Бернар Кене

XVI

На следующее утро протелефонировали Паскалю, что префект хочет его видеть.

Префект Комон, хороший артист в административном деле, большой знаток людей, вот уже несколько дней как был готов предложить свое посредничество; как английские епископы выжидают падения барометра, прежде чем начать молитвы о дожде, так и он поджидал для своего выступления, чтобы гроза произвела свое благотворное действие.

Повышенное настроение поддерживается только переменами, потому-то так и трудна роль вождя. В военное время начальство имеет в своем распоряжении различные развлечения, которыми и пользуется время от времени: ими оно подогревает пыл населения, — выступление новых союзников, небольшие схватки, дипломатические ноты. Реноден тоже старался вовсю, чтобы поддержать свою рать. Сначала было достаточно шествий и пения. «Интернационал» нравился, но затем он наскучил. За неимением другого стали петь «Да здравствуют студенты!.. Мать моя…» и наконец даже «Мадлон». Несколько дней физического отдыха и крупных разговоров успокоили нервы. Пылкое красноречие ораторов, приехавших из Парижа, не понравилось спокойным массам Пон-де-Лера. Рабочие хотели уже опять приняться за свое привычное дело, а хозяева — засесть в свои конторы. Нужно было только соблюсти некоторую видимость.

И вот для этого-то господин префект Лера был действительно незаменим. Долгий опыт показал ему, как благотворны действия серьезного красноречия. Две враждующие группы, думающие, что ненавидят друг друга, становились этим неподражаемым оратором лицом к лицу с общечеловеческой сущностью и должны бывали признать, что и они люди и что нервы их были одинаково чувствительны к одним и тем же интонациям.

Усадив за одним столом подковой — с правой стороны хозяев, с левой рабочих, — он произнес короткую тронную речь. Простой администратор, без технической компетенции, он был далек от того, чтобы коснуться сущности вопроса. Если он и счел своим долгом вступиться, то это только из-за невинных жертв столкновения одинаково уважаемых интересов; матери и дети (живое одобрение со стороны рабочих) скоро подвергнутся ужасам голода… В тот момент, когда наша страна, уже перенесшая столь тяжелые потери (живое одобрение хозяев), нуждается во всех живых силах нации… нет сомнения, что уважение к священным обязанностям возьмет во всех умах без исключения верх над побуждениями к голому насилию (живое общее одобрение).

Однако главный вопрос, вопрос о кочегарах, оставался открытым. Реноден, говоривший раньше «пятнадцать процентов или ничего», очень хотел отступить, но не мог этого сделать. Паскаль Буше, произнесший «quod dixi — dixi», очень хотел согласится на семь или восемь процентов, но не знал, как это сделать, чтобы не быть смешным. Ни тот ни другой из этих вождей не имели привычки к парламентаризму, — для господина префекта Комона это было детской игрой. Эту заработную плату, которую одни хотели получить, а другие не могли на нее согласиться, — он ее дал не давая и отказал в ней не отказывая. Он отказал в ней как в заработной плате и дал ее как премию. Он отказал, не оскорбляя самолюбия рабочих, и дал ее, не подрывая авторитета хозяев. Отказывая, он хвалил пролетарскую умеренность, соглашаясь, он восхищался добрым желанием хозяев.

Правда, проект пропутешествовал несколько раз от хозяев к рабочим и от рабочих к хозяевам, совсем как бюджет, переходящий из палаты в сенат, когда с самого начала этой церемонии всем уже ясно, что после некоторых кривляний обиженной и целомудренной старухи высокое собрание примет «формулу мира».

В маленькой заключительной речи префект поздравил промышленников с их плодотворной великодушной инициативой, а рабочих — с их разумным пониманием своих корпоративных интересов.

И вокруг стола начались объятия, пожимания рук. Весь расплываясь в улыбку, Реноден пожал руку Паскалю и сказал ему:

— Ну, так, стало быть, на мировую?

— Будем друзьями, Цинна, — ответил Паскаль.

На другой день рабочие, счастливые тем, что могли вернуться к обычной своей жизни после этих романтических каникул, радостно приступили к работе.

Соглашение было подписано, они возвращались совершенно примиренные. Их простодушие обезоружило Бернара. Трудно было поверить, что это были те же самые люди, которые накануне вопили перед мертвой фабрикой. Он стал расспрашивать тех из них, кого считал до стачки своими истинными друзьями; они казались ему заслуживающими уважения, и он думал, что и они в свою очередь ему доверяют.

— Ну, скажите вы, Гертемат, зачем вы нас покинули на второй день? Вы ведь достаточно хорошо нас знаете и не могли поверить, чтобы мы принуждали детей работать или рисковали взорвать фабрику.

— Я-то, месье Бернар? Да я ничему этому не верил… Но, по правде, просто не хотелось отставать мне от товарищей.