Берлинский фокус

VIII

Я встал поздно утром, вырезки по-прежнему лежали на полу. Я осторожно перешагивал через них, стараясь не наступить на Глорию, Билла Нуна, смеющихся гостей и тщательно причесанную Шейлу. Нашарив в ящике туалетного столика запечатанную колоду карт, я стащил с зеркала красный шарф. Я наклонился ближе и впервые за долгие месяцы как следует себя рассмотрел. Отекшее от пьянства лицо, заросшее щетиной, красные глаза за стеклами очков. Неужели старина Уильям канул в лету? Я потер небритые щеки, притащил стул, распечатал карты и отложил джокеров. Я перетасовал колоду и принялся за самые банальные трюки. Пальцы слушались плохо, но постепенно вспоминали знакомые приемы – немного практики, и былая ловкость вернется. Я побрился, принял душ и пошел звонить Джонни.

Эйли, казалось, была растеряна.

– Уильям, Джон немного занят, может, он перезвонит тебе?

– Я звоню из автомата.

Кажется, Эйли улыбнулась.

– Романтика в наши дни.

Я взглянул на толпы покупателей, наводнивших Аргайл-стрит, и понял, что сегодня суббота.

– Да, наверное. – Я помолчал, надеясь, что Эйли отвлечет Джонни от его важных дел. Я ошибся. – Я хотел сказать, что выступлю на вечере.

– Здорово, Уильям, он будет в восторге.

– Его восторги поутихнут, когда он меня увидит. Я слегка заржавел, – сказал я сердито.

– Глупости, он постоянно рассказывает, что учился с гением.

Я отложил золотник похвалы к своим скудным резервам.

– Джон не сказал мне, когда и где.

– Ровно через неделю, в три тридцать в старом Паноптикуме.

– Дневной концерт?

Эйли напряглась:

– Тебя не устраивает?

В конце концов, решил я, время действия ничего не меняет.

– Нет, нормально, просто не ожидал.

– Придет много семей с детьми, будет весело.

– Я подкорректирую свое выступление.

Эйли засмеялась:

– Да уж, пожалуйста.

Она снова поблагодарила меня, пытаясь закончить разговор. В трубке раздался писк, и я бросил еще пару монет, удерживая Эйли на связи.

– Джонни так и не сказал, чему посвящен вечер.

– Неужели? – бодро спросила Эйли. – Мы хотим собрать денег на благотворительные программы для таких детей, как Грейс.

– Каких? – бестактно спросил я и внутренне сжался.

– Вы и правда толком не поговорили. У Грейс синдром Дауна.

На меня накатила жалость пополам со смущением. Я сказал прежде, чем успел подумать:

– Мне очень жаль.

– Не стоит, – серьезно сказала Эйли. – Мы считаем это благословением.

Мы втроем стояли за кулисами. С одной стороны от меня Сильви, дрожащая в шелковом халатике; с другой – Улла в обтягивающей жилетке и тесных трико, обрезанных по колено. На обеих, как и обещала Сильви, одинаковые зеленые чулки и блестящие красные босоножки на платформе. На сцене клоуны принялись перекидываться ревущими пилами. Я повернулся к Улле:

– Готова?

Она кивнула, и я почувствовал ее волнение. Я хотел помочь ей влезть в тесный ящик стола, но вдруг рядом с ней появился Коля. Он подхватил ее на руки и осторожно уложил в отсек, будто сказочный принц завоеванную принцессу в первую брачную ночь. Сильви наклонилась, чтобы что-то поправить, и ее халат распахнулся. Под ним она была почти голая. Зеленые чулки пристегнуты к красному атласному поясу в тон трусикам и алым кисточкам, с непонятной целью болтавшимся на сосках.

Улла издала что-то среднее между вздохом и фырканьем, и Коля улыбнулся. Он подмигнул мне – мол, ох уж эти женщины – и, наклонившись, быстро поцеловал ее в губы и взъерошил волосы. Не подозревал, что у него есть чувство юмора. Если бы он не пялился так на Сильви, я бы, может, даже проникся к нему симпатией.

Если верить кино, за кулисами царит вечный хаос. Полураздетые стайки танцовщиц в беспорядочной суете, безумные ассистенты, которые одной рукой строят артистов, а другой – взбивают на голове гнездо. Посторонний и в жизни увидит то же самое. Это как смотреть на автостраду с пешеходного моста. Пешеход не понимает, как машины умудряются лавировать в потоках и не сталкиваться, а для водителя перестроиться в другой ряд – пара пустяков.

Упал занавес, и клоуны побежали за кулисы, строя пошлые рожи при виде Сильви. Уборщики подмели сцену и выкатили стол.

Заиграла наша отбивка. Сильви сбросила халат, я взял ее за руку, и мы вышли на сцену перед опущенным занавесом.

На высокой платформе, с откляченным задом, торчащей маленькой грудью и сверкающей диадемой в шелковых волосах, Сильви напомнила мне циркового пони. Толпа взревела. Я заставил Сильви повернуться, и она встала, купаясь в аплодисментах. Я чувствовал себя сутенером, предлагающим проститутку, но, честно говоря, таких оваций я давно не слышал.

Сильви дождалась, пока утихнут аплодисменты, а музыка станет медленнее, и протянула мне сдутый красный шарик. Я оглядел ее гибкое тело и поднял вверх бессильно висящий шарик. Зрители засмеялись, я поднес его к губам и стал дуть.

Шарик вырос в большую ярко-красную сардельку. Я остановился, задыхаясь, театрально глотая воздух, и изумленно уставился на фаллический шарик, а затем перевел взгляд на грудь Сильви. Публика чуть не загнулась от смеха.

Я снова принялся надувать шар. Сильви прикрыла уши в ожидании взрыва. И когда зрители уже начали терять терпение, шар взорвался, разлетевшись по сцене красными брызгами. Я элегантно отступил, выхватив бутылку шампанского из парящих в воздухе лоскутов. Публика зааплодировала, из кулис бросили два бокала, я подхватил их, как прирожденный жонглер, открыл бутылку, наполнил бокалы и, протянув один Сильви, залпом осушил другой. Аплодисменты стихли.

Сильви кивнула на останки шарика, разбросанные по сцене:

– Напоминает мне прошлую ночь. – Я оскорбился, публика засмеялась. Сильви подмигнула и прошептала по секрету, так что слышал самый последний ряд: – Но мне недолго ждать, в третьем акте выйдет такой атлет…

– Ты так думаешь?

Я достал из внутреннего кармана волшебную палочку и махнул ею в зал. Сцена моргнула красным светом, а музыка сменилась кладбищенским плачем. Сильви испуганно прикрыла руками рот. Занавес поднялся, открывая стол со спрятанной Уллой. Не дав зрителям опомниться, выскочили два ниндзя с лицами, закрытыми шарфами, каждый нес в руках часть сверкающего синего ящика. Один из них отдал мне свою половину, и я продемонстрировал, что она пуста. Тем временем он выкатил стол на середину сцены. Я поставил ящик на стол, показал, что и второй тоже пуст, и совместил обе половины. Ниндзя вынули боковые стенки, превратив две части в один длинный гроб.

Сильви замерла от ужаса.

– Помнишь слухи о моей первой жене? – сказал я.

Словно только осознав, что происходит, она бросилась за кулисы. Ниндзя оказались быстрее. Они схватили мою сексуальную помощницу и, подняв над головой, понесли ко мне. Сильви кричала на весь зал. Ее тело казалось совсем белым на фоне черных костюмов ниндзя и ночной синевы сцены. Она высвободила одну ногу и на мгновение встала в стойку на плечах одного из мучителей, будто фигурка арт-деко, но ниндзя быстро ее усмирили. Я потирал руки, наблюдая, как они укладывают бьющуюся, кричащую девушку в сверкающий гроб, запирая, словно ведьму в колодки, так что голова и руки торчали с одной стороны, а ноги выглядывали с другой.

Сильви повернула голову к залу, прося о помощи. Я напоил ее фальшивым шампанским и резко крутанул стол, чтобы Сильви оказалась макушкой к зрителям. Девушки придумали этот ход, чтобы поменяться ногами, пока публика не видит заднюю часть ящика. Сильви молила о помощи и извивалась, я развернул стол, чтобы показать залу истерично бьющиеся ноги Уллы. Наконец я последний раз раскрутил гроб и поставил его боком, чтобы зрители видели всю картинку: перекошенное лицо Сильви и брыкающиеся ноги Уллы.

Огни погасли, сцена погрузилась во мрак, и только мы остались в конусе золотого света. Я вдруг увидел, как полуобнаженная Сильви лежит на спрятанной в ящике Улле. Странно, на репетициях я об этом не думал, но сейчас, представив прижатые друг к другу женские тела, почувствовал возбуждение. Я стряхнул наваждение, сделал большой глоток воды из бутылки шампанского и зловеще захихикал. Ниндзя вернулся с двуручной пилой, я показал зрителям ее оскал, и мы принялись пилить. В тишине Раздавался лишь визг грызущего древесину металла и стоны Сильви. Улла неистово дрыгала ногами, красные туфли мелькали, словно страстно желали отделиться от надоевшего тела и начать свободную веселую жизнь. Мы допилили перегородку, и я медленно раздвинул ящики, Сильви широко распахнула глаза, открыв в немом крике рот, кровь капала из ящика с отрезанными ногами, продолжавшими танцевать.

Я посмотрел на них, возмущенный, что они никак не угомонятся, покачал головой, соединил две части и раскрутил стол, чтобы Сильви и Улла заняли исходное положение.

– Пожалей меня, – сказала Сильви.

Но ниндзя вынесли семь длинных стальных мечей и перетащили девушку в другой ящик, на сей раз поставив ее на ноги и, пока я разрубал надвое семь круглых зеленых арбузов, вскрывая перед зрителями их густо-розовую плоть, запирали замки. Под барабанную дробь я с силой вонзал мечи в ящик, преодолевая сопротивление, пока лезвия не показывались с другой стороны, обагренные кровью. Я втыкал их со всех сторон, увильнуть от удара, казалось, невозможно, но когда я вынул их и открыл дверь, вместо растерзанного трупа зрители увидели целую и невредимую Сильви.

– Теперь ты отпустишь меня?

Но ниндзя уже готовили новую пытку. Они выкатили ровную черную доску, по форме и размеру похожую на гроб. На доске – силуэт женщины из концентрических красных и черных окружностей. Мишень в форме женского тела с яблочком в районе губ. Тяжелые кожаные ремни с металлическими пряжками болтались на месте запястий и лодыжек. Сильви обернулась, увидела мишень и охнула, но ниндзя, как всегда, оказались на высоте. Они привязали ее к доске и поставили стеклянный щит между ней и залом. Я достал из кармана револьвер и нежно его погладил.

– Это последний шанс. Выдержишь испытание – я отпущу тебя. Нет… что ж… я рад, что знал тебя.

Сильви билась в оковах, а я спустился в зал и подошел к столику.

– Господа, проследите, пожалуйста, как я заряжаю пистолет шестью настоящими пулями. – Они пристально смотрели, как я вставляю в барабан пули, затем каждый кивнул, подтверждая, что револьвер заряжен. Я протянул оружие ближайшему ко мне парню. – Сэр, пустите пистолет по кругу, пусть все убедятся, что в нем ровно шесть пуль. – Они передавали револьвер из рук в руки, взвешивая его, внимательно заглядывая в барабан. Снова каждый кивнул. – Скажите, пожалуйста, вслух, чтобы все слышали.

– Да, барабан полон, – по очереди подтвердили они.

Я повернулся к первому парню, молодому блондинчику со смышленым лицом:

– Спасибо, сэр, а теперь крутаните барабан, вдруг я подложил холостую. – Я протянул ему револьвер, но он отказался взять. – В чем дело? Разве вы не хотите помочь мне пристрелить мою прекрасную Сильви?

– Нет.

Парень смущенно улыбнулся. Он робко покачал головой, боясь насмешек друзей, но не желая брать пистолет. Я небрежно поднял руки, словно забыл о том, что держу оружие.

– Не смейтесь, дело серьезное, у него есть все основания отказаться. Кто знает, – я обвел зрителей зловещим взглядом, – может, он единственный не загремит сегодня в тюрьму за соучастие в убийстве. – Я посмотрел на револьвер, как будто вдруг о нем вспомнил. – Что ж, есть в зале кто-нибудь не такой чувствительный, как мой юный друг?

Я огляделся и увидел за центральным столиком Дикса, он смотрел на меня, бледный и решительный. Его ледяные серые глаза встретились с моими, я запнулся, но не решился обратиться к человеку, с которым меня могли видеть. Я вдохнул и выкрикнул снова:

– Найдется смельчак мне в помощь? – Отказ паренька здорово подыграл мне. Веселье, царившее в зале, уступило место напряжению, какого я в «Хамелеоне» еще не видел.

– Не помогайте ему! – прокричала Сильви.

Поднялся мужчина с квадратной челюстью. Я отдал ему револьвер, и он трижды с удовольствием крутанул барабан. Возвращая мне пистолет, он прошептал:

– Пристрели сучку в самое сердце.

Я без колебаний забрал у него оружие:

– Большое спасибо, сэр.

Я вышел на середину зала и повернулся к сцене, где Сильви дрожала за стеклянной перегородкой. Ниндзя притащили большой матрас и поставили слева от нее.

Я развязал галстук и оставил его болтаться на белой рубашке. Я должен был выглядеть как человек, которому нечего терять.

– Любовь – странная и хрупкая штука. – Я обвел зрителей взглядом и направил пистолет на Сильви. Она вжалась в доску. Я глубоко вздохнул, нажал на курок и выстрелил в матрас, устроив небольшую снежную бурю из набивки. – Я любил эту женщину, но она… – БАХ! Матрас получил еще одну пулю, и в зале запахло порохом, – растоптала мою любовь. – Я оглядел публику. – Это может свести мужчину… – БАХ! БАХ! БАХ! – …с ума, – закончил я тихим голосом безумца.

Я повернулся, прицелился, выстрелил. Стекло разлетелось вдребезги, Сильви дернулась, в зале испуганно вскрикнули. Все стихло.

Сильви стояла нетронутой и что-то держала в зубах. Выскочили ниндзя и освободили ее. Она размяла запястья, достала изо рта пулю и подняла высоко над головой.

Зал взорвался аплодисментами. Я вскочил на сцену под смех и свист публики. Мы поклонились, занавес опустился, и зажегся свет – антракт.

Эрхард обнял Сильви, Архард подошел сзади, и она оказалась меж двух разрисованных тел.

Высоко над нами Мэй со взбитым черным хохолком на голове давила ногами на педали кабинетного рояля, выдавая развеселый мотивчик. Она качала головой в такт музыке и, улыбаясь, смотрела сквозь стекла очков на вечеринку внизу.

В коридоре расставили столы и стулья, несколько пар танцевали, но большинство болтали за выпивкой. Я прислонился к стойке бара, слушая, как клоун рассказывает о новом номере, где ему предстоит быть механической куклой. Трюк избитый, но весьма неплохой.

Если б знал, что Улла празднует день рождения, я бы купил ей подарок. Упущенный шанс омрачил успех нового шоу. Я взболтал виски, размышляя, что бы я мог подарить. Цветы? Нет, клоуны задарили ее цветами. Бриллианты? Слишком вычурно. Завтра я прошвырнусь по Курфюрстендамм и найду что-нибудь ненавязчивое. Шотландский мотив? Нет, что-то простое, но стильное, что заставит ее взглянуть на меня по-другому.

На вечеринку пришли в основном артисты «Хамелеона», одни еще в сценических костюмах, другие успели переодеться целиком или частично. Большей частью молодые и подтянутые. Я смотрел на них и думал, что пора бы подыскать хороший спортзал и заняться фигурой. Хотя можно записаться в библиотеку и коротать одинокие ночи с книжкой.

В изящном черном платье с длинной бахромой вместо юбки и коротких атласных шортиках Сильви походила на танцовщицу, которой она, впрочем, и была. Клоун рядом со мной показывал новый номер, я рассмеялся, краем глаза наблюдая, как Сильви улыбается своей идеальной американской улыбкой и высвобождается из двойного объятия. Интересно, правду ли говорят об интимной жизни близнецов? Занимательная мысль.

Я поискал глазами Уллу. Народу становилось все больше: подтягивались гости из других театров. Улла стояла в другом конце коридора рядом с улыбающимся Колей и принимала поздравления. На ней по-прежнему была жилетка и обрезанные трико, только вместо красных платформ кроссовки. Она походила на растрепанного травести. Улла засмеялась и посмотрела на Колю. Я сделал глоток и кивнул клоуну, который описывал мне, как собирается стать роботом с помощью алюминиевой маски.

Кто-то легонько тронул меня за руку, я обернулся и увидел Никси.

– Привет, Уильям, – сказала она тихо и неуверенно. Клоун подмигнул, взял стакан и исчез в толпе. Никси поднялась на носочки и расцеловала меня в обе щеки. – Извини.

Никаких извинений. – Я усмехнулся. – В итоге ведь все получилось.

Она улыбнулась. Сквозь тонкую желтую рубашку Никси просвечивал глубокий вырез ее трико. Я колебался. Ее английский не лучше моего немецкого, но, может, мы сумеем найти общий язык. Сильви весело болтала с компанией незнакомых мне людей. Она почувствовала мой взгляд и задорно подняла брови. Я отвернулся и предложил девочке с обручами выпить.

Я передал Никси бокал белого вина и заметил в дверях знакомую высокую фигуру. Никси подняла бокал:

– Prost!

Я посмотрел на ее светлые пушистые волосы, крепкое и сочное тело, как у девушки-болельщицы в американском кино. Сладкая, аппетитная и без ума от меня. Я поцеловал ее, попросил у бармена бокал шампанского и зашагал через зал.

Зельда сменила матросский костюмчик на изощренный ковбойский наряд. Узкие голубые джинсы и остроносые сапоги на высоком каблуке подчеркивали длинные ноги; расстегнутая на груди белая рубашка хрустела от крахмала, золотое лассо на шее тянулось от ямочки на шее к ложбинке между грудей. Не хватало только шляпы, шестизарядника и осла. Шляпы я никогда не носил, и револьвер у меня в гримерке, но вот с ослом я могу помочь. Она стояла у сцены, ни с кем не разговаривая, оглядываясь по сторонам, словно жалела, что пришла. Я подкрался сзади и протянул бокал шампанского:

– Выпьем?

Зельда улыбнулась:

– Спасибо. – Она отпила из бокала, оставив на кромке след помады. – Я надеялась тебя здесь встретить. – Я приложил все усилия, чтобы не расплыться от удовольствия. – Я слышала, после моего ухода вы устроили бучу? – спросила Зельда, поддразнивая.

– Да ничего особенного, – бросил я. – Бодо тоже здесь?

– Нет. – Она со смехом покачала головой. – Он злится на себя, что позволил Сильви войти.

– Она ни при чем, Зельда, какой-то парень стал к ней приставать.

– Приставать?

– Домогаться.

Зельда пожала плечами:

– Интересно почему. – Она не дала мне возможности вступиться за Сильви. – Ты не принес мне билета.

Я был счастлив, что она пришла на шоу, и не стал напоминать, что она сама отказалась.

– Надеюсь, тебе не пришлось платить.

– Нет. – Она неопределенно махнула рукой. – У меня тут знакомые.

– Это наш дебют, дальше будет лучше.

Зельда знакома с театральной этикой – ложной скромностью, реальными страхами и похвалой, искренней и не очень, но всегда и безусловно уместной.

– Ты очень талантлив.

– У меня руки из того места растут.

Зельда улыбнулась и покачала головой.

– Так значит… – она разглядывала гостей на танцполе, – тебе нравятся садистские штучки?

– Нет, – усмехнулся я. – Это все для шоу. Я… – Я помолчал, подбирая слова. – Я не люблю боль.

Зельда снова засмеялась:

– Когда больно тебе, наверное, не любишь. Но ты режешь женщин пополам, кромсаешь их ножами и стреляешь в голову.

Ее слова прозвучали неожиданно резко.

– Зельда, это просто шоу.

– Да? – Она сделала глоток шампанского, глядя на меня поверх бокала. – То есть если для шоу, то все нормально?

Разговор, кажется, вышел из-под контроля.

– Да, думаю, да.

Зельда улыбнулась:

– Мы с тобой по-разному смотрим на мир, Уильям.

– Может, просветишь меня?

– Я что, похожа на школьную учительницу?

– Нет, но уверен, у тебя есть костюмчик.

К нам подошла стройная девушка в черных джинсах, рубашке и кожаной куртке, кажется, одна из моих ниндзя. Она обняла Зельду, и они поцеловались. Зельда поднесла к ее губам бокал шампанского, и девушка сделала небольшой глоток. Зельда улыбнулась, словно ее подруга совершила что-то сверхъестественное, и они прильнули друг к другу. Ниндзя посмотрела на меня ясными спокойными глазами. Никто не потрудился меня представить.

Я повернулся:

– Приятного вечера.

Зельда подняла бокал:

– Спасибо за шампанское. Ты отличный фокусник, Уильям. Но не обязательно проливать женскую кровь, чтобы сделать хорошее шоу.

– Спасибо за совет.

Она пожала плечами:

– Меняю на бокал шампанского.

Мэй наверху переключилась на быструю музыку. Девушка в черном взяла Зельду под руку и повела ее на танцпол. Зельда оглянулась:

– Помни, что я сказала: странные знакомства чреваты странными историями.

– Да-да, – сказал я, раздосадованный ее белой рубашкой, напомаженной улыбкой и длинными ногами, уходящими от меня прочь. Я обернулся, пытаясь найти Никси и, может, отвоевать позиции, и увидел, как сквозь толпу к офису пробирается Улла.

– С днем рождения.

Виду нее был растерянный, но она улыбнулась:

– Спасибо, Уильям.

– Если бы я знал, купил бы подарок.

– Ни к чему.

Она в замешательстве посмотрела в сторону офиса. Вечеринка была в разгаре, просочиться сквозь толпу гостей почти невозможно.

– Спасибо еще раз, что выручила нас.

– Ты уже говорил.

– Извини. – Я улыбнулся. – На самом деле я хотел сказать… – Я замолчал, и Улла забеспокоилась. – Потанцуешь со мной?

Улла засмеялась, по-прежнему глядя в сторону.

– Я ищу Колю.

– Он может танцевать с тобой когда угодно. – Я скривил губы. – Я начинаю думать, что все немки черствые.

Улла вздохнула и улыбнулась:

– Хорошо, один танец.

Мы вышли на танцпол, Мэй заиграла незнакомый мне немецкий хит, и я никак не мог поймать ритм. Улла двигалась легко и непринужденно. Я старался, как мог, надеясь подкупить хотя бы своей неуклюжестью. Интересно, как танцует Коля, хотя с трудом представляю его с девушкой на танцполе.

Громкая музыка мешала говорить, и я понимал, что после танца Улла сразу уйдет. Я не знал, как ее удержать. Я даже не знал зачем. Заиграла другая песня. Я продолжал двигаться, но Улла остановилась.

– Спасибо за танец, Уильям, – улыбнулась она. – Но мне кажется, с Колей что-то случилось.

– Чепуха, – сказал я, продолжая плясать и надеясь, что на него обрушились перекрытия, или похитила албанская мафия, или он просто провалился в собственную задницу. – Что случится с таким здоровяком.

Улла пожала плечами:

– Иногда он перегибает палку.

Я подумал, что он сидит на стероидах, и отошел, освобождая Улле дорогу. Уходя, она сжала мне руку.

– Не все немки черствые, Уильям, особенно одинокие. Никси тебя искала.

– Спасибо, Улла, – кивнул я и отвернулся, чтобы скрыть досаду. Пол заходил ходуном. Я пробежал глазами по комнате, надеясь найти Сильви. Она исчезла, и неудивительно. Наверняка уединилась с каким-нибудь красавцем. Внезапно меня осенило, и я в панике бросился за Уллой, распихивая недовольные пары. Я увидел перед собой подпрыгивающий каштановый хвост и придержал ее за локоть.

– По-моему, я оставил в офисе бумажник. Если Коля там, я отправлю его к тебе.

– Nein… danke, – нетерпеливо и решительно сказала Улла.

Она развернулась и пошла дальше. Я бежал за ней, не зная, как ее остановить, и надеясь, что моя догадка не подтвердится. Мы подошли к двери почти одновременно.

Я взялся за ручку:

– Позволь мне.

Улла оттолкнула меня, вошла в комнату и включила свет.

Коля будто сошел с советского плаката, пропагандирующего здоровую коммунистическую идеологию. Юный пионер с красным галстуком. Он молча стоял посреди комнаты, как статуя, выпятив грудь и опустив по ивам сильные руки. Правда, на агитплакатах нарисованные лица выражают радость от причастности к строительству социалистической нирваны. Коля же блаженно смотрел в маленькое зеркало, висевшее на стене среди фотографий Рэя. Он перевел стеклянные глаза на нас и слегка улыбнулся, отталкивая причину своего блаженства на пол.

Сильви посмотрела на нас снизу вверх. В глазах пустота. Блуждающая улыбка. Коля начал застегивать молнию; его губы сжались.

– А, Уильям, Улла… Сдаем рождения… – Сильви вытерла губы. – Хотите повеселиться с нами?

Улла с шипением бросилась на соперницу и повалила на пол. Сильви издала странный звук, что-то среднее между смешком и стоном. Коля проворно отступил в сторону, а я бросился в драку. Когда я разнял их, по моей щеке текла кровь, а Улла сжимала в кулаке клок блестящих волос Сильви. Я толкнул бьющуюся Уллу ее парню, и он обнял ее за плечи, продолжая улыбаться. То ли он под кайфом, то ли ему просто нравится, когда женщины за него дерутся. Я взглянул на искаженное лицо Уллы и почувствовал ее унижение.

– Она же совсем пьяная, разве не видишь? – мягко сказал я.

Улла посмотрела на меня:

– Ты знал, что здесь происходит. Пытался ее прикрыть. Шлюха. – Ее лицо скривилось от боли, слова были полны горечи. – Ты хотел меня и подослал ее к Коле.

Нет… клянусь… я не знал…

От ее обвинений я стал заикаться.

Сильви все так же сидела на полу.

– Уильям? – смущенно позвала она.

Улла плюнула на нее.

– Она под любого пса ляжет, стоит ему понюхать.

Я посмотрел на Уллу, не понимая, что в ней нашел.

– Да она пьяна в стельку. – Сильви разглядывала блестящий белый плевок на черном платье, словно гадая, откуда же он взялся, и я понял, что говорю чистую правду. – Твой милый атлет, случайно, не страдает некрофилией? Посмотри на нее, она с трудом двигается.

– Ты омерзителен, – сказала Улла.

– Не омерзительнее твоего долбаного дружка. Насильник гребаный.

Коля заговорил. Неуверенно, похоже использовав все слова, что знал по-английски, он выдал:

– Это ничто. Это ничего не значит, как выпить или покурить.

Улла попыталась меня остановить, но не успела, да и не смогла бы. Я оттолкнул ее левой рукой и правой заехал прямо по центру его хрупкого красивого лица. Может, мой агент прав насчет геройства качков из спортзала. Я застал акробата врасплох. Он пошатнулся и упал на стол Рэя, разметав ворох бумаг. Сильви хлопала глазами, глядя, как бумаги планируют на пол вокруг нее.

– Уильям, ты ударил Колю, – благоговейно прошептала она.

Я ухмыльнулся:

– Точно, и знаешь что? Я его сейчас опять ударю.

Улла кричала что-то по-немецки. Я хотел поднять Колю, чтобы лучше прицелиться, и Улла прыгнула, вонзив ногти мне в спину. Коля начал подниматься со стола, и я вдруг понял, что, если он встанет на ноги, мне конец. Я схватил клавиатуру и заехал ему в лицо. Клавиатура не самое удобное оружие, но я вцепился в нее, удивляясь, как быстро белые клавиши становятся красными и как мои удары совпадают по темпу с воплями Уллы.

Я с облегчением услышал громкие немецкие голоса и позволил оттащить себя от стола. Я тяжело дышал, не пытаясь сопротивляться, надеясь, что не убил его. И тут кулак Коли врезался мне в лицо. Звук оглушил меня, и глаза наполнились кровью. Ноги подкосились, и я бы упал, если бы меня не держали. Боль была отупляющая. Я ждал второго удара, но не дождался. Незнакомый мужчина прокричал что-то, я ни черта не понял и не утрудил себя ответом.

Я сплюнул кровь и сказал:

– Отвалите все и заберите эту мразь, а не то я на хрен его прибью.

Я брызгал слюной и кровью, вряд ли меня кто-то понял, но все разошлись, оставив нас с Сильви вдвоем.

В наступившей тишине я уставился на фотографию дедушки Рэя с головой в медвежьей пасти. Момент триумфа с последующим обезглавливанием, вот и весь шоу-бизнес.

Сильви подняла на меня глаза. Бахрома платья сбилась на талии, красная помада размазана по лицу. На голове по-прежнему дешевая диадема, съехавшая набок, – не сорванный нимб, глупая мишура. Она сидела выпучив глаза, ее голос звучал слабо, словно издалека:

– Что ужасного в том, что тебя называют шлюхой?