Берегиня

Глава 9 Пераскея

Двадцать четвёртый этаж разрушен, как и два этажа под ним, и два следующих этажа над ним. Но, если двадцать третий и двадцать второй завалило обломками, то на двадцать четвёртом, где упал вертолёт, вся крыша рухнула. Летающую транспортную машину большей частью смяло и погребло, рваные куски обшивки торчали из-под бетона, грузовое отделение задрано вместе с хвостом, эвакуационные люки распахнуты, вокруг россыпь белых пластиковых хронобоксов – все вскрыты и опустошены.

Ксюша со шлемом в руке плюхнулась на бетонную балку. Она устало смотрела, как роются и гремят пустыми коробками кутыши. Саша и Вира бегали среди хронобоксов, заглядывали в вертолёт, отрывали и скручивали, что под руку попадётся, но вся эта суета бесполезна. Кто-то успел побывать на двадцать четвёртом, может быть те самые люди, кто после себя взрывал лестницы, или кто-нибудь из подвальных нашёл путь наверх гораздо быстрее и легче Вириного – изнутри дома.

Напрасно залезли – на Вертолёте нет даже вздутой банки консервов.

– Пусто, – отошёл Вира к Ксюше. Саша настырно перебирала коробки, словно с прошлой минуты в них могло появиться что-нибудь кроме грязи и камешков. Ксюша ни смеялась, ни горевала над крахом их восхождения – слишком устала.

– Завтра утром спустимся вниз, – продолжил Вира. – В вертолёте тряпки есть, неободранные, гнильё всякое, мебелишка разбитая под бетоном. Сейчас наберём и нормальный костёр сварганим, погреемся, ночевать не так холодно будет.

– Ага, и поужинаем – тем, что я принесла, – напомнила Ксюша о единственном стоящем деле во всём походе. Очень хотелось высмеять Виру, как главного выдумщика ползти на Вертолёт: это Вира тащил Сашу на верёвке, как крысиную тушку, это Вира заставил Ксюшу ползти по верёвке над пропастью и втискиваться в щель, это Вира всё затеял и ничего не добился!

Вира смолчал. Чего сказать? Она чужая – после всего, что Ксюша сделала для их подвала, для Сашки, для Кутышей – она им чужая! Вот ведь хорош-зверолов: в городе без старшего брата шагу ступить не может, никому снаружи не доверяет, и её от себя за версту держит, и даже не злится – одно слово – чужая!

Вира без спроса взял Ксюшин рюкзак и пошёл искать место для костра, и для ужина. Ксюша проводила его колким взглядом. Скоро от пустых коробок вернулась Саша. Серая от усталости, она обречённо присела на балку и уставилась на ночной город. Чёрные тени высоток поблёскивали и рябили мелкими огоньками. Где-то на этажах жгли костры. Может – бандиты? Наверняка бандиты, кутыши ведь в центре города не живут. Кострами загонщики обозначают свою территорию, и что Вышка живая.

Глаза Саши тупо уставились перед собой, будто на пустом вертолёте вся жизнь закончилась. Ксюша стянула перчатки и взяла её за холодную руку.

– Видишь, красная звёздочка? – бессильно указала Саша на небо. Сквозь мутную хмарь светлела едва различимая красная точка. – Одна такая звёздочка есть, красная-красная. Она висит над чистым озером – далеко на западе, над городом из дерева, где не растут ни чадь, ни ложка. Каждый дом на берегу озера – расписной, узорный, по два, или три этажа, с фигуринами всякими, и воротами с птицами и русалками. Люди там живут добрые, потому что сытые – в озере у них много рыбы. И среди всех рыб есть одна волшебная, какую поймаешь, и любое желание загадать можно, и она всё исполнит – всё-всё-всё. Люди рыбке той молятся, одежду в честь неё железными чешуйками обшивают. Если эту рыбку поймать, то её отпустить надо, и про желание своё никому не рассказывать.

На этаже затрещал огонёк. Ксюша мельком оглянулась на Виру. Ловчий обложил костёр от ветра хронобоксами и подкидывал на растопку щепки от мебели. Ксюша отвернулась к городу и нашла взглядом Башню. Впервые за жизнь у Кощея она не ночевала дома. Узник волнуется? Нет, ему с вороном наплевать, наверное, щёлкают друг друга по клювам где-нибудь на запертых этажах, и знать не знают, где она, с кем она, как она… Узкая ладонь Саши в руке – вот и всё настоящее в ночном, замерзающем мире, где солнце ушло на закат к расписному деревянному городу.

– И что бы ты загадала, Саш?.. – тихо спросила Ксюша.

– Я бы?.. – прикусила губу Саша, меленько задрожала и из глаз у неё скатились слёзы. – Я бы, Ксюша, загадала… загадала, чтобы… мама моя не умерла, – пролепетала Саша распухшими губами и вытерла слёзы рукой. – Ей очень, очень плохо! Лежит, кашляет, еле дышит. У неё махра, Ксюшенька, ничего не помогает, а ящики все пустые! Понимаешь? Пустые ящики, в них лекарства нет!

У Ксюши округлились глаза. Верно, Саша как-то обмолвилась, что у неё мама болеет, но отмахивалась, мол, это ничего, это пройдёт, но сколько времени уж вместе, а мать Саши болела, болела, и на поправку не шла.

– Захар говорит: «пей побольше горячей воды, отдыхай», – а не проходит, – всхлипывала Саша. – Он всем так говорит, кто заболеет… Не сердись, Ксюш, что я тебя на Вертолёт потащила, что ты чуть не упала – это я придумала, не Вирочка! Вирочка меня отговаривал! Но мы лекарство искали, понимаешь? Если не тут, то нигде! Вот почему сюда лезло столько народу. Кто ж знал, что вертолёт давно обобрали? И говорили, что обобрали, и Вира слышал, только я всё равно полезла, и вас потащила за собой, Ксюша!.. Лекарство от махры – здесь, говорят… Либо сюда, либо к Башне, а к Башне не лечиться, к Башне погибать ходят. Никакого лекарства из Башни никто не даёт!

– Это другим не даёт, а меня-то чего не попросила! – не стерпела Ксюша. – Я бы тебе принесла! Тебе, для Оксаны!

– Вира сказал, что нечего у тебя и просить, что мы и так в должниках. Ты нам носишь, а потом как Серый Повелитель зло какое-нибудь Котлу сделаешь, что вообще плохо, что ты узнала про наш подвал. «Добра просто так не бывает», – говорит, и ты ни разу лекарства нам не приносила, и ты не знаешь, что такое лекарства, ты в нашем доме их в мусоре видела, и не узнала – вот так!

Глупость! Глупость! Глупость! Но как? Как помочь Саше? Попросить у Кощея? Ксюша и правда не знала, какие нужны лекарства против махры. Всю Башню облазила сверху донизу, но ничего такого не видела, только старые капельницы, бинты и каталки внизу в вестибюле с каменным солнцем. Ещё была аптечка в рюкзаке… но это ведь ерунда! Против махры нужно средство сильнее, особое! Оно есть – Кощей говорил, что хоть вылечить трудно, но можно. Значит оно, лекарство – наверху, на запертых этажах Башни – там, где Узник работает!

Ксюша вспомнила про кубик. Она почти не собирала его, как встретилась с Сашей. Их новый дом, приключения закрутили её, так что собран только один слой из трёх. Даже сейчас кубик валялся где-то брошенный на дне рюкзака.

Ничего, она попросит Кощея и тот поможет Оксане!.. Что за бред? Что мешало ему десятилетиями не помогать кутышам и стрелять в них возле двери?

Если рассказать, он ещё строже будет следить за ней и охранять Башню…

Что же делать, что делать?! Вход на верхние этажи перекрыт серой дверью. Каждая серая дверь открывается при помощи слова-ключа. Если бы Ксюша узнала верный ключ, или хотя бы случайно отгадала его, то смогла бы войти и забрать лекарство!.. Но это вовсе не то что пробраться на склад за фруктовым сиропом. Если она попадётся, Кощей может запереть её навсегда – и не придумать наказания хуже! в городе столько друзей, Котёл кутышей, у неё есть теперь Саша!

Нет, говорить Кощею нельзя.

– Через сколько нужно лекарство?

– Нужно прямо сейчас… может день или два ещё мама потерпит. Ей воздуху не хватает, она очень хрипит, и всё просит, чтобы её на улицу вынесли, а Зойка выносить не пускает, говорит, что её бандиты услышат и Котёл наш найдут… Ксюшенька, Ксюша, я не хочу, чтобы моя мама умирала и становилась грибницей!

– Не станет. Принесу я тебе лекарство, Саш, обещаю, – только сказала, а саму как огнём обожгло: «Ну, а дальше? Мать Сашина вылечится, кутыши Ксюшу ещё больше зауважают, и Саша тоже, но потом выскочит Сашенька за своего Вирочку: «Спасибо, подружка! Люблю, помню, ценю!», и всё: помогла Ксюша по дружбе, на дружбу Ксюша только и может рассчитывать, на том и прощай!

Нет! Не пойдёт! Цена, Сашенька, для всех велика, и для тебя тоже!

– Есть кое-что ещё, Саша… – обе Сашины руки Ксюша крепко взяла в ладони. – Знаешь, что бы я у золотой рыбки попросила? Чтобы мы, мы с тобой, жили вместе, в нашем доме тайном, чтобы ты из подвала ко мне ушла, бросила своего зверолова и была со мной – только со мной, Саша!

Саша растерянно поглядела на неё. Ксюша настойчивее повторила, чего Саша не поняла в библиотеке:

– Я тебя люблю, Сашенька – не в шутку, не знаю, что это, только думаю о тебе – всегда, постоянно, где бы ты ни была, где бы я… без тебя, с тобой, в городе, внутри Башни – я чувствую тебя, понимаешь? Ты ещё слова не скажешь, а я уже знаю, что скажешь. Я иду к тебе, и в сердце всё скачет, что увижу, что ты со мной будешь, что я могу тебя за руку взять. Мы с тобой будто связанные, Сашенька, Саш, ты меня понимаешь?.. – Ксюша задохнулась, лицо пылало. А Саша наоборот – побледнела.

– Саша… Останься со мной. Ты на меня посмотри! Я люблю тебя, Саша.

Ксюша приподняла её руки и расцеловала ей пальцы.

– Я лекарство тебе принесу, сделаю, что захочешь, – шептала Ксюша. – Ты ведь про дом никому не рассказывала? Нам будет так хорошо вместе. Только со мной, Саша, будь со мной, будь, останься… – звала Ксюша, и от пальцев подалась к лицу Саши. Она поцеловала Сашу в мягкие губы. Вот и первая любовь – райский Ирий. Счастье распёрло грудь, похолодило хребет, голова закружилась. Мягкий, тёплый, ласковый поцелуй с Сашей длился сладкую вечность.

Вблизи зашаркали. Саша оторвалась от Ксюши и села ровно. Вира принёс пачку галет и две кружки, над костром пыхал и кипел котелок. Зверолов наверняка видел, как они целовались. Украдкой Ксюша глянула ему на лицо – ни любопытства, ни удивления. Вира проворчал что-то про ночёвку, кто где и как ляжет спать, и ушёл обратно к костру. Наверное, скотина тягловая, думал, что они с Сашей не всерьёз, просто так тренировались. Ксюша вспомнила Беллу в бассейне, как она со скуки учила её целоваться.

– Саша, ну что? – потаённо спросила она. Саша едва заметно кивнула и надорвала упаковку галет. Она уйдёт из подвала – ради неё, ради Ксюши, они будут жить вместе, как и мечтала Ксюша. Что это будет за жизнь! И любовь…

Как любимое платье – своё, близкое к телу. Тонкое платье любви.

*************

Кощей не пришёл на урок в столовую, и Ксюша начала беспокоиться. Впервые воспитатель пропускал занятия, и это наверняка связано с её ночными загулами. Плохо, ведь Ксюше важно знать, где Кощей ходит, она рассчитывала прокрасться на верхние этажи пока Кощей обедает, в крайнем случае во время его ужина, но и к ужину Кощей не явился. Нигде не было и Гаврана – верного знака присутствия хозяина. Впервые Ксюша не встретила Кощея ни в один положенный час, хотя заранее вернулась в Башню и переоделась в домашнее.

Неизвестность «где Кощей?» изводила её. Он ведь мог уехать – что странно, но всё-таки – или запереться наверху, что уж совсем плохо, ведь войти – значит попасться. Ксюша меряла шагами столовую, коридоры, ходила по десять раз в спальню, спортзал, но нигде не могла найти себе места. Она с треском крутила кубик, пыталась забыться и собрать второй слой.

Одна из сторон – полностью белая. Углы подогнаны, нижний слой собран по всем шести цветам. Надо перевернуть кубик жёлтым центром наверх и смотреть не на углы, а искать рёбра без жёлтого квадратика. Когда такое ребро найдено, Ксюша переворачивала кубик, чтобы центральный цвет точно совпал с цветом посреди второго слоя. Теперь надо смотреть, куда с верхнего слоя сместится ребро – на левую сторону второго слоя, или на правую? Хорошо, что есть неподвижные части кубика. Ксюша нашла на правой стороне точно такой же цвет, как и на верхней, повернула слой один раз налево, будто убирая нужное ребро подальше от однотонного центра, и только сейчас повернула правую сторону наверх, верхний слой по часовой стрелке, правую сторону вниз, верхний слой против часовой стрелки. Ксюша чуть развернула кубик к себе и продолжила сборку – повернула левую сторону вниз, верхний слой против часовой стрелки, левую сторону вверх, верхний слой по часовой стрелке. Вот и ребро верхнего слоя на месте! Всё просто – повторяй и повторяй!.. но не получается ни черта!

Ксюша зашвырнула кубик в спальне, но скоро вернулась и схватила обратно. Часы шли, кубик не поддавался, законный путь на сорок девятый – закрыт. Ксюша бродила по Башне, надеялась хотя бы случайно встретить Кощея или Гаврана. Стрелки часов тикали-тикали-тикали. Ксюша видела в них Сашину мать, как та издыхает в подвале. Каждый вздох – тик-так-тик-так-тик-так – секундной стрелкой, а щёлк стрелки минутной – протяжный кашель.

После ужина ждать стало больше нельзя. Ксюша поднялась к сорок девятому и остановилась перед запертой серой дверью. Эта проклятущая дверь не открывалась ни по слову «Узник», хотя Ксюша нарочно, несколько раз громко его повторила, ни на прочие слова-ключи: «Велес», «Купала», что помогали ей в Башне. В часы своего ожидания Ксюша составила целый список имён и названий из сказок Кощея:

– Марья-Моревна! – громко называла она, – Сварог! Даждьбог! Перун! Скипер! Пераскея! Семаргл! Мать Сыра-Земля! Лада! Макошь! Ягиня! Хорс! Кощей!

Но и «Кощей», и множество других слов не помогли ей, ни «Дуб-стародуб», ни «Кобылицы ягини», ни «Калинов Мост» не сработали.

Ксюша начала искать щели, чтобы подцепить их, пинала дверь, прикладывала ухо и по нескольку минут слушала. Ей почудилось карканье ворона. Ксюша постучала костяшками пальцев по серому пластику – Гавран снова каркнул.

Если Гавран там, значит и Кощей тоже?.. Нет, стал бы он слушать, как она ломится – точно бы вышел!.. Может… может он умер и только ворон живой? Клюёт тело хозяина и покаркивает… Ксюша хмыкнула, но тут же накатил испуг: «А что тогда будет с ней?!». Она останется в Башне, но пока кто-нибудь не заявится из Арктиды. Её заберут, увезут, и к кому и зачем – всё не важно! Главное, Ксюша не хотела уезжать из Башни, из города, где жила Саша! Придётся сбежать в подвал кутышей и остаться там жить навсегда.

– Кощей! – окликнула Ксюша и ударила в дверь, но только Гавран каркнул. Ксюша опомнилась и больше не звала Узника. Глупо-то как, по-дурацки! Кусок стали и пластика перекрыл путь к лекарству, к спасению Оксаны, к мечте жить вместе с Сашей!.. Может быть завтра получится? Да будет ли оно, это завтра, если Оксана умрёт! Проклятущая дверь, проклятущий Кощей, гадкий ворон за дверью – засел и сторожит там, как врата Ирия!

Ксюша вздрогнула и отступила. Ну конечно – есть ещё одно неиспробованное слово из сказок! Ксюша собралась с духом и громко сказала.

– Ирий!

Дверь тихонько отъехала в сторону. Из проёма вырвался тёплый воздух с примесью кислых запахов. Ксюша с непривычки заморгала на такое количество ярко-зелёных цветов. Через дверь она вошла в тропический сад. По бокам узкой гравийной дорожки росли кусты с пышными цветами и широкими листьями в жёлтых пятнах и с розовыми и фиолетовыми прожилками. В резучей траве валялись брёвна. Белоснежные кувшинки плавали в рукотворном пруду.

Дверь за Ксюшей тихо закрылась, над головой загудели извилистые трубы. Кожа мигом вспотела от жары и духоты, волосы намокли от влаги, размеренный белый свет лился со сплошного потолка-лампы, с того же потолка и труб моросил мелкий дождь, а вернее – стекала вода конденсата.

Ксюша шла по дорожке и гадала, зачем Кощею понадобился сад внутри Башни? Некоторые участки огораживались витринами. За ними валялись трухлявые брёвна с радужными грибницами, росли затянутые паутиной кустарники с веретеновидными коконами, и громоздились сплошь покрытые чёрной плесенью бетонные кольца.

В конце дорожки Ксюшу поджидала ещё одна дверь, но не с голосовым ключом, а с кнопочной панелью. Ксюша потыкала кнопки, красный огонёк и резкий сигнал отпугнули её. Через тропинку с хлопаньем крыльев перепорхнул Гавран. В вольере, куда он залетел, сильно качнулись кусты. Гавран спрятался где-то в зелёных зарослях.

– Кощей? – окликнула Ксюша и вгляделась в шипастый кустарник. Обычно – где ворон, там и хозяин. В глубоком вольере кто хочешь мог спрятаться, кусты скрыли дальнюю стену. – Кощей, я не хотела входить, но у меня очень срочное, неотложное дело!

Ксюша окликала Кощея, выглядывала в кустах ворона и нервно щёлкала кубиком в пальцах.

– Кощей, ты чего, шутишь, что ли? Выходи! – потребовала она, когда ей показалось, что в траве кто-то лежит – как будто, человек в тёмной одежде. С Кощеем плохо, что-то случилось, и только верный Гавран остался с хозяином!

– Кощей, постой, я сейчас! – Ксюша полезла через низенькую оградку вольера. Ноги тут же погрузились по щиколотку в болотистую землю. Ксюша прочавкала четыре шага и разглядела в траве вовсе не тело Кощея, а замшелое и коряжистое бревно. Волна холодного страха схлынула с сердца. Гавран насмешливо каркнул из глубины кустарника.

– Ну, погоди у меня, каркун пернозадый! – пригрозила Ксюша и повернула обратно. Чёрный шланг выскочил из травы и вцепился ей в ногу. Ксюша вскрикнула – больше от неожиданности, чем от короткой и жгучей боли, и одним махом выбежала из вольера. Шланг остался шипеть за спиной, как проткнутый мяч. Ксюша уселась на гравийную дорожку, закатала штанину – на голени кровили две мелкие раны, нога вокруг опухла.

– С-с, ой! Кто меня укусил? – просипела Ксюша и хотела встать, но тут же упала на гравий. В голове поплыло, закружилось. Нога совсем онемела и не слушалась. От коленки по бедру растекался леденящий жар, стало трудно дышать. Ксюша попробовала подняться на четвереньки, но локти подогнулись, и она свалилась на бок.

Кто укусил?.. Змея-Пераскея, жена Индрика-Зверя, жена Волхва потом, когда он… когда Волх Индрика…

Мысли спутались, Ксюша крепко стиснула кубик, чтобы почувствовать его грани, но кубик почему-то взял и выкатился из руки. Цвета квадратиков перепутались. Ксюша громко окликнула Кощея, но губы еле выдохнули первый слог его имени. Холод добрался до горла, глаза уставились в одну точку и замерли, и не могли моргнуть.

Так хорошо, да, так много легче – можно лежать вот так, и не двигаться, и не дышать вовсе. Дышать незачем, воздуха ведь больше нет – очень темно вокруг, без воздуха. Кто же знал, что воздух – это свет?.. Так странно в темноте, без воздуха… холодно.

*************

Слишком долго пришлось ждать благоприятного, безветренного дня. Метеорологический терминал как назло предсказывал погоду настолько неточно, что Кощей больше ориентировался на ветроуказатель, чем на результаты электронных вычислений. Пока порывы ветра были чересчур сильными, он взялся за тяжёлую работу – сборку технологических ферм и мачты для ракетной площадки. Так вышло, что в лаборатории ему больше приходилось работать с пинцетом и микроскопом, а на крыше Башни в окружении шестиметровых шпилей короны пользоваться отвёрткой, молотком и сварочным аппаратом. Один только верный Гавран помогал ему в нелёгком труде ракетного инженера.

Ворон зябко нахохлился на корпусе компьютерного терминала и каркал, зазывая хозяина поскорее спуститься в тепло. Трудами Кощея на крыше со временем поднялась четырёхметровая мачта с подведёнными к ней фермами и подключёнными к ней кабелями. Посреди ферм, возле мачты торчала серебряная ракета с ярко-красной носовой частью. Особой красоты в своё творение Кощей не вкладывал, громких имён не давал. Главное в ракете – надёжность, практичность и работоспособность. Ракета должна была подняться на тридцатикилометровую высоту и взорвать там при помощи пиротехнического заряда контейнер, куда Кощей загрузил ровно восемьсот грамм серого порошка – того самого реагента, который ему по счастливой случайности удалость смешать в лаборатории, и путём долгих опытов довести до нужных характеристик.

Площадку Кощей давно подготовил для запуска, и как только ветер утих, он бросил всё, даже назначенный на это время урок с Ксюшей. Всё равно на занятия она перестала ходить, а вчера вообще не ночевала в Башне. Недостатком предстоящего запуска бело весьма ограниченное на крыше пространство. Мощность для трёхметровой ракеты нужна большая, в качестве топлива Кощей сначала планировал использовать перхлорат аммония, но из-за узости стартовой площадки пришлось ограничиться азотом, который войдёт во взаимодействие с твёрдым топливом, расположенным чуть ниже основного баллона. Но и такой силы достаточно для хорошего старта и доставки заряда на положенную высоту.

– Прости приятель, но нервы тебе лучше поберечь, – извинился Кощей перед вороном, взял его и отнёс со стартовой площадки вниз, в тёплый сад. Гавран недовольно каркнул и выпорхнул у него из рук на ветку кустарника. Так лучше, ведь неясно, как поведёт себя птица при виде яркой вспышки и грохоте взлетающей ракеты.

Кощей вернулся на крышу, провёл полный комплекс мероприятий по предстартовой подготовке, и встал к пульту запуска за крепким щитком. Он надел тёмные очки с круглыми линзами, набрал на компьютере стартовые команды – оставалось только нажать на кнопку «Ввод». Но тут консоль управления Башней на запястье издала мягкий писк. Кощей поднял руку – консоль управления умещалась в приборчике размером с часы. Кощей нажал на кнопку и в воздухе развернулся виртуальный дисплей. Он увидел Ксюшу, изображение передавалось с камер в саду. Ксюша ввела неправильный код возле внутренней двери, и система сигнализировала хозяину.

– И куда ты ползёшь? – обронил Кощей, наблюдая, как Ксюша вертит головой на дорожке. Жаль, что она пробралась на сорок девятый этаж, не выполнив поставленного условия, что являлось грубым нарушением их устной договорённости. С другой стороны, она молодец – догадалась подобрать голосовой ключ к неотмеченной руной двери, следуя только услышанным на уроках сказкам. Ничего, он разберётся с нарушительницей потом, когда запустит ракету с зарядом.

Кощей нажал «Ввод» и увидел сквозь прорезь в щите, как из сопел ракеты вырываются снопы оранжевого пламени. Секунду ракета ещё стояла у стартовой мачты, а потом с оглушительным рёвом начала подниматься. Узкая, похожая на серебряный дротик ракета устремилась прямиком в серую хмарь. За дротиком тянулся шлейф дыма. На компьютерном терминале рассчитывалась высота и набранная ракетой скорость – две с половиной тысячи километров в час, расчётной высоты ракета достигнет за семьдесят девять секунд. Вот на дисплее зажглась иконка – значит нос ракеты взорвался. Кощей ждал минуту, две, снял очки и прицелился острыми и чёрными как осколок обсидиана глазами в небо.

В сером полотне хмари показался разрыв. Голубое пятно росло, расширялось, вот уже голубая клякса растеклась до самого русла реки – небо, это ведь чистое небо! Словно око раскрылось над городом и взглянуло на серые заплесневелые руины!.. Надо бы проанализировать, записать данные – предполагаемую ширину окна, соответствие массы заряда размеру деактивированной зоны… но рука не поднималась. Кощей застыл, он не мог оторваться от зрелища, он не видел чистого неба вот уже семьдесят долгих лет…

Небо открылось лишь на минуту. Словно устав смотреть на сумрачный, погрязший в отсталости город, око начало медленно закрываться. Хмарь лениво кутала голубой кусок неба со всех сторон.

– Вот оно – начало… – шепнул Кощей, и пожалел, что только он один видит око. К чёрту всё, и позвать Ксению? Пусть тоже посмотрит, пока око не закрылось! Пусть она увидит, ради чего они трудятся, ради чего она живёт в Башне и ради чего однажды покинет свой дом и выйдет к людям!

Кощей активировал консоль управления. На виртуальном дисплее Ксюша неподвижно лежала на гравийной дорожке возле террариума. На оградке возле неё хлопал крыльями ворон и широко раскрывал клюв. Через секунду Кощей сбегал вниз по лестнице, бросив все исследования на крыше.

*************

«Зачем путь человеку безногому?

Зачем руки человеку бессильному?

Зачем голос человеку безвольному?

Зачем жизнь человеку погибшему?»

Такие знакомые слова… Где она слышала их? Ксюша проснулась и увидела рядом с постелью Кощея – удивительно, ей захотелось, чтобы он повторил эти слова или рассказал сказку, хотя бы просто с ней поговорил – всё, что угодно, пусть говорит без остановки, только услышать бы его голос, а не лежать в пустоте – чёрной, холодной, не чуя тела, ничего не слыша, не видя, где и дышать не надо, только покоиться…

С отчаянным желанием слышать – вернулась и боль. Тугая, ломающая, неукротимая, она поползла по всему телу, от горла до кончиков пальцев на ногах, тяжело ухнула в голове. Во рту собралась едкая горечь, как после рвоты.

Ксюша хотела приподнять руку и дотронуться до Кощея, хотела понять, сможет ли двинуть рукой, ощутить под пальцами его тёмную, домашнюю футболку. Вся кожа на руке побурела от синяков, словно Ксюшу спустили с лестницы с сорок девятого этажа, и она катилась до самого вестибюля. Синие, фиолетовые и багряные пятна расплылись и перемешивались по всей коже, особенно чернели вены. Если такое случилось с рукой, то что с телом?..

– Не бойся, всё пройдёт, – взял Кощей её руку и вернул под одеяло. – Яд распространился по мышечным тканям и вызвал кровоизлияния. Тебя укусила Notechis scutatus – Тигровая змея. В нашем прохладном климате она почти чёрная, как гадюка, чтобы впитывать больше солнца. Змеям нужно тепло, знаешь.

Он помолчал, как на уроке ожидая вопроса, но у Ксюши не было никаких вопросов, не было сил ничего спрашивать.

– К тому же, эта змея сильно мутировала, её яд стал гораздо опаснее, – продолжил Кощей про своё. – Хотя недостаточно опасным, я добивался другого эффекта. После укуса обычной Тигровой змеи смерть наступает в течении двух часов. Так что ты была ещё жива, когда я нашёл тебя, хотя и впала в бессознательное состояние. Можно сказать, ты сама на себе поставила эксперимент, который я собрался провести более гуманными способами, и на мене разумных подопытных. Впрочем…

Кощей сухо глянул на Ксюшу.

– Я же предупреждал не входить на сорок девятый этаж – это опасно и глупо. Тебе мало сорока восьми этажей и подземного гаража? Мало выходов в город?

Сердце у Ксюши так и затрепеталось. Она слабенько замычала, но тёмные глаза Кощея опять соскользнули с неё, как масло со сковородки.

– Нет, не пытайся оправдываться, – он потянулся к тумбочке и поставил на неё кубик. Два слоя из трёх были собраны. – Вполне допускаю, что ты пришла в сад по важной причине, не из любопытства ради. Скажу больше, я не стану менять ключевое слово на дверь в сорок девятый, и положусь больше на твоё слово – на твоё обещание не входить на верхние этажи. Наверху – лаборатория, в ней слишком много опасных секретов, к которым ты не готова, которые могут тебе навредить, и исковеркать твоё восприятие мира. И всё-таки, от наших прежних договорённостей я не отказываюсь. Как только ты соберёшь кубик – я сам покажу тебе сад, и лабораторию, и крышу, расскажу, чем я занимаюсь и зачем это нужно. Только человек, способный мыслить, Человек… – сделал ударение Кощей, – а не Зверёныш, способен понять, что замыслило Двоеверие. Мало кто из людей снаружи достаточно умён для этого, но ты не из пустошей – ты из Арктиды, изнутри Башни, ты не дикарка, Ксения, ты воспитываешься, чтобы жить с дикарями.

Ксюша едва слушала его – она думала о Сашиной матери и о самой Саше, об их уговоре и про лекарство. У неё есть ещё, может быть, день: надо только спросить – ничего больше не остаётся. Кощей сидит рядом, надо только спросить его о лекарстве!

– Пом… помо-ги, – пролепетала она онемелым языком и губами и опять потянулась рукой к Кощею. Он нагнулся и лучше прислушался. Ксюша еле промямлила. – Лек… лекаство.

– Не волнуйся: все лекарства и сыворотку от змеиного яда я ввёл. Ты в безопасности, хотя за жизнь твою, скажу честно, пришлось побороться.

Ксюша с трудом помотала головой на подушке.

– Лек… лека-ство от махры… кутыш-ам.

Чёрные глаза Кощея на миг обожги её, но затем опять соскользнули в сторону.

– Такого лекарства я тебе не дам, Ксения.

К Ксюшиному горлу подступил ком. Кощей не хотел спасать умирающих, если те не из Башни. Если бы только она могла плакать, то заплакала бы, но в сухих глазах не было ни слезинки. Вместо этого она напряглась и попыталась подняться с постели. От усилия перед взглядом полыхнул каскад ярких вспышек. Тело пронзила боль, словно Ксюшу целиком выстругали из дерева и ни один сустав не гнулся.

– Эй-ей, далеко собралась? – одним мягким движением уложил её обратно на койку Кощей. Ксюша замычала и заворочалась снова.

– Оставайся на месте, – холодно приказал Узник. – Чего ты хочешь добиться? Лекарства от махры нет – вот почему я не могу тебе его дать, его просто не существует, есть только лечение, которое можно провести только в Башне. Лечение – экспериментальное, на основе микрочастиц, со сложной аппаратурой, и никто не войдёт в Башню и не поднимется на сорок девятый – понятно? Никто из внешнего мира не заглянет в лабораторию, даже если тебе нельзя.

Ксюша с озлобленным стоном, как могла, содрала с себя руку Кощея и опять попыталась подняться. Ей нужно к Саше – рассказать, что случилось и оправдаться, помочь Оксане хоть чем-нибудь! Ей надо наружу – немедленно, срочно! Но когда она оттолкнула Кощея и повернулась к окну, то увидела снег.

Как снег?.. Почему снег!

– Поч-щему с-снег?.. – пролепетала она. За плексигласом летели крупные снежные хлопья.

– Зима, Ксюша, – отозвался Кощей. – Чтобы спасти тебя понадобилось много времени и саркофаг – я подключил тебя к системе жизнеобеспеченья, чтобы спасти твой мозг от некроза. Ты выжила, но после укуса прошло больше двух месяцев, наступила зима. В наших краях лето очень быстро кончается. Всё это время, Ксения, ты проспала.

Кощей сам поглядел на окно. За белыми хлопьями снега серел пасмурный день. Тонкая морозная паутинка тянулась от рамы к сердцу окна. Ксюша как будто полетела в бездонную яму и рухнула на постель – время упущено, никого не спасти, она пропала из города на два долгих месяца, до самого конца лета и осени, и Сашенька теперь её ненавидит.

*************

Заветное место, запретное. Ночное купание смели тревожить лишь звёзды за тонкой хмарью и ночной ветер. Тихая девичья песня лилась над гладью тёмного озера. Сюда приходили только жрицы мудрой Макоши. Девушки в рогатых кичках бережно зажигали свечи, каждый огонёк отражался в кружевной серебряной оградке на берегу, во встревоженной купаньем воде, играл молочным отсветом на влажной коже избранницы Прави.

Только она имела право окунаться в озеро в заповедном месте. Рядом со святилищем Макоши, где она провела весь последний год, всегда царствовала тишина и неспешность. Она любила эту божественную, трепетную и почтительную тишину.

Зачерпнув ладонями прозрачной, хрустальной воды, помощница-жрица окропила ей волосы цвета воронова крыла. Стройное тело Берегини давно привыкло к студёной прохладе. Тайное купание скрывалось от посторонних глаз, как священный обряд. Но нашёлся тот, кому порядки не писаны.

Пение жриц пресеклось, девушки заоборачивались на широко и нагло шагающего к озеру хмельного мужчину. Ксения тоже заметила его, но сделала вид, что не видит, и знаком велела помощницам продолжать таинство. Только Великая Жрица Изяслава уверенно заступила путь городничему.

– Ван, не гневи Макошь! Совсем стыд потерял? Какой леший тебя приволок на купание!

Бородатое круглое лицо Вана расплылось в сладострастной улыбке.

– Сама знаешь, какой.

Он вцепился глазами в Ксению, кто нагая стояла по пояс в студёной воде. Великая Жрица недобро прищурилась на городничего.

– Святотатство творишь – ради блуда? Оставь Берегиню! Она и так из-за тебя ночей спать не может, домогательств твоих отчуждается!

– Ночей спать не может, говоришь? – просипел городничий – хмельной, красный и разопрелый от медовухи. – Может и не спит, да только не из-за того, что чуждается. Это же я – Я! – её за золотой хвост из озера выловил, это я попросил!.. Кто же знал, что она серебро больше золота любит? Ох, а власть-то она – ещё пуще любит, ох любит! Быстро же вы ей, клуши не щипанные, поверили…

– Покутных нитей не спутай себе, городничий! – строго остерегла его Верховная Жрица. – Макошь страстей в делах не приемлет, а ты от жара в паху нелепицы мелешь! Берегиня тебе – не простая девица, под Дыевым небом не умыкнёшь. Если коснёшься Берегини – по всему Китежу несчастья начнутся, веру нашу Исконную и единоверцев погубишь!

– Ради такой рыбоньки не грех и верой рискнуть, – осклабился Ван сквозь чёрную бороду. Изяслава гневно зыркнула на него, но смолчала. Пение девушек понемногу утихло – купание закончилось. Ксения вышла на берег по гранитным ступеням. Под ноги ей поставили таз, украшенный чеканным орнаментом, и вода стекала в него с обнажённого тела.

– Глаза-то отвороти, бесстыдник, – шикнула Изяслава, но Ван смотрел, и не мог наглядеться на Прибогиню.

– Чего воротить? Тут детей малых нету. Сам знаю, чего можно мне, а чего нет…

Ван зашагал к Берегине. Ксения будто только сейчас заметила городничего и приветливо ему улыбнулась. Одну из жриц, кто помогала ей обтереться и накинуть льняной балахон, она попросила подать серебряный кубок, да поскорее. Воду из чеканного таза слили в тот кубок, и когда Ван подошёл, Ксения поднесла ему полный серебряный кубок в руки.

– Говорят, за одну каплю воды с тебя – люди последний кусок отдают, а ты меня целой чашей одариваешь, Берегинюшка моя ненаглядная, – проурчал Ван, словно кот, принимая протянутый кубок. Он нарочно положил ладонь на изящные пальцы Ксении. Молочная кожа, малахитовые глаза – китежский городничий никак не мог налюбоваться на Берегиню. Такой девушки во всём Крае не сыщешь! Чуть только он увидел Ксению в святилище – так сразу влюбился, и с первой минуты знал, что Берегиня принадлежит только ему – одному ему, а не Богам! Но к несчастью, за прежнее его умыкание жриц, старая карга-Изяслава давно наточила зуб на него, и за Ксению стояла горой, и баламутила воду по всему городу.

Скоро про то, что Ксения – воплощение самое Берегини, знал каждый Китежец. Знал и верил, что она – золотая рыбка из озера, кто желания исполняет, и вышла на берег к людям не зря, а чтобы избавить их от лишений, и тягот, и несправедливости.

Простой рыбак, кто сети закидывает подальше от капища, верит, что поймает в сеть Берегиню. А коли изловишь – тут уж, брат, ей волю дай, но с желанием загаданным, и о желании этом – никому не рассказывай, иначе – беда!.. А Ван разболтал!

Год назад, может больше, по пьяни он полез в лодку с дружками – по озеру прогуляться. В воде золотом проблеснуло, он и давай ловить – без сетей, и без снасти, одними голыми руками по плечи в воду нырял. Дружки ну давай потешаться, но как увидели у него в руках рыбицу – враз протрезвели. И с Вана хмель как слетел: смотрит на голову, на чешую, на хвост рыбьи, а у самого сердце колотится – вот-вот из груди выпрыгнет! Всё у него есть, всем богат городничий, чего ему ещё пожелать?!

– Обернись-ка ты девицей, Берегиня озёрная, да такой, чтобы я полюбил и жить без тебя не мог, как увидел! Будь мне женой, чтобы никто больше не выловил и желаний своих тебе не загадывал! – вот что пожелал про себя Ван и отпустил рыбку в озёрную воду. Дружки-собутыльники сразу стали допытываться, чего это он загадал рыбке? Особенно допытывался Бритоус – его главный дружок и думский Отче-Советник. Есть грех – Ван любил прихвастнуть, вот и на этот раз не сдержался – рассказал друзьям тайну, о чём попросил, да ещё посмеялся, мол, женится – если уж рыбку встретит…

С тех пор – беда. Он и правда встретил рыбку в человечьем обличии – девушку стройную, статную, ладную, какой ни в жисть не встречал! Но под защитой Макоши – в святилище, за подолом у Изяславы, так что ни выкрасть, ни завладеть Берегиней нельзя!

Весь Китеж судачил: опустится Ван до святотатства, или же всё-таки есть в городничем хоть что-то хорошее? И всей власти не хватит, чтобы теперь с Ксенией даже тайно встречаться.

Ван жадно выпил всю воду и отбросил дорогой кубок прочь.

– Ты всю жизнь исполняла желания людские, так теперь сама проси, чего хочешь – от человека! Всё исполню, только приблизи!

– Я уже просила тебя, городничий любезный, да ведь ты всё равно в мою святость не веришь, не то, что прочие.

– Гр-р, верю! – зарычал и мотнул головой Ван. Жрицы вокруг зашептались, он на них зыркнул и сморщился.

– Да давай об этом не здесь – ушей много!

Берегиня жестом позвала его за собой. Помощницы помогли ей застегнуть поясок и надеть венец на голову, и кланялись, когда Ксения проходила. Ван поразился тому, как же быстро она поставила себя в святилище выше всех. Только с Великой Жрицей Изяславой она обращалась на равных, остальные же девушки перед ней пресмыкались. Чего уж говорить о простонародье, свято верующем в целительную силу воды с её тела.

– Я для тебя серебра собрал – много, все закрома светлым металлом забиты! – горячо зашептал Ван, как только они отошли от капища в сад. Ксения благосклонно взглянула на него, и не было для души Вана ничего слаще!

– Да скажи, зачем его столько? Я ведь любую прихоть твою, любой твой каприз исполню, только приказывай, царица моя, Прибогиня! Оградку серебряную хочешь? Возвёл! Платья, шелка всякие, украшения – на, коробами! Людям велю, чтобы тебе поклонялись, сам как пёс по твоим следам бегаю, о святости, о силе твоей по всем Западным Городам разбрехал – всё уж сделал, что мог!

– Разбрехал? – деланно и тоскливо спросила Ксения. – Так ведь сам ты в меня не поверил. До сих пор сомневаешься, что я власть отниму, что я заговорщица, а не твоя Берегиня.

Городничий измученно взвыл и тряхнул кудрявой башкой.

– И верю, и не верю! Не первый год правлю – всякого-якого навидался! Бывало, и друзья предавали: и яд подольют, и ножи вместо дружбы готовят, и на тебя гнилью плещут, что воевод против меня подговариваешь, что думцев смущаешь!

Прибогиня остановилась и гневно зыркнула на обмершего Вана.

– Да не верю я слухам! Не верю! – схватился и начал целовать её руки Ван. – Как они про тебя не скривят, когда сам Лют на моё место метит, потому и на твоё честное имя грязь льёт! Ты рыбка моя ненаглядная, Берегиня волшебная, чаровница заветная, Владычица с-Правная!

Малахитовый взгляд Ксении оттаял, она провела рукой по кудрям Вана.

– Вот теперь вижу – веришь. Я Богиня твоя, только мне поклоняйся. Не смей дурно думать обо мне, и слушать про меня Люта-предателя. Много ты сделал хорошего для меня, всё исполнил, о чём я просила. Теперь мой черёд благодарить. Чего надобно тебе, Родной мой?

Ван шумно сглотнул и распрямился. Кровь закипела в нём, жарко в щёки ударила.

– Раз Богиня ты мне – покажи свою спаленку! Проводи, и ляг со мной – добровольно, сама!

Ксения взяла Вана за руку и повела вдоль по саду в тихие спальни святилища. Вот резные двери открылись, внутри больших ясеневых палат – светло, тихо и пусто, все жрицы и чаровницы собрались на купании. И повсюду отвратный для Вана ромб с четырьмя точками – символ Макоши выткан на рушниках, вырезан на мебели, выложен плитками на широкой печи. Красный ромб, как замок, скрывал от Вана самую желанную женщину в Китеже, но вот лёгким касанием руки самой Берегини дверь в её спаленку наконец отворилась.

Ван вступил в тихую комнату и увидел дорогие подарки, присланные им из кремля: богатые украшения в ларцах, зеркало в золотой раме, резной трон, шёлковые занавеси на окнах, фарфор и хрусталь. Особенно Берегиня любила вечерние платья из прошлого, и наряды он ей отсылал, где Дружинники только найдут. Ван ухмыльнулся задвинутой в угол прялке – не для тонких белых рук Берегини был священный и муторный труд Макоши.

Широкое ложе изукрашено тонкой резьбой и серебряными рыбками в изголовье. Увидев постель, Ван не стерпел и начал стягивать с себя всю одежду. Ксения засмеялась и отошла от него. Ван подскочил к ней, крепко обнял свою царицу и расцеловал её щёки, шею и грудь.

– Прибогиня! Рыбка моя серебряная! Владычица! – бормотал он, одурев от любви, и пальцами стискивал балахон и терзал её пояс.

– Порвёшь! – со смехом оттолкнула его Берегиня. – Ложись, сама разоболокусь.

Ван сдёрнул с себя последнее и запрыгнул на простыни. Ярь и похоть взыграли в нём жарче, чем в юности! Ксения высвободила поясок и сбросила с себя балахон. От вида её голого тела, и мягкой, ухоженной ложбинки между ног, где у простых девиц всё заросло мягким волосом, а у неё – чистый бархат со складочкой, у Вана аж кровь загудела в башке. Ксения медленным шагом, красуясь, подошла к городничему.

– Хватит меня изводить, не то как зверь накинусь! Ни одна краля меня ещё так не томила!

Ксения остановилась в полушаге от Вана и огладила себя от бёдер к груди.

– Похоть в тебе есть – это верно… Но снился мне сон: будто прыгнул китежский городничий мне в озеро, да и тонет, тонет – кричит. Щедрый был городничий, но фальшивое солнце и скупой призрак его утопили.

– Какой скупой призрак и солнце? Нет такого! Не вижу! – опасливо огляделся по спаленке Ван, как будто и правда был не в спаленке, а в том самом озере. Вдруг по ноге его что-то скользнуло и калёной спицей вонзилось под кожу.

– Ай, что за срам?! Да чего это там у тебя! – соскочил Ван.

– Не рыбкой – Змеёй меня кличут. Не слыхал, разве? Не уж то Лют тебя не упреждал, городничий любезный, что зря стараешься, что напрасно подарки мне даришь? Не по масти тебе, лох копеечный, со мной блатоваться.

– Как-как, ты?.. Пераскея!.. – просипел было Ван, а холод и жар раскатились по жилам и стиснули грудь. Он упал. Из кровати с его стороны выползла чёрная, похожая на крупную гадюку змея. Тьма накатилась на Вана, дыхание спёрло, он ослеп в один миг, и сердце надулось и лопнуло.

«От любви!.. Больно-то как, матушка, от любви!..» – в последний миг подумал он, и утонул в мёртвом омуте.

*************

«Лежала Мать Сыра-Земля во мраке и стуже. Мертва была – ни света, ни тепла, ни звуков не знала, никакого движения. Сказал тогда вечно юный, вечно радостный, светлый Ярила: "Поглядим сквозь тьму кромешную, хороша ли Мать Сыра-Земля, пригожа ли, придётся ли мне по сердцу?". И пламенным взором в один миг пронзил слои мрака. Где Ярилин взор пронзал тьму, там вставало красное солнце. Мать Сыра-Земля пробудилась, как невеста на брачном ложе раскинулась. Жадно пила она золотые лучи, томящая нега по ней разлилась, и услышала она глас Ярилы: "Ой ты гой еси, Мать Сыра-Земля! Полюби меня, бога светлого, за любовь твою, украшу я тебя синими морями, жёлтыми песками, зелёной травой-муравой, цветами алыми и лазоревыми…". Понравились Земле Ярилины речи, полюбила она бога светлого, и от жарких его поцелуев разукрасилась рощами и цветами, морями синими, лесами тёмными, реками серебряными, озёрами медными. И всё жило, и всё любило, и всё пело хвалебные песни отцу Яриле и Матери Сырой Земле».

– Вот тебе «что-нибудь про любовь», как ты хотела, – закончил свою сказку Кощей. Ксюша легла на тетрадь – всё равно не могла держать карандаш толком. Заниматься ей не хотелось. Город за окном дремал под толстым снежным покровом. Знакомые дома, остовы машин на парковке, руины через дорогу – всё замело-забелило, как уродливый торт «Везувий», который они с Беллой пытались скрыть под пышной кремовой шапкой.

Синяки почти все сошли, остались только крупные жёлтые пятна, но и те постепенно рассасывались. Ксюша похудела как жердь и ослабла. Костяшки пальцев набухли, выступили и посинели вены под кожей. Она не ухаживала за собой, и подолгу таскалась в одной и той же одежде, хотя гардероб и так с каждым годом редел.

Но давила совсем не болезнь, а бремя на совести, с которым Ксюша проживала всю Долгую Зиму. Один змеиный укус переломал столько жизней! Но, главное – разрушена золотая мечта Ксюши, которую она почти осязала. Теперь она думала, что мечта эта – о воле. И Саша, и их тайный дом, и уговор жить в любви – всё это заключалось в желании освободиться. Как же больно – снова засесть за уроки Кощея и торчать в опостылевшей Башне! Тайный дом плохо отапливался для зимних морозов, но ничего, они с Сашей как-нибудь выкрутились бы, пережили, в конце концов в доме есть печь, они могли бы топить грибами – перетерпели бы как-нибудь, зато вместе. Вся жизнь Ксюши могла пойти по-новому и превратиться в одну большую добрую сказку.

– Ну, и какой он? – спросил Кощей. Ксюша удивлённо приподняла голову. – Очевидно, что за лето ты нашла себе какого-то друга, – по своей гадкой привычке Узник не смотрел на неё, а скользил мимо глазами, и неясно, когда эти глаза цепанут тебя, и как крючок вытянут на поверхность. – Должно быть, этот мальчик обладает хорошей физической формой или притягательным характером, раз смог произвести на тебя должное впечатление и заставить нарушить мои приказы – снять шлем, показать лицо, заговорить с ним, пробраться ради него в мой сад – верно?

Ксюша моргала, пытаясь решить, с чего это Кощея развезло на разговоры? Она не могла припомнить, чтобы Узник когда-нибудь ошибался на счёт неё, но сейчас он говорил совершенно не о том, невпопад, и не про её любовь – это уж точно!

– Надеюсь, кроме шлема, ты комбинезон ради него не снимала?

– Нет. – Брякнула Ксюша.

Кощей мимолётно глянул на неё: «Врёт, или нет?», и тут же снова отвёл глаза куда-то ей за плечо.

– Я должен предупредить тебя, со всей ответственностью, что половые контакты с жителями города – небезопасны. Все кутыши и бандиты заражены опасной… инфекцией. Она передаётся половым путём и вызывает опасные заболевания, что в девяносто девяти процентов случаев приводит к летальному исходу. Я не запрещаю тебе заводить отношения, но ваша любовь должна оставаться исключительно в платонической форме, без физической… реализации. Я очень надеюсь, что ты понимаешь всю серьёзность и небезопасность интимных отношений с местными жителями и не допустишь их впредь.

Ксюша поняла только одно: он повторяется со словом «опасно», и говорит так противно, что хочется, как маленькой убежать из столовой. То, что кутыши – все больные, обожжены чадью, у них серая кожа из-за подвальной жизни, махра в лёгких и плохие зубы – она и так знала. Теперь к этому добавилась ещё и какая-то «опасная половая инфекция».

– Кто этот мальчик? Надеюсь – он не бандит?

– Нет, – буркнула Ксюша как на допросе. Почему она вообще должна сознаваться?!

– Что же, тебе должно быть очень интересно с ним. Но пусть дружба остаётся только дружбой, ты понимаешь? Человеческое существование построено таким образом, что первый опыт – самый яркий, но на то он и опыт, чтобы в дальнейшем пригодится для более важных и ответственных отношений. Я могу абсолютно точно гарантировать, что после этого мальчика у тебя в жизни будет как минимум ещё один мужчина. Надеюсь, ты соблюдёшь правила и не истратишь себя на первый опрометчивый опыт. Все эти разговоры о любви и побуждения – на практике в человеческом социуме приводят к…

Кощей наконец-то замолк, видимо, понял сам, что кривая дорожка совсем не туда его завела. Он встал с вороном на плече и направился к двери из столовой.

– Если планируешь дальше встречаться со своим молодым человеком, я положу в аптечку средства предохранения. И ещё кое-что… – Кощей обернулся возле порога. – Начинай хорошо питаться – твой мальчик бросит тебя, если увидит в таком состоянии. Мужчины любят глазами.

Кощей вышел и дверь закрылась. Ксюша громко сказала: «Дый!». Плексигласовые окна в столовой почернели, включился электрический свет. В гладком отражении Ксюша увидела заморенную, костлявую, с ввалившимися малахитовыми глазами девчонку. Такой тени за малым осталось лечь в землю, сложить на груди руки и умереть. Если бы такой её в первый раз встретила Саша, то испугалась бы Серебряны, как Бабы-Яги. Кощей прав – к весне нужно поправиться и привести себя в полный порядок. От следующей встречи с Сашенькой очень много зависело. Раньше Ксюша боялась думать об этой встрече, как о тяжёлом судилище и раскаянье по вине, а теперь представляла, что всё у них с Сашей поправится, и она, конечно, простит её… как бы там не сложилось, Ксюша жить дальше не сможет, если опять не увидится с ней и не поговорит.

Ксюша снова начала посещать бассейн и плавать, сколько хватало силы, занималась в спортзале и на тренажёрах, начала есть, выбирала еду поплотнее и запихивала в себя, даже если не лезло. В первые дни такой жирной диеты её часто тошнило, но это скоро прошло. Последние блёклые пятна от синяков рассосались, она снова научилась уверенно держать в руках ложку и карандаш, и ходить по лестницам Башни без остановок на отдых. Даже нудные уроки Кощея превратились в обязанность для её выздоровления, как будто она старалась наверстать упущенные летом часы. Ей очень хотелось стать прежней, надёжной и уверенной в себе Серебряной, но всё-таки змеиный укус многое в ней изменил. Изменилась непоколебимость, что всё в этом мире зависит от её желания и воли, что внутри Башни и в городе всё возможно, стоит ей захотеть, что она всесильная и бессмертная. Есть в жизни вещи, которые волей-неволей произойдут с тобой, и никак этого не изменить. В самый важный миг судьба может внезапно ударить, да так, что никакая Перуница тебя не спасёт, особенно если ты ходишь без комбинезона и шлема.

Ксюша снова взялась за сборку кубика. До этого она поклялась, что больше никогда в жизни не поднимется на верхние этажи, пока не соберёт его, и всем нутром возненавидела живущую в Ирии змею Пераскею.

Раньше она развлекалась, собирала свой кубик из тупого упрямства и убеждала себя, что вовсе не хочет узнавать секреты Кощея. Нет – хочет, и узнает, пусть придётся сыграть по правилам Узника, не надеясь на чудо, на сказку – она сама соберёт ключ от Ирия – своими руками!

Но всё-таки мысль, что, несмотря на множество дронов и камер Кощей про неё чего-то не знал, не отпускала её. Узника вполне можно обмануть, победить, обхитрить, как обычного человека, и при этом не разбивать фары машин в гараже, не царапать колпаки камер, не хулиганить по мелочи, а победить вполне осознанно и окончательно.

Но не теперь. После Долгой Зимы наступила весна с бурями и дождями. Ветры гнули ржавые столбы фонарей, срывали ставни и двери со старых домов, но всё же спустя пять месяцев снега и холода потеплело. Грибные шляпки наполнились талой водой, снег стекал мутными струями по тёмной плесени. Каждая улица и каждый двор перекликивались звонкой капелью. Некоторые места и районы на время оттепели так раскисли, что стали непроходимы. Сырой воздух наполнился грибным запахом и вонью сырого цемента. Изредка по городу раскатывался гулкий гром, как будто в конце апреля ударили первые грозы, но нет – это рушились старые здания, подмытые шквальными бурями и подточенные грибницами.

В эти дни Ксюша снова засобиралась наружу. Она заранее набила рюкзак едой, зарядила аккумуляторы Перуницы. Как волнительно и приятно было снова залезть в серебряную шкуру подзабытого комбинезона! Хотя костюм всё равно болтался на ней слишком просторно. Прежний вес набрать не удалось, каждый грамм она отвоёвывала у худобы, но хотя бы не так обессилила, как в самом начале морозов.

Из Башни Ксюша сразу поплелась в далёкий пятикилометровый путь к Котлу Саши. По дороге ей не встречалось ни бандитов, ни кутышей. Ещё слишком холодно, да и погода дурная, бродячие крысы и те не высовывают носа на улицу. Ксюша надеялась застать Сашу в подвале вместе с её домочадцами. Она старалась не думать, как встретят её, и как сильно Саша обижена. Ксюша не удивилась бы, если бы её начали гнать прямо с порога, ведь она нарушила слово и не спасла Оксану.

А может быть обошлось? Вдруг Сашина мама каким-нибудь чудом выздоровела и жива – вот было бы здорово! От этой мысли даже сердце у Ксюши запрыгало.

Вот знакомый маленький магазин и тайник под плитой, где они в первый раз встретились с Сашей. Оставалось пройти мимо бугристых от стопельных грибов развалин – вот и Сашин подвал, а вернее – дыра в фундаменте дома, задёрнутая куском брезента и прикрытая автомобильной дверцей. До этого Ксюша спускалась в Котёл всего один раз – познакомиться с Тимохой, Оксаной, Зоей и старым Захаром, но и тогда шлем она не снимала. Подвал оказался мрачным, низким, душным и тесным, вместо скамеек вдоль стен – толстые трубы, на проволоке под потолком сушатся тряпки, на балках и обструганных сосновых жердях отделяли одних жильцов от других сшитые из мешков занавески, в общей части подвала – составленный из пластиковых ящиков стол, накрытый линялой клеёнкой, повсюду вёдра, тазы – много дырявых и чем-то замазанных – у железной печи – бак с водой, рядом бутылки, банки и вёдра. Фильтры в шлеме Ксюши и те не могли совладать с тухлым запахом сырого тряпья и загустелой вонью давно стиснутых в подвале людей. Котёл – не то место, где Ксюше хотелось бы провести даже час, не то что жить рядом с кутышами с рождения.

Но сегодня в Котёл и входить не пришлось – снаружи Ксюша встретила Тимофея. Зверолов, закутанный в телогрейку, отдирал ломом старый стопельный гриб со стены. Гриб скрипел, гнулся и крошился под ломом из прута арматуры, но не сдавался и крепко прилип к стене.

Ксюша обнаружила Тимофея задолго, чем зверолов заметил её – помог сканер движения. Когда же Тимофей краем глаза углядел комбинезон и зеркальный шлем Серебряны, то сразу отложил свой лом и пошёл к ней навстречу.

– Вот те раз – Серебряна! Давненько-давненько не виделись! Сашка извелась совсем, да и Вира задёргался. Думали – всё, тебя в Башне заперли – насовсем, ага.

Ксюша сняла шлем, не желая разговаривать с Тимофеем исковерканным голосом.

– Саша дома? – спросила она. Темофей с секунду молчал, глядя на её исхудалое лицо и круги под глазами.

– А их нет с утра. Они с Вирой и пацанами к гаражу пошли. Каждый день туда таскаются, чуть потеплело, так теперь за уши не оторвёшь.

– К гаражу?

– Ну, да. О, да ты ведь не знаешь! Вира машину нашёл в гараже запертую – ещё прошлым летом. Легковушка белая: подвеска живая, на подпорках стоит, колёса сняты, внутрь уложены, даже мотор целый и топливо в канистры залито – садись и езжай!.. Ну, не езжай, конечно – Вира с Сашкой до сих пор её собирают, хотят завести, вот только работают до темна, не увидишь их дома нынче – такие дела-а… – протянул Тимофей и сунул покрытые чадными оспинками руки в карманы фуфайки.

– Отведёшь меня к гаражу? – спросила Ксюша под глухой перестук крупной капели. Тимофей оглянулся на свой подвал, побрёл к придавленному брезенту, отодвинул автомобильную дверь, приоткрыл входную дыру и окликнул:

– Бориска! Я отлучусь малость, пригляди за малышнёй! И вот, на-ка ещё, инструмент занеси, – Тимофей отошёл от входа и взял оставленный у стены лом. В это время из-за брезента высунулся русоволосый парень, лет двадцати – незнакомый Ксюше. Он хотел взять лом у Тимофея, но так и уставился на неё.

– Ну, чё вылупился? Людей не видал? – сунул ему в руки Тимоха толстый прут арматуры. – Иди и за детьми гляди, тепло выстынет, Юрка кашляет. И Ульяне скажи, чтобы воды поставила на печь – скоро вернусь.

Борис нырнул обратно в дыру, Тимофей пошёл к Ксюше.

– С вами кто-то новый живёт? – спросила зверолова она.

– Живут – ещё одна семья: двое парнишек, мать их, и дочка маленькая – восьми лет, – на ходу кивнул Тимоха и повёл Ксюшу по размытой тропке мимо развалин. – Котёл у них каждую весну подтапливало, тут ещё и бандиты припёрлись шерстить в их район. Вот мы с Вирой Ульяну с семейством и позвали к себе – насовсем.

– Как же вы потеснились?

– Да у нас было просторно… – обронил Тимоха и долго чавкал сапогами по раскисшей земле в полном молчании. Он вёл Серебряну через тесные развалины и наросты грибов, а она всё смотрела на его сапоги. Сапоги были старые, с залатанными голенищами и обгорелые – это с нахрапа сапоги, которого она сожгла Перуницей, спасая Сашу.

– Скажи, Тимофей, а Оксана… – начала Ксения – хорошо, что зверолов повстречался ей раньше всех.

– Оксана всё – на следующий день, как ты пропала, – ответил Тимоха. – Честь по чести похоронили, сверху горючкой холм обработали, чтобы Пороховка взошла: там, где она растёт, там ложка не селится. А зимой Захар помер – ночью, прямо во сне преставился, тихо так отошёл. Вот такие дела, да…

Теперь и Ксюша замолчала – всё думала, как тяжело, наверное, пришлось Саше: смерть матери, потом ещё смерть Захара – сказки деда Сашенька так любила! Двух близких людей потерять за полгода – кому угодно аукнется. Хотя, что Ксюша в этом вообще понимала? У неё никого ближе Кощея и не было никогда, да и тот не родной.

Соседний квартал зарос полувековыми соснами и елями. Деревья выстроились прямо на развалинах старых домов и сомкнулись колючими верхушками в единый зелёный полог. Ксюша и Тимофей еле пробрались между ними по каше из грязи и снега. В окружении леса омкнулась глубокая котловина – это всё, что уцелело от двора – общего для нескольких пятиэтажек. Во дворе догнивали покосившиеся вповалку металлические гаражи, и только один гараж твёрдо стоял – кирпичный, широкий, с металлическими воротами. Бурые от ржавчины ворота были распахнуты настежь, перед входом трудились люди.

Виру Ксюша сразу узнала по вязаной шапке и тёмной непромокаемой куртке. Полусогнувшись, зверолов накачивал автомобильное колесо. Тросик насоса придерживал возле золотника мелкий парнишка. Он сидел на корточках, спиной к лесу, и не заметил ни Серебряны, ни Тимофея, зато Вира увидел брата и светлый комбинезон Ксюши от самых зарослей. Он бросил накачивать колесо. Парнишка проследил за взглядом Виры, и как всякий, кто видел Ксюшу впервые, с любопытством и страхом уставился на неё. Вира оглянулся на гараж и окликнул кого-то, изнутри выскочила Саша – почему-то простоволосая, без платка, но как только она увидела Ксюшу – сразу бросилась к ней со всех ног.

– Ксюшка! – чуть ли не завизжала Саша – налетела, схватила, и стиснула в объятиях, даже запрыгала от радости. – Офигеть – ты пришла, Ксюшка! Офигеть! Я уж думала всё – закрыли тебя в Башне! Куда ты пропала-то? Ксюшка!

После россказней Тимофея, Ксюша никак не думала увидеть её такой светлой, похорошевшей, смеющейся. За зиму Сашка вытянулась, и теперь в росте ей не уступала, с лица исчезла детская мягкость, даже голос слегка оглубел. Серо-зелёные лучистые глаза Саши востороженно и в волнении сверкали.

– Что с тобой случилось-то, ты чего не приходила!

Ксюша так часто мучала себя этим вопросом, мучилась скорой встречей, что поверить не могла, что Саша совсем не обвиняет её, и не сердится, и беспокоится только о ней.

– Я болела – сильно. Чуть не умерла, – просипела Ксюша, сама не зная, куда скрылся голос. – Если бы только могла – я бы пришла, Сашенька, обязательно!

Саша, обмерев на секунду, постояла перед ней, поджав губу, а потом вдруг судорожно обняла Ксюшу, и сжала её в объятиях, и сильно расплакалась.

– Ксюшка! Серебрянка моя, хорошая – ты живая! Как хорошо, Ксюшенька, что ты живая! Хорошо-хорошо-хорошо! – забормотала она, всхлипывая, и ещё сильнее обняла Ксюшу. Ксюша тоже ни с того, ни с сего расплакалась. Прошлой зимой они обе поняли, какой близкой и страшной может быть смерть, и чего стоит продолжать жить. Не было ни раскаянья, ни судилища, была только правда.

Когда они вдосталь наплакались, Саша вытерла слёзы и повела Ксюшу знакомиться с парнишкой у колеса. Парнишку звали Павликом. У Павлика под курткой громко хрустели целлофановые мешки, в ветхих местах – куртка плотно замотана скотчем.

Вира поздоровался с Ксюшей крепким рукопожатием и спросил про здоровье. Он был всё такой же не болтун, но по-хорошему помнил их восхождение на Вертолёт. Тимофей отозвал брата в сторону – поговорить про дела в Котле. Саша, изнывая от нетерпения, потащила Ксюшу в гараж – смотреть на машину.

Белая четырёхдверная легковушка висела на кирпичных подпорках со снятыми колёсами. Все стёкла и фары уклеены, ржавчина тронула только дно кузова. Двигатель под открытым капотом – весь в промасленной бумаге, её кутыши обдирали и чистили до сих пор. Хозяин машины, кем бы он ни был, знал, что технике предстоит пережить много зим в гараже: важные узлы густо покрыты солидолом, сидения укрыты чехлами, даже руль забран полиэтиленом пакетом, стянутым проволокой на колонке. В багажнике лежали три синие канистры – по словам Саши: полные новогептила, и ещё инструменты, масла – много чего, что могло пригодиться в пути.

Саша призналась, что никто из них не умеет водить, но Вира расспрашивал по подвалам стариков-кутышей, Вира скоро научится, Вира уже пробовал переключать передачи, Вира знает, где педали газа, сцепления и тормоза – Вира, Вира, Вира, Вира!.. Саша только и тараторила про своего Виру – каждую минуту, как показывала Ксюше автомобиль, а потом сама побежала к Вире и вымолила у него рассказать про машину, и Вира буркнул что-то в ответ про мотор, Саша тут же прилипла к его руке, как счастливая лампочка, и зверолов её обжимал, как раньше никогда не касаться.

С Ксюшей Саша обходилась совершенно иначе – несмотря на первую радость их встречи, в гараже Саша то отодвинется на четверть шажка, то руку уберёт скорее, чем нужно, то встанет между машиной и Ксюшей – нарочно. Казалось бы – мелочи, и надо списать их на разлуку, но эти мелочи кололи Ксюшу словно булавки.

– Саш, подойди ко мне, что здесь? – позвала она Сашу к багажнику. Саша бодро протиснулась от ворот, где опять щебетала со своим Вирчкой, и присела рядом с Ксюшей на корточки у заднего номера, где чёрным по белому были выштампованы крупные цифры и буквы.

– Прочитаешь?

Саша кивнула, но только одну букву из трёх прочла. Зато цифры она знала прекрасно – видимо, оставшись за хозяйку в подвале зимой, много считала.

– Что у тебя с ним? – тихо спросила Ксюша.

– С Вирой?

– А что, есть ещё с кем? – Ксюша не хотела грубить, особенно в эту минуту, но как-то само-собой вырвалось.

– Да нет никого, только Вира. Мы теперь вместе, – Саша ковыряла ногтем край старого номера.

– А Зоя что?

– Зою он назад прогнал – за реку, в свой Котёл, откуда брал – ещё осенью, – шепнула Саша. – Мама когда умерла, Вира о мне заботился – он и дедушка. Потом дедушка тоже умер, в Котле никого не было, Вира с Тимохой на охоту ходили, Зойка до меня докапываться начала: орала, потом драться полезла, чуть глаза мне, шалава, не выцарапала. Вира с Тимохой вернулись, и Вира выгнал её назад в свой подвал – Тимоха её отвёл за реку. Она потасканная вся была, как бродячая крыса, у неё и детей быть не может.

– Ты ему детей нарожать собралась, что ли? – еле сдерживалась Ксюша, чтобы не закричать на неё, и не заплакать. – Ты теперь у него вместо жены, да?

– Ксюш, не надо… – попросила Саша, а у самой руки затряслись, и глаза заблестели.

– А как надо?!

– Я люблю Виру, понимаешь? И он меня очень любит, он всегда говорил, что любит меня больше всех, у нас с ним всё хорошо, и ещё лучше будет. Ты за меня просто порадоваться можешь?

– Порадоваться? А как же я? Я ведь тоже тебя люблю, Сашка – ты что, забыла? Или ты думаешь, что я это всё не серьёзно?

– Серьёзно-не серьёзно – ты не сходи с ума, – сказала Саша давно заготовленной фразой. – Серьёзно сейчас – у нас с Вирой. А тогда я, Ксюша, всё ради мамы, ты и сама не хотела... Ну вот зачем ты сейчас всё опять повторяешь?

– Это он тебя так научил говорить? – сжала губы в тонкую нервную линию Ксюша. – Да откуда он знает, чего я хотела, чего я хочу!

Ксюша попробовала взять Сашу за пальцы, но та ускользнула.

– Не надо, Ксюша. Не надо. – Твёрдо, раздельно повторила она. – Давай будем только подругами, но… знаешь, я сама проживу свою жизнь, как хочу. И ты тоже живи, как хочешь. Мне очень хочется, чтобы ты тоже встретила кого-нибудь, очень-очень его полюбила, чтобы ты поняла, что такое любовь, какое это счастье… я вот сейчас всякую фигню говорю, но мне так хорошо! Счастье, Ксюша – это… когда хорошо, когда есть любовь! Я за эту любовь боролась, я о ней каждый день мечтала, когда Вира был рядом. Это моя любовь, Ксюша – моя, и я другой не хочу, и обижать тебя не хочу тоже: ты добрая, умная, ты хорошая, и мне с тобой хорошо, но мы будем только дружить с тобой, Ксюша, понимаешь?

Саша посмотрела на Ксюшу с надеждой, а ту как будто из кипятка в прорубь бросили. Горько ей стало, воротило её слушать об этом – обидно! Обидно, как будто предали! И ведь предали – правда, и ещё дружбу просят!

– От твоего Вирки вонючего меня блевать тянет, – только и процедила она.

– Ну конечно – мы же, подвальные, тебе не ровня, – хмыкнула Саша. – У вас-то в Башне там всё по-другому. Вот и найди кого-нибудь из неё.

– Да нет там никого! – взорвалась Ксюша. Саша удивлённо и даже зло уставилась на неё, будто она врёт.

– Девчонки – каре шептаться! Пошли кое-чего покажу, – окликнул Вира снаружи.

– Пойдём, – позвала Саша, только бы прекратить разговор. Ксюша ни за что бы не пошла, если бы Саша не взяла её за руку. Глаза весь свет бы не видели! Но вместе с Сашей она вышла из гаража и подошла к Вире и Павлику. Зверолов достал из кармана маленький серебряный свисток на цепочке. На конце свистка болталась маленькая фигурка лошадиной головы с гривой. Зверолов передал свисток Саше, та Павлику, кто первый протянул руку, а тот с восхищением отдал свисток Ксюше.

– Смотри, Ксюшка – это посвист, – сказала Саша. – Мы его у нахрапа нашли, когда прошлой осенью обыскали. Наверное, за ним бандиты на перекрёсток к нам приходили: хотели посвист обратно забрать. Посвисты есть только у крышаков, они ими крыс и ворон приманивают, но лошадей в городе нет, значит он бесполезный.

– Нахрап, может, украл его, или крышак ему сам подарил, – подсказал Вира. – Важная штука, хотя и бесполезная.

– Но ведь где-то же есть лошади! – не сдержалась Саша. – На западе, за горами они точно есть! Представляешь, если одна такая к тебе подойдёт, сколько еды у нас сразу будет – на два месяца хватит, или больше, если растягивать!.. Ксюш… – прервалась она и заговорщицки поглядела, – мы хотим на машине на запад поехать, где посвист сработает. Если получится – переедем через горы по перевалу, и может быть доберёмся до озёрного города!

Ничего себе: размечталась Саша во всю! Никто из кутышей толком не знал, где этот город, и как далеко до него ехать, и о том, какие люди живут на западе – хороших историй нет. Это ведь западники подожгли резервуары на аэродроме, и сражались против Орды. Конечно, с тех пор прошло двадцать лет, и всё могло измениться…

Слабая надежда, но Вира Сашу не отговаривал. Он смотрел на свисток уверенно, потому что знал цену посвиста, и зверолову тоже очень хотелось испробовать его где-нибудь, кроме города. Чего ещё ждать от охотника, кто столько раз стоял возле могучей крысиной волны?

– Мы, Ксюша, решили, что вчетвером поедем… – продолжила Саша, – я, Вира, Борька и Пашка. Тимоха не поедет – не хочет, и ему о Котле заботиться надо. Да и ладно: Тимохе теперь хорошо, у него Ульяна есть – мама Бори и Пашки, она и Костика с Юркой воспитывает, и своих Борьку с Пашкой отпускать тоже боится, но лучше уж ехать – не здесь наше счастье. Если останемся, всегда будем бояться бандитов, а это жизнь разве? Мы ведь раньше к Котлу как прикованные – никуда от грибницы не денешься, а теперь с посвистом и машиной – куда хочешь, хоть на запад можем рвануть! Это ведь правда судьба, кажется, Ксюша! Верно?

Ксюша знала одно: убедила всех ехать – Сашка. Это её истории и сказки подначивали зверолова и других парней, что на западе лучше. И правда, какой у них выбор? Либо трясёшься в подвале, чтобы бандиты тебя не нашли, либо сам орудуешь в банде. И только кутышам из этого Котла повезло найти машину и посвист. Оставалось лишь добраться до места, где живут лошади, и зажить припеваючи – в путь!

Но Ксюша тогда с кем останется?..

– Кажется, судьба… – буркнула она. – Вы что, на совсем хотите уехать?

– Нет конечно! Мы, если хорошее место найдём – обязательно за Тимофеем вернёмся и за Ульяной вон, с мелкими! – кивнула Саша в сторону Котла. – Если даже лошадей не найдём, то в лесу зверей настреляем – их там всяко больше, чем в городе! Вира нам свой дом построит, где-нибудь у реки. Будем жить наверху, не в подвале! В лесах ведь никаких бандитов нет: там, правда, волки живут, и медведи всякие, но у Борьки есть самопал, и Вира тоже ружьё достанет!

Тут она сама взяла Ксюшу за руку и уверенно, с яркой надеждой в глазах на неё поглядела. Ксюше так сложно было представить, что когда-нибудь Сашка – Саша! Кто всю жизнь просидела в глухом подвале, так захочет вырваться на свободу и обгонит её.

– Ксюша, ты с нами поедешь? Пятое место найдём – потеснимся! Поехали с нами, из города – навсегда, хочешь?

Ксюша похолодела, даже сердце пропустило удар. На краткий миг мечта Саши захватила её в полную силу, ей очень-очень захотелось уехать с ними на белой машине – прочь от Кощея, прочь из Башни, прочь из дряхлого города!.. Но мечтать – это одно, а вот решиться – совсем другое. Что-то коробило Ксюшу после Сашиной откровенности в гараже, тяжелило, и не давало сорваться.

– Я подумаю, Саш, – отозвалась она. – А пока, что я могу сделать, чтоб вы уехали?

– Нужны припасы в дорогу. Кое-что из запчастей, – как по заготовленному начал Вира. – Не мешало бы и топлива поддостать, но ведь к Раскаянью на Кольцо сунешься – сам на запчасти пойдёшь. На самопальный выстрел к горючке не подобраться.

– Еды я вам принесу сколько надо, – скинула Ксюша рюкзак и расстегнула его перед кутышами. Рюкзак был доверху набит серебристыми упаковками сухпайков, пузатыми мясными консервами, напитками и сладостями. Кутыши оживились, Павлик и вовсе до этого видел только остатки и обёртки припасов из Башни – ещё со времён прошлых приходов Ксюши в Котёл, а тут разом столько!

– С запчастями и топливом – даже не знаю… – оговорилась Ксюша, пока разбирали еду. – Объясните, что ль, что вам надо.

На подземной парковке у Кощея стояло почти полсотни машин. Хотя у них были оцарапаны фары и порезаны шины, но что-то, наверное, получится отвинтить.

*************

Следующие два месяца Ксюша только и занималась, что челночила между Башней и гаражом. Она вооружилась инструментами, которые выдал ей Вира, забралась на парковку, вскрывала капоты и скручивала под ними всё, что могла. В автомеханике – она совсем не разбиралась, Вира тоже оказался не бог весть каким слесарем. Он только показывал в моторе легковушки, чего надо скрутить, и Ксюша старалась запомнить форму и расположение запчастей. На деле же, когда Ксюша приносила скрученную деталь, та оказывалась либо ненужной, либо не подходящей. Очень редко ей удавалось притащить важную штуку, чтобы та подошла к легковушке, но Вира и этому был очень рад.

Топливные баки внедорожников на парковке оказались пустыми. Но Ксюша взломала запертый склад возле стоянки и нашла внутри него большие синие бочки с горючим. Сдвинуть с места хотя бы одну такую тяжеленую бочку – Ксюша не смогла, сколько не старалась. Пришлось стащить с продовольственного склада банку консервированного жира, спустить жир в унитаз, банку промыть и приспособить для переноски горючего в рюкзаке.

Как только она попыталась слить из бочки горючее, банка упала, разбилась, и по складу разнеслась убийственная, едкая вонь, так что Ксюша сбежала оттуда, зажимая рот и нос тряпкой. С тех пор на склад топлива она больше не заходила, тем более, что своими челночными рейдами натаскала кутышам и так кучу всего. Даже от запчастей Вира начал отказываться.

Ксюшу позвали помогать в гараже. Машину почти подготовили к дороге: прикрутили колёса, попробовали завести двигатель. Вира осторожно выводил машину из гаража и медленно колесил по расчищенному двору, мимо выложенных пирамидкой кирпичей, чтобы освоиться с управлением. Ксюша, Саша, Борис и Павлик сидели на перевёрнутых баках, болели за него, и с нетерпением ждали, когда можно будет с ним покататься.

Белая машина – их ласточка, их мечта о скором перелёт на место лучшее, не обмёрзшее, доброе.

Часто к гаражу прибегали Юрка и Костик, вечером навестить сыновей приходила Ульяна, к Вире наведывался старший брат. Все кутыши из одного Котла собирались, чтобы посмотреть, как всё увереннее и быстрее кружит белая машина по двору, как Вира катает малышей и девчонок, и мало кто из большой семьи думал, и вскользь вспоминал, что машина нужна вовсе не для развлечений, а для серьёзного и опасного путешествия прочь из города.

На свежем воздухе кутыши накрывали стол – тем, что принесла Серебряна, вечеровали среди руин до самой ночи. Бандиты в район давно не ходили, а кутыши с Серебряной – ничего не боялись. За столом, где дымился настоящий кофе и чай, яркой горкой на блюдце лежали конфеты, Ульяна рассказывала, как они ютились в старом Котле, и как она в молодости, когда жила ближе к Центру, встретила зверолова Тимофея. Ульяна влюбилась в него; потом, правда, ей пришлось без предупреждения – из-за бандитов, уйти вместе с матерью дальше к окраинам – в плохой и нищий подвал, и только спустя много лет они с Тимофеем снова нечаянно встретились, когда у Ульяны уже были дети – два сына и малышка Лёля. Но старая любовь не прошла – это было видно по ласковым серым глазам Ульяны, по мягкой улыбке, по тому как она приосанивается рядом с Тимофеем, как полноправная хозяйка и его единственная настоящая половина.

Тимофей всегда был себе на уме, вечно по-сентябрьски хмурился, но рядом с Ульяной светлел, и разговорчивее становился. На одной скамейке с родителями сидели Борис и Павлик – двое смышлёных парней, кто и едят за четверых, и живо шутят, и сами же в голос гогочут. Они тоже очень хотели научиться водить машину и всё время просили у Виры показать им свисток, но тот не всегда им показывал. Рядом с братьями примостилась Лёля – ясноглазая маленькая девчушка в туго завязанном светлом платке: она недоверчиво поглядывала на малознакомых, пусть и добрых людей, и постоянно муслила в губах то шоколадки, то конфеты, и даже кубики сахара. Лёля очень стеснялась перед Серебряной, и робела перед Тимофеем и Вирой, и всё время старалась прижаться поближе к братьям, чем порядком надоела Борису и Павлику. Тимофеевы Юрка и Костик с ней не хотели дружить – мелкой считали, хотя Костик был на год младше Лёли, но мальчишки во всём подражали старшим парням.

Звероловы вслух не рассуждали об этом, но Юра и Костик скоро останутся главными помощниками Тимофея и надеждой на будущее Котла.

На Виру и Сашу все просто не могли налюбоваться, как на новую молодую семью – ту семью, которая выбрала другой, не тяжёлый путь их родителей, а свободу и новую жизнь далеко на западе. Вира и Саша всегда были вместе – вместе садились за стол, вместе приворковывали о своём, вместе пеклись друг о друге и подкладывали друг другу самые вкусные кусочки. Когда Сашу отвлекли настырные вопросы мальчишек, она начала рассказывать всем истории деда Захара про западный край, и прибавляла к ним новые выдумки, но все верили, потому что хотелось верить, что на западе люди добрее, что они не забыли, как надо жить, что у них есть и электричество, и машины, и лошади, и много всяких других чудес, и что только дикие пустоши и леса не дают им приехать и помочь городу кутышей.

В конце своих сказок Саша уверяла всех, что хмарь – не везде, что она расстилается только над городом, и что на западе её вовсе нет: там небо чистое и солнце ясно светит – значит там и зимы короче и лето длиннее.

В такие загибы совсем уж мало кто верил, но все надеялись, что так и есть.

Но и в городе наступало лето: улицы зазеленели, зацвели лесные кустарники, просохли тропинки. День отъезда накатывался, как страшный праздник. Саша время от времени интересовалась у Ксюши: хочет ли она уехать с ними из города?

«Хочу, но не с вами – только с тобой…» – думала Ксюша. Пока кутыши одобряли любовь Саши и Виры, она цинично ненавидела чужое счастье. Больше всего в душе кипело и клокотало от Саши – Ксюша была уверена, что однажды зверолов бросит её, поведёт себя как последняя крыса, и Ксюши рядом не будет, чтобы вытереть слёзы и подставить плечо, и спасти Сашку от тягловой скотины. Это могло стать хорошей причиной уехать на легковушке, чтобы присмотреть за Сашей – если бы она попросила честно. Но Саша просила неискренне – это чувствовалась и по голосу, и по взглядам. Саша просила только в долг дружбы, и чем скорее приближался отъезд, тем реже спрашивала. На самом деле Саша совсем расхотела, чтобы Ксюша ехала вместе с ними. В машине всего четыре места – нет пятого, и в будущем Саши нет места для Серебряны.

Презирая их, презирая их всех – за радость, за участие в любви Саши и Виры, ненавидя даже само призрение внутри себя, как что-то неправильное и больное, в сердце Ксюши раздувалось тяжёлое, муторное чувство, как овсяное печенье, брошенное в кипяток. В день перед отъездом она специально набила рюкзак едой до треска во швах и пришла к гаражу.

Ворота до сих пор стояли закрытыми, кутыши возле них о чём-то встревоженно переговаривались.

– Что случилось? – спросила Ксюша.

Саша растерялась, Борис и Павлик метнулись глазами на Виру, и тот с тихой руганью прояснил:

– Всё, узнали про нашу машину: может быть мотор из котловины услышали, или кто из подвальных донёс, у кого я про ремонт и как управлять ей расспрашивал – поняли, что к чему… В общем, завтра утром сюда загонщики лопанутся – много, очень много! – мне один знакомый из Центра про это шепнул.

– У тебя среди бандитов знакомые? – едко заметила Ксюша.

– Да нет же, кутыш он! – мигом заступилась Саша за Виру. – Только к бандитом ушёл в мизгу, но они с Вирой раньше дружили – Вирочка ему возле волны жизнь спас, вот он и отплатил!

– Отплатил-не отплатил – уезжать надо! Прямо сегодня уезжать! – поняла Ксюша.

– Вот и я про то же! – поддержал Борис, но Вира зыркнул на молодого парня.

– Это будет не просто облава. Ради машины из Центра сюда не одну бригаду пришлют, и, если ничего не отыщут, тогда Котёл наш искать будут и семьи наши допрашивать, где легковушка. Они ведь знают, из какого мы района приходили про ремонт спрашивать.

– И ещё они знают, что я здесь, – додумала Ксюша. – Они ведь и за Серебряной пришли, для этого толпой собрались.

– Да, придут мстить, – кивнул Вира. – И в этот раз не налегке – хорошо подготовятся.

– Тогда надо спалить их опять, чтобы забыли, как в квартал ваш соваться! – зазвенел голос Ксюши. Борис и Павлик облегчённо глянули друг на друга. Никто из них не хотел уезжать и бросать своих родных без защиты. Но Вира серьёзно задумался.

– Загонщиков навалится слишком много: от каждой банды – не меньше бригады. Такую толпу ты ни на улице, ни на перекрёстке одна не остановишь.

Ксюшу пробила дрожь – она вспомнила, чего стоило ей сжечь бандитов в прошлый раз, и ведь Перуницей она не могла нападать – система работала лишь на защиту.

– Не пойдут они по одной улице, им легче сюда со всех сторон подойти, – задумчиво оглядела она расчищенный двор в котловине с хвойными зарослями по краям.

– Как отобьёмся? – коротко спросил Вира.

– Если пойдут через лес – с любой стороны могут вылезти, – прикинул Борис.

– За деревьями спрячутся – сверху им хорошо нас расстреливать! – сразу представил Павлик.

– Мы даже ответить не сможем! – отчаялась Саша.

– Да, как в капкане, – медленно кивнула Ксюша. – И в капкане наживка есть, – оглянулась она на гараж. – Но кто жертва, а кто охотник? Загонщики явятся, и мы это знаем, но у нас есть время на подготовку.

Ксюша вытащила кубик и пару раз задумчиво провернула его в руках.

– Вот что, Вира, мне нужен металл – балки, арматура, штыри – всё, что найдёте, и ещё надо будет часть топлива слить. Все, кто только может – пусть помогают. На месте бандитов я бы нашу машину захотела украсть вечером или утром, так что не расслабляйтесь.

– Что делать-то надо? – прищурился зверолов внимательно.

Ксюша рассказала ему, что замыслила. Вира кивнул и начал раздавать указания, кому из ребят чем заняться. Саша побежала в Котёл и привела оттуда всех до единого кутышей, и малышню. В пяти шагах от ворот все вместе они натаскали баррикаду из некрупных бетонных обломков. Из стен гаража аккуратно выбили кирпичи для сквозных бойниц – гараж будет их последним укрытием, если некуда останется отступать.

– Ксюша, а ружья! – вспомнила Саша. Но поздно идти за двустволками на Лысую Поляну, иначе весь день потеряется, а Ксюша и Саша были нужны на баррикаде.

Пришлось пожертвовать и одной канистрой новогептила. Павлик вылил горючку в старую большую ванну, желеистый студень щедро развели водой, перемешали, разлили по стеклянным бутылкам и запихнули в каждое горлышко по матерчатому фитилю – это придумал Вира. Ксюша вместе с Сашей и Ульяной облили остатками вонючего студня ёлки и стволы сосен на краю котловины. По всему двору, как просила Ксюша, Вира и Тимофей с Борисом вбили ребристые арматурины, между них набросали кучи другого металла, какой только нашёлся в округе, и ещё растянули металлическую сеть для крысиных волн.

Мужчины хотели защищать гараж только с одной Серебряной. Тимофей взял заострённый лом, у Виры был арбалет, у Бариса самопал, Павлику досталось копьё с наконечником из заточенной автомобильной рессоры. Но Саша наотрез отказалась прятаться вместе с Ульяной и ребятишками в Котле. Она настырно подоткнула волосы под платок, взяла свой махач и встала за баррикаду рядом с Ксюшей и Вирой.

Весь день над двором и котловиной стелилась серо-голубая как старый машинный кузов хмарь, солнце не выглядывало совсем, только один раз еле блеснуло над зубастыми верхушками сосен и утонуло за лесом.

Тимофей и Борис ушли на разведку. Вира остался с Ксюшей, Сашей и Павликом за баррикадой. Ульяна всё никак не могла отойти от своего Павлика, и только Вира убедил её, что Тимофеевым малышам, и Лёле у баррикады опасно. Ульяна, тихо плача, увела ребятишек в подвал. Среди обломков с внутренней стороны баррикады торчали бутылки с зажигательной смесью и воткнутые для розжига факелы. Ещё днём, когда кутыши только готовились отстоять гараж и машину, баррикада казалась надёжной и крепкой, но сейчас, в ожидании нападения бандитов, при тусклом свете укрепления выглядели хлипкими и открытыми со всех сторон. Ксюша надела шлем и подключила фильтр ночного виденья и сканер движения. Тёмная стена леса замерла не шелохнувшись, прицельная рамка скользила по кустам и деревьям, но не фиксировала никакого движения.

– Если задавят – живыми им не давайтесь, – шепнул Вира всем, но особенно Саше и Ксюше. Серебряна увереннее и твёрже встала за баррикадой – без её Перуницы кутышам смерть. В этот раз она даже не собиралась разговаривать с бандитами. Она здесь – защитить мечту Саши, её белую ласточку в гараже. Пусть у Кощея сорок четыре машины подло прячутся под небоскрёбом, как табун кобылиц в синем море, и все вороные – под стать самой Башне, многосильные и многомощные, но ни одна из них не увезёт Сашу к её мечте, к её сказке, к волшебному озеру и красной звёздочке – только белая машина свободы. Нет, ласточку нельзя отдавать в грязные лапы бандитов, и Ксюша ни за что не отдаст – только через её труп, пусть хоть режут!

Ксюша нащупала рукой ладонь Саши поблизости и крепко стиснула её. Только ради одного человека, готового променять жизнь в тюрьме на свободу, ей стоило выйти из Башни!

Тимофей и Борис выбежали из чащи, пронеслись через поле с металлическими штырями и вскарабкались на баррикаду. Они рассказали впопыхах, что бандитов – немеряно, и все загонщики разными улицами идут к ним в район.

– Больше четырёх бригад – точно больше! – отпыхивался Тимофей: не в его возрасте было так бегать. – Со всего Центра напёрлись, я двести обломтей насчитал, и со счёта сбился – нахрапы идут, загонщики, и мизга – все к нам, по наши души, и шумно прут, во все пасти горланят – как раньше ходили-никого не боялись.

Вира с ребятами хмуро слушали Тимофея, но никто из них не предложил сбежать, пока ещё можно. Разве бандиты удовольствуются, если просто заберут легковушку? Нет, орда загонов отправится искать их Котёл – убивать и грабить тех, кто починил машину, кто пытался вырваться из города, из прошлой жизни. Котёл ведь должен быть где-то рядом – и он был рядом, тут загонщики правы. Надо разогнать бригады, перебить побольше загонов – как тогда, на перекрёстке: сжечь как можно больше людей, чтоб боялись!.. – Ксюша вдруг вспомнила слова Беллы, что бандиты – это те же самые кутыши, только сбежавшие от трудной подвальной жизни в мизгу. В чём же разница? Почему она сейчас должна убивать одних кутышей ради других? И ведь должна убивать – не сомневалась! Но в душе заворочался кубик, и вместо правильного квадратика, один квадратик подсунулся иноцветный и нарушил весь слой.

Кубик исчез перед глазами, как только лес зашевелился и загаркал голосами бандитов. Показались огни – живой рой светлячков между сосен, и с каждой минутой огней становилось всё больше и больше – десятки и сотни – со всех сторон! Сыпались мат и угрозы. Бандиты свистели и пугали добычу – шли с факелами, за кровью, им не терпелось пострелять и поквитаться за старое!

Ксюша почувствовала, как дрожит рука Саши. Но только рука. Лицо кутышки, обрамлённое платком, строго смотрело вперёд, на огни бандитов. Бледный Павлик крепко стиснул копьё, будто врос вместе с ним в землю. Тимофей тихо шевелил губами и про себя пересчитывал факелы. Борис гладил ствол самопала и потерянно улыбался. Вира задрал голову и выцепливал из бандитского гомона гортанные приказы нахрапов.

– Как крысы на волне, – изрёк он. – Чем громче визжат – тем смелее.

Первые бандиты показались на краю котловины, и все кутыши невольно пригнулись за баррикадой. Издали баррикада походила на груды привычного городского мусора. Только часто вбитые в землю штыри и арматурины, да натянутая сеть выглядели необычно и подозрительно. Загонщики окружили двор плотным кольцом, у каждого бандита в руках был горящий факел, дубина, тесак, самопал, или ещё какое-нибудь смертовертище. Передние загонщики ждали команды нахрапов. После Серого Повелителя банды вместе никогда не собирались. Наверное, крышаки с трудом порешали, как разделят машину и «по-честному» разграбят Котёл. Но вот переливчато, с матом, разнеслось приказание, и бандиты нестройной толпой попёрлись вперёд. Прицельная сетка сканера заметалась, как ошалелая, и выделила сотни красных отметок. Но основная куча бандитов осталась на краю котловины – с этим уже ничего не поделать. Ксюше больше не нравилось, что бандиты чересчур осторожничают и идут, подкрадываясь, к баррикаде, а не ломятся на рожон.

– Надо, чтоб они побежали, – сказала Ксюша трескучим голосом шлема. – Убейте кого-нибудь из первых.

Вира кивнул в знак Борису, тот приложил самопал к баррикаде, прицелился и чиркнул кремнём по отверстию с Пороховкой. Треск и вспышка! Самопал выплюнул струю дыма и пламени, свинцовая пуля шандарахнула в толпу. Один загонщик согнулся, зажал бок рукой. Все бандиты увидели выстрел и услышали вопль братка. Выстрел самопала одурил загонов как посвист воронью стаю. Бандиты заорали во всю гарь и кинулись на баррикаду, чтобы никто не успел выстрелить во второй раз.

Ксюшу как ледяной водой окатило: если сейчас Перуница ударит, она может сжечь своих за баррикадой. Ксюша выскочила вперёд, как сумасшедшая, и бросилась на бегущую к ним толпу.

– Ксюшка! – взвизгнула Саша.

– Куда! – рявкнул Вира.

Но поздно – лица первых бандитов перед ней исказились, загоны узнали её, и тут всё потухло в белом сиянии. По двору раскатился гром, жуткий треск, как будто хмарь разорвали на клочья! Молнии отшвырнули прочь первых бандитов, разряды пропрыгнули по арматуринам и штырям, как платиновая паутина повторялись ещё и ещё, метнулись по сети, всё заволок дым.

Ближние рамки в шлеме погасли, остались лишь дальние цели. Во дворе вповалку, кто замертво, кто ещё дёргаясь, корчились десятки загонщиков. Мелкие искорки и костерки разлетелись по котловине. После громового раската над развалинами и над лесом замерла тишина.

В свежем, прокаленом воздухе завоняло гарью палёного мяса и жжёными тряпками.

Вдруг одна веточка молнии хлестанула куда-то вправо и вверх. Она разбила налету что-то в воздухе, по земле поскакало горлышко от бутылки.

«Зачем они кидаются мусором?» – подумала Ксюша. И тут же на неё обрушился стеклопад из бутылок. Молнии разбивали каждую бутыль на подлёте, а бандиты швыряли, швыряли, швыряли в хорошо заметную в отсветах костерков Серебряну, но ни одна бутыль не попала – Перуница перехватила их все. Но вот везучая бутыль грохнулась всего в трёх шагах, и комбинезон обдало чёрной жижей. Кожу ошпарило – ткань не выдержала и проплавилась, по правому боку и по ноге потекла кислота. От боли Ксюша с диким ором шарахнулась прочь от бутылок.

– Чёртовы Слёзы! – гаркнул Вира из-за баррикады. – Ксюша, назад – они железо прожгут!

Смерть от кислоты – хуже и не придумаешь! Вот как Серебряне хотели отплатить бандиты. Они поняли, что любой брошенный в Городское Чудовище камень, ударит молния – значит можно швырнуть бутыль с кислотой: бутыль разобьёт, но Чёртовы Слёзы не остановит. На этот раз Перуница отработала против себя!

Ксюша еле заползла обратно за баррикаду и прижала к груди обожжённую руку. Бандиты заорали Серебряне вслед победным матом. Половину тела жгло, Ксюшу колотило от страха, комбинезон весь дымился и прикипел к ранам, даже на визоре шлема расплывались тёмные пятна. Саша впопыхах окатила Ксюшу водой из ведра и датчики в шлеме погасли. Вода ли вырубила электронику, или кислота повредила батарею на поясе, но Перуница издохла.

Вира зажёг факела, кутыши подпалили фитили бутылок с горючей смесью. В ответ на кислоту, из-за баррикады полетел новогептил. Синие пламенные фонтаны расцвели по всему двору, затрещало, заколыхалось ядовитое пламя. Загоны не дрогнули: зажигательная смесь для них была не в новинку, и замотали лица тряпьём, чтобы не надышаться отравой. Но вот только первая бутылка разбилась на краю котловины, как вздыбилось и с гулом дикого кабана разнеслось по елям и соснам синее пламя – смесь, разлитая Ульяной и Сашей зажглась.

Весь двор охватило огненное кольцо. Огонь взобрался наверх по смолистым соснам и обвихрил искрами ели. Ядовитый ветер туго пахнул по бригадам, и горла загонщиков обожгло. Бандиты, кто прятались под деревьями – загорелись. Кутыши знать не знали, какой огненный ад разольётся по лесу всего из пары метко зашвырнутых на край котловины бутылок. Ревущее пламя сожрало тридцатиметровые сосны, всё вокруг заволок едкий дым. Никто не пытался проскочить сквозь стену огня на подмогу загонам, кто уже спустился во двор для новой атаки, а окруженцы теперь и не знали, куда им деваться.

Борис стрелял из самопала, Вира пускал в бандитов арбалетные стрелы, Ксюша, стиснув зубы от боли, перетасовывала на поясе аккумуляторы и пыталась включить Перуницу.

– Давай же! Давай! – всхлипывала она. Индкаторы блёкло мигнули, короткая вспышка треснула над головой – да и только. Но отрезанные во дворе, перепуганные бандиты увидели зарево над баррикадой, и, чуть только пожар подугас – бросились наутёк. Они бежали, со страхом понося Серебряну. Загонщики, кто встретились им на пути – испугались, и уже никакая машина, и не приказы нахрапов не могли удержать их в лесу. Бандиты драпали больше не от редких выстрелов с баррикады и отравленного ядом пожара, а от своих главарей – скорее в тень, к Вышкам!

Лес опустел, пламя долго трещало, пусть распалось на очаги и медленно тухло. Среди кутышей никто не погиб, никто не был ранен, хотя весь двор перед их укреплениями был усеян телами. Саша и Павлик перевязывали Ксюше ожоги. Борис и Вира держали заросли под прицелом. Тимофей обошёл гараж и проверил, не спрятались ли там живые бандиты?

Никого нет. Пока Серебряна здесь, пока молнии защищают район – они не вернутся! Против нового Городского Чудовища у бандитов не отыскалось ни средства, ни хитрости, ни сил победить. Городское Чудовище будто мстило за Чура: такое же – в шлеме, и комбинезоне, только светлое и электрическое.

Но бандиты Чура убили – и хорошо помнили это, особенно крышаки. Из неудобной проблемы Серебряна превратилась во врага Центральных.

Ксюша плакала, прижимая обожжённую руку к себе. Шлем с уродливыми подпалинами валялся у неё под ногами. Саша гладила её по плечу и тоже тихо тряслась. Павлик молча тискал в руках бинты из аптечки. Вира пересчитал своих – все живы, хотя и не верилось. Он отпер гараж – блеснул чисто вымытый бампер и радиаторная решётка легковушки. Ни одна пуля её не оцарапала, ни одна стрела не задела. Ласточка выглянула на свет, и в круглых, умиленных всему миру фарах отразился восход над затянутым дымкой городом.

*************

– Кажется, ничего не забыли, – захлопнул Вира багажник и обернулся к своим. Ульяна обнимала сыновей и плакала, особенно сердечно не хотела отпускать Павлика, но с Борисом младшенький – хоть в огонь, хоть в воду. И горько Ульяне, и знала она, что за городом её сыновьям может быть будет лучше, особенно с посвистом и в стороне от бандитов.

Два дня прошло, как прогнали загонщиков – никто больше не нападал, не искал их Котёл. Вроде бы налёты схлынули, и решено было ехать. Машину вывели из провонялой смертью котловины, медленно провели её сквозь горелый лес и густо заросшие улицы, пока не выбрались на дорогу – эта дорога, как знали ловчие, сохранилась лучше других и уводила далеко за город. Много кутешей уходило по её раскрошенному асфальту искать счастья на западе, но никто назад не возвращался, и никто из подвальных не знал, как сложились судьбы у беглецов: добрался ли хоть кто-нибудь из них до гор Пояса?

Малышка-Лёля держала Бориса за руку и тоже ревела, как мать. Через всхлипы, она упрашивала рослого брата обещать вернуться за ней – и Борис обещал. Павлик морщился и глаза закатывал на все эти женские слёзы, но без них, казалось, и прощания не было.

Вира как ни в чём не бывало говорил с Тимофеем об ориентирах за городом: каких держаться, где свернуть, как проехать. Оба ловчих припомнили о западном лесе всё, что могли, но в этот раз Вира поедет гораздо дальше их прошлых походов. На десять раз Виря и Тимофей всё обсудили, всё повторили и выучили наизусть. Наконец, Вира крепко обнял Тимоху и похлопал его по спине.

– Ну чё, дылда, себя береги; остальные-то окочурятся, если с тобой что… – неловко пробурчал старший брат. – Ну, хорош! Назад дуй, если чего в пути отвалится. Мы-то здесь всегда будем – в подвале.

Ксюша не отходила от Саши. Она притащила столько еды в дорогу, что Саша попросила передать всё Ульяне: в машине почти не было места. Руку и бок Ксюши под комбинезоном перетянули бинты, к телу влажно прилипли салфетки. При виде ожогов, Кощей в Башне и бровью не повёл, но лицо помрачнело. Кажется, он переживал не из-за самой Ксюши, и не из-за сломанного комбинезона, который, он, кстати, быстро и легко починил, да так, что кислоту ткань больше не пропускала; Кощей переживал из-за будущих шрамов на теле Ксении. На перевязке она ещё умудрилась поддеть его, что у кутышей у всех до единого – шрамы, и тёмная чадь въелась к ним в кожу с детства. Гавран вскинул крылья и каркнул, Узник больно кольнул глазами Зверёныша, и доложил, что Перуницу он перенастроит и больше бандиты Ксюшу Чёртовыми Слезами не закидают.

В день прощания Ксюше хватало и своих слёз.

– Ты едешь? – шепнула Саша, обжимая свою Серебряну.

– Нет, Саш, не поеду. И ты уговаривать меня не будешь, ага?

Саша всхлипнула и помотала головой у неё на плече.

– Прости меня, Ксюшка!

– Тебе-то за что извиняться, дурында? – горько закусила Ксюша губу. – Живи, как хотела: люби своего Вирку, будь счастлива, что ли – это ж самое главное… наверно, чтоб счастливо, чтоб всё вокруг хорошо! Ну, не реви, Саш! В такую дорогу поехала, а раскисла, как маленькая: чё ты хуже Лёльки? Сейчас заплачешь мне тут весь комбинезон, и опять всё зальёшь. Не реви!.. Не реви, Сашка, а то я сама зареву!

– Хорошо, я не реву, Ксюша, всё, – хлюпнула Саша. – Ты только помни меня, пожалуйста! Смотри на нашу красную звёздочку и меня вспоминай, нас с Вирой, и с остальными. Где красная звёздочка – там и мы с лошадками: мы их найдём, Ксюшенька, точно найдём – знаю! Я лошадей очень увидеть хочу, у меня душа лошадиная: она к тебе, если что, вместо меня прискачет, как в сказке – веришь?..

– Угу, – кивнула Ксюша, крепко сжимая губы. По щекам её тоже покатились слёзы.

– Ксюш, не плачь!.. В наш дом лучше сходи, я тебе там подарок оставила – посмотри, пригодится!

– Какой-такой подарок?

– Вот сама сходи, и узнаешь, балда.

Ксюша с трудом, будто отрывая крепко пришитое, отпустила от себя Сашу, и указала ей на легковушку.

– Всё, иди. Будь счастлива, Сашка! Езжай…

Та закивала, попятилась. Вира открыл Саше дверь, и усадил в салон.

Вскоре расселись все, глухо заурчал двигатель, из-под заднего бампера вырвалась струйка дыма, включились красные стоп-огни, и ласточка покатилась вперёд по дороге, припадая на задний мост. Тимофей и Ульяна долго махали вслед своим близким, и малыши тоже. И Ксюша махала рукой в серебряной перчатке возле подвальных.

«Прощай, Сашенька. Если встретимся под нашей звездочкой – я буду также любить тебя. Я буду всегда тебя любить – по-настоящему».