Берег сильных

ТРИ ВСТРЕЧИ

Я с трудом вспоминаю то далекое лето и вряд ли бы вспомнил о нем, если бы не Веска. Меня отправили на лето к знакомым в деревню. Заботились обо мне, как о писаном яйце, и я не успевал выпачкать руки и проголодаться. Старая хозяйка, бабушка Мира, купала меня за домом в корыте, я был таким маленьким, что не стеснялся ее, но вечером, перед сном, когда молодая невестка приходила за лампой, я натягивал на себя одеяло и с нетерпением ждал, когда она тихонько подойдет ко мне, укроет и, как всегда, поцелует в лоб.

Днем я вволю гулял по сельским просторам, швырял камнями в лягушек на речных отмелях и возвращался на ровную поляну, где уже много дней в облаке золотистой мякины устало шумела молотилка. Я любил смотреть, как подают наверх тяжелые снопы, как исчезают они в зеве молотилки, любил слушать, как протяжно затягивают песни девушки, как замирают их песни в знойном просторе шири, любил ворошить руками теплое зерно, которое медовой струей текло по желобу в белые меры.

В стороне, там, где привязывали телеги, на которых перевозили снопы с поля, собиралась на отдых молодежь. Допоздна слышались ее веселые голоса и шутки. Там девушки снимали с голов белые платки и открывали запыленные лица, там впервые увидел я Веску. Кто-то толкнул меня к ней и сказал:

— Веска, познакомься с этим горожанином, может, вы встречались с ним в Софии!

Несмело шагнув, я протянул руку, как это делали взрослые. Передо мной, на боковой загородке телеги, сидела девушка с каким-то необычным, поблекшим лицом и живыми, зеленоватыми глазами, которые пробежали по мне быстро и внимательно. Вокруг стояло несколько парней, потных и растрепанных, в рубахах нараспашку, с загоревшими шеями.

— С горожанином? Уж не стало ли наше село курортом? — шутливо спросила Веска, и я с удивлением заметил, что ее белые мелкие зубы с одной стороны сразу кончаются и начинаются другие, словно чужие, металлические зубы.

— Чего уставился? — засмеялась Веска и ущипнула меня за щеку. — Поди сюда, сядь-ка со мной, соскучилась я по городу!

Я пристроился на загородке рядом с ней, она обняла меня за плечи голой рукой и прижала к себе. Парни спрашивали ее о чем-то, она им отвечала резко, заставляла краснеть, а сама смеялась сдержанно, не разжимая губ, когда же смеялась громко, то ладонью прикрывала ту сторону рта, где холодно блестели чужие, металлические зубы. Я чувствовал тепло ее потного тела, слушал, как она говорит, как каждый раз перекатывает во рту, словно маленький орешек, букву «р», и был бесконечно счастлив и доволен.

Со стороны молотилки послышался женский голос:

— Веска, Веска, ну где же ты…

Веска живо вскочила. Низко опустила на лоб платок, взяла с телеги вилы и тихо сказала мне:

— Ты подожди меня, я опять приду!

Я молча кивнул головой. Парни разошлись. Веска исчезла в пыли дороги к молотилке, и я напрасно старался распознать ее среди других женщин. Я ждал ее. Боялся отойти от телеги. Солнце зашло, укатилось куда-то на край земли, и все небо засинело, как чистая и глубокая речная заводь. Шум молотилки отдавал в ушах, настраивал на мечты о битвах и героях. Стало смеркаться, когда впереди показалось несколько женщин. Одна из них отделилась. Это была Веска.

— Ты еще здесь? — удивилась она, но не улыбнулась, а провела ладонью по уставшему лицу. — Думала, что раньше кончим…

— Ведь ты просила подождать! — робко оправдывался я.

— Ох, ты! — воскликнула Веска. — Тебя, наверно, будут ругать дома. Ну ладно, проводи меня тогда!

Я тут же вскочил, Веска взяла меня за руку, и мы медленно пошли по пыльной дороге. Не помню, о чем говорили. Помню только тихий гортанный голос Вески, помню, как я крепко сжимал ее маленькую, стертую ладонь. Она проводила меня до самого дома, в этот вечер все удивлялись, что я так много говорил и фокусничал. Мне хотелось видеть всех веселыми и радостными. А когда я лег спать и невестка пришла за лампой, то не выдержал, обвил руками ее шею и прошептал на ухо:

— Вена, я забыл передать тебе привет от Вески, вы с ней учились когда-то!

— От Вески? — удивилась невестка. — Я только что видела ее у колодца, но она ничего не сказала мне.

— А мне сказала! — упорно врал я.

Я долго не мог заснуть. Ворочался в кровати, перед глазами стояло Вескино лицо, мне слышался ее мягкий шепот: «Ну ладно, проводи меня!»

Утром я снова пошел к молотилке. Сел у необмолоченных копен и стал ждать Веску. Она и в самом деле пришла, посидела немного и снова исчезла в золотистом облаке, который окутывал копны, машины и людей.

Я стал встречаться в Веской каждый день, привык к ней и полюбил ее. Любил ее так, как любят дети. Вечером выходил прогуляться по главной улице, пробирался между взрослыми и, отыскав Веску, хватал ее за руку. Она смеялась и обнимала меня перед всеми, а я млел в ее объятиях. Мне казалось, взошел долгий, безоблачный день, наполнявший мое сердце только радостью и восторгом. Но счастье мое быстро померкло, когда я узнал, что отпуск у Вески кончился и она уезжает в город, на фабрику, где работала.

— Останься! — попросил я ее вечером. — Останься еще немного и вместе поедем автобусом.

— Но как, как я останусь, меня же уволят! — смеялась невесело Веска и ерошила пальцами мои выгоревшие на солнце волосы.

Иногда за мной приходила Вена, она тихо разговаривала с Веской, а я молча шел рядом с ними. Как-то после обеда бабушка Мира решила подзадорить меня:

— Кончилась ваша любовь, уезжает завтра Веска!

И, вздохнув, добавила:

— Трудно живется ей, много детей нарожала ее мать, не могут прокормиться землей.

Я онемел. Сердце мое словно остановилось. Уезжает! Почему не сказала мне об этом? Почему не хочет проститься? Бросился искать ее. Обошел молотилку, сады, ходил даже на нивы. Но нигде ее не было.

Вечером, наскоро перекусив, я пошел к Веске.

— Она только что ушла за водой! — сказала певуче ее мать, сгорбленная, маленькая женщина в черной одежде, с темным, сморщенным лицом.

Я побежал за Веской. Сердце готово было выскочить из груди, а в голове крутилась одна мысль: увидеть Веску, увидеть еще разок, перед отъездом! Я нашел ее у колодца. Она набрала воды и шла мне навстречу, легко покачиваясь. Я бросился к ней, она едва удержала коромысло с медными котелками, из которых выплеснулась вода.

— Ты пришел проводить меня, да? — спрашивала Веска, и теплое ее дыханье кружило мне голову.

— Да, проводить, проводить! — повторял я возбужденно.

— Подожди-ка тогда, возьми вот!

Она вынула из одного котелка букетик нежных полевых цветов и засунула его в карман моей рубашки. С тех пор много цветов дарил я сам, много цветов дарили мне, но этих первых девичьих цветов никогда не забуду.

Я проводил Веску до самого ее дома и долго стоял в тени шелковиц с другой стороны, всматриваясь в неясный свет окон.

Утром Веска уехала. Больше я ее не видел. Напрасно бабушка Мира посылала меня в поле, напрасно готовила вкусные кушанья и квасила жирное молоко в глубоких глиняных горшках. Напрасно, мне ничего уже не нравилось, я заскучал по дому, по маме и вскоре уехал. Когда тяжелый автобус тронулся, а бабушка Мира и вся ее семья замахали мне руками на прощанье, я почувствовал, как по моему обгоревшему на солнце лицу скатились две слезы. Я сунул руку в корзину с вещами и всю дорогу сжимал букетик цветов, который подарила мне Веска.

Приехав домой, первым делом я спрятал высохшие цветочки между страницами старых детских книжек. Я думал о Веске и надеялся отыскать ее. Мечтал, как передо мной распахнутся мрачные ворота ее фабрики, и я, подобно сказочному герою, выведу оттуда Веску. Но с каждым днем ее образ все больше бледнел, мной завладевали новые мысли, в голове рождались новые мечты, и когда подошло время снова идти в школу, я совсем позабыл о ней. А Веска жила недалеко от нас. Наша улица выходила в старый промышленный квартал города, моими сверстниками были дети фабричных рабочих, ремесленников и мелких служащих. Где-то там, на соседних пыльных улицах, жила и Веска…

Прошло несколько лет. Бесследно исчезли цветочки из моих книг. Я повзрослел, серьезнее стали и наши игры на улицах. Больше всего мы любили играть в воров и полицейских. Половина из нас были ворами, прятались по чердакам, подвалам и сараям. Другие, полицейские, считали до ста с закрытыми глазами и шли искать нас. Я слыл мастером по части прятаться. Случалось, уже кончали играть, а меня все не могли найти. До сих пор, проходя по улицам моего детства, я вспоминаю ветошь сараев, рассохшиеся кадушки и продырявленные чемоданы в подвалах, которые воспринимались тогда столь романтично.

Вот мы закончили первый класс гимназии. Скинули с себя черные куртки, разулись и снова почувствовали себя свободными и счастливыми. По целым дням играли на улице. Я давно забыл то лето в деревне, когда встретил Веску и никогда не думал, что встречу ее снова.

Вечерами, устав от игры, мы собирались у одного из уличных столбов, рассказывали страшные истории, фантазировали и придирчиво спорили по самым разным вопросам. Матери сидели на деревянных скамейках перед домами, вязали и ждали, когда вернутся с работы наши отцы.

Однажды — дело было к вечеру — из глубины улицы послышался глухой шум. Мы замолчали, прислушались. Что бы там не случилось, мы с нашим разгоряченным воображением были готовы ко всему. А шум становился все тревожнее. Из темноты улицы доносились приглушенные крики, свист, топот ног многих людей. Вдруг из тени ближних домов выскочила женщина в темной одежде. Перебежала улицу рядом с нами, толкнула, как слепая, одну из дверей и исчезла за ней. Мы успели заметить только ее искаженное от страха молодое лицо. И тут же догадались, что гнались за ней! «Или воровка или политическая», — подумали мы одно и то же. Нас позвали матери, поспешив разойтись по домам. Улица опустела. Шум подкатывал все ближе как мутная волна. Мы стояли под уличным фонарем и с волнением смотрели на дверь, за которой исчезла незнакомая женщина. Не успели опомниться как по тротуару застучали копыта, нас обдал теплый животный запах. Два конных полицейских чуть было не налетели на нас, едва удержав вздыбленных лошадей.

— Видали ее? Куда она делась? — спросил один из полицейских, наклонившись к нам.

Мне стало страшно. Лошади вставали на дыбы, грозно скалясь и изворачиваясь, норовя укусить всадников за сапоги.

Один из нас, не помню кто, показал рукой в конец улицы.

— Туда, туда побежала!

Полицейские тяжело припустили в указанном направлении, а мы разбежались, чтобы нас не настигла толпа, в которой, наверное, были пешие жандармы. Может быть, женщина была воровкой и нужно было выдать ее! Но страх и всеобщее на нашей улице презрение к полицейским оказались сильнее презрения к ворам. Нам легче было понять воров.

Я заспешил домой. Но какое-то необъяснимое чувство и жажда приключений заставили меня повернуть к соседнему дому, в котором скрылась незнакомка. Я знал как свои пять пальцев все здешние дворы, заборы и чердаки. Перепрыгнув через два деревянных забора, я пробирался по саду, чтобы меня не заметили хозяева, и оказался за дверью, в которую вошла женщина. Огляделся. В доме было тихо. Съемщица недавно вышла со своей дочерью. В глубине двора находился старый, заброшенный гараж, заваленный поломанной мебелью и непотребными частями машин. В одном углу этого гаража мы устроили убежище. Скамейкой нам служило прогнувшееся кожаное сиденье машины; какие только дерзновенные мечты не рождались у меня на этом сиденье с ржавыми пружинами! Гараж был удобным убежищем, потому что позади находилась узкая дубовая дверь, ведущая во двор к одному из моих сверстников, незаменимому другу в играх и тайнах.

Я решил найти женщину, узнать, за что ее преследовали, и помочь ей бежать. Прежде всего я спустился в подвал, пробравшись туда через сломанные решетки окна. Обшарил все вокруг, щупал руками даже пустую бочку для капусты. Никого не было. Вышел на улицу. За забором бежали люди, слышались голоса, и весь этот шум словно натыкался на резкие полицейские свистки.

На задвижке широкой двустворчатой двери гаража висел огромный замок. Легко ступив на него, я бесшумно, как кошка, пролез через узкую щель над дверью. Закрыл глаза, чтобы привыкнуть к темноте, и ясно услышал отрывистое биенье сердца. Пошел к нашему сиденью и вдруг почувствовал дрожь по спине. Кто-то следил за мной. Я одеревенел от страха и тут же увидел блеск круглых, как стеклянные шарики, глаз, устремленных на меня.

— Не кричи, не кричи! — услышал я тихий, полный мольбы и угрозы шепот женщины.

Я шагнул было к ней, но тот же шепот остановил меня.

— Стой, кто тебя послал?

Словно молния заслепила мне глаза, растрясла всего, и неведомое волнение сковало дыхание. «Веска, Веска!» — запело в душе и к горлу подступил комок. Я узнал ее. Узнал по голосу, по тому, как она перекатывала во рту букву «р».

— Это я, я! — наконец промолвил я, взволнованный от радости, охваченный воспоминанием того забытого лета в селе.

— Иди сюда! — тихо позвала меня Веска.

Я приблизился к ней. Она стояла на коленях за пробитым баком, и в темноте я ясно видел у нее в руках маленький блестящий револьвер. Мне хотелось назвать ее по имени, сказать, кто я, но вместо этого повернулся к ней и прошептал:

— Там есть дверь, в соседний двор!

Веска кивнула:

— Ясно!

В это время шум на улице усилился, наружная дверь с треском открылась и несколько пар подкованных сапог застучали по плиткам двора.

— Идут! — испуганно промолвил я.

Во дворе послышались грубые мужские голоса. Я не мог унять дрожь и бормотал что-то несвязанное. Веска тяжело дышала.

— Молчи, молчи! — шептала она чуть слышно мне на ухо.

Шаги остановились перед дверью гаража.

Кто-то снял замок, бросил его наземь и поддал ногой. Я в страхе икнул и тотчас почувствовал на губах Вескину крепкую ладонь. Я стиснул зубы и закрыл глаза.

Сколько времени мы так стояли?!

Не знаю. Когда я опомнился, на дворе было тихо. Шум на улице удалялся. Во рту у меня скопилась кровь, и я сплюнул. Облизал языком губы и понял, что это не моя кровь. Со страху я прокусил Вескину ладонь, и ее кровь текла мне в рот. Она напряженно прислушивалась в темноте и, когда шум на улице совсем стих, сказала мне с легкой усмешкой:

— Испугался? Кусаешься как зверек! Поранил мне руку!

Я покраснел. Мне стало стыдно за свое малодушие.

— Что молчишь-то? — тихо спросила Веска, потом вдруг легко засмеялась, пошлепала меня по щеке и весело добавила: — Герой! Ты пришел показать мне дверь?

Я молча кивнул.

— Ну тогда покажи мне ее!

Она не узнала меня. Но и мне уже не хотелось называть себя. Я проводил ее к двери, приподнял засов. Жалобно скрипнули ржавые петли.

— Куда она выводит?

— На другую улицу!

— Ты молчи, никому ничего не говори, понял?

— Понял!

Сердце мое едва билось, от напряжения я ослабел, мне было грустно.

— Ну прощай!

— Прощай!

Веска пробежала по двору, пригнулась, осмотрела улицу и вышла. Мне хотелось крикнуть ей вслед: «Веска! Веска!» Но я не мог. Я с трудом дотащился до сиденья и свалился на него. Мне казалось, что я повзрослел и много пережил.

Домой я вернулся поздно. Мать сказала мне, что полиция разыскивала подпольщицу. Я молчал как ни в чем не бывало. А так хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной, чтобы полегчало на душе. Но я устоял, глубоко затаив в сердце пережитое.

Вскоре я понял, что говорить о подпольщиках опасно, и навсегда простился с мыслью поразить товарищей своим приключением. Я возмужал. И вряд ли бы вспомнил когда-нибудь о Веске, если бы не недавняя поездка в село.

Я сидел на последнем сиденье автобуса и, как зачарованный, любовался зеленой ширью, обрамленной синим венком гор. Опять стояла пора молотьбы, только что прошел дождь. Подобно тому как буйно растет трава после дождя под ласковыми лучами солнца, так и во мне — от дороги или от чего другого — поднималось томление по далекому детству.

В городе, когда до Вескиного села осталось рукой подать, автобус сделал остановку. Вместе с другими пассажирами вышел поразмяться и я. Свернул на главную улицу, прогулялся под шелестящей листвой каштанов, окружавших зеленым поясом узкую площадь. Было тихо, как после дождя, с неба опускалась та же прохладная тишина, и шум маленького городка тонул в мокрых просторах вокруг. Я жадно дышал свежим воздухом, который живительным током пронизывал все тело. На улице показалась женщина, одетая в серый строгий костюм. Я взглянул на нее и вздрогнул. Сердце мое сжалось, горло пересохло.

Веска! Встреча была столь неожиданной, что я повернулся к ней всем телом и порывисто поднял обе руки.

— Веска! — хрипло позвал я ее по имени. — Веска!

Она остановилась на тротуаре и удивленно посмотрела на меня. Лицо ее было все таким же поблекшим, в черных прядях волос проглядывали серебристые нити, а глаза, слегка выпуклые и дерзкие, смотрели как прежде.

— В чем дело? — спросила она строго, холодным голосом, но спустя мгновенье, видимо, узнала меня, лицо ее оживилось, и она схватила меня за руки.

— Это ты! Ты…

Веска говорила, щурилась, и ее щеки заливал нежный румянец.

А я словно онемел, не в силах унять биенье сердца и не веря своим глазам, не веря, что Веска, о которой я грезил много дней и вечеров, сейчас вот здесь, передо мной.

Понемногу я успокоился. Стал расспрашивать Веску, оказалось, что она работает в окружном центре и приехала сюда на несколько дней.

— А заехать в село все не остается времени! — вздохнула она.

Мы вспомнили то далекое лето, вспомнили бабушку Миру, букетик нежных цветов, и Вескино лицо смягчилось.

— Когда это было, когда! — живо воскликнула она, но глаза ее погрустнели, видно было, что ей тяжело вспоминать о том времени.

Я вслушался в ее голос. Она уже не выговаривала так мило букву «р», не улыбалась так весело и непринужденно, как прежде. Тонкие губы были сжаты, в уголках рта появились морщинки.

Я смотрел на нее и думал, стоит ли ворошить пепел тлеющих подобно уголькам хороших и плохих воспоминаний! Понимал, что не стоит, и поэтому ничего не сказал о случае в гараже на нашей улице, не сказал Веске, что тем мальчиком, которого она, быть может, тоже не забыла, был я…

На соседней улице шофер автобуса несколько раз нажал клаксон, призывая пассажиров возвращаться.

— Вам пора трогаться! — улыбнулась Веска и протянула руку. — До свидания!

— До свидания! — прошептал я и опустил голову, стараясь скрыть мгновенную дрожь, пробежавшую по лицу.

Я вошел в автобус и сел на свое место. Не заметил, как подъехали к селу. Прежде чем пойти к бабушке Мире, я свернул в поле и до захода солнца бродил по мягким, мокрым от дождя тропинкам, по которым мы ходили с Веской. На душе у меня было и спокойно, и хорошо, и немного грустно, как бывает в поле летом, в сумерках, когда гаснет день.

Перевод В. Поповой.