Берлинский фокус

X

Сидя на краю стола, я курил и смотрел на спящую Сильви. Рэй постучался и осторожно просунул в дверь голову. Его усы выглядели печальнее, чем когда-либо, но щеки горели, а глаза метались, как игральные кости. Я осмелился на улыбку, но в последние дни я тратил так много шарма, что совсем поиздержался. Рэй осмотрелся, успокоился, что драка закончилась, и что-то тихо сказал человеку за спиной. Затем уверенно кивнул, мол, да, никакой опасности, вошел в кабинет и закрыл дверь.

– Уильям.

Он покачал головой, словно утратил дар речи.

– Да, я знаю, Рэй, мне жаль.

– Нет, – твердо сказал он. – Это мне жаль, ты делал хорошее шоу.

Я последний раз затянулся и поискал глазами пепельницу, но обнаружил лишь смятые бумаги, перевернутый компьютер и заляпанную Колиной кровью клавиатуру. Если когда-то здесь была пепельница, ее погребли Руины. Я затушил окурок пальцами и положил в карман.

– Черт, Рэй. Мне жаль, что так вышло.

– Всем жаль, Уильям. Тебе, мне, Улле. – Он кивнул на развалившуюся в кресле Сильви. – Ей, когда проснется, тоже, наверное, будет жаль.

Унижение заставило меня выражаться официально.

– Значит, мой контракт аннулирован?

Рэй кивнул.

– Мы уважаем… – он запнулся, – гармонию… Улла…

– Улла хочет, чтобы мы ушли? – Я помолчал в надежде, что он возразит, но Рэй кивнул. Я вздохнул. – Что ж, я понимаю. Ладно, заплати мне, и я соберу вещи.

Рэй совсем загрустил. Он полез в карман, достал пачку денег и вытащил из нее пару купюр.

– Я пришлю кого-нибудь с твоими вещами. Я посмотрел на сотню в руке.

– Рэй, мы так не договаривались, ты должен мне больше.

– Да, Уильям, – лицо Рэя наливалось кровью, – мы так не договаривались. Я потратился на рекламу, перелет, новые ящики, а ты… – Он обвел руками свое раскуроченное святилище. – Ты приходишь и устраиваешь погром в моем театре. Мне придется уговаривать Уллу не звонить в полицию. – Сильви пошевелилась, и я положил ладонь ей на голову. Рэй кричал все громче, с надрывом человека, кричать не привыкшего. – Это ты мне должен. – Дверь в кабинет приоткрылась, Рэй рявкнул что-то и снова повернулся ко мне. – Скажи спасибо, что я вообще тебе заплатил. Перелет оплатит твой английский дружок. В Берлине ты больше выступать не будешь.

– Рэй, я столько сил вложил, чтобы сделать тебе грандиозное шоу.

Он покачал головой и отвернулся.

– Я пришлю твои вещи. – Он, не глядя, кивнул на Сильви, словно ему больно было смотреть на нее. – И забери это с собой.

– Рэй. – Я сделал шаг вперед. – Я рассчитывал на эти деньги.

– Это не моя проблема. – Он посмотрел мне в глаза. – Моя проблема – навести здесь порядок, за одну ночь найти тебе замену, успокоить помощницу и замять это дело. Ты просто мой очередной промах.

Я не сразу понял, кто из близнецов вошел в кабинет с моим чемоданом, но, разглядев на запястье омегу, узнал Эрхарда. Он взглянул на полуживую Сильви и сказал:

– Коля – ублюдок.

– Ублюдок с работой. – Я взял чемодан. – Поможешь?

Эрхард взглянул на Сильви и на меня:

– Конечно. – Он смутился. – Вам нужно что-то сделать с собой.

Я невольно рассмеялся, но смех вышел с горчинкой, и я замолчал.

– Наверное, ты прав. Приеду домой, брошу пить, забуду сомнительных женщин, начну изучать этику.

Акробат кивнул на чемодан:

– У вас есть чистая рубашка?

Тут до меня дошло, что он говорит не о моем образе жизни. Некогда белая рубашка пропиталась кровью, моей или Колиной, уже не различишь. Я нащупал коросту под носом и вновь ощутил боль от удара.

– Нет. Постирать было некогда.

Бытовые подробности звучали нелепо, и я усмехнулся.

– Вот. – Эрхард снял с себя футболку и протянул мне.

– Уверен?

Парень кивнул, и я расстегнул рубашку. Эрхард достал из ящика стола бутылку с прозрачной жидкостью, смочил ткань и начал стирать кровь с моего лица. Пахнуло спиртом. Я поморщился, и он положил руку мне на плечо:

– Так надо.

Я почувствовал тепло его голой груди. Странное ощущение посреди странной ночи. Я взял у него рубашку и закончил сам, в довершение приложившись к бутылке. Горько и крепко, похоже на шнапс. Мне стало лучше. Я отдал бутылку Эрхарду, и он, не хлебнув, закрутил крышку.

Я присел рядом с Сильви и прошептал:

– Эрхард поможет мне довести тебя до такси.

Она пробормотала что-то неразборчивое. Я кивнул Эрхарду, мы подхватили ее под руки и медленно повели по коридорам к служебному входу. Один раз она посмотрела на него с мечтательной улыбкой, не понимая, откуда он взялся, но в основном просто переставляла ноги, полагаясь на нас, роняя голову под действием силы тяжести. Где-то в театре играла музыка, но нашу медленную процессию никто не встревожил. Привратник отложил газету и проводил нас неодобрительным взглядом. Нам было все равно. Эрхард помог нам с Сильви в последний раз выйти из «Хамелеона». Я остановился на тротуаре.

– Наверное, дальше я лучше сам. Если таксисты увидят, что мы держим ее вдвоем, они испугаются за обивку.

– Ладно. – Эрхард погладил свою разрисованную грудь. – Удачи.

– Спасибо, не помешает.

Он кивнул:

– Вернетесь в Англию?

– Наверное. – Я вспомнил телевизионщика, о котором говорил Ричард, и попытался взбодриться. Или сохранить крупицу достоинства.

– Мой агент намекал на телевидение. Возможно, что-то выгорит. – Эрхард потер большим пальцем об указательный, международным жестом намекая на куш.

– Значит, скоро ваши проблемы кончатся.

Я с благодарностью пожал ему руку, отгоняя от себя мысль, что проблемы заканчиваются лишь с переездом на кладбище.

Я усадил Сильви в белый «мерс» на стоянке такси, удивляясь, как она сумела дойти на своих платформах. Таксист бросил на нас недовольный взгляд. Я назвал адрес отеля, он завел машину и выехал на дорогу. Наверное, тоже на мели.

Сильви проснулась и сладко улыбнулась, как ребенок после дневного сна.

– Не переживай, Уильям, найдем место получше. В Нью-Йорке отличные кабаре.

– Мне нравилось в «Хамелеоне».

Сильви положила голову мне на плечо:

– Тебе нравилась эта злобная стерва.

– Да. – Я смотрел на проносящиеся мимо огни витрин. – Да, она тоже.

Отель давно спал, но на сей раз я открыл дверь своим ключом.

В зеркальной кабине лифта от своего отражения было не спрятаться. Футболка Эрхарда облепила выпирающий живот, который я отказывался признавать. Над верхней губой усами Гитлера застыла короста, на переносице порез, оставленный кольцом Коли, правый глаз опух и не открывался.

Над дверью наконец зажглась цифра четыре. Сильви пришла в себя. Она прислонилась к стене, разглядывая свои ноги – наверное, боялась посмотреть в зеркало. Я взял ее за руку, и она подняла голову.

– Я устала, Уильям. – Она печально улыбнулась. – Дай мне вздремнуть, а потом займемся, чем захочешь.

Лифт, звякнув, остановился, и она вышла в коридор. Сильви трезвела, но походка ее становилась все неуверенней. Она запнулась, тихо выругалась, сняла одну босоножку, потом другую и поковыляла босиком к моему номеру. Я шел за ней.

– Я просто хочу уложить тебя в постель.

Она оценивающе уставилась на меня, скривив губы в циничной улыбке Джоконды. У меня зачесались руки.

– Свою постель.

– Ты была невменяема, а у меня нет денег везти тебя домой.

– Точно?

– Господи, Сильви, я влип в это дерьмо, потому что тебе приспичило отсосать какому-то накачанному гоблину.

– Ты влип в это дерьмо, потому что тебе приспичило ему врезать. Держал бы кулаки в карманах, отделались бы минутной неловкостью.

Я остановился у двери и сунул карту в замок. Над ручкой упрямо горел красный свет.

– Он парень Уллы.

– Значит, это их дело, ну, может, наше с ней. Ты-то здесь при чем?

Я перевернул карту, провел еще раз и толкнул. Дверь не поддавалась.

– Он использовал тебя.

– Может, я хотела, чтобы меня использовали. Просто у тебя не стоит, и ты завидуешь, что другим обламывается.

Я схватил ее за локоть.

– Да я бы тебя не трахнул, будь мы на необитаемом острове – из страха заразу подхватить. Вдруг член отвалится. – Я чувствовал, как мои пальцы впиваются в ее тело. Она встала на цыпочки и поцеловала меня. Я ощутил резкий запах изо рта и соленые губы. Я вспомнил, что она держала во рту, и оттолкнул ее. – Если бы я хотел попробовать член этого козла, я бы сам ему отсосал.

– Пошел ты, Уильям.

– Сама пошла, сука чокнутая.

Сильви развернулась и медленно направилась по коридору к лифту. Я попробовал открыть дверь еще раз. Загорелся зеленый. Я толкнул дверь, постоял немного и вошел.

Вонь сбила меня с ног. Я чуть не задохнулся, пытаясь понять, чем пахнет, и вдруг узнал его – мой собственный запах, только во сто крат умноженный. Из коридора падала тусклая полоска света. В полумраке я разглядывал свои разбросанные пожитки. Одежда вывалена из шкафа, одеяло и подушки сброшены на пол. И где-то посреди всего этого лежала разбитая бутылка дорогого лосьона после бритья, аромат которого перестал быть тонким и ненавязчивым. Я поднял книгу. Страницы вырваны с корнем. Жаль. Я так и не узнаю, чем кончилось.

Я щелкнул выключателем – глухой звук и та же темнота. Отличное завершение отличного вечера. Меня избили, я потерял работу и надежду понравиться интересной девушке, лишился денег и разругался с единственным другом в этом городе. Для полного счастья не хватало ограбления и перегоревшей лампочки. Лифт в коридоре, зевнув, открылся и звякнул на прощание.

– Черт, черт, черт.

Я не стал запираться на случай, если Сильви решит вернуться, тихо прикрыл дверь и посмотрел на часы. Три ночи. Весь город нежится в постели. Влюбленные обнимаются, румяные детишки посасывают во сне палец. Я направился к окну, чтобы впустить хоть какой-то свет с улицы и, может, посмотреть вслед Сильви. Но споткнулся о бутылку виски и наклонился поднять ее, вспомнив, что настоящие друзья не всегда из плоти и крови. Видимо, взгляд за что-то зацепился, и я обернулся как раз в тот момент, когда дверь в ванную приоткрылась.

Монтгомери выглядел постаревшим, пенсия не пошла ему на пользу. Меня бросило в холодный пот, я сжал кулаки и попятился.

– Плохо выглядишь, – участливо сказал он и покачал головой.

– Как и моя комната, – ответил я хрипло, но увереннее, чем ожидал.

– Да. – Он мрачно улыбнулся. – Извини, надеялся избавить нас обоих от лишних хлопот.

– Не получилось. – Я сел на кровать. – Может, с возрастом я тупею, просвети меня. – Я огляделся и неожиданно для себя рассмеялся. – Нет, серьезно, свет бы не помешал. Что ты здесь делаешь?

Монтгомери достал из кармана лампочку и вкрутил в светильник у кровати. В мягком свете я оценил поле боя.

– Так лучше?

Я посмотрел на бардак вокруг. Бывший коп не просто обыскал комнату – он надругался над моими вещами. На полу изодранные в пух и перья подушки и одеяло. Все пиджаки искромсаны в клочья. Чемодан распахнул пасть, ухмыляясь разорванной красной подкладкой, напоминая разбитое лицо Коли, и я подумал, что мне предстоит еще отведать собственной крови. Я достал из кармана колоду, распечатал и принялся тасовать карты, чтобы занять руки.

– Нет, совсем нет, на самом деле я готов вызвать твоих немецких коллег.

– Ты огорчаешь меня, Уильям. Когда ты не стал притворяться, что не узнал меня, я решил, мы найдем общий язык. – Монтгомери встал надо мной, и я понял, что зря сел на кровать. – Где он?

– У меня отличная память, знаешь? Работа обязывает. – Я выровнял стопку. – В моем деле это большой плюс. Например, пока ты болтал, я запомнил все карты. – Я протянул ему колоду. – Выбери любую, и я назову подряд все оставшиеся. А потом ты расскажешь мне, зачем приехал.

Монтгомери выбил карты из моих рук. Они рассыпались по коленям и упали на пол, как жалкая пародия на мою жизнь.

– Я задал вопрос. Где он?

– Кто – он?

– Чего ты хочешь? Денег? – Монтгомери терял терпение. Он по-прежнему говорил тихо, чтобы не разбудить соседей, но в голосе звучало раздражение. – Сам знаешь, – брызнул он слюной мне в лицо.

Я так и не удосужился купить новый мобильный взамен утопленного. Я взглянул на перевернутую тумбочку, где раньше стоял телефон. Розетка вырвана из стены, аппарат исчез и, наверное, покоится в груде вещей. Мне показалось, что в коридоре звякнул лифт. Может, рискнуть и рвануть за подмогой? Я отодвинулся от нависающей тени Монтгомери и поднялся на ноги.

– Ты ошибся адресом, приятель. Не знаю, что ты потерял, но я не имею к этому отношения.

Монтгомери улыбнулся, отступил, словно собрался уходить, и вдруг резко развернулся и ударил меня в грудь. Я упал на кровать, и коп прыгнул на меня сверху, прижав коленом между ног, сдавил рукой горло и приставил к кадыку нож. Я почувствовал, как кожа задумчиво движется под лезвием, размышляя, не пустить ли кровь. Мы лежали, кажется, целую вечность, хотя красные цифры на радиобудильнике под грудой моих рубашек по-прежнему показывали 3:06.

– Ты зря испытываешь мое терпение, Уилсон.

Я чувствовал его горячее дыхание. Мое собственное застряло где-то под сердцем. Я вдохнул, осторожно выдохнул и попытался сказать что-нибудь мирное, такое, что заставит Монтгомери убрать нож от моего горла.

– Ты обыскал номер, здесь нет твоих вещей.

– Здесь – нет. – Нож впился сильнее. Монтгомери багровел, но говорил тихо и спокойно. – Ты любишь кино?

Интересно, какой саундтрек он выбрал бы для своего преступления. Сейчас он пустится расписывать предстоящие мне мучения, и я смогу улизнуть. В кино так и бывает, только в жизни я распят под тушей Монтгомери, у моего горла нож, и за кадром нет оркестра, предвещающего кульминацию. Я сглотнул, и мне не понравилось, как кожа напряглась под лезвием.

– Все любят.

– Да, массовая забава. Ты видел фильм… – Он задумался, вспоминая название. – Как же там? Его еще снял этот молодой янки, страшный такой мерзавец, настоящий гений… «Бешеные псы»,[26] точно. – Монтгомери улыбнулся. – Видел? Охренительное кино. Там одному парню отрезали ухо.

Я уставился ему в глаза и, собрав всю силу, произнес:

– Ты не отрежешь мне ухо.

Нож впился глубже, Монтгомери наклонился ко мне.

– Отрежу, и не только ухо, если не получу свое. – Он схватил меня за яйца. – Негусто, но я уверен, ты хочешь сохранить и то малое, чем тебя одарила природа.

Мы лежали, тяжело дыша, с перекошенными лицами, его рука на моих причиндалах – словно герои порнухи для тонких ценителей. Боковым зрением я заметил легкое движение справа. Я уставился на Монтгомери, стараясь не смотреть на медленно открывающуюся дверь.

Сильви так и не надела туфли. Она неслышно ступала по ковру, завороженно глядя на кровать, как кошка на голубя. Я подумал, что еще ни разу не видел кошку в засаде. Может, в этот момент я невольно посмотрел на Сильви или Монтгомери что-то почувствовал, но он вдруг громко вдохнул, будто его поймали за руку, и обернулся на Сильви. Она пинком захлопнула дверь и подняла мой пистолет, целясь в наши объятия:

– Развлекаешься, Уильям?

На секунду я подумал, что она на его стороне, но Монтгомери явно напрягся.

– Не о такой субботней ночи я мечтал всю жизнь.

– Слышал, извращенец старый? – Сильви подошла ближе, целясь прямо в спину Монтгомери, но оставаясь вне досягаемости его длинных рук. – Будь душкой и отпусти его член.

Монти надавил на нож, и я испугался, что он начнет торговаться.

– Будь добр, – добавила Сильви, и, видимо, безумие в ее голосе заставило Монтгомери медленно поднять руки и отбросить оружие в дальний угол комнаты. – Умница, теперь поцелуй его на прощание и вставай.

– Ты шутишь, – сказал Монти.

– Слезай с него.

Он поднялся. В его голосе снова появилась прежняя обходительность.

– Это не настоящий револьвер.

Я встал, прижав руку к поцарапанному горлу, хотя в бесконечной боли последних часов рана была пустяковая.

– Боюсь, настоящий. Как и пули. Хочешь проверить? – Сильви говорила непринужденно, словно речь шла о погоде. Она не сводила с Монтгомери глаз. – Медленно достань из кармана мобильный и брось на кровать. Попробуй дернуться, и я выстрелю.

Она говорила точно по сценарию, но на Монти, видимо, подействовало. Он бросил телефон.

– Уильям, звони в полицию. – Я тупо посмотрел на нее, и она добавила: – Номер 110.

– Тебе не стоит вмешиваться, дорогуша, – быстро сказал Монтгомери.

– Не волнуйся. Мне кажется, Уильям не больше тебя хочет общаться с полицией, но пока они едут, ты уберешься отсюда. А им мы скажем, что кто-то вломился в комнату. Конечно, ты можешь остаться и рассказать им другую историю.

Монтгомери посмотрел на Сильви с уважением и немного растерянно. Я взял его телефон и набрал номер.

– Я понимаю, что ты хочешь защитить своего дружка, но он не такой святой, каким кажется, – сказал он, медленно опуская руки.

– Еще ниже, и я стреляю тебе в живот.

Мне ответили, и я продиктовал адрес отеля. Сильви держала Монтгомери на прицеле. Я хотел сказать по-немецки «вопрос жизни и смерти», но не знал слов.

– Schnell bitte.

Монтгомери улыбнулся:

– Ты же знаешь, что я легко могу его отобрать.

– Я знаю, что он снят с предохранителя, я знаю, что нажму на курок, и я не знаю, попаду или нет, но знаю, что наделаю много шума. Ты, придурок, и сам все отлично знаешь.

– Danke, – сказал я и сбросил. – Они едут.

– Я вел себя неправильно, признаю. У твоего дружка есть кое-что, что принадлежит мне. – Монтгомери улыбнулся, не опуская рук, демонстрируя свое дружелюбие. – Тридцать пять лет в полиции. – Он сделал маленький шаг вперед. – Я иногда веду себя как слон в посудной лавке. Забываю, что дела можно решать мирно. Для меня эта вещь очень важна. Из сентиментальных соображений.

– Он врет, Сильви.

Монтгомери мягко продолжил:

– Вам обоим светят большие деньги. – Он сделал еще шаг и повторил, словно гипнотизируя: – Большие деньги.

Сильви не отрывала глаз от Монтгомери, и я понял, что она не совсем протрезвела. Коп подошел еще ближе, и я приготовился перехватить у Сильви пистолет. Она положила палец на курок и улыбнулась:

– Ты действительно хочешь рискнуть?

Монтгомери отступил на шаг и чуть выше поднял руки:

– Уже попробовал.

Случайная машина за окном нарушила тишину. И без сирен этого оказалось достаточно. Монтгомери повернулся ко мне:

– Я не отступлю, Уилсон. На твоем месте я поступил бы как умный мальчик. Мы с тобой еще встретимся.

– Ты ему угрожаешь?

– Нет, дорогая, я даю ему слово. Пока твой приятель не вернет то, что принадлежит мне, он ходячий труп. Не знаю, когда и где, но я скорее сдохну, чем его отпущу.

– Все сказал? Теперь уматывай. – Сильви в своем репертуаре, Бонни Паркер и Патти Хёрст[27] в одном лице. – Я буду держать дверь на прицеле. Любой, кто войдет сюда без полицейской формы, получит пулю в живот.

Монтгомери колебался, переводя взгляд с меня на Сильви.

– Ты бы лучше отдал мне долг, Уилсон, иначе ты труп. – Он вдруг улыбнулся. – Кстати, твой агент говорил про парня с телевидения? – Я понял еще до того, как он добавил: – Извини, приятель. Ты провалил собеседование.

Монтгомери улыбнулся, но сквозившее в улыбке разочарование испортило весь эффект. Он закрыл за собой дверь, замок щелкнул тихо, в тон его голосу. Я сел на кровать, обхватив голову руками. Сильви стояла, расставив ноги, держа дверь на мушке, как героиня в финальной сцене боевика.

– Уильям, посмотри в окно и скажи, когда он выйдет на улицу, – спокойно сказала Сильви. Я спрятался за штору и выглянул на улицу. – Чего он хотел?

– Пригласить меня на телевидение.

– А я думала, у танцоров жизнь тяжелая. Я не вмешиваюсь в чужие дела, Уильям, но, по-моему, ты должен объясниться.

– Расскажу, когда доберемся к тебе.

– Хоть бы спасибо сказал, Уилсон. – Она вздохнула. – Ладно, потом.

«Потом» звучит отлично. Потом я придумаю что-нибудь вразумительное. Или уеду из Берлина. Или буду лежать на шелковых простынях в кровати из палисандра, и мама будет гладить мой лоб, вспоминая, каким чудным ребенком я был.

Светало. Через пару минут Монтгомери не спеша перешел улицу с видом человека, у которого хочется спросить дорогу. Приличный пенсионер, мучимый бессонницей, на ранней прогулке. Он поднял воротник куртки и оглянулся на гостиницу. Может, увидел меня или догадался, что я слежу за ним. Он наставил на меня палец и нажал невидимый курок, попав точно между глаз. Я отшатнулся, а когда выглянул снова, он исчез.

– Ушел.

Сильви выдохнула, потянулась и выпрямилась.

– По-моему, это твое. – Она усмехнулась и протянула мне пистолет. – Я подумала, тебе как-нибудь пригодится.

– Пригодился.

– Точно. Я думала, он поймет, что это фальшивка, но он чуть не обделался в свои допотопные штаны.

– Он настоящий, Сильви.

Ее лицо исказилось – нож у моего горла не произвел на нее такого впечатления.

– Он что?

– Трюк должен выглядеть настоящим. – Я спрятал револьвер в карман, радуясь, что она успела его вернуть. – Я предупреждал в самом начале, что всегда есть риск, но поверь мне, тебе ничто не грозило.

– Ублюдок.

Она бросила в меня растерзанной книжкой, но вполсилы, и я впервые за ночь увернулся от удара.

– Я думал, мы на одной стороне.

Я взял револьвер и открыл барабан. Он был пуст. Я вдруг осознал, насколько искусно Сильви умеет врать. Ее искусство спасло мне жизнь. Я обнял свою спасительницу и поцеловал в щеку, твердо решив никогда ей не доверять.

Я проснулся от ощущения, что по моей руке бежит что-то мелкое и быстрое. Я ударил по простыне, пытаясь убить насекомое или вытряхнуть его из постели, хотя не был уверен, не приснилось ли оно мне, затем откинулся на подушку и уставился в потолок. День клонился к вечеру. Скоро придется встать и заглянуть в глаза старому врагу – миру. Совсем скоро. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Сильви или Дикс, а может, какой-нибудь еще незнакомый мне местный житель. В конце концов, жизнь полна сюрпризов.

Надо придумать, как добраться на родину. Моя кредитка давно сдохла, а бумажник почти пуст. Придется клянчить на билет у Рича, или британского консула, или у матери, хотя не уверен, что у нее есть деньги. Интересно, станет ли отель требовать с меня возмещение ущерба, и еще ведь счета неоплаченные… Возможно, меня тормознут в аэропорту. Протягиваю паспорт, а на меня подозрительно смотрят и говорят: «Сэр, подождите, пожалуйста». Даже если я доберусь домой, будет сложно выкрутиться без денег. Я съехал с квартиры в Илинге. Новые взносы и ренту я не потяну. Я бездомный безработный нищий, застрявший в чужой стране. Я провел руками по телу, ощупывая синяки. Боль иногда утешает. Шлепок по заднице иногда возвращает к жизни, говаривал отец.

Я забивал себе голову, чтобы не думать о конверте, который отправил на хранение матери в Камбернолд. Догадается ли Монтгомери? Он опытный полицейский. Умный, обходительный, безжалостный. Мать с улыбкой откроет ему дверь. Монтгомери потреплет пса, шагнет за порог – а дальше?

Я вскочил с постели. Одежда грудой валялась на полу. На двери висел халат Сильви с цветочками. Я надел его. Поздно думать о достоинстве.

Из гостиной доносился приглушенный серьезный голос Сильви. Дикс сказал что-то тихо и настойчиво. Сильви резко ответила, и Дикс сдержанно возразил. Они о чем-то спорили, но я не мог разобрать слов. Я задержал дыхание, вслушиваясь в беседу, и понял, что они говорят по-немецки. Я постоял, не зная, должен ли постучать, толкнул дверь и, кашлянув, вошел.

Сильви в джинсах и старой футболке свернулась на диване, повернувшись к своему якобы дяде, который сидел в любимом кресле. Дикс так же трепал изоленту на подлокотнике, но больше не походил на замызганного наркомана из той первой длинной ночи. Вместо тренировочных штанов и растянутой кофты на пуговицах – черные брюки и белоснежная рубашка. Лицо чисто выбрито. Он, кажется, даже похудел. Ему идет, только под воспаленными глазами появились круги. Как будто он слишком много работал и слишком мало спал. Я думал, Сильви посмеется над моим нарядом, но не увидел и тени улыбки.

– Как дела, Уильям?

– Херово.

– Еще бы.

Я взглянул на Дикса, пытаясь понять, насколько он в курсе наших приключений и не винит ли меня за то, что втравил Сильви в историю. Он кивнул на диван:

– Пусти его к огню.

Сильви подвинулась, и я влез между ней и камином.

– Ты весь дрожишь, – сказала она мягко, хотя лицо оставалось строгим. Она растерла мне руку. – Простуда или белая горячка?

– С моим счастьем, скорее всего, чума.

Дикс посмотрел на Сильви:

– Чашка кофе не помешает.

Я думал, она огрызнется, но она оставила мою руку и встала с дивана.

Я плотнее завернулся в халат и спросил:

– Что-нибудь покрепче есть?

– С тебя хватит кофе, – отрезал Дикс.

Сильви наконец улыбнулась:

– Берегись, он и твоим дядей станет.

Она напоследок сжала мне руку и вышла, закрыв за собой дверь. Мы сидели молча.

– Все еще холодно? – спросил он.

– Немного.

Он взял со своего кресла плед и бросил мне.

– Последствия шока.

– Спасибо. – Я накинул плед на плечи. – Наверное, спросишь, во что я вляпался?

– Я уже говорил. Я не лезу в чужие дела.

Сильви вошла с тремя чашками кофе и поставила их на столик.

– А я лезу.

Дикс взял кофе, не сказав спасибо.

– Но ты тоже не любишь о себе рассказывать.

– А кто любит? Уж точно не ты.

Очевидно, они возвращались к какому-то незаконченному спору, и я вставил давно припасенную фразу:

– Скажем, я должен денег. Много денег.

Сильви поднесла к губам чашку и посмотрела на меня, вздернув брови.

– Твой приятель говорил что-то о сантиментах.

Дикс принялся теребить ленту.

– К деньгам можно испытывать сентиментальные чувства. – Он приклеил полоску и посмотрел на меня. – Я знаю, как решить твои проблемы. Как заработать денег.

Сильви положила руку мне на колено и уставилась своими глазищами.

– Чертовски много денег.

Дикс наклонился ко мне, его покрасневшие глаза возбужденно горели.

– Помнишь, мы втроем были в клубе? – Я кивнул. Такое не забудешь. – Тогда я сказал, что найдутся люди, готовые заплатить большие деньги, чтобы ты сыграл в русскую рулетку с живой женщиной.

– Это не русская рулетка. Рулетка – игра наудачу. А я создаю хорошо продуманную иллюзию.

– Конечно. – Дикс нетерпеливо кивнул. – Мы знаем, но их заставим думать иначе.

– И каким же образом?

Дикс улыбнулся:

– Есть способы. В таком деле у каждого своя роль. Ты жмешь на курок, Сильви работает мишенью, а я убеждаю их, что они видят то, что хотят увидеть.

Знакомая философия, первооснова любой иллюзии, любой аферы – но я колебался.

– Не знаю, слишком все странно. Что это за люди?

– Странно по сравнению с тем, что ты обычно делаешь? – вкрадчиво сказал Дикс, и я вдруг поверил, что он продаст фокус. – Какая разница, кто они? Иногда лучше не знать деталей. На кону большие деньги. Ты махом решишь все проблемы. Мы уже говорили с Сильви. Она согласна, я тоже, но для успеха нам нужен ты. – Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. – Что скажешь, Уильям?

В ванной по-прежнему холодно, и полотенце все такое же серое, но вода горячая и пенится ароматными пузырьками. Я медленно погрузился в тепло, морщась от прикосновения воды к царапинам, закрыл глаза и нырнул с головой. Тишина шумно влилась мне в уши, и вдруг я услышал, как открывается дверь. Я вынырнул, убирая волосы с глаз, и увидел Сильви со стопкой одежды в руках.

– Дикс сказал, ты можешь надеть это.

– Как мило.

– Ну. – Сильви прижала одежду к груди и криво улыбнулась. – Ты действительно ему нужен.

Она положила одежду на крышку унитаза, присела на край ванны и опустила руку в воду, проверяя температуру.

– Нужен?

– Не ты один живешь в долг.

Сильви нахмурилась. Я так и не понял, почему ее заботят нужды Дикса, но улыбнулся, чтобы разрядить обстановку.

– Он же не собирается присоединиться к нам?

– Нет, – засмеялась Сильви. – А что? Тебе одиноко?

– Так девочки на улице Андерсон цепляют клиентов.

Она брызнула водой мне в лицо.

– Понятия не имею, где улица Андерсон, но, по-моему, ты снова назвал меня шлюхой.

Атака была шуточной, но в словах явственно звучала обида. Я поймал ее за руку:

– Нет, Сильви, извини. Ты лучше всех.

Я взял ее маленькую ручку и положил себе на грудь. Она зачерпнула немного пены и втерла мне в кожу, поглаживая синяки. Я почувствовал и боль, и грусть, и блаженство одновременно. Сильви посмотрела сквозь тающую пену на мой твердеющий член. Она игриво потянула волосы на моей груди и взяла полотенце.

– Ты сам не знаешь, чего хочешь, да, Уильям? Шлюху, мадонну или просто хорошего траха.

– А чего хочешь ты, Сильви?

– Ничего. – Она отвернулась. – Просто жить.

– Твое желание исполнено.

Она покачала головой:

– Назови величайшего человека на земле.

– Я не знаю.

– Кого-нибудь. Первого, кто придет в голову.

– Эйнштейн.

– Он умер.

– Я знаю.

Она снова уронила руку в воду.

– Я просто хочу жить, пока жива. – Она усмехнулась. – Даже если умру в процессе.

– Сгореть быстро, но ярко?

– Точно.

Она опустила руку глубже и нежно провела по члену. Я схватил ее запястье и отвел руку. Наши глаза встретились.

– Мне не нужен секс, чтобы быть тебе другом.

– Нет?

– Нет.

Я отпустил руку, почувствовал, как ее пальцы обхватили меня, закрыл глаза и отдался ритму ее движений и теплым волнам, бившим мне в грудь.

Сильви сполоснула в воде руку. Я поймал ее пальцы и поднес к губам.

– Спасибо, Сильви.

Она покачала головой.

– Расслабься, Уильям, ты прямо как учитель литературы в младших классах, которому только что подрочил любимый ученик.

Вода остыла. Я оттолкнул плававшую на поверхности сперму и встал.

– Надеюсь, это было не воспоминание из детства.

Сильви пожала плечами и пересела на унитаз. Я хотел остаться один, но после случившегося не стал возражать. Она положила вещи Дикса на колени и протянула мне полотенце.

– Хоть одна твоя живая мишень погибла? – тихо спросила она.

– В жизни своей никого не застрелил.

– Ты понял, что я имею в виду.

– Я уже говорил, есть некоторый риск, но не больше, чем вероятность аварии на шоссе.

– Днем или в час пик?

– Тебе ничто не грозило. – Я обвязался полотенцем, сел на край ванны и посмотрел на нее. – Магию делает шоу. Если у зрителей не перехватывает дыхание, кому нужен такой трюк? Первым, кто погиб во время трюка с живой мишенью, был фокусник – его забили насмерть собственным револьвером.

Сильви рассмеялась:

– А вторым?

– Я не знаю, людям нравится раздувать опасность. Некоторые, якобы погибшие под пулей, объявлялись в другом городе, некоторых вообще не существовало на самом деле. Иногда за трюком просто тянется Дурная слава. На Диком Западе одного фокусника застрелил зритель прямо во время представления. Да, он умер, но фокус тут ни при чем. Другого убила жена, решившая не затягивать с разводом. С тобой ничего такого не случится.

– А если волшебник ошибся?

Я вздохнул:

– Значит, он невнимателен. Неправильно зарядил пули или использовал неисправное оружие. – Я взял ее за руки и посмотрел в глаза. – Трюк безопасен, если все делать правильно.

– Ты всегда все делаешь правильно?

– Я бы не стал затеваться, не будь уверен. Знаешь, – я взял футболку из стопки и натянул на голову, – ты права. Надо было вместе всё хорошо продумать и оценить опасность. Извини. Наверное, я погорячился.

– Подурачился.

Она протянула мне свитер, и я засмеялся:

– Точно, подурачился. И я поогорчаю Дикса с его предложением.

– Нет, давай сделаем.

– Зачем?

– Зачем жить, если не рисковать?

– На тебя кто-то давит? Я? – Я помолчал. – Дикс?

– Нет, – нетерпеливо отмахнулась она. – Ты хочешь это сделать, и я хочу это сделать. Дикс тем более хочет, чтобы мы это сделали. Так давай сделаем.

– С чего ты взяла, что я этого хочу?

– Я видела твою реакцию, когда Дикс сказал, что нашел зрителей на частное шоу.

Действительно, предложение Дикса решало все мои проблемы, но больше того, я мог выступить и вернуться домой с триумфом, а не с поджатым хвостом.

– Тогда давай сделаем по-другому. Ты будешь стрелять в меня.

Сильви уставилась на меня:

– Ты шутишь?

– Я же не клоун. Ты права, риск есть, и на этот раз он выше. Я так понял, мы не сможем осмотреться перед выступлением, и мы не знаем, что за урод согласился выложить состояние за убийство для забавы. – Я натянул трусы и надел старые джинсы Дикса. – Так что ты будешь стрелять в меня. Если что-то сорвется, никто не заплачет.

Сильви усмехнулась:

– Ты хороший парень, Уильям, но ты паршивый лицемер – ты же знаешь не хуже меня, что никто не заплатит, чтобы посмотреть на твою смерть. Они хотят увидеть, как ты влепишь пулю в лоб хорошенькой кукле. – Она подошла ближе. – Признайся.

Я взял расческу с умывальника, протер зеркало и принялся зачесывать мокрые волосы. Сильви развернула меня к себе.

– Ты же знаешь, что Дикс и его приятель не согласятся или разорвут сделку, так?

– Ладно. – Я снова повернулся к зеркалу. Она права, для человека, который зарабатывает на жизнь обманом, вру я из рук вон плохо. – Ладно, но я пытался.

– Уильям. – Сильви покачала головой, будто только что разочаровалась в жизни. – Ты такой же, как все. – Она обняла меня, протискиваясь к двери. – Что ж, зададим жару. Но сначала ты расскажешь мне все детали. – Сильви придержала дверь. – И Диксу тоже, ему понравится.

Я пошел за ней в кроваво-красную гостиную, Дикс налил мне пива, и я раскрыл секрет трюка, сделав ударение на рискованных моментах. Сильви оказалась права. Диксу, кажется, нравилось. Он внимательно слушал и время от времени задавал вопросы. Как бы там ни было, вечер вышел приятный, последний приятный вечер на моей памяти.