Бета-версия

02. DLC: Минус будущий бог

(за 12 лет до…)

— Видел эту громадину? — испуганно шепчет Арл, сидящий рядом со мной за бетонной плитой. — Может, давай валить отсюда? Хрен его знает, что там внутри, если периметр так охраняется.

— Мы его всё равно уже пересекли, — возражаю ему, наблюдая за массивной тушей турельного сторожа, которая останавливается, мигая датчиками, водит турелью из стороны в сторону, после чего продолжает прописанный в её электронных мозгах путь. — И, если что, напомню тебе: мы сюда пришли не потому, что у нас свободного времени много.

— Это понятно. Но получить очередь из пулемета в мои планы не входило, — продолжает накручивать себя Арл. — У меня, между прочим, подкожные наушники только наполовину оплачены.

Чудак-человек. Переживает, что не сможет выплатить рассрочку. Даже не пытаюсь навести его на мысль, что наушники некуда будет имплантировать, если отказаться от сегодняшней затеи. Потому что молодчики Йуна доберутся до нас гораздо раньше. Говорю коротко:

— Не ной.

Достаю из сумки робопаука и перевожу рычажок на его спине в положение «вкл». Робот тут же принимается перебирать суставчатыми металлическими лапами, ища поверхность для опоры.

В состоянии покоя, когда робот подбирает конечности под себя, он легко умещается на ладони. Непритязательная на вид игрушка-разведчик, собранная из всего, что было под рукой, начиная с усовершенствованного модуля робота-пылесоса и заканчивая гироскопом со старого мобильника. Несмотря на свой непрезентабельный вид, мой паучок умеет составлять карту окружающего пространства, фиксировать температуру, определять состав воздуха и плотность поверхностей, по которым передвигается. Ну и по мелочи, прятаться, выводить из строя простую электронику направленными импульсами, подпрыгивать на небольшую высоту. Всё это паучок делает неидеально, и уж тем более не одновременно. Но если взять в расчёт тот хлам, из которого он собран, то результат можно смело назвать удовлетворительным.

— Да ну нафиг. С чего ты взял, что это именно здесь? — глядя на едва слышно цокающего конечностями по бетону паука, вновь начинает причитать Арл.

— Если территорию охраняют, значит, есть что охранять, — объясняю ему, облокачиваясь на стену и активируя десктоп, на который транслируется изображение с камеры робопаука.

— От Йуна можно попытаться спрятаться. Переехать, например куда-то, а этот, — Арл кивает в сторону уехавшего робота-охранника, — если обнаружит, то всё… Это не игрушка какая. Тут уровень заново не начнёшь.

— Не начнёшь, — соглашаюсь. — Но так даже лучше.

— Бли-и-и-ин, — не унимается Арл. — Нафиг я с тобой вообще связался? Меня ж предупреждали, что ты отбитый по всему периметру башки.

— По площади.

— Чего?

— Отбитый не по периметру, а по площади, — отвечаю, не отрываясь от десктопа.

Это даже не современный десктоп, а примитивный наладонник. Из той же кучи хлама, которая послужила складом запчастей для паука. На экране рвано сменяются кадры: стена, дверной проём, темнота, основание древнего станка, протянутые по полу кабели.

— Слабенький, — говорю сам себе, цепляю пальцем хлястик меню из верхней части экрана, и уже обращаясь к Арлу: — Посидим здесь, пока паучок шляться будет. Потом сразу всё посмотрим. А то у него мозгов не хватает мультизадачить. Либо ходить, либо картинку передавать.

Задаю алгоритм движения в окошке наладонника и смахиваю пульт управления вверх. Меню послушно скользит за край экрана и снова становится серым хлястиком.

Арл некоторое время молчит, но снова начинает шёпотом задавать вопросы:

— Чего-то стрёмно как-то. А если у этой турели маршрут меняется?

Неопределённо жму плечами.

— Не должен. У него обычные шасси, не гусеничные. А тут, — киваю перед собой, — хлама столько, что не покатаешься.

Земля вокруг буквально завалена кусками труб, обломками бетонных плит, спутанными в узлы (кто только постарался) силовыми кабелями, арматурой и мусором помельче: съёжившимися пластиковыми пакетами, потерявшими изначальный цвет, неузнаваемыми обрывками и обломками ещё чего-то, не поддающимися идентификации.

— На кой здесь вообще охрана?

— Блин, Арл, — кладу наладонник рядом, достаю из кармана пистолет, а затем плоскую красную коробочку. — На. Возьми две-три штуки. Заколебал ты елозить.

— Стимы?

— Ты, Арл, дурной. Кто ж тебе стимы-то даст? Нахрен ты мне нужен дёрганный? Стабилизаторы там. Станешь чуть собраннее и говном всяким голову забивать не будешь.

— Любые? — спрашивает Арл, разглядывая осколки таблеток.

— Ага, они примерно одинаковые. Поэтому три в самый раз.

Я бы пошёл сюда и сам, но…

— Крупье свой или серверный?

— Конечно серверный.

На другой ответ я и не рассчитывал. Но спросить было нужно. Все, недалеко ушедшие от ломов игроки, которые не в теме, обязательно спрашивают.

— Ну, ок, — пожимаю плечами, давая понять, что спросил для проформы. На самом деле, мне абсолютно без разницы, чьим будет рандомайзер.

С идиотскими вопросами, конечно, тоже не стоит перегибать. Ломоватость не должна выглядеть наигранной для тех, с кем ты сел за стол. Это может вызвать некоторые сомнения в том, что ты тот, за кого себя выдаёшь. А сомнения могут привести, например, к тому, что тебя найдут только тогда, когда окрестные крысы сделают твоё тело максимально неузнаваемым.

— Серверный рандомайзер — это гарантия случайного распределения, — объясняет мне усатый худой мужик, которого я мысленно нарекаю итальянцем.

— А в чём отличие от стационарного?

— В том, что мы играем на деньги, — это уже пижон.

Модно одетый, гладко выбритый, источающий запах едкого одеколона. Его дерганая мимика наводит на мысли о том, что парень злоупотребляет стимами.

— Не понял, — мотаю я головой. — Мы и раньше на деньги играли со стационарным. Ничем от дружеских матчей не отличается.

Итальянец усмехается.

— Чем выше ставки, тем больше искушение подкрутить крупье. Поэтому и существуют серверные.

— А… — делаю выражение лица человека, которому объяснили настолько очевидное, что он должен был бы додуматься сам.

— Ну что, начнём? — спрашивает парень с ирокезом, когда на настенном десктопе высвечивается заставка игры.

Первый расклад я проигрываю. Но не совсем тупо. Я адекватно отражаю несколько атак, после чего перехожу в контратаку, выстраивая свои карты в слишком длинный клин. Защиты на фланговых картах минимум, чем и пользуются Арл с итальянцем. Они разделывают меня всего за семь ходов. Досадливо чертыхаюсь и, поставив свой десктоп в режим ожидания, наблюдаю за схваткой на большом настенном экране, попутно делая выводы.

Итальянец — хитрила. Дожидается, когда кто-то ввяжется в размен, помогает добивать, но в какой-то момент переключается на того, кому помогал. Действенно, но не более двух-трех раскладов. Потом его станут выносить из партии в первую очередь именно из-за этого. Про остальных пока ничего сказать ее могу.

Проходит пятнадцать минут, за которые турельный сторож семь раз проезжает по одному и тому же маршруту. Арл за эти минуты перестаёт задавать вопросы, я успеваю спрятать коробку с таблетками и пистолет в карман, а робопаук возвращается и, подобрав под себя металлические лапы, замирает возле моих ног.

Возвращаюсь к наладоннику. Сначала вывожу на экран схему всего помещения — двухмерный план. Ровные прямоугольники вдоль одной из стен, выстроившиеся в несколько рядов, очевидно, какие-то ящики. Большой прямоугольник в торцевой стене — возвышение? Помост? А может быть, наоборот, углубление. Если верить цифровой подписи, скан плана, который Ржавая извлекла из архивов, был сделан почти восемьдесят лет назад.

Впрочем, меня интересует то, что паучок насканировал у противоположной стены. Если другие объекты, обнаруженные и нанесенные им на карту, не соответствуют оригинальным планам строения, то люк находится на одном и том же месте: и в файле, который Машка умыкнула из городской архитектурной базы, и на схеме, созданной паучком.

Переключаюсь на видео. Проматываю до того момента, где робопаук обследует именно этот участок. Да. Зазоры в полу забиты пылью и мусором, но они есть.

То время принято называть великим цифровым переходом. Звучит глупо, но кто его знает, какие технологии были тогда на самом деле? Возможно, на тот момент перегнать всю документацию с бумажных и магнитных носителей на цифровые действительно являлось техническим прорывом. Некоторые историки уверены, что процесс растянулся не на одно десятилетие. Но вот уж в это верится с трудом.

Я переключаюсь на видео со второй камеры паука, направленной вверх. Отмечаю интересующие меня части картинки и перезапускаю видео заново, в другом режиме. Ещё раз отмечаю те же места. И ещё раз. Наладонник долго думает, собирая из фрагментов разного спектра одно целое, и в указанных мной местах начинают явственно просматриваться датчики.

Не то чтобы их прятали. Вполне закономерное расположение. Но нужно было убедиться.

За то время, которое я трачу на изучение видео, турельник ещё трижды появляется на маршруте, каждый раз останавливаясь на одном и том же месте, чтобы повертеть башней.

Второй расклад я тоже проигрываю, вылетая из партии самым первым. И снова чертыхаюсь. Но в этот раз не ставлю на паузу свою доску, а бросаю её на стол — естественный жест расстроенного игрока.

Машка Ржавая долго отлаживала монт-программу, обучая её реагировать на сгибы десктопа в определенных местах. А я долго тренировался, раз за разом швыряя десктоп, чтобы он, ударившись о стол, сворачивался именно так, как это нужно для активации монта.

Итальянец усмехается и, отпивая из своего стакана, продолжает игру. Я снова смотрю на настенник, изображая заинтересованность. А на самом деле мысленно прокручиваю в голове действия монта.

Вот сейчас программа находит сеть и начинает подбирать пароль к доскам игроков.

На большом экране карты Арла, объединившись с картами парня с ирокезом, как я и предполагал, начинают разносить итальянца в пух и прах. Они срисовали его с первой раздачи.

Монт умный настолько, насколько может быть умной программа, которую отлаживала Ржавая. Сейчас он уже наверняка перезаливается на чью-то доску, чтобы с неё найти лазейку в начинке настенного десктопа. Потому что именно настенная доска завязана на сервер, отвечающий за компоновку карточных значений в начале партии.

Ирокез и Арл одну за другой вышибают карты молчаливого мужичка, сидящего напротив меня, в дальнем углу помещения, переключаются на оставшегося пижона, и тут вдруг ирокез концентрирует свои силы на Арле, перегруппировавшем карты с прицелом на пижона. У Арла не остаётся выбора, кроме как добивать пижона, стараясь набрать по максимуму. Потому что Арл понимает: начни он перегруппировывать карты — не получит и этого.

Если Ржавая не ошиблась, то монт-программа сейчас уже в боевой стойке, в ожидании завершения партии. И как только на всех досках, включая настенную, появится заставка подготовки к раздаче, монт откинет серверного крупье, заменив его. После чего мои и Арла позиции на момент раздачи будут гарантировано сбалансированы. Нам не придётся тратить ходы на перекомпоновку снаряжения карт, и за четыре оставшихся захода мы вернем своё и заберем чужое.

То, что территория охраняется турельником, ожидаемо. Заброшка — заброшкой, но это не муниципалитет. Это корпа. У них другой подход к своей собственности.

— Значит, смотри, — объясняю я Арлу. — Я не знаю, рабочие датчики там стоят или нет. Может быть, это ещё с довоенных времен, когда помещения были складами. Но будь добр идти за мной след в след. Усёк?

— Ага, — кивает он.

— Сейчас ждём, когда проедет турельник и через площадку за вон ту кучу железа, — я киваю на унылый остов бывшего когда-то тентованным грузовика. — За ним остановимся и переждём. Турели ездят стабильно, и мы вроде бы успеваем, но лучше перестраховаться.

— Ага, — снова кивает Арл.

Сторож уже в который раз появляется на привычном маршруте, привычно замирает, привычно вертит турелью и привычно скрывается за зданием.

Подбираю паука и командую:

— Пошли.

Пригнувшись, пересекаем открытое пространство, обходя или перешагивая валяющийся под ногами хлам. Прячемся за остовом машины в ожидании очередного захода напичканного электроникой сторожа.

— Слушай, Бакс, а «кусака» — это больно? — вдруг спрашивает Арл, крутя пальцем возле своей щеки, будто повторяя контуры моего ожога.

— Нет, блин, щекотно.

Я вижу, как заставка на настенной доске на одно короткое мгновение немного смещается вправо и тут же становится на место. Если не знать, что это должно произойти, то и не заметишь. Я — знаю. Поэтому замечаю. Это значит, что монтировка со своей задачей справилась. Теперь моя очередь справляться.

Карты занимают места в ячейках. Итальянец начинает перегруппировываться. Ну, что ж, думаю я, начнем с него. Однако, начать я не успеваю. Парень с ирокезом подскакивает со своего места, бьёт Арла в висок, от чего тот слетает с кресла и падает на пол.

— Я хуею с этой наглости! — восклицает ирокез, торопливо доставая из внутреннего кармана жилетки револьвер. — Эти клоуны пытались нас поиметь на нашей же территории! — кричит он и направляет револьвер на меня.

— Надо же! — ухмыляется итальянец, мгновенно оказываясь рядом со мной и прижимая невесть откуда взявшуюся «кусаку» к моей щеке. — Не подскажешь, почему я не удивлён?

Если шокер в его руке вывернут на максимум, то разряд сделает мои мозги слегка непригодными для восприятия реальности. И в лучшем случае, я мгновенно сдохну. В худшем — буду ходить под себя, улыбаясь каждый раз, когда это делаю.

Ирокез подходит к десктопу на стене, отдаёт несколько команд, и игровое поле сменяется топологией созданной нами сети. А я понимаю, что продолжать строить из себя лома бессмысленно.

В левой части доски светятся логи, наглядно показывающие: что, когда, через кого. В логах до сотой доли секунды расписано, когда монт перебрался с моей доски на десктоп итальянца, когда сливался на настенник. Видно и когда он заменял собой серверного крупье. Отдельной колонкой светятся данные о том, как монт компоновал карты.

— Вы, бля, видели? Я хренею от такой наглости!

Чёрт. Ирокез, оказывается, их спец по сетям. И пока я самонадеянно запускал монт-программу в эту маленькую сеть, он не только играл, но и мониторил ситуацию.

— На. Хрена? — интересуется ирокез, делая шаг к лежащему на полу Арлу и пинает его. — На. Хрена? На. Хрена? На. Хрена?

Каждое «на» и каждое «хрена» сопровождается ударом. Арл не сразу догадывается свернуться в позу эмбриона, поэтому два или три раза носок ботинка ирокеза врезается парню в лицо. А я не нахожу ничего лучше, чем сказать:

— Это моя тема. Он не в курсе.

Щёку обжигает разряд. Перед глазами яркими брызгами во все стороны разлетаются цветные пятна.

— Тебя не спрашивали, — говорит итальянец.

— Но он действительно…

Ещё один разряд не даёт мне закончить. Пока я мотаю головой, приходя в себя, итальянец подкручивает регулятор мощности, ещё раз подносит «кусаку» к моей щеке, нажимает на кнопку и держит, как мне кажется, бесконечно долго. До тех пор, пока я не начинаю кричать во всю глотку. Только тогда итальянец отключает «кусаку» и повторяет ещё раз:

— Тебя не спрашивали.

Я киваю, чувствуя, как печёт правую щёку, чуть ближе к виску.

Ирокез хватает Арла за шиворот и тащит через всё помещение к креслу, в котором сижу я.

Сидевший тихо в углу комнаты шестой игрок встаёт и подходит к нам. Это Йун Бо — дирижёр криминальной среды восточного сити. О том, как он появился в наших краях и занял своё место в преступном мире, ходит много историй. Каждая из них приукрашена, но во всех есть кое-что общее — жестокость и бескомпромиссность, с которой он вёдет свои дела.

— Ты же знал, куда шёл, — говорит Йун утвердительно.

Я молчу, глядя ему в глаза.

— Знал, но не отказался от затеи, — добавляет он.

Равнодушный взгляд скользит по мне несколько мгновений, а затем кулак его бионического протеза впечатывается мне в нос, озаряя мир вспышкой света и хрустом кости.

— Ты же понимаешь, чем это закончится? — спрашивает меня якудза восточного сити, разглядывая механическую кисть, сжатую в кулак.

Я понимаю. Но не спешу это подтверждать.

Из костяшек бионического протеза выдвигаются шипы. Я успеваю подумать о том, что даже таких коротких хватит для того, чтобы Улле-Медуза не справилась с результатом их работы, как украшенный шипами кулак врезается в мою левую скулу, разрывая кожу. А потом ещё раз.

— Гостю не подобает вести себя так, — голос звучит, словно мою голову обмотали несколькими слоями войлока. — Ты же знаешь, что бывает с теми, кто пренебрегает гостеприимством?

— Давай без нравоучений и риторических вопросов, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Учить жизни того, у кого собираешься её отобрать, как-то тупо, не находишь?

Йун изучает моё разбитое лицо, а я уже понимаю, что ему от меня что-то надо. Всё логично. История игр пестрит примерами того, что делают с мошенниками, если уличают в жульничестве. В живых таких остается очень мало. И раз тебя не спешат убить, значит дело не в том, что ты смошенничал.

— После игры ты мог бы получить работу, — говорит Йун.

— Я ни на кого не работаю.

Йун усмехается.

— Мистер Амберс так не считает, Плешивый Сэм так не считает. И ещё два десятка человек так не считают, — ухмыляется Йун Бо.

Он даже знает, с кем у меня дела. Вон оно что. Это не я закидывал удочку в поисках жирных игроков, это он обставил всё так, чтобы меня, в конце концов, привели к нему. Игра за игрой, ставка за ставкой, компания за компанией.

— С Амберсом и остальными я сотрудничаю, а не работаю на них.

— А в чём разница?

Интересно, Йун продолжает поддерживать диалог для того, чтобы насладиться моим положением, или ему действительно любопытно? Отвечая на его вопрос, я пробую перехватить инициативу.

— В том, что при сотрудничестве обе стороны прилагают усилия, а работа подразумевает, что кто-то делает дело, пока кто-то сидит сложа руки, потому что платит.

— Ты такой борзый, потому что понимаешь, что терять нечего?

— Нет, я таким родился.

Якудза возвращается к столу и наливает виски в два стакана. Протягивает один из них мне. Я беру стакан в руку.

— Это хорошо, что ты не трус, — сообщает Йун Бо. — У меня есть дело, которое тебе придётся сделать. Потому что ты же помнишь, в чём проблема жульничающих в игры?

— В том, что нельзя попадаться, — буркаю я и делаю глоток алкоголя.

Виски обжигает развороченную губу, и я прижимаю к ней рукав. Биопротез, оснащенный шипами, — атавизм какой-то из фильмов прошлого века. Но вот, поди ж ты, как раз в тему пришёлся. Запоздало шевелю нижней челюстью. Левая половина лица ощущает себя так, будто ею прошлись по свернутой в моток колючей проволоке, сломанный нос пульсирует.

— В том, что иногда им приходится работать на тех, кто сидит сложа руки, — поправляет меня якудза.

— Понятно, — киваю я. — Можно без дальнейших предисловий.

Йун достаёт из кармана системный узел и бросает мне на колени.

— Здесь всё, что я знаю, — сообщает он. — А даже если и не всё, то у тебя есть выход на тех, кто соберет недостающие части пазла. Мне нужна база данных этого проекта. Как и где ты её найдёшь, меня не интересует.

Датчики под потолком оказываются дохлыми. Поэтому внутри помещения, бывшего когда-то цехом, мы идём, не пытаясь прятаться. Люк, как ни странно, поддаётся с первой попытки. Я свечу фонариком вниз. Глубина колодца — метров семь-восемь. Спускаюсь первым. И пока Арл переставляет ноги по лестнице, свечу фонариком, оглядывая помещение.

— Здесь? — спрашивает меня Арл, спустившись.

Луч выхватывает странные конструкции, терминалы непонятного предназначения, роботизированную линию странного конвейера.

— По схемам — здесь, — отвечаю, начиная шагать вдоль покрытой белёсым налётом стены, а Арл двигается в противоположную сторону.

Он несколько раз чертыхается, обо что-то спотыкаясь. Хлама здесь поменьше, чем наверху, но тоже достаточно.

Хорошо всё-таки, что Машка подсуетилась. С тем мусором, который мне вручил Йун Бо, я бы точно выбрал вариант побега из сити. Говорят, что вне сити тоже живут люди. Плюс Китай. Скорее всего, я бы так далеко не забрался, но всё же…

Перешерстить все помещения завода не так-то просто. Да ещё и турельник этот. Наверняка ж не один. Просто каждому своя зона отведена. У Ржавой тоже обрывочно всё, но сложив то, что она смогла найти, и то, что дал мне этот якудза, можно понять общую картину и наметить план действий.

— Бакс! — зовет Арл. — Кажется, оно.

Подхожу и вижу простенькую дверь с кодовым замком. Не сенсорным, но работающим от электричества.

— Похоже, — соглашаюсь я.

— Только как мы её открывать будем? — спрашивает напарник.

— Руками, — говорю я, снимая со спины рюкзак. — Я читал про такой тип дверей. К каждому замку подведено питание. Видишь, панель не на самой двери, а сбоку?

— И?

— Под панелью механизм, выдвигающий в пазы двери несколько металлических штырей. Обычно три, — объясняю Арлу, доставая батарею, — Нам нужно только раздолбать стену, чтобы подцепить аккумулятор к проводам. И снять переднюю панель, чтобы дать доступ пауку. А он займется подбором пароля.

— Что с твоим лицом? — испуганно спрашивает Машка Ржавая, разглядывая меня.

— Мне из него сделали рожу за вот это, — протягиваю ей системный узел.

— И чего здесь? — спрашивает Ржавая, вертя его в руках.

— У тебя хотел спросить.

— О как. А подробности будут? Потому что, глядя на твою рожу, я предполагаю, что доставал ты его с боем.

— Наоборот. Мне делали рожу из лица, чтобы я его взял.

— О как? Теперь я тем более жажду подробностей.

Я рассказываю ей, как спалился с монтом и во что всё это вылилось. А Машка слушает, изучая содержимое узла.

— В этом твоя проблема, — говорит Ржавая, — ты никогда не рассказываешь подробностей. Я могла бы учесть некоторые нюансы, если бы ты объяснил, для чего именно нужен монт.

— Для некоторых подробностей невозможно подобрать удобный момент.

— Может, ты его просто постоянно проёбываешь? — саркастично спрашивает Машка.

— Случилось то, что случилось, — отмахиваюсь я. — Ты мне лучше скажи, чего там?

Я киваю на лежащую у Ржавой на коленях доску. Очень старая, не чета моей. Как она умудряется на таком старье работать? Если выкрутимся — куплю ей чего-то поприличнее в знак благодарности.

— Законсервированный проект. Данных мало, но из тех, что есть, можно утверждать: речь идёт о сращивании железа с нервными окончаниями.

— Бионейромеханика наше всё?

— Может и бионейромеханика, — задумчиво отвечает Маша, продолжая листать-вращать-перекладывать содержимое системного узла.

— А смысл? Не думаю, что данные какой-то законсервированной лаборатории могут быть полезными спустя столько десятилетий.

— Зачем-то ж Йуну Бо это понадобилось. А он не такой человек, который будет делать что-то просто так. Даже если делает это чужими руками.

Пока паук скрипит своими электронными мозгами, выясняя количество символов в комбинации и их последовательность, Арл опять начинает разговаривать не по делу. Волнуется и таким образом пытается отвлечь самого себя.

— Слушай, Бакс, а как думаешь, чипы эти безопасны?

— Не знаю. Это вон, лучше Ржавую спросить или Улле. А еще лучше обеих. Одна понимает в бионейромеханике, вторая — в программном обеспечении.

— А то я чего-то сомневаюсь, что всё это ради безусловки затевается. Там же наверняка какой-нибудь трекер, какие-то механизмы обратной связи.

— Понимаешь… — я пытаюсь подобрать слова. — У любого события всегда две стороны. Просто мы зачастую стоим с той, которая нужна тем, кто нам это событие показывает. В целом, удобный инструмент контроля и управления. Но подумай сам, что скрывать большинству?

— Ну, мне было бы неприятно осознавать, что в любой момент кто-то там, — Арл показывает вверх, — может узнать о тебе всё. Или перекрыть тебе доступ к твоим же деньгам.

— Ну так логично: если они дали, значит, они могут и отнять. Господи, Арл, да большинству насрать, узнают ли о них что-то, и это самое большинство с радостью предоставит о себе все данные в обмен на регулярную прикормку от государства. Да и государству, по большому счету насрать на то, чем занимается обыватель. Поэтому чипирование неизбежно.

— Почему?

— Потому что дураков развелось слишком много.

— Короче говоря, большая часть информации на уровне слухов и городских легенд, — подсаживается ко мне Ржавая и поворачивая десктоп так, чтобы мне было видно. — Проект назывался «Telencephalon» и изучали там аспекты передачи сигналов из мозга в железо и наоборот. Вот здесь пишут, — Машка выводит на передний план один из документов, — что он работал и в период обмена ядерными любезностями и после. Почему и кем был законсервирован — неизвестно. Где находился — неизвестно.

— А чем занимались-то?

— Погоди, до этого тоже доберемся, — отмахивается Ржавая. — Так вот. Всё те же слухи утверждают, что там ставили эксперименты на людях.

— В смысле?

— В разных смыслах. Одна история рассказывает, что туда набирали добровольцев, другая — что приговорённых к смертной казни. По разным домыслам и предположениям, там даже инопланетяне замешаны.

— Серьёзно? — я даже не сразу понимаю, что Маша говорит с иронией.

— Нет пределов человеческому воображению, — пожимает она плечами. — А там, где это можно уточнить, защита слишком серьёзная для того, чтобы забраться без подготовки и не спалиться. Спектр предположений широк, но большая часть из них сводится к тому, что там пытались вывести или солдат будущего, или компьютер будущего, или вирус будущего.

— Где искать?

— Данные такие же противоречивые, как и предположения о том, чем этот проект занимался, но, кажется, я знаю, где.

На экране доски появляется карта сити, которую Маша пролистывает в южную часть, после чего увеличивает и тыкает пальцем.

— Здесь.

— Это же старый завод, который после войны был складом. А почему там?

— А где ещё в сити можно спрятать целый научный отдел или лабораторию, если то, чем они занимаются, немножко не соответствует нормам этики и морали? — отвечает она вопросом на вопрос. — Очень давно это была окраина города, но после войны город стал разрастаться и, превращаясь в сити, поглотил территорию завода. А буквально пару дней назад зашевелилась «Кристалис» и выкупила его.

— И это причина утверждать…

— Причина утверждать — Йун Бо, — перебивает меня Маша. — Йун Бо — как кривое зеркало «Кристалис». То ли амбиции, то ли комплексы, то ли далеко идущие планы. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что у него наверняка есть свои люди в корпе. Сложив два и два, можно предположить, что это в очередной раз связано. «Кристалис» также интересуется наработками «Telencephalon».

— А это ты откуда знаешь?

— К делу не относится, — уходит от ответа Маша. — «Кристалис» выкупила это место, не афишируя сделку, и на днях приступает к, так сказать, освоению территории.

Паучок мигает зеленым диодом, сигнализируя, что дверь разблокирована. Я отключаю его и прячу в рюкзак. Открываю дверь и подпираю её какой-то стойкой, валявшейся рядом. А после отключаю и прячу в рюкзак аккумулятор.

— Ну что, идем дальше?

— Ага, — кивает Арл.

И мы входим внутрь, видя бледное свечение у стены.

— Глянь, включено что-то, — опять накручивает себя Арл. — Может они её уже нашли раньше нас? Блин, пойдём отсюда, а?

— Погоди, — обрываю я Арла и осторожно иду к источнику свечения, он послушно замолкает и следует за мной.

То, что я вижу, поражает меня. Арла, судя по всему, тоже. Потому что он выдаёт что-то невнятное и принимается блевать. А я стою и зачарованно смотрю на светящуюся колбу около метра в диаметре и чуть больше моего роста в высоту. Это от неё исходит мертвенно-зеленый свет. Колба опоясана несколькими металлическими кольцами, на каждом из которых расположены датчики, и стоит на постаменте, являющем собой нечто вроде пульта управления с дисплеем. И пульт управления этот включён — его дисплей светится.

Но удивляет меня не это.

Из-за подсветки нервная система, освобожденная от тела и парящая в жидкости, заполняющей колбу, кажется зелёной и оттого ещё больше похожей на ёлку, нарисованную ребенком. Более толстые жгуты нервов постепенно истончаются, расходясь во все стороны, становясь невидимыми. А над всем этим — человеческий мозг, от которого и отходят нити нервных волокон.

Не обращая внимания на отплёвывающегося Арла, делаю шаг к емкости и вижу, как по экрану бегут строки. Точнее, одна и та же повторяющаяся фраза:

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!?

Когда экран заполняется, буквы исчезают и всё начинается заново.

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!?

Количество текста прекращает увеличиваться, замерев на середине строки. Только последнее «Кто-нибудь!?» мерцает, то появляясь, то исчезая.

Не отрывая взгляда от колышущихся ниточек, делаю ещё два шага вперёд и вижу, как набранный до середины текст исчезает и вместо него появляется другая фраза:

Здесь кто-нибудь есть?

— Бакс, — жалобно зовет Арл.

Но я не обращаю на него внимания. Мой взгляд прикован к колбе и её содержимому.

Здесь кто-нибудь есть? Убейте меня! Убейте меня, если здесь кто-то есть! Убейте меня! Убейте меня! Убейте меня!

Появляется на дисплее.

Отдышавшийся Арл походит ко мне и спрашивает, стараясь не смотреть на стеклянную ёмкость:

— Что это, Бакс?

— Даже боюсь озвучивать то, о чём думаю. Поэтому давай искать то, зачем пришли.

Паук вскрывает ещё четыре двери, прежде чем мы находим огромный серверный шкаф, допотопный системный узел которого весит килограмм пять. Приходится разобрать половину шкафа, чтобы отделить его от конструкции и засунуть в рюкзак.

— Что это такое? — Вновь начинает задавать вопросы Арл. — Почему тот терминал работает?

— Может, там какая-нибудь атомная батарейка к нему подсоединена, — предполагаю я, закидывая рюкзак за спину.

— Но ты видел, что внутри? Это ж нервная система целиком.

— Может, и нервная.

— Интересно, как они её достали из человека?

Я останавливаюсь, отдаю ему свой фонарь и прошу:

— Подержи-ка.

А сам лезу в карман за стабилизаторами. Надо было ему сразу штук шесть в себя закидывать. Выуживаю пистолет, затем коробочку с обломками таблеток и протягиваю Арлу.

— Держи. Съешь ещё три штуки. Да и коробку себе оставь, — забираю у парня фонарь и мы продолжаем путь по подземным лабораториям.

Проходя мимо колбы, я краем глаза замечаю, как по дисплею бегут фразы.

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Убейте меня! Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Убейте меня! Здесь есть кто-нибудь?

Если лабораторию, как говорит Ржавая, забросили после обмена ядерными любезностями, то это сколько ж он тут? Я пытаюсь представить, каково это, восемь десятков лет чувствовать, что у тебя есть ноги-руки, но не ощущать их, осознавать, что ты есть, но не понимать, где ты и что с тобой, существовать, имея одни только мысли. В пустоте. Если Бог был и до того, как создал вселенную, то чувствовал себя точно так же. А потом начал фантазировать. И, вполне вероятно, все мы: я, Арл, Ржавая, Йун Бо, сколько-то миллиардов людей на планете — всего лишь электрические импульсы в чьей-то нервной системе только потому, что Бог устал от ничего.

Мне становится понятно желание того, что плавает в колбе, прекратить всё это. Пусть даже посредством собственной смерти. Поэтому у двери я оборачиваюсь, поднимаю руку с пистолетом и делаю несколько выстрелов, эхо которых истерически шарахается от стены к стене, заглушая звон стекла и плеск воды.

— Минус будущий бог, — говорю я, прикрывая за собой дверь.

А ещё я думаю о том, что не стоит отдавать Йуну системный узел из лаборатории. Но это будет возможно только в том случае, если Йун умрёт.