Берегиня

Глава 1 В котле Чура

Тысячи дружинников ночью пришли в китежский кремль из Святовитовых казарм. Полки с факелами выстроились на мощёной Сварожьей площади перед трёхэтажным дворцовым теремом. Резной дворец Прибогини – одно из чудес Поднебесья, о котором складывались сказы, и все ходоки из всех Западных Городов дивились на его красоту. Фундамент дворцового терема украшался узорами из серебряных чешуек. От фундамента на все три этажа вверх по фасаду рос великий Дуб-Стародуб. В корни дуба вгрызался серебряный змей. Над змеем сидели русалки, трудились люди, ходили и бегали разные звери: медведи на задних лапах, волки на охоте, круторогие быки и олени с гордыми шеями. Рога оленей доставали до самого третьего этажа, где висел балкон с балясинами и скульптурами. Слева балкон сторожила печальная птица Сирин, справа пела славу солнечная Алконост. Вместо крыши над балконом раскинул могучие крылья орёл – сам Род-Вседержитель. На вершине терема сверкало золотое солнце с извилистыми лучами и серебряная луна. Фигурки чеканных птиц прятались в ветвях дуба. В игре теней и зарева от факелов, птицы и звери оживали и словно тянулись к балкону, на который вышла чинная процессия из думцев-советников и волхвов Верховоды.

Но среди всех на балконе горделиво и властно стояла женщина в приталенном белом платье. Голову её укрывал платок, на челе серебрился венец с чеканными колтами – сама Берегиня, потомок Светлых Богов, чудесная золотая рыбица из китежского озера и Владычица Поднебесья.

Хотя многие видели Берегиню лишь издали, всего одной маленькой белой фигуркой среди толпы на балконе, но полки тут же грянули дружным приветственным рёвом, и никто больше не мог отвести глаз.

Чуть только приветственный клич утих, над толпой разлился серебряный голос Владычицы.

– Гой вам, Родные! – возгласила она, и в ответ грянули тысячи откликов.

– Воины Перуновы, защитники Веры Исконной, внуки Даждьбожьи, сыны Поднебесья, призвала я вас в минуту суровую и обращаюсь к вам, будто к детям родным, ибо как мать люблю вас и прошу защитить Поднебесье, постоять за всю Землю Родную! – голос лился из громкоговорителей во все концы площади, хотя многим казалось, что сила речи Берегини чудесная и охватывает полки сама по себе.

– Слава Перуну Огнекудрому, кой стрелы на врагов мечет, а верных ведёт по стезе. Он воинам и честь, и суд, и милостив, и всеправеден! К Перуну ныне взываем, ибо идёт враг на нас. Возьмём мечи и воспрянем, пойдём на смерть, перед очами Громовержца прославимся! – Берегиню прервал одобрительный крик дружины. Только всё стихло, как она повела дальше. – Не с запада горе идёт, живёт оно на востоке, откуда Ярило и Хорс поднимаются, вызрело наше Горе за Кривдой-рекой, да под крестами, да за каменными стенами! Родной люд Горе крестит огнём, рясами чёрными заморачивает, Богов наших на землю свергает и капища наши жжёт, ибо одному богу хочет всех подчинить, в рабство ему отдать и на колени поставить. Возле стен Горя нашего лес стоит, в лесу под землёй горшее Горе сидит, да на людей ножи точит, волчьи зубы оскалило, крови нашей желает и плоть нашу съесть. Но, не бойтесь, воины мои, ибо скажем врагам: «Исчезните, как тьма после Сурьи!», и Перун поразит их! Задрожат упыри с крестианцами и побегут от нас словно тени, ибо вы и есть удар Перуна, его пламенная Перуница! Не будет чудовищ на нашей земле! Не будет Единого Бога, а иных Множество, поскольку Бог есть Един и Множествен. Не разделит никто сего Множества, и пусть не твердит, будто имеем Богов ложных много!

В этот раз полки хоть и грянули рёвом, но вовсе не так азартно. Берегиня обращалась к воинам, а не к волхвам, и, хотя слова Владычицы были святы и рождали в сердцах дружинников Радость, говорить с полками следовало попроще.

Уловив настроение дружины, Берегиня тут же поведала им о том, зачем собрано воинство, ради чего этой ночью отдавался приказ вывести из ангаров и построить тяжёлую бронетехнику в маршевые колонны, а из казарм поднять по тревоге ещё несколько тысяч таких же дружинников, которые не стояли в кремле с факелами, а готовились к боевому походу прямо сейчас.

Каждый, кто слушает Прибогиню на площади, донесёт её слово товарищам – хотя бы в общих чертах, может где-то и вовсе соврёт, и переврёт услышанное на площади, но будет рад уверять, что видел Матушку своими глазами, и что мудра она и знает Богов, ибо не только им служит, но и сама близка к Сварге.

– Услышьте же меня, внуки Даждьбожьи! Услышьте же меня, как слышали Предки Птицу Вещую, от самих Богов посланную! Монастырь на нас войско собрал и в поход идти хочет, переправы через Кривду налаживает и по Аручу, Чуди и Таврите ударит, дабы богатства земли нашей отнять, силой в веру чёрную обратить, Предков наших попрать, и вырвать древо Рода с корнями!

Площадь негодующе загудела, зазвучали угрозы на подлость восточных соседей. Монастырь давно был известен в Поднебесье как нечистая на руку община. Проповедники иноверцев, несмотря на запреты, переходили по мостам через Кривду и нарочно учили местный народ Единобожию, ратники Монастыря нападали на конвои ясаков, устраивали поджоги и диверсии в Поднебесье, торговцы крещёные привозили золотые монеты на рынок Дома и в Кроду, чем вытесняли китежское серебро. И вот теперь Прибогиня говорила дружинникам, как крестианцы задумали вероломно напасть на Поднебесье, и призывала собираться на бой. Все силы шести городов объединялись против Единобожцев, и это – не просто война, а священный долг каждого по защите традиции Родной Земли.

– Крестианцы рекут много разного, да всё выходит у них ложно, картаво, срамно и безумно! «Язычниками» – нас называют, хотя сами в цари себе Навьего Волка поставили, и он у них правит, что зверь рычит, и что ни слово от них, то ложью и ядом пропитано! Учат оружия в руки не брать, а сами войско собрали, учат людей прощать, а сами предателей супротив нас наготовили. Знать хотят крестианцы в чём Родные люди слабы! Да не узнают того, ибо мы – Богов внуки! Мы – Родичи, и Род с Рожаницами держат нас в Сердце отеческом и хранят от врагов. В трудное время отринем страх и пойдём умирать за Род! Сколько праха на земле, столько и воинов Сварожьих к нам на подмогу из Прави сойдёт, и дед наш Даждьбог во главе с ними будет! Кого же мы не поборем да не осилим? Нет такого и вовсе! Так вставайте роды за родами, идите полки за полками, бейтесь за себя на земле нашей! Земля наша нам и принадлежит, и никогда другим! И не страшитесь врагов хитрых и испытаний тяжких, ибо враг хитрый – ум ваш проверит, а испытания тяжкие – стойких укрепят!

На последний словах Берегиня вскинула обе руки, будто белая птица над своими птенцами, и дружинники грянули боевым кличем, факелы взметнулись вверх, и долго не стихал гул, так что каждый советник и каждый волхв на балконе затрепетали. Великая сила расплескалась на площади, но это лишь малая часть готовых следовать воле Владычицы воинов. Всего четыре года понадобилось Прибогине, чтобы они полюбили её и стали верны. Наверное, не было в Китеже человека, кто мог дурно сказать, или плохо подумать о Берегине, хранительнице волшебного озера, чаровнице Макоши, хозяйке земли Поднебесной.

Но это была ещё не вся мудрость, какой она желала наставить своё храброе войско. Когда гомон утих, Берегиня с печалью сказала:

– Не так страшен враг Монастырский, как союзник его – противник всего рода людского. Крестианцы сговорились с Волками подземными, заключили союз с силами Марьими, с Навью сошлись!

Тут по полкам прошёл такой ропот, что казалось сама земля вздрогнула. Союз крестианцев и Нави против Поднебесья выглядел дикостью даже для самых опытных воинов. Дружинники впали в негодование, пришлось долго ждать, пока они успокоятся и громкоговорители снова завладеют вниманием полков.

– Предсказано от старых времён, что должны роды наши сойтись и создать державу великую! – прорекла Берегиня. – Крестианцы страшатся, что Поднебесье крепче них станет, потому с Навью договор на крови заключили, чтобы вместе с Волками подземными на Поднебесье пойти и разграбить нас, и поджечь, и кровью нашей землю залить, а добро, жён и детей ваших поровну меж собой поделить: кого под землю свести, а кого под крест!

И снова гневные возгласы, и снова Берегине пришлось подождать пока все уймутся. Владычица подняла ладони, указывая, что будет говорить дальше, и дружина понемногу затихла.

– Люди Родные с Мареной не знаются, ибо за то будут отлучены от Рода! Крестианцы же о том знать не ведают и правильно никогда не рассудят! Значит, лгут уста их, про добро говорят, но всякому среди людей Родных ведомо, что добро не от слова к слову, а от сердца к сердцу даётся! И коли сердце велит, так и делай верно! Не влит сердце с Навью идти – не иди за ней! А велит твоя подлость с упырями дружить, так добром сердечным не прикрывайся! Или не Боги Родные к нам через сердце взывают? Не убоимся мы волколаков подземных, ибо Правь с нами, а Навь не имеет силы против нас! По велению сердца идём мы на Монастырь, значит Боги взывают к нам огнём и железом усмирить крестианцев, встать по оба берега Кривды и навеки веков защитить Землю Родную! На Навь идём, на Монастырь поднимаемся, внуки Даждьбожьи!

Отзвуки её речи утонули в восторженном рёве, кто-то тут же завёл гимн Перуна:

ВО БУРЕ, ВО ГРОМЕ,

ВО НОЩИ, ВО ЗОРЕ,

РАТАЮ ПЕРУНЕ,

СТЕЗИ ВЫШНИ ТОРИ!

ВО БОЕ, ВО СЕЧЕ,

ВО ГЛАВЫ, ВО ПЛЕЧИ,

РАТАЮ ПЕРУНЕ,

МОЛОНИИ МЕЧИ!

С этой славной песней Небесная Дружина ходила на войну против кочевников, с этой славной песней одержала великую победу на восточном перевале против Серой Орды, с этой славной песней готовилась идти в поход из китежского кремля за реку-Кривду, в земли крестианцев, на Монастырь. И всё по воле Владычицы. Берегиня довольно улыбалась собранной под своей дланью дружине.

– Защитить род людской от союза Нави и Монастыря? – спросил старший советник Бритоус из-за плеча. – Очень уж ты их раззадорила. Как бы они теперь до самого Пояса не доскакали.

– Славно сказано, матушка, и про Богов не забыла! На праведное дело идём! – восхитилась за другим плечом Изяслава, Великая Жрица Макоши с рогатой кичкой на голове.

– Это Макоша вам прорекла, что-дело-то «праведное»? – ухмыльнулся отче-советник. – От чаровниц я такого не слышал…

– От меня слышишь, – повернулась Берегиня и пресекла его взглядом. – Я прорекаю волю Макоши, как и волю прочих Сварожичей.

– Так, матушка, – легко согласился с ней отче-советник. – Мне только посмотреть любопытно, как ты Монастырского Волка за горло возьмёшь, как с ним разговаривать будешь.

– Не доведётся, – протвердила Берегиня. – Остаёшься городничим над Китежем, и не приведи тебе Боги смуту устроить, или горькую пить. Не то…

Она поманила кого-то из свиты, из вторых рядов на балконе вышел крепкий бритоголовый дружинник, её любимый воевода Берислав.

Бритоус насупился. За малые ошибки голову снимут, а наделать больших ошибок в должности городничего – легче простого.

– Пойдём не через мосты, а по новой переправе, которую дружина наладит, – дала распоряжение Владычица. – Сможешь тайно к обители войска подвезти?

– Сложно, но можно, Матушка. Теми путями пойдём, которые дозоры крестианские не разведают. Не до нас им сейчас.

Берегиня довольно улыбнулась.

– А за сколько возьмёшь Монастырь, Берислав, коль начнётся осада?

– Для тебя, Матушка, за одно лето измором их выживем. У Монастыря туго с запасами после Долгой Зимы, а мы подготовились, полки из Китежа, Чуди, Аруча, Дома пришли, установки залпового огня пригнали. Коли всей силой штурмуем, за сутки Обитель возьмём.

Берегиня кивнула и милостиво подала унизанную серебряными перстнями руку. Берислав наклонился и поцеловал нежную изящную кисть. Бритоус хмыкнул. Прибогиня божественной красоты, расчётливая и в меру жестокая, Берегиня и правда чудесный подарок для Китежа и всего Поднебесья за последние сорок Зим. Волшебная рыбица обернулась Владычицей и вышла из озера, чтобы Родных людей уберечь. Она и вправду исполняла желания, но лишь для одного человека, и защищала людей, но только ради своей же свободы ничьи желания больше не исполнять.

*************

Лес разрушил дома в этой части города настолько основательно, что от них остались одни изъеденные чадью стены, да затянутые паутиной окна. Под натиском чёрной плесени дома таяли, будто грязные глыбы льда по весне, а дикие грибницы так сильно одеревенели без человеческого надзора, что их чешуйчатые наросты окончательно исказили вид бетонных многоэтажек.

Лес наступал от окраин и постепенно съедал город квартал за кварталом. Каждый день громко трещали стены, рушились этажи. Из окон прорастали молодые ёлки и сосенки, улицы затягивало непролазным кустарником. Весной невозможно было вздохнуть от спор травы-пороховки, росшей исключительно под кузовами автомобилей. На стоянках у торговых центров и магистралях догнивали частые редуты машин. В первые недели короткого лета к их слепым остовам лучше вообще не соваться, иначе надышишься ржавым воздухом, глюки начнутся, затошнит, упадёшь без сознания, и споры Ложки прорастут в твоих лёгких, так и останешься новой кочкой у развалюх.

Чем опасны ложные грибы, чадь и пороховки – любой кутыш в городе знал. Матвей не дитё малое, чтобы лишний раз объяснять ему, чего надо бояться. Но даже опытный Матвей поражался какими путанными тропками и лазейками вёл его Старый по чёрно-серым развалинам.

По меркам подвальных эта часть города не очень опасная: далеко от центра, значит риск встретить загонщиков банд невелик. Лучше беречься диких зверей. С каждым годом лесные хищники всё чаще выходили на городские улицы. Для зверья Матвей припас махач с гвоздями, точно такая же дубина болталась на поясе Старого, хотя он давно не боец.

И всё равно добраться сюда, просто выйти из подвала – большой риск для кутыша, хотя вечно в Котле с грибницей не отсидишься. Рано или поздно придётся выйти наружу, натянуть сети и расставить щётки поперёк крысиной волны, чтобы запастись мясом, пойти к стокам, чтобы набрать воду, или отыскать Чура, чтобы защитил от бандитов.

О том, кто именно будет говорить с Чуром и как следует себя вести при встрече с защитником, Матвей и Старый подробно обсудили ещё в Котле, потому по дороге почти не разговаривали, разве что Старый изредка предупреждал об опасности новой тропки, встречного дома, или тёмного лаза, да ещё Матвей приставал: «Долго ещё?»

– Скоро, скоро, – твердил Старый, а солнце уже поднялось высоко над многоэтажками. Старый залез на бетонную груду, стянул с головы дырявую шапку и грязную шаль, и, отдыхиваясь, махнул ими на замшелые дома.

– Это, думаю, улица Южная, а за нею Ботанический сад был. Вот оттуда всё и попёрло, разрослось вкривь и вкось. Кругом джунгли щас, плюнуть некуда.

Старый был одним из последних кутышей в их Котле, кто мерял город прежними названиями районов и улиц. Матвею гораздо удобнее было обходиться новыми прозвищами: Котловина, Лихая Аллея, Земля Чудовищ, Вертолёт, Тырь, Севкина Память, Стоки; пусть и старые названия надо запоминать на случай встречи с кутышами из других Котлов, или такими как Чур.

– Чего он так далеко сныкался?

– А вот, думаю, что он из города сдриснуть хотел, да не вышло, – ответил Старый. – Закопался у самых окраин, на счастье нам, иль, на беду. Сегодня, думаю, за себя попросим, а завтра может кто и против нас будет попросит. Такие дела…

– Да и поможет ли? – Матвей припомнил, как Старый пытался ему объяснить, кто такой этот Чур, и какая ему польза от кутышей.

– Поможет, думаю. Только много попросит. Чур всегда много просит, – посетовал Старый. Как главный в Котле, он берёг каждую кроху запасов и наперечёт знал каждый стопельный гриб на стенах их дома. – Хотя лучше уж так…

Легко сказать, а как прожить Долгую Зиму, когда в подвале столько ртов? Восемь семей, и грибница почти отмерла. Сколько подвалов не осматривали, подходящего не нашлось. Грозил голод. Теперь ещё и Скорбь донимала. Было бы чем заплатить Чуру с излишков, Матвей бы локти не грыз, но ведь придётся от малышей отнимать, уповая, что летом звероловам или сборщикам повезёт.

Сглотнув голодную слюну, он поплёлся за Старым по бетонным обломкам и пыльной траве. Вошли в пятиэтажку. Пахнуло сырой чадью, оба закашлялись. Старый натянул на лицо шаль. Матвей боязливо огляделся по углам в поисках ложных грибов. Ядовито-оранжевые шляпки притаились за ребристыми батареями. Подходить к Ложке ни в коем случае нельзя, иначе осыплют спорами, заболеешь махрой, и сам станешь грибницей.

Матвей зажал нос со ртом тряпкой и побрёл сквозь полутьму следом за Старым. Грязными коридорами они пробрались до хорошо сохранившейся металлической двери. Но, что самое удивительное, над дверью сидело что-то живое. Одноглазая птица медленно поворачивалась на жердочке с проводком. Присмотревшись получше, Матвей узнал электронику, только не промороженную и разбитую, как в опустошённых квартирах, а вполне себе действующую.

– Чур, это я! – стянул с головы шапку и шаль Старый. Морщинистое лицо с чёрными мелкими крапинками уставилось в камеру. – Открой, Чур, мы по делу!

Он обернулся и торопливо замахал Матвею.

– Сдёрни шапку! Не тяни!

Матвей развязал ушанку и стянул её вместе с пакетом, которым плотно укутывал голову. Верх шапки давно прогорел у костра. Одноглазая птица на насесте отвернулась от посетителей и посмотрела в другую сторону. Старый больше не звал. Кричать в малознакомом районе вообще было опасно, не у одного тебя на голове есть уши.

Старый жамкал шаль пальцами и всё ждал пока ему откроют. Тянулись минуты, птица мерно жужжала, дверь по-прежнему заперта.

– Может нет его? – вслух подумал Матвей.

– Это кто с тобой? – вдруг треснула металлическая решётка под потолком, которую он и не заметил.

– Это со мной, со мной! – воспрянул Старый и сбивчиво заговорил. – Он за меня в Котле старожилом будет! Да как сказать, думаю, он… Старый я уже, думаю, он меня скоро сменит! Сменщик мой, во! Должен же я научить к кому обращаться! Дорогу показываю!

– Дорогу ко мне?.. Приемника нашёл, что ли? Я тебе велел никого ко мне не водить.

– Так уж это так получилось! Да и далеко ходить к тебе, не всякий раз выберешься! Открой, Чур, дело у нас!

Решётка помолчала немного. Матвей задержал дыхание от кислой вони ложных грибов. Яркие склизкие шляпки служили хорошим предостережением любому, кто могу сунуться в пятиэтажку, и будто стерегли дверь.

Чур так и не ответил. Щёлкнул замок, Старый потянул за дверную ручку, и перед Матвеем открылась ярко освещённая подвальная лестница. Электрического света Матвей в жизни не видел. Ему представлялось, что электрический свет должен походить на дневной, не зря ведь старики говорили: «Ярко, как днём», но по правде электрический свет сильно резал глаза, будто молния в длинной стеклянной трубке.

Пока спускались по чистым ступеням с двумя широкими пандусами, Матвей на всякий случай спросил:

– Чур знает, где наш Котёл?

– Нет, думаю, – оживился Старый. – Он район-то знает, но в каком доме подвал у нас – никому, даже Чуру никогда не рассказывай!

Внизу лестницы стояла ещё одна металлическая дверь, и открыл её уже сам хозяин подвала.

Матвей ожидал увидеть крепкого мордоворота, но на пороге стоял мужик лет пятидесяти с редеющими волосами, необычайно хорошо одетый для города. Вот бы Матвею такую плотную зелёную толстовку со вставками на локтях и плечах, чёрные рабочие штаны с широким кожаным ремнём и крепкие тупоносые ботинки! Больше всего Чур смахивал на пристяжного бандита какого-нибудь строгого крышака, но скорее на человека из далёкого сытого прошлого. И Матвей, наверное, засомневался бы, Чур ли перед ним, если бы не знал точно, что Чур никого к себе не пускает и живёт в Котле совершенно один.

– Оружие? – спросил Чур. Матвей и Старый отдали ему махачи, больше у них при себе ничего не было. Чур взял дубинки, пропустил кутышей внутрь подвала и старательно запер махачи в одном из зелёных шкафчиков возле входа. Такого Котла Матвей точно не видел, настоящий дворец! Стены выбеленные, без плесени, ни следа грибов и лишайных наростов. Стоило войти, сразу бросился в глаза рамочный генератор. От генератора тянулась связка кабелей, часть из которых подключалась к трём белым шкафам у стены. Шкафы высотой в человеческий рост до блеска надраены, со скошенными богами и буквенно-цифирной маркировкой по центру.

У другой стены чисто заправленная койка, жестяные банки, пластиковый бачок с водой и самодельный умывальник, склад коробок, и больше ничего Матвей рассмотреть не успел.

– Чего зенками шаришь, в музее?

Матвей отмолчался, хотя увиденное и правда можно было сравнить с музейными экспонатами. Уж больно много вещей из далёкого прошлого скопилось в этом котле.

Чур поглядел на него, потом кивком указал на пластиковый стол и четыре стула рядом со шкафчиками. Дальше своей импровизированной прихожей Чур кутышей не пустил. На столе были разложены части оружия. Только гости уселись, Чур вернулся к своему занятию. Он вычищал промасленной тряпкой ствольную коробку, иногда брызгал на неё спреем и никаких вопросов не задавал. Через некоторое время молчаливой работы, Старый начал сам, без всякого спроса.

– Просто так к тебе, Чур, думаю, не ходят, только когда совсем уж прижало…

– Ко мне вообще никогда не ходят. Ты один. С другими в городе пересекаемся. Что, котёл ваш нашли? – мельком поглядел на него владелец подвала.

– Нет, не нашли пока, думаю. Но тут другое случилось…

– Сразу предупреждаю, если банды кого-то из ваших в Вышку упёрли, то я спасать не полезу. Сами разбирайтесь, я вам не армия и не спецназ.

– И с таким бы к тебе не пришёл, – уверял Старый. Всё время вступительного разговора Матвей оглядывался вокруг. Возле внутренней двери, в которую их впустили, висел плоский дисплей с чёрно-белой картинкой от той самой камеры над дверью. За коробками он увидел кирпичную кладку. Чур основательно замуровался от остальной части подвала.

– Скорбь к нам пристала. Загонщики наших звероловов подкараулили, двоих убили, один убежал. Теперь бандиты вместе с нахрапом наш Котёл ищут, второй день подряд квартал по соседству обшаривают. Если найдут, думаю, Котёл разорят, и всех, кто внутри перебьют до единого.

– Ну, перебить не перебьют, – хмыкнул Чур. – Скорбь – бандиты, своей выгоды не упустят. В первый день вас потреплют, а потом на лето мзду назначат: с два десятка ящиков мяса и столько же грибов, плесуха, ну и бабы конечно. С нахрапами можно договориться, не вы первые, не вы последние. Загонщики только бойцы, они под нахрапами и крышаком ходят.

– Как это договориться?! – вспылил Матвей. – Легко рассуждать, сам-то за дверью железной окопался! Да ты знаешь вообще, что бывает, когда бандиты приходят в подвал? Они никого не жалеют и всё забирают! Если Котёл данью обложат, так всё равно с голоду сдохнем, не насобирать нам сорока ящиков!

Чур не повёл на его пылкую речь и бровью.

– Чё, мужиков мало здоровых?

– Мало! На каждого в подвале по пять голодных ртов!

– Тогда женщинами расплачивайтесь. Каждая банда берёт с Котла, чем богаты. Отдайте им пять или шесть бабёнок в птахи на лето. И ртов меньше будет, и Скорбь вас не тронет.

– Да ты... – приподнялся с места Матвей. Старый удержал его за руку.

– Или всё бросайте и ищите новое место с грибницей, – продолжил чистить оружие Чур. – Все так делают.

– Спасибо за науку, – ответил Старый, указывая Матвею на место. – Об этом подумали. О другом хотим просить.

Чур со стуком отложил ствольную коробку обратно на стол.

– Ты хочешь, чтобы я этих загонщиков вместе с нахрапом убил, чтобы они в банду свою не вернулись и Котёл ваш не надыбали. Я могу их убить, но и ты должен знать: либо крышаку на своих загонщиков пофиг, либо это сам крышак дал им подряд, и когда загонщики не вернутся, с Каланчи ещё больше бандитов отправят. Ты об этом подумал?

– Подумал. Рискнём, – вкрадчиво сказал Старый, будто сам всё спланировал.

– Хорошо, – согласился Чур. – Сколько бандитов?

– Человек пятнадцать.

– Пятнадцать… Тогда с вас будет пять ящиков мяса и десять кубов гриба к концу лета. Три куба отдадите мне прямо завтра, едва ли у вас сейчас больше найдётся.

«И этого не найдётся», – подумал Матвей, но Старый сразу же согласился.

– Хорошо, три куба завтра и к концу лета ещё семь достанем, и мяса пять ящиков. Но, думаю, надо сегодня же вечером загонщиков порешать. Если они ещё день в кварталах пробудут, то Котёл точно найдут. Мы из-за Скорби выйти не можем, сидим как крысы в норе, боимся громко слово сказать, а лучшее летнее время уходит. Скоро первые волны с окраин в центр нахлынут, сети с щётками ставить надо.

– Ага, свежее мясо мимо рук утекает, – понимающе кивнул Чур. – Значит, сегодня вечером я ваших загонщиков встречу. Но три куба грибов – не позже чем завтра, понятно?

– Да, думаю, будет! – энергично закивал Старый. Чур поднялся, давая понять, что разговор кончен. Матвей встал, но Чур вдруг окликнул.

– Эй, глазастый! Напомни-ка, как зовут?

– Матвеем зовут.

– Вот что, Матвей, я Старому был обязан, с ним первым в городе встретился, он подвал мне помог найти поспокойнее, да много раз уж сочлись. Я велел никого ко мне не водить, да и самому не приходить тоже. Я сам прихожу к кутышне, когда надо: мне надо, не вам. Старый умрёт, о подвале, я думал, забудут. Но и ты умрёшь, если кому разболтаешь. Понял, Матвей?

– Понял…

– Не слышу!

– Понял, Чур!

*************

Чур – позывной прилип к Петру, и местные звали его именно так, хотя самих кутышей он до сих пор предпочитал называть «гражданскими». И когда замотанные в тряпьё гражданские распрощались с ним, взяли поданные из шкафчика махачи и поворотили к двери, Пётр нажал кнопу и выпустил их на лестницу, а потом проконтролировал по дисплею, как они вышли наружу, и снова запер внешнюю дверь. Периметр его маленькой крепости был восстановлен.

Он сверился с часами на запястье под рукавом толстовки. Это им, гражданским, можно расплывчато пообещать: «Сегодня вечером», а для себя существовал распорядок. Каждый день расписан по часам от подъёма и до отбоя – хорошо помогает избегать лишних мыслей и успешно игнорировать одиночество. Словно невидимый командир руководил жизнью Петра, решая, что делать сейчас, а что отставить.

На перехват группы загонщиков он выйдет в четыре сорок пять – ровно через три часа и две минуты. До этого нужно подготовиться, проверить амуницию, оружие и оборудование. Чур подошёл к столу и быстрыми отточенными движениями собрал пистолет-пулемёт. Оружие компактное и неброское, плотно прилегает к руке, не тяжелит и, что самое главное, крайне надёжное. Единственная проблема – боеприпасы. Чур подошёл ко складу возле стены и вынул из металлического короба с откидной крышкой две чёрные обоймы горизонтального заряжания. В коробе осталось ещё восемь обойм. Убивать всех загонщиков – не обязательно. Даже надо кого-то оставить, чтобы донёс крышаку: за кутышей в районе заступается Чур. Одного позывного Петра могло хватить, чтобы главарь отказался от планов искать Котёл дальше.

Скорбь прекрасно знала о делах Чура – также, как за двадцать лет успели узнать все остальные банды. Чур оказался нерешаемой проблемой для крышаков. С ним легче не связываться, хоть кого Чур убей вокруг Центра.

Таких как Чур, Городских Чудовищ, осталось всего только двое. Но в отличие от второго Чудовища, Чур не сидел, запершись в Башне на огромных запасах, и был вынужден контактировать с гражданскими, обменивая свою защиту на крысиное мясо и стопельные грибы. Впрочем, если бы Чура не было, бандиты бы гражданским совсем житья не давали. Призраки давно ушли к Перевалу, и порядок в городе больше никто не поддерживал. А вот загонщики, которые выжили после Исхода Серой Орды, вернулись.

Остаток времени до выхода Пётр потратил на подготовку самодельного взрывного устройства из одной части новогептила, ручной гранаты и мелких подшипников. Таких мин нужно хотя бы две: первая – для шокового эффекта, вторая – для прикрытия отступления. Впрочем, поражающий эффект тоже учитывался.

После сборки, Чур вернулся к ежедневному расписанию и привёл помещение в порядок: убрал инструменты и остатки деталей, отключил провода подзарядки от генератора, проверил данные дисплеев на саркофагах. Пульс, уровень биотической жидкости и другие жизненные показания в норме – двадцать лет ничего не менялось. Стараясь не думать о том, кто был заключён в саркофагах, Чур лёг на кровать. Времени на отдых до начала операции: один час и шестнадцать минут. Чур приказал себе спать, закрыл глаза и попытался отключиться, как электроника. Но с организмом такие штуки не всегда проворачиваются. Казалось, Чур выработал в себе эту привычку мгновенного засыпания, но сейчас спать не мог. Вовсе не волнение перед операцией мешало – сколько он таких «операций» за двадцать лет провернул! – и не гудение генератора, а что-то другое: ноющее, бормочущее из прошлого.

Тёплый бункер, и люди, расстановка и позывные: Чур одинадцать, Чур двенадцать, Чур тридцать, Гнездо, Финисты вас прикроют, восточный отряд поведёт Кнез, груз доставить к подножью на западной стороне Пояса. Сумасшествие перед Вторым Мором – вот что это. Картины, кадры, голоса. Иногда в памяти всплывают целые эпизоды. Точно был брифинг, когда его отряду поставили задачу доставить груз из трёх саркофагов в убежище. Пётр обсуждал задание с экипажем бронемашины и двумя приданными ему в подчинение бойцами, а когда на землю обрушился Мор, они получили приказ уничтожить саркофаги и вернуться в Арктиду, но не уничтожили, и не вернулись. Пётр убил экипаж и бойцов своей же рукой.

Вскочив с койки, он прошёлся широкими шагами взад и вперёд по подвалу. Вместе с памятью вернулось острое желание закурить – хоть какую-нибудь гадость! – но он давно бросил. Чур остановился перед тремя белыми саркофагами, которые столько лет охранял и не решался открыть. Кто он такой, чтобы к ним прикасаться? Нет, дело вовсе не в том, что контейнеры не его собственность. Настоящим хозяевам саркофаги он бы в жизни не отдал. Один из настоящих хозяев прямо сейчас сидит в центре города в Башне, но Чур спрятал саркофаги и от него. Без специального оборудования саркофаги не вскрыть, объектам нужна реанимация. Сам Чур мог разве что адреналин вколоть, но и не в этом дело! Просто Чур не хотел, чтобы ОНИ проснулись в этом замёрзшем мире и стали такими же дикими, как и он, оподвалились. Пусть их волшебный сон длится. Кто Чур такой, чтобы будить спящих ангелов?

Пётр взял с книжной полки проигрыватель, вставил диск и включил. Трёхмерная голограмма жены с двумя дочками раскрылось перед ним в воздухе. Жену звали Валентиной, а дочек Жанной и Ксюшей. Пётр был хорошим солдатом, но, так вышло, что семью свою не защитил. С тех пор Пётр думал, что больше никогда никого не пожалеет, потому что самое большое горе случилось именно с ним.

И правда, ему некого было жалеть – до того дня, когда он узнал, кто в саркофагах. Валентина, Ксения, Жанна стояли сейчас перед ним, спрятанные внутри белых контейнеров. Пусть это были не его близкие, но Пётр не выполнил приказ и не убил ангелов. Наверное, безумие Второго Мора коснулось в какой-то степени и его. Во всяком случае обуви, пусть и разного размера, у бывшего командира Призраков Петра Токарева осталось целых пять пар.

Четыре часа, тридцать минут – пора собираться. Из шкафчиков он достал амуницию. Чёрный комбинезон по-прежнему сидел на Петре как влитой. Синтетическая ткань не пропускала ни жару, ни холод, а стелс-манжета скрывала передвижение. Нашивку с эмблемой солнца и знаки отличия Пётр давно спорол, и только тактический интерфейс шлема до сих пор загружался через заставку с символом круга с двенадцатью кривыми лучами. Прозрачный изнутри и зеркальный снаружи шлем идеально скрывал лицо Петра. Ни один бандит его лично не видел, только Старый из кутышей, хотя теперь ещё и этот парень Максим… нет, стоп, Матвей, кажется.

Надо бы с ним разобраться раз и навсегда.

В разгрузку Пётр сунул запасную обойму, на пояс прицепил две осколочные гранаты и одну импульсную, ремень пистолет-пулемёта закинул на плечо, генератор фотонного щита, похожее на ребристый брусок устройство, пристегнул к кобуре. Щит остался последний. Чур не собирался использовать его без крайней необходимости. Остальное по мелочи: нож, фонарик, фляга с водой, сухпаёк, аптечка с наркотиками, набор инструментов в подсумках – на короткий рейд хватит.

Дверь следовало использовать не ту, в которую входили кутыши, основная дверь была для гостей. Чур покидал подвал через другой выход, скрытый за коробками в кирпичной стене. Перед выходом он ещё раз оглянулся на три саркофага. Нет, он не воображал себе, как какой-нибудь мечтатель, что с ним кто-то прощается, что он слышит голоса из белых ящиков, ему просто казалось, что они будут ждать его возвращения – дурацкая мысль, которую следовало поскорее искоренить.

Чур вышел не в ту дверь, над которой маячила камера, а через другой выход, с хорошей вентиляцией и тамбуром, и дальше через затянутые грибами и лохматой чадью подвалы. Спор Чур не опасался, тактический шлем фильтровал воздух, хотя комбинезон и оружие по возвращению всё равно придётся дезинфицировать.

Чтобы уничтожить группу загонщиков следовало их перехватить. По информации полученной от Старого, вчера загонщиков видели в соседнем квартале от Котла кутышей. Скорее всего загонщики уже обыскали вчерашний квартал и теперь перейдут в следующий. Старый не зря беспокоится, дела плохи, можно было содрать с него двойную плату, но Чур не брал больше заработанного. Пятнадцать бандитов (примерно пятнадцать), значит пятнадцать коробок еды. Только бы не попытались обмануть. Пётр не любил вымогать у гражданских своё, что ему причиталось по праву.

Если Старый обманет с пятнадцатью кубами, это будет хороший повод разобраться и с ним, и с приемником, и тем сохранить тайну подвала. Нет, Чур вовсе не бандит, он убивает бандитов, и тех, кто не платит долги. Кутыши должны понимать, что связались с одним из Городских Чудовищ. Кутыши… нет, гражданские – это слово рождало в Петре подзабытое чувство особого отношения к людям: беспомощные, почти что всегда обуза, но всё-таки они на твоей стороне. Кутышей можно убивать пачками, а гражданских нельзя. Призрак ЧС должен защищать гражданских. По крайней мере гражданское население Арктиды. Двадцать лет назад Чур защищал гражданских в убежищах.

Так мысли перепрыгивали с одного на другое, пока он выбирался из подвала в заросли возле дома. Кусты в зарослях сцепились так плотно, как будто каждую веточку нарочно перекрутили друг с другом. Папоротник рос ещё быстрее, стоило пройти по нему, и через пару дней от тропинки ни следа не останется. Всё это, включая изъеденную грибницей пятиэтажку, вполне устраивало Чура в качестве маскировки. В Ботаническом вообще легко спрятаться, как-никак пятьдесят гектаров угодий до Обледенения, теперь же зелёнка и вовсе расползлась на добрую четверть города.

По прямой до нужного квартала идти минут двадцать, но никаких прямых путей в городе давно нет. Даже если подточенный грибницей дом обрушался – это вовсе не значило, что по руинам теперь можно пройти. Завалы на добрых шесть метров порастали Ложкой и ещё всякой гадостью, которая обжигала кожу или травила дыхание. Так и получалось, что с одной стороны улицы перекрывались обломками, а с другой заросли плотными кустами да ёлками, и только знающий человек мог быстро ходить по тропинкам и лазам. В этом и заключалось главное преимущество кутышей над бандитами. Все банды жили в каменном Центре, куда лес ещё не добрался. Загонщики приходили грабить в районах, но часто не могли найти хорошо замаскированный Котёл.

Чаще всего подвал раскрывался не из-за старательных поисков загонщиков, а из-за предательства. К бандам перебегала мизга – эдакие подлецы, которые ради тёпленького местечка сдавали новым подельникам весь свой бывший Котёл вместе с семьями. Кутыши редко сопротивлялись бандитам, ведь те были на порядок злее, и лучше вооружены. Но нахрапы и загонщики не шли ни в какое сравнение с подготовкой и тем более опытом Чура.

За тот час, что Чур пробирался по городу, он никого не встретил. Только дикий олень промелькнул под окнами какой-то заросшей пятиэтажки. Определить, где именно пойдут загонщики, тоже не составляло труда. Бандиты всегда искали очевидные тропы, высматривали срезанные на стенах домов молодые грибы, банки под стоками, вытравленную новогептилом плесень, открытые слуховые окна, ну и конечно сам вход в Котёл. Кутыши таких явных примет старались не оставлять.

В квартал, где прятался Котёл Старого, вело всего три тропинки. Две из них были слишком далеко от того квартала, в котором вчера искали загонщики. Значит скорее всего бандиты пойдут по ближайшей тропе.

Чур выбрал узкое место, где боковые стены домов возвышались всего шагах в десяти друг от друга. Тропа между ними поднималась вверх по холму, через который надо было пробраться. Чур хорошо осмотрел дома и холм между ними. Главное пропустить банду вперёд, так чтобы возвышение оказалось за спинами у загонщиков, а по бокам старые здания. На холме Чур заложил первый заряд и присыпал его мелким мусором, а второй приткнул под треснутую бетонную плиту, немного вниз по тропинке. Место для себя он выбрал на втором этаже одного из зданий и спрятался за окаменелым стопельным грибом – таким прочным, что наверняка остановит свинцовую пулю из самопала.

Теперь оставалось только ждать, но Чур был уверен, что задолго до темноты бандиты Скорби пройдут по этой дорожке. В шлеме жарко и душно, фильтры работали на пределе ресурса, но снимать шлем нельзя. По визору мерно текли строчки данных о скорости ветра, влажности, токсичности воздуха, динамики усиливали соседние звуки. В городе как будто ничего странного не было. Рядом звякнуло железо, запыхтел небольшой зверёк, растущая в стене грибница вытолкнула из трещины камушки. Кроме этих звуков доносился только стрёкот насекомых и чириканье птиц. Если и есть место на свете, где жизнь дышит во всю свою дикую грудь на могиле былой цивилизации, то это старик-город.

Когда Долгие Зимы уйдут, таким станет весь мир: леса, грибы и травы захватят каждый сантиметр пространства. Останется ли место для человека? Не стоит проклинать Мор, ведь Долгое Лето принесёт может быть испытания много хуже.

Через усилители шлема Чур услышал шарканье ног, на холме показались люди. Загонщики мало чем отличались от кутышей, по крайней мере в глазах Чура: всё такие же лохмотья, целлофановая плёнка, бечевки, мешки и стоптанная обувь. Но в глазах кутышей бандиты одевались гораздо лучше. К тому же Скорбь носила ожерелья из сушёных крысиных хвостов и пришивала на одежду крысиные черепа. Будь здесь кто-то из подвальных, наверняка попросил бы не дырявить одежду слишком уж сильно. Что же, Чур постарается. Но бандитов шло совсем не пятнадцать. Первые успели подойти к заложенной под плитой мине, Чур насчитал тридцать загонщиков, почти полную бригаду, а бандиты всё поднимались и поднимались на холм.

Что же, Старый мог ошибиться, или крышак сегодня послал больше людей за добычей. Чур позволил нескольким бандитам пройти мимо заряда. Последние из нестройной колонны наконец втянулись между домов. Подрывать надо сразу обе мины, и Чур нажал на кнопки на пультах. Тут же земля сыпанула камнями и причудливым синим пламенем. Горящие в новогептиле подшипники смели ушедших вперёд загонщиков и бандитов в хвосте колонны. Даже те, кто не погиб от самодельной шрапнели, загорелись химическим пламенем. Грохот, огонь и дым вогнали загонщиков в панику. В матерной кутерьме Чур спокойно отстреливал бандитов по одному, словно в тире.

И снова неприятное подозрение зашевелилось в Петре. Среди воплей и мата шипели и хлопали не только выстрелы самопалов загонщиков, но и изредка гавкал треск унитарных патронов. У кого-то из банды был при себе настоящий пистолет. Всё огнестрельное оружие прошлого подчистую вымели Серые перед Исходом. Конечно, городские кое-что спрятали, но ружья, пистолеты и уж тем более автоматы – такая редкая ценность, что далеко не в каждой банде имелось с десяток стволов. Посылать загонщиков с драгоценным оружием на поиски Котла кутышей крышак Скорби точно бы не стал.

– Херня какая-то… – шепнул Чур и активировал стелс на манжете. Большая часть бригады погибла или попросту разбежалась. Но человек с пистолетом высаживал пулю за пулей в пустой оконный проём, где ему примерещились нападавшие. Лицо бандита было сильно татуировано в виде крысиной морды, как выделяли себя нахрапы Скорби. Ещё несколько загонщиков медленно пятились и прикрывали своего главаря. Всё тело Чура вместе с комбинезоном, разгрузкой, подсумками, оружием и шлемом превратилось в лёгкое дрожание воздуха. И всё-таки один из бандитов засёк его призрачный силуэт. Конечно, о волшебных способностях одного из Городских Чудовищ устраивать огненные смерчи, убивать из засады и исчезать словно тень знали все. Загонщик прицелился из самопала на мерцание воздуха, но чиркнуть по забитому пороховницей отверстию в стволе не успел. Одним выстрелом в лоб Чур уложил бандита. Остальные развернулись на вспышку.

Двое бросили оружие и кинулись прочь, ещё двое с заточенной арматурой выскочили перед Чуром. Признаться, нервы у Петра тогда сдали. На каждого он потратил по короткой очереди. Нахрап выставил пистолет, но вовсе не испугался, что стало последней деталью в подозрительном бою.

Чур отпустил автомат, тот свободно повис на ремне, руками Пётр с лёгкостью выдернул пистолет у обалдевшего от его наглости нахрапа. Бандит был настолько уверен в мощи своего оружия, что такого исхода не предположил, пусть толком не умел держать пистолет. Нахрап попятился, споткнулся об арматуру и плюхнулся на задницу. Всё выходило как в дрянном боевике. Пётр целился из украденного оружия в перепуганное татуированное лицо. Маскировка Городского Чудовища спала.

– Откуда про меня узнали?

– Не шмаляй! – распахнул рот с гнилыми зубами нахрап. Чур выстрелил рядом, щёку бандита рассекло пулей. Не было ни времени, ни желания играть в эти игры: «Не шмаляй! Не убивай! Всё расскажу!».

– Откуда про меня узнали?

– А?! А! Кутышек слил! Забарыжил тебя на Котёл, ссучился, чтобы свою яму сныкать!

– Старый или молодой?

– А?! – дико таращился бандит. Неправильно поставлен вопрос. Всего, что знает крышак – рядовой нахрап знать не может. Таким вопросом Пётр сам выдал часть своей информации. Кнез бы его за такое не похвалил. Но где сейчас Кнез, а чем занимается Пётр…

– Кутыша звали Матвей?

– Д-да! Такое у мизги погоняло, в натуре!

– Котёл вы его всё равно разграбили и пожгли, так?

– Не по Праву это, крышак приказал! Он…

Чур прострелил ему голову, недослушав. Если кутыши – это гражданские, то бандиты – это противник. Но сейчас гражданские, кого Чур защищал, пошли на сделку с противником, а значит стали предателями. Простые законы войны диктовали Чуру относиться к Матвею, Старому и ко всему их Котлу соответственно. Только нет нужды мстить. Котёл разграбили, остатки съестных припасов и Птах уволокли в Центр. Крепких парней затолкают в мизгу, несогласных убьют. А детей… каждая банда поступает по-своему, чаще всего бросают на месте, кто-то из банд берёт к себе на воспитание, например такие, как Карга; другие убивают детей, чтобы не мстили, когда вырастут – например, такие как Скорбь. В любом случае самые маленькие гибнут.

– Гибнут… – повторил про себя Чур. – Жанна, Ксюша, Валентина!

Что значит «забарыжил и ссучился?». Матвей сдал загонщикам только Чура, или же… Прямо от места засады, даже не обыскивая убитых, Пётр бросился обратно к Ботаническому. В общей сложности его не было дома четыре часа. Солнце садилось, в заросшем городе стемнело. Шлем сам подключил фильтр ночного виденья, в зелёном спектре лес стал ещё ядовитее. Неторопливым шагом Чур мог вернуться в подвал за час, но до дома он добежал бегом с препятствиями всего минут за сорок. Папоротник возле пятиэтажки вытоптали. В нежилой части подвала Чур наткнулся на первых загонщиков Скорби. Из мешков и узлов на их спинах вываливались провода, торчала одежда Чура, выглядывали носы проклятых пяти пар ботинок. Чтобы не заразиться спорами, бандиты замотали носы и рты вымоченными в чём-то тряпками. В темноте никто толком не разглядел Чура. Пётр расстрелял загонщиков на ходу и побежал дальше, не оглядываясь, ранены ли противники, или точно убиты. Впервые по Чуру открыли встречный огонь только возле входа в жилой подвал. Самопалы шипели и грохотали, по бетону глухо стучали свинцовые шарики, внезапно треснули автоматы.

Ну конечно, это были его собственные автоматы! Впервые Чуру пришлось спешно нырять в укрытие, в густые заросли Ложки. Как только он плюхнулся на раздутые шляпки грибов, над ним сразу же взметнулось густое рыжее облако спор. Индикаторы биологической угрозы завизжали в шлеме. Комбинезон и фильтры должны были выдержать натиск спор, но не осколки гранат. Сразу несколько металлических яиц полетели в укрытие Чура, некоторые даже с выдернутой чекой. Бандиты прекрасно знали, что такое гранаты, только не очень хорошо ими пользовались. Чур выхватил с кобуры брусок фотонного щита, вытянул одну его часть из другой, и в миг взрыва его накрыл сияющий купол. Новых чудес Городского Чудовища бандиты толком не разглядели. Взрыв разметал по всему подвалу ядовитый туман. От насыщенного вихря спор не спасали никакие самодельные маски, к тому же взрыв гранат в бетонном подвале контузил самих же загонщиков.

Надсадный кашель, стенания и хрипы неслись из рыжего смога. Щит продержался над Чуром положенные секунды, после чего с коротким гудением схлопнулся. Шлем пытался отфильтровать чёткое изображение, но в густом розовом киселе спор ничего не было видно. В конце концов Пётр включил тепловизор и только тогда смог увидеть скорченные фигуры возле двери и кирпичной стены. Споры убили бандитов гораздо быстрее, чем смог бы он сам.

Чур скорее прошёл мимо умирающих к двери. На месте замка зияла проплавленная дырища. Трудно представить себе, какой дрянью облили загонщики крепкий метал, чтобы от него остались одни оплавленные края. Стараясь не касаться дыры и не маячить в дверном проёме, Пётр заглянул внутрь тамбура. Тепловых сигнатур сквозь шлем он не увидел, но в жилом Котле наверняка засели бандиты. Входить через тамбур было очень опасно, наверняка его держат под прицелом изнутри Котла. Чур активировал стелс, поднял оружие, и медленно, чтобы не создавать лишнего мерцания воздуха, пошёл вдоль по тамбуру к жилой части подвала. Внутреннюю дверь в Котёл постигла такая же участь, как и наружную. В Котле ждали загонщики, все трое целились на выход из тамбура. В этот миг Чур полностью осознал, почему их отряд в Арктиде назвали Призраками. Ни один из бандитов не заметил его, даже когда Чур вошёл к ним в помещение. Света нет, что стало с генератором – не разглядеть. Тепловизор отображал только белые силуэты людей в засаде.

Вдруг под ботинком хрустнуло, белые силуэты мигом повернулись на звук, грянули выстрелы. Вспышки запрыгали по Котлу и почти ослепили Петра. Короткая и бешеная перестрелка захлебнулась за считанные секунды. После неё в живых остался один только Чур, бандиты лежали в пятнах медленно растекающегося света.

Чур отключил тепловизор и нашарил фонарик в подсумке. С маленьким узким лучом в руках он поспешил к саркофагам. Весь Котёл был разгромлен: бранные надписи по стенам, разбитая электроника, распахнутые шкафчики без еды и оружия – всё, что он собирал и чинил на протяжении двадцати лет было разорено. Но главное, что с саркофагами? Что с его ангелами?!

Из трёх контейнеров – два опрокинуты. Один распахнут настежь, рядом склизкое тело ребёнка со слипшимися волосами. Жанна так и не очнулась, хотя бандиты явно пытались её разбудить. Люк-крышка второго саркофага на месте, и в душе Чура мелькнула надежда… но нет, и этот саркофаг взломали, ребёнка просто не успели вытащить изнутри. Кажется, это был мальчик. Пётр не очень хорошо расшифровал маркировку и принял его сквозь оконце за девочку и всё это время называл Валентиной. Мальчик лежал в саркофаге со свободно вытянутыми вдоль тела руками и выглядел спящим, но тоже был мёртв. Жидкость в лёгких надо откачивать, а бандиты просто взломали крышку и пытались растолкать труп.

Остался последний контейнер. Кардиомонитор на нём не работал, хотя днищем саркофаг по-прежнему находился в ячейке для подзарядки. Чур попробовал крышку на прочность, та не поддалась, но на перчатках остались тягучие склизкие нити биотической жидкости. Осветив фонариком боковую стенку контейнера, Чур нашёл сбитое место, где бандиты пытались подцепить крышку ломом. Герметичность саркофага нарушена, из трещины подтекало.

Чур стянул провонявшие грибами перчатки и нажал на дисплей саркофага. Ещё никогда в жизни он не был так рад увидеть солнечный круг на заставке. Система работала, загружалась, а значит не всё ещё было потеряно.

– Ничего, Ксюша, мы ещё поживём! – бормотал Чур, пока на дисплее появлялись индикаторы состояния объекта. Показатели ухудшились: температура внутри саркофага росла, сердцебиение участилось, мигали тревожные сообщения о нарушении стерильности. Даже если залатать контейнер, процесс пробуждения необратим, значит Ксюша погибнет без реанимации, как её сестра Жанна и неизвестный парнишка.

Чур подбежал к генератору, запустил его, по всему Котлу замигал свет. Некоторые лампы были разбиты стрельбой. Через отверстия в дверях просачивался рыжеватый туман. Жить в Котле больше нельзя, и не потому что не удастся дезинфицировать его от спор Ложки. Котёл Чура отыскали бандиты, и волей-неволей придётся переезжать в новый район, обживаться в другом подвале. Пётр давно подыскивал для себя резервное место, как раз на такой случай, но придётся бросить всё лишнее. У него может быть час до прихода новых загонщиков. Взять надо самое необходимое, что уместится в один транспорт: оружие, одежду, провиант, фильтры для очистки воды, что-то из электроники, генератор...

Пётр думал об этом, а сам глаз не спускал с белого саркофага возле стены. Его последний ангел ещё жив. С Ксюшей он не успеет собраться и сбежать на новое место. За последние двадцать лет Пётр старался не принимать нелогичных решений. Ему с лихвой хватило прошлого расстрела команды и проваленной операции. Если взять Ксюшу с собой, то ничего не изменится, она всё равно умрёт.

Только ни о чём другом Пётр больше не думал. Ксюша умрёт, ну и что? Она просто тихо утонет во сне, а ему надо жить в реальности. Только вот, зачем жить? Ведь Пётр продержался последние двадцать лет только ради них, ради того светлого дня, когда наконец-то сможет открыть саркофаги! Он мечтал, что однажды обретёт семью снова, что ангелы каким-нибудь образом знают, как он заботился о них, что они оправдают его, и Пётр больше никогда не будет преступником в тесной камере!

Пётр подошёл к парадной двери, нажатием кнопки открыл её, и лестница с двумя пандусами озарилась. Вытащить саркофаг можно было только через этот подъём. Пётр расчистил путь от обломков, вернулся к контейнеру, ухватился за ручку на крышке и потянул. Саркофаги он устанавливал так давно, что и забыл, какие они тяжёлые. Пришлось поднапрячься, чтобы наклонить контейнер с ячейки, а потом аккуратно положить саркофаг на пол. Снизу контейнера имелись колёсики, впрочем, от них мало толку. Такой громоздкий саркофаг требовалось перевозить на специальной тележке. Чур потащил его к выходу и впервые ясно почувствовал, что лучшие годы давно минули. Когда он спускал саркофаги в Котёл, то был ещё крепок и молод, да и спускать было легче, чем волочить по пандусам вверх.

Другие вещи остались в Котле. Ну что же, такова была плата за спасение последнего небезразличного Петру человека.

Чур с трудом поднялся по лестнице на первый этаж, потянул саркофаг за собой. Колёсики тонули в мягкой земле, контейнер полз, оставляя за собой широченный след, и буксовал на бетонных обломках и мусоре.

Где-то в доме забормотали человеческие голоса. Чур ошибся, даже часа на прошло, как ещё одна крупная бригада подошла к пятиэтажке. И сейчас он вовсе не был готов ко встрече с ними. Но, что ещё хуже, любое случайное попадание по тонкостенному саркофагу пробьёт его, и тогда все усилия будут напрасны.

В рукаве у Петра остался последний козырь. Он не собирался идти пешком через весь город, и последнее чудо Городского Чудовища поджидало его под плотным брезентом в густых зарослях папоротника возле дома. Только бы выйти на улицу. Пока бандиты спускаются в подвал, пока осматривают убитых и ищут хозяина, Чур успеет сбежать.

Саркофаг тормозил и цеплялся за каждый камень в разбитых квартирах. Грохот металла привлёк загонщиков Скорби. Не заходя в подвал, бандиты устроили погоню за Чуром прямо в заброшенном доме. В спину с шипением хлопнули три выстрела из самопалов. К счастью шарики ни в Петра, ни в саркофаг не попали. Попадать из самодельного гладкоствольного обреза вообще не просто.

Чур не задерживался и не отстреливался в ответ. Сквозь пролом во внешней стене любопытно заглядывал раскидистый папоротник. Пётр вбежал в его заросли вместе с саркофагом. Загонщики подошли к дыре следом, но не спешили соваться за Городским Чудовищем. А когда, наконец, под напором матерных криков и приказов нахрапа вошли в папоротник, из чащи заревел двигатель, кусты содрогнулись, бетонные стены разлетелись кусками и прямиком на загонщиков вылетел чёрный бронетранспортёр. Машина обвалила половину этажа и вырвалась из бетонной пыли на улицу. Толстые покрышки сломали молодые деревья, бронетранспортёр помчался от Ботанического сада в сторону Центра, где жили крышаки и бандиты, куда кутышам путь был заказан, где стояла чёрная Башня и пряталось второе Городское Чудовище.