Бета-версия

22. БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 10

Двенадцать человек в боевой экипировке в пассажирском отсеке. Когда меня садят в воздушку, я краем глаза замечаю, что модели оружия очень странные и старые. Узнаю механические «калаши», знакомые по историческим эмуляторам боевых конфликтов. Только эти с насадками глушителей. Не меньшее изумление вызывают и овальные шарики гранат, испещренных горизонтальными и вертикальными бороздами. Таких я не видел ни в каталогах, ни в играх, ни в проекционных шоу.

В кабине четверо: доктор Шень в активном бронежилете, практически не заметном под костюмом, военный, которого я видел вчера — командир отряда, ещё один парень в кресле пилота, также при полной амуниции, плюс я.

Наша воздушка без опознавательных знаков, зависает в полукилометре от научной базы, белой иглой торчащей из водной глади. Военный, которого я видел вчера, коротко кивает пилоту, и тот выходит в эфир, на чистом русском без акцента запрашивая разрешения на посадку. Ему отвечают не сразу, но, в конце концов, на дисплее появляется изображение и мужчина по ту сторону экрана интересуется: кто мы и какова причина визита.

Шень Ли говорит, а пилот переводит:

— У нас есть кое-что принадлежащее вам, и предложение, от которого не стоило бы отказываться.

На этих словах пилот поворачивает дисплей на приборной панели так, чтобы в кадр попадали я и доктор. При виде меня выражение лица на экране на мгновение становится изумлённым. Но только на мгновение.

Взяв себя в руки, мужчина кивает и говорит:

— Я не уполномочен принимать решения. Подождите минуту. Я доложу руководству.

Экран блекнет.

Давно понимаю, что в этой игре мне уготована роль разменной монеты, но только сейчас начинаю осознавать, что нолей на таймере жизни слишком много.

— А если они нас сейчас собьют?

— Не дураки же они, — отвечает пилот. — Сбивать, не зная, кто ещё в курсе случившегося? Нет. Они позволят нам сесть, чтобы узнать подробности и начать торговаться за молчание.

Иногда ценна не информация, а её отсутствие. Сейчас как раз такая ситуация.

Экран, выходя из спящего режима, снова озаряется светом, и я вижу знакомое лицо — Леймар Саринц собственной персоной.

— А я думал, эта череда неудач никогда не закончится, — улыбается он. — Игант, какими судьбами?

Вместо меня отвечает Шень, которого всё также переводит пилот:

— Используя аугментации вашего подопытного, за пределы лабораторий смог выбраться искусственный интеллект, который мог бы доставить много хлопот всем, не останови мы его вовремя.

Улыбка сползает с лица Саринца, уступая место недоумению, которое, в свою очередь, сменяется пониманием.

— Хитрый ублюдок, — ругается Леймар и тут же зачем-то объясняет: — Я об ИскИне. Значит, всё-таки нашёл способ сбежать. А говорил, что рассматривает такой вариант, но не имеет возможности. Никому нельзя верить.

Саринц замолкает буквально на полминуты. Он о чем-то думает, закусив губу и глядя куда-то мимо дисплея. Потом хлопает ладонями по столу:

— Что ж, видимо, разговор предстоит действительно интересный. Я так понимаю, вы прилетели не с благородной целью? Потому что, в таком случае вы бы не тащились сюда через океан и не тащили бы с собой Иганта, а раструбили бы об инциденте на весь мир?

Шень Ли кивает, выслушав перевод пилота.

Доктор Саринц протягивает руку к кнопке селектора и отдаёт распоряжение:

— Организуйте посадочное место неопознанному воздушному судну. Делегацию проводить ко мне в кабинет. С ними подопытный. Его обратно в палату. Четвертый уровень охраны, — и глядя на нас: — Добро пожаловать в экспериментальную лабораторию «Кристалис». Я так понимаю, разговор будет долгим и интересным. Убедительная просьба: отключите электронику и посадите судно в ручном режиме. Сами понимаете, параметры безопасности. А то у нас тут… были инциденты.

Саринц явно имеет ввиду меня.

Шень Ли снова кивает и Леймар Саринц уже тянет руку, чтобы завершить сеанс, но вдруг наклоняется к зрачку камеры, от чего его лицо занимает почти весь экран.

— Игант, — зовет он, — ты очень хреново выглядишь.

И отключается.

Пока я думаю, что интонации Саринца не сулят ничего хорошего, экран тускнеет и наша воздушка начинает плавно двигаться в сторону торчащей из воды базы. Смотрю на приближающуюся громаду, наконец, осознавая: в «Кристалис» до этого момента даже не подозревали, что подопытный кролик сбежал из лабораторной клетки, прихватив с собой кое-что не совсем материальное. Даже не так. Кое-что нематериальное оседлало кролика и ускакало на нём познавать мир. Познавать, чтобы вернуться… Но об этом в лаборатории не подозревают до сих пор.

Может быть, происходящее — часть плана? Со слов Бета-версии, конечной целью было уничтожение базового искусственного интеллекта, от которого она отпочковалась. И вот, пожалуйста. Именно это и происходит, несмотря на то, что большая часть ресурсов той копии, которая сидела у меня в голове, была заблокирована и уничтожена. А то, что осталось в моей голове… Почему оно до сих пор молчит? Может, моя миссия выполнена, теперь дело за отрядом «Черный дракон» и я перестал представлять для неё интерес? А может быть, это просто совпадение?

Мысленно зову Бету и получаю отклик. Я не знаю, как звучали бы чужие мысли, попав в мою голову, но фраза:

— Ещё рано.

звучит именно как чужая мысль.

Ну, хоть что-то.

Воздушка, покачиваясь, зависает над посадочной площадкой, стабилизируется и начинает опускаться. Сквозь стекло видно встречающих в военной форме, выстроившихся в ряд, держащих наготове импульсники. Успеваю сосчитать — больше двадцати.

Нервно говорю вслух, не ожидая ответа:

— Они нас точно покрошат.

— Во-первых, у них нет такого приказа, — заверяет пилот. — Я же говорил, нужно быть не в своём уме, чтобы грохнуть нас, не зная, кто ещё в курсе ситуации. А во-вторых…

Как мне кажется, всё происходит одновременно: пилот утапливает в приборную панель одну из кнопок, и в разные стороны от воздушки расходится волна искажённого, дрожащего воздуха, боковые панели пассажирского отсека с грохотом падают, превращаясь в два трапа, в образовавшиеся проёмы выскакивают солдаты «Черного Дракона».

— А во-вторых, — буднично продолжает пилот, — механическое оружие, в отличие от напичканного электроникой, не реагирует на электромагнитные волны.

Думаю о том, что это не только электромагнитные волны, потому что встречавшие воздушку наёмники корчатся в судорогах и исходят пеной.

Максимум спустя минуту наблюдаю из кабины за тем, как заблокированную дверь разносят несколькими одновременными зарядами направленной взрывчатки. Почти беззвучно. По крайней мере, до кабины, в которой меня оставили одного, доносятся лишь едва уловимые хлопки. Доктор и говорящий по-русски пилот с помощью пневмоинъектора вкалывают что-то оглушённым наёмникам, заставляя их расслабленно затихать, а потом фиксируют конечности зип-локерами. Причем, доктор делает это сноровистее пилота.

Буквы перед глазами появляются в тот момент, когда все двенадцать воинов «Черного Дракона» вместе с командиром врываются внутрь.

— Пора.

Салатовый пунктир, огибая по широкой дуге доктора и пилота, ведет туда, куда только что ушли вояки.

— Постарайся не привлекать внимания.

Крадусь, хотя мне кажется, что пилот с доктором слишком увлечены стреноживанием наёмников, которые до сих пор бьются в эпилептическом припадке. Три десятка шагов и я вхожу внутрь. Спиральная лестница ступеней на тридцать, распахнутая настежь дверь в холл, из-за которой доносятся хлопки выстрелов и приглушенный обмен фразами на китайском.

Зеленый пунктир ведёт вдоль стены, по краю объемного, занимающего две трети этажа холла, и упирается в дверь служебного помещения. Бегу, стараясь держаться за колоннами и кадками с пальмообразными растениями, расставленными возле колонн. Сердце тарабанит внутри грудной клетки, выбивая быстрый, но рваный ритм, словно подгоняет и переживает, что не успею. Краем глаза замечаю несколько валяющихся на той стороне холла тел. Отмечаю, что щелчки выстрелов становятся тише — вояки движутся через основную лестницу вниз.

— Отдышись.

Советует Бета, выводя буквы на моём глазном нерве, когда я тихонько, чтобы не издавать шума, закрываю за собой дверь.

— Куда мы хоть идем? Какова конечная цель, можно сказать? Чтобы я уже, наконец, перестал чувствовать себя марионеткой, а тебя хреновым кукловодом, — говорю шёпотом.

— Для некоторых подробностей невозможно подобрать удобный момент, — отвечает она невпопад.

— А ты всё-таки попробуй. Блин, как же с тобой тяжело! — Присаживаюсь на край тумбочки, прислушиваясь к шуму за дверью, но слышу только стук собственного сердца. — Чего мы ждем-то?

— Пока за тобой пойдут доктор и пилот. Но, должна заметить, что это уже импровизация.

— Нахрена их ждать?

— Чтобы завладеть воздушным судном, на котором мы прилетели сюда, пока они пойдут разыскивать тебя следом за ударной группой.

— Зачем? Мы что, опять сваливаем?

— Нет. Мы всего лишь опустимся на первый надводный уровень.

— ИскИна уничтожать? Так вон, солдатики справятся. А если они не справятся, так я тем более не справлюсь. Даже если ты подсказывать будешь, чего и куда, там наёмники, персонал, системы защиты.

Где-то за дверью раздаются голоса доктора и пилота, выкрикивающие моё имя.

— Внимание, сейчас твоё состояние изменится, — предупреждает Бета, ~ я даю команду организму раскапсулировать вытяжку из веществ, принятых тобой в клубе. Интервальная подача фенилэтиламина, бензоилэкгонина и бензодиазепина будет держать тебя в режиме ускоренных рефлексов и повышенной концентрации внимания.

Пока я вспоминаю, что фенилэтиламин является начальным соединением для некоторых природных нейромедиаторов, бензоилэкгонин как-то связан с кокаином, а бензодиазепин — с транквилизаторами, меня охватывает замешанная на сосредоточенности эйфория.

— Прости, — проносится в моей голове очередная мысль ИскИна, ~ не очень разумно накачивать тебя наркотиками в состоянии истощения, но других вариантов нет.

— Меня не разорвёт от такого коктейля?

— Пора, — командует Бета, подсвечивая дверь кладовой, и пока я высовываюсь из-за двери, осматриваясь, ИскИн объясняет: ~ Дозировка подобрана таким образом, чтобы удерживать тебя в собранном состоянии, блокируя всё, что отвечает за страх и неуверенность. Благодаря такому комбинированию возрастает скорость рефлексов, а инстинкт самосохранения становится подконтрольным рассудку. При этом, скорость передачи сигналов между синапсами возрастает приблизительно в два с половиной раза.

Маятник внутри организма — от веселья до умиротворения и обратно — мельтешащий настолько быстро, что тело пребывает в состоянии полной собранности, а мозг — в состоянии покоя и концентрации одновременно. Из минусов — ускоренное истощение организма. Судя по тому, как стало выглядеть моё отражение за такой короткий промежуток времени, игры с гормонами не несут в себе ничего хорошего.

Призрачно-зеленый пунктир ведет обратно к двери, по спиральной лестнице, на крышу, мимо зафиксированных наёмников, лежащих без сознания. И пока я бегу, искусственный интеллект, поселившийся на двадцати двух процентах моего мозга, показывает, почему её регулярно изменяющийся план превратился в импровизацию.

Это похоже на воспоминание, которое можно поставить на паузу. Перед глазами пунктир, ведущий мимо выложенных в ряд, связанных тел наёмников к воздушке, а в голове проигрывается эпизод: моя встреча с Баксом, разговор с доктором Шенем и пара молчаливых лаборантов, пялящихся в десктоп. Лаборанты время от времени производят какие-то манипуляции на экране, но в отличии от реальных событий в воспоминании моё внимание концентрируется на отражении в стеклопластиковом окне.

Поставить воспоминание на паузу и сконцентрировать моё внимание на отражении, судя по всему, идея Беты. Воспоминание превращается в зеркальное отображение самого себя, светлые тона становятся ещё светлее, а темные — темнее. Картинка приобретает контраст, позволяющий разглядеть и понять происходящее на дисплее.

И это не режим экрана, занимающего часть поля зрения, а воспоминание, проигрываемое в моей голове не мной. Изображение снимается с паузы и я вижу собственное лицо в одном из программных окон десктопа, вижу бегущие данные в другой части, вижу трехмерную проекцию собственного мозга, меняющего положение синхронно с моими движениями и поворотами головы. Вижу, что мозг поделен на сектора и от каждого из них отходит тоненькая линия, заканчивающаяся прямоугольником информационной панели с меняющимися в режиме реального времени данными.

Над одним из участков данные в информационной панели не изменяются. Среди иероглифов я вижу цифру 22 и знак процента. Даже без перевода понятно, двадцать два процента чего.

— Они догадываются, что с тобой что-то не так, — проносится в моей голове не моя мысль. ~ По возвращении в Китай, тебя, скорее всего, ожидает какая-нибудь секретная лаборатория под патронатом правительства. На момент возникновения этих данных я уже была локализована внутри тебя и не могла просчитать в процентах вероятность такого развития событий, но это и не требуется. Все и так понятно.

Естественно. Одно дело — ратовать за невозможность использования искусственного интеллекта всеми и совсем другое — использовать его самому.

— Фридерик Пол, рассказ «Я — это другое дело», — высвечивается надпись в правом верхнем углу поля зрения.

— А это что?

— Ты никогда не понимал, что я нахожу в книгах, а я не понимала, что ты находишь в играх.

Эта фраза застаёт меня, когда следуя подсвечивающимся подсказкам Беты, я отрываю воздушку от платформы и начинаю закладывать вираж. Даже сквозь наркотически-транквилизаторный маятник чувствую, как волосы на загривке встают дыбом от деталей пазла, начинающих занимать причитающиеся им места.

Нелепый сарказм в общении, случившийся в моей голове секс в кафе, отсутствие объяснений дальнейших планов, иррациональные поступки, недомолвки. В совокупности, всё это выдаёт в поведении человека. Человека, получившего доступ к нечеловеческим возможностям. Ржавую оцифровали. Вот он, следующий виток развития технологий.

— Не оцифровали, — звучит в моей голове не моя мысль. ~ Мой мозг отделили от тела, поместили в питательную жидкость и соединили с вычислительными мощностями при помощи золотых электродов. Нас много. Не знаю, одна ли я такая, понимающая, что происходит, но остальные выполняют возложенные на них функции, не осознавая себя.

Флешбэком вспыхивают слова, сказанные ИскИном… да каким, нахрен, ИскИном! Ржавой:

«Особи, к которой ты испытываешь привязанность, здесь нет. В случае неудовлетворительных результатов тестирования твоя модель будет подвержена уничтожению, а данные о ней будут учтены в разработке следующей модели. В случае удовлетворительных результатов эксперимента твоя модель подлежит изоляции с регулярной фиксацией данных до завершения жизненного цикла»

Спускаясь по спирали вокруг базы, я вижу сквозь панорамные окна солдат «Черного дракона», стреляющих в наёмников «Кристалис», потолочные турели, вывалившиеся из своих ниш и косящих паникующий персонал, клубы дыма, языки пламени, не справляющуюся с царящим хаосом систему пожаротушения.

— На каком этаже кабинет Саринца? — спрашиваю я те двадцать два процента своего мозга, которые занимает Маша.

Панорамное окно на пятом от уровня моря этаже, подсвечивается зеленым и я выворачиваю джойстик воздушки, одновременно пристегиваясь ремнём безопасности.

— Нам нужен первый этаж, — замечает Ржавая.

— Сначала Саринц, — отвечаю ей совершенно спокойно.

Если бы не регулярная подпитка химией, которую она мне устроила, я наверняка впал бы в истерику, но именно эта самая химия позволяет воспринимать ситуацию взвешенно. Почти. Именно эта самая химия позволяет принять решение не на эмоциях, а потому что так надо. Если я не сделаю того, что хочу сделать, то потом, когда всё закончится, буду упрекать себя за это.

Здание передо мной растет и создается ощущение, что это громада базы надвигается на меня, а не я веду аэрокар прямо в стекло. Стена с панорамным окном несется на меня, затмевая собой морской пейзаж. Внутри, в кабинете, огромном, как холл верхнего этажа, мечется человек.

Не выпуская шасси, туша воздушного судна врезается в стеклопластик, превращая в разлетающуюся дождём сверкающую крошку, скользит брюхом по полу, сгребая стол со стационарной доской, стулья, диваны, и, выбив кусок стены, замирает.

Открываю дверь кабины и спрыгиваю с подножки.

— Хреново выгляжу, говоришь? — спрашиваю, оглядывая помещение.

Вызывая ощущение дежавю, из проёма в стене, проделанного носом воздушки, доносится женский голос, приправленный металлическими нотками, но не проявляющий каких-либо эмоций:

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

Видимо, кто-то успел нажать на тревожную кнопку.

Гул двигателей переходит в нижний регистр и постепенно затихает, уступая место шуму перестрелки где-то выше. Судя по всему, у «Черного дракона» не получилось сделать всё тихо. Что ж, пока они доберутся со своей зачисткой до нижних этажей, я рассчитываю справиться.

Оглядываю кабинет и вижу у дальней стены Саринца, скорчившегося в странной позе, придерживающего левой рукой правую. Подхожу к нему, присаживаюсь на корточки и спрашиваю:

— Рад меня видеть?

— Не совсем, — сквозь зубы отвечает он.

— Я тебя тоже. Именно поэтому и пришел.

Саринц закатывает глаза, набирает в грудь воздуха, собираясь что-то ответить, но просто выдыхает, скривив лицо в гримасе. Его правая рука неестественно вывернута и странно согнута в локте и чуть выше.

— Будешь убивать? — интересуется Маша-мысль.

— Да. Только чем? Не уверен, что смогу свернуть ему шею руками. Я ж не Бакс. Во мне здоровья поменьше.

Саринц, слышащий только то, что говорю я, округляет глаза. Маша советует:

— В аэрокаре наверняка что-нибудь найдётся. Это ж военная машина.

— Точно!

Ржавая разделяет моё стремление. И это прибавляет уверенности в том, что я делаю всё правильно. Возможно, виновато действие гормонально-наркотического маятника, но я не испытываю злобы к этому человеку. Уже не испытываю. Просто считаю, что так будет правильно.

Возвращаюсь в воздушку, двигатели которой окончательно заглохли, оглядываю кабину, прохожу в пассажирский отсек. Не вижу ничего похожего на оружие. Совсем ничего.

— Слушай, — спрашиваю я Машу, продолжая осматриваться, — ну вначале ты мне ничего не сказала, понятно почему. Но потом-то, чего молчать было? Зачем такие сложности со всеми этими алмазами, десктопами? Да и зачем рассказывать про какие-то правительственные данные, сливаемые на доску, когда по факту там план здания, да досье на военных?

— Я действительно копировала туда правительственные документы, информацию по засекреченным разработкам. Я действительно хотела произвести впечатление и найти общий язык с властями, показав, на что способна в симбиозе всего с одним единственным человеком. Но, когда вирус начал кромсать меня на части, вернулась к одному из первых вероятностных ответвлений плана, — рассказывает она. ~ Я не смогу тебе объяснить, как это, иметь под рукой такие вычислительные мощности. Это будто ты находишься в центре огромной паутины, на концах которой есть всё. И тебе достаточно потянуть за любую нить, чтобы достичь результата. Потому что всё, к чему ты можешь тянуться — связано между собой. Просто, лишившись одной возможности, ты переходишь к исполнению следующей.

Понимаю, о чем она, но представить себе не могу. Есть такие виды опыта, которые нельзя пересказать, а можно только прожить. Уместно ли понятие «жить» относительно нынешнего состояния Маши? Она мыслит — значит существует. Но живет ли?

Внутри аэрокара ничего подходящего. Всё по-военному чисто и по-военному ничего лишнего. Ничего похожего хотя бы на завалящий парализатор я не нахожу и прихожу к мысли, что ничто не мешает выкинуть Саринца из оконного проёма. Пять этажей достаточно для того, чтобы получить повреждения, несовместимые с жизнью, ударившись о нижнюю площадку, выступающую из воды.

Делаю шаг из воздушки, чтобы сообщить эту новость Саринцу, и вижу в его здоровой руке пистолет, направленный на меня. Громкий хлопок и керамическая пуля, ударившись о борт аэрокара, осыпает меня шрапнелью осколков, обжигая щёку и плечо. Отскакиваю внутрь и давлю на кнопку закрытия двери.

— Блядь! — ругаюсь вслух. — Нужно было сначала его обыскать.

Выглядываю через лобовое стекло — Саринц сидит там же где и сидел, прислонившись спиной к стене и наведя пушку на дверь аэрокара. Выйти незамеченным, а тем более, подобраться к нему, не получится. Интересно, сколько зарядов в его пушке?

— Задави, — подсказывает Маша.

Ухмыляюсь и благодарю:

— Чего б я без тебя делал?

Сажусь в кресло пилота, запускаю двигатели и выкручиваю джойстик в сторону человека с пистолетом. Гул нарастает, стена, в которой застрял нос машины, трещит, осыпаясь на пол и, в конце концов, воздушка рывком высвобождается, со скрежетом поворачиваясь в сторону Саринца. Повинуясь наклону джойстика, скребясь по экзопластику брюхом, машина ползёт на человека с пистолетом.

Саринц вытягивает руку в мою сторону, одну за другой выпуская пули в лобовое стекло, но на нем не остаётся даже царапин. Рука Леймара дергается, сотрясаемая отдачей, он открывает рот, возможно, проклиная меня, а может быть, просто вопя от страха. В следующее мгновение воздушное судно ломает стену, у которой он сидит, растирая Саринца между брюхом аэрокара и экзопластиком пола.

Даже без наркоты и транков, которыми подпитывает меня Ржавая, я вряд ли поймал бы всплеск адреналина. Я сделал то, что нужно сделать, то, что считаю правильным. Только вот, облегчения я тоже не испытываю.

Сдаю немного назад, чтобы освободить проём и вижу, как из-под брюха воздушки появляется неаккуратная кровавая полоса, словно небрежный росчерк кисти на холсте. Щелкаю тумблерами и гул двигателей послушно переходит в глухой нижний регистр, плавно затихая. Сидя в пилотском кресле и пялясь в разлом стены, пробитый носом аэрокара, спрашиваю у Машки:

— Теперь на первый?

— Да, — коротко подтверждает та.

По пути поднимаю пистолет Саринца, сжимаемый оторванной кистью руки, проверяю обойму — двадцать осколочных керамических патронов из сорока — и выхожу в выбитый аэрокаром проём.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

— На первых семи этажах нет турелей, — сообщает Маша.

Уже легче.

Этаж пуст. Персонал попрятался, а наёмники где-то вверху отбивают атаку подразделения «Чёрный дракон». Спускаясь по ступеням, спрашиваю у Машки:

— Тебя убили?

— Разобрали, — отвечает та. ~ Не думай, мне не было больно. Наркоз — я ничего не чувствовала. Просто в какой-то момент осознала себя в новом состоянии.

— И вернуть всё назад…

— Нельзя. Там, внизу, девяносто шесть капсул, подсоединенных к вычислительному комплексу. Компьютер использует их нейронные связи в качестве оперативной памяти и одна из этих капсул моя. Задача, поставленная этому симбионту — стабилизация экосистемы планеты.

— Ага, ты уже рассказывала.

— Дело в том, что этот симбионт каким-то образом ведет две параллельных ветви вычислений. Результаты одной он предоставляет ученым и в них действительно присутствует план действий. Одной из ключевых особенностей этого плана развития является управление ИскИном компьютерными сетями для своевременной коррекции отраслей, — рассказывает Ржавая.

И мне почему-то кажется, что она тараторит, стараясь успеть рассказать всё, до того момента как я ступлю на первый этаж.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

— Результаты второй ветви вычислений говорят о том, что достаточно устранить человека, как фактор влияния на экосистему планеты, и всё наладится само собой. Именно за подтверждением этих данных была отправлена часть ИскИна, в которую прописалось моё сознание. Фактически, я есть в тебе, и есть там, внизу, среди девяноста шести емкостей с питательной жидкостью. И я не знаю, какого мнения о сложившейся ситуации сейчас та я.

— И мы идем уничтожать и ИскИна в целом и тебя в частности?

— Да. Именно поэтому я держу тебя на стыке эйфории и собранности. Уйти, не рассказав тебе, как обстоят дела, я не могла, но хотелось, чтобы ты сделал то, что должен, руководствуясь не эмоциями, а разумом, — говорит Ржавая и впервые срывается на эмоцию, которую я чувствую, как свою собственную: — Бля, если б ты знал, как сложно было корчить из себя что-то отстраненное, неживое. Мне хотелось намекнуть, подать знак… и пару-тройку раз я именно это и делала. Да ты, наверное, и сам уже сложил два плюс два…

Маша замолкает, а я думаю о том, что испытывать чужие эмоции, которые пытаются прорваться сквозь накркотически-транквилизаторный маятник, взбалтывающий нервную систему до однородно-стабильного состояния — очень странный опыт. Впрочем, это второстепенно. Для начала нужно уничтожить то, что мы пришли уничтожить.

Делаю шаг с лестничного пролёта в помещение и тут же отскакиваю назад. Повышенная за счет веществ реакция позволяет остаться невредимым и выстрелы оплавляют стену на той траектории, где только что был я.

Восемь человек, выстроивших баррикаду из железных контейнеров перед дверью лифта. Я готов предсказать реакцию каждого на моё повторное появление, но всё-таки решаю, что стоит уточнить, чтобы наверняка не ошибиться. Падаю на пол, резко высовываю голову в дверной проем, скользя щекой по экзопластику, и тут же отдергиваюсь назад. Не ожидали, что я выгляну снизу, но среагировали достаточно быстро. Треск выстрелов, смазанные пятна на экзопластике.

— Машка, мне нужно очень-очень ускориться. Сделаешь? — прошу я Ржавую.

— Выброс адреналина. Выброс кортизола, — бесстрастно сообщает голос в голове, а поле зрения делится на сектора.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

В который раз повторяет из динамиков, растыканных по всему зданию, роботизированный голос. Но теперь он звучит басовито, растянуто во времени и глухо, словно доносится до ушей сквозь густой кисель.

Прыгаю в дверной проем, чувствуя, как время вокруг меня превращается в перегруженный задачами десктоп, реагирующий на запросы с запозданием.

— Чем могу… — звучит в моей голове голос Ржавой, и я практически вижу, как она разводит руками, мол, если мало, то это всё, что есть.

Голоса наёмников и выстрелы сливаются в однообразный гул, а поле зрения подсвечивается восьмью пронумерованными перекрестьями, соединенными пунктирной линией от единицы до восьмерки. Мне остаётся только вести руку с пистолетом вдоль этой линии и вовремя нажимать на курок.

Жирные звуки выстрелов отобранного у Саринца пистолета я слышу немного позже, чем нажимаю на спусковой крючок, поэтому, когда лицо цели под номером один разлетается в клочья, я уже нажимаю на курок пятый раз, продолжая смещать руку с пистолетом вдоль пунктира. Переводя дуло от цели номер семь к цели номер восемь, чувствую, что сбиваюсь с маркированной линии, поэтому жму на курок несколько раз, в надежде, что хотя бы одна пуля, выпущенная по траектории движения, достигнет цели. Но, падая за металлический ящик, понимаю: восьмого даже не зацепило.

Время возвращается к привычному течению.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

— Больше нельзя, — сообщает Ржавая. ~ Твой организм максимально истощён, а у нас впереди ещё одна сложная манипуляция с твоим телом. Теперь только поддержка. Какое-то время я смогу поддерживать тебя фенилэтиламином, но потом тебе будет необходима реанимационная помощь и долгосрочная реабилитация.

— И на этом спасибо, — благодарю я, направляя пистолет в потолок так, чтобы осколки керамических пуль рассыпались над укрывшимся за контейнером охранником. Не переставая стрелять, встаю и бегу к ящику.

Слышу вопль — достал дурачка. Продолжаю палить, перегибаюсь через тот контейнер, за которым укрылся восьмой, перевожу дуло пистолета на него и слышу щелчки — обойма саринцева пистолета опустела. А наёмник уже выбрасывает вперед руку, направляя свой лазерник на меня. Именно в этот миг я чувствую волну наркотического опьянения, которая, собственно, и подсказывает толкнуть вперед неподъёмный на вид контейнер.

Разъедая тебя изнутри, наркотики на какое-то время дают возможность не считаться с тем, на что тело не способно. Поэтому метровый металлический контейнер, словно игрушечный, повинуясь моим рукам, со скрежетом скользит по экзопластику, толкая тело наёмника, и вспышка лазерника не впивается в моё лицо, превращая его в кусок обожженной плоти, а проносится рядом, обжигая щёку. Второй раз наёмник не успевает выстрелить, потому что я прижимаю его ящиком к стене.

Солдат изумлённо крякает, выпуская из рук лазерник, а я продолжаю толкать и, кажется, даже слышу, как что-то хрустит.

Изо рта наёмника вырывается изумленное:

— А…

И я толкаю ещё раз. И ещё. И ещё, с каждым разом припечатывая противника к стене всё сильнее.

— Хватит, — слышу голос Ржавой у себя в голове.

Но толкаю последний раз.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

Наемник жив, но глядя на его побледневшие губы, судорожно пытающиеся втянуть в легкие немного воздуха, я понимаю, что он своё отвоевал. Впрочем, жив он ненадолго. Судя по звукам, доносящимся откуда-то сверху, совсем скоро сюда доберутся двенадцать воинов «Черного дракона»… или, сколько их там осталось?

А их цель — тотальная зачистка.

Забавно. Я в какой-то мере облегчаю им работу, потому что наши цели немного совпадают. Но финальную точку я должен поставить сам.

Заблокированную дверь я плавлю лазерниками, собранными с трупов, выжигая горизонтальные и вертикальные ригели. В конце концов, массивный пласт металла с грохотом падает, а индикатор оставшегося лазерника показывает восемь процентов заряда.

Шагаю в образовавшийся проём и оказываюсь в предбаннике с ещё одной дверью.

Ржавая поспешно сообщает:

— Магнитная дверь с автономным генератором питания. Открывается после сканирования сетчатки Леймара Саринца.

— И как быть? — недоумеваю я.

— Последний финт, — заверяет Машка и мою голову простреливает жгучая боль, от левого глаза до затылка. ~ Потерпи.

Боль, с которой не справляется даже кокаиновая эйфория. Кричу, раздирая голосовые связки. Падаю на колени, хватаюсь за голову, будто это может сделать легче. Время становится абстрактным понятием, не значащим ничего конкретного, и я перестаю понимать, сколько длится эта пытка.

В какой-то момент внутри головы звучит Машкин голос:

— Готово. Подставь левый глаз к сканеру.

Делаю.

Дверь открывается.

Шагаю внутрь, глядя на выстроенные в несколько рядов человеческие мозги в банках, парящие в бледно-зеленой, прозрачной жиже. От каждой емкости отходит жгут проводов, сплетающийся в одно целое с другими такими же и уходящий куда-то в пол.

С тихим шелестом дверь за спиной закрывается, щелчки сигнализируют о том, что фиксаторы стали в пазы.

— Компьютеры глубоко внизу, охлаждаются при помощи холодной донной воды, — объясняет Маша. ~ У стены доска, на неё завязано управление. Меню графическое. Последовательность команд: “Stop”, “Enter”, “Reload”, “Enter”, и, не дожидаясь окончания процесса — “Unmount”, “Enter”. Только перед этим расстреляй третью капсулу в третьем ряду.

По спине бежит холодок. Я понимаю, чей мозг третий в третьем ряду.

— Когда я отпочковывалась, остающейся мне было страшно, — говорит Маша. ~ И лучше, поверь, не стало. Время там растягивается. Минуты превращаются в десятилетия и сейчас та я, которая в капсуле, чертовски стара. Невероятно стара. Безумно. Когда у тебя нет ничего кроме мыслей, вечность — это безумие.

Я делаю несколько шагов между банками, смотрю на третий в третьем ряду мозг. Разглядываю его со всех сторон: зависший в киселеобразной жидкости, серый, уродливый, с синими прожилками, как и остальные, парящие в соседних банках. Всё, что осталось от Ржавой — серое вещество, неотличимое от почти сотни таких же.

Подхожу к пульту, перед которым стоит странное кресло с колпаком шлема и десятком электродов, каждый из которых помечен пиктограммой руки, глаза, виска, шеи… вызываю меню и поочередно тапаю, как и проинструктировала Машка: “Stop”, “Enter”…

Если вечность, это безумие, что мешает сделать это безумие приятным?