Бессердечный

Глава 24

Илэйн

Не понимаю, как я смогла пережить ночь. Меня била дрожь и одолевали слезы от осознания того, что отныне мое сердце принадлежало монстру.

Не понимаю, как мне удалось подготовиться к воскресному семейному обеду. Не понимаю, как смогла дрожащими пальцами сделать прическу и подготовиться к выходу в свет.

Я старалась избегать свою маму на лужайке перед семейным особняком, но понимала, что это бессмысленно. Она всё равно не оставит меня в покое.

Я проходила мимо родственников, перебрасываясь с каждым парой фраз, и пыталась побороть хаос в своей голове. Не получалось. Я тряслась, как осиновый лист на ветру, в дамской комнате, умываясь холодной водой, и впервые в жизни решила избегать алкоголя. Никакого шампанского для меня. Никакого шампанского. Никакого шампанского. Никакого шампанского.

Я не могла рисковать, даже бокалом. Не могла по пьяни открыть рот и всё рассказать.

Харриет пыталась поговорить со мной и отвести к забору при каждой удобной возможности, но я не поддавалась. Потому что не смогла бы выдержать ее вопросов, не в тот день, когда в моей голове и на моих руках была еще свежа кровь Стефана Кэннона.

Когда моя задница до сих пор горела от члена Люциана Морелли, а сердце болело от его прикосновений.

Я ощутила инстинктивную дрожь, потянувшись к символическую кексу в кэнди-баре. Я знала. Чувствовала. Одно лишь движение, и я почувствовала, что за моей спиной стоял дядя Лионель и плотно ко мне прижимался.

Я ненавидела его тело. Всегда ненавидела его тело.

Ненавидела его всеми фибрами своей израненной души.

— Твоя мать хочет поговорить с тобой, — прошептал он, и в его голосе слышался столь знакомый оттенок яда и грязи.

Я не смогла сдержать рот на замке.

— Ну, может, я не хочу с ней разговаривать.

Он провел пальцами по моим ребрам, а потом схватил за руку.

— Если в твоей дурацкой голове есть хоть капля здравого смысла, ты пойдешь и поговоришь со своей матерью. У нее заканчивается терпение.

Я повернулась к нему, его отвратительное дыхание ударило мне в лицо. Должно быть, в моих глазах горела ненависть, а сердце не отставало в схожих чувствах. Для меня стало бы огромным удовольствием схватить нож со стола и вонзить его глубоко в живот мужчины, как сделал Люциан со Стефаном на моих глазах. Моя душа вознеслась бы к небесам при виде его боли.

Он не стал ждать и вновь заговорил.

— Она знает, что тебя опять видели с этими неудачниками-наркоманами в Даунтауне, Илэйн. Знает, что ты вновь платила за отбросов общества, — фыркнул он. — Ты позоришь семейное имя. Какая же ты маленькая глупая девочка. Если у тебя есть хоть капля рассудка, ты выслушаешь и примешь ее предложение.

— Предложение? — спросила я, не представляя, о чем он говорит.

— Да, — ответил он. — Предложение. У нее для тебя есть предложение. Я его озвучил. Позже сможешь отблагодарить меня.

— Предложение, освобождающее меня от спасения людей в Даунтауне. Я такая преступница, да?

Я поняла, что улыбаюсь и смеюсь над разницей между моими реальными преступлениями и их воображаемыми. Если бы они только знали правду.

Интересно, они уже наслышаны о моей связи с кланом Морелли? Или еще нет?

— А знаешь, ты прав, — произнесла я. — Да, я вновь спасала людей. Мне больше нравится компания неудачников-наркоманов в Даунтауне, чем свора идиотов на подобных мероприятиях. Здесь так много больных эгоистичных придурков.

— Следи за своим языком, — тихо прошипел он, и, хотя внутри всё сжалось от страха, я не позволила себе отступить. Не сегодня. Больше никогда.

— А знаешь что, дядя, — прошептала я. — Можешь представить, что случится, если я громко озвучу все твои грехи прямо здесь и сейчас перед всеми присутствующими?

Его дыхание сбилось, но Лионель не пошевельнулся, продолжая крепко прижиматься ко мне.

— Могу представить, — ответил он. — Могу представить, как все бы назвали тебя сумасшедшей и рассмеялись в лицо над твоими мерзкими фантазиями, малышка.

Он провел пальцами по моей спине, и я напряглась, когда тот добрался до расщелины моей задницы сквозь тонкую ткань моего платья. Если бы он только знал, кто был внутри меня.

— Я могу преподать тебе урок поведения в любое время, когда захочу, малышка, — произнес он. — Не забывай, с кем ты разговариваешь. У меня по-прежнему есть целая орава учителей, готовая преподать тебе урок.

— Ты уже ничему не сможешь научить меня, — прошипела я. — Я давно покончила с твоими уроками и твоей грязью. Ты вызываешь у меня отвращение.

— Ты всегда так любишь врать, — возразил он. — Тебе никогда не удается продержаться долго без уроков, дорогая. В противном случае ты не была бы какой непослушной девочкой. Я до сих пор помню, в каком нетерпении ты ждала своих учителей.

Мне стоило убежать от него, но я этого не сделала. Мои ноги приросли к месту.

Его губы оказались прямо у моего уха, и я задрожала, но не дернулась.

— А помнишь, какой влажной ты становишься, будучи непослушной маленькой девочкой, Илэйн? — спросил Лионель у меня. — Я уже говорил тебе: хорошие девочки не намокают, когда пытаются усвоить урок. Несколько моих человек пытались преподать тебе урок послушания, но ты так и не послушалась.

— Прекрати, — произнесла я, но тот не послушал. Как и всегда.

Кивком он указал на лужайку, где проходила вечеринка, и я почувствовала, как вокруг все закружилось, мир начал вращаться под моими ногами.

— Скоро к нам присоединится полковник Хардвик, — сообщил он. — Как и барон Роулингс. Мне, наверное, стоит рассказать ему, какой ты была непослушной и как порочила имя нашей доброй семьи в Даунтауне с дураками, которые представления не имеют, что такое престиж в этом мире? Или, может, нам стоит позвонить Преподобному Линчу. Уверен, для тебя у него заготовлено много новых уроков. Так много уроков.

— Хватит, — выпалила я. — Я ненавижу их. Я бы перерезала горло каждому по очереди, если бы могла.

— Ну вот, — проворчал он. — Снова врешь. Ты настоящая лгунья, Илэйн. Всегда лжешь. Тебе всегда нравились эти уроки, даже когда ты была маленькой милой девочкой, которой следовало быть осторожнее.

— Нет, — ответила я, но всё слышала в своем голосе. Замешательство. Всегда было то самое замешательство, даже где-то глубоко среди боли и ненависти.

— Как я уже сказал, твоя мать хочет поговорить с тобой, — вновь повторил Лионель, и в его голосе послышалась лишь скука. — Если в тебе есть хоть немного чувства такта, ты поговоришь с ней перед уходом. Срок действия предложения ограничен.

Он отошел от меня, не оглянувшись, и я вновь возненавидела себя. Я ненавидела в себе абсолютно всё. Ненавидела всё, что касалось их. Ненавидела эту глупую вечеринку, в которой приходилось принимать участие, и ненавидела в своей жизни всё столь фальшивое и грязное.

Я не могла толком восстановить дыхание. Мне не хотелось ни есть, ни пить, не хотелось ни с кем разговаривать, тем более с матерью, поэтому просто решила сделать то, что делала всегда.

Я удалилась так незаметно, как только могла, прошла мимо дамских комнат по коридору и поднялась по лестнице в свою комнату на верхнем этаже особняка.

Спрятаться. Спрятаться. Спрятаться.

Спрятаться и выпустить боль.

В дальнем углу владений располагалась моя тайная комната, в которой я пряталась. Я открыла дверь как можно тише и вошла внутрь. Упала на пол и прижала колени к груди, сидя около старого шкафа. Раскачиваясь, я плакала и пыталась совладать с дыханием, пока не перестала утопать в своей боли.

Мне было нужно это.

Нужно лекарство, к которому я привыкла с ранних лет.

Поэтому подняла край ковра в углу и вытащила отошедшую доску пола. Я пользовалась этим тайником с самого первого раза, как только нашла его. Конечно, моя цель ждала меня: стопка салфеток, платочков, пластырь, бинт и упаковка скальпелей. Я развернула сверток, уже чувствуя первые волны спокойствия при виде лезвия.

Я подняла подол платья к бедрам и стеклянным взглядом смотрела на свою изрезанную кожу, ахнув при первом касании кожи.

О да.

О, как это было мне нужно.

Как мне нужны были уколы боли и покалывающее ощущение выпущенной крови.

Я думала о Стефане из Лондона, задыхающемся на полу, думала о языке Люциана Морелли, в одном танце двигающемся с моим, и вновь сделала это — прикоснулась лезвием к коже.

Господи, да.

Я думала о том, как хочу, чтобы монстр оказался во мне, и как мне нравилось, когда он причинял мне боль, и я вновь сделала это. Еще одно касание кожи лезвием.

Я думала о том, какой влажной и разгоряченной становлюсь при мысли о том, как Люциан доставляет мне боль и заставляет хотеть его, и вновь. Еще одно касание лезвия, от которого с моих губ сорвалось шипение.

По бедрам потекла кровь. Горячая и жидкая. Но мне хотелось больше.

Еще от одного прикосновения лезвия меня накрыло волной — это круче, чем любой кокаин.

Я подумала о бароне Роулингсе и его опухших красных щеках в тот момент, как, называя меня шаловливой девочкой, он грубо лапал меня. Думала о том, как он заставлял меня платить, положив к себе на колени и причиняя столько боли, что я всхлипывала и уверяла его, что буду вести себя лучше. Обещала, что стану лучше.

Еще одно прикосновение лезвия.

Потом подумала о полковнике Хардвике и том, как его обнаженное тело казалось таким каменным рядом с моим. Таким большим по сравнению с моим крошечным.

Еще одно прикосновение лезвия.

Думала обо всем, что говорила мне мама, какое множество раз она называла меня маленькой лгуньей, когда я пыталась рассказать ей правду. Все ее нелестные слова, которыми она стыдила меня и, в конце концов, вынудила закрыться в себе. Своими словами она заставила меня причинять себе боль, наказывать себя.

Еще одно прикосновение лезвия.

Думала о Люциане. Да, вновь я думала о Люциане. Думала о заботе в его взгляде и ненависти, гневе, когда ради меня он убил другого человека.

И тогда я представила, как тот убьет полковника Хардвика и барона Роулингса. Представила, как он убьет всех тех людей, которые причиняли мне боль, когда я была еще слишком мала, чтобы хоть что-то понимать.

Представила, как он убьет Преподобного Линча.

Представила, как он убьет дядю Лионеля за то, что тот отдал меня на растерзание грешникам.

Я осознала, что хотела бы рассказать ему правду. Хотела бы рассказать правду Люциану Морелли перед собственной смертью.

Еще одно прикосновение лезвия.

Мной овладело спокойствие, глубокое и темное. Я наслаждалась болевыми ощущениям от порезов на бедрах. Наслаждалась тем, как кровь струилась и капала с бедер на пол.

Но Люциан Морелли не станет спасать меня. Он не станет мстить людям, которые причинили мне боль, потому что не рассказала бы ему обо всем, даже если бы могла. Я никогда и никому на протяжении всей своей жизни не расскажу об этом.

Я улыбнулась сама себе.

На протяжении всей своей жизни.

Она не продлится долго.

Теперь точно нет.

Я видела Братьев Власти этим утром. Узнала лицо Эллиота Ри около своего дома в центре, когда мой шофер сворачивал на дорогу. Они придут за мной.

Я вытерла кровь с бедер, прижала бумажные платочки к ранам и расслабилась, прислонившись к стене и погружаясь в уютное спокойствие, пока мое тело пыталось прийти к согласию с разумом, и в конце концов рыдания и дрожь сошли на нет. Я совладала с дыханием, обработала раны и спрятала свой набор, затем заставила себя встать, даже не думая о дозе кокаина.

Мама хотела поговорить со мной. Вот дерьмо. Я понимала, что она многое хотела мне сказать. Одному богу известно, что она предложит мне, но я была абсолютно уверена, что ничего хорошего ждать не стоило.

Удостоверившись, что следов от моих слез не осталось, я направилась обратно вниз.

Мое сердце гулко забилось, когда я увидела, что мама уже стояла на лестнице этажом ниже. Ждала меня.

Как обычно, на ее лице появилось выражение полного отвращения, когда она увидела меня, губы сложились в презрительный оскал.

Я попыталась придумать слова для будничного разговора, как всегда, но мне не пришлось об этом волноваться.

Ее приветствием стала звонкая пощечина по моему лицу — достаточно сильная, чтобы я вскрикнула от неожиданности.

— Если ты еще хоть раз окажешься в этом убогом Даунтауне, Илэйн Беатрис, клянусь Богом, это будет твой последний выход. В этот раз я говорю серьезно. Для меня ты умрешь.

Мое сердце дико билось, но дальше ничего не последовало — она только ткнула пальцем мне в лицо, вновь повторяя свою позицию.

— Ты не принадлежишь этому убогому месту. Никогда ему не принадлежала. Ты должна быть здесь, с нами, поддерживая семейную репутацию, а не выставляя нас всех на посмешище.

Я не принадлежала этому кругу людей. Никогда не принадлежала. Ни разу. С тех самых пор, как познакомилась с Преподобным Линчем, будучи маленькой девочкой.

Обычно я бы опустила голову в ответ на слова мамы и ушла подальше, как всегда испуганная ее неодобрением, но сейчас не сделала этого. Не сегодня.

— Я не выставляю нашу семью на посмешище, — возразила я. — Тебе самой это неплохо удается. По крайней мере, люди в Даунтауне знают, что они неудачники. По крайней мере, они наслаждаются этим.

— Следи за своим языком, — прошипела моя мать, но я не слушала ее. Лишь следила за ее хмурым выражением.

— Однажды ты примешь тот факт, что наша семья вызывает только отвращение, — произнесла я. — А пока перестань осуждать меня за желание оставаться подальше от этого.

— Может, ты не принадлежишь нашей семье, — ответила она. — Возможно, никогда и не принадлежала. Ты всегда была дикой, лживой маленькой девочкой. Но у меня есть для тебя решение, помнишь?

Ее голос был таким холодным.

— Дядя Лионель сказал мне. Предложение.

— Да, — резко ответила она. — Предложение.

— Тогда скажи мне, — ответила я, изо всех сил стараясь говорить твердо. — В чем заключается это предложение?

Я знала, что предложение будет из серии плохих, еще до того, как та начала говорить. Видела это в ее взгляде.

— Кристофер Роулингс, — объявила она. — Он хочет тебя в качестве своей невесты. Барон Роулингс сказал, что ты станешь отличным дополнением семьи Роулингс и британской аристократии.

Нет.

НЕТ.

Только не барон Роулингс…

Я начала качать головой еще до того, как та закончила говорить.

Она вздохнула, скрещивая руки на груди.

— Не испытывай мое терпение еще больше, Илэйн. Для тебя это фантастическая возможность, и фантастическая возможность для имени семьи Константин.

Константин и Роулингс… по моей коже побежали мурашки.

— Желтой прессе это понравится, — произнесла мама. — Это будет потрясающая свадьба. Потрясающая пара.

— Нет, — ответила я. — Я не хочу выходить замуж за Кристофера Роулингса.

Она нахмурилась.

— А я от тебя другого и не ожидала. Он глупенький маленький дурачок, совсем не похожий на своего отца. Я ожидала, что в моем предложении ты увидишь акт милосердия. Новый старт, в Англии, с именным бриллиантом на безымянном пальце.

Я любила Англию. Мне бы хотелось начать жизнь заново вдали от моей коррумпированной семьи… но не в объятиях точно такой же коррумпированной семьи.

Не в объятиях барона Роулингса, жаждущего помучить меня.

Мама продолжала говорить, описывая все преимущества этого брака.

— Я закрою все твои долги с Братьями власти в последний раз. Ты выберешься из порочного круга. Больше никаких наркотиков в твоей жизни, никаких неудачников, годных лишь на то, чтобы гнить в неизвестных местах. Барон Роулингс четко это озвучил. Никто и никогда и на километр к тебе не подойдет. Никто из тех, кого они не одобрят.

Я продолжала качать головой.

— Барон Роулингс — больной придурок.

— Следи за своим языком! — прошипела она. — Барон Роулингс — прекрасный человек из прекрасной семьи.

Я следила за своим языком. Он был надежно спрятан. Впрочем, как и обычно.

Я уже уходила от нее как можно дальше, когда она тихо выругалась.

— Я серьезно, Илэйн, — произнесла мама. — Прими предложение Кристофера или с тобой будет покончено. Я больше не буду вытаскивать тебя из дерьма.

А я больше этого и не хотела. Теперь уже нет.

Все лучики надежды умерли во мне в последний раз. Наконец-то. Я была потеряна для всего. Даже для самой себя.

Я никогда не выйду замуж за Кристофера Роулингса. Никогда.

Братья власти, или Люциан Морелли, или Преподобный Линч — неважно, чьи грязные руки прикончат меня. Всё, с меня было хватит.

Бедра до сих пор саднило от порезов, а щека горела от жесткой пощечины матери. Задница по-прежнему болела от члена Люциана, а сердце сжималось от долгих лет позора, страха и ненависти к себе. Я была готова.

Я никогда не смогу быть с Люцианом. Мне даже мечтать об этом не надо было. Я никогда не смогу вытащить себя из жизни, которую создала, особенно в окружении людей, которые создали меня.

Сделав глубокий вдох, я спустилась по последнему пролету лестницы и оказалась на вечеринке, оставив мать наверху со скрещенными руками на груди и проклятиями в мой адрес.

У меня был ответ.

В этот раз у меня был ответ для самой себя.

Если Братья власти, или Люциан Морелли, или Преподобный Линч не придут за мной в ближайшее время, я справлюсь сама и сэкономлю их усилия.

С первым проблеском самоуважения, которое позволила себе за долгие годы, я улыбнулась. К черту Братьев власти, и к черту Морелли, к черту целую ораву людей, желавших стать участниками моей кончины.

Мой последний вздох будет принадлежать лишь одному человеку.

Мне.

Мой конец настигнет меня на моих условиях, и это будет скоро.

Очень даже скоро.