XI

Водитель, которого я нанял для перевозки оборудования, заупрямился:

– Я не могу здесь проехать, эта улица для автобусов и такси.

– И доставки.

– Доставка до одиннадцати, мы опоздали. – Он отвернулся от дороги, демонстрируя мне свое недовольное лицо во всей красе. – Ты толкаешь меня на преступление.

В перевозчики мой друг-чародей Брюс Макфарлейн посоветовал своего флотского приятеля Арчи. У Арчи лысина, три зуба во рту и морщинистое лицо, которое живет своей жизнью. Ощущение, что меня отругал татуированный младенец со сморщенной головой.

– Ладно, по пути домой я заскочу в собор Святого Мунго[28] и помолюсь за тебя. – Арчи бросил на меня взгляд, ясно говорящий, что он в любой момент запросто выкинет меня и мое барахло из фургона. Я сдался. – Я не знал, что это запрещено, компенсирую все неудобства.

– Если меня оштрафуют, платишь ты.

– Идет.

Я улыбнулся ему, но Арчи смотрел на дорогу, лавируя по забитой автобусами улице. Эйли говорила, что это недалеко от моей квартиры, но я исходил Тронгейт вдоль и поперек и ни разу не видел Паноптикума. Фургон прокладывал себе путь, а я сверял номера домов.

– Может, притормозишь немного? Мы, кажется, уже близко.

– Если я поеду еще медленнее, мы встанем.

Я показал на свободное место:

– Можешь там припарковаться.

– Это же, блин, автобусная остановка.

Как бы то ни было, Арчи зарулил на стоянку, бормоча что-то о синих врагах и недобитых гондонах, которые сами не знают, куда прутся.

Я открыл дверцу и высунул голову, ища глазами здание.

– Я на минуту.

– Если появятся копы, я свора…

Я захлопнул дверь и побежал по тротуару. Номер, который дала мне Эйли, принадлежал игровому залу с голубым фасадом и розовой неоновой вывеской, обещавшей «Развлечения, Развлечения, Развлечения». Окна закрыты гофрированными атласными шторами темно-синего цвета. Глядя на них, я подумал о пышных похоронах какого-нибудь воротилы бизнеса, действе в духе Либераче.[29] Между шторами и стеклом выставлены призы, которые страховая компания, видимо, не считает нужным прятать в сейф на ночь: огромные псы с невинными глазами, телевизоры и микроволновки, которые можно купить за полсотни фунтов в супермаркетах «Теско», и невероятные букеты из искусственных цветов, украшенные разноцветными перьями, за какие любой попугай удавится. Сквозь механический звон и лязг в открытую дверь доносился голос разыгрывающего бинго.

– Детская неожиданность, номер два. Один и пять, пятнадцать. Ключ к замку, два и один, двадцать один, как раз твой возраст, да, Лорна? Три и пять, тридцать пять, у Джей Ло зад, семьдесят пять. Тони весел, номер десять. Слепой старик, восемьдесят.

Никто не кричал стоп-игра. Я оглянулся на фургон. Арчи отчаянно жестикулировал, но я не заметил вокруг ни одного копа. Я заглянул в темный зал, озаряемый вспышками игровых автоматов. Несмотря на шум и грохот, народу внутри оказалось немного. В дверях на страже стоял вышибала, в полумраке за его спиной парочка игроков пытала счастье за автоматами, другие сосредоточенно рассматривали карточки лото.

Вышибала бросил на меня оценивающий взгляд. Может, он изучал дзэн, а может, знал, что таким большим парням, как он, не нужно ничего говорить, чтобы заставить парней вроде меня объясняться.

– Приятель, я ищу Паноптикум, слышал о таком? – сказал я.

Он кивнул в потолок:

– Наверху.

Я вышел на улицу и задрал голову. Три огромных этажа того, что викторианцы, видимо, считали греческим стилем, арочные окна уменьшаются с высотой этажей.

Вышибала проводил меня до черного входа с торца и ласково улыбнулся, когда я спросил про лифт.

– Ладно, все лучшее детям, да? – сказал я и пошел к фургону, надеясь, что мой аргумент убедит Арчи.

Но я уже начал понимать, что, несмотря на нытье, Арчи делает свою работу. Он ворчал всю дорогу вверх по грязной лестнице, но только войдя в зрительный зал, он едва не выпустил ящик из рук.

– Твою мать!

Войди я первым, я среагировал бы так же. Стоило повернуть с лестницы в зал, как перед глазами буквально вырос манекен – викторианец с бакенбардами в сюртуке и цилиндре. Эйли бросилась к нам:

– Вы в порядке?

Арчи приподнял свой конец ящика.

– В полном, родная. Он чуть не довел меня до инсульта.

Эйли выглядела очень мило. Свободный узел волос на затылке, старая рубашка в клетку и джинсы, вероятно видавшие лучшие времена, но вполне сохранившие форму.

– Его все пугаются. Я бы его передвинула, но нам и так сделали одолжение, уступив зал, боюсь, руководство не придет в восторг, если мы начнем здесь мебель двигать.

– Точно, родная, эти руководящие му… мужи просто кара небесная.

Эйли кивнула на украшенный блестками ящик, что я одолжил у Макфарлейна:

– Это для номера?

– Да.

Она виновато улыбнулась:

– Тогда вам еще на этаж выше, вход с черной лестницы.

Арчи улыбнулся и кивнул на меня:

– Не волнуйся, родная. Ему не помешает зарядка.

Мы подняли ящик по лестнице и вышли прямо на сцену. Мы осторожно опустили его, и вслед за нами вошла Эйли. Арчи провел рукой по голове, словно забыл, что волос у него давно нет, и огляделся.

– Помню, дед рассказывал о мюзик-холле, но я тут никогда не бывал.

Эйли улыбнулась:

– И как вам?

– Ничего местечко.

Паноптикум напоминал средневековый обеденный зал, где король Артур и его рыцари могли коротать субботние вечера. По обе стороны зала тянется галерея. Пространство оказалось меньше и шире, чем я ожидал, высоту потолков и ощущение средневековья подчеркивал покосившийся карниз и облупленная штукатурка.

Давно заброшенный Паноптикум, похоже, возвращается к жизни. У сцены стоит пианола, у главной стены – пара стеклянных витрин с экспонатами, напоминающими о днях славы мюзик-холла. Над ними старинные плакаты, программки и афиши, приглашающие на шоу столетней давности. Не так пафосно, как в «Хамелеоне», но мне нравится. Краем глаза я заметил что-то на балконе; я вздрогнул и показал Арчи:

– Не твои приятели?

Он посмотрел вверх.

– Господи боже. – Арчи повернулся ко мне. – Вот блин. – В полутьме балкона стояли еще два манекена, мужчина и женщина викторианской эпохи. – У меня от них мурашки по коже. – Он посмотрел на Эйли. – Наверняка в этом месте живут привидения.

Найдется парочка. – Она кивнула на старинную пианолу. – Говорят, Джордж, который внизу, иногда играет сам по себе, а на том балконе видели солдата времен Англо-бурской войны.

Арчи задумчиво кивнул.

– Да бросьте, – сказал я. – Конечно, людям мерещатся привидения, здесь в каждом углу по этой безумной кукле. Прямо как в фильме ужасов. Видимость обманчива, особенно в таких старых зданиях.

– Доживешь до моих лет, поймешь, что в мире есть то, что глазами не увидишь. – Он посмотрел на нас с Эйли, словно поделился величайшей мудростью. – Люди не исчезают после смерти, они вокруг нас, и иногда мы их замечаем.

Холодный палец ткнулся мне в шею и пробежал по позвоночнику.

– Вы действительно в это верите? – спросила Эйли.

– Да, родная, верю. Вам стоит побывать на спиритических сеансах в церкви на Беркли-стрит. Удивительно, какие вещи рассказывают духи.

– Чушь собачья.

Я удивился своей горячности.

– У каждого своя правда, – настаивал Арчи. – Я хожу туда каждый вторник, проверяю сообщения от жены. Меня это успокаивает. – Он посмотрел на меня с вызовом и повернулся к Эйли. – Можно я посмотрю витрины, родная?

– Конечно.

– Спасибо. – Арчи спустился со сцены, пробормотав в мой адрес что-то похожее на «самодовольный пидор».

Он отошел, и Эйли тихо сказала:

– Несчастный одинокий старик. – Она посмотрела на меня с сочувствием. – Как ты, Уильям?

Я хотел сказать «одиноко», но остановился на «нормально».

Эйли помолчала, словно хотела что-то добавить, но передумала.

– Ладно, осваивайтесь, а я займусь стульями.

Мы с Арчи проводили ее взглядом до лестницы, и я подошел, чтобы извиниться.

– Я ляпнул не подумав. Ты прав, что я знаю о жизни?

– Что люди знают о жизни, сынок? – Он метнул на меня взгляд. – У тебя кто-то умер недавно?

Сердце привычно рухнуло в болото страха, боли и стыда, но голос меня не выдал.

– С чего ты взял?

– Показалось. – Я заплатил Арчи по оговоренному тарифу и добавил сверху, как и обещал. Он пересчитал, улыбнулся и спрятал деньги в карман джинсов. – Смотри сюда. – Он показал на мелочи под стеклом: сигаретные пачки, пуговицы, дамские брошки, пара колец, шелковый цветок мака, старые газеты и программки. – Видишь «Вудбайнз»? – Он ностальгически улыбнулся. – Я курил такие, когда был мальчишкой.

– Значит, они действительно тормозят развитие?

– Засранец. Они нашли все это под половицами на галерее. Представляешь? Какая-то бедняжка теряет обручальное кольцо, парень роняет припасенную на ночь пачку, и их находят через сто лет.

– Не подозревал, что ты увлекаешься историей, Арчи.

– Доживешь до моих лет, поймешь. То, что для тебя история, для меня вчерашний день.

– Да брось, ты не такой старый.

– Я хочу сказать, ничто не исчезает навеки. Какие-то следы остаются, так что будь готов. Потерянные друзья иногда возвращаются.

– Как пачка «Вудбайнз»?

– Будь готов, вот и все. – Он улыбнулся беззубым ртом. – А она ничего цыпочка, тебе повезло.

– И мистика посещают грязные мысли.

Я только потому и не тороплюсь умирать, сынок.

Все равно промахнулся, она замужем.

– А-а.

Судя по взгляду, Арчи бы это не смутило.

– Ее дочка одна из тех, для кого я выступаю.

– Понял.

– Ее муж – мой друг.

– Понял, а ты страшный зануда, на которого она дважды не взглянет. Вот. – Арчи достал пятерку из своих денег. – Положи в копилку для детишек.

– Ты не обязан.

– Я никому не обязан. Им нелегко, этим ребятам, но если дать им шанс, они на многое способны.

– Наверное.

– Ты посмотри на себя. Наверняка твоей матери говорили, что ты не вылезешь из подгузников, а ты смог.

– И теперь болтаю со старым пнем. – Я покачал головой и взял у него деньги. – Спасибо, ты хороший человек, Арчи.

– Скажи это, когда я вернусь со штрафом. Я взберусь по чертовой лестнице, ты палочкой не успеешь взмахнуть и сказать абра, твою мать, кадабра.


Арчи уехал, и я подошел к Эйли. У меня были свои планы, но я решил помочь ей расставить складные стулья для зрителей.

– Я думал, Джонни появится.

– Он расстроится, что не застал тебя. Он по уши в работе, сам понимаешь.

– Экзамены?

– Экзамены, рефераты, оценки.

– Наверное, вам и вместе некогда побыть.

– С маленьким ребенком всегда тяжело.

– А с благотворительностью особенно.

Эйли улыбнулась:

– Да уж, время расписано по минутам, но ты же знаешь, Джон не может по-другому. Ему необходимо что-то делать.

Я поднял выпавший из связки стул, расправил его, хлопнув рукой по сиденью, и начал новый ряд параллельно Эйли.

– По-моему, всю работу делаешь ты.

Эйли остановилась и, глядя мне в глаза, твердо сказала:

– Меня никто не заставляет.

– Я и не говорил.

– У тебя такой взгляд, мол, бедняжка Эйли, опять за всех отдувается.

Я поставил следующий стул и поднял руки.

– Эйли, я едва тебя знаю, а до того вечера в баре я и Джонни сто лет не видел. У меня нет оснований делать какие-то выводы.

Мы продолжили молча, только стулья царапали неровный деревянный пол. Наконец Эйли сказала:

– Помнишь, я сказала, что при каждой нашей встрече кто-нибудь хамит. Судя по всему, я не ошиблась. Извини.

Я поставил еще один стул.

– У тебя, видимо, очень спокойная жизнь, если ты называешь это хамством.

– Возможно.

Эйли расправила еще один стул и потерла лицо.

– Тебе плохо?

– Нет, просто немного устала.

– Всю ночь париться с придурками вроде меня, наверное, тоже непросто.

– Это моя работа. К тому же я на полставки.

– Я надеялся, ты скажешь, что я не придурок.

Эйли засмеялась:

– Ну, выглядишь ты намного лучше, чем неделю назад.

– Стараюсь.

Теперь мне пришлось отвести глаза.

Эйли взяла меня за руку.

– Я не считаю тебя придурком. Совсем нет.

– А кем ты меня считаешь? – тихо спросил я.

– Раздолбаем, наверное.

Наши глаза встретились. Губы зудели от желания поцеловать ее. Я подумал о Джонни. На лестнице раздался какой-то шум. Я оглянулся и увидел мать Эйли с маленьким ребенком на руках.

– Мам, что ж ты не позвонила? Я бы спустилась и взяла ее. Уильям, это моя мама, Маргарет.

Маргарет говорила подчеркнуто вежливо:

– Мы уже встречались.

– Я помогал Эйли расставить стулья. Это Грейс? – Я вдруг смутился. – Я еще не видел ее.

Маргарет прижала ребенка ближе, поддерживая головку.

– Она только что уснула.

– Мам, дай ее мне, она уже слишком большая, чтобы таскать ее на руках.

Маргарет поцеловала внучку в макушку, и мне показалось, она не отдаст ее, но она протянула ребенка Эйли.

– Я не смогла поднять коляску наверх, я говорила тебе, она слишком тяжелая.

– Зато устойчивая.

У обеих одинаковый напряженный взгляд и острые дерзкие подбородки. Сразу видно, что они мать и дочь.

– Я спущусь и подниму коляску, – сказал я.

Маргарет хотела отказаться, но Эйли благодарно улыбнулась:

– Спасибо, Уильям. Тогда я смогу уложить малышку.

– Не вопрос.

Когда я вернулся, Маргарет с ребенком на коленях сидела в центре зрительного зала.

– Спасибо, Уильям, – тихо сказала Эйли. – Они обе устали.

Мы поговорили еще немного о предстоящем концерте, и я наконец спросил:

– Помнишь, я спрашивал про старые улики?

Эйли кивнула:

– Конечно.

– Если бы ты нашла такую улику, к кому бы ты обратилась?

– К своему адвокату, в твоем случае – ко мне. Эйли улыбнулась. Как же она красива. Я снова почувствовал искушение.

– Мне не хочется тебя впутывать.

– Тогда в полицию.

– Да, но к кому именно? Дело не совсем обычное. Эйли подняла брови.

– Ты заинтриговал меня, Уильям. – Она задумалась. – Тебе нужен кто-то с опытом и толикой воображения. Полицейские со временем начинают верить всему, что подтверждается уликами. Они за годы службы с чем только не сталкиваются. Но иногда их сложно пробить. Они перегорают. – Она помолчала. – Я бы, наверное, пошла к Бланту, он тебя допрашивал.

– К этому мудозвону?

Маргарет подняла голову и крикнула:

– Эйли, ты скоро?

– Сейчас, мам.

– Он, может, и мудозвон, но мудозвон честный. Говорю как твой адвокат. Не хочешь говорить со мной, поговори с Блантом. На этой неделе он работает в ночь.

– Эйли, – снова раздалось за спиной.

– Извини. – Она взяла у меня коляску. – Мне пора. Удачи.

Она повернулась и побежала к матери и ребенку.

* * *

Мне довольно долго пришлось ждать Бланта в его любимом баре. Он вошел один в том же уставшем костюме, с тем же поношенным лицом. Он направился к стойке, не взглянув на меня, хотя заметил в первую же секунду. Барменша, не дожидаясь заказа, поставила перед Блантом кружку пива. После того как он сделал первый глоток, я решился подойти. Он посмотрел на мой не то чтобы свежевыжатый апельсиновый сок:

– Завязал?

– Нет, принял решение. Никакого алкоголя до 8:30 утра.

Блант поднес кружку к губам.

– Некоторые уже смену отработали. – Он слизал пену с усов. – Больше не спал с пьянчужками?

– Нет. А ты?

– Только с женой. – Он достал сигареты и закурил, не предложив мне. – Я, кажется, говорил, чтобы ты здесь не появлялся.

– Если бы я всех слушал, я бы из дому не выходил.

– Вот было бы счастье.

Я закурил свою сигарету.

– У меня есть кое-что интересное.

– Приходи в рабочее время.

– Дело деликатное.

– Я иногда чувствую себя медсестрой в венерологии. Все хотят показать мне свои болячки. – Он посмотрел на меня сквозь сигаретный дым, что-то для себя решая. – Господи боже. – Блант покачал головой. – Ладно, хуже уже не будет. – Он засмеялся, и я подумал, что это не первый его бар по дороге домой, а в кабинете наверняка припрятана бутылка успокоительного. – Я только закажу завтрак. – Блант перегнулся через стойку. – Мэри, дай-ка мне пакет жареных орешков.

– Может, горячий завтрак, мистер Блант?

– Нет, моя наседка уже небось накрыла мне дома. – Он сунул арахис в карман и выпрямился, бормоча поднос. – Куда ей деваться-то. – Он посмотрел на меня. – Напомни, как там тебя.

– Уильям Уилсон.

– Точно. Любитель покойников Уилсон. Что ж, мистер Уилсон, рассказывай.

– Может, найдем место поукромней?

– Если обещаешь не распускать руки.

Мы сели за столик на отшибе, подальше от туалета и автомата – излюбленное место малолетних любителей травы. Блант сделал большой глоток.

– Значит, так. – Он приставил ладонь ко дну кружки. – У тебя ровно столько времени. – Я прикинул, что при его скорости это секунды две с половиной, но не стал спорить. Я достал из кармана прозрачный пакет с запечатанной в конверт фотографией Монтгомери и положил на стол. Блант посмотрел на конверт, но не взял его. – Рассказывай.

Я пожалел, что не взял себе выпить, но глубоко вдохнул и начал:

– Двадцать лет назад при странных обстоятельствах пропала женщина по имени Глория Нун, полиция так и не нашла ее ни живой, ни мертвой. Главным подозреваемым был муж, но доказать ничего не смогли. В пакете фотография, где он стоит с человеком, который тогда был младшим офицером. Недавно его проводили на пенсию в должности главного следователя. Мне кажется, они стоят рядом с ее могилой.

Блант фыркнул:

– Не знаю, чего я ждал от тебя, но точно не этого.

– Посмотришь на них?

– Придержи коней. У меня пара вопросов. – Я кивнул, стараясь не расплескать нетерпение. – Вопрос номер один: почему я?

– Я навел справки, у тебя чистая репутация.

Блант провел ладонью по лицу.

– И вот награда нашла героя, да? Ладно, вопрос номер два: с чего ты взял, что они стоят у могилы?

– Не знаю, мрачное место, два парня держат газету с датой исчезновения. И еще…

– Что?

– Еще коп со снимка жаждет заполучить его обратно.

– Очень мило. Доказательства есть?

– Нет.

– С чего же ты это взял?

– Я не хотел бы отвечать на этот вопрос.

– Понятно. – Он помолчал, глядя на меня, как, наверное, глядел на сотни подозреваемых в комнате для допросов. – Ладно, к этому мы еще вернемся. Почему ты не отдашь ему конверт?

– Мне кажется, он замешан в убийстве.

Блант посмотрел на мой нетронутый сок:

– Ты собираешься это пить?

Кислая жидкость в стакане казалась пластмассовой.

– Вряд ли.

– Тогда возьми себе что-нибудь нормальное и заодно принеси мне еще пива.

Я посмотрел на конверт.

– Оставь, он никуда не денется.

– Без обид, но я сам фокусник. Я знаю, как легко исчезают такие вещи.

Я протянул руку, но Блант поставил на пакет кружку пива.

– Не волнуйся. Я тебя дождусь.

Стоя у бара, я пытался разглядеть, что делает Блант, но мы выбрали надежное место.

Я вернулся с выпивкой, Блант закурил и на этот раз предложил мне сигарету.

– Где, ты сказал, пропала та женщина?

– В Эссексе, недалеко от Лондона.

– Я знаю, где находится Эссекс, а ты наверняка знаешь, что это вне моей юрисдикции. Я могу только передать дело.

– По крайней мере, будет запрос. Им придется начать расследование.

Блант сделал глоток пива.

– Может, да, может, нет. – Он вздохнул. – Я действительно чист. Меня не купишь ни деньгами, ни обещаниями. – Я посмотрел на стойку, он затянулся сигаретой. – Я отрабатываю зарплату и получаю чек каждую пятницу. Просто делаю свое дело. Кому-то нравится, кому-то нет, и посрать на них. Но я не лезу в чужие дела, и мне не нужны лишние враги. Обвинить уважаемого офицера крупнейшей национальной службы в соучастии в убийстве – это самый простой способ нажить проблемы. – Он посмотрел на меня и подставкой для кружки отодвинул от себя конверт. – Ничем не могу тебе помочь.

– Но тебе это кажется подозрительным?

– Я такого не говорил.

– Если я добуду доказательства, ты сможешь что-нибудь сделать?

Блант осушил кружку.

– Собирать доказательства – работа полиции. – Он вынул из кармана блокнот и ручку. – Как звали пропавшую женщину?

– Глория Нун.

Блант записал имя и закрыл блокнот.

– А любопытного полицейского?

– Монтгомери, Джеймс Монтгомери.

Я ждал, что он запишет, но Блант не шевельнулся.

– Ты не запишешь себе его имя?

– Думаю, что запомню. – Блант устало покачал головой. – Когда-то здесь был хороший тихий бар. – Он достал бумажник и нашел визитку. Убедившись, что на обороте нет записей, он протянул ее мне. – Звони только по делу, не суетись. Я не любитель светских бесед.

* * *

Два часа утра. Машину мы взяли напрокат. Дикс всю дорогу поглядывал на часы, и я боялся, что мы разобьемся. Ковыряясь в огромном замке на двери склада, он снова взглянул на циферблат.

Ночью особенно остро чувствуется запах сырой земли. Закрываешь глаза и оказываешься далеко от города, в саду, где только что посадили деревья, в распаханном поле, у свежей могилы.

– Кто они? – спросил я.

Сильви куталась в длинное пальто и постукивала красными босоножками по земле, чтобы согреться. Дикс бросил на нее раздраженный взгляд, повернул ключ и поднял щеколду.

– Тебе станет легче, если я назову имя?

– Может быть.

– Поздно задавать вопросы, Уильям, просто делай, как договаривались, и деньги наши.

Не только Сильви приоделась для шоу. Дикс проявил неожиданные организаторские способности и раздобыл мне подходящий к случаю наряд: черный костюм, разрисованный сзади и спереди светящимся в темноте скелетом, и маска в виде ухмыляющегося черепа. Маска удачно скрывала синяки, но я боялся, что мой живот изуродует образ скелета. Сильви меня успокоила:

– Уильям, ты очень аппетитно смотришься. Смерть пришла за моим юным невинным телом.

Я опустил череп на лицо, вытянул руки и гонял ее по комнате, пока она, смеясь и брыкаясь, не поддалась и мы не рухнули на диван. Я заговорил с аристократическим акцентом, как Кристофер Ли в роли Дракулы:

– Вот и смерть пришла, дорогая.

Сильви разыграла обморок, а Дикс смотрел на нас и снисходительно улыбался, как скопидом в предвкушении прибыли.

Теперь шутка не казалась уместной, и костюм для Хеллоуина не выглядел смешным. Сильви побелела, как мои фальшивые кости. Я обнял ее, но она нетерпеливо отмахнулась:

– Давай скорее покончим с этим.

– Ты можешь отказаться, если не хочешь.

Она громко и резко рассмеялась в ночной тишине.

– Скоро все кончится, – сказал Дикс. – Меньше чем через час мы выйдем отсюда с карманами полными денег.

* * *

Блант сказал, ему нужны доказательства, и я, кажется, знаю, как их получить. В основе любого фокуса лежит психология и тончайший расчет, но с хорошим ассистентом все будет просто.

Я вернулся в интернет-кафе и посмотрел расписание рейсов из Лондона. Пора войти в роль и сделать звонок. Тихий голос на том конце провода долго не хотел соглашаться, особенно с необходимостью хранить предприятие в тайне, но от моего предложения отказаться было тяжело, и мы оба понимали, что единственный, кого голос хотел посвятить в наши планы, никогда не позволит им сбыться.

Теперь оставалось только ждать и надеяться. Я вернулся к себе, налил выпить, лег на кровать и снова и снова повторял про себя каждый шаг, пока скрип вечерних автобусов не сменился дизельным рыком такси и криками ночных гуляк. Наконец и они стихли, и я лежал в тишине, глядя на пятно света от уличного фонаря за окном. Интересно, согласится ли Блант на мою затею и есть ли у нас хоть какие-то шансы на успех.

* * *

Сильви где-то по ту сторону темноты. Мы с Диксом плечом к плечу в ожидании сигнала. Я почувствовал движение, и софиты выжгли белое пятно в центре пустого склада. Из-под свода раздался голос:

– Продолжайте.

Я ожидал услышать немецкий, но голос из темноты говорил по-английски с американским акцентом. Я посмотрел на Дикса:

– Американец?

Дикс ответил с презрением:

– Они все еще уверены, что в Берлине могут получить то, чего дома не найти.

Я усмехнулся и натянул череп. Все встало на места – это лишь прихоть богатого янки, охочего до экзотики. – Что ж, не будем его разочаровывать. Дикс положил руку мне на плечо.

– Они не праздные туристы, отставшие от автобуса.

– Что ты хочешь сказать?

– Сильви знает свою роль. Ей это нужно, как и мне. Просто сделай свое дело, и все будет в порядке.

Я открыл было рот, но Дикс приложил палец к губам, и я услышал глухой стук каблуков по деревянному полу. Сильви вышла из темноты в центр освещенного круга. Моя великолепная несчастная жертва. Длинный серебристый халат переливался в лучах света, искры горели в черных как ночь волосах, а кроваво-красные губы не располагали к поцелуям.

Мы ждали десять ударов, потом Дикс закрыл лицо черным шелковым шарфом, кивнул мне и деловито вышел вперед. Он остановился в шаге от Сильви. Она смотрела сквозь него, затем скинула халат и выгнула спину, словно призывая его дотронуться до обнаженного тела, бледного и сияющего в кромешной тьме. Дикс застыл на месте еще на десять тактов, и Сильви медленно обошла его кругом, как едва прирученный хищник, знающий вкус крови. Я задержал дыхание, гадая, репетировали они эту сцену или Сильви действительно сомневалась. Она выпрямила спину, словно цирковая львица, решившая подарить укротителю еще один день, и прижалась к доске. Дикс немедленно подошел и проворно застегнул ремни на запястьях и лодыжках, потянув за концы для убедительности.

Я отогнал прочь все мысли и лишь повторял про себя мантру:

– Сконцентрируйся, сконцентрируйся, сконцентрируйся…

Настал мой черед выйти из тени.

* * *

По традиции промочить горло перед выступлением я решил в баре под железнодорожным мостом: во-первых, он недалеко от Паноптикума, во-вторых, вряд ли сюда сунется кто-нибудь из университетских дружков Джонни, которые помогали ему с шоу. В маленьких дешевых барах всегда полно народу, но я не ожидал увидеть целую толпу в столь ранний час. Я остановился на ступеньках, разглядывая зеленый рой кельтских рубашек, шарфов, трилистников и шапочек с помпонами, и тут до меня дошло, что они празднуют День святого Патрика. Я стоял в нерешительности, сомневаясь, что в баре найдется место для еще одного страждущего, но компания вновь прибывших смела меня вниз в знакомый запах табака, пота и пива. Я заказал виски, хотя кружку «Гиннесса» подавали с трилистником в пенной шапке. Кто-то ушел, и я занял шикарное место рядом с сигаретным автоматом и поставил бокал на откидную полочку. Святой Патрик изгнал из Ирландии змей. Быть может, это знак, что все пройдет хорошо. С другой стороны, национальным праздником стала его смерть, и, может, это знак, что змеи всегда побеждают. Старик за соседним столиком затянул песню:

Я был холостой, я был один,

Работал ткачом, жил не тужил.

И только в одном я себя виню,

Что юную деву загубил.

Я лето и осень за ней ходил,

Дарил ей букеты роз.

Он счастливо улыбнулся во весь рот, и его поддержали:

И только в одном я себя виню,

Что спас ее от слез.

Получалось на удивление мелодично, притом что в половине третьего дня все присутствующие уже пьяны в стельку.

Старик смотрел незабудковыми глазами, мягкими, влажными и счастливыми от пива и воспоминаний. Он обвел посетителей взглядом.

Однажды ночью она пришла,

Склонилась ко мне на грудь,

И я пробудился ото сна,

Она зарыдала вдруг.

– Ты старый плут, Питер, – прокричал кто-то из-за столика. Старик улыбнулся, подмигнул и продолжил:

Она плакала горько, как дитя,

Что делать теперь, вопрос.

Я обнял ее, накрыл с головой,

Чтобы спасти от слез.

Я увидел, как размозженную женскую голову накрывают чистой белой простыней. Я поставил стакан, пошел в туалет и сбрызнул лицо водой. Когда я вернулся, песня закончилась и кто-то занял мое место у автомата, но стакан остался нетронутым.

Бармен с трудом протискивался в толпе, собирая пустую посуду. Он протянул старику полпинты и сказал:

– Из-за тебя меня прикроют за отсутствие лицензии на шоу-программу.

– С таким голосом нужна лицензия на пса, – сказал старый пьянчужка рядом.

Раздался смех, и кто-то прокричал из другого конца зала:

– Энн, спой нам.

Его хором поддержали остальные завсегдатаи, в конце концов втянулись даже те, кто зашел просто выпить за святого Патрика. Молодая барменша застенчиво покачала головой, но посетители настаивали, постукивая кружками по столу:

– Энн, Энн, Энн.

В итоге управляющий бросился к стойке и вывел девушку в зал. Публику призвали к тишине, началось шиканье, грозившее перерасти в драку, но стоило девушке закинуть голову, закрыть глаза и запеть, как все мигом заткнулись.

Она мне сказала: «Мама не прочь,

И папа отдаст за безродного дочь».

Потом отвернулась. «Любимый мой,

Мы скоро станем мужем-женой».

Голос был высокий и чистый. Под такой голос надо думать о зеленых холмах и пенистых солнечных водопадах, но вместо этого я вспомнил, как шел в своем костлявом наряде к распятой на доске Сильви. Она, кажется, вжалась в нее всем телом. Свет отразился в блестках ее волос, и яркая вспышка радугой мелькнула в моих глазах. Мгновенно, быстро, как пуля, она пронеслась, и осталась лишь перепуганная девушка и безликая публика в темноте.

Она растворилась средь праздных людей,

Я с нежностью вслед любимой глядел.

Лишь с первой звездой вернулась домой,

Как лебедь прекрасный в ночи под луной.

Я достал из кармана пулю, зажал между указательным и большим пальцем и поднял над головой. Из темноты появился Дикс с закрытым шарфом лицом. С ним вышел второй человек. На нем был элегантный черный костюм поверх черной рубашки и резиновая маска рыжего лиса. Лис кровожадно улыбался, глаза горели неестественно зеленым, напоминая разбитую пивную бутылку с острыми краями.

И все говорили, свадьбе не быть.

И только один не хотел говорить.

Она, улыбаясь, мимо прошла,

Я больше не видел ее никогда.

Лис долго изучал пулю, крутил ее так и сяк, подносил к глазам, я уже потерял счет времени. Наконец он взял у Дикса ручку и написал на пуле инициалы. Я протянул Диксу револьвер, тот передал лису, который принялся изучать его с той же дотошностью. Потом он вернул мне револьвер и пулю и сквозь зеленые глаза внимательно следил, как я заряжаю оружие. Опасный момент, именно здесь я должен подменить пулю. И я справился. Я заменил настоящую пулю восковой копией и вставил ее в барабан под его подозрительным взглядом. Он отошел, и мы с Сильви остались друг против друга в ярком островке света, окруженные непроглядной космической мглой. Я повторял свою мантру.

– Сконцентрируйся, сконцентрируйся, сконцентрируйся, – твердил я, пока ее лицо не превратилось в белое размытое пятно под стеклом, похожее на мертвую бабочку с красной точкой посередине.

Сегодня она приходила ко мне,

Земли не касаясь в ночной тишине.

И призрак сказал мне: «Мой дорогой,

Мы скоро станем мужем-женой».

Бар взорвался аплодисментами, криками и звоном кружек. Девушка поклонилась и нырнула за стойку, пока ее не заставили петь на бис. Я вытер пот со лба и сделал глоток виски. Что-то заставило меня посмотреть сквозь зеленую толкотню в другой конец зала. Среди шумной попойки стоял прямой и трезвый инспектор Джеймс Монтгомери и смотрел прямо на меня.

Загрузка...