Берлинский блюз

15. Столица

Дверь захлопнулась, грохнул замок, и господин Леман остался один. Он понимал, что дела его на данный момент обстояли не слишком хорошо, да чего уж там, скорее плохо. Я вляпался в дерьмо, подумал господин Леман, вляпался по самые уши, подумал он. Ему хотелось курить, но он не знал, можно ли здесь курить, было не похоже на то, нигде в комнате – если можно было назвать комнатой это тесное пустое помещение, в котором не было ничего, кроме стола, двух стульев и неоновой лампы, – не было видно пепельницы. А господину Леману почему-то казалось, что лучше тут никого не нервировать лишний раз. Окон не было, а на двери с внутренней стороны не было ручки.

Вот такие дела, подумал господин Леман и попытался вспомнить, как же все так получилось. Сначала все шло нормально, они просмотрели его берлинский паспорт, одобрили его многократную визу и обменяли деньги. Катрин, слава богу, переходила границу в другом месте, у нее ведь был только западногерманский паспорт, это избавило ее от необходимости оформлять многократную визу, но, с другой стороны, ей нужно было, кажется, платить за визу, господин Леман не был в этом уверен, но сейчас это все примерно до лампочки, подумал он. Вероятно, она стоит сейчас где-то в Восточном Берлине и ждет его, пока он сидит тут в каком-то подземелье без окон на станции «Фридрихштрассе»[23] и ожидает решения своей судьбы. Будем надеяться, подумал он, что она там наверху не начнет выяснять, куда я пропал, если она вообще наверху, а я внизу, может быть, это я скорее наверху, а она внизу, подумал он, ему, правда, казалось, будто он сидит в каком-то подвале, но откуда мне знать, подумал он, – из-за многочисленных спусков и подъемов на вокзале он совершенно потерял ориентацию.

Итак, он уже почти пересек границу, когда к нему вдруг подошел человек в форме и спросил, нет ли у него предметов, подлежащих декларированию. Господин Леман ответил: «Нет, насколько я знаю», и таможенник, приветливый толстяк, сказал: «Пройдемте со мной на минутку», а затем попросил господина Лемана вывернуть карманы и выложить все на стол. Сами по себе эти пятьсот марок не были бы проблемой, терзался господин Леман, деньги сами по себе ничего не доказывают. Весь ужас заключался в том, что эти пятьсот марок все еще лежали в том самом конверте, который ему вручили родители, на котором бабушка своим старинным почерком, с вензелями, написала и имя, и адрес восточной родственницы и еще приписала «Восточный Берлин» и подчеркнула, а это считалось явным моветоном в униформированных кругах, в которые угодил господин Леман.

За мою дурость, подумал господин Леман, им следует отправить меня на двадцать лет на лесоповал, дурость, подумал господин Леман, нужно наказывать, а я дурак, дурак, дурак. Таможенник никак особо не отреагировал, то есть не расхохотался ему в лицо или еще что-нибудь в этом роде, он просто сказал: «Ага, a это у нас что?» – и ушел, потом вернулся, отвел господина Лемана в это помещение, усадил на этот стул и закрыл дверь снаружи. И вот он сидел тут. Не стоит, подумал господин Леман, пытаясь разработать стратегию, ломать здесь комедию, надо сразу сказать всю правду, подумал он, это обезоруживает, в любом случае это проще всего, все остальное было бы еще глупее, подумал господин Леман. Он не очень беспокоился, что его сейчас могут заковать в кандалы и отправить в Сибирь, это мало вероятно, подумал он, но ему было страшно неприятно находиться в том положении, в которое он попал. Я завишу от их доброй воли, подумал он, нужно прикинуться дурачком, хотя мне и прикидываться особо не надо, подумал господин Леман.

Дверь снова отворилась, и вошел другой таможенник. Он принес огромную печатную машинку и поставил ее на стол. «Вы пока сидите», – сказал он, снова вышел и вернулся с листом бумаги, конвертом с деньгами, а также документами господина Лемана, которые чрезвычайно аккуратно разложил в ряд на столе, прежде чем сесть, и только потом он посмотрел на господина Лемана.

– Ну, начнем, – сказал он.

– Да.

– Что это за деньги?

– Это мне бабушка дала. Я должен передать их одной родственнице, которая живет в Восточном… э-э… – господин Леман в последний момент сумел остаться в рамках политики разрядки, – в столице ГДР.

– И ее зовут госпожа… – казалось, таможенник только сейчас обратил внимание на конверт, – тут же ничего не разобрать, кто это написал?

– Моя бабушка.

– Кажется, тут написано Хельга Бергнер… она гражданка ГДР?

– Наверное, да.

– Что значит – наверное?

– Ну, она ведь живет у вас, в ГДР, наверняка она гражданка ГДР.

– Попрошу без юмора. И в каких родственных отношениях вы состоите с этой женщиной?

– Кажется, она двоюродная сестра моей матери.

– Вам так кажется?

– Да.

– Что это значит – вам кажется?

– Вообще-то я это точно знаю.

– А как имя и фамилия вашей бабушки?

– Маргарета Бик.

– А ваша фамилия Леман?

– Да.

– И как это все вместе вяжется?

– Ну, моя мама – урожденная Бик, а бабушка – урожденная Шмидт, а ее сестра, наверное, вышла замуж за какого-то Бергнера, я так предполагаю.

– Вы предполагаете?

– Другого объяснения нет. Разве что двоюродная сестра моей матери – дочь кого-то из братьев моей бабушки, тогда она была бы урожденная Шмидт, и тогда ей пришлось бы выйти замуж, чтобы стать Бергнер. Иначе мы не были бы родственниками.

– Вы что, издеваетесь надо мной?

– Нет, что вы, ни в коем случае.

– Вы что, думаете, мы тут собрались шутки шутить?

– Да нет же.

– Вы что, думаете, мне тут заняться нечем? Думаете, у нас тут обеденный перерыв и мы решили немного поболтать? Вы что, думаете… – таможенник повысил голос и покраснел, он еще молод, подумал господин Леман, ему надо следить за давлением, – что вы можете НАРУШАТЬ ТАМОЖЕННЫЙ И ВАЛЮТНЫЙ РЕГЛАМЕНТ ГДР, А ПОТОМ ЕЩЕ И ВАЛЯТЬ ЗДЕСЬ ДУРАКА?

– Но вы же сами меня спросили, – сказал господин Леман и решил сбавить ход и не изображать из себя идиота так явно. Они тут все нервные, подумал он, их выбили из колеи эти последние события.

– Вы намеренно положили этот конверт во внутренний карман пальто, чтобы мы не нашли его при обыске?

– Да нет, – вяло защищался господин Леман. – Это не так. Спросите хоть вашего коллегу. Я сразу выложил все на стол. Я и не знал, что с деньгами возникнут какие-то проблемы.

– Почему вы не заявили о деньгах, когда наш сотрудник спросил вас, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию?

– Я же не знал, что их нужно декларировать. Откуда я знаю, какие у вас тут таможенные правила.

– Если вы не знакомы с таможенным регламентом, почему же вы пытались провезти деньги в ГДР контрабандой?

– Да я вовсе не пытался провезти деньги контрабандой. Когда меня спросили, нет ли у меня предметов, подлежащих декларированию, я всего лишь ответил: «Нет, насколько я знаю». Вот что я сказал. И больше ничего. Я и правда не знал. Откуда мне было знать, что деньги нужно декларировать. Послушайте, в самом деле… – господин Леман наклонился вперед, чтобы создать более доверительную атмосферу, – как вы думаете, если я собирался прятать деньги, которые мне совсем не нужно прятать, разве я стал бы класть их в конверт, на котором моя бабушка крупными буквами написала имя адресата, адрес и все остальное?

– Не говорите глупостей, – строго ответил его визави. – Предоставьте нам интерпретацию фактов. Вы, кажется, до сих пор не поняли, в какое положение вы себя поставили.

– Но я же ничего не сделал.

– Посидите пока здесь, я скоро вернусь.

– Здесь можно курить?

– Нет.

Примерно через пять минут чиновник вернулся и сразу же начал говорить, будто никуда и не уходил:

– Почему вы, когда вас спросили, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию, не спросили сотрудника относительно правил, и тем самым оставили вопрос открытым, и обратились за информацией только после того, как ответили отрицательно?

– Простите, – господин Леман совсем запутался, – вы не могли бы повторить вопрос?

– Почему вы, когда вас спросили, нет ли у вас предметов, подлежащих декларированию, не спросили сотрудника относительно правил, и тем самым оставили вопрос открытым, и обратились за информацией только после того, как ответили отрицательно?

Этот человек начал нравиться господину Леману. В нем что-то есть, подумал он.

– Я вовсе не отвечал отрицательно, – сказал он, – я сказал: «Насколько я знаю, нет». Это можно понимать как непрямой вопрос, по крайней мере как указание на то, что я не знаком с правилами, так что и речи быть не может об умышленном обмане и тому подобном, да я ничего и не скрывал…

– Нет! – перебил его чиновник.

– Что – нет?

– Нет, насколько я знаю, – вот что вы сказали. Вы сказали: «Нет, насколько я знаю». А отнюдь не «Насколько я знаю, нет». Вы сказали: «Нет, насколько я знаю».

– Ну ведь так говорят, обычно «нет» говорят в начале предложения, а потом уже «насколько я знаю», но это нельзя понимать как абсолютное отрицание, разве что намеренно.

– Что значит намеренно? Вы что, обвиняете власти Германской Демократической Республики в злонамеренности?

– Да нет же.

– Тогда о какой намеренности вы говорите?

– Я имел в виду жизнь вообще.

– Господин Леман!

– Да?

– Что за чушь вы несете?

– Вы же понимаете, в непривычной обстановке можно и растеряться, я тут не каждый день бываю, кто ж тут не начнет чушь нести?

– В вашем положении никому не следовало бы нести чушь, это не соответствует серьезности момента.

– Можно и так сказать.

– Вы прибыли один?

– Да, разумеется.

– Разумеется? А с вами не было друзей или подруги?

– Нет.

– Значит, никаких сообщников?

– Ну, знаете, это неправильный вывод из ваших вопросов и моих ответов. Даже если бы я был не один, а с друзьями или с подругой, если бы я ехал с ними в столицу ГДР, это вовсе не означало бы, что они сообщники. Наоборот, это было бы совершенно исключено. Потому что я нарушил ваши законы не сознательно, а по неведению, я хочу это подчеркнуть, это очень важно для меня, а раз уж я сам не нарушал умышленно никаких законов, то, значит, у меня просто не может быть никаких сообщников, это была бы бессмыслица.

– Значит, никаких спутников?

– Насколько я знаю, нет.

– Вы снова за свое?

– За что?

Чиновник вздохнул.

– Ну что ж, – сказал он, – давайте-ка лучше составим протокол.

Он пододвинул к себе пишущую машинку и вставил в нее лист бумаги. Затем он начал медленно печатать. Двумя пальцами, как заметил господин Леман. Иногда клавиши заедали, и ему приходилось ковыряться в недрах аппарата. Но это ему, судя по всему, не доставляло особых неудобств. Он уже привык, подумал господин Леман, это надолго.

– Так. Протокол допроса Франка Лемана, гражданина самостоятельного политического образования Западный Берлин, – зачитал чиновник. – Дата?

– Пятого одиннадцатого, – подсказал господин Леман.

– Точно. Имя, фамилия?

– Вы же только что сами сказали.

– Франк Леман, – невозмутимо сказал чиновник и продолжил печатать.

Потом начался собственно протокол. Чиновник и господин Леман бились за каждое предложение. Окончательный текст, выданный господину Леману на подпись, был весьма короток и сводился в основном к тому, что господин Леман признавал, что нарушил Таможенные правила и Валютный регламент Германской Демократической Республики, но особенно настаивал на том, что сделал это неумышленно.

– Незнание законов не освобождает от ответственности, – не преминул заметить чиновник, после того как господин Леман поставил свою подпись.

– Это понятно.

– Подождите здесь, – сказал чиновник и ушел.

Через полчаса, по оценке господина Лемана, он вернулся, но был уже не один. С ним пришел таможенник постарше и с более увесистыми погонами и принес с собой ледяное дыхание закона.

– Встаньте, – сказал он.

Господин Леман встал. Новопришедший таможенник держал в руке лист бумаги, с которого он начал зачитывать:

– В отношении Франка Лемана, гражданина самостоятельного политического образования Западный Берлин, родившегося девятого ноября тысяча девятьсот пятьдесят девятого года в Бремене, ФРГ, принимается следующее решение: за нарушение Таможенного и Валютного регламента Германской Демократической Республики, в особенности параграфов…

Он отчеканил ряд параграфов, а затем зачитал решение, смысл которого частично ускользнул от господина Лемана, уж очень своеобразно все было сформулировано.

– Вам все понятно? – спросил таможенник, закончив.

Другой, тот, который допрашивал господина Лемана, неподвижно стоял рядом и смотрел на стену мимо господина Лемана.

– Кажется, – сказал господин Леман, – пропали мои пятьсот марок.

– Деньги, которые вы пытались нелегально ввезти в столицу ГДР, изымаются, – подтвердил таможенник. – И столица ГДР сегодня обойдется без вашего визита.

– Понятно.

– Вот вам копия. Вы имеете право опротестовать данное решение в соответствующем суде ГДР, здесь все написано. Мой коллега проводит вас к поездам метро, идущим в Западный Берлин. Ваши марки ГДР будут обменяны снова. Многократная виза у вас изымается. При необходимости вам придется ходатайствовать снова.

– Посмотрим, – сказал господин Леман, который в данный момент не ощущал в этом особой необходимости.

– Вы можете идти.

– Пойдемте, – сказал второй таможенник и открыл перед ним дверь.

Господин Леман прошел с ним тем же путем, который он уже проделал, по его ощущениям, несколько часов назад, и все немного напоминало кино задом наперед. Ему пришлось поменять восточные марки на западные, хотя с учетом потерянных только что пятисот марок на них можно было и наплевать, и таможенник провел его против предписанного направления через пункты паспортного контроля. В какой-то момент он остановился, господин Леман тоже.

– Идите вперед, – сказал таможенник и показал рукой, – вон та лестница вниз ведет к поездам в Западный Берлин.

– Ясно, – ответил господин Леман. – Ну, пока. – Он пошел дальше, а таможенник остался стоять, не произнеся ни слова. Когда господин Леман обернулся, он все еще стоял и смотрел ему вслед. Господин Леман помахал на прощание рукой, но тот не реагировал. Он просто стоял и смотрел ему вслед. Бедняга, подумал господин Леман, и начал спускаться по лестнице в метро.