействовал. Я старался не смотреть на моего спутника, чтобы не выдать нас обоих.

Нас ввели к дежурному. Вокруг яркой лампы роились мухи, обжигая крылышки о раскаленное стекло и громко жужжа. Дежурный, аккуратно разложив на столе листовки, уставился на меня и — неожиданно ударил.

— Не имеете права! — пробормотал я.

— Не имею?

Он ударил еще раз, но полегче. Это был толстый блондин с тонкими усиками и тяжелыми, грубыми руками.

Мой спутник сидел в углу за столом и сосредоточенно писал. Написав пол-листа, он поднял голову:

— Может, достаточно?

— Гм…

Дежурный склонился над листом бумаги. А я подумал, что вот такими же красивыми буквами была написана и первомайская листовка.

— Если вы не против, — вежливо произнес мой спутник, — я могу прочитать!

— Да, да! — сразу же согласился дежурный. — Читай, посмотрим!

Я стал слушать. В начале подробно описывались дата и время моего ареста. Затем он стал добросовестно читать своим низким голосом о том, что на старом мосту был пойман и заподозрен в распространении листовок молодой человек. Служебные лица показали их ему как вещественное доказательство. В достоверности всего вышесказанного он, естественно, подписывается.

Мне все стало ясно. Его показания не только вводили в заблуждение полицейских. Ссылаясь на них, я мог отрицать, что у меня были листовки. Он описал не то, что видел, а то, что ему говорил полицейский на мосту.

«Никаких листовок у меня не было! — решил я. — Они мне нарочно их подбросили, чтобы арестовать!» Я представил себе, как будет ошеломлен следователь, радовался сообразительности моего спутника и с нетерпением ожидал, когда же его наконец отпустят.

— Достаточно? — снова спросил он.

— Ммм, да!

Дежурный положил листок на стол и разгладил его своей большущей ладонью. Выглядел он хмуро.

— Подпишитесь!

— Пожалуйста!

Мой спутник наклонился и, обмакнув ручку в облупленную чернильницу, подписал показания неимоверно закрученной и неразборчивой подписью.

— Прошу!

— Так…

— Насколько я понял, от меня требовалось именно это!

Дежурный посмотрел на стоящих у двери конвоиров. Явно ему не хотелось отпускать моего спутника. Мне стало не по себе от одной этой мысли. Ведь если его задержат, хотя бы на одну ночь, все, наверное, провалится.

— Да, — все еще колеблясь, сказал дежурный. — Но оставьте свое удостоверение личности! Чтобы знать, где вас найти, если понадобится!

— Хорошо! Адрес я свой указал, но как хотите…

Он достал бумажник, вынул удостоверение и подал его дежурному. Тот внимательно посмотрел на фотографию, потом на владельца документа и, удостоверившись в абсолютном сходстве, прочитал фамилию, медленно шевеля губами. А фамилия, и адрес, разумеется, были вымышленными.

— На мосту его проверили! — раздался голос одного из конвоиров.

И мне захотелось расцеловать его.

— Так! — облегченно вздохнул дежурный и положил удостоверение личности рядом с листовками и показаниями. — Вы свободны! А этого в камеру! В одиночку!

Направляясь к двери, я встретил взгляд моего спутника. В его глазах я прочитал: «Держись!» Потом, уже в тесной и темной камере подвала управления, я услышал шаги по коридору, который как раз находился надо мной, — они удалялись и наконец затихли.

Я бросился на голые, грязные нары, охваченный буйной радостью от того, что нам так легко удалось обвести вокруг пальца полицейских. Очевидно, в городе не знали, кого я сопровождал, даже не подозревали, кого они, уже держа в руках, упустили. И мне представлялась наша новая встреча, я видел себя свободным. За листовки мне, конечно, попадет, но это было ничто по сравнению с тем, что я уже сделал — помог товарищу вырваться из ловушки! Наверное, и Дамян не погладит меня по головке, но ведь мы все-таки отделались от них, избежали самого страшного!

Я поднялся и подошел к окошку с решеткой, выходящему во двор полицейского управления, стал глубоко вдыхать свежий весенний воздух. А там, вдалеке, над высокими черными горами висело ночное небо, усыпанное яркими звездами.

«Ну, а если бы его обыскали?» — спрашивал я себя и вздрагивал от одной этой мысли. Но тут же успокаивался: мой спутник знает адрес явки, наверное, он уже там и рассказывает о случившемся. И мне стало приятно от того, что мои товарищи по борьбе узнают, где я, и вся наша несокрушимая, невидимая и неуловимая организация вновь поведет борьбу.

Надо еще раз спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. У меня была только одна возможность: отрицать, что при мне были листовки. В этом я мог ссылаться и на свидетельские показания, хотя знал, что мое поведение взбесит фашистов и они вволю отыграются на мне. Но иного выхода не было. Только так я мог отвлечь их внимание от Дамяна, подпольной типографии, от подготовки к Первомаю.

«Лучше отрицать все, чем признать хотя бы самую малость!» — думал я.

Как ни крути, но мне нужно было выдержать!

Я вымеривал камеру шагами — четыре шага к двери, четыре обратно, к окошку — и думал! Время шло медленно. Мерцающий свет лампы под потолком усилился, сонная тишина царила над городом. Я был спокоен, уверен в себе, но где-то там, в глубине души, затаилась тревога. Я знал, что находясь под арестом, в руках жестоких и коварных врагов, ни в коем случае нельзя расслабляться…

Разбудил меня топот кованых сапог. Еще до того, как открыть глаза, я видел их во сне: они били, топтали меня, мое лицо превратилось в кровавую рану. После такого сна я был злым, напряженным.

Утром меня повели к начальнику. Это был грузный, с откормленным и гладко выбритым лицом мужчина, которому очень шел мундир. Мягкое адамово яблоко начальника как бы почивало на жестком голубоватом воротничке.

— Садись, садись, молодой человек! — любезно пригласил он.

На столе перед ним лежали листовки, свидетельские показания и удостоверение личности моего спутника.

— Листовки, а?

Я молчал.

— Испытанная тактика.

Начальник украдкой взглянул на электрические часы на стене, нетерпеливо потер белые, ухоженные руки. Не знаю почему, но мне запомнился золотистый металлический браслет часов, как чешуйчатая змея обвивавший его безволосую кисть руки. Может быть потому, что именно в этот миг я подумал: он ждет кого-то.

— Ты наш старый знакомый, — вздохнул начальник, — и я дам тебе один совет!

Реагировать? Протестовать против моего ареста?

— Бессмысленно! — тихо сказал начальник. — Любое упрямство бессмысленно! Твое положение незавидное. Выкладывай, что знаешь, может, хоть шкуру спасешь!

В коридоре послышались шаги. Начальник одернул синий китель, выставил грудь вперед. Я слегка заволновался.

Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно вошел мужчина с лысеющей головой и лютыми серыми глазами. Начальник вытянулся по стойке смирно. Лысый небрежно подал ему руку и уставился на меня. Я также поднялся, чтобы выразить уважение представителю власти и заодно протест против моего необоснованного ареста.

— Этот, что ли?

— Так точно! Вот! — начальник разложил на столе листовки, пальцем коснулся показаний и удостоверения личности.

Лысый взял удостоверение. Его лютые глаза так и впялились в фотографию.

— Это у него нашли? — спросил он неестественно тихо и зловеще.

— Нет, это удостоверение свидетеля, давшего показания!

Голова лысого дернулась, его тощие скулы зарумянились.

— Приведите его! — приказал он. — Немедленно!

Я понял: лысый знал моего спутника и наверное был большой шишкой, если начальник так трепетал перед ним. Тучи сгущались.

Начальник наклонился и что-то прошептал лысому на ухо. Тот стал медленно краснеть и наливаться страшным гневом.

— Сволочи! — пропищал он. — Сволочи!

Потом резко подошел ко мне.

— Говори! — заорал он мне в лицо. — Говори, где он?

— Кто, господин начальник? — повернулся я к офицеру в мундире с самым невинным и отчаянным выражением лица.

Тот смотрел ошеломленно.

— Говори! Говори немедленно! — бесился, задыхался в злобе лысый.

— Не знаю, откуда я могу знать!

— В удостоверении, — тихо произнес начальник в мундире, — адрес его имеется!

Лысый подскочил, как ошпаренный. Я ликовал. Я был готов слушать милую и ласковую ругань, которая лишь поддержала бы меня в предстоящие страшные дни и ночи. Теперь я был абсолютно уверен: мой спутник на свободе, но полиция не остановится ни перед чем, лишь бы через меня добраться до него. Бессмысленна была любая дальнейшая игра в прятки. Мы знали карты друг друга: поединок пошел в открытую!

Ночью такого поворота событий я не предвидел. Но независимо от этого, выход был один и тот же.

Лысый сумел овладеть своей яростью, оставив глупого начальника в покое. Смерив меня взглядом с ног до головы, заскрипел зубами:

— Заговоришь!

Я улыбнулся.

Мы оба хорошо понимали, что я не признаюсь ни в чем. Он уставился на меня немигающим взглядом, а начальник облизывал свои высохшие губы.

— Заговоришь! — гневно повторил лысый.

И я ощутил в желудке какую-то холодную пустоту, осознал, что все кончено, но продолжал улыбаться. Лысый пришел в ярость, подозрительное, апоплексическое красное пятно залило его смуглое лицо.

— Уберите его! — глаза лысого стали стеклянными. — Пока не заговорит! Пока не признается!

Меня увели. Там, впереди, начинался путь моей мучительной смерти, путь, который я сам себе выбрал. Я гордо поднял голову. А вокруг было тихо и страшно, как в могиле.

Перевод В. Жукивского.