Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги

Глава 4 А и Б сидели на трубе

Двух этих – таких разных и одновременно таких схожих – людей отделяет разница ровно в двадцать лет. Они вполне могли бы быть отцом и сыном: хотя так оно, в общем, и есть; если не по крови, так по сути – точно…

Всем своим теперешним положением и капиталами Роман Абрамович обязан Березовскому: точно папа Карло, тот выточил его когда-то из полена, и в мыслях не держа, что деревянный человечек очень быстро обойдет наставника по всем статьям и превратится в одного из самых могущественных и богатейших людей планеты.

Правда, об этом Абрамович – по крайней мере публично – старается сегодня не вспоминать. От своего учителя он перенял главное жизненное наставление, изложенное еще чичиковским отцом:

«…больше всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь, и все прошибешь на свете копейкой».

У бизнесмена есть только один верный друг – деньги. И чем больше их, тем крепче, значит, дружба…

И все же к богатству и знатности шли они совершенно разными дорогами. Не в пример Березовскому, Абрамович не любит вспоминать о своем прошлом; ему уж точно ни к чему изображать из себя мученика, сладострастно культивируя детские и юношеские невзгоды; истинные страдания не нуждаются в дополнительной рекламе.

Судьба и впрямь особо не жаловала Абрамовича. Его жизнь – это история современной Золушки: из грязи в князи. Если, конечно, представить себе Золушку, моющую на заправках машины и фарцующую ширпотребом…

Будущий миллиардер появился на свет в 1966 году в городе Саратове, где, как известно, на улицах так много холостых парней. Впрочем, кроме записи в метрике, ничто боле с Саратовом его не связывает. По генеалогии Абрамовича без труда можно изучать географию бывшего СССР, равно как и самые трагические страницы советской истории.

По отцовской линии корни Абрамовича исходят из Литвы; в 1941 году, после освобождения Прибалтики, семья его деда – кстати, фамилию тот носил на местный манер: Абрамовичус – была выслана в далекую республику Коми. В те времена отношение к зажиточности было совсем иным, Нахманас Абрамовичус же владел тремя зданиями в городке Таураге, за что и пострадал.

В том же самом 1941 году и тоже отнюдь не по собственной воле свою малую родину пришлось покинуть и будущей матери нашего героя: бабушка Абрамовича чудом сумела вывезти ее в младенческом возрасте из оккупированной Украины в Саратов. Все остальные их родственники, замешкавшись, погибли в концлагерях.

Обе семьи жили бедно, если не сказать больше. Дед со стороны отца – тот самый литовский домовладелец – бесследно сгинул в красноярских лагерях. Оставшаяся без кормильца бабушка – звали ее Татьяна Семеновна – в одиночку поднимала троих сыновей. На хлеб она зарабатывала портновским искусством, обшивая всю верхушку славного города Сыктывкара: литовские фасоны славились среди модниц Коми не хуже парижских; тем более – сравнивать было и не с чем.

Как и положено еврейской матери, все заработанное Татьяна Семеновна тратила на детей. Половину их и без того маломерной комнаты в коммуналке занимало огромное пианино – она мечтала вырастить из младшего сына Арона – самого любимого – профессионального музыканта. Кроме того, Арон учился играть на скрипке и занимался в вокальном кружке при Дворце пионеров.

Жизнь другой – саратовской – семьи была под стать сыктывкарской: ничто не объединяет людей так, как нищета; они даже и на улицах жили с одним и тем же названием: Советская.

Отца здесь тоже не было: все, что осталось от него в наследство, – одна только благозвучная фамилия Михайленко.

Зарплаты продавца «Военторга», которую получала саратовская бабушка Фаина Борисовна Грутман, – едва хватало на самое необходимое. Вместе с дочерью Ириной ютилась она в крохотной комнате в коммуналке, где из всей обстановки имелись лишь стол, комод и две железные кровати.

Обе бабушки Абрамовича были, судя по всему, женщинами сильными, с истинно мужскими характерами. Оторванные от родных корней, заброшенные на другой конец света, они не впали в уныние, а упрямо боролись за жизнь и будущее своих детей, зубами вырывали достаток и счастье.

Все трое сыновей сыктывкарской бабушки получили высшее образование, вышли в люди – преимущественно по строительно-хозяйственной части, в том числе и несостоявшийся музыкант Арон. Не уверен, правда, что в том заключалось его истинное призвание, просто надо было как-то выживать.

Арон Нахимович, будущий отец нашего героя, был от рождения музыкально одаренным: так, по крайней мере, говорят люди, хорошо его знавшие. У него был приятный лирический тенор, и лучше всего удавались ему классические романсы. Он даже успел проучиться пару лет на вокальном отделении местного музучилища. Отсюда самая дорога ему была в сыктывкарский театр опера и балета, где молодые дарования оценивались истинно по-царски: ставкой в сорок рублей.

Но потом старший брат Абрам образумил любителя прекрасного. Под его влиянием Арон бросил учебу, устроился снабженцем на стройку и записался Аркадием. (Так было спокойнее.)

Перемены явно пошли ему на пользу. Вскоре Арон-Аркадий уже пересел за руль собственного автомобиля. Когда он подъехал однажды к родному музучилищу на улице Бабушкина, ошарашенные однокурсники горохом высыпались из здания – никто из них отродясь не ездил даже на такси.

«Все были в шоке, – воспроизводит общее оцепенение партнер Абрамовича по сцене Генрих Скрябин. – Тогда машина вообще была редкостью. Главное, сам сидит за рулем».

Сильнее всего – любых смертей и болезней – в этой семье страшились нищеты. Воспоминания о довоенной роскоши, сменившейся беспробудной бедностью, преследовали братьев Абрамовичей, точно богиня возмездия Немезида. Этот страх въелся в них до самых корней, перешел даже на какой-то генетический уровень: может, отсюда и берет свои истоки одержимость Романа Аркадьевича, уже с раннего детства мечтавшего о богатстве и знатности.

В этом доме все было подчинено одному только божеству – деньгам. Какие уж там музыкальные способности и таланты; даже бабушка Татьяна Семеновна вынуждена была смириться с практичными сыновьями, похоронив давнюю свою мечту о летящих фалдах и лакированной крышке рояля… Так пережившие блокаду люди до конца своих дней подбирают со стола даже крошки…

А вот в семье саратовской бабушки обстояло все совсем иначе. Мать Абрамовича как раз напротив успешно окончила музучилище, получила диплом педагога по классу фортепьяно и пошла работать в музыкальную школу при гарнизонном доме офицеров.

Может быть, это-та неразделенная любовь к музыке и втолкнула наследника литовских домовладельцев в объятия Купидона.

Родители Абрамовича познакомились в Саратове, где Аркадий заочно учился в автодорожном институте. По свидетельству очевидцев, влюбился он в Ирину с первого взгляда. Это неудивительно: все, кто знал мать Романа Аркадьевича, говорят о ней исключительно в превосходных тонах.

«Чуть полноватая, чуть веснушчатая, с копной темных, рыжеватых волос. Она даже на самых нерадивых учеников никогда не сердилась долго. Отругает, а потом обнимет, прижмется щекой к щеке и скажет: „Ух ты моя рыжуля!“» – такой запомнилась Ирина Абрамович (в девичестве – Михайленко) ее саратовской ученице Екатерине Пантелеевой.

«Ирку все любили: простодушная, наивная, все воспринимает с широко открытыми глазами, – подтверждает Клара Старшова, ее школьная подруга. – В школе Ира считалась первой красавицей».

Аркадий Абрамович красавцем, может, и не был (мужская красота, впрочем, понятие весьма условное), но отличался зато легким характером и доброжелательным нравом. Его приятель Генрих Скрябин называет Абрамовича-старшего не иначе, как «душой компании».

«Очень общительный, приятный. Умел привлекать внимание, нравиться девушкам. Никто из его знавших не может сказать о нем ничего плохого».

«В кабинетах Аркадию не сиделось, – подтверждает его близкий друг Вячеслав Шульгин. – Все пытался что-то рационализировать, на разные идеи был горазд».

Брак Аркадия Абрамовича и Ирины Михайленко оказался на удивление счастливым. Вскоре на свет появился и первенец: мальчика назвали Романом. Это счастливое событие произошло 24 октября 1966 года.

Уже цитировавшаяся Екатерина Пантелеева вспоминает:

«Приходящим в дом ученикам Рому показывали, если он не спал – разрешали дотронуться и потрепать за розовую пяточку. Ира была счастлива, все время улыбалась и еще ласковее приговаривала свое замечательное „Ух ты моя рыжуля!“ „Сейчас он спит, – говорила она мне, начиная урок, – поэтому будем играть тихонько, пианиссимо…“ А когда Рома просыпался и требовал к себе внимания, она уходила к нему, поручая ученицу Фаине Борисовне, при этом весело напутствуя: „А теперь он поёт – и вы пойте!“»

«Так прошло несколько месяцев, – продолжает Пантелеева. – Кажется, в начале весны приехал Аркадий и увез жену и сына в Сыктывкар. Фаина Борисовна несколько раз передавала приветы от Иры, говорила, что вот та приедет и проверит наши достижения в музыке… Но она не приехала…»

История их любви могла бы стать очень красивой сказкой. Но у этой сказки впереди был удивительно печальный конец.

Роману не исполнилось и года, как случилась беда: в результате неудачно сделанного аборта Ирина оказалась в больнице. Когда врачи поставили диагноз – лейкоз – было уже поздно.

Медсестра республиканской больницы Светлана Скрябина провела у ее постели целый месяц.

«Она лежала, совсем не вставая с постели, целыми днями вязала костюмчик голубенький для сына. Муж Аркадий навещал все время. Он чувствовал себя очень виноватым; настолько переживал, прямо слезы катились из глаз: „Ирочка, моя дорогая“. Однажды привел маленького Рому. Она была еще в сознании. Потом ей стало очень плохо… Кислорода для аппарата искусственного дыхания не хватало, Аркадий возил откуда-то баллоны: кажется, из Воркуты. Ее перевели в отдельную палату. На рассвете, не приходя в сознание, она умерла».

Ирина Абрамович ушла из жизни 23 октября 1967 года, не дожив ровно суток до первого дня рождения своего сына; ей самой было тогда всего лишь 28 лет.

«Когда в музыкальной школе узнали о трагедии, – вспоминает Екатерина Пантелеева, – все плакали: и педагоги, и ученики, и их родители. Ирину Васильевну очень любили за доброту и отзывчивость».

После смерти единственной дочери саратовская бабушка прокляла своего зятя. Ее соседка по лестничной площадке Лариса Астраханова рассказывает, что та навзрыд, прямо на похоронах, поругалась с Аркадием и его родней, обвинив их в смерти Ирины.

Это проклятье оказалось поистине роковым. Аркадий Абрамович пережил свою жену всего на полтора года: в мае 1969-го рухнувшим на стройплощадке инструментом (по одной версии, это была бетонная плита, по другой – устройство для забивания свай, по третьей – стрела от башенного крана) ему переломало позвоночник, ноги и шею. По трагическому совпадению Аркадия привезли в больницу в дежурство той самой медсестры Скрябиной, проводившей в последний путь его жену. Не приходя в сознание, он скончался через несколько суток.

Так Роман Абрамович остался круглым сиротой…

На воспитание его взял дядя – старший брат отца Лейб, живущий в городке с залихватским названием Ухта. Собственных сыновей у него не было, и всю нерастраченную любовь обратил он на племянника. (До школы Роман вообще не знал, что живет в приемной семье.)

Что представляла собой Ухта в конце 1960-х? «Город республиканского (АССР) подчинения в Коми АССР, – читаем мы в энциклопедии того времени, – расположен на холмистых берегах р. Ухта и её притока Чибью (бассейна Печоры) в 333 км к северо-востоку от Сыктывкара, 61 тыс. жителей. Возник в 1931 г. как поселок Чибью, город с 1943 г. Центр нефтегазовой промышленности республики. Ведущее предприятие – нефтеперерабатывающий завод; механический и ремонтно-механический заводы, мебельная фабрика, предприятия стройматериалов, пищевой промышленности. В Ухте – Печорский научно-исследовательский и проектный институт нефти, филиалы всесоюзных научно-исследовательских институтов газа и по строительству магистральных трубопроводов, индустриальный институт, 3 техникума».

Словом, даже на фоне Сыктывкара дыра дырой: серый, провинциальный городок, выстроенный руками зэков и расконвоированных уголовников.

По местным ухтинским меркам Лейб Абрамович был большим человеком: начальником снабжения крупнейшего в Коми предприятия «Печорлес», входившего в структуру «Комилесресурса». В эпоху тотального дефицита он отвечал за распределение недоступного простым смертным великолепия: мебели, деликатесов, одежды. Все городское начальство кормилось у него с руки, так что будущий олигарх рос, не зная отказа ни в чем.

Их квартира на Октябрьской улице была заставлена престижной мебелью и хрусталем, холодильники ломились от разносолов. Мальчика одевали с иголочки, покупали лучшие игрушки.

Но при этом – случай уникальный – маленький Абрамович вел себя на удивление скромно. Богатство и достаток совсем не портили его. Он не рос избалованным барчуком, а совсем напротив, отличался скромностью и завидным послушанием. Иван Лагода, ухтинский сосед Абрамовичей по лестничной клетке, вспоминает:

«Рома всегда был стеснительным и очень воспитанным. Если встретит кого-то из старших, обязательно поздоровается: в нашем подъезде он был такой единственный, остальные мальчишки прошмыгнут мимо – и все. И еще мы замечали, что дядя и тетя всегда контролировали, куда он пошел, где находится».

«Всегда на лице улыбка. Веселый, с юмором, подвижный», – таким запомнил Абрамовича его детский приятель Дмитрий Сакович. Улыбка эта, кстати, по его утверждению, ничуть не изменилась и по сей день.

Но надолго в Ухте Роман не задержался: после первого класса дядя отправил его в Москву, куда благополучно успела уже перебраться сыктывкарская бабушка Татьяна Семеновна. Там же, в столице, на ответственной строительной должности трудился и второй его не менее предприимчивый дядя Абрам.

Когда соседи и знакомые удивленно спрашивали Лейба, зачем он отсылает ребенка в чужой город – здесь-то, в Ухте, все у него схвачено и повязано, – Абрамович-старший прозорливо замечал, что Роме надо завоевывать Москву, а не гнить в провинции.

Семья дяди Абрама жила в самом центре столицы, внутри Садового кольца. Школа № 232, куда отдали его, считалась престижной: здесь учились дети из хороших семей.

Но приехавшего из провинции сироту одноклассники-мажоры приняли на удивление спокойно: никто Абрамовича не травил, не потешался над ним.

Новый ученик Абрамович обладал завидным талантом: он умел ладить со всеми – и со сверстниками, и с учителями, даром что учился довольно посредственно. (Впрочем, если успеваемость его начинала совсем уж резко падать, в дело мгновенно вступал предприимчивый дядя Абрам, умеющий смягчить учительское сердце вовремя поднесенным презентом.)

В новой семье конфликтов у него тоже не возникало: Роман Аркадьевич полностью соответствовал образу интеллигентного, воспитанного ребенка, которым грезили его родственники; даже ходил в музыкальную школу играть на трубе.

Сегодня в родной альма-матер имя его практически канонизировано: каждый первоклассник знает, что именно здесь учился главный российский олигарх, а всякого входящего внутрь на месте, где под девизом «Учиться, учиться и учиться» висел раньше лик Ленина, встречает парадный портрет Романа Аркадьевича. (Еще одна мемориальная табличка красуется у дверей его бывшего класса.) Стараниями Абрамовича в школе сделан ремонт, куплены мебель, компьютеры, разбит стадион. (Все ремонтные работы, как профессиональный строитель, лично курировал его дядя Абрам.)

Администрация собирается даже организовать мемориальный музей знаменитого своего выпускника. Непонятно, правда, как быть с экспонатами – учился-то он, как уже говорилось, неважно; с точки зрения педагогики – пример для подражания отвратный.

Неудивительно, что бывшие учителя отзываются теперь об Абрамовиче исключительно в превосходных тонах, с придыханием; щедрость воспитанника с лихвой компенсирует все его прошлые огрехи, а то, что казалось когда-то недостатком, подается теперь как несомненное достоинство.

Рассказы педагогов о мальчике Роме чем-то сродни ангелоподобной, кудрявой лениниане. Послушать их – уж такой Абрамович был дисциплинированный, вежливый и способный, что лучшего ученика во всей Москве не сыскать: не пил, не курил, не хулиганил, дурного слова от него никто не слышал. Хотя лично я очень сомневаюсь, что, не стань Абрамович миллиардером, учителя вообще припомнили бы его имя.

Такие люди стираются из памяти молниеносно: запоминаются лишь личности неординарные, яркие – не суть, отличники или хулиганы – а серые, ничем не примечательные, серединка на половинку, улетучиваются в момент: вроде, и не было их никогда.

«Если бы он не стал тем Абрамовичем, которого все теперь знают, никто бы о нем и не вспомнил, – соглашается его соученица, известная ныне эстрадная певица Наталья Штурм. – Лидером он не был: тихий, скромный мальчик, не примечательный ни одеждой, ни поведением, ни внешностью. Больше молчал и слушал; улыбался – у него была такая фирменная улыбочка».

После очередного благотворительного транша растроганные учителя написали Абрамовичу даже стихотворную оду; своего рода педагогическую поэму.

Опус этот заканчивается так:

Хотя, если по гамбургскому счету, гордиться здесь особенно и нечем. В школе Абрамович никогда не был заметной фигурой. Учился с двойки на тройку. В его аттестате нет ни одной пятерки: даже по пению. В лидеры не рвался. Его нельзя было назвать драчуном и хулиганом, но и в забитых тихонях он тоже не значился.

Теперь, однако, его безынициативность и молчаливость подается как величайшая добродетель.

«Очень скромный был мальчик, – восторгается директриса школы Людмила Просенкова. – Есть разные дети: кто-то обязательно лезет вперед, а он – никогда».

«Да, он очень мало говорил, выступал, – подтверждает его классная руководительница Надежда Ростова, – но внутренне я всегда в него верила, и никогда не удивлялась, что он добился, достиг таких высот».

Экая прозорливость!

Мне почему-то кажется, что в детские годы Абрамович должен был непременно походить на гоголевского Чичикова.

«Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось; отличился он больше прилежанием и опрятностию: но зато оказался в нем большой ум с другой стороны, со стороны практической… Еще ребенком он умел уже отказать себе во всем. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно».

Школьная любовь Абрамовича Ольга Насырова вспоминает, что уже с малолетства обладал он коммерческой хваткой, торговал в школе югославскими сигаретами и польскими целлофановыми пакетами. (Сам Абрамович признавался, что фарцевал также сигаретами у столичных отелей системы «Интурист».) При этом класса до 8-го Роман Аркадьевич одевался подчеркнуто скромно, хотя недостатка в деньгах не испытывал. (У него, например, первого из класса появился фирменный магнитофон «Грюндиг».) За это удостоился он обидной клички Цыпленок.

И тем не менее уже тогда было в нем что-то отличавшее его от сверстников; какое-то не по-детски развитое чувство интуиции, наития, что ли.

Та же Наталья Штурм привела мне один весьма показательный пример, заставляющий посмотреть на Абрамовича совсем другими глазами:

«В девятом классе мы поехали вместе с учительницей в Подмосковье, и к нам привязалась деревенская шпана. Потребовали вывернуть карманы. Неожиданно Рома взял инициативу на себя, отвел старшего в сторону, что-то сказал, и хулиганы сразу свалили. Мы даже опешили. На наши расспросы Абрамович ответил: я, мол, предупредил их, что в этой школе учатся дети высокопоставленных работников юстиции. Я не знаю, поняли ли деревенские, о чем идет речь, но удар был очень точный; даже в наше время он мог бы сработать. А ведь у него на раздумье было всего несколько минут…»

Как видно, находчивости и предприимчивости уже тогда было ему не занимать.

А еще – к концу школы в Абрамовиче проснулись недюжинные организаторские способности. Если требовалось провести какую-нибудь вечеринку или ответственное мероприятие, даже вопросов не возникало, кому доверить дело: конечно, Роме…

«Всякий раз, когда вечера организовывал Абрамович, – свидетельствует Наталья Штурм, – явка была стопроцентной. Если занимались другие, в зале сидело полтора человека».

Вопреки уверениям педагогов, паинькой Абрамович никогда не был. Как и все, сбегал он с уроков, тайком покуривал и тянул из горлышка портвейн «Три семерки».

Но при этом всегда оставался в рамках приличия. Самым страшным его прегрешением школьной поры стала разгульная вечеринка на квартире у одноклассника Крутоголова, закончившаяся обрушением импортной раковины.

«Это сейчас молодые ничего не стесняются, – вспоминает его первая симпатия Ольга Насырова. – А тогда все было, как бы сказать, втихушечку, не на виду. Мы не пили на улице. Были какие-то беседки, мы где-то скрывались, кто-то на шухере стоял… Ромка всегда, если приезжал его дядя, прятался – ко мне домой бегал, или в подвале, потому что дядя сразу шел к Надежде Павловне (классному руководителю. – Авт.)».

В начале 1980-х Абрамович оканчивает школу. По логике вещей, юноше с такими деловыми задатками и состоятельной родней самая дорога в какой-нибудь крепкий столичный вуз: не в МГИМО, конечно, – тут и дядины капиталы, и то, что записался он в паспорте «украинцем», бессильны; но есть, в конце концов, инженерно-строительный, мясомолочный или третий медицинский, зубопротезный; на хлеб с маслом хватит с избытком.

Однако герой наш выкидывает неожиданный фортель – он возвращается в заснеженную Ухту, где поступает на машиностроительный факультет местного индустриального института. Разумеется, не без помощи дяди, по-прежнему снабжающего дефицитом всю окрестную знать.

В газетных публикациях, посвященных юности олигарха, нередко можно встретить утверждения, будто Абрамович был отчислен из института за хроническую неуспеваемость.

Это не так.

Никто его ниоткуда не отчислял, просто со второго курса Роман Аркадьевич благополучно был призван в армию.

Вообще, воссозданная репортерами биография Абрамовича кишмя кишит подобными неточностями и домыслами. Причина тому проста: с первых же шагов своих на олимп наш герой упорно избегал любых проявлений публичности, сторонясь журналистов, точно черт ладана. За все эти годы он дал лишь пару пространных интервью, в которых не сказал, в сущности, ничего вразумительного, а его небритое лицо впервые было продемонстрировано только летом 1999-го, хотя к тому времени имя это было уже у всех на устах.

Слава и знаменитость пришли к нему против собственной воли; по крайней мере, никаких стараний к тому он не прикладывал. Даже превратившись в самого известного российского олигарха, Абрамович по-прежнему остается для всех этакой «тера инкогнито», предпочитая пребывать в тени.

Его жизнь изобилует многочисленными белыми пятнами; восстановить их – задача сродни первооткрывательству. Даже столь невинное обстоятельство, как место его учебы, и то покрыто мраком таинственности.

Полуофициальная биография олигарха гласит, что, помимо Ухтин-ского индустриального, гранит науки грыз он и в Московском институте нефти и газа, именуемом в народе «керосинкой» (было это якобы в конце 1980-х).

В ректорате института сей факт, однако, отрицают наотрез. Ни в учебной части, ни в книге выпускников – ни единого, даже косвенного упоминания об Абрамовиче нет.

Одно время в официальных документах «Сибнефти» утверждалось также, что окончил он Московский автодорожный институт. Но это – очередная полуправда. На вечернем отделении МАДИ Абрамович отучился всего полгода (по специальности «Автомобили. Автомобильное хозяйство»), переведясь сюда из Ухты, после чего с головой ушел в бизнес. В феврале 1988-го он был отчислен со второго курса за хроническую неуспеваемость, о чем, полагаю, ничуть не жалел. Из всего экзаменационного многообразия Роман Аркадьевич сумел сдать лишь шесть предметов: в том числе, кстати, политэкономию.

(«Зачем мне это надо, я и так вижу все на 10 лет вперед, – так объяснял он нежелание продолжать учебу своему компаньону по кооперативу „Уют“ Владимиру Тюрину. – Что дает институт? Только специализацию».)

Только став уже миллиардером и губернатором, Абрамович наконец восполнил пробел своей юности: в 2001 году он получил диплом Московской юридической академии. Именно получил.

Как рассказывали мне знающие люди, протекцию Абрамовичу составил известный юрист, профессор Леонид Мамут; каковой – нетрудно догадаться – приходился родным отцом небезызвестному Александру Мамуту, одному из адептов Семьи, другу и партнеру Абрамовича.

Хотя, если хорошенько разобраться: зачем, в самом деле, требовалось ему высшее образование? Дипломированных специалистов в стране – пруд пруди, зато миллиардеров – раз два и обчелся…

В этом смысле он очень отличается от своего будущего учителя, член-корра РАН Березовского: Борис Абрамович был человеком глубоко советским. Формальные рамки – звания, чины, диссертации – имели для него решающее значение, символизировали уровень успешности. Такие, как он, по меткому выражению писателя Полякова, чувствовали себя без диплома точно порядочная женщина, отправившаяся в театр без трусиков под юбкой.

На Абрамовича же все эти формальности не действовали; он был представителем уже нового, раскрепощенно-прагматичного поколения, где главным мерилом успеха почитался вовсе не синий (а тем паче – красный) диплом и позолоченная табличка на дверях кабинета, а увесистая котлета в кармане.

Будут деньги – будет тебе и уважение…

В конце концов, и Билл Гейтс, и даже Джон Рокфеллер тоже не имели высшего образования; и ничего – прожили…

Итак, осенью 1984-го Абрамович уходит в армию: это еще одно существенное его отличие от Березовского. Служил он в автовзводе артиллерийского полка, расквартированного во владимирском городке Киржаче (в/ч 11785).

В части Абрамовича ну, если и не любили, то, по крайней мере, относились почтительно. У него был редкий дар приспосабливаться к любым обстоятельствам; доведись, он и с дикарями-людоедами вполне сумел бы поладить. Кроме того, Роман Аркадьевич сумел найти подходы к «дедам», которые не давали его в обиду.

Неудивительно, что должность досталась ему самая что ни на есть блатная: пока другие бойцы потели в ремонтной яме или крутили баранку, Абрамович отмечал путевки при въезде и выезде машин из гаража.

«У него не возникало конфликтов ни в начале службы с „дедами“, ни потом, когда он сам перешел в их разряд, – вспоминает его сослуживец Эдиль Айтназаров. – Свободное от службы время использовал рационально. Мало того, что Роман сам усиленно занимался спортом – гантели, турник, пробежка, – так он еще и футбольную команду собрал. А потом в нашей части появилась художественная самодеятельность. Все удивлялись: откуда у парня такие организаторские способности? Абрамович даже организовал массовые походы за грибами».

Дембель Абрамовича пришелся на самый пик перестройки: уходил он из одной действительности, а вернулся совсем в другую – с новыми ценностями и приоритетами. Так герой фантастического романа, проспав полвека в анабиозе, теряет от увиденного дар речи. Все, что вчера еще считалось зазорным и порочным, в одночасье стало нормой жизни. Для таких, как Абрамович, наступало истинное раздолье; эра тотальной коммерции накрывала державу.

Трудно даже себе представить, кем мог стать этот человек, появись он на свет в иное время. Будь Абрамович лет эдак на десять моложе, он просто не поспел бы к разделу государственного пирога. А если на то же десятилетие старше?

Спору нет, история не терпит сослагательного наклонения. И все же я – убей бог – не могу вообразить Романа Аркадьевича в роли среднестатистического советского обывателя. Какого-нибудь инженеришки во второсортном НИИ или зубного техника-протезиста.

Наверняка стал бы он каким-нибудь торговым работником: зав. магом или снабженцем, как его отец.

Хотя нет: для этого требовался недюжинный авантюризм, страсть к риску и вечному адреналину. Абрамович же – всегда и во всем отличался завидным благоразумием; никогда не шел он супротив течения, любую власть признавал безоговорочно…

В автобиографии, самолично написанной после избрания депутатом Госдумы, Абрамович указывал, что с января 1987-го по январь 1989-го он работал механиком СУ-122 треста «Мосспецмонтаж».

«Должность называлась „начальник сварочного агрегата“. Работа такая: утром пришел, включил, вечером выключил», – вспоминал он на одной из редких своих пресс-конференций.

(Почему-то на ум сразу приходит промысловая артель химических продуктов «Реванш», где в первой комнате, под портретом Фридриха Энельса, сидел улыбающийся Александр Иванович Корейко, а во второй помещалось собственно производство: две дубовые бочки, соединенные тонкой клистирной трубкой, по которой бежала жидкость.

«Когда вся жидкость переходила из верхнего сосуда в нижний, в производственное помещение являлся мальчик в валенках. Не по-детски вздыхая, мальчик вычерпывал ведром жидкость из нижней бочки, тащил ее на антресоли и вливал в верхнюю бочку».)

Ни в каком стройуправлении Абрамович, конечно, не работал: это была фикция вроде артели «Реванш», необходимая исключительно для заполнения трудовой книжки; тунеядство в те времена каралось сурово; даже подпольные миллионеры и акулы фарцовки вынуждены были числиться какими-нибудь дворниками или лаборантами.

В действительности занимался он мелкой коммерцией; спекулировал дефицитом и ширпотребом. Скупал, например, зубную пасту, духи и конфеты в Москве, а потом сбывал их втридорога в голодной Ухте.

Но особых барышей промысел этот не приносил, и параллельно Абрамович устраивается в столичный кооператив по производству женских заколок: это при том, что оба дядьки его – Лейб и Абрам – людьми были далеко не бедными, и без труда могли озолотить племянника. Но то ли хотели они привить ему самостоятельность, то ли сказалась природная жадность – максимум, на что хватило их – подарить демобилизованному воину однокомнатную квартиру в центре Москвы на Цветном бульваре. Впрочем, и на том спасибо.

Широко известна легенда о том, что истоки богатства Абрамовича берут свое начало в конторе с милым названием «Уют».

«Учился в институте и параллельно организовал кооператив, „Уют“ назывался, – рассказывал он по прошествии многих лет журналистам. – Мы делали игрушки из полимеров. Те ребята, с которыми мы работали в кооперативе, потом составили управляющее звено „Сибнефти“ – Женя Швидлер, Валерий Ойф».

Ну, насчет учебы его – мы подробно уже говорили. История с созданием собственного кооператива – из того же, полумифического разряда.

По счастью, живы еще свидетели подлинной жизни Романа Аркадьевича. Едва ли не ключевой из них – кисловодский бизнесмен Владимир Тюрин: именно он и стал для Абрамовича первым проводником в мире чистогана.

Познакомились они в начале 1988-го, когда Абрамович трудился в кооперативе, изготавливающем женские заколки; его тогдашний работодатель доводился Тюрину земляком.

«Я приехал к нему в офис, – вспоминает Тюрин. – Сели за стол, обедаем. И вдруг Саша (работодатель Абрамовича. – Авт.) поднимается со стула и, глядя на входную дверь, кричит: „А ну, закрой дверь!“ Спрашиваю: „Ты на кого кричал?“ – „Да тут пацан один, он меня забодал. Ты представляешь, у меня огромный опыт работы, а этот молокосос учит меня жизни!“ Когда мой друг уехал из офиса, я решил посмотреть, на кого же он так злился. Гляжу, стоит молодой человек с такой щетинистой бородкой. Я у него спросил: „А почему к тебе Александр Федорович так плохо относится?“ Тот мне грустно так: „Он сам не умеет зарабатывать и то, что я ему предлагаю, не одобряет. Но мне некуда больше идти. Сижу без денег“. И вы знаете, мне Рома сразу понравился, даже не знаю почему. Он как будто гипнотизировал меня своим взглядом. Когда говорил о деле, у него аж глаза светились».

Эта случайная встреча перевернула жизнь Абрамовича; кисловод-скому кооператору Тюрину требовался как раз именно такой молодой, энергичный помощник. Тюринский кооператив «Луч» производил дет-ские резиновые игрушки, и нужно было налаживать их сбыт в Москве.

Ни о каком партнерстве и речи тогда не шло: Абрамович выполнял исключительно дистрибьютерские функции, получая за труды законные 20 % от выручки. Он даже не брезговал самолично продавать товар на Рижском рынке – Мекке тогдашней коммерции.

Его одноклассница и первая любовь Ольга Насырова припоминает, сколь была ошарашена, когда услышала от общей знакомой, что Абрамович стал банальным ларечником.

«Она мне позвонила: знаешь, ехала на Рижский рынок, Ромку видела с девчонкой, с какими-то мешками. „Ром, ты чего тут делаешь?“ Говорит: „Да мы там торгуем чем-то“».

Поначалу товар возили из Кисловодска в Москву на продажу, но потом спрос вырос настолько, что производство пришлось открывать и в самой столице – в арендованных цехах завода «Альфа-пластик». Тогда-то, в начале 1989 года, и возник, собственно, легендарный кооператив «Уют»: его директором Тюрин поставил Абрамовича.

Работал Роман Аркадьевич – ничего не скажешь – на износ. Во многом его стараниями резиновый бизнес резко пошел в гору: мини-завод не поспевал уже за объемом заказов. К своему делу пристрастил он и первую жену – игрушками они торговали вместе. (Теперь, впрочем, вспоминает она об этом с плохо скрываемым раздражением, говоря, что муж любил бизнес больше, чем семью, и торчал на работе круглыми сутками.)

Когда у Абрамовича завелись первые деньги, он полностью сменил свой гардероб. Не было больше угловатого юноши, получившего когда-то от одноклассников обидную кличку Цыпленок. Ему на смену пришел щеголеватый, уверенный в себе модник, предпочитающий белоснежные рубашки и дорогой французский парфюм, отоваривающийся исключительно в инвалютной «Березке». Ездил теперь Абрамович на новых «Жигулях».

Точно так же, через несколько лет, заработав первые пару миллионов долларов, он бухнет их все сразу, не задумываясь, на новый «Бентли» и дом во французском местечке Кап-Ферра: тяга к красивой, экранной жизни всегда была у Абрамовича в крови.

(«У тебя же больше не осталось денег», – удивлялся тогда его наставник Березовский, привыкший к рачительности и скопидомству. «Ничего, – отвечал ученик, шелестя рекламным проспектом 737-го „Боинга“, – заработаем еще».

Со следующего заработка он купит уже этот самый разрекламированный «Боинг».)

Вообще, с ранней юности Абрамович свято был убежден в грядущем неминуемом успехе, потешая окружающих непоколебимой самоуверенностью. Он знал, чего хочет, и к мечте своей шел уверенной, твердой поступью: без всяких интеллигентских рассусоливаний и терзаний. Деньги: вот основа основ всему…

Гены рода Абрамовичей делали свое дело: страх перед бедностью был у него в крови. Больше всего в жизни Роман Аркадьевич мечтал разбогатеть.

Даже обожествляющая его классная руководительница Надежда Ростова и та описывает показательный весьма эпизод, когда комсомолец Абрамович увидел у нее в руках выданный в кассе аванс – аж сорок рублей.

«Он смотрит на эти 40 рублей, знает, что у меня две дочери, и говорит: а как на них жить? Мне кажется, у него была какая-то внутренняя цель – именно чего-то достигнуть. Она не проявлялась, например, в лидерстве, нет. Но внутренне он всегда к этому готовился».

«Если девчонки подтрунивали над ним, – повествует цитировавшаяся уже Наталья Штурм, – он говорил: вы еще услышите о Роме Абрамовиче. Это всегда сопровождалось взрывом хохота, потому что был он совсем уж невзрачным. А однажды мы пошли компанией в кино на какой-то фильм, где показывалась роскошная западная жизнь. Все были под сильным впечатлением. А Рома долго молчал, а потом сказал: вот так надо жить».

И первому наставнику своему кооператору Тюрину, когда тот впервые пришел к Абрамовичу в гости – в нищенскую однокомнатную квартиру, с прибитыми в прихожей алюминиевыми вешалками и пластиковым столом на кухне – Роман Аркадьевич выдал нечто подобное.

«Рома сидел на ящике, третьего стула в доме не было. И говорит: „Владимир Романович, а вы знаете, когда-нибудь я куплю весь мир!“ Меня это так рассмешило: „Ты, конечно, от скромности не умрешь, но сперва купи себе хотя бы вторые штаны“».

Где они теперь – эти насмешники и материалисты? Абрамовича же знает сегодня весь мир…

За несколько лет игрушечного бизнеса Абрамович сумел сколотить неплохой капиталец; в то время, когда зарплата инженера не превышала двухсот рублей, он зарабатывал в месяц по три-четыре тысячи.

Теперь уже можно было подумать и о чем-то другом – о новом, более перспективном, а главное, прибыльном занятии, ибо, как признавался потом он сам «игрушки никогда не были целью. Это было одно из доступных средств выйти к цели. А цель была: создать бизнес, который сможет развиваться».

«Ему было тесно в нашем бизнесе, – констатирует Владимир Тюрин. – Он уже почувствовал свою силу, ему нужно было двигаться вперед. А я человек провинциальный: мне бы одеться хорошо, покушать сытно, машину путевую – все, вот мой уровень. Он же хотел много большего.

К тому времени его благосостояние значительно выросло. Рома уже крепко стоял на ногах».

В мае 1991-го Абрамович навсегда прощается с игрушечным детством. Друг за другом учреждает он целую вереницу фирм, занимавшихся чем только можно (во всяком случае, по документам): издательской деятельностью, посредничеством, ремонтом автомобилей и даже производством изделий из меха и шкур. (Странно, что не из рогов и копыт.) Названия этих контор вряд ли скажут вам что-то, тем не менее – сугубо для истории – перечислю некоторые: ИЧП фирма «Супертехнология-Шишмарев», АОЗТ «Элита», АОЗТ «Петролтранс», АОЗТ «ГИД», фирма «НПР», малое предприятие «АВК».

В этот же самый период происходят и крутые перемены в личной жизни Абрамовича; не знаю уж – случайно так совпало, или же прежняя пассия не вписывалась в его новые представления о счастье.

Как и Березовскому, Абрамовичу с женщинами – до поры до времени – не везло.

Опыт первой любви он обрел еще 15-летним подростком посредством своей одноклассницы Ольги Насыровой, роман с которой начался у него в 7-м классе. Как сегодня рассказывает сама Насырова, это эпохальное событие случилось у нее дома, когда, сбежав с урока физики и накупив целую сумку крепленой отравы «Алабашлы», молодые влюбленные неожиданно поняли, что вполне могут уже повелевать своими чувствами.

Но школьная любовь редко перерастает в нечто большее. Она, точно гипс, схватывается мгновенно, но столь же быстро и рассыпается потом. После 8-го класса Насырова ушла в ПТУ, вместе с семьей переехала на другую квартиру, и роман их сам собой завершился.

А вскоре и Абрамович покинул Москву, отправившись учиться в Ухту. Здесь-то и испытал он впервые подлинное разочарование, на всю жизнь сохранив некое циничное предубеждение к слабому полу.

Его первая взрослая любовь Виктория Заборовская училась в том же Индустриальном институте, курсом раньше. Женщины, впрочем, взрослеют намного быстрее мужчин; если с биологической точки зрения она была старше Абрамовича лишь на год, то по части опыта и познания жизни – на все десять.

Со стороны это было похоже на помешательство. Вика и Роман почти не расставались, целовались по любому поводу и даже газировку пили на брудершафт. Абрамович всерьез подумывал уже о женитьбе, и до хрипоты ругался с родственниками, которые не слишком одобряли этот союз.

Но потом его призвали в армию. На проводах Заборовская рыдала навзрыд, обещала хранить верность и писать каждый божий день, однако слова своего не сдержала.

Вернувшись через два года в Ухту, счастливый от нетерпения Абрамович, как был в парадной форме, сразу помчался к возлюбленной с огромным букетом роз наперевес. Но заботливые друзья успели перехватить его по дороге и открыть изголодавшемуся воину глаза. Оказалось, что, пока отдавал он родине священный долг, Заборовская закрутила роман с женатым мужчиной. Тем не менее цветы Абрамович ей все же вручил, сказав на прощанье, что изменщица сильно еще о случившемся пожалеет.

Так и вышло; теперь Виктория Заборовская кусает, должно быть, локти, вспоминая о бывшем своем женихе. Сохрани она тогда обет безбрачия, глядишь, сегодня ей посчастливилось бы стать одной из богатейших женщин планеты. Эх, да кабы знать…

Впрочем, и сам Абрамович в то время не мог еще представить, какие горизонты ждут его за поворотом. Измену возлюбленной он переживал тяжело. Лишь по прошествии нескольких лет Роман Аркадьевич смирился наконец с душевной травмой.

Произошло это после того, как в случайной компании познакомился он со студенткой геологического факультета все того же Ухтинского индустриального института Ольгой Лысовой.

Вряд ли это можно было назвать любовью: скорее Абрамовичу требовалось забыть поскорее ветреную обманщицу, заполнить чем-то клокочущий вакуум. Его не смутило ни наличие у Ольги двухлетней дочери, ни разница в возрасте – она была старше на два года.

С их знакомства не прошло и недели, как Абрамович увез уже Лысову в Москву, а вскоре предложил руку и сердце. Единственное условие, которое поставил он – будущая супруга должна будет взять его фамилию.

Сразу после скорой студенческой свадьбы в декабре 1987 года молодые окончательно перебрались в Москву, а маленькая Настя, дочка Лысовой от первого брака, осталась у ее родителей в Ухте. Но прожили они меньше четырех лет.

Вокруг первого развода Абрамовича существует немало домыслов. Одни говорят, что причиной расставания стала невозможность Ольги иметь детей, другие – что муж изменял ей, третьи кивают на невнимание будущего олигарха к семейным проблемам – все свое время, дескать, тот посвящал не жене, а бизнесу.

Нынешний муж Ольги Абрамович-Лысовой в интервью журналистам так объясняет подоплеку случившегося:

«Он хотел посадить жену в золотую клетку. Но Ольга – это не Ирина Абрамович, которая может сидеть на одном месте. Ольга, если бы она сейчас оказалась с Абрамовичем, уже не выдержала бы такой жизни, в которой мужу некогда уделить ей внимание».

Надо отдать Абрамовичу должное: при расставании он повел себя благородно, оставив Ольге квартиру на Цветном бульваре, где они жили, а сам перебрался в офис, там же первое время и ночевал. (В квартире этой, к слову, Роман Аркадьевич оставался прописан еще много лет; даже после выборов в Госдуму официальным адресом он указывал именно ее – Цветной бульвар, 20–31.)

Возможно, однако, этот красивый жест был не чем иным, как попыткой откупиться от бывшей семьи – никогда больше с первой женой и падчерицей Абрамович не встречался…

Свою вторую супругу – Ирину Маландину – Роман Аркадьевич форменным образом узрел в воздухе: на борту самолета, совершавшего рейс из Канады в Москву; 24-летняя Ирина работала стюардессой на международных линиях «Аэрофлота».

Эта красивая история особенно нравится западным исследователям жизни олигарха, ибо смахивает на голливудский сюжет: простая русская стюардесса, да еще и блондинка, стала женой миллиардера – ну, просто живое воплощение тезиса, что браки заключаются на небесах…

Их роман развивался стремительно. Уже вскоре после знакомства Абрамович переехал в квартиру Ирины близ метро «Измайловский парк» – жить в офисе было больше невмоготу. Осенью 1991 года они поженились.

Была ли это любовь с первого взгляда? Вряд ли. Уж во всяком случае – для Ирины Маландиной.

Девочка со столичной окраины, она всегда мечтала вырваться из замкнутого круга серой безнадеги; ради этого-то и пошла в стюардессы.

Мать Ирины работала буфетчицей в аэропорту «Шереметьево», отца своего – тоже официанта – она не помнила: Вячеслав Маландин погиб, когда ей было всего два года. Ночью, то ли спьяну, то ли сослепу свалился в котлован и замерз. Отчим – пил. Родной дядька – сидел в тюрьме.

Подобно многим своим ровесницам – девушкам конца 1980-х – Ирина мечтала выйти замуж за иностранца и навсегда покинуть немытую Россию; откуда ей было тогда знать, что олигарх – это даже намного лучше, чем интурист.

Сослуживица Ирины по «Аэрофлоту» стюардесса Лариса Курбатова убеждена, что союз с Абрамовичем основывался исключительно на расчете.

«Я уверена, что она не любила Романа, ей нужен был его кошелек. Ведь не зря, прощаясь, Ирка сказала, что теперь ей не придется подсчитывать, сколько у нее осталось денег до зарплаты. Я спросила: „А как же любовь?“ Ира промолчала».

…Ирина Маландина проживет в счастливом браке с Романом Абрамовичем без малого 16 лет, успев родить ему пятерых детей и даже окончить искусствоведческий факультет МГУ. Все эти годы она не знала отказа ни в чем, и потому, должно быть, спокойно закрывала глаза на постоянное отсутствие мужа и непрекращающиеся пересуды о его страсти к длинноногим моделям.

Эта звездная пара распадется только в 2007-м, но даже после развода бывшая стюардесса с московской окраины по-прежнему будет летать по всему миру на личном самолете, отовариваться в самых дорогих бутиках Европы и водить дружбу с главными знаменитостями Британии – такими, например, как несостоявшаяся королевская родственница Камилла аль-Файед.

Словом, жизнь удалась, за исключением разве что жизни личной. Хотя с такими отступными, что оставил ей бывший муж, о любви можно и не задумываться: по данным «Санди Таймс», миссис Абрамович входит в тысячу самых богатых жителей Британии, занимая в этом списке почетное 452-е место…

…Впрочем, я, кажется, снова забегаю вперед…

Когда Абрамович распростился с игрушечным детством, от роду ему было всего 24 года.

Другие в этом возрасте мечтают перевернуть земной шар, осчастливить человечество, совершить подвиг, прославиться; сделать карьеру, наконец. Мечты Романа Аркадьевича были намного прозаичнее: он страстно желал разбогатеть. Деньги в его понимании были главным смыслом жизни; все остальное – приложится.

Он был столь же упорен, сколь и молод, истово верил в свою удачу – в то, что когда-нибудь купит с потрохами весь мир. Ради исполнения этой мечты Абрамович готов был на любое безрассудство: но обязательно – в пределах разумного.

Разношерстным, малопочтенным бизнесом – сбытом колготок, сахара и пошивом изделий из шкур – промышлял Абрамович недолго. Вскоре он нащупал истинно золотую жилу: все-таки недаром советские пропагандисты именовали нефть «черным золотом».

Несомненно, определяющую роль сыграли здесь его друзья и партнеры, с которыми торговал он мягкими игрушками в кооперативе «Уют», Валерий Ойф, Андрей Блох и Евгений Швидлер – огонь-ребята и все, как на подбор, отличники.

Сегодня эти люди давно уже венчают собой списки самых богатых и влиятельных россиян (состояние Валерия Ойфа, например, по рейтингу журнала «Форбс» оценивается в 1,1 миллиарда долларов; из всего Совета Федерации он самый состоятельный член). Но в те былинные годы были они обычными выпускниками столичного института нефти и газа с голодным блеском в глазах.

Ойф, Блох и Швидлер – этакие три библейских богатыря; гой-еси добры молодцы – и объяснили Роману Аркадьевичу, какие несметные богатства может принести занятие нефтью, если, конечно, правильно с ней обойтись. В подтверждение своей правоты они, наверное, даже показывали ему институтские конспекты и зачетки с отличными отметками – как-никак дипломированные нефтяники; а, может, доказательств никаких и не потребовалось – все-таки хватка у Абрамовича была мгновенной – золотоносные мысли ловил на лету.

Вот когда вновь пригодились связи дяди Лейба: по стечению обстоятельств в Ухте, где было все у него схвачено, располагался одноименный (сиречь Ухтинский) нефтеперерабатывающий завод. Именно дядя Абрамовича и составил племяннику первую протекцию, все остальное было уже делом техники.

Вслед за Ухтинским НПЗ Абрамович завел знакомства и на других нефтеперерабатывающих предприятиях, а самое главное – протоптал дорожку в госкомпанию «Роснефть», которая и владела тогда всей отечественной нефтянкой.

После объявленной Гайдаром либерализации цен и свободы торговли страна с головой ринулась в бизнес. Города мгновенно превратились в огромные стихийные рынки. Каждый приторговывал, чем мог. Что такое налоги – не знал никто. Не жизнь – малина.

Ведомые Гайдаром «мальчики в розовых штанишках», как метко окрестил правительство реформаторов вице-президент Руцкой, наперегонки кинулись разваливать столь ненавистную им советскую империю, чтоб и духа не осталось от треклятого прошлого. В мгновение ока была ликвидирована плановая экономика; отменены таможенные пошлины; упразднена внешнеторговая монополия государства, в том числе и на экспорт сырья. При этом внутренние цены на естественные монополии разительно отличались от внешних; иными словами, покупая в России товар за рубль, коммерсанты продавали его на Западе уже за десять долларов.

Отчего государство не могло заниматься этим собственноручно и само наживать миллиарды, Гайдар до сих пор так и не сумел объяснить. Как, впрочем, и другую загадку: если при СССР на экспорт продавали примерно 130 миллионов тонн нефти, и этих денег вполне хватало на всю страну, включая космос, армию и поддержку африканских компартий, то почему в гайдаровско-чубайсовской России при экспорте уже в 240 миллионов тонн, государственный бюджет оказался вдруг дефицитным.

Чудны дела твои, Господи…

Чем-то подобным промышлял поначалу и молодой Абрамович. Подконтрольные ему фирмы брали на Ухтинском и других НПЗ нефтепродукты (по одной цене) и гнали на перепродажу за кордон (по другой). Для этого требовалось всего ничего: хорошие отношения с руководителями – как на заводах, так и в «Роснефти». Да небольшой первоначальный капитал, который сколотил он еще в «Уюте».

Уже тогда Роман Аркадьевич отличался недюжинным даром нравиться людям. Один из сотрудников «Роснефти», сталкивавшийся с ним в тот период, упоенно рассказывал мне, каким предупредительным и вежливым был Абрамович. К каждому он мог найти свой, индивидуальный подход.

Кроме того, он выгодно отличался от татуированных бизнесменов начала 1990-х, высшим образцом стиля почитавших малиновые пиджаки; вежливый и интеллигентный Абрамович на их фоне казался просто монашкой, случайно забредшей в бордель.

«У него гениально была развита интуиция, – вспоминает этот ветеран отрасли. – Он в основном молчал, слушал, а потом делал безошибочные выводы, кто чего стоит. При этом Роман старался оказать внимание не только начальникам, но и мелким клеркам».

Лишь однажды интуиция отказала будущему миллиардеру. Это случилось после того, как при таинственных, мистических почти обстоятельствах в воздухе натурально испарился целый железнодорожный состав с нефтепродуктами.

И вновь – сама собой – всплывает аналогия с Корейко, тоже, кстати, гимназистом в отставке.

«Одним из наиболее удачных его дел было похищение маршрутного поезда с продовольствием, шедшего на Волгу… Поезд вышел из Полтавы в Самару, но до Самары не дошел, а в Полтаву не вернулся».

В то время схемы такие были в порядке вещей. Один мой приятель, например, в течение нескольких лет подрабатывал отправкой из России в Литву железнодорожных составов с нефтью. По документам сырье, как давальческое, шло на переработку, однако назад больше не возвращалось. За каждый такой исчезнувший поезд он получал 200 тысяч долларов, еще триста – отдавалось руководству Мажейкяйского НПЗ.

Доподлинно неизвестно, промышлял ли Абрамович чем-то подобным постоянно или же решил попробовать свои силы впервые; как говорится, не пойман – не вор.

Факт тем не менее остается фактом. В феврале 1992 года 55 цистерн с дизельным топливом покинули гостеприимный Ухтинский НПЗ и, стуча на стыках, покатили в столицу, на станцию «Подмосковная». Однако вместо «Подмосковной» вагоны очутились почему-то в Калининграде, а затем бесследно растворились на просторах независимой Латвии. Как выяснилось позднее, груз в Москве получила фирма Абрамовича «АВК»: разумеется, по липовым документам.

Сколь ни странно, преступление это с рук нашему герою не сошло. Уже 9 июня 1992 года следственное управление ГУВД Москвы возбудило уголовное дело по статье 93 УК РСФСР (мошенничество). А вскоре, к величайшему его удивлению, домой к Абрамовичу пожаловали демоны в форменных тужурках и препроводили будущего губернатора в казенный дом с зарешеченными окнами.

Процитирую чудом сохранившееся постановление о возбуждении дела № 79067:

«Абрамович Р. А., работая директором малого предприятия „АВК“ (г. Москва, Ленинградское ш., д.108), преследуя цель хищения государственного имущества в особо крупных размерах путем мошенничества по предварительному сговору с не установленными должностными лицами Ухтинского нефтеперерабатывающего завода (Коми АССР, г. Ухта, ул. Заводская, д.11) и Внешнеэкономической фирмы „АВЕКС-КОМИ“ (Коми АССР, г. Сыктывкар, ул. Димитрова, д.10), 2 марта 1992 года по фиктивной доверенности № 5 от 28 февраля 1992 года и другим заведомо подложным документам МП „АВК“ получено на станции „Подмосковная“ Московской товарной станции (а/я 2800, инд.125299, код 196305) 3.585.337 кг. дизельного топлива на общую сумму 3.799.388 руб. 75 коп. в 55 железнодорожных цистернах, прибывшего с Ухтинского нефтеперерабатывающего завода по фиктивному договору № 20/17-48 от 14 февраля 1992 года, которое похитил и присвоил».

Роман Аркадьевич и опомниться не успел, как мгновенно очутился в тюремной камере, ибо, как написал в «стражном» постановлении следователь, мог «скрыться и помешать установлению истины по делу».

В этом смысле он полностью повторил тюремный опыт своего учителя Березовского.

Но, на удивление, камерная эпопея закончилась для него весьма благополучно. Отсидев положенные десять суток, Роман Аркадьевич вышел на свободу. Уголовное дело тем временем было почему-то переправлено из Москвы в Ухту, где благополучно и почило в Бозе.

Когда следствие подходило уже к концу, на горизонте неожиданно нарисовалось некое латвийско-американское СП, которое предъявило договор на поставку этого злосчастного топлива аккурат в Латвию. По договору оплатить товар надлежало до 31 декабря, что спасительное СП и сделало, а раз нет ущерба – нет и криминала.

(Впоследствии один из главных фигурантов этого дела – начальник станции «Подмосковная» Борис Аветиков, тот самый, что по липовым документам передавал Абрамовичу вагоны, – неожиданным образом материализуется вдруг в облике директора фирмы «Мультитранс»: в середине 1990-х эта компания-однодневка будет задействована Романом Аркадьевичем при скупке акций «Сибнефти». Надежными кадрами не бросался он никогда.)

Тюремная баланда не отбила у Абрамовича тяги к «черному золоту»: просто теперь он вынужден был работать куда как осторожнее и аккуратнее.

Решающее значение в его судьбе сыграло знакомство с одним застенчивым близоруким молодым человеком. Никакими исключительными талантами 23-летний Андрей Городилов не обладал, но зато папа его директорствовал на одном из крупнейших предприятий сырьевой отрасли «Ноябрьскнефтегаз».

В некоторых публикациях мне доводилось читать, будто Абрамович и Городилов вместе учились в Институте нефти и газа и даже чуть ли не жили в одной комнате в общежитии. Увы, это очередная красивая легенда. Абрамович, как уже говорилось, в институте том никогда не учился, Городилов же и вовсе окончил Самарский авиастроительный университет.

Впрочем, ничего существенного факт сей не меняет, ибо суть остается верной: по протекции Городилова-младшего его новый приятель-компаньон очень быстро проторил дорогу в Ноябрьск. В этом смысле Абрамович вновь шел по стопам своего будущего наставника. Березовский ведь тоже проникал в Кремль посредством президентской семьи – нет ничего верней и надежнее застарелого чадолюбия.

У Березовского был «АвтоВАЗ», в девичестве – ударная комсомольская стройка. У Абрамовича – «Ноябрьскнефтегаз», плод не меньшего титанического труда комсомольского десанта, высадившегося на излете развитого социализма в Ямальской тундре и построившего посреди мерзлоты новый город газовиков и нефтяников.

К тому моменту, когда Абрамович положил на «ННГ» глаз, здесь ежегодно добывалось от 17 до 20 миллионов тонн нефти, а извлекаемые запасы «черного золота» оценивались в миллиард с лишним тонн.

Впрочем, к кормушке поначалу его не допускали: довольствовался он пока малым – перепродажей нефтепродуктов с Омского НПЗ. (Пусть не смущает вас разность географических наименований: «Ноябрьскнефтегаз» и Омский НПЗ представляли собой единую технологическую цепочку – нефть с Ноябрьска уходила на переработку в Омск.)

Ольга Вдовиченко, возглавлявшая крупнейшую нефтеторговую фирму «Балкар-Трейдинг», рассказывала мне однажды, что все первоначальные вложения Абрамовича в этот бизнес составили смехотворную цифру: каких-то 200 тысяч долларов. Сегодня он за день тратит больше.

Мой приятель депутат Мосгордумы Саша Милявский вспоминает, что офис будущего миллиардера находился тогда в подвале детского сада где-то на окраине Москвы. Абрамович сидел в огромной комнате бункерного типа с низкими, давящими потолками, где из всей меблировки имелся лишь антикварный письменный стол, шкаф и двухкассетный магнитофон.

В соседнем бункере располагались нефтетрэйдеры – проще говоря – продавцы. Но зато во дворе детсада стоял уже шестисотый «Мерседес» с подогревом сидений, по тем временам – верх роскоши и комфорта.

Надобно сказать, что к середине 90-х годов нефтяная отрасль не успела еще окончательно разойтись по рукам. Львиная доля лучших предприятий и богатейших месторождений по-прежнему оставалась в собственности казны; по своим масштабам госкомпания «Роснефть» уступала разве что «Газпрому». Именно в состав «Роснефти» входили тогда и «Ноябрьскнефтегаз», и Омский НПЗ – второй в мире по мощности, самый современный нефтезавод на постсоветском пространстве – да и другие, не менее лакомые, истинно золотоносные организации.

Ясное дело, желающих раздербанить «Роснефть» хватало с избытком, но одного только желания было явно здесь недостаточно. Для окончательного успеха требовалось еще и высочайшее соизволение, указующий перст президента.

Ближе всех к успеху оказалась та самая, упомянутая мной выше фирма «Балкар-Трейдинг»: ее владелец Петр Янчев пользовался неограниченной поддержкой тогдашнего генпрокурора страны Ильюшенко.

Свой путь к богатству уроженец Татарии Янчев (сам он, правда, называл себя не татарином, а болгарином, разом оживляя в памяти один скабрезный анекдот) начинал с торговли «жигулевскими» автозапчастями в подмосковной Балашихе. Это, так сказать, версия для официального употребления.

На самом деле успех Янчева заключался в метко пущенной стреле Амура: он удачно женился на дочери прокурорского генерала Узбекова.

Потом Узбекова назначили первым заместителем генпрокурора. Он-то и познакомил зятя со своим начальником, президентским любимцем Ильюшенко. (Рядовой прокурор Ильюшенко отличился, добыв компромат на вице-президента Руцкого. Документы, правда, оказались фальшивками, но дело было уже сделано. В награду за труды Ельцин назначил его главным законником страны и даже отказал освободившуюся квартиру своей старшей дочери Елены.)

Никто и оглянуться не успел, как «Балкар-Трейдинг» оказался крупнейшим дилером «АвтоВАЗа» (Ильюшенко лично звонил Каданникову, выбивая Янчеву всевозможные квоты и льготы), а вслед за этим – едва ли не главным спецэкспортером российской нефти.

Из семнадцати миллионов тонн «черного золота», что добывал «Ноябрьскнефтегаз», «Балкар-Трейдинг» забирал двенадцать: ровно три четверти объема. При этом с предприятием он расплачивался не деньгами, а машинами, которые, в свою очередь, получал на «АвтоВАЗе» в кредит. Так, в считанные дни, Янчев выбился в миллионщики. Рядом с ним рука об руку трудилась супруга генпрокурора: Татьяна Ильюшенко была оформлена на работу в банк «Балкар» и в дочернюю швейцарскую фирму «Balcar Trading Sari». (В последней структуре она даже владела правом второй подписи.)

У Янчева имелась только одна беда: непомерная, какая-то патологическая прямо жадность; в противном случае он вполне мог затмить собой Березовского – слишком много общего было у двух этих новоявленных капиталистов.

Если Березовский окружал нужных людей заботой и вниманием – в пределах разумного, конечно, – то Янчев предпочитал экономить на всем. Он даже Ильюшенко – благодетелю своему и кормильцу – машины умудрялся… продавать: правда, за копейки. Но суть не в этом, важен сам принцип. И сыну премьера Черномырдина «девятка» «Жигулей» тоже была не подарена, а продана: пусть и с 50 %-ной скидкой. Хотя за одну только эпопею с прокачкой 2 миллионов тонн нефти Янчев должен был осыпать своих покровителей золотом по самые гланды.

(История эта имела место в 1994 году, когда правительство выделило некой структуре – «Проминформбизнес» – экспортную квоту, освободив ее от налогов и таможенных пошлин. «Балкар-Трейдинг» благополучно прогнал нефть за кордон, однако вся причитающаяся государству выручка назад почему-то не вернулась. Контрольное управление президента оценило тогда ущерб казны в 100 миллионов долларов.)

А подписанный с легкой руки Белого дома контракт на поставку «Балкаром» 25 миллионов тонн нефти американскому гиганту Mobil? (Чтоб было понятно, это где-то 3 миллиарда долларов.) Постоянные преференции, которые выбивал Янчеву его любимый прокурор?

И за все про все – шесть машин, проданных со скидкой, мебельный гарнитур да пылесос?

Насчет гарнитура и пылесоса – это я безо всякой аллегорической иронии: «прослушка» телефонных переговоров Янчева с Ильюшенко документально фиксировала любые мелочи. Даже генерал Барсуков, начальник Главного управления охраны, – прямо скажем, не Архимед – прочитав эти сводки, и тот однажды взорвался: «Как! И пылесос тоже! Крохобор! Сволочь!»

Они просто нашли друг друга – Янчев с Ильюшенко: мелкий шкурник и клинический скупердяй – два лика старика Плюшкина.

В материалах пылящегося в архивах уголовного дела бывшего генпрокурора имеется стенограмма очень живописного диалога, датированного декабрем 1994 года, который отменно иллюстрирует широту его натуры.

Краткая преамбула: Янчев отправил домой Ильюшенко гарнитур импортной мебели, но собрать ее мастера не смогли, ибо «забыли фурнитуру».

Ильюшенко: Петр Викторыч, ты сегодня у кого в Белом доме был?

Янчев: Я был у Зверева (начальник экономического департамента правительства. – Авт.).

Ильюшенко:(посвистывая) У тебя, видимо, пропуск есть туда?

Янчев: Куда?

Ильюшенко: В Белый дом.

Янчев: Звоню, и заказывают.

Ильюшенко: И заказывают, да?.. Ладно… В общем, так. Знаешь, я в последнее время… в последнее время… Я больше просто не хочу говорить на эти темы… То ты забываешь, то ты не соизволишь сделать…

Янчев: Подожди, Леш… во-первых… что я не соизволил сделать?…

Ильюшенко:(срываясь на крик) Ты мне… ты мне эту компанию посоветовал? Значит, ты за все отвечаешь! У нас так делается. Понимаешь, в нашей команде так делается!.. Так вот, я хотел бы все-таки узнать… заберут это завтра или… Или ты привезешь фурнитуру… Я хочу просто знать…

Янчев: Во-первых, я не привожу фурнитуру, Алексей Николаевич, понимаете?! Не изготавливаю.

Ильюшенко: Так.

Янчев: Во-вторых, значит, ее привозит тот, кто поставляет это хозяйство.

Ильюшенко: Так.

Янчев: И то, что, значит, она была принята на склад, это не говорит о том, что я ее поставил. Это разные совершенно вопросы.

Ильюшенко: Так… И что дальше?

Янчев: А дальше… суббота сегодня. Искать фурнитуру, значит…

Ильюшенко: Петр Викторыч, давай так. Если ты этот вопрос не решишь, на этом все закончится. Все твои посещения Белого дома, меня лично и всех остальных! Вот это я тебе гарантирую! Так нельзя мне нервы портить!!! (кидает трубку).

При такой скаредности никакого будущего ни у Янчева, ни у Ильюшенко просто не могло быть; это как раз тот случай, когда скупой платит дважды… Хотя, быть может, пылесосами и «Жигулями» дружба их не ограничивалась: но…

Не пойман – не вор…

Итак, в начале 1995 года Петр Янчев вплотную приблизился к осуществлению своей давней мечты: покупке «Ноябрьскнефтегаза» и Ом-ского НПЗ.

Мешкать было уже нельзя: в стране начиналась либерализация нефтеэкспорта.

Если прежде сами предприятия не могли продавать свою продукцию за рубеж напрямую, и посему вынуждены были отдаваться в руки спец-экспортерам, вроде «Балкара», то отныне посредники и прилипалы становились им уже ни к чему: вроде пятой спицей в колесе.

По замыслу Янчева «Ноябрьскнефтегаз» и Омский НПЗ следовало вывести из состава «Роснефти» и выставить на продажу; разумеется, с заранее понятным исходом – купить все активы должен был непременно «Балкар».

Подготовка к приватизации велась в обстановке строжайшей тайны, о ней не знали даже в профильном министерстве. Круг посвященных был сужен до минимума. И тем не менее утечки все равно избежать не удалось, как говаривал папаша Мюллер: знают двое – знает и свинья.

А ведь и правда: все происходило в лучших традициях шпионского жанра. Подобно тому, как штандартенфюрер Штирлиц прознал о сепаратных переговорах Алена Даллеса с генералом Вольфом, так и Абрамович разведал о тайных планах Янчева; об этом рассказал ему сын гендиректора «Ноябрьскнефтегаза» Андрей Городилов.

(Почему уж директорский отпрыск решился заложить родного папу – вопрос до сих пор открыт. Бытует версия, что Городилов-младший тоже желал урвать свою порцию выгоды, тогда как Янчев, в силу болгарской своей алчности, пытливого юношу в упор не замечал.)

И так же точно, как Штирлиц, Абрамович тоже начал вести свою собственную двойную игру, дабы сорвать эти сепаратные переговоры. Ежу было понятно, что с приходом новых владельцев он мгновенно будет отодвинут от золотоносного краника; ни делиться, ни договариваться Янчев ни с кем не собирался, уж тем более с каким-то плохо выбритым молодым человеком. В его понимании Абрамович был личностью совершенно непритязательной, мелочью пузатой.

Роман Аркадьевич решает найти какую-то иную третью силу, которая, в награду за инсайд, учтет все его интересы.

Этой силой и стал в итоге Борис Березовский – так возник их эпохальный тандем.

Они познакомились незадолго до того, совершенно случайно. Впрочем, это именно такой переплет, когда случайность – есть неосмысленная закономерность. Не случись той развеселой поездки, рано или поздно их жизненные пути – я абсолютно уверен – все равно бы пересеклись.

(«Случайность, – писал Набоков, – это логика фортуны».)

В декабре 1994-го группа российских олигархов отправилась отдыхать на Карибские острова. Доподлинно известно, что в составе этого праздничного десанта значились Петр Авен, Борис Березовский и Герман Хан. Последний-то и взял с собой молодого, но уже подающего надежды Абрамовича.

Был Роман Аркадьевич тогда молчалив и застенчив, его вполне устраивала роль бедного родственника, из милости позванного к богатому столу. Ради того, чтоб приблизиться к собственной мечте, он готов был терпеть любые унижения.

Вряд ли Березовский обратил на него внимание с самого начала, несмотря даже на рекомендации старинного приятеля Авена – в те дни он был чересчур упоен собственным вознесением. Но для Абрамовича это случайное знакомство стало поистине счастливым лотерейным билетом. И когда узнал он о грядущей продаже «ННГ» и «ОНПЗ», даже и тени сомнений у него не возникло, к кому обращаться за помощью: разумеется, к Борису Абрамовичу.

Но Березовский поначалу всерьез его не воспринял – слишком много просителей и ходоков кружилось в то время окрест него. Не один месяц Абрамович добивался аудиенции олигарха. Пару раз ему даже назначалось время приема, он просиживал в особняке «ЛогоВАЗа» битые часы напролет, но Березовский куда-то все время срывался, и встреча опять откладывалась.

Любой другой на его месте давно бы уже впал в амбиции, психанул, хлопнул дверью, но не таков был Роман Аркадьевич: чтобы купить с потрохами весь мир, нужно обладать звериным упорством и совершенным отсутствием гордости.

И в конце концов крепость рухнула. Абрамовичу хватило буквально полчаса, чтобы убедить Березовского в перспективности своей идеи. На первом попавшемся листке он доходчиво нарисовал схему будущей компании; хозяина кабинета особенно подкупило, что молодой посетитель готов был вкладывать в проект собственные деньги – примерно 25 миллионов долларов…

Через несколько лет Березовский публично признает, что «недостаточно понимал значимость» нефтяной приватизации и что на ум наставил его именно Абрамович. То есть «инициатива принадлежала» ему.

А еще скажет он, Абрамович оказался «самым одаренным молодым человеком, которого он знал».

И попробуйте только возразить, что это не так…

В свою очередь, Абрамович, едва ли не в единственном своем газетном интервью, на вопрос, на чем основывался его успех, ответил с исчерпывающим лаконизмом: «На удаче».

«В нужном месте в нужное время?» – звучит уточнение корреспондента.

«Можно сказать и так».

Абрамович появился в доме приемов «ЛогоВАЗа» как нельзя вовремя. Борис Абрамович в силу врожденного своего честолюбия давно уже тяготился тем, что опоздал к разделу казенного пирога.

Да, у него были «АвтоВАЗ», «ОРТ», «Аэрофлот», банчок под названием «Объединенный», но в сравнении с активами других миллионщиков все это выглядело жалкой пародией, насмешкой какой-то, честное слово.

Когда в начале 1990-х правительство Гайдара принялось напропалую распродавать государственные активы, Березовский был еще слишком слаб, чтобы успеть закомпостировать «билет в свободную экономику» (так именовал ваучер его творец Анатолий Чубайс).

Сотни замечательных во всех отношениях предприятий достались тогда совсем другим; за сущие, между прочим, гроши. (По официальным данным Счетной палаты, за 10 лет от приватизации 145 тысяч предприятий государство выручило всего 9,7 миллиарда долларов: для понимания – такую сумму наши туристы ежегодно оставляют, отдыхая за рубежом.)

Бывший завлаб Каха Бендукидзе выкупил первый пакет легендарного «Уралмаша» – центра мирового тяжелого машиностроения, где трудилось ни много ни мало 34 тысячи человек – за два набитых ваучерами автомобильных багажника, в чем сам потом с гордостью признавался.

Челябинский металлургический завод с 35-тысячным коллективом был приватизирован за 3 миллиона 730 тысяч долларов. Челябинский тракторный завод (54 300 рабочих) – за 2,2 миллиона. Всемирно известный «ЗИЛ» достался новым владельцам за 4 миллиона. Северное мор-ское пароходство – за три. А некий никому неведомый тюменский бурильщик Тимофеев и вовсе купил 210 миллионов акций «Газпрома» ценой в 2,1 миллиарда рублей (широко жили у нас бурильщики!).

Предложение, сделанное Абрамовичем Березовскому, позволяло ему – мгновенно – взять реванш за прежние неудачи, доказать всем – и себе в первую очередь – кто теперь истинный хозяин в доме. Когда же он вдобавок услышал еще и фамилию потенциального конкурента, любые сомнения отпали враз: Янчев давно, еще со времен «АвтоВАЗа», раздражал Березовского своей прытью.

Борис Абрамович, не мешкая, ринулся в бой.

Для начала требовалось перевербовать директорский корпус: в первую очередь главу «Ноябрьскнефтегаза» Виктора Городилова, напрямую афиллированного с Янчевым.

Не знаю уж, какие резоны приводил нефтяному генералу Абрамович (именно он, по признанию Березовского, договаривался с директором «ННГ» и «обеспечивал все, что касается уровня самой компании»), но факт остается фактом – Городилов перешел на его сторону, враз позабыв про Янчева. (Как говорил один известный киногерой: вовремя предать – не предать, а предвидеть.) Рискну предположить, что причина заключалась… м-м-м… скажем так: в большем уважении, нежели его (уважения) готов был демонстрировать хозяин «Балкара». Опять же – сынок Андрюша очень просил.

Ольга Вдовиченко, незадолго до того покинувшая кресло гендиректора «Балкар-Трейдинг», вспоминает:

«Все уже было определено: „Сибнефть“ должен был забрать Янчев, но Абрамович с Березовским его обошли. Они предложили лучшие условия.

Впрочем, уломать директоров было еще полдела; куда важнее было заручиться поддержкой первых лиц государства. Аргументы здесь требовались совсем другие – не столько материалистические, сколько политические. Но Березовский, взявший на себя стратегические материи (цитата из недавнего его интервью: „Я занимался вопросами на политическом уровне, на уровне принятия решений правительства“) нашел и их».

Вообще, виртуозность его достойна всяческого восхищения. На службу себе он умудрялся ставить даже собственные огрехи.

А еще Березовский очень любил одним махом убивать двух зайцев. Именно такой дуплет и решил проделать он с «Сибнефтью».

И года не прошло с момента создания ОРТ, как Борис Абрамович принялся вдруг хныкать и жаловаться на неподъемность взваленной на него ноши. Он точно забыл, что еще совсем недавно говорил совершенно другое, прямо обратное.

Когда Березовский уговаривал Коржакова с Юмашевым отдать ему первый канал, он клялся, что все расходы возьмут на себя акционеры. Собственно, потому-то 49 % акций ОРТ и ушли в частные руки. Его главный интерес – лишь в «сохранении того курса, который был взят Россией в апреле 85-го года и продолжен с лета 91-го», и потом «канал не может считаться выгодным предприятием, поскольку отдача будет заметна только через несколько лет».

После того, как в феврале 1995-го на ОРТ была остановлена реклама, Березовский во всеуслышание заявлял:

«Все убытки, которые понесет канал в связи с прекращением рекламы, будут покрыты из активов финансовых структур в составе акционеров новой телекомпании».

Но уже через пару месяцев эти клятвы оказались забыты, и Березовский запел по-новому. ОРТ, дескать, – предприятие убыточное, денег всю дорогу не хватает, а тут выборы на носу. Кто же, интересно, будет его содержать? Уж не Янчев ли с Ильюшенко?

А вот если отдадут ему еще и «Сибнефть», то никаких проблем с финансированием голубого экрана не возникнет – выборы проведем так, что просто пальчики оближете.

Самое удивительное, что Борису Абрамовичу верили. Почему-то ни-кто из кремлевских мудрецов не задался таким простым и очевидным, казалось бы, вопросом: если ОРТ – ноша столь неподъемная, какого ж рожна ты так истово добивался его создания; неужто из одних только гуманистических побуждений?

На самом деле Березовский в очередной раз лукавил. ОРТ убыточным никогда не был…

Вернее, не так: он не был убыточным для его фактических владельцев. Для государства же – да, убытки на канале росли как снежный ком, но это уже вопрос к самому Борису Абрамовичу.

Как установила проведенная Счетной палатой проверка, общий объем средств, израсходованных каналом в том самом 1995 году, составил 550 миллионов долларов. Однако во всех своих заявлениях и речах Березовский называл совсем иной бюджет: 300 миллионов.

Прямо ребус! Кроссворд.

Впрочем, разгадка оного лежит на поверхности. По признанию бывшего заместителя генпродюсера ОРТ Светланы Светицкой, не менее 40 миллионов долларов было в 1995 году перечислено на счета созданной в Париже фирмы «ОРТ Интернасьональ». Учредителем же этой таинственной структуры был не кто иной, как Бадри Патаркацишвили, старинный соратник и правая рука Березовского.

Иными словами, руководство канала попросту уводило деньги само у себя, а потом еще удивлялось, почему это ОРТ нищает, хотя при таких рекламных расценках, напротив, должно расцветать пышным цветом.

Сергей Лисовский, отвечавший в тот период за всю рекламную политику компании, признался мне как-то, что реальный бюджет ОРТ не превышал 105–110 миллионов долларов.

Я, помню, чуть со стула от удивления не упал. 110 миллионов! Ровно в пять раз меньше декларируемой Березовским цифры! Откуда же она вообще тогда взялась?

В ответ Лисовский лишь улыбнулся своей загадочной улыбкой Моны Лизы:

«Проблемами бюджета я не занимался. Могу сказать лишь одно: ОРТ никогда не был убыточным. Денег, которые мы зарабатывали, вполне хватало для нормального существования.»

Вот вам и ответы на все вопросы…

«Они просто придумали очень понятную схему, – доходчиво объясняет подоплеку манипуляций Березовского его старинный знакомец Петр Авен, – создать „Сибнефть“ для того, чтоб финансировать президентское ТВ… Не было бы Абрамовича, Березовский что-то другое придумал бы, что-то подтянул как бы для того, чтоб финансировать ОРТ…»

То есть сначала Борис Абрамович умудрился выцыганить у Кремля ОРТ, клянясь, что не попросит ни единой бюджетной копейки, и тут же как ни в чем не бывало маячит на пороге опять: дайте воды напиться, а то так голодно, что и переночевать негде.

И ведь наливали, и ломти пожирнее отщипывали, даже пуховую перину заботливо подстилали…

Принято считать, что ключевую роль в завоевании Березовским «Сибнефти» сыграл столь ненавидимый им сегодня генерал Коржаков. Отчасти это так.

Но Коржаков был явно не одинок. Еще до похода к нему Борис Березовский сумел записать в свои сторонники и других влиятельных господ: омского губернатора Полежаева, например, в чьей вотчине и находился основной актив будущей компании.

(Справедливости ради, следует, впрочем, сказать, что немалая заслуга в том принадлежала Абрамовичу. Он сошелся с Полежаевым еще прежде, в период работы с Омским НПЗ, действуя в исконной своей манере чадолюбия. Губернаторский сын Алексей, остроумно прозванный Папиным-Сибиряком, полностью находился под пятой Абрамовича, трудился в его компании Runiсom, жил в любезно предоставленном Романом Аркадьевичем доме в элитном подмосковном поселке Заречье и ездил на им же выделенном «Мерседесе».)

Генерал Коржаков вспоминает:

«Однажды Березовский попросил разрешения привести в президентский клуб одного человека. Пришел с губернатором Омской области Полежаевым. Он сказал, что у Полежаева есть идея создания „Сибнефти“, и что Полежаев готов отдавать часть прибыли на ОРТ. Я в экономике не очень силен. Вот два экономиста и запудрили мне мозги».

По протекции Коржакова омский губернатор в августе 1995-го дважды удостоился президентской аудиенции. Cлучай по кремлевским меркам – беспрецедентный. (Особенно если учесть, что особой любви Ельцин к Полежаеву никогда не испытывал. В 1994-м он даже самолично вычеркнул его из числа кандидатов в президентский клуб.)

В экономике Борис Николаевич понимал не больше своего начальника охраны, посему особого труда убедить его в необходимости создания «Сибнефти» не составило.

Полежаев был у него на приеме 14 августа. А уже 24-го появился президентский указ: «Сибнефти» – быть! В состав новоявленного гиганта были включены Омский НПЗ, «Омскнефтепродукт», «Ноябрьскнефтегаз» и «Ноябрьскнефтегаз-геофизика»: поразительно, но в отраслевом министерстве – топливном – о рождении «Сибнефти» узнали только постфактум; завеса секретности не спадала до последнего дня.

Сегодня, правда, Полежаев всячески отпихивается от лавров «ангела-хранителя» Березовского; он даже уверяет, будто и вовсе был с ним тогда не знаком, да и идею «Сибнефти» вынашивал давно, без всяческой посторонней помощи. «Я вообще о роли Березовского в „Сибнефти“ не знаю», – мелко крестится Полежаев.

В том, что омский губернатор, мягко говоря, лукавит, нетрудно убедиться, послушав его телефонный разговор с Борисом Абрамовичем: он есть в аудиоприложении к этой книге. Трубку Полежаеву передает не кто иной, как Абрамович.

В другой, явно датированной тем же периодом беседе, Абрамович обсуждает организацию встречи Березовского с Полежаевым-младшим.

Некая забывчивость вообще свойственна омскому губернатору; недаром сразу же после создания «Сибнефти», в октябре 1995-го, он во всеуслышание объявил, что компания появилась на свет лишь по единственной причине: дабы не ушла она… в руки москвичей…

…Увлекшись описанием изобретенных Березовским с Абрамовичем комбинаций, я совершенно упустил из виду один архиважный вопрос: а чем же все это время занимался г-н Янчев?

И тут мы переходим к самому захватывающему акту нашего действа. Дело в том, что аккурат в тот самый миг, когда «Сибнефть», точно пирог с капустой, пришло время доставать уже из печи, на «Балкар-Трейдинг» посыпались вдруг одна за другой напасти и беды.

Указ Ельцина о создании компании был подписан, как вы помните, 24 августа. А 19 сентября – менее, чем через месяц – главу «Б-Т» Петра Янчева арестовали. Еще через три недели, 8 октября, сняли с должности его главного покровителя – генпрокурора Ильюшенко: вскоре он тоже переедет в СИЗО «Лефортово». (Янчевскому тестю, первому заму генпрокурора Узбекову повезло чуть больше: его всего-навсего отправили в отставку.)

Инкриминировали Янчеву таможенные нарушения при экспорте нефти; Ильюшенко – получение от него взяток и злоупотребление служебным положением. При таком переплете стало им уже совсем не до «Сибнефти».

Если это и было совпадением, то совпадением, прямо скажем, почти магическим, сверхъестественным.

Особых секретов, собственно, в том нет: инициатором снятия Ильюшенко являлся не кто иной, как начальник СБП Коржаков. Ни он, ни его подчиненные этого и не думают скрывать, добавляя, однако, что действовали без какого-либо злого умысла.

«Никакой политической подоплекой в деле Ильюшенко и не пахнет, – утверждает экс-начальник отдела „П“ президентской службы безопасности Валерий Стрелецкий, главный катализатор всего процесса – обычная уголовщина».

По версии Стрелецкого, порочные связи Ильюшенко с Янчевым попали в поле зрения спецслужб совершенно случайно – при разработке черномырдинского зав. секретариатом Геннадия Петелина. Тоже, кстати, тот еще был фрукт.

«Нас интересовало, с кем из коммерческих структур связана правая рука премьера. Проанализировав всевозможные материалы, мои ребята пришли к выводу: чаще других в Белый дом „нырял“ „Балкар-Трейдинг“. Мы стали собирать информацию об этой структуре. Из ФСБ и РУОПа Московской области нам сообщили, что глава фирмы Петр Янчев подозревается в контрабанде, хищениях, укрытии доходов от налогов. Тогда впервые в этих материалах и всплыло имя Ильюшенко».

Дальше, если верить Стрелецкому, события развивались так: он доложил о компромате на генпрокурора своему непосредственному начальнику – Коржакову, тот вызвал Ильюшенко и предложил добровольно уйти в отставку. Ильюшенко наотрез отказался.

«Он не оставил себе выхода и вынудил нас действовать иначе, – пишет в мемуарах Стрелецкий. – Вскоре следственное отделение УФСБ по Камчатской области возбудило уголовное дело по факту нарушения „Балкаром“ таможенных правил… Захватив толстую папку взрывоопасных бумаг, Коржаков с Барсуковым пошли на прием к президенту».

Чувствуете, куда я клоню? Создавать «Сибнефть» помогал Коржаков; он самолично подписывал у президента желанный указ. И кампанию против Ильюшенко начинал, оказывается, тоже он. Из лучших побуждений или как – не суть важно.

А ведь останься Янчев в строю, вряд ли Березовский с Абрамовичем сумели бы заполучить желанную компанию столь легко. Свободных денег у «Балкара» было несоизмеримо больше, он даже успел скупить уже долги «Ноябрьскнефтегаза» почти на 200 миллионов долларов.

То есть Янчев оставался непреодолимым препятствием, тяжелым бревном, лежащим у Березовского на пути. И убрал это бревно не кто иной, как Коржаков. Который, повторю, и протолкнул, в свою очередь, указ по «Сибнефти».

Единственное, что радует меня, – вряд ли всесильный начальник СБП действовал из каких-то шкурных, сугубо корыстных побуждений. Получив, например, взятку от Березовского. Или – за обещанный ему пакет акций.

И не то чтоб Коржаков был таким уж честным, просто во всем и всегда действовал он, исходя из интересов своего патрона, а подготовить ОРТ к грядущим выборам президенту ой как требовалось.

Конечно, будь Янчев чуть поумнее, он тоже мог бы заручиться кремлевской поддержкой. Но нежданно свалившееся богатство отбило у бывшего торговца запчастями последние остатки самосохранения. Он считал, что схватил уже бога за бороду.

В этом смысле очень точно объяснила мне сию странность бывший гендиректор «Балкара» Ольга Вдовиченко:

«У Петра (Янчева. – Авт.) просто поехала крыша. Он потерял всякую осторожность. Если б не его упрямство и самонадеянность, никаких проблем с „Сибнефтью“ не возникло; забрал бы и жил себе припеваючи».

Дабы поставить точку в судьбе этой полузабытой личности, скажу, что сразу после ареста почти все нефтяные контракты «Балкара» были расторгнуты. Просидел Янчев (как, впрочем, и Ильюшенко) в СИЗО два года. В 2001-м злополучное уголовное дело было прекращено, и он вновь вернулся в нефтяной бизнес, но о прежних горизонтах уже не заикался.

Бывший король российской нефти Петр Янчев умер несколько лет назад в безвестности. О его кончине не написала ни одна газета…

Но напрасно было бы думать, что с устранением Янчева война за «Сибнефть» подошла к логическому завершению. Как минимум еще два серьезнейших препятствия оставались у Березовского на пути.

Во-первых, конкуренты: Янчев ведь был далеко не единственный, кто претендовал на этот лакомый кусок казенного пирога.

А во-вторых, против создания «Сибнефти» категорически возражал гендиректор Омского НПЗ Иван Лицкевич, человек в отрасли весьма уважаемый, мнение которого со счетов сбрасывать было никак нельзя.

Лицкевич отстаивал совершенно иную модель приватизации: он считал, что на базе завода надо образовать вертикально интегрированную финансово-промышленную группу, куда войдут «ряд предприятий Сибири, использующие нашу продукцию для изготовления своего конечного продукта» (цитирую по его интервью от февраля 1995-го). Старый нефтяник не понимал главного: развитие отрасли и даром не было теперь никому нужно. Во главе угла стояли отныне деньги и еще раз деньги, а их мог дать только нефтяной экспорт.

Много раз с Лицкевичем пытались договориться полюбовно: предлагали деньги, сулили высокие должности – вплоть до кресла министра топлива и энергетики. Бесполезно: он упорно стоял на своем и даже осмеливался слать в правительство гневные депеши, доказывая правоту своих старорежимных идей.

«Летом 1995-го года у нас с Лицкевичем состоялся откровенный разговор, – вспоминает омский мэр Валерий Рощупкин. – „Знаешь, – сказал он, – меня кругом душат, предлагают перейти в Москву, лишь бы я отказался от завода, но я не хочу“. Лицкевич предложил выкупить НПЗ: треть акций забрал бы трудовой коллектив, треть – мэрия, треть – областная администрация. И я по глупости, еще не зная тогда всего расклада, пошел с этим к губернатору Полежаеву. А тот, само собой, передал все Березовскому с Абрамовичем…»

То, что случилось затем, выглядит не менее сверхъестественно, нежели спешная посадка Янчева с Ильюшенко. При престраннейших обстоятельствах Лицкевич… погибает. По официальной версии, директор Омского нефтезавода утонул, купаясь в Иртыше; якобы у него остановилось сердце.

Трагедия эта произошла 19 августа 1995 года. А 24 августа – и недели не прошло – Ельцин подписывает указ о создании «Сибнефти».

Чертовщина какая-то, честное слово…

Сами омичи, впрочем, ничего потустороннего в истории этой не видят. Большинство осведомленных людей до сих пор считают, что уход Лицкевича на дно был инсценирован. Слишком уж вовремя, точно по заказу подоспел он. Градоначальник Валерий Рощупкин еще в те времена говорил мне:

«Практически никто в Омске не верит, что Лицкевич умер своей смертью. Его быстрая гибель сняла все вопросы и привела к тому, что у нас появилась „Сибнефть“… У меня и сейчас стоит в памяти тот наш разговор; я до сих пор корю себя, что пошел тогда к губернатору. Может, Иван Григорьевич до сих пор был бы жив…»

«Мы все убеждены, что Лицкевича убили, – вторит Рощупкину бывший депутат областного заксобрания, ректор Омского автодорожного института Леонид Горынин. – Незадолго до смерти мы летели с ним в самолете. Он жаловался, что все очень плохо, со всех сторон давят. Меня поразило, что когда я предложил ему рюмку водки, Лицкевич ответил, что не пьет теперь ничего из чужих рук; встал и принес свою бутылку».

К этому следовало бы присовокупить еще одно, принципиальнейшее обстоятельство: по словам бизнесмена Виктора Хроленко, близко дружившего с покойным, когда тело Лицкевича было поднято из воды, на ногах его обнаружились… следы проволоки. При этом был он почему-то в носках.

«Никакого расследования по этому факту, конечно, не проводилось: никому это не было нужно…Вообще, вся эта история с купанием в Иртыше выглядит как издевка. Лицкевич органически не переносил воды. Он даже в бассейн и баню никогда не ходил, а уж, чтоб среди бела дня полезть в реку…»

Сразу после гибели Лицкевича и прихода новой команды оба его сына, работавшие на Омском НПЗ, незамедлительно были уволены. Зато «Сибнефть» платит теперь омским студентам персональные стипендии, учрежденные в честь бывшего директора, а имя его присвоено ДК нефтяников и одной из городских площадей; знай он об этом, перевернулся, должно быть, в гробу…

Последними, кто видел Лицкевича в живых, были его шофер и супруга; по версии следствия, решив проветриться в выходной, директор НПЗ поехал якобы в пригород Омска и ушел куда-то вдоль берега, оставив жену дожидаться в машине. Назад он больше уже не вернулся.

Так вот, до сих пор, хоть прошло уже без малого 12 лет, вдова Лицкевича боится рассказывать, что же на самом деле случилось в тот субботний день. Самой близкой своей подруге она призналась однажды: «Меня предупредили, чтобы я не болтала лишнего».

Галине Лицкевич есть чего опасаться; перед ее глазами стоит, должно быть, наглядный и очень поучительный пример второго опасного свидетеля – директорского шофера. Своего начальника он пережил всего на несколько месяцев и вскоре погиб в автокатастрофе.

Это была отнюдь не последняя смерть, ознаменовавшая рождение «Сибнефти».

После того как в областном заксобрании была образована депутатская комиссия по расследованию приватизации Омского НПЗ, неизвестные злоумышленники расстреляли одного из пятерых ее членов, заместителя гендиректора «Омскшины» Олега Чертова; как полагает инициатор создания этой комиссии Леонид Горынин, «это было устрашающее действие». В результате комиссия свою работу фактически свернула. Убийц не нашли до сих пор.

Почти одновременно в Москве странным образом погиб управделами областной администрации Александр Харламов, везший, по словам все того же неугомонного Горынина, крупную сумму якобы для раздачи взяток в интересах «Сибнефти». Из материалов расследования выходило, что Харламова застрелил его же собственный охранник, после чего, не сходя с места, покончил с собой. Правда, сделал он это весьма причудливым образом – пуля вошла в районе подмышки, пробила все тело насквозь и вышла в области противоположного плеча; попробуйте хотя бы на секунду представить себе подобную траекторию, и вам сразу же станет ясно, что самоубийством тут и не пахнет.

Вслед за этим из жизни ушел и президент областного общества предпринимателей Кожевников, именно он ссудил деньги Харламову на поездку в Москву.

Если Афродита была рождена из морской пены, то «Сибнефть» – из человеческой крови…

Весть о создании «Сибнефти» вызвала в нефтяном мире оторопь напополам с удивлением. Президентский указ стал полной неожиданностью не только для Минтопэнерго, но даже и для правительства.

Целую неделю газеты напропалую гадали, кто же стоит за спиной новой компании. («Естественно будет предположить, что источник поддержки нового проекта находится не в Минтопэнерго и вне пределов его компетенции», – писал, например, в те дни «Коммерсантъ».) Лишь 31 августа покров таинственности начал спадать: имя Березовского как главного инициатора предприятия впервые просочилось в печати; об Абрамовиче – не знал тогда еще никто (благословенные были времена!).

Дело оставалось за малым: выкупить «Сибнефть». Но это было совсем не просто.

Одновременно с Березовским глаз на новую компанию положили и другие богатеи: один из них – Виктор Хроленко, – вообще шел к цели параллельным с ним курсом.

Имя это упоминал я уже не раз – Хроленко возглавлял группу компаний, объединенных вокруг американской структуры со странным названием «Белка Трэйдинг». Фирма эта являлась одним из ведущих трэйдеров Омского НПЗ. Кроме того, Хроленко имел серьезные интересы в медной, алюминиевой и никелевой промышленности, был председателем совета директоров «Кузбассразрезугля», владел модным столичным клубом «Манхэттен Эксперсс». Годовой оборот его компаний достигал двух миллиардов долларов.

А еще – он близко и тесно дружил с кремлевской семьей; именно Хроленко выкупил годом прежде американские права на ельцинские «Записки президента», а в его «Белке» трудился теперь зять президента Леонид Дьяченко.

В беседе со мной Хроленко подтвердил, что наряду с Березовским приложил немало сил для создания «Сибнефти». (Кстати, это первое интервью, которое Хроленко дал кому-либо за всю свою жизнь.) Его активно поддерживал в том гендиректор Омского НПЗ Иван Лицкевич. Они успели создать даже совместное предприятие, взяв в долю и Леонида Дьяченко.

Кроме того, Хроленко установил доверительные отношения и с омским губернатором Полежаевым, московское представительство омской администрации даже разместилось в особняке на Верхней Радищевской улице, принадлежащем Хроленко.

«Я планировал выкупить „Сибнефть“ в одиночку, но в последний момент все сорвалось. Леша (Дьяченко. – Авт.) сказал мне: „Если мы перепишем компанию на тебя, журналисты прознают, подымется скандал: как это – фирма, где работает зять президента, купила „Сибнефть“. Вот пройдут выборы, тогда и получишь свою долю“».

Между прочим, тот факт, что Хроленко был в числе претендентов на «Сибнефть», наглядно подтверждается и записью его телефонного разговора с Березовским, который можно найти в аудиоприложении к нашей книге. Эта беседа, похоже, имела место в середине 1995 года: Борис Абрамович делится с будущим конкурентом своими впечатлениями от проведенной накануне встречи с директорами «Ноябрьскнефтегаза» и Омского НПЗ.

Вот лишь небольшой, но очень красноречивый фрагмент из их диалога.

Хроленко: Чего ты с Городиловым и Лицкевичем без меня зарабатываешь? Спаиваешь их? Сколько они выпили с тобой?

Березовский: Они-то немного.

Хроленко: Так сколько ты им влил?

Березовский: Да нет, мы вчера выпили, я не знаю… Лицкевич пил только вино красное.

Хроленко: Это я знаю, он пари заключил на 10 тысяч долларов, поэтому только красное вино.

Березовский: А Городилов – он вообще не пьет.

Хроленко: Нет, он немножко пьет… Так ты в доме приемов их показал?

Березовский: Конечно.

Хроленко: Ну, довольны?

Березовский: Ну, понимаешь, Лицкевича я видел первый раз…

А Городилова я видел до этого.

Хроленко: Да, я знаю, ты там кое-что отгрузил, это я знаю все объемы.

Березовский: Нет, я ничего не отгрузил… Я к этому не имею никакого отношения на сегодняшний день, но очень хочу иметь.

Хроленко: Боря, так как я тоже в этой штуке, я подписывал эти бумаги, мы там с тобой в одной лодке… Я хотел завтра заехать…

Березовский: Вот очень хорошо, я с тобой тоже хотел поговорить, потому что я знаю, что к Омску ты имеешь отношение.

Хроленко: К Омску. А к тому (Ноябрьску. – Авт.) я наоборот не имел, но тоже хочу немножко иметь.

Березовский: Подъезжай, но там есть один вопрос, он существенный и тяжелый на самом деле.

Хроленко: Я думаю, можно будет пробить.

Березовский: Речь фактически идет об одном человеке. Я же с Виктором Степановичем на эту тему договорился. И с Борисом Николаевичем. На всех уровнях решил вопрос. И, тем не менее, вопрос есть; как всегда… Нет, Вить, у меня никаких комплексов. Я готов разделить на тысячу частей, только чтобы получилось.

Хроленко: Ну, конечно. И я тебе объясню, где там мое, где твое, чтобы не было недопонимания.

Перечитаем стенограмму еще раз.

«Вить, у меня никаких комплексов, – щедро объявляет Березовский. – Я готов разделить на тысячу частей, только чтобы получилось».

Ой ли?

Никогда и ни с кем Березовский не считал нужным делиться: всем арифметическим действиям он предпочитал лишь одно – вычитание.

До тех пор, пока Ельцин не подписал указ по «Сибнефти», Борис Абрамович готов был раздавать любые обещания, сулить золотые горы; «только, чтобы получилось». Но едва вышел он на финишную прямую, как все обеты эти мгновенно были забыты; у победы мог быть только один отец.

Хроленко сошел с дистанции сам, после вмешательства Юмашева и Дьяченко, ставших на сторону Березовского. А вот с другими конкурентами – банкирами Потаниным («Онэксимбанк») и Виноградовым («Инкомбанк») – порядком еще пришлось повозиться.

Сергей Соколов, руководитель личного ЧОПа Березовского «Атолл», свидетельствует:

«Борис очень боялся, что Потанин будет участвовать в аукционе по „Сибнефти“. „Атоллу“ была поставлена соответствующая задача: мы активно разрабатывали самого Потанина, завербовали его секретаршу. Был подготовлен даже специальный план. Если бы Потанин решил-таки участвовать в аукционе, мы должны были перехватить машину с конкурсными документами, устроить ДТП, спровоцировать драку. Нам было даже известно, в каком именно портфеле лежат эти бумаги. То есть вышли бы из салона „братки“, забрали портфель – в счет долга. Пока разборки, туда-сюда, аукцион бы уже прошел».

По счастью, обошлось без разборок: Потанин добровольно отказался от аукциона. Однако владелец «Инкомбанка» Владимир Виноградов оказался куда более настырным.

Его дочерняя компания «Самеко» даже выставилась на аукцион, предложив за пакет акций «Сибнефти» 175 миллионов долларов; почти вдвое больше, чем готов был выложить Березовский. Если бы торги начались, Борис Абрамович пролетал, как фанера над Парижем, и все его титанические усилия разом пошли бы прахом. Но вновь случилось чудо.

Мой покойный друг Пол Хлебников приводит в своей книге интервью с Альфредом Кохом, командовавшим тогда Госкомимуществом и отвечавшим за всю продажу госсобственности. Диалог этот настолько восхитителен, что я позволю себе воспроизвести его почти целиком:

А. Кох: «Аукцион начинается. Вдруг, как у Гоголя в „Ревизоре“, раздается „стук сапог“. Открывается дверь. Заходит человек и кладет на стол комиссии факс: „Я, Иван Иванович Иванов (фамилии не помню), директор завода „Самеко“, отзываю свою заявку“… Я, находясь в твердом уме и здравой памяти, подав однажды заявку на аукцион, не подумаю завтра ее отобрать, тем более что речь идет о ста или двухстах миллионов долларов… Что-то должно случиться в течение нескольких дней, чтобы я наплевал на своего хозяина („Инкомбанк“)…»

П. Хлебников: «Вы думаете, он это сделал против воли „Инкомбанка“?»…

А. Кох: «Абсолютно. На сто процентов… Жизнь дороже, наверное, чем хозяин».

Вот так – ни больше ни меньше.

Впрочем, сам Березовский по обыкновению говорил потом совершенно иное:

«В жесточайшем столкновении с „Инкомбанком“ мы выиграли тендер. И ссылки, что „Инкомбанк“ мог заплатить больше, а мы меньше – чушь. Потому что Виноградов счел, что во время аукциона может поехать на охоту, а я счел нужным не отходить от двери».

Понятно теперь, в чем, оказывается, истинный залог успеха: надо просто «не отходить от двери».

Между прочим, когда на аукционе вскрыли конверт, поданный «Самеко» (сиречь «Инкомбанком») черным по белому значилась там предложенная им сумма: 175 миллионов долларов. Победителем же стала фирма, пообещавшая заплатить лишь на 0,1 % больше стартовой цены: 100 миллионов 100 тысяч долларов. (Это – к вопросу о чуши.)

«Инкомбанк» долго еще потом добивался пересмотра аукциона, подавал даже в суд. Но в ответ Центробанк начал трясти его, как грушу; проверки следовали одна за другой, дело чуть не дошло до отзыва у «Инкома» лицензии, и Виноградов вынужден был бесславно капитулировать…

…Говоря об этом историческом аукционе, я умышленно опустил одно важное весьма обстоятельство. Дело в том, что аукциона никакого и не было. Точнее, не было того, что вкладываем мы в самое это понятие.

Это был не простой аукцион, а залоговый. Смысл сей аферы, рожденной в иезуитских мозгах новых правителей России – либералов и рыночников, – был на удивление прост и циничен.

Банки как бы кредитуют правительство под залог пакетов акций крупнейших государственных предприятий. Но в условленные сроки казна с ними не расплачивается, и предприятия остаются в собственности олигархов, форменным образом за гроши. (В бюджет следующего, 1996 года на выкуп предприятий обратно не было заложено ни рубля; то есть все спланировано было изначально.)

Цимес этих комбинаций заключался в том, что банки оперировали не своими, а государственными же деньгами; всякий раз накануне аукционов Минфин ссуживал им бюджетные миллионы, каковые потом и возвращались в казну в обмен на пакеты акций; этакий лохотрон, только с очень большими нулями.

Арифметика, в общем, нехитрая: если в 1995 году Минфин разместил в ряде банков («Инкомбанк», «Онэксимбанк», «Империал», «СБС», «Менатеп», «МФК») свыше $ 600 миллионов «свободных валютных средств», а назад, в бюджет, вернулось $ 650 миллионов, но уже под залог 11 крупнейших предприятий (преимущественно – нефтяных), то где же, спрашивается, логика? Даже еврей, торговавший вареными яйцами по цене сырых, действовал себе не в убыток; он хотя бы имел навар.

По такой чисто воровской схеме Ходорковский купил 45 % «Юкоса» примерно в 120 раз дешевле реальной цены (за $ 45 миллионов), а Потанин – контрольные пакеты «Норильского никеля» и «Сиданко». При годовом обороте в $ 1,5 миллиарда, никелевый гигант встал ему в какие-то $ 170 миллионов; за «Сиданко» – выложил он и того меньше: $ 130 миллионов; уже через пару лет эта нефтяная компания будет оцениваться в.

$ 5 миллиардов.

Общий ущерб, нанесенный государству этими треклятыми залоговыми аукционами, составил десятки (!) миллиардов долларов. (Для сравнения: если за пакеты шести компаний всего было заплачено $ 243 миллиона, то уже через полтора года их рыночная стоимость составила примерно… $ 40 миллиардов.)

И ладно бы создатели этих схем конфузливо прятались бы потом от своих подданных, стыдливо опуская глаза. Так нет же! Они чуть ли еще не гордились своей изобретательностью: эка мы вас…

Один из идеологов залоговых аукционов, вице-премьер и председатель Госкомимущества Альфред Рейнгольдович Кох в интервью американским журналистам так излагал свою концепцию развития России:

«В мировом хозяйстве для нее нет места, не нужен ее алюминий, ее нефть. Россия только мешает, она цены обваливает со своим демпингом. Поэтому я думаю, что участь печальна, безусловно… Россия никому не нужна… Какие гигантские ресурсы имеет Россия? Этот миф я хочу развенчать наконец. Нефть? Существенно теплее и дешевле ее добывать в Персидском заливе. Никель в Канаде добывают, алюминий – в Америке, уголь – в Австралии, лес – в Бразилии. Я не понимаю, чего такого особого в России? Многострадальный народ страдает по собственной вине. Их никто не оккупировал, их никто не покорял, их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами сажали в тюрьму и сами себя расстреливали. Поэтому этот народ по заслугам пожимает то, что он плодил».

Наверное, даже родственники Альфреда Рейнгольдовича – всякие там гауляйторы, оберштурмбанфюреры и рейхсминистры – не демонстрировали своей русофобии столь откровенно…

Продажа контрольного пакета «Сибнефти» стала последним залоговым аукционом в новейшей истории. Березовский успел впрыгнуть в вагон уже уходящего поезда. Торги провели в самый канун Нового, 1996 года: аккурат 28 декабря.

Победившая фирма – «Нефтяная финансовая компания» – была элементарной прокладкой с уставным капиталом в 250 миллионов рублей (примерно 30 тысяч долларов). Березовский с Абрамовичем учредили ее напополам лишь тремя неделями раньше. Искомую сумму – 100,1 миллиона долларов – внес в казну банк «СБС-Агро»; как раз перед этим правительство очень удачно разместило в нем $ 137 бюджетных миллионов.

Забегая вперед, скажу, что в течение следующего, 1996 года оставшиеся пакеты акций «Сибнефти» благополучно перейдут в те же самые цепкие хваткие руки, и на всех грядущих аукционах структуры Березовского – Абрамовича неизменно будут одерживать победу.

В общей сложности эта сладкая парочка выложила за 92 % «Сибнефти» примерно 240 миллионов долларов. Если выложила, конечно, вообще.

Тогдашний генпрокурор Юрий Скуратов замечает:

«У прокуратуры были подозрения, что и эта сумма реально не была заплачена. Деньги были изысканы Минфином, переведены из одной графы в другую, зачтены в счет будущих доходов – такие пассажи у нас научились делать мастерски».

На самом деле комбинации Березовского – Абрамовича этим не ограничивались. Сразу после их появления все остатки на счетах Омского НПЗ в «Нефтехимбанке» – порядка 30 миллионов долларов – были переведены в Украину якобы для покупки нефтяных цистерн. Георгий Жук, президент «Нефтехимбанка», помнит это отчетливо. Однако никакие цистерны на завод так и не пришли. Сделав круг, миллионы попросту вернулись обратно в Омск. Таким образом, новые владельцы отчасти купили НПЗ за его же собственные деньги.

Десять лет спустя Абрамович продаст «Сибнефть» государству обратно уже за 13 миллиардов: в 54 раза дороже…

И напоследок – еще несколько штрихов к портрету.

Большинство людей, поспособствовавших рождению «Сибнефти», не остались в накладе. Гендиректор «Ноябрьскнефтегаза» Виктор Городилов стал первым президентом компании. Ныне этот уважаемый человек пребывает на заслуженной пенсии (хотя при таких капиталах на кой черт она ему нужна, эта пенсия) и время от времени наслаждается разглядыванием уличных указателей в своем родном городе Ноябрьске – одна из улиц, а также нефтяной колледж еще при жизни названы здесь его именем.

Его сын Андрей несколько лет возглавлял московский филиал «Сибнефти», потом был первым вице-президентом, отвечающим за финансы, одно время исполнял даже обязанности президента. С 2001 года Городилов-младший целиком посвятил себя служению отечеству – сегодня он трудится на посту первого вице-губернатора Чукотки.

Другой сынок – наследник омского губернатора Полежаева по кличке Папин-Сибиряк – за труды также был принят на работу в «Сибнефть» и, как писали местные газеты, даже получил в собственность 15,5 % Омского НПЗ. Свое влияние и капиталы Алексей Полежаев существенно приумножил, выгодно женясь на дочери первого вице-президента «Роснефти» Виктора Отта.

Племянник губернатора Полежаева Константин Потапов стал в «Сибнефти» вице-президентом.

О том, как были отблагодарены иные участники этих событий – сам губернатор Полежаев, председатель Госкомимущества Кох, президентский литраб Юмашев и другие официальные лица – история, понятно, умалчивает…

Судя по тому, что Роман Аркадьевич процветает до сей поры, надо думать, все они остались вполне довольны. Недаром осведомленные люди поговаривают, что число истинных владельцев «Сибнефти» – тех, кто регулярно получал здесь свою долю, – значительно превосходило официальные данные регистрационной палаты; имена этих дольщиков хорошо известны всей стране.