Берендеев лес

Глава 23

Проводив Никиту, Степан подвел коня к навесу и тут только заметил Настену, стоящую у печурки, которую он сложил для нее под навесом. Настена, разрумянившаяся у печки, стояла, спрятав руки под расшитый передник. Ее русые волосы, выбившиеся из туго заплетенной косы, златым облачком сверкали в солнечных лучах вокруг хорошенькой головки, а огромные глаза с немым восторгом глядели на суженного. И была она столь пригожа в этот миг, что у Степана враз пересохло во рту.

- Это откуль же такой красавец? – девица кивнула подбородком на коня, улыбаясь Степану.

- У татар отбили, - ответил Степан и шагнул к девушке.

Подхватив ее на руки, он закружился по поляне, а она, счастливая и такая желанная крепко обняла его шею, покрывая поцелуями лицо Степана…

- Отпусти, Степушко, - вдруг спохватилась девица. – Щи же убегут! Я ить вам щи сварила из молодой крапивы. С тетерочкой!

Степан поставил Настену на ноги и ласково поцеловал ее пламенеющие уста.

- Я схожу на ручей, - сказал он. – Коня искупаю. Потом уж щей отведаю.

Степан расседлал коня, сняв переметные сумы. В сумах оказался весь набор для ухода за конем, запасные подковы с гвоздями, дратва, шило, металлические клепки для ремонта упряжи, кожаный мешочек с коваными наконечниками для стрел – все явно русского происхождения, и кривой татарский нож в кожаных ножнах с простой деревянной рукоятью.

- Э-э, брат, - протянул Степан, - Да твой хозяин не простого роду-племени был. Гляди-ко, как к походу приготовился – все, что нужно для коня, в сумы уложил…

Ведя расседланного коня в поводу, ушел он на ручей, перекинув через плечо мешок с принадлежностями для чистки.

На большой каменной плите, полого уходящей в ручей, Степан разделся догола и завел коня в чистые воды, весело журчащие по каменьям, густо устилающим дно. Припав к воде, конь долго пил, фыркая, мотая головой и разбрызгивая воду.

Выкупав коня, Степан вывел его на берег и, вычистив его крутые бока и круп скребницей, костяным гребнем вычесал гриву, запутанную в походе, облепленную крупными лиловыми будяками. Конь благодарно взглянул на нового хозяина и положил сухую породистую голову ему на плечо.

- Как же тя звать-то? – спросил Степан, будто конь мог ему ответить.

- Буян? – конь не отреагировал никак. – Смутьян? Басурман? Ветерок? Буран?

Глядя на дымчато-серый в темных яблоках окрас коня, Степан вдруг неуверенно произнес: - Туман?

Конь тряхнул умной головой и осклабил мягкие бархатистые губы в лошадиной усмешке. Радостно мотнув густой темно-серой гривой, конь заржал, запрядал ушами…

- Вона как! – обрадовался Степан. – Туманом, значится, кличут тебя! Туман! Туман!

Конь высек из камня искры подковами и закружил вокруг Степана, выказывая свою конскую преданность и благодарность.

- Да ладно тебе, - мягко укорил Тумана Степан. – Ладно… Ишь, разыгрался!

Накинув узду, Степан быстро оделся и повел коня в скит, мурлыча что-то напевное себе в бороду.

Еще по дороге к поляне Степан почуял в воздухе какую-то смутную тревогу. Что-то в лесу было не так, хотя и сойки не кричали, и сороки не рвали лесную тишину немыслимым треском…

Степан вскочил на круп коня и, низко пригибаясь к гриве, чтоб уберечь лицо от низко нависающих над тропой веток, помчался к скиту.

Настена все так же возилась у печки, помешивая деревянной ложкой щи в котле. Все так же тихо было вокруг, но беда была где-то рядом… Степан чувствовал ее приближение, ее страшное дыхание…

Степан спрыгнул с коня и, толкнув его за плетень, коим был оплетен навес по бокам, схватив испуганную Настену за руку, увлек ее в избу.

- Запри дверь! – крикнул он, быстро уходя под навес. Отвязав полоненного татарина, он увел его за сруб и крепко привязал к дереву, вбив ему в рот кляп из сорванного со стана кушака, провонявшегося конским потом.

Воротившись под навес, Степан вырвал из-под застрехи топор и взял в другую руку саблю… И вовремя!

Из лесу, крадучись вышли два татарина в боевом снаряжении, пристально разглядывая строения на поляне. Один из них шумно потянул носом воздух и рукою указал второму на печку, из трубы которой вился легкий дымок. А от казана явственно долетал запах щей с мясною юшкой. Татары разделились – один пошел к избе, а второй, пригнувшись, направился под навес.

Степан ждал, затаив дыхание, схоронившись за жидким плетнем, где его могли увидеть в любой миг. Едва татарин поравнялся с ним, Степан просунул клинок сабли меж ветками плетня и резко ткнул татарина в бок, нанизав его на жало клинка. Татарин захрипел, заваливаясь, и своим весом прижал клинок к ветке, выкручивая его из руки Степана. Степану пришлось бросить клинок и рвануться ко второму татарину, который был уже у двери скита. Тот оборотился на шум и успел отбить удар Степана своею кривой саблей. Степан подсел под удар татарина и, что есть силы, рубанул его топором под колено. Татарин припал на раненую ногу, и Степан добил его ударом в голову. Отскочив от поверженного врага, Степан шарахнулся к навесу, краем глаза заметив, что из лесу выбегают еще двое…

«Надо ж так опростоволоситься!» - мелькнула мысль. «Ну конечно же, их было десять, ибо татары-харабарчи не ходят пятерками!»

Степан встал, спиною прижавшись к срубу, ожидая нападения. Он ясно понимал, что с одним топором в руке не отобьется от двух супротивников и был готов умереть, но не допустить ворога до Настеньки, запершейся в срубе…

Татары налетели с двух сторон, одновременно нанеся рубящие удары кривыми саблями. Но сабли лишь со свистом рассекли воздух над головой Степана, который подсел под сверкнувшие молнией клинки и страшной силы ударом отрубил одному из нападавших ногу ниже колена. Ужасающий, рвущий душу вопль разнесся над поляной, многократно повторенный лесным эхом. Татарин рухнул в траву, зажимая руками культю, из коей толчками била черная густая кровь…

Подхватив его саблю, Степан отскочил к навесу. Второй татарин, юзжа как дикая свинья, ринулся вослед, раскручивая саблю в руке. Этот оказался знатным рубакой. Никак не мог Степан достать его ни топором, ни саблею: татарин уходил от ударов, смещаясь телом, а сам уже дважды поразил Степана, разрубив ему грудь и плечо. Но ежели удар в грудь лишь разорвал кожу, неглубоко поразив тело, то удар в плечо отсушил руку и, попав в жилу, пустил кровь ручьем. Степан терял силы. В глазах пошли темные круги, руки налились свинцом. Пальцы раненой руки разжались, и сабля с глухим стуком упала на землю… Изловчившись, татарин отбил вялый удар Степана и рукоятью сабли ударил его в скулу. В голове Степана вспух и разорвался огненный шар, и он рухнул на колени, уронив топор. Татарин заюзжал от радости и, ухватив Степана за чуприну, запрокинул его голову назад. Воткнув в землю клинок, он выдернул из ножен кривой кинжал и помахал им у глаз Степана.

- Шта, сабак-урус, пиришла твоя конец жизна? – татарин оскалил крупные зубы в кровожадной ухмылке. – Однака нашая харабарчи девят штук порубала, сабака!

Татарин занес матовое лезвие ножа над горлом Степана… и вдруг качнулся телом, всхрипнув тяжко... Хватка его ослабла и, тряхнув головой, Степан вырвал волосы из руки татарина. В мутной пелене, застившей его глаза, проявился силуэт татарина, стоявшего, шатаясь, как осина на ветру. Не разумея, что происходит, Степан оперся здоровой рукой о землю и попытался подняться с колен… Но рухнувшее на него тело татарина завалило его на залитую кровью траву.

- Сейчас, мой любый, сейчас! – услышал он сквозь забившую уши тишь голос Настены.

Тело татарина сползло с него, и Степан смог сесть, опираясь на руку девицы. Мельком взглянув на тело поверженного ворога, он увидел трехзубые вилы, торчащие из его спины, и все понял. С трудом подняв тяжелую голову, он с благодарностью взглянул на суженную и тихо молвил:

- Вона, вишь как, Настенька… Пришлося и тебе грех смертный на душу взять, человека погубив…

- Не человек то вовсе! - Девушка топнула ножкой во гневе. – Рази ж кто его звал сюды? Рази с миром он пришел к нам? Ить, кабы я его вилами не ударила, он бы тебя жизни решил!

Она упала на колени и, обняв голову Степана, разрыдалась, переживая в душе только что случившееся. На ее глазах любимый ею человек едва не расстался с жизнью…

- Перевяжи ты меня, Настена… - тихо сказал Степан. – Кровя я теряю, солнышко мое…

- Ой, что ж это я? – пискнула Настенька и опрометью кинулась в избу.

Принеся воду, мазь и чисто выбеленную холстину, девица промыла и перевязала раны Степана, лежавшего на земле в луже собственной крови, и подала ему ковш с холодным клюквенным морсом.

- Они еще придут, Степушко? – ее тело все еще чуть подрагивало от недавно пережитого ужаса.

- Сюды мож и не придут, - ответил Степан. – Ежель только не станут искать своих разведчиков. Ежели же будут искать, следы непременно сюды приведут. А я вот биться с ними неспособный покамест. Сильно рубанул меня бусурмен…

Степан помолчал, взыграв желваками под русою бородою.

- Только вот на землю нашу оне ужо пришли. - Он с трудом пошевелил пальцами раненой руки. - Недобро пришли – со злом и враждою…

- Ничего, Степушко, ничего,… - Настена ласково перебирала волосы Степана. – Ты у меня двужильный. Все на тебе, ровно на собаке заживает. Ить сколь разов ты уже пораненный был, а все нипочем тебе. Всяку хворь ты осилить могешь. Ровно железный… Вона, уж сколь отметин на теле твоем война оставила, а ты все такой же сильный!

- Ой, не гневи Господа, Настена! – Степану стало немного лучше. – Все в руках евойных – и жизнь наша, и смертушка. Знать, не пришло еще мое время, Господом отмеренное, нужон еще я ему для дел земных…

- Знать, нужон, любый мой, знать, нужон. Давай-ка, я тебя потихоньку в избу сопровожу. Полежишь маленько на полатях. Что ж на землице-то сырой в крови лежать?

Обмыв спину Степана от крови, Настена помогла ему подняться. Степан мельком взглянул на татарина с отрубленной ногой и увидел, что тот в беспамятстве.

- Отвернись-ка, душа моя, - сказал он тихо Настене и, вырвав из земли саблю татарина, пронзил ею грудь раненого...

Девица взрогнула всем телом, услышав предсмертный хрип татарина, и, обняв стан суженного, проводила его в сруб и, переодев в сежую сорочку, уложила на полати, накрыв меховой полстью.

- Налей-ка мне ишо морсу, Настенька… - попросил Степан.

Но когда Настена подошла к нему с ковшиком, Степан уже спал, обняв раненую руку здоровой рукой…