Чем богаче становился Березовский, тем сильнее пробуждалась в нем жадность: аппетит, известно, приходит во время еды; извечный синдром разбитого корыта, о котором очень точно сказал Шопенгауэр: «Богатство подобно морской воде: чем больше ее пьешь, тем сильнее жажда».
Роль торговца автомобилями – пусть и крупнейшего в стране – становилась для него уже тесна. Березовскому грезились новые горизонты: деньги, чудилось, просто лежат под ногами, надо лишь не лениться вовремя их подбирать, иначе все подчистую сметут другие.
Из малопочтенной истории с «АВВА» Борис Абрамович вынес для себя два важнейших урока. Любую, даже самую бесстыжую аферу можно, оказывается, обставить так, что тебя не только не потащат потом в холодную, а напротив даже, осыплют почестями и уважением: это, так сказать, урок первый.
Ну, а из него прямо напрашивался и вывод второй: властные мужи – от губернаторов до президента – ровным счетом ничего не смыслят в бизнесе. Опутать их, уболтать, заставив помогать себе – штука совсем не сложная: уж не труднее, чем развести доверчивых россиян на 50 миллионов долларов.
А еще Березовскому очень понравилось восседать в президиумах, наравне с вице-премьерами, выступать на публике, раздавать интервью и позировать перед телекамерами.
Он всегда был не чужд тщеславия. Людское внимание тешило его уязвленное самолюбие, потому-то активничал он и в комсомоле, а в Институте программ управления возглавлял даже комитет молодых ученых. Когда в «Коммерсанте» первый раз напечатали заметку о нем – небольшую, всего-то строк тридцать пять – Борис Абрамович целый день не мог оторвать от газеты глаз; даже распорядился купить в офис пару десятков номеров. Треклятая юношеская фрустрация по-прежнему не давала о себе забыть, постоянно рвалась наружу.
Едва только Березовский заработал первые приличные деньги, как мгновенно учредил премию «Триумф» для лучших деятелей культуры и искусства: в этом ему помог известный поэт Вознесенский, с чьим приемным сыном приятельствовал он долгие годы. (Одно время тот даже работал в «ЛогоВАЗе».)
Кое-кто по наивности тогда думал, что Березовский попросту бесится с жиру; недаром вручать премии начали в день его рождения – 23 января. Но нет, это была совсем не купеческая блажь: Борис Абрамович вкладывал инвестиции в собственное будущее. Образ щедрого мецената, ревнителя изящного действовал лучше любых рекомендаций.
(Как тут не вспомнить классику: «С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу.
С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ – „Да так, брат“, отвечает, бывало, „так как-то все“…»)
К тому же слишком была еще свежа в памяти бесценная протекция, оказанная ему драматургом Шатровым.
«„Триумф“ – это была абсолютно продуманная акция; чисто советская дальновидность, – свидетельствует Самат Жабоев, ставший тогда членом попечительского совета премии. – Писатели и артисты во все времена были вхожи в любые высокие кабинеты, а Боре это требовалось позарез».
Потом, правда, оказалось, что новые властители России, не в пример своим предшественникам, от искусства страшно далеки. Из всех видов прекрасного президент Ельцин предпочитал оперетты режиссера Курочкина, игру на деревянных ложках да нестройное исполнение застольных песен.
Президентское окружение было под стать своему лидеру; рослые, как на подбор, здоровенные мужики, высшим удовольствием в жизни почитавшие стакан водки после обжигающей бани. Книг они не читали, в театры ходили исключительно по служебной надобности. Словом, путь к их сердцам следовало прокладывать совсем по другому азимуту.
Но Березовский с его звериной хваткой и изворотливой изобретательностью не найти этого пути не мог просто по определению.
И дело здесь не столько в тщеславности и желании очутиться в высших кругах света, сколько в здравом, сугубо прагматичном расчете.
В России образца 1990-х заработать огромное состояние можно было лишь одним-единственным образом: заполучив расположение власть предержащих, оказавшись у раздаточного лотка.
(«Возьми торговку семечками на Садовом кольце, – поучал Березовский своего вассала, знаменитого ныне чекиста-расстригу Александра Литвиненко, – двинься по цепочке, и через две недели ты окажешься в Кремле».)
Это уже потом, не без участия самого же Бориса Абрамовича, во власть ринутся толпы коммерсантов, не понаслышке знающих цену деньгам и ложку мимо рта не проносящих. Тогда же, в благословенные времена первой ельцинской пятилетки, коридоры власти – Кремль, Белый дом, Старая площадь – кишмя кишели прекраснодушными демократами и мелкотравчатыми чиновниками, не научившимися еще толком конвертировать свои полномочия в звонкую монету.
Не евшие ничего слаще морковки, они до слез радовались любой подаренной мелочи: цветастому галстуку, позолоченным часам, путевке в Хургаду или Анталию.
Первого зам. руководителя Госналогслужбы Панскова (потом он станет министром финансов) арестовали, например, за взятку в виде автомобиля «Москвич» (последней модели). И.о. генпрокурора Ильюшенко очутился за решеткой, позарившись на пару машин и импортный пылесос. Советник президента Станкевич попался на взятке в 10 тысяч долларов.
При этом каждый из них форменным образом ворочал миллионами; одной своей подписью они могли пролить золотой дождь на любого страждущего.
Первым эту противоестественную закономерность узрел полузабытый ныне бизнесмен Борис Бирштейн – советский эмигрант третьей волны, вернувшийся на Родину в поисках легких заработков. В паре с еще одним замечательным авантюристом Дмитрием Якубовским, вошедшим в историю под именем генерала Димы, Бирштейн в мгновение ока опутал сетями всю силовую верхушку страны. Под его протекторатом оказались такие видные деятели, как министр безопасности Баранников, генпрокурор Степанков, первый вице-премьер Шумейко, первый зам. министра МВД Дунаев, директор ФАПСИ Старовойтов и другие официальные лица. (Однажды в порыве откровенности Якубовский рассказывал мне, как вместе с Шумейко формировали они российское правительство: вписывали в пустые клеточки фамилии новых министров, которых кто-то из них хотя бы шапочно знал. Так начальник Шереметьевской таможни Круглов стал, например, председателем таможенного комитета страны.)
При протекции своих новых вельможных друзей Бирштейн зарабатывал миллионы, благодетелям же доставались только крошки с барского стола.
Верхом бирштейновской щедрости стал шоп-тур в Швейцарию, организованный для жен Баранникова и Дунаева: ошалевшие от счастья генеральши кандибобером носились по магазинам, скупая остромодные товары, преимущественно – шубы и часы. (Всего набили они 21 чемодан трофеев.) И хотя, как выяснилось позднее, и поездку, и покупки оплачивал не Бирштейн, а Якубовский, скандал получился нешуточный: обоих генералов пришлось отправлять в отставку.
Новые русские чиновники в точности повторяли повадки полуголых туземцев, радостно обменивавших золотые самородки на грошовые яркие бусы. «При Ельцине чиновники участвовали за взятки, допускали к переделу, не понимая истинной стоимости, – признает теперь и сам Березовский. – За взятку в 10 тысяч долларов они распределяли миллионы».
И было бы странно, если б, видя это, наш герой остался застенчиво стоять в стороне…
В декабре 1992-го Березовский уже чуть было не поймал «птицу удачи» за радужный хвост: она – самое обидное! – выпорхнула из рук буквально в последнюю секунду.
Когда Ельцин решился-таки сменить премьер-министра – чудо-рыночник Егор Гайдар был ненавидим уже всей страной – в числе представленных им четырех кандидатов значился и гендиректор «АвтоВАЗа» Владимир Каданников. Шансы у Каданникова были серьезные: крупный производственник, Герой Соцтруда, к тому же – внушительная внешность: осанка, рост, седовласая шевелюра. Но в решающий момент он почему-то совершил непростительную промашку.
Все кандидаты в премьеры должны были пройти через сито Верховного Совета; окончательное решение Ельцин хотел принять после рейтингового голосования депутатов. Так вот, когда на трибуну взошел Каданников, вместо того чтобы накинуться на Гайдара и тем притянуть симпатии зала, он, совсем напротив, стал его нахваливать, уверяя, что у себя на заводе проводит такую же точно линию. И вообще, сказал под конец Каданников, он лично убежден, что «председателем правительства должен быть Егор Тимурович Гайдар, и должен продолжать свою линию». Неудивительно, что к финишу директор «АвтоВАЗа» пришел последним; он продул даже Гайдару – пусть всего один голос, но продул.
Если бы премьер-министром стал тогда не Черномырдин, а Каданников, звезда Березовского взошла мгновенно; уж он бы такой изумительной возможности точно не упустил; премьер-компаньон – даже дух захватывает от открывающихся перспектив.
Неудачу эту Борис Абрамович долго не мог пережить. «Я же за этого дурака столько денег отдал», – плакался он тем же вечером каданниковскому заму Александру Зибареву. Вертикальный взлет откладывался на неопределенное время…
Его поиски властного покровителя объяснились и еще одним жизненно важным обстоятельством: Борис Абрамович срочно нуждался в надежной защите, «крыше».
Надо сказать, что автомобильный бизнес изначально считался одним из самых криминализированных в стране. Все столичные авторынки контролировались, например, преступными чеченскими группировками. В Тольятти ситуация была не лучше: ни одна машина не могла выехать за ворота автозавода, если местные бандиты не получат свой процент от продажи.
Тольятти начала 1990-х был худшим римейком Чикаго 1930-х годов. В городе насчитывались десятки банд, каждая из которой беспрерывно воевала с конкурентами. Ежедневно здесь убивали в среднем по три человека.
Когда уже в нынешние времена милиция разгромила наконец самую крупную тольяттинскую группировку – так называемых «волговских» – только официально бандитам удалось вменить 17 заказных убийств. (Показательная деталь: уже после вынесения приговора главный свидетель обвинения, бывший член группировки Сергей Матвеев был расстрелян прямо на пороге собственного дома.)
До поры до времени Березовскому и его «ЛогоВАЗу» как-то удавалось уходить от прямых столкновений с бандитами. Но аккурат в 1993 году его империя стала получать удар за ударом.
В течение одного только месяца автостоянки «ЛогоВАЗа» трижды подверглись нападениям; их забрасывали гранатами и даже расстреливали из гранатомета.
В 1994-м бандиты от угроз перешли к действиям. Весной неизвестные «доброжелатели» прикрепили к входной двери квартиры Березовского боевую гранату.
Тут уж у любого, даже у самого крепкого человека нервы могут не сдюжить. Березовский вынужден был обратиться за защитой в милицию. Но 7 июня, в тот самый момент, когда он выехал из своего особняка на очередную встречу в московский РУОП, прогремел страшной силы взрыв: на воздух взлетел припаркованный прямо у въезда в его офис автомобиль марки «Опель», начиненный полутора килограммами тротила.
Водитель магната погиб на месте, его охранника и восемь случайных прохожих здорово посекло осколками. Сам Березовский остался жив только чудом, отделавшись массой ранений, а также ожогами рук, лица и шеи.
Ему пришлось долгое время лечиться в Швейцарии, шокируя окружающих своим внешним видом: дабы скрыть ожоги и шрамы, он вынужден был теперь постоянно носить белые перчатки, темные очки и отрастить огромную бороду: ни дать ни взять – кот Базилио.
«Для нас было несомненно, – констатирует руководитель ЧОП „Атолл“, карманного разведбюро Березовского, Сергей Соколов, – что взрыв дело рук „солнцевских“. Конкретно за этим стоял Сергей Тимофеев, он же Сильвестр. Они с Березовским не поделили магазин „Орбита“ на Смоленке. Причем у Бори хватило ума отправиться с блатными на разборки. Разговаривать с ними он не умел, обматерил всех и уехал. Для бандитов – это страшное оскорбление…»
Уголовная среда была единственной сферой, на которую не распространялись волшебные чары Бориса Абрамовича; он мог найти общий язык с кем угодно, только почему-то не с бандитами, хоть и очень любил при случае прихвастнуть своими обширными авторитетными связями. (Тяга советской интеллигенции к таинственному миру уголовной романтики общеизвестна; «интеллигенция поет блатные песни», – это еще Евтушенко полвека назад сочинил.)
К общению с криминалом Березовского старались не допускать; эту щекотливую миссию обычно принимал на себя Бадри Патаркацишвили, имевший давние контакты с ворами – преимущественно грузинскими; в противном случае дело могло кончиться весьма плачевно.
Очевидцы рассказывали мне даже такой полуанекдотичный случай: году в 1998-м Березовский прилетел в Красноярск мирить губернатора Лебедя с небезызвестным Анатолием Быковым. И вот на первой же встрече, едва зайдя в комнату, Борис Абрамович прямо в лоб заявил Быкову (цитирую – прошу прощения – дословно): «Толик, ты – пидорас».
В комнате воцарилась нехорошая тишина, у Бадри от страха аж обвисли усы.
Быков-Бык не мигая впился глазами в Березовского. Его подручные, депутаты Заксобрания Блинов (он же Блин) и Косарев (он же Ляпа), отшвырнули в сторону салфетки.
Вечер явно переставал быть томным, но Березовский – буквально в последнюю секунду – успел-таки вывернуться.
«И я тоже – пидорас, – торопливо добавил он. – Потому что мы оба никак не можем договориться».
Ляпа, Блин и Толик-Бык с облегчением вздохнули; черт его знает, может, в столичном бомонде так принято?
К сожалению, Тимофеев-Сильвестр оказался не столь философичен, как Толик-Бык, да и времена были еще довольно дикие.
Как потом установило следствие, накануне покушения у Березовского возник конфликт с неким столичным «Мосторгбанком»: что-то они там не поделили, какие-то векселя. Во главе же этого банка стояла как раз жена Сильвестра. В рамках «взрывного» дела ее даже задержали на пару дней, но потом, за отсутствием улик, вынуждены были отпустить.
А тем временем 17 июня прогремел новый взрыв: на этот раз в офисе «Объединенного банка», также подконтрольного Березовскому…
Он вынужден искать помощи у криминальных авторитетов. Один из знакомых Березовского рассказывал мне, например, как тот просил вывести его на Вячеслава Иванькова, более известного под кличкой «Япончик».
Эта запутанная, гангстерская эпопея могла продолжаться еще бог знает сколько. Но финал ее наступил совершенно внезапно: 13 сентября 1994 года в своем «Мерседесе» на воздух взлетел уже Сильвестр.
Дело, конечно, прошлое, но и по сей день милицейские сыщики нет-нет да и посматривают в сторону Бориса Абрамовича: если убийство авторитета и не его рук дело, то как минимум пришлось оно ему очень кстати.
Впрочем, к моменту этому долгожданная «крыша» появилась-таки над головой Березовского; более прочной и огнеупорной защиты в России образца 1994 года невозможно было себе даже представить…
Путь Березовского на олимп власти начался с одной случайной, в общем-то, встречи. В 1993 году Петр Авен свел его с придворным журналистом Валентином Юмашевым, доверенным лицом Ельцина.
Сам Борис Абрамович по прошествии лет станет утверждать, будто Юмашев познакомился с ним в целях «поддержки Бориса Николаевича, на предмет написания книги». (В другом его интервью вычитал я еще более оригинальную трактовку: «Юмашев – просто мой товарищ и стал им задолго до того, как вошел во власть».)
Тяга к надуванию щек у Березовского в крови. В действительности все было куда как прозаичнее.
«Юмашев хотел купить себе новую машину, – рассказывал мне Петр Авен. – Я позвонил Борису, попросил принять его, сделать максимальную скидку. С этого все и пошло».
Руководитель подконтрольного Березовскому ЧОПа «Атолл» Сергей Соколов косвенно подтверждает эту версию:
«Отношения с Юмашевым начались у Березовского с того, что он бесплатно стал ремонтировать его джип. Он со многими так сходился. Продавал нужным людям машины подешевле, а то и вовсе дарил».
Даже превратившись в крупного магната, Борис Абрамович по своей ментальности все равно оставался мелким ловчилой советского пошиба. Благосклонности окружающих добивался он по старинке: подачками и борзыми щенками.
Прежде, в 1980-е, расположение начальства и всяческих «нужных» людей Березовский завоевывал, доставая по блату дефицитные автозапчасти. Теперь же место запчастей заняли автомобили; времена хоть и изменились, но мосторговские нравы остались неизменными…
Если когда-нибудь историки в прокурорских мундирах сумеют поднять всю бухгалтерию «ЛогоВАЗа», чтение, уверен, получится занимательнейшее. Перечень людей, облагодетельствованных Березовским, будет состоять из фамилий, хорошо известных всей стране.
«Машины дарились „нужным“ людям почти еженедельно», – уверяет глава «Атолла». А один из тогдашних руководителей «ЛогоВАЗа» Самат Жабоев прямо рассказывал мне, что с первой же крупной сделки, когда фирма закупила партию «Фиатов-Типо», часть их тут же была предусмотрительно роздана высокопоставленным чиновникам; точнее – их женам. (Супруга одного из руководителей государства, мадам Р., не постеснялась потом приехать в «ЛогоВАЗ» даже за второй халявной иномаркой; первую она умудрилась незамедлительно разбить.)
Опять же – 126 «Жигулей», презентованные академикам в обмен на мантию члена-корреспондента…
В старых архивах разыскал я замечательный и очень красноречивый документ: письмо всесильного управделами президента Бородина к коммерсанту Березовскому: «В соответствии с нашей договоренностью прошу Вас оказать содействие в получении автомашин нашими сотрудниками». Ниже – список из пяти фамилий. Сверху – бесподобная резолюция: «реализовать по цене не ниже 2000 УРЕ (условно-расчетных единиц. – Авт.) и оформить как благотворительную помощь ветеранам советского спорта в размере 11 200 УРЕ».
Мне и самому довелось испытать на себе эту беспроигрышную вербовочную методу Бориса Абрамовича; в 1998-м, в момент короткого с ним сотрудничества, через пресс-секретаря Березовский сделал мне непредвзятое предложение: отправиться в «ЛогоВАЗ» и выбрать новую машину. (Грешным делом, искушение было велико, благо моя изношенная «восьмерка» уже которую неделю стояла припорошенная снегом в редакционном дворе.)
Кстати, и путь к сердцу Татьяны Дьяченко – всесильной дочери первого президента – был проторен по такому же точно сценарию. Как свидетельствует тогдашний начальник ельцинской охраны генерал Коржаков, познакомившись с кремлевской царевной, Березовский перво-наперво отказал ей экспортный вариант «Нивы» (с кондиционером, стереозвуком и велюровым салоном), а потом – «Шевроле-Блэйзер»…
Впрочем, я, кажется, снова забегаю вперед, ибо в 1993-м ни о чем подобном Борис Абрамович еще и мечтать не мог. Как и для любого советского человека, Кремль оставался для него неприступной твердыней, куда вход постороннему был строжайше заказан.
Знакомство с Валентином Юмашевым перевернуло жизнь Березовского, распахнуло перед ним кремлевские двери. Поначалу, впрочем, это была лишь узкая щелочка, но Борис Абрамович готов был протиснуться даже сквозь игольное ушко, лишь бы побыстрее добраться до предмета своего вожделения.
Такой случай представился очень скоро. В конце 1993 года Юмашев закончил писать за президента вторую книгу мемуаров (первая – «Исповедь на заданную тему», также сочиненная Юмашевым, увидела свет еще в 1989-м). Называлась она бесхитростно: «Записки президента».
В принципе никаких проблем с книгой у Ельцина быть не могло: любое издательство почло бы за счастье подписать с ним контракт. Более того, уже было определено, что издание профинансирует домашний банк ТЭКа «Нефтехимбанк». Но в последний момент Юмашев решил вдруг переиграть ситуацию; на Березовского у него имелись особые виды.
Однако своим кремлевским патронам хитроумный литобработчик обставил все совсем по-другому: дескать, книжный бизнес – это сплошные убытки, по доброй воле никто мемуаров печатать не станет.
Под таким соусом он и привел Березовского к всемогущему тогда руководителю президентской службы безопасности Александру Коржакову, человеку, имевшему неограниченное влияние на своего подопечного.
«Валентин все преподнес так, будто выпустить в свет произведение Ельцина, – пишет в мемуарах Коржаков, – это если не подвиг, то уж самоотверженный поступок наверняка, и способен на него только Борис Абрамович».
Между прочим, поначалу, когда Юмашев только еще предложил Березовскому оплатить ельцинские сочинения, Борис Абрамович отнесся к идее этой без всякого энтузиазма. Убей бог, он не понимал, какую выгоду можно извлечь из подобного чисто благотворительного прожекта.
«В течение недели я уговаривал его согласиться, – вспоминает руководитель „Атолла“ Сергей Соколов. – Объяснял, что все вернется сторицей».
Вот тебе, пожалуйста, и хитроумный гений…
Если первые ельцинские мемуары были написаны в первую очередь в рекламно-политических целях, а все гонорары от издания автор широким предвыборным жестом отправил на закупки одноразовых шприцов для детских больниц, то вторые были уже проектом сугубо коммерческим.
За честь опубликовать ельцинскую «нетленку» Юмашев от президентского имени требовал серьезные суммы.
Права на американское издание – их приобрел владелец скандально известной фирмы «Белка Трэйдинг» Виктор Хроленко – были проданы, например, за миллион двести пятьдесят тысяч долларов. Английские права принесли Юмашеву с Ельциным еще миллион. Плюс – француз-ский, китайский, японский, финский контракты; кремлевский летописец отличался изрядной скаредностью.
«Нефтехимбанк», которому изначально предлагалось издавать «Записки», таких денег, естественно, выкладывать не желал; достаточно было того, что он вообще согласился оплачивать выпуск книги.
Но предприимчивого литраба подобный оборот совсем не устраивал.
Президент «Нефтехимбанка» Георгий Жук, давно уже вышедший на пенсию и найденный мной в дачной тиши Рублевки, вспоминает:
«Юмашев напрямую мне задал тогда вопрос: что будешь просить у Бориса Николаевича за книгу? Да нет, отвечаю, мне ничего не требуется взамен. – Раз так, уступи Березовскому с Каданниковым; им пошлины на иномарки поднимать надо».
Жук только пожал плечами в ответ: баба с воза – кобыле легче; финансирование президентских мемуаров он воспринимал исключительно как барщину, не видя в том никакого особого для себя гешефта.
Следует заметить, что, помимо написания ельцинских книг, у Юмашева имелась еще одна постоянная работа: он был заместителем главного редактора «Огонька». Именно в этом журнале регулярно размещал свою рекламу «ЛогоВАЗ»; посему никаких сомнений в платежеспособности Березовского у Юмашева не имелось.
Конечно же, в стране существовали и другие, не менее щедрые читатели. Руководитель «Мост-банка» Владимир Гусинский готов был, например, с ходу выложить миллион долларов. Но у него имелось одно существенное условие: на задней странице обложки должен красоваться его лучезарный портрет. Этого уже Ельцин не мог стерпеть ни за какие деньги.
Преимущество Березовского заключалось в том, что взамен он не требовал практически ничего; этот человек собирался играть в долгую.
Что, в общем, было совсем неудивительно: основную часть расходов Борис Абрамович мгновенно повесил на «АвтоВАЗ». Директор завода Владимир Каданников, в сущности, был поставлен перед фактом: Березовский торжественно объявил товарищу, что президент уже согласовал его кандидатуру как главного мецената, и Каданникову ничего не оставалось делать, кроме как раскошеливаться.
Первоначально речь шла о полумиллионе «зеленых», но потом Юмашев увеличил размер оброка; бумага и полиграфия дорожают, опять же – цветная печать. В результате помпезное издание обошлось в 1,2 миллиона; какую часть из этой суммы прикарманил себе президентский литраб – история умалчивает.
Еще 240 тысяч были перечислены на личный ельцинский счет, специально открытый в «Сбербанке»; это был официальный его гонорар. Плательщиком выступала зарегистрированная в Швейцарии мало еще кому известная фирма «Андава»; через несколько лет эта паразитическая структура прогремит на весь мир, именно на нее Березовский будет сгонять украденные у «Аэрофлота» миллионы…
Весной 1994-го «Записки президента» увидели свет: выпуск одной-единственной книжки стал для Бориса Абрамовича счастливым лотерейным билетом, по которому выиграл он и деньги, и славу, и власть.
На презентации, устроенной издательством «Огонек», Березовский с гордостью фланировал окрест Ельцина, упиваясь собственной значимостью. Так «торговец подержанными автомобилями» (цитата из раннего Сергея Доренко) оказался подле президентского тела.
Впрочем, нет: поначалу к телу его еще не допускали. Все кремлев-ское общение Березовского блокировалось на уровне Коржакова и Юмашева, который очень быстро станет его лучшим другом и партнером.
Именно Юмашев ввел Березовского в президентский клуб – сугубо закрытое, элитарное заведение, организованное Ельциным в бывшем брежневском доме приемов на Воробьевых горах. За это клубу были обещаны регулярные инвестиции, но, как водится, из своего кармана Березовский не дал ни копейки; он уговорил Юмашева с Коржаковым записать в клуб еще и гендиректора «АвтоВАЗа» Каданникова; тот-то и должен был оплатить входные билеты.
(Потом на Березовского повесили еще и строительство теннисных кортов на сочинской даче Ельцина ценой в 6 миллионов долларов, но кого раскрутил он на эти деньги – и по сей день остается загадкой.)
Почти ежедневно в клубе собирались ближайшие президентские наперсники, играли в бильярд и теннис, парились в бане, обменивались анекдотами. И естественно, соображали; главный девиз клуба, придуманный спикером Шумейко, так прямо и звучал: «Соображай!» Регулярно бывал здесь и сам Ельцин: с конца 1994 года он вообще взял за правило отправляться в клуб прямо с обеда и назад, в Кремль, уже не возвращался.
Впервые попав в такой избранный круг, Березовский обомлел от свалившихся на него возможностей. Люди, которых еще недавно он привык видеть исключительно с экрана телевизора, всемогущие правители государства, находились теперь на расстоянии вытянутой руки.
Не беда, что никто поначалу не воспринимал его всерьез, относился с насмешливым превосходством, а некоторые и вовсе в упор не замечали. Борис Абрамович готов был терпеть любые унижения, сворачиваться у дверей калачиком вместо коврика, лишь бы добиться своего. Еще со времен юности он хорошо запомнил слова одной популярной песни:
«Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым…»
Чего-чего, а ждать Березовский умел.
Единственно, что омрачало счастье Бориса Абрамовича, – неумение пить. Все члены президентского клуба искусством этим обладали сполна. Соображали в клубе чуть ли не каждый божий день: в понимании Ельцина алкоголь и доверие были вещами неразрывными, все его тогдашние фавориты были, как на подбор, людьми малопьющими: сколько ни выпьют, все мало. Борис Абрамович же еще со студенческих лет крепкие напитки не воспринимал органически.
Нет, он, конечно, мог выпить рюмку-другую (пол-литра – были для него вершиной, подобной Памиру), но слабость организма не позволяла ему тягаться с кремлевскими титанами, идти с ними вровень. Посему, как ни старайся он, стать для президентского окружения своим в доску у него не получалось по определению.
Впрочем, Березовский вполне удовлетворился для начала ролью этакого ресторанного обходчика: с превеликим удовольствием он развлекал сановников свежими политическими слухами и пересудами; разве что не показывал фокусов и не отплясывал гопака. И между делом доносил до высокопоставленных ушей выгодную для себя информацию, выставлял в неприглядном свете своих оппонентов и конкурентов, выпрашивал всевозможные подачки и преференции.
(Генерал Коржаков смачно описывал мне, как Березовский подлавливал его даже… в душе. Пока генерал смывал с себя накопившуюся за день усталость, Борис Абрамович, под шум водных струй, нашептывал ему последние сплетни.)
Звездный час его пробил летом 1994-го. Вскоре после покушения Березовский помчался в президентский клуб.
«Мы разыграли тогда целое представление, – вспоминает первый зам. гендиректора „ЛогоВАЗ“ Самат Жабоев. – Боря специально подгадал, когда в клубе будет Ельцин и предстал перед ним во всей красе: обожженный, забинтованный, с повязкой на глазу. Только затем он поехал лечиться в Швейцарию».
Вид Березовского произвел на президента неизгладимое впечатление; гарант потрясен был настолько, что через пару дней подписал даже специальный указ «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма», по которому преступников разрешалось задерживать аж на 30 суток без предъявления обвинения. (Покушение произошло 6 июня, а указ состоялся уже 14-го.)
С этого момента Ельцин стал смотреть на олигарха совсем другими, исполненными сочувствием и состраданием глазами; чем, разумеется, Борис Абрамович не мог не воспользоваться: из покушения выжал он максимум для себя пользы. («Убивали не этого конкретного человека, – говорилось в специально подготовленном заявлении деятелей культуры, которое подписали Рихтер, Вознесенский, Ахмадулина, Табаков, Спиваков, всего 18 имен, – убивали ростки новой экономики, первые усилия поднять страну из паралича, убивали одного из выдающихся меценатов из когорты нынешних Морозовых, Третьяковых, Мамонтовых».)
Взрывная волна окончательно распахнула перед «выдающимся меценатом» двери властных кабинетов. Вернувшись с заграничного лечения, часами околачивался он теперь в приемных высокопоставленных знакомых, беря их форменным образом измором. С неизменным потертым портфельчиком в руках Березовский доводил сановных секретарей до изнеможения, но выставить его взашей никто теперь уже не решался.
«Частенько бывало – просидит у меня в приемной часа три-четыре, зайдет на пять минут, ничего особенного не скажет, – вспоминает это время Александр Коржаков, – но ему важно было показать, что он поехал ко мне и проторчал в Кремле чуть ли не весь день».
А еще – добавлю к этому, – посещая вельможные кабинеты, Березовский получал бесценный доступ к вертушкам – телефонам правительственной связи; каждый такой звонок воспринимался на другом конце провода как свидетельство несомненного могущества и влияния абонента. Стоило Борису Абрамовичу попасть в какую-нибудь высокую приемную, он мгновенно хватался за трубку цвета слоновой кости и принимался названивать знакомым чиновникам средней руки.
«Нет, сегодня, не могу… – нарочито небрежно ронял он. – Нахожусь в Кремле. Срочно вызвали…»
Наперсточным искусством мистификатора Борис Абрамович владел в совершенстве, по части разводок и театральных представлений у него просто не было равных.
Среди многочисленного вороха телефонных бесед Березовского, прилагаемых к этой книге, я обнаружил несколько очень и очень красноречивых.
Судя по всему, датированы они годом примерно 1996-м. Березовский обрывает телефоны в приемной премьера Черномырдина. Оставляет свой номер. Наконец Виктор Степанович милостиво соизволил выйти на связь.
«Виктор Степанович, я звонил действительно, – скороговоркой выпаливает Борис Абрамович. – Просьба. Как можно было бы увидеться сейчас».
«Ну, подъезжай», – нехотя бросает премьер: чувствуется, что особого энтузиазма грядущая встреча у него не вызывает. Березовский рассыпается мелким бисером:
«Я прямо сейчас выезжаю… Еду-еду. Спасибо огромное…»
А через пару часов, в разговоре с вице-президентом «Менатепа» Леонидом Невзлиным как бы между делом, но с важной ленцой в голосе сообщает:
«Меня выдернул ЧВС, и я с ним просто как бы гулял и даже по телефону не был».
Ну чем не артист!
Очень наглядно изображал того раннего Березовского управделами президента Павел Бородин, мне доводилось наблюдать этот мини-спектакль.
Пал Палыч по-заячьи прижимал к подбородку сжатые лапки, как бы подразумевая портфель, мелко и подобострастно тряс головой, без остановки бормоча: «Спасибо, спасибо, спасибо». Видевшие оригинал утверждают, что сходство почти фотографическое.
Много раз Борис Абрамович специально даже летал за рубеж одновременно с официальными визитами Ельцина, дабы в располагающей обстановке пообщаться с влиятельными царедворцами накоротке.
В 1994 году во время поездки президента в Америку, закончившейся известной посадкой в Шенноне, он униженно просидел битых пять часов в вашингтонском ресторане, дожидаясь Бородина с Сосковцом; но в это время президентское окружение веселилось в гостинице, напрочь забыв о надоедливом коммерсанте.
Но это как в анекдоте: дура дурой, а десятку в день имеет.
Несмотря на комичность ухваток и повадки провинциального коммивояжера, Березовскому удалось главное: закрепиться на новом плацдарме.
Мелким бесом, тихой сапой, шаг за шагом он влезал в доверие к ельцинскому окружению, используя для того весь имевшийся у него арсенал обольщения.
Найденное им еще в советские годы ключевое слагаемое успеха – умение говорить с людьми на доступном им языке – приносило видимый результат.
Главным бриллиантом в короне Березовского стал, без сомнения, шеф президентской охраны генерал Коржаков.
Это теперь Борис Абрамович поливает Александра Васильевича по-следними словами, называет шутом и обвиняет в самых страшных грехах: вплоть до того, что Коржаков «по заданию КГБ внедрился в ближний круг президента» и «целенаправленно разрушал Ельцина – физически, морально».
Тогда же он ловил на лету каждое генеральское слово, был сама любезность и готов был просиживать в его приемной сутками напролет.
Сомневаюсь, что общение это носило коммерческий характер: в противном случае Борис Абрамович не преминул бы уже давным-давно огласить весь список презентов и подношений; у него, как у заправского бухгалтера, записаны все ходы до копейки: дебет – кредит, сдал – принял.
(Максимум, что признает сам Коржаков, это два принятых от Березовского подарка ко дню рождения: дорогое ружье и фотоаппарат.)
И дело даже не в безупречной честности начальника охраны, сколько в безудержной скупости нашего героя. Всем своим покровителям он предпочитал давать деньги только на первом этапе; стоило ему лишь дорваться до тела, как Березовский принимался кормить их одними лишь обещаниями.
«Я не знаю ни одного примера, когда Коржаков или Сосковец что-то бы от нас получили, – констатирует Самат Жабоев. – При этом Боря постоянно говорил своим покровителям: вы не волнуйтесь, это же все ваше, а мы, мол, только управляем; вот уйдете на пенсию и сразу вступите в права. Как ни странно, многие попадались на эту удочку».
Для наглядности бывший компаньон Березовского воспроизвел мне даже одну типичную картину, позволяющую понять деловые особенности Бориса Абрамовича.
«Приходит в „Аэрофлот“ какой-то отставной генерал и предлагает купить у него пакет акций за 100 тысяч долларов. Боря тут же зовет Красненкера (коммерческого директора. – Авт.): Саша, надо решить. Обнадеженный генерал удаляется, а Красненкер начинает кипятиться: давай деньги, тогда и куплю. „Какие деньги? – искренне удивляется Боря. – Это, вообще, что за персонаж?“ – „Так ты же сам только что меня с ним свел“. – „Да пошел он на хрен тогда“. Через три дня генерал появляется снова. Березовский удивленно машет руками: как! Неужели до сих пор ничего не сделано? Ну, вы не волнуйтесь, обязательно все решим… Самое удивительное, что всякий раз говорил он совершенно искренне, сам же начиная верить в свои увещевания…»
В понимании Коржакова хорошо было то, что хорошо Ельцину.
А Березовский, с его изворотливым умом и коммерческими талантами, мог принести президенту исключительную пользу. Да и источник информации был он первостепенный.
Тем не менее факт остается фактом: именно благодаря Коржакову влияние и могущество Березовского резко возросло.
Осенью 1994 года в награду за выпуск книжки и учтивое обхождение ему был отдан контроль над первым, центральным каналом телевидения: подарок истинно царский; так отличившимся холопам жаловали когда-то шубу с монаршего плеча.
О том, как Березовский мастерски сыграл в телеящик, написано-переписано уйма статей и брошюр, но подлинную изнанку этой шулер-ской истории не вывернул до сих пор никто.
Вопреки всеобщему убеждению, реальным идеологом взятия ОРТ был вовсе не Борис Абрамович, он лишь развил чужую идею, в очередной раз выхватил с противня испеченный другими горячий пирожок.
Подлинными режиссерами акционирования центрального телевидения были совсем иные люди – владельцы телекомпании «ВиД», команда некогда знаменитого «Взгляда» – Листьев, Любимов, Разбаш. План этот начали разрабатывать они еще в 1993 году.
И талантов, и профессионализма, и связей было у них сполна; для окончательного успеха этим ребятам недоставало лишь одного – денег. Помыкавшись по углам, они и пришли за помощью к новоявленным российским магнатам: ваши миллионы, наши – идеи.
Надо отдать должное реакции Березовского: он мгновенно оценил все великолепие раскрывающихся перспектив, о чем-то подобном Борис Абрамович мечтал уже давно.
Когда Березовский раскручивал «АВВУ», он выделил на рекламную кампанию беспрецедентный по тем временам бюджет: миллион долларов. Денег было, конечно, жалко, но затраты полностью себя окупили, о чем подробно поведал я в предыдущей главе; «АВВА» собрала с доверчивых соотечественников пятьдесят миллионов «зелени».
Вот тогда-то Борис Абрамович впервые и осознал, сколь выгодно торговать телевизионной рекламой, воздухом по сути.
Приватизация ящика была исключительно бизнес-проектом; правда, своим сановным покровителям Березовский говорил тогда совершенно иное. По его уверениям, телеканал требовался ему сугубо для целей гуманистически-политических: на носу президентские и парламентские выборы, необходимо обеспечить лояльность и управляемость самого мощного пропагандистского ресурса.
Даже мертвеца Березовский мог уговорить подняться из могилы: если ставил он перед собой какую-то цель, ничто не в силах было его остановить.
30 ноября 1994 года под влиянием Коржакова Ельцин подписывает указ о приватизации 1-го канала.
Никакого конкурса по продаже акций, разумеется, не проводилось.
С самого начала было решено, что всю политику будет определять Березовский: он же, единолично, и выбирал, кого брать в акционеры, а кому указать на дверь.
Несмотря на то, что контрольный пакет нового предприятия – называлось оно ОРТ: общественное российское телевидение – оставался в руках государства, а Борису Абрамовичу перепало – прямо или опосредованно – лишь 36 % акций, фактическим хозяином канала оказался именно он. (К слову, за этот блокирующий пакет выложил он смехотворно низкую сумму: каких-то 320 тысяч долларов.)
Это обоюдоострое оружие не раз еще сослужит нашему герою немалую службу: во многом именно благодаря медийному ресурсу он станет тем Березовским, которого узнает вся страна…
Главным и единственным доходом телевидения была реклама, но к тому времени, когда новая команда пришла на канал, здесь творилась форменная вакханалия. Каждая редакция – а было их с пару десятков – имела право торговать рекламой напрямую. Многие передачи находились под властью откровенных бандитов (как рассказывал мне один из тогдашних теленачальников, стоило ему только потребовать закрытия несколько совсем уж безрейтинговых передач, как прямо в «Останкино» пожаловали молодые люди в кожаных куртках и с недвусмысленным настроем). Сама дирекция получала гроши: основные деньги «пилились» на стороне, не доходя до кассы официальной.
…За эти годы в массовом сознании прочно осело, зацементировалось уже убеждение, будто ставший первым гендиректором ОРТ Владислав Листьев начал свою работу аккурат с наведения на канале порядка, чем серьезно нарушил планы Березовского.
На эту удочку попался даже ведущий «березовед» Пол Хлебников.
В своей хрестоматийной книге «Крестный отец Кремля» Хлебников пишет:
«Сразу после приватизации ОРТ генеральный директор Влад Листьев решил сосредоточиться на деятельности, из-за которой канал недополучал миллионы долларов: продажу рекламного времени…
Двадцатого февраля 1995 года Листьев объявил, что он прерывает монополию Лисовского (рекламный магнат, владелец ведущей рекламной кампании „Премьер-СВ“. – Авт.) и Березовского на рекламу и вводит временный мораторий на все виды рекламы, пока ОРТ не разработает новые „этические нормы“. Отмена рекламы означала лично для Лисовского и Березовского потерю миллионных прибылей…».
Эта нехитрая антагонистическая формула как нельзя лучше ложится в русло народной любви к Листьеву и столь же массовой антипатии к Березовскому; честный тележурналист-романтик объявил крестовый поход грязным дельцам, за что и был коварно убит.
Не хочется, конечно, развенчивать посмертную славу всенародного кумира, но выхода иного, увы, не остается.
Никогда Листьев не был идеалистом-романтиком. Профессионалом – да. Блестящим журналистом – несомненно. Только уж никак не романтиком.
Листьев раньше всех своих коллег – и уж тем более задолго до Березовского – понял, что телевидение, оказавшись в опытных руках, может приносить неслыханные прибыли. Еще в сентябре 1990-го вместе с соратниками по «Взгляду» он создал первую в СССР частную телекомпанию «ВиД». О жесткости и оборотистости Листьева-коммерсанта на телевидении до сих пор ходят легенды.
Их союз с Березовским, несомненно, представлял собой явление временное; это был своеобразный брак по расчету, где каждая из сторон дополняла друг друга. Тандем этот обречен был с самого первого дня; правда, трещать по швам он стал раньше, чем кто-то даже мог себе вообразить.
Не успели еще просохнуть чернила под президентским указом, как между Березовским и Листьевым уже начались распри. Борис Абрамович, в свойственной ему безапелляционной манере, стал требовать увеличения расценок на телевизионную рекламу. Листьев, да и все прочие члены команды категорически тому противились; они втолковывали Березовскому, что повышать плату надо поступательно, плавно, иначе рекламодатели разбегутся по другим каналам, но тот и слушать ничего не желал.
Именно Березовский, а вовсе не Листьев, как ошибочно считается до сих пор, и был инициатором того самого злополучного моратория на рекламу. Ничего общего с наведением на канале порядка и разработке «этических норм» это не имело: просто-напросто Борис Абрамович хотел организовать искусственный дефицит.
«Как только мы остановим рекламу, – уверял он своих компаньонов, – через несколько месяцев все сами приползут к нам на коленях».
20 февраля 1995 года руководство ОРТ вводит мораторий на рекламу: проще говоря, полностью ее останавливает. А спустя десять дней – 1 марта – Листьева расстреливают в подъезде собственного дома; большинство увязывают два этих события в единую цепь.
А теперь вопрос: знаете ли вы, интересно, когда этот треклятый мораторий был снят? Отвечаю: 1 августа. То есть ровно через пять месяцев – день в день – после гибели Листьева.
Какой же, скажите на милость, смысл Березовскому было ждать столько времени, если каждый день простоя оборачивался для него невообразимыми убытками, «потерей миллионных прибылей», по утверждению Хлебникова.
По такой логике реклама должна была вернуться на канал… ну, если и не в день убийства – все-таки траур, пиетет следовало соблюсти – то уж максимум через месяц. Аргументы, что Березовскому, дескать, было не до того – точно заяц, бегал он от прокуратуры – извините, не принимаются. Потому что аккурат в то же самое время он преспокойно занимался созданием «Сибнефти»; да и влияние его на ОРТ после смерти Листьева возросло многократно.
Если гендиректора ОРТ в самом деле заказал Березовский, то мотив его мог быть совершенно иным; знающие люди говорят, что незадолго до гибели разругались они окончательно. Контроль над каналом утекал у Березовского на глазах; реальная власть находилась в руках Листьева, но снять его теперь было невозможно – Кремль никогда на это не пошел бы.
Прогремевшие в ночном подъезде выстрелы разрешили эту проблему окончательно и бесповоротно: власть на ОРТ вернулась к Березовскому – теперь уже на долгие годы вперед.
Немудрено, что подозрение мгновенно пало на его лысоватую голову. («Были серьезные подозрения, – говорил по этому поводу шеф МВД Анатолий Куликов, – что гибель Листьева спровоцирована экономическими разногласиями на телеканале ОРТ, входившем в сферу влияния Бориса Абрамовича».)
На другой же день после смерти Листьева в офисе «ЛогоВАЗа» на Новокузнецкой улице был проведен обыск. (Кстати, невольным свидетелем его оказался и заехавший пообедать в «ЛогоВАЗ» Юмашев.)
Руководивший операцией начальник отдела столичного РУОПа Валерий Казаков признавался мне потом, что ему приказывали задержать и самого Березовского, но тот сумел скрыться. Из здания, угрожающе потрясая табельным пистолетом, его вывел сотрудник ФСБ Александр Литвиненко, тот самый, что станет впоследствии политэмигрантом и «жертвой путинского режима».
От Сергея Степашина, командовавшего в тот период госбезопасностью, я знаю, что Бориса Абрамовича должны были принудительно доставить на Лубянку.
«О том, что Березовский сбежал от нас, я докладывал Ельцину лично, – говорил мне Степашин позднее. – Но тот лишь махнул рукой в ответ».
Немудрено: ибо от преследований спрятался наш герой… в Кремле. Несколько суток дрожащий от страха медиа-магнат отсиживался в приемной начальника Главного управления охраны Михаила Барсукова: милиция и ФСБ точно не могли его там достать. На божий свет Борис Абрамович осмелился выйти лишь через пару дней, когда истерия пошла на спад.
Кто в действительности убил Листьева, так и осталось загадкой. Уголовное дело до сих пор не раскрыто и числится в «висяках».
Мой друг Петр Трибой, возглавлявший следственную бригаду Генпрокуратуры, рассказывал мне, что основными подозреваемыми были два человека, в том числе – Березовский. Но продвинуться вперед – от подозрений к доказательствам – прокуратуре просто не дали.
Между прочим, ход расследования очень тревожил самого Бориса Абрамовича; настолько явно, что на ум поневоле приходит поговорка про шапку, которая кое на ком горит.
Когда журналисты практически в открытую стали писать о причастности Березовского к убийству, он почему-то побежал не в суд, а в МВД – прямиком к министру Куликову: «Анатолий Сергеевич, у вас есть что-то против меня по делу Листьева?»
Куликов успокоил его, как мог. Но потом – на свою беду – полушутя обронил в разговоре с Юмашевым: не потому ли, мол, Березовский так активно ставит на Лебедя, что боится загреметь в тюрьму?
«Мои слова достигли ушей Березовского, – свидетельствует Куликов, – позднее он опять поднял этот вопрос: „Анатолий Сергеевич, вы тоже считаете, что я виновен?“. „Нет, – сказал я ему, – у меня нет для этого оснований. Но по тональности, с которой мне был раньше задан этот вопрос, я сделал заключение: вы чего-то опасаетесь. Поэтому и поделился своими наблюдениями с Юмашевым“».
«Березовский с ужасом посмотрел на меня, – подытоживает генерал. – Я понял, что он будет драться со мной не на жизнь, а на смерть».
(Забегая вперед, скажу, что в 1998-м Куликов без объяснения причин будет отправлен в отставку; по его собственному убеждению, это произошло не без участия Бориса Абрамовича и Семьи.)
…Журналистам свойственно демонизировать личность Березовского. Ему приписывают самые разные, чисто дьявольские черты; в конце 1990-х вообще было принято связывать любую провокацию или интригу с его достославным именем.
Но есть в истории Бориса Абрамовича нечто и впрямь заставляющее всерьез задуматься над каким-то сверхъестественным, что ли, началом: слишком много смертей сопровождают весь его жизненный путь.
Еще до гибели Листьева при таинственных обстоятельствах разбился насмерть заместитель гендиректора «ЛогоВАЗа» Михаил Гафт, уволенный из компании со скандалом тремя неделями раньше.
Потом будут новые смерти: список их так велик, что многие уже успели порядком позабыться. Упоминавшийся уже преступный авторитет Тимофеев-Сильвестр. Полпред российского правительства в Чечне Акмаль Саидов, собиравший доказательства причастности Березовского к похищениям людей; генерал МВД Геннадий Шпигун. Президент конфедерации народов Кавказа Юсуп Сосламбеков, прямо обвинивший олигарха в связях с боевиками. Пол Хлебников. Депутаты Госдумы Владимир Головлев и Сергей Юшенков. Бывший зам. директора ФСБ Анатолий Трофимов. Наконец, Александр Литвиненко.
Все это может быть, конечно, не более чем череда совпадений. Но слишком уж много их – совпадений этих…
Одно совпадение – случайность, два – повод для раздумий, три – осмысленная закономерность. А одиннадцать?
Едва отойдя от шока, Борис Абрамович судорожно начал защищаться. Проведенный в «ЛогоВАЗе» обыск, попытка его задержания – все это бросало на магната серьезную тень; для человека, ищущего президентской любви, подобные подозрения могли стать концом всей карьеры.
И Березовский решает сохранить хорошую мину при плохой игре; с одной стороны, отвести от себя удар, с другой – перенести его на своих противников.
К тому времени в главных врагах его числился владелец группы «Мост» и созданного только что телеканала «НТВ» Владимир Гусинский.
Точные истоки этой взаимной ненависти неясны до сих пор. Бытует версия, что конфликт их начался из-за дележки «Аэрофлота»: счета этой крупнейшей российской авиакомпании в 1994-м были переведены в «Мост-банк», но буквально через пару месяцев Березовский перетащил их в свой «АвтоВАЗ-банк», чего Гусинский, понятно, стерпеть не мог. (Еще в советские времена, когда будущий медиа-магнат подрабатывал частным извозом, он органически не переваривал, когда кто-то обгонял его на дороге.)
Доводилось мне слышать и другой вариант: дескать, изначально первый телеканал был обещан Гусинскому, но потом, на повороте, его вновь обошел Березовский. В результате Гусинскому пришлось с нуля создавать собственное телевидение.
Вообще война Березовского с Гусинским – явление чисто медицин-ское. Это тот случай, когда одноименное заряженные заряды не притягивались, а наоборот – отталкивались.
Два этих человека были похожи друг на друга, как близнецы и братья, этакие Бобчинский и Добчинский новейшей политики; они же господа «Московский» и «Денис».
Перелистаем классику:
«Оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга. Оба с небольшими брюшками. Оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много помогают жестами и руками. Добчинский немножко выше и сурьезнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского».
Ну просто портрет с натуры.
«Нет, Петр Иванович, это я сказал: „Э!“ – „Сначала вы сказали, а потом и я сказал“».
Не было в современной российской истории парочки более колоритной, нежели Гусинский с Березовским. Отношения их напоминали скверный анекдот: они то дружили не разлей вода, то чуть ли не заказывали друг друга… Смех смехом, а ведь и вправду заказывали!
Широко известны признания генерала Коржакова о том, как Березовский уговаривал его убить Гусинского.
Нечто подобное рассказывал мне и руководитель ЧОПа «Атолл» Сергей Соколов, обеспечивавший безопасность Бориса Абрамовича. В 1994 го– ду, говорит Соколов, Березовский прямо приказывал ему организовать ликвидацию Гусинского.
«А Гусинский тем временем собирался разместить заказ на Березовского. Мне было понятно, что добром это не кончится, и я поступил мудрее. Встретился с начальником службы безопасности Гусинского, объяснился. Ни мне, ни ему эти разборки были ни к чему. В итоге мы договорились, что никого убивать не будем, а наоборот, станем подвигать своих шефов к перемирию…»
В аудио-приложении к этой книге вы без труда сможете найти уйму телефонных бесед Гусинского с Березовским, в которых Борис Абрамович ласково называет собеседника не иначе как «Вовочкой».
(Известно как минимум три случая, когда «Вовочка» форменным образом спас заклятого друга от позора, а то и вовсе от смерти.
После покушения 1994 года он отдал ему свой бронированный «Мерседес» взамен взорванного. В 1996-м в разгар скандала с двойным гражданством помог аннулировать израильский паспорт. В 1998-м, когда, упав со снегохода, Березовский сломал позвоночник, настоял на незамедлительной отправке его в швейцарскую клинику; еще пара часов промедления – и больного было б уже не спасти.)
И тут же следуют беседы, где он выливает на голову вчерашнего друга и спасителя ушаты помоев.
Вот лишь один такой диалог – с главой банка «Национальный кредит» Олегом Бойко.
Для понимания сути следует сказать, что накануне, по «Эху Москвы» и в газете «Сегодня», сиречь в СМИ, подконтрольных Гусинскому, прошли какие-то неприятные для Березовского сообщения. Он решает вырыть топор войны, но начинать баталию в одиночку ему не с руки: Борис Абрамович остро нуждается в союзниках.
Одним из таких потенциальных заединщиков и может стать Олег Бойко. О нем, правда, в этих выступлениях не было ни слова, но что за беда! Со свойственной ему горячностью и напором Березовский, доведется, и жителей Сахары убедит в необходимости покупать песок за валюту; а эскимосов, соответственно, свежевыпавший снег.
Березовский: Ты газету «Сегодня» видел?.. Вот с этими друзьями надо разобраться до конца, и с одним, и со вторым… Олег, нам с тобой никто не поможет. Никакая власть, ни президент, ни правительство. У них свои проблемы. Да, мы нормальные люди, но когда у нас возникнут проблемы… Правильно, они власть, зачем им нам с тобой помогать…
У меня есть конкретный план действий.
Бойко: У меня тоже есть план действий. Надо только подумать, действительно, чего делать… Х. знает. У меня есть идея. Лучше это все хозяйство привести к публичному, что называется, раскаянию, и забрать эту х…ю обратно, и по поводу тебя, и по поводу меня, и по поводу других…
Березовский: Не понял, какое хозяйство?
Бойко: Ну, чтобы люди сказали: да, извините, ошиблись, больше не будем. Публично… Потому что просто уе…ть, это можно сделать, но это будет то же самое. Потому что уе…ли уже один раз, ни х… же не помогает.
Березовский: Ты имеешь в виду, чтобы они публично раскаялись?..
А какие у тебя есть инструменты для этого?
Бойко: Нет, инструменты простые. Нам надо просто подъехать, объяснить, что либо ху. м натурально до конца, включая вообще все, что можно…
Березовский: Не надо, Олег. Ну, не надо. Нужно просто точно понимать, какими силами мы располагаем. У нас есть офигительное средство… Офигительное! – Ты знаешь какое… И им нужно пользоваться так же, как они пользуются. Но они у нас просто по калибру не сравнимы.
Бойко: В общем, да. Но единственное, что нам-то нужно, чтобы нас не дое. вали. Результатом этой всей истории должно быть то, чтобы нас не дое. вали, а мы утвердились. А кого мы там зах. им, это уже дело второе.
Березовский: Нет, ты же знаешь, что этот результат прямо связан с этими конкретными людьми. Олег, они никогда не успокоятся, понимаешь, никогда. Он приехал в абсолютно том же самом духе. (Имеется в виду возвращение Гусинского из заграничной ссылки. – Авт.) Но он же не представляет и тысячной доли… Я же еще не действовал, вообще. По нему не было ни одной статьи, ни одного факта мы не показали. Если я сейчас покажу, что у нас есть, он просто никогда не приблизится на расстоянии галактики к Москве.
Бойко: Давай подумаем, что делать. Х. его знает… Ты предлагаешь просто ху. ть, и все?
Березовский: Я предлагаю нормально, цивилизованно начать действовать, как они действуют. Просто несравнимы аргументы, которые есть у нас и у них. Я покажу такое по ящику! Такое!
Бойко: Нам-то от этого особенно легче не будет. Им будет х. во, очень х. во, это понятно. А нам-то как бы… Мы ничего не выигрываем.
Березовский: Абсолютно все выигрываем.
Бойко: А как их при этом заставить не пиз. ть?
Березовский: Да просто показать такие факты, что они потеряют всякое общественное лицо.
Бойко: А у них и так нет никакого общественного лица!
Березовский: Ты заблуждаешься, Олег. Оно есть. Более того, после этого конкретные действия…
Бойко: Я-то, в общем, не против, как ты понимаешь. Единственное, это надо все обсудить поконкретнее. Я, к сожалению, сижу х. знает где, в Бангкоке, 14 часов лету…
Березовский: Я почему беспокоюсь. Я один вынес на своих плечах давление на меня лично… Я ни к кому за помощью не обратился, ну ладно… Я думаю, ты понимаешь, так будет последовательно. Против Авена, против Алика (Коха. – Авт.), против тебя; Леня Невзлин, я думаю, тоже особых иллюзий не питает… Против Смоленского. Причем один пидорас этим занимается. Закончить с ним – и все. Причем не какими-нибудь гангстерскими методами, нормальными, цивилизованными. Пробку ему засунуть… А ты читал статью о себе в «Вашингтон Таймс»?
Бойко: Читал, читал.
Березовский: Ну, абсолютно сделанная в Москве статья.
Бойко: Да это понятно… Х. с ним… Конечно, сегодня они совсем уже перешли, пидорасы…
Березовский: А ты слышал сегодня комментарий по радио? Наперсточник, картежник, алкоголик, наркоман.
Бойко: Ох. еть! Я не знал.
Березовский: Все это сказано по радио… По «Эхо Москвы».
Бойко: Ох. ть! Хорошо, я буду думать, что с этим делать. Спасибо большое, что позвонил. Мне действительно сейчас поддержка очень будет нужна.
Березовский: Что значит поддержка! Нам нужны конкретные совместные действия по полной программе… Ладно, давай, возвращаемся… Подключать надо прессу…
Эта стенограмма дает вполне ясное представление о методах Березовского. В борьбе с противниками хороши все средства; каждое лыко – в строку.
На протяжении всего 1994 года Борис Абрамович без устали обрабатывал президентское окружение, живописуя дьявольскую сущность Гусинского. Особый упор делался на его воинствующий антиельцинизм: якобы глава «Моста» потерял уже всякий стыд, поносит всенародно избранного последними словами и вообще мечтает о его свержении.
«Березовский регулярно докладывал, где и что Гусинский сказал про президента, – вспоминает Коржаков, – как его обозвал, как хочет обмануть. Рассказывал, например, как в бункере сидят Гусинский с Лужковым и выпивают. Причем тосты произносят за Юрия Михайловича как за президента».
Эти зерна ложились на благодатную почву. Ельцин и его свита всегда отличались патологической ревностью и подозрительностью.
– Был один эффектный способ, как избавиться от ненужного человека в Кремле, – свидетельствует бывший пресс-секретарь президента Павел Вощанов. – Надо было прийти к Ельцину и сказать: «Борис Николаевич, а все-таки вы не ошиблись с Ивановым! Такой человечище оказался! Тут и там ездит, выступает перед людьми, и все говорят: „Второй Ельцин!“ Многие даже спрашивают: „Не он ли будет вашим преемником?“» Две-три таких похвалы – и этого человека в Кремле не будет!
После того, как вице-премьер Шахрай обмолвился однажды, что хочет быть президентом, имея в виду год 2000-й, Ельцин мгновенно взбесился. На встрече с главными редакторами он понес вдруг: «Не дождутся, понимашь, никакие Шахраи… Ничего они не дождутся!»
Стоило министру иностранных дел Андрею Козыреву сказать, что он мог бы попробовать себя на роль кандидата, как мгновенно – без объяснений – его отправили в отставку.
Властолюбие всегда было самым мощным движителем президента…
«Своего Березовский добился, – констатирует Коржаков, – в окружении президента банкира Гусинского стали воспринимать как опасного врага».
Впрочем, сам Гусинский не склонен к демонизации извечного своего конкурента.
«Дело не в Березовском, а в Ельцине, – философски пожимает он плечами. – Конечно, Березовский раздувал вражду… Но если б не было Березовского, был какой-нибудь Сидоров, какая разница?»
Борису Абрамовичу в очередной раз просто повезло: слишком удачно для него в тот момент легли карты.
Во-первых, НТВ: сразу после своего создания новый телеканал занял довольно жесткую позицию по отношению к власти, не стесняясь, критиковал политику Ельцина – было за что, – но к любым публичным разносам президент относился всегда крайне болезненно.
Во-вторых, чрезмерное сближение Гусинского с Лужковым: растущая популярность и нарочитая независимость столичного мэра вызывала в Кремле серьезную опасность; его воспринимали уже как потенциального конкурента на предстоящих выборах.
Ну, и в-третьих, сам Гусинский не только не спешил выказать Кремлю верноподданнические чувства, а, напротив, всячески демонстрировал свое «я». Будучи по профессии театральным режиссером, Гусинс ский оказался на редкость восприимчив к внешней форме и яркой атрибутике. По Москве, например, он передвигался исключительно в сопровождении вереницы бронированных машин с мигалками – ГАИ при этом перекрывало все остальное движение; нередко даже президентским супруге и дочери приходилось простаивать на обочине, дожидаясь проезда зазнавшегося миллионщика.
Вот и случилось то, что должно было случиться. В один прекрасный день недовольный Ельцин рявкнул за обедом на Коржакова с Барсуковым: что, понимашь, вытворяет этот Гусинский; немедля наказать! И тут же прогремела на всю Москву лихая операция, получившая название «Мордой в снег»: 2 декабря 1994 года сотрудники СБП заблокировали на Новом Арбате кортеж Гусинского, положили его телохранителей лицом на асфальт, а когда банкир бросился за подмогой к своему другу Савостьянову, начальнику столичной контрразведки, тот мгновенно оказался пенсионером. После этой показательной порки Гусинский пулей вылетел из России и вернулся назад, лишь получив гарантии личной безопасности…
Как раз в этой самой добровольной ссылке, у берегов столь любимого беглыми олигархами Альбиона, и застало Гусинского известие о гибели Листьева. Но это ровным счетом ничего не значило. Березовский знал уже, что владелец «Моста» судорожно ищет выходы на Коржакова, и – рупь за сто – рано или поздно найдет их. (И ведь нашел: уже в мае 1995-го в будапештской гостинице «Форум» состоялась сепаратная встреча Гусинского с посланцем СБП полковником Стрелецким.)
Во что бы то ни стало Борису Абрамовичу требовалось закрепить полученный успех: нанести заклятому врагу очередной удар, да так, чтоб наверняка. Смерть Листьева стала для этого очень удобным предлогом.
Сразу после убийства Березовский записывает видеообращение к президенту. Вместе с ним перед телекамерой восседает один из главных продюсеров ОРТ Ирена Лесневская; выбор партнера явно был не случаен – Лесневская близко дружила с Наиной Ельциной.
Эта пленка, получившая впоследствии широкую огласку, являла собой новый этап в тактике и стратегии Березовского; в будущем он не раз еще прибегнет к подобным фортелям, совершенно бредовым, беспочвенным, но очень звучным обвинениям в адрес своих врагов.
На записи Березовский и Лесневская наперебой обвиняют в убийстве Листьева… кого бы вы думали? Ну, конечно же, Гусинского, Лужкова и заодно старую гвардию КГБ.
«То, что произошло, – это переворот. Это хуже Белого дома, это хуже ГКЧП. Это внутри города. Создана огромная структура, которая руководит всем – всеми мафиозными структурами, всеми бандитами, решает, кому жить и кому не жить».
Однако у любого преступления должен иметься мотив. Какой, скажите на милость, резон Гусинскому с Лужковым убивать Листьева?
Да очень просто. Эти злодеи, оказывается, хотят дискредитировать Березовского, свалив на него собственную вину; а через Березовского нанести удар и по самому президенту; дикий, людоедский план, рожденный в воспаленном сознании кагебешно-лужковской мафии.
«Кому вы отдали, Борис Николаевич, канал? Людям, которые убили знамя – лучшего журналиста страны!.. Так вот кто враги-то ваши! Значит, Лужков, наконец. Страна встает дыбом: в отставку все силовые министры, в отставку вы. И тут крыть нечем. Они взяли убийцу – Березовского… Цепочка фантастически иезуитская, но стройная…»
И тут же Березовский с Лесневской излагают механизм этого дьявольского плана.
Дескать, Гусинский внедрил в окружение к Борису Абрамовичу двух подозрительных субъектов – Сергея Соколова и Сергея Кулешова; доверчивый магнат поручил им заниматься своей безопасностью. Они привели к нему некоего вора в законе, который якобы знает, кто заказывал его (Березовского) убийство, а теперь и вовсе готовит новое. Авторитет потребовал в обмен на информацию 100 тысяч долларов, каковые и были ему вручены ровно за день до гибели Листьева. После чего милиция вора этого арестовала, и он мгновенно стал давать показания, будто бы убийство Влада заказывалось Березовским с Патаркацишвили, за что получена даже предоплата: те самые 100 тысяч.
«Из этого совершенно однозначно определяется, что все было спланировано заранее, потому что этот человек был арестован еще до убийства Влада».
В уголовном праве есть такой термин: провокация преступления. Вместо того чтобы разрабатывать какого-нибудь бандита, ждать, пока отправится он на дело, сыщики подводят к нему своего агента, подбивают, допустим, на вооруженный грабеж, а в кульминационный момент хватают с поличным. Или того проще: усыпив бдительность жертвы, подсовывают ему пистолет с парой патронов, и дело в шляпе.
По такой бессовестной технологии активно действовали знаменитые ныне «оборотни из МУРа»: их агенты-провокаторы без устали шныряли по Москве в поисках будущих жертв, «загружали» бомжам и пьяницам гранаты и оружие, дабы гордо отчитаться потом о достигнутых успехах на незримом фронте.
Чем-то подобным, кстати, занимался когда-то и блаженной памяти поп Гапон. Но первым в новейшей политической истории этот принцип, именуемый в авангардистском искусстве «хэппенингом», взял на вооружение именно Березовский.
Упомянутые «провокаторы» – Соколов и Кулешов – были его же собственными, доверенными ландскнехтами; более того – Соколов долгие годы будет еще возглавлять ЧОП «Атолл», выполняя самые щекотливые поручения Березовского. Рука об руку с Соколовым трудился в «Атолле» и Кулешов. Они расстанутся с олигархом только в 1999-м, после разразившегося вокруг частного разведбюро скандала.
Вопрос: но если эти люди были внедренными агентами Гусинского, засланными с одной только целью – ухватить Березовского за цугундер – почему же они продолжили доблестно трудиться в его империи дальше? Почему доверялись им деликатнейшие вопросы, вплоть до слежки за членами президентской семьи?
Бред, да и только.
Впрочем, в этих хитросплетениях никто разбираться тогда не стал; он ли, у него ли украли – шуба-то была.
Неважно, что в материалах дела Листьева о Гусинском так и не появилось ни строчки; в информационной войне успех определяется не этим: хорошо стреляет тот, кто стреляет первым…
Вплоть до президентской кампании 1996 года владелец «Моста» будет оставаться для Кремля персоной нон-грата…
Через три с лишним года Березовский повторит тот первый свой успех. Группа завербованных им сотрудников ФСБ во главе с Александром Литвиненко публично обвинит свое руководство в подготовке убийства олигарха. Каковое было поручено… этим же самым сотрудникам.
И ведь опять сработает: директора ФСБ Николая Ковалева даже отправят в отставку.
Все-таки бесценная эта штука – опыт…
Между прочим, тогда же Борис Абрамович предложит и совершенно новую трактовку гибели Листьева: его, оказывается, убили вовсе не Гусинский с Лужковым, а Коржаков с Барсуковым, они же и организовали всю провокацию против самого Березовского.
«Весь этот цирк с арестом Березовского был устроен Коржаковым, – утверждал, например, подполковник Литвиненко. – Уже и камеру подготовили, куда его должны были посадить. По той же оперативной информации, к Березовскому должны были применить психотропное средство и до понедельника выбить показания о том, что убийство Листьева организовал он. Все это планировалось записать на кассету и показать Ельцину».
Какой смысл было Коржакову с Барсуковым одной рукой бросать Березовского в камеру, а другой – прятать его в Кремле, Литвиненко предусмотрительно объяснять не стал.
Коли уж речь зашла об истоках войны Гусинского с Березовским, не лишним будет отдельно остановиться на том, что стало, собственно, олигархическим яблоком раздора: на «Аэрофлоте».
Подобно «АвтоВАЗу», эта знаменитая на весь мир авиакомпания была одним из мощнейших осколков советской империи. Годовой оборот «Аэрофлота» составлял около полутора миллиарда долларов; он владел двумя сотнями самолетов и, что самое главное, продолжал сохранять монополию в области международных авиаперевозок.
Интерес к «Аэрофлоту» проснулся у Березовского совершенно случайно; с авиацией никогда прежде пути его не пересекались.
Началось все с того, что счета авиакомпании осенью 1994-го были переведены из «Мост-банка» в «АвтоВАЗ-банк», к которому Борис Абрамович имел самое непосредственное отношение (его «ЛогоВАЗ» был здесь одним из акционеров).
Впоследствии тогдашний глава «Аэрофлота» Владимир Тихонов будет объяснять эту рокировку настойчивыми рекомендациями со стороны первого вице-премьера Олега Сосковца (его помощник даже лично присутствовал на решающем заседании совета директоров «Аэрофлота») и небывалой активностью, которую развили Березовский на пару с Каданниковым.
Если Гусинский воспринимал «Аэрофлот» лишь как одного из бесчисленных своих клиентов, ни словом, ни делом не выделяя из общего ряда, то Березовский с Каданниковым, напротив, демонстрировали Тихонову исключительное уважение и готовы были вылезти из кожи вон, лишь бы затащить авиакомпанию к себе под крыло. Помимо, собственно, банковских услуг они предлагали создать совместную программу по обновлению авиапарка и разработке новых моделей самолетов; это окончательно и подкупило старого аэрофлотовца.
«Березовский, – вспоминает Владимир Тихонов, – поддерживал Каданникова в том, что нашими общими приоритетами будет реализация программ по модернизации и развитию „Аэрофлота“, превращению его в мощную национальную компанию. В противовес Гусинскому он много и красиво говорил о государственных интересах и роли России в современном мире… Перевод счетов „Аэрофлота“ в „АвтоВАЗбанк“ подразумевался как чисто техническая операция, предшествующая началу выполнения этих грандиозных планов».
Дело, конечно, прошлое, но все же я абсолютно уверен, что одними только красивыми посулами и волшебными чарами Сосковца история эта явно не ограничивалась. Перевод счетов в «АвтоВАЗ-банк» со всех точек зрения был затеей довольно сомнительной; к этому времени дела у банка шли из рук вон плохо. Только официальные его убытки составляли уже 7,6 миллиарда рублей, а просроченная задолженность и вовсе превысила 35 миллиардов.
Но Березовский – надо отдать ему должное – вовремя нашел у будущей жертвы ахиллесову пяту; нужную струнку, на которой мастерски и сыграл. Тихонов, как раз отпраздновавший накануне свой 60-летний юбилей, страстно мечтал удержаться у руля. И Березовский пообещал ему в этом помочь, поклявшись заодно в вечной дружбе и любви. Если учесть, что никаких других предложений Тихонову не поступало, а о связях и влиянии Бориса Абрамовича ходили уже легенды, стоит ли чересчур сурово корить его за излишнюю доверчивость; в конце концов, он и без того расплатился за нее сполна.
Так, в ноябре 1994-го был вырыт топор олигархической войны, а «Аэрофлот», по меткому определению самого же Тихонова, «выбрался из-под „Моста“ и угодил под колеса „ЛогоВАЗа“».
Все, что происходило затем, очень напоминает хрестоматийную сказку про лису и наивного зайца: была у зайца избушка лубяная, а у лисы – ледяная. Запустив Березовского в свой огород, Тихонов подписал сам себе смертный приговор…
Уже очень скоро стало выясняться, что все бесчисленные клятвы и обещания новый партнер выполнять не спешит.
«Серьезной помощи от него „Аэрофлот“ не получал, – констатирует Тихонов, – проблема инвестиций на модернизацию самолетного парка не решалась, западные партнеры не торопились привлекать в „Аэрофлот“ банковский опыт и кредиты, дела с приватизацией общества шли так же медленно».
«Однако требования Березовского, – продолжает бывший гендиректор, – стали угрожающе возрастать. Прежде всего, он предложил мне взять на работу несколько специалистов из его компаний „ЛогоВАЗ“ и „АВВА“… Я отказал, и Березовский не простил мне этой „ошибки“».
Вряд ли, перетаскивая «аэрофлотовские» счета в «вазовский» банк, Березовский изначально имел какие-то далеко идущие планы, скорее он просто хотел расширить клиентскую базу. Но, соприкоснувшись с авиакомпанией впрямую, увидев воочию, какие гигантские потоки крутятся здесь, глаза у него загорелись.
Он уже воспринимал «Аэрофлот» как свою личную вотчину, однако на пути его стояло непреодолимое препятствие: вопреки всем ожиданиям, гендиректор Тихонов оказался слишком советским руководителем. Без договоренности с ним начинать серьезную осаду было совершеннейшим безрассудством. И Березовский решает от Тихонова попросту избавиться; нет человека – нет проблемы.
Впоследствии, правда, эта малопочтенная, чисто коммунальная история будет представлена совершенно в ином свете.
Уже после всех скандалов вокруг «Аэрофлота» Николай Глушков, финансовый мозг синдиката Березовского и главный фигурант уголовного дела, станет утверждать, будто экспансия их началась лишь с момента прихода в компанию нового гендиректора – маршала Шапошникова.
(«Когда Шапошников пригласил меня на работу, я ему отказал. Не хотел ковыряться в этом дерьме. Но маршал меня уговорил».)
Самат Жабоев, успевший полтора месяца поработать первым замом Шапошникова, лишь саркастически усмехается по этому поводу:
«Полная ерунда. Еще до Шапошникова мы долго обхаживали Тихонова, но он оказался крепким орешком. Где-то полгода продолжалась наша борьба. А потом все очень удачно совпало: Шапошникова сняли с какой-то очередной должности, его нужно было срочно трудоустраивать. И Боря подсказал Сосковцу с Коржаковым, что лучше всего назначить его в „Аэрофлот“, он подходил туда по всем статьям – летчик, маршал авиации. Нам это было крайне выгодно, поскольку Шапошников ровным счетом ничего в финансах не соображал».
По сей день журналисты силятся понять, на чем Березовскому удалось подцепить Шапошникова. Мало кто верит в банальный подкуп – последний советский министр обороны, а впоследствии секретарь Сов-беза не производил впечатления закостенелого корыстолюбца.
Ответ на этот вопрос я обнаружил в базе данных «Атолла», в записи телефонного разговора Николая Глушкова и Бадри Патаркацишвили – двух верных соратников Березовского. Судя по всему, диалог этот состоялся сразу после прихода Шапошникова в «Аэрофлот».
Глушков: Ты в курсе, что Коржаков сегодня звонил Евгению Ивановичу (Шапошникову. – Авт.)?
Патаркацишвили: Нет, не знаю.
Глушков: Тогда я тебе рассказываю. Он позвонил ему сегодня (это мне Саша сказал) и говорит: «Ну чего, будем Березовского мочить. Завтра, говорит, мы присылаем к вам своего наблюдателя смотреть, чего там делает группа, а Березовского будем мочить…» Прямым текстом.
Патаркацишвили: Это интересная информация.
Глушков: Чтобы заинтересовать Евгения Ивановича, я сказал, что у вас там вроде вакантная должность министра обороны наблюдается.
Патаркацишвили: Министра?
Глушков: Министра обороны.
Властолюбие – порок ничуть не меньший, чем корыстолюбие: есть одна у летчика мечта – высота…
Собственно, ничего нового Борис Абрамович не изобрел; в декабре 1991-го, расчленяя на троих Советский Союз, Ельцин, Кравчук и Шушкевич, точно так же перекупили министра обороны СССР Шапошникова, пообещав назначить его главкомом СНГ.
Одного телефонного звонка из Беловежской Пущи вполне хватило, чтобы бравый маршал мгновенно забыл о присяге и верховном главнокомандующем и не чинил заговорщикам никаких препятствий. Даже, когда Горбачев пригласил его в Кремль и, плеснув коньяка, ненавязчиво поинтересовался, способны ли военные взять власть в свои руки, дабы навести порядок в стране, Евгений Иванович с ходу пошел в несознанку и ответил в том смысле, что совсем не желает отправляться в «Матросскую тишину».
(«Ты что, Женя, – моментально перепугался президент СССР. —
Я ж ничего такого… Я ж только рассуждаю… Вслух…»
«Хороший мужик, – скажет он потом в узком кругу последних сподвижников, – только слишком интеллигентен».)
А он и вправду был хорошим мужиком: душа-человек – всегда улыбчивый, приветливый, ямочки на щеках. Просто никто не задумывался почему-то, что хороший мужик – это еще не профессия…
…На прощальном совете директоров «Аэрофлота», где провожали Тихонова, Березовский пожелал присутствовать лично; он и не думал скрывать ни торжества своего, ни бубнового интереса. В интервью журналистам по горячим следам Борис Абрамович так прямо и объяснил, что «Аэрофлот» – «крупнейший авиаперевозчик России, и внимание бизнеса к нему как источнику больших прибылей естественно».
Кто истинный хозяин в доме, стало понятно уже очень скоро; убаюканный рассказами о грядущих высотах, Шапошников безропотно выполнял все рекомендации и просьбы новых своих друзей. С его приходом практически все руководящие кресла в авиакомпании заняли менеджеры «ЛогоВАЗа» и «АВВА»: коммерческим директором назначили Александра Красненкера, сослуживца Березовского еще по институту проблем управления; первым замом Шапошникова по финансам стал Самат Жабоев (потом его сменит Николай Глушков). В общей сложности высадившийся в «Аэрофлоте» «березовый» десант захватил более 30 ключевых должностей.
То, что происходило с «Аэрофлотом», как нельзя лучше демонстрировало истинную модель бизнеса Березовского: покупать надо не завод, а его директора.
(В другой раз он сформулирует эту доктрину еще более сочно: «Приватизация в России проходит в три этапа. На первом приватизируется прибыль. На втором этапе приватизируется собственность. На третьем этапе приватизируются долги».)
Контрольный пакет авиакомпании находился в руках государства. Остальные акции принадлежали трудовому коллективу. То есть с формальной точки зрения Березовский никакого отношения к «Аэрофлоту» не имел, он не вложил сюда ни единой копейки. И тем не менее всю политику определял здесь именно он; первый этап приватизации по Борису Абрамовичу прошел более чем успешно.
Через десять лет Березовский будет горделиво заявлять, что приход его команды, состоящей сплошь из «эффективных менеджеров», «повысил капитализацию компании в 20 раз» и – дословно: «это – наш подарок в прямом смысле государству российскому».
Дабы воочию оценить этот «подарок», приведу лишь несколько цифр. Если в 1995-м, сдавая вахту, Тихонов оставлял «Аэрофлот» с прибылью в 323,9 миллиарда рублей (примерно $ 65 миллионов), то уже через год ни о каких заработках и разговора не шло. В 1996-м убытки компании составили $ 82 миллиона. В 1997-м – $ 93 миллиона.
Как документально установила сегодня Генпрокуратура, только прямой ущерб, нанесенный «Аэрофлоту» этими треклятыми «эффективными менеджерами», превысил $ 300 миллионов.
Собственно, ничего другого и ожидать было нельзя: точно клещи, люди Березовского впились в авиакомпанию, жадно высасывая из нее все соки.
Самат Жабоев, пришедший тогда первым заместителем гендиректора по финансам, признается, что сразу понял, к чему идет дело.
«Мне хватило первых же дней, чтобы увидеть: рано или поздно нас всех обязательно посадят. Ровно через полтора месяца я ушел, о чем ничуть до сих пор не жалею».
(И абсолютно правильно – добавлю от себя, ибо в противном случае не сменивший его тихий пьяница Николай Глушков, а сам Жабоев очутился бы потом в тюремной камере СИЗО «Лефортово».)
Перво-наперво новая команда занялась раздачей самых хлебных участков своим же собственным конторам.
Юридическое, рекламное и транспортное обслуживание «Аэрофлота» (даром что в структуре его существовали и правовой, и рекламный департаменты) было отдано никому неведомым фирмам, имевшим лишь одно завидное преимущество: их учредителем являлся коммерческий директор компании и подлинный автор докторской диссертации Березовского – Александр Красненкер.
Всей продажей билетов – занятие прибыльнейшее – ведала отныне некая контора Никанора: «Аэрофлот-тур-групп», возглавляемая сотрудником «ЛогоВАЗа» Леонидом Ицковым; парадокс, но сам «Аэрофлот» торговать билетами напрямую уже не мог.
Одновременно счета «Аэрофлота» были переведены из «АвтоВАЗ-банка» в подконтрольный Березовскому «Объединенный банк»; это случилось после разрыва его с Каданниковым. (Хотя сколько копий было сломано вокруг этих злосчастных счетов.)
Однако все перечисленные выше шалости были лишь разбегом перед истинным стартом или, выражаясь летной терминологией, рулежкой. Куда важнее было завести под свой контроль основные финансовые потоки, присосаться к кровеносным артериям.
Никто и глазом моргнуть не успел, как «Аэрофлот» оказался опутан со всех сторон хитроумными финансовыми схемами; прибыль уходила в карманы людей Березовского, зато убытки доставались государству; нечто подобное эти граждане уже пытались проделать когда-то на «АвтоВАЗе».
Весной 1996 года всем загранпредставительствам «Аэрофлота» было приказано переводить 80 % своей выручки на счета швейцарской фирмы «Андавы» – той самой «Андавы», которая некогда оплачивала выпуск ельцинских мемуаров. Соответствующую директиву маршал Шапошников разослал 152-м своим представителям.
По заверениям главного смотрящего Николая Глушкова, делалось это с одной только целью: оптимизировать финансовые потоки, собрав их в едином казначейском центре.
«В принципе на месте Andava могла быть любая другая структура, – уверял он потом журналистов, – это был эксперимент, первый опыт…
Я не имел прямого отношения к Andava до прихода в „Аэрофлот“, однако знал, что она образована законно, полностью ликвидна, имеет квалифицированный менеджмент и работает с надежными банками».
Глушков, мягко говоря, лукавил. «Андава» появилась в этой схеме совсем неспроста.
Эта прокладка была создана еще в 1994 году (ее учредителями выступили фирма Березовского «АВВА Интернэшнл» на паях с некой мутной швейцарской конторой Andre & C) специально под скандально-известный проект «АВВА»; она должна была аккумулировать собранные у доверчивых вкладчиков деньги. Однако пирамида рухнула раньше, чем даже кто-то мог предположить, и «Андаву» перекинули на новый участок: она стала своего рода казначейским центром «АвтоВАЗа».
В течение года, до тех пор пока Березовский окончательно не разругался с Каданниковым, через счета «Андавы» было прокручено около ста миллионов долларов заводской выручки. Финансовым же директором «ВАЗа» в означенный период работал не кто иной, как Николай Глушков; это к вопросу: кто к кому имел прямое отношение.
И вот теперь «Андаву» вновь поставили под ружье. Стараниями Глушкова эта абсолютно никчемная, паразитическая структура – в штате два сотрудника, уставный капитал пара тысяч франков – в считанное время превратилась в крупнейший международный финансовый центр. За каждый перевод через ее счета «Аэрофлот» выплачивал «Андаве» истинно царскую комиссию – 3,125 % от оборота. Таким образом, не ударяя и палец о палец, она ежегодно получала 10–14 миллионов долларов чистой прибыли.
При этом необходимой по российским законам лицензии Центробанка на право ведения валютных операций за рубежом (так называемый статус резидента) у «Андавы» отродясь не имелось; ее выдадут только в мае 1997-го, после многочисленных увещеваний Березовского. (В материалах уголовного дела, которое ведет Генпрокуратура, имеются даже записи его телефонных переговоров, когда зам. секретаря Совбеза напрямую уговаривает председателя Центробанка Сергея Дубинина выписать искомую лицензию.)
Впрочем, не это даже было самым главным. Добрая толика «аэрофлотовских» денег попросту разворовывалась на полпути. Из $ 585 миллионов, прошедших через счета «Андавы», $ 252 миллиона – почти половина – растворилась в безвоздушном пространстве.
Цитата из материалов уголовного дела: «Глушков Н. А., Краснен– кер А. С. и Крыжевская Л. А. (главный бухгалтер. – Авт.), являясь руководителями ОАО „Аэрофлот“, в период 1996–1997 гг. в целях создания необходимых условий для хищения имущества ОАО „Аэрофлот“ путем мошенничества, совершили сокрытие и невозвращение из-за границы валютных средств ОАО „Аэрофлот“ в крупном размере на общую сумму, эквивалентную 252,4 млн долларов США, путем их незаконного перевода из загранпредставительств ОАО „Аэрофлот“ на счета АО „Андава“».
Нелишним будет добавить, что «Андава» целиком и полностью принадлежала Березовскому с Глушковым; вскоре после начала «аэрофлотовской» экспансии ее второй учредитель – швейцарская фирма Andre & C – переуступил им свою долю. В результате Глушкову досталось 37 % акций, Березовскому – 41 %. (Некоторое время Борис Абрамович даже входил в совет директоров «Андавы», но после назначения в Совбез формально перевел свою часть акций в одну из дочерних структур.)
«Андава» не только являлась прокладкой, через которую уводились «аэрофлотовские» деньги; в масштабном бизнес-проекте, запущенном Глушковым и компанией, она выполняла еще и роль некоего материн-ского центра.
Учрежденная ей другая паразитирующая структура – «Финансовая объединенная корпорация» (сокращенно – «ФОК») – также немало поживилась за счет «Аэрофлота».
По заключенному с «ФОК» контракту (его, как не сложно предположить, от имени «Аэрофлота» подписывал все тот же Глушков; подписывал, следовательно, сам с собой) корпорация получила право обслуживать зарубежные счета авиакомпании; иными словами – она как бы кредитовала ее. Причем не за красивые глаза, а за тридцать процентов от каждой сделки.
Самое занятное в нашей истории, что своих денег у «ФОК» при этом не водилось. Она якобы занимала их у некоей ирландской оффшорной фирмешки «Грэнджленд», которая, в свою очередь, получала займы у «Андавы»; естественно из «аэрофлотовских» средств.
Круг замкнулся.
Выходит, что «Аэрофлот» брал в долг у самого же себя, раздавая налево-направо миллионы даром никому не нужным посредникам; по самым приблизительным подсчетам, эта афера принесла ее организаторам более 40 миллионов долларов гешефта.
Еще во времена владычества Березовского «важняк» Генпрокуратуры Николай Волков, в производстве которого находилось «аэрофлотов-ское» дело, публично восторгался изворотливостью Глушкова:
«Как зам. генерального директора „Аэрофлота“ он выглядит полным идиотом, теряя на ровном месте миллионы долларов, а как владелец „Андав“ (их там несколько штук было), „ФОКов“ и прочее – он абсолютный гений».
А ведь описанные мной комбинации – это далеко не исчерпывающий перечень всех воровских схем, придуманных этой развеселой компанией.
Не менее яркая история связана, например, с так называемыми пролетными сборами.
По международным соглашениям всякий иностранный самолет, пролетая над российской территорией, обязан перечислять некую сумму за предоставление воздушного коридора. Еще с советских времен сборы эти отходили «Аэрофлоту». Но начиная с 1996 года место «Аэрофлота» заняла швейцарская фирма «Форус». Представители зарубежных компаний долго не могли взять в толк, почему за российский воздушный коридор нужно платить отныне швейцарской конторе.
Откуда им было знать, что «Форус» – это детище Березовского, а коли так – никакие законы логики (да и любые иные законы) здесь не действуют.
Таким макаром за несколько лет на счета «Форуса» поступило свыше 350 миллионов долларов; часть этих средств «Аэрофлот» ищет до сих пор…
(Борис Немцов вспоминает, как в бытность первым вице-премьером попытался перевести пролетные сборы напрямую в бюджет, после чего ему позвонила Татьяна Дьяченко и «обвинила в том, что я хочу разрушить „Аэрофлот“».)
…Видел ли маршал Шапошников, что творится у него под носом? Ответа может быть только два, и каждый из них явно не в его пользу: еще неизвестно, кем почетнее быть – жуликом или лопоухим дураком-простофилей.
Рискну предположить, что он даже особо и не вникал в суть вопросов, целиком доверившись чудо-менеджерам и блестящим рыночникам, сосватанным ему Березовским. «Аэрофлот» воспринимался им лишь как запасной аэродром, на котором маршал ждал разрешения на вылет, – этакая стыковка между рейсами. И надежды его в конце концов оправдались.
В марте 1997-го Шапошников был назначен помощником президента по вопросам авиации, навсегда забыв, как страшный сон, все эти «Андавы», «Форусы» и «ФОКи».
Березовский рассчитывал, что вакантное место теперь займет Николай Глушков, и формальное его владычество обретет полноценный юридический статус. Он включил весь свой ресурс, долго обрабатывал кремлевских друзей; ему так не терпелось насладиться грядущим триумфом, что пресс-служба «Аэрофлота» принялась рассылать в газеты краткую биографию Глушкова еще до окончания решающего совета директоров.
Однако Березовский поспешил протрубить победу. Новым главой компании стал совсем другой человек: старший ельцинский зять Валерий Окулов. И хотя поначалу Окулов не спешил делать резких движений, эра Березовского в «Аэрофлоте» сразу стала клониться к закату.
Забегая вперед, скажу, что через несколько лет чудеса на «аэрофлотовских» виражах лягут в основу едва ли не самого масштабного по своим последствиям уголовного дела уходящей эпохи. Оно чудом не приведет к импичменту Ельцина, спровоцирует небывалые политические баталии, предрешит смену власти и в итоге вынудит Березовского сбежать из России.
Но об этом чуть позже…
Всегда и во всем Борису Абрамовичу хотелось быть фаталистом: подобно лермонтовскому Вуличу, искренне уповать на свою счастливую звезду, а главное – убедить в этом и всех окружающих.
«Господь дал мне феноменальную жизнь… – интересничал он в одном из газетных интервью. – Я тут недавно посчитал, сколько раз я должен был помереть. Из случайностей: автомобиль переворачивается через крышу, взрывали меня – погибал водитель, напился и ночью на снегоходе при скорости 150 километров упал – сломал себе позвоночник.
В детстве меня два раза пытались похитить… Пятнадцать случаев, когда с вероятностью больше 50 процентов я должен был умереть».
«У меня было 11 аварий, каждая из которых могла закончиться смертью, – это цитата уже из другого его интервью. – Машины переворачивались, я ломал позвоночник, я подвергался покушениям, когда в пятнадцати сантиметрах от меня снаряды проламывали головы и гибли люди».
«Боря много раз говорил мне, – вспоминает Александр Зибарев, – Господь меня бережет: со мной ничего не может случиться».
Удивительным образом в Березовском сочеталось то, что совмещаться, казалось, никак не может: безудержная удаль и циничный прагматизм. В нем как бы уживалось сразу два разных человека; когда один стремится на балеты, другой – стремится сразу на бега.
«Порой мне казалось, что у него напрочь отсутствует чувство страха, – анализирует эти противоречия его старинный знакомец Петр Авен. – Там, где любой другой давно отступил бы, он пер вперед. Это чисто еврей-ское: страшно так, что аж зубы сводит, но отступать нельзя, потому что иначе не будешь сам себя уважать».
(Еще более точно высказался на сей счет Александр Зибарев: «Боря храбрый, как заяц: в минуту опасности заяц может убить».)
Мне думается, однако, что причина дерзости Березовского заключалась не только в этом; просто никогда не доводилось ему – всерьез – получать отпора.
Судьба почему-то хранила его; все, что задумывалось, нередко исполнялось само собой, даже без особых на то усилий. Да и привычка пользоваться блатом и связями, усвоенная еще с младых ногтей, тоже чего-то да значила.
Сначала была голубая пора детства. Потом институт, осененный заботливыми родителями. Беспечное существование в науке, куда вновь привели его по знакомству. Возникшие на пустом месте, совершенно стихийно, связи с «АвтоВАЗом». Переход в бизнес. Вхождение в большую политику.
Да, в таланте и упорности ему не откажешь, но ведь все выше перечисленные этапы большого пути так или иначе озарены были блатом и связями: сперва – родительскими, потом – наработанными им уже самим.
Все эти декларации про пятнадцать несбывшихся смертей и летящие над головой снаряды – обычная рисовка, желание придать своему облику трагических, мужественных черт, брутальности, которой всегда так ему не хватало.
За всю жизнь самым страшным потрясением (не считая, конечно, покушения) для Березовского остались десять суток, проведенные в камере махачкалинского КПЗ; да, пожалуй, еще организованные дворовыми мальчишками темные.
Он был самым обыкновенным везунчиком, баловнем судьбы, толком не получавшим никогда по сопатке, а потому свято уверовавшим в свою исключительность. (Так неразумное дитя, не изведавшее еще на своей шкуре законов физики, бесстрашно сует пальцы в розетку.)
Даже став взрослым, Березовский – в любой момент – мог ощутить себя ребенком: прижаться к материнской груди, спрятаться в этакий «домик». Мать находилась и продолжает находиться рядом с ним по сей день; и в этом тоже один из ключей к пониманию его существа. Сколько бы ни исполнилось человеку лет – пусть он даже и дедушка – до тех пор, пока живы его родители, все равно он останется ребенком…
После покушения 1994 года, когда чудесным образом Березовский избежал смерти, уверенность в собственной необыкновенности возросла у него многократно.
«Это знак судьбы», – на голубом глазу объявил Березовский своему младшему компаньону и бывшему сослуживцу Юлию Дубову.
И вправду, тут было, от чего потерять голову. Нежданно свалившаяся близость ко двору пьянила почище водки; вся жизнь расстилалась волшебной скатертью-самобранкой.
Своим исконным промыслом – торговлей автомобилями – Березовский почти уже не занимается; этот бизнес отдан отныне в управление его душеприказчикам, вроде бывшего коллеги по научной работе Юлия Дубова.
Целиком, с головой погружен он теперь в высокую материю политики. Вслед за взятием ОРТ Березовский начинает формировать собственную медиа-империю. Он покупает «Независимую газету» и журнал «Огонек» (в последнем издании по-прежнему трудится его новый друг и наперсник Валентин Юмашев). Вскоре к этому списку добавится еще Издательский Дом «Коммерсантъ», радиостанция «Наше радио», канал «ТВ-6».
О чем-то подобном Березовский мечтал всегда: диктовать свою волю стране, влиять на умы и сознание миллионов.
Но и этого кажется ему теперь недостаточно. Подобно конквистадору, высадившемуся на неизведанном острове, Борис Абрамович торопится продвинуться дальше, вглубь, дабы освоить как можно больше новых, неизведанных территорий.
В 1995 году его внимание обращается вдруг в сторону едва ли не самой валютоемкой, прибыльной отрасли; Березовский решает заняться нефтью.
Справедливости ради следует, впрочем, сказать, что идея эта принадлежала совсем другому человеку, чье имя мало кому было пока еще известно.
Звали его Роман Абрамович. Было ему тогда всего 28 лет, и он очень хотел стать миллиардером.
И-таки стал…