Берлинский блюз

10. Кудамм

Когда несколько недель спустя господин Леман добрался до Виттенбергплац, где, по его представлениям, начиналась Кудамм, хотя она там и называлась еще Тауенциенштрассе, он был в дурном расположении духа. Господин Леман направлялся к своим родителям, которые ожидали его в отеле на Кудамм. У него было легкое похмелье, он не выспался, но это было не страшно, это обычные проблемы, страшнее было то, что он ушел от спящей Катрин, об этом он очень жалел, он виделся с ней не так часто, как ему того хотелось бы, и еще реже ему дозволялось у нее переночевать, поэтому он был бы не против провести с ней и утро. «Жалко, – ответила она, когда он сообщил, что должен рано утром идти встречаться с родителями на Кудамм, – а то мы могли бы утром что-нибудь придумать», – но сказала она это без искреннего сожаления, что сильно огорчило господина Лемана, который об этом действительно очень сожалел. По дороге между станциями «Гёрлитцер-Банхоф» и «Виттенбергплац» он собирался спокойно подумать о том, что же ему, ради всего святого, еще нужно было предпринять, чтобы они с Катрин стали наконец настоящей парой, а не просто любовниками без особых обязательств, кем они в общем-то являлись уже несколько недель; для господина Лемана это было едва ли не хуже, чем если бы между ними вообще ничего не было, – кто же захочет голодать рядом с полным холодильником, думал он по дороге между станциями «Гёрлитцер-Банхоф» и «Виттенбергплац». Но этот образ он сразу отбросил, это неромантично, подумал он, нельзя это так интерпретировать, а затем ему пришлось сконцентрироваться совсем на другом.

Потому что и в остальном все пошло вкривь и вкось. Например, он не успел купить билет на метро, так как поезд подошел как раз в тот момент, когда он вошел на станцию, в результате господин Леман был вынужден ехать зайцем, а он этого страшно не любил, потому что ему не везло в таких делах, ему уже пришлось однажды заплатить штраф за безбилетный проезд. Но он все равно не мог не сесть на этот подошедший поезд, поскольку ему никак нельзя было опаздывать, не из-за того, что родители обиделись бы, а они, конечно, обиделись бы, а просто потому, что он никогда не опаздывал. Он терпеть не мог опаздывать, это было еще хуже, чем ездить зайцем, и гораздо хуже, чем когда опаздывали другие, на это он как раз не обращал внимания, главное, чтобы он сам пришел вовремя, как всегда. Поэтому он не мог не сесть на подошедший поезд, хотя было еще довольно рано, вернее даже, слишком рано, ведь он пришел на станцию около десяти, а с родителями договорился на одиннадцать, у него было еще полно времени, чтобы добраться до Кудамм на метро, даже по этой убогой первой линии, которую он всегда считал невыносимо медленной и заполненной исключительно психопатами и шизоидами, которые сегодня, как раз по дороге на Кудамм и тем более с учетом похмелья, особенно действовали ему на нервы. Вдобавок он ужасно нервничал из-за того, что у него не было билета; однажды он поклялся, что больше никогда, никогда не допустит, чтобы его унижали контролеры, неприятные мужики в дурацкой униформе, время от времени они перекрывали все выходы со станции или протискивались через набитые битком, еле-еле ползущие вагоны, чтобы проверить билеты; он откупился бы от этого ужасного общественного транспорта и пользовался бы такси, если бы не чурался еще сильнее таксистов, которые читают «BZ»,[17] бесконечно болтают и ужасно ориентируются на местности.

Добравшись наконец до Виттенбергплац, то есть, по его представлениям, уже до Кудамм, он постарался поскорее выбраться из подземной толчеи на свет божий, пусть даже это был всего лишь свет Виттенбергплац, где возле «KDW»[18] начинался весь этот кошмар: вдали грозно возвышались нелепый «Европа-Центр» и еще более ужасная Гедехтнискирхе, потом обувные магазины под названиями «Ляйзер», «Штиллер» или вроде того, здесь начиналась эта улица-катастрофа, по которой можно было проехать на автобусе по специальному билету всего за одну марку, что он и собрался сделать, чтобы проделать остаток пути легально. Он перешел улицу и встал на остановке, там было довольно тесно, все было заполнено людьми той особой категории, которых по субботам что-то влечет на Кудамм, за что господин Леман просто решительно отказывался их понимать.

Сразу же подошел автобус, в нем было довольно много народу, и господина Лемана уже страшила перспектива поездки в переполненном автобусе, но до этого дело так и не дошло, потому что, как раз когда он собирался войти, водитель устало, но величаво взмахнул рукой и закрыл дверь. Господин Леман посмотрел на ближайшие уличные часы и установил, что было двадцать минут одиннадцатого. Время еще есть, подумал он и решил подождать следующего автобуса. Ему был нужен угол Кудамм и Шлютерштрассе, не так уж далеко, подумал он, в случае чего можно дойти пешком, и эта мысль очень его успокоила. К счастью, он точно знал, куда идти, потому что точно определил месторасположение отеля с помощью «Желтых страниц» и карты города, кроме того, он на всякий случай позвонил в отель, мало ли что, подумал он тогда, Кудамм настолько же длинная, насколько глупая. Тут подошел следующий автобус, ему даже удалось войти в него, но водитель отказался продавать ему билет.

– Готовьте мелочь, – сказал водитель. – Я не обязан давать сдачу с двадцати марок.

– Это хорошие деньги, – сказал господин Леман. – Это двадцать марок Германского Федерального банка.

– Я не обязан давать вам сдачу.

– Где это написано?

– В Правилах перевозки пассажиров. Так что давайте мелочь или выходите.

– В Правилах перевозки пассажиров говорится также, что если у вас нет сдачи, то вы должны выписать мне квитанцию на остальную сумму, которую я смогу получить в транспортном управлении, – сказал господин Леман, который однажды на станции метро «Мёккернбрюке» во время острого приступа скуки изучил Правила перевозки пассажиров города Берлина.

– На это у меня нет времени, – сказал водитель. – Давайте мелочь или выходите.

– Вы же нарушаете свои собственные правила, – сказал господин Леман.

Водитель заглушил двигатель и сложил руки на груди:

– У меня много времени. Если вы сейчас же не выйдете, я вызову полицию.

– Вы же только что говорили, что у вас нет времени. Как же так?

– Выходите, или я вызову полицию!

Начали поступать первые жалобы из глубины автобуса: «Да выкинь ты этого придурка» и «Мы не можем ждать целый день».

Все бесполезно, подумал господин Леман. Против глупости не попрешь. Кроме того, он вовремя вспомнил, что у него уже были неприятности с общественным транспортом, так что вряд ли было разумно упорствовать в данном вопросе, в котором он де-юре был просто безупречен.

– Сказать вам, кто вы такой? – крикнул он водителю, выйдя из автобуса.

– Нет, – ответил тот, закрыл дверь и уехал.

– Ты полный мудак! – успел крикнуть господин Леман в шипящую дверь, но толку от этого было мало.

Этого и следовало ожидать. Господин Леман еще не добрался до самой Кудамм, он был всего лишь на Виттенбергплац, а кошмар уже начался. Он подумал было, не разменять ли где-нибудь деньги или, может быть, поехать на метро до Уландштрассе, но сразу выбросил эти мысли из головы. Он решил, что с общественным транспортом сегодня связываться просто опасно. Было двадцать пять минут одиннадцатого. Если я сейчас резво пойду пешком, подумал он, то еще могу успеть. Хорошо, что я так рано вышел из дому, подумал господин Леман и отправился в путь. Вообще-то, направляясь на встречу с родителями, он надеялся, что сможет по дороге расслабиться. Раз уж он все равно подъедет к отелю слишком рано, он рассчитывал где-нибудь поблизости выпить кофе, а уж потом вальяжно и спокойно ровно в одиннадцать объявиться в ресторане отеля, где его уже с нетерпением будут ожидать родители, – заранее приходить он тоже не любил, он всегда точно знал, когда следует сбавить темп.

Но он также знал, когда следует прибавить газу, и вот сейчас он несся по улице Тауенциен. Это было нелегко, в принципе здесь было невозможно передвигаться быстрее сограждан, которые, как показалось господину Леману, все собрались здесь, чтобы действовать ему на нервы, мешаясь под ногами. Он вспотел, он бормотал проклятия, лавируя между прохожими, увертываясь от ползающих повсюду групп туристов, которые, галдя, глазели по сторонам и так и норовили стройной шеренгой перекрыть весь тротуар; он протискивался между пенсионерками в шубах и сталкивался с необъятными стаями подростков, которые внезапно останавливались или меняли направление как раз в тот момент, когда он пытался их обогнать. Подростков было много, и господин Леман заметил, несмотря на спешку, что на всех на них были какие-то спортивные костюмы с надписью на спине «Берлин-1989. Германский гимнастический фестиваль», и данное обстоятельство его не очень-то приободрило. Если они занимаются гимнастикой так же, как ходят, подумал он злобно, тогда спокойной ночи, Германский гимнастический фестиваль, тогда плачевна участь германской гимнастики, подумал он, они же все попадают со своих брусьев, разве такие лунатики смогут перепрыгнуть через козла, они же все сидят на таблетках, на допинге, а толку-то, ползают еле-еле, подумал господин Леман. Когда он добрался до Брайтшайдплац, где бурлил уже настоящий рой «из туристов и нацистских вдов», как пробормотал себе под нос господин Леман, плюс наркоманы, у которых там был самый разгар сезона, его нервы были уже на пределе.

Так дело не пойдет, решил господин Леман, хватит. Надо сесть на автобус, подумал он, а не то недолго и убийцей стать. Он нашел киоск, купил сигарет и выкурил одну. Так у него появились мелкие деньги, к тому же, куря сигарету, что у него получалось уже гораздо непринужденнее, чем месяц назад, когда он у Катрин начал курить, он мог спокойно подумать о Катрин и о том, как с ней было хорошо, несмотря ни на что, или могло бы быть хорошо когда-нибудь. Уходя, он поцеловал ее, и она во сне довольно хрюкнула. И это воспоминание придало ему сил. Сейчас не помешала бы чашка кофе, подумал он, но нигде поблизости не предвиделось реальной возможности быстро выпить кофе. Когда он раздавил ботинком окурок, было уже без двадцати пяти одиннадцать, и он подошел к автобусной остановке. На этот раз посадка прошла гладко и ему выдали билет.

– Билет действителен только до площади Аденауэра, – не преминул крикнуть ему вслед водитель-зануда.

– Хорошо, хорошо! – раздраженно ответил господин Леман, но не поддался на провокацию, хотя он с удовольствием добавил бы, что это обман потребителей, ибо Кудамм продолжается и за площадью Аденауэра, и с какой стати тогда эта фигня называется «Кудамм-билет», или как ее там, – он мог бы сказать это, но в тот момент ему было уже на все наплевать.

Внизу автобус был битком набит, и господин Леман поднялся на второй этаж, где ему пришлось пройти, согнувшись, между сиденьями в поисках свободного места, которого, впрочем, не оказалось, к тому же ему сразу поплохело из-за качки, потому что автобус уже поехал. Господин Леман знал, что стоять на втором этаже запрещено, и поэтому прошел к задней лестнице, ведущей вниз, но на ней уже стояли люди. Господину Леману пришлось в скрюченной позе ждать, пока автобус не остановился у Йоахимсталерштрассе, тогда он смог наконец спуститься вниз и был при этом вынесен выходящей толпой наружу. Он подождал, пока все выйдут, и снова сел в автобус.

– Эй, вы, там, вход через переднюю дверь, – раздался голос из динамика.

Господин Леман не верил своим ушам.

– Значит, будем стоять, – раздалось из динамика, – посадка через переднюю дверь.

Господин Леман, которому уже все было безразлично, вышел, прошел к передней двери и снова вошел. Когда он показал при входе водителю свой «Кудамм-билет», тот отрицательно помотал головой.

– Это билет на одну поездку, – сказал он.

– Да я только что купил его у вас.

– Ничего не знаю.

– Я вышел, только чтобы выпустить людей. Я уже был в автобусе, то есть этот билет я только что у вас же и купил.

– Это каждый может сказать. Одна марка. Все, с меня хватит, злобно подумал господин Леман. Надо сменить струны, подумал он, надо кончать со всем этим, а не то я свихнусь, все, tabula rasa, шутки в сторону. Он улыбнулся водителю и положил билет на кассу:

– Вот вам, добрый человек.

– Это что еще?

– Знаете, – любезно ответил господин Леман, – мне ваш чудесный билет больше без надобности. Не могли бы вы его сами утилизировать? Ведь так можно заработать еще одну марку, верно?

– Одну марку, – кивнул водитель.

– Вот вам две, добрый человек, – сказал господин Леман и положил на старый билет монету в две марки. – Возьмите это и ни в чем себе не отказывайте. О нет, что вы, – поднял он руку, – ваши изделия мне больше не нужны, огромное вам спасибо за ваш труд.

И с этими словами господин Леман вышел из автобуса. Затем он обернулся и помахал водителю рукой.

– Эти две марки вы честно заслужили, – крикнул он сердечно. – Вы просто великий стратег. А теперь езжайте, вы же не можете ждать целый день.

Водитель смотрел на деньги, на господина Лемана и пытался подобрать слова. Это понравилось господину Леману. Он махнул рукой, будто отгонял автобус.

– Кыш, кыш! – крикнул он и прибавил, вспомнив службу в бундесвере: – Ноги в руки – и вперед! – Потом отвернулся от автобуса и от водителя и в хорошем настроении пошел дальше пешком.

Еще не все было потеряно, но время уже поджимало. Часы напротив показывали без двадцати одиннадцать. Господин Леман перешел Йоахимсталерштрассе, изо всех сил стараясь не испортить себе настроение видом кафе «Кранцлер», которое в его глазах было воплощением всего, что делало Кудамм такой невыносимой, и бодро зашагал по краю тротуара, где лежали собачьи какашки и поэтому было мало пешеходов, мимо отелей, автомагазинов, сосисочных, кафе для нацистских вдов, сувенирных лотков, комиссионных лавок и наперсточников, вперед к своей цели. Победа над водителем автобуса привела его в состояние эйфории, и, кроме того, он надеялся, несмотря ни на что, вовремя или даже с запасом в несколько минут подойти к отелю, где его ждали родители. Не такой уж плохой день, подумал он радостно и воспользовался оставшимся временем, чтобы снова в позитивном ключе подумать о Катрин и попытаться вспомнить, как она выглядит без одежды. И тут он увидел собаку. Это случилось между Кнезебекштрассе и Бляйбтройштрассе, дверь одного из ювелирных магазинов открылась – и собака с визгом выкатилась на тротуар. Было похоже на то, что кто-то ее пнул, господин Леман этого не видел, задняя часть зверюги забавно перекувырнулась, когда она приземлилась в гуще нацистских вдов, развлекавшихся перед витриной. Едва очухавшись, собака сразу посмотрела в глаза господину Леману. Почему именно я, подумал господин Леман и остановился, за что? Собака, а это совершенно определенно была именно та самая собака с Лаузицерплац, двинула свое жирное тело по направлению к господину Леману. Господин Леман уже приготовился звать на помощь, может быть, поблизости есть полицейские, подумал он, они же постоянно кружат здесь из-за всех этих наперсточников, но собака, подойдя к нему, села и уставилась на него.

– Только не начинай, – сказал господин Леман, – только не начинай опять.

Но собака не рычала. Она мирно смотрела на господина Лемана, склонив голову набок, что любой другой собаке придало бы милый и доверчивый вид.

– Ну что, неважные тут места? – спросил господин Леман.

Собака наклонила голову в другую сторону и что-то пропищала.

– Да уж, – сказал господин Леман, – но мне в общем-то пора. Тороплюсь я.

Господин Леман начал медленно удаляться, и собака никак не отреагировала. Пройдя несколько метров, господин Леман обернулся. Собака сидела на прежнем месте и глядела ему вслед.

– Извини, – крикнул господин Леман. – Дела. – Он взглянул на ближайшие уличные часы, было уже без восьми одиннадцать, но он был уверен, что еще может успеть.