А тем временем где-то в Москве…
Концертное агентство «Соловей» вышло из тяжелых месяцев самоизоляции весной без особых потерь. Наиболее пафосные мероприятия, все же, отменены не были. Их просто слегка сдвинули по времени, и они состоялись летом, может быть, и не так торжественно, как было задумано, но в целом вполне успешно. К концу лета дело вообще стало налаживаться. Народ, насидевшийся по домам, лишенный туров по Европе и средиземноморских пляжей, жаждал зрелищ и на «ура» воспринимал концерты, бенефисы и фестивали. Так что денежка капала. Портфель агентства содержал изрядный список эвентов с ориентировочными сроками проведения осенью и зимой – ясности с режимом на этот период пока не было, но в обществе преобладало мнение, что уж на этот раз точно не закроют. Весенний квази-карантин стоил и экономике, и госбюджету слишком дорого. Даже страшно было подумать, что такое может повториться.
Вообще в последние годы «Соловей» преуспевал. Руководство компании мало того, что знало свое дело, так еще и обладало серьезным творческим потенциалом и умело находить возможности для роста там, где другие терпели убытки. Талант он и в сфере бизнеса нужен.
В данном случае успешный менеджмент сочетался с монументальной фигурой одного из основателей компании – уже немолодого, но крайне успешного и, можно даже сказать, знаменитого эстрадного баритона Соловьева. Эта была личность. Его талант гремел уже давно, и хотя в последние годы он пел редко, но, как признавали все, метко – именно там и тогда, чтобы фигура его занимала постоянное место в достаточно узком кругу «государственных талантов», а сам он твердо сидел в президентских советах, своевременно получал почетные звания и высшие ордена. Стоит ли удивляться, что и компания была среди постоянных получателей различных грантов и средств из официальных фондов, хотя даже явные завистники не смогли бы утверждать, что полученные средства тратились впустую. Качество фирма давала. Организуемые ею концерты часто демонстрировали государственные каналы, а частные спонсоры охотно давали деньги на потрясающий детский хор, который так и назывался: «Соловушки».
Известие о болезни баритона было неожиданным, но не таким уж и удивительным. В начале осени в списках заболевших все чаще звучали очень известные имена из мира искусств. Удивляться этому не приходилось. В том, что касается творческой деятельности, эта публика часто являла собой образец самодисциплины, но вот за пределами репетиций, выступлений, записей они сплошь и рядом расслаблялись так, что вспышки ковида в творческих коллективах пошли одна за другой после начала театрально-концертного сезона.
К счастью, речь в случае Соловьева шла если не о совсем бессимптомной форме, то, во всяком случае, явно одной из самых легких. Но возраст, общее состояние здоровья и наличие ряда не самых полезных привычек пугали, и директор компании использовал весь свой авторитет, чтобы убедить баритона, все же, лечь в больницу. Сразу же поднялась изрядная суета. Информация быстро дошла и до столичного руководства, правительства, и на врачей посыпались руководящие указания. В обычных случаях толку от всего этого бывает не много, но корона-вирус – история особая. Первым и основным указанием страшно сказать – аж от самого министра! – было: переливать плазму! Казалось бы, где больница, конкретный больной, состояние которого могут оценить, в первую очередь, лечащие врачи, и где министр. Но это был особый случай.
О чудодейственной силе переливания плазмы крови, взятой у уже переболевших короной, разговор шел давно, и их активно призывали сдавать кровь на эти цели. Однако к осени эти разговоры как бы немного подзатихли, хотя сама тема лечения и предотвращения заболевания очень активно звучала, в том числе и из уст самых высоких руководителей государства. Причина была крайне проста. Средство оказалось настолько эффективным, что получило неофициальное название «вип-лечения» и использовалось практически во всех случаях, когда на больничную койку попадал кто-нибудь из известных политиков, артистов и других медийных персонажей. Были, конечно, люди, которым и это лечение не помогало, но в большинстве случаев получившие его пациенты уже через пяток дней отправлялись домой, продолжать карантин в максимально комфортабельных условиях.
Ясное дело, что этот спасительный вид лечения получали не только вип-персоны, но стопроцентного охвата всех пациентов им, все же, не было. Тем более было очевидно, что он станет еще более эксклюзивным по мере того, как осенью число больных будет возрастать.
И уж совсем очевидно, что о такой квази-панацее ни медики, ни их руководители всех рангов предпочитали не распространяться. Дело было деликатное. У народа и так было достаточно поводов убедиться, что элита жила как-то слегка иначе, чем это публично декларировалось.
Как бы там ни было, но баритон благополучно вылез из болезни, отсидел положенное время дома и стал готовиться к очередному крупному концерту. По традиции, именно он открывал и закрывал мероприятия такого ранга своими песенными номерами. Причем если в заключение концерта что-нибудь духоподъемное исполняли все участники совместно, то открывать концерт он должен был сольным выступлением.
Первый тревожный звоночек раздался у директора агентства вечером того дня, когда должна была состояться репетиция. Заглянув в конце дня в свой офис, – до этого были нудные беседы в министерстве, хитрые разговоры с импресарио других участников концерта и проникновенные обращения к спонсорам предстоящих мероприятий – с надеждой, что хотя бы здесь все в порядке, он, во-первых, к своему удивлению увидел всех сотрудников на местах, а, во-вторых, поразился какой-то мертвой тишине в конторе.
– А чего это вы тут все сидите? Сверхурочные мне вам платить пока, вроде, не за что. Или что, нас всех опять закрыли по домам и все и везде отменили? Так, вроде, мне в министерстве никто ничего подобного не говорил.
– Соловей накрылся. Голос тю-тю, – в каждой конторе всегда найдется кто-то, кто может говорить с шефом почти на равных, была и здесь такая дама, сделавшая для успеха агентства чуть ли не больше, чем и директор, и великий баритон. – Вон Олег был на репетиции. Вернее, не было никакой репетиции. Голоса нет. От слова совсем.
– Да, ладно, может просто не в форме? Соберется, врачи горло посмотрят, погреют, помажут и все наладится.
– Не наладится, – вступил в разговор тот самый Олег, который вообще-то кончил консерваторию, но поработав пару лет в агентстве еще во время учебы, решил делать ставку не на музыку, а на бизнес, – видел я уже такое. Все.
Не верить Олегу у директора оснований не было. Но надежда, как известно, умирает последней и он еще несколько дней пытался пробудить баритона к жизни – очевидный конец творческой карьеры буквально подкосил его.
С концертом, конечно, выкрутились. Следуя старому доброму принципу: если хочешь что-то скрыть, не прячь это вообще, заранее пустили слушок, что петь в полную силу великому артисту пока не велит медицина из-за недавно перенесенного ковида, заменили его на вступлении, а в заключении голосов на сцене было достаточно, чтобы зал проникся и долго и бурно аплодировал. Все прошло нормально, и никто бы не обратил на эту историю внимания, если бы вокруг не начали происходить малопонятные вещи.
Дело в том, что число людей заметных и даже высокопоставленных, оказавшихся пораженных болезнью, постоянно росло. В каких-то случаях это было понятно. По роду своей деятельности они не могли все засесть в бункере, полностью исключив контакты с внешним миром. Дело кто-то все же должен был делать. Ну, и цепляли болезнь, естественно. Плюс к этому распространившаяся в узких кругах информация о возможности легко выскочить из болезни не просто снижала уровень мер безопасности, но даже как бы подталкивала эту группу к тому, чтобы поскорее переболеть – и все, дальше живи, как хочешь. Так что многие известные лица демонстративно игнорировали маски, перчатки и прочие меры безопасности. С учетом того, что кто-то из них уже переболел, а кто-то верноподданнически поспешил привиться «Спутником», окружающие вообще не понимали, как к этому относиться. К тому же уж где-где, а в Москве всегда ходило достаточно слухов, что у небожителейсвоя медицина, которая разве что покойников не оживляет. А иногда и того,… оживляет. Так что щеголять без масок в определенных кругах стало как бы признаком принадлежности к особой избранной касте.
В результате болели, получали переливание плазмы, отсиживали – или не очень – карантин и бодро выходили на работу.
Большинство населения нашей страны придерживается мнения, что рулить чем-нибудь крупным – страной, министерством, губернией – может практически любой образованный и здравомыслящий человек (Хотел было добавить слово «честный», но испугался, что читатели плюнут и дальше читать не будут). Главное, чтобы повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Автор не относится к поклонникам теории пассионарности, но и такого упрощенного подхода не разделяет. Элемент случайности, конечно, присутствует везде, но большинство прорвавшихся наверх и удержавшихся там, все же, обладают по его наблюдениям определенными качествами – деловыми, волевыми, интеллектуальными – несколько в большей мере, чем большинство из нас. И проявлять им там эти качества, в каких-то случаях их даже можно назвать талантами, приходится постоянно. Иначе сожрут.
Впрочем, процесс поедания требует некоторого времени, и в данном случае оно еще не прошло. Однако, процесс турбулентности уже начался.
Конечно, сразу процесс профессионального «проседания» отдельных Очень Важных Персон замечен не был. Бюрократические шестеренки крутились, а для того, чтобы провалить конкретное серьезное дело в силу полной неспособности, все же требуется определенное время. Но период был острый, надо было вырабатывать, принимать и проводить в жизнь сложные решения, а те, кто еще вчера вроде бы успешно с этим справлялся, вдруг стали демонстрировать полную неспособность и нераспорядительность.
Сначала такую печальную метаморфозу списали на возрастной фактор. Власть катастрофически старела. Назначения даже просто молодых отдельных министров, губернаторов, высокопоставленных чиновников ситуацию не меняло, хотя позволяло отчасти выправить медийную картинку. В круг же тех, кто реально принимал решения, новых людей практически не допускали. В этом был определенный парадокс, поскольку нынешняя власть тем самым повторяла ошибку советского режима, от которой она сама страшно страдала в молодости – мало кто помнит шутку поздних брежневских времен, когда считалось, что в 60 лет функционер еще только «набирается опыта», а в 70 «у него еще все впереди». Внешне, конечно, все это выглядело не так ужасно, но проблема состояла не только и не столько даже во внешнем виде, а в способности воспринимать новое, принимать нестандартные решения и постоянно двигаться вперед. Очень мало кто из нас сохраняет эти качества с возрастом, и – скажу страшную вещь – это нормально. Ненормально то, что люди, фактически утратившие лидерские качества, не отходят во время в сторону и не уступают место преемникам.
Сначала пошел какой-то тихий шепоток: мол, такой-то и такой-то после успешного и быстрого лечения никак не могут восстановиться, но закономерность таким образом выявить было, конечно, невозможно. Требовались серьезные медицинские исследования, но медицине было не до них: срочно доводились до ума вакцины, изучался и обобщался опыт лечения, да и вообще тема утраты таланта была ну совсем не актуальна. В конце концов, большинство из нас прекрасно без него обходится.
Свинью, как всегда, подложили американцы. За эту тему зацепились даже не медики, а психологи в одном из университетских центров. Ресурсов у них хватало, массив пораженных ковидом в стране был в несколько раз больше, чем где бы то ни было, да и выборочную статистику из других стран они получали своевременно. Собственно предметом исследования было влияние болезни на ментальные способности человека, а в процессе выяснилось, что катастрофическое падение их уровня происходит именно в том случае, если проводится переливание плазмы. Как это обычно и бывает, американцы пустились в результате в рассуждения о свободе выбора: талант или жизнь. Однозначного выбора эта дилемма не имела, и иметь не могла, но в творческих кругах завязалась активнейшая дискуссия.
Первым позывом у нас было послать этих проклятых американцев к черту и сделать вид, что все это от лукавого. И вообще, специально придумано, чтобы подорвать веру народа и в отечественную медицину, и – что еще хуже – в разнообразные таланты, которыми так богата родная земля. Но факты – штука упрямая. Тем более, что, прослышав об американском открытии, те наши таланты, которые прошли через подобное лечение, бросились доказывать окружающим, что уж с ними-то ничего подобного не случилось. Лучше бы они этого не делали. Творческой публике еще как-то удавалось выкрутиться, а вот дурь политиков замаскировать было сложнее.
В один прекрасный день на пятом этаже в первом подъезде на Старой площади.
Собеседники до конца не верили ни одному слова друг друга, но выхода у них не было – оставлять подвешеннымэтот вопрос и дальше было просто невозможно. Тот, кто постарше, формально был заместителем хозяина кабинета, но фигурой в политике был намного более весомой. Он и начал разговор.
– Что будем делать? Я посмотрел шифровки – мы же специально попросили все резидентуры собрать максимум сведений на эту тему – и вывод однозначен: переливания плазмы катастрофически давят интеллект. Сейчас он уже их не использует, но в первый месяц страховались и делали. Фактически мы рискуем: любое публичное выступление, даже записанное заранее, пусть и отредактированное, может дать нам такой результат, который никакой Песков объяснить не сможет.
– Я бы не стал так драматизировать. Мы и сейчас очень серьезно обрабатываем исходные записи и получаем очень приличную картинку. Накручу людей, пусть еще что-то придумают. Деньги мы им за что платим? К счастью, никаких публичных выступлений в открытом формате сейчас нет и быть не может.
– Все так, но проблемы это не снимает…
Спорить с этим было сложно.
– Значит, дата Х будет приближена?
– Да, вчера было указание усилить раскрутку «налоговика», – произнося эту фразу, хозяин кабинета особенно внимательно следил за реакцией гостя, у которого, как считали многие, и у самого были кое-какие политические амбиции.
Но тот был игрок опытный и даже битый. Ответ его прозвучал почти равнодушно:
– Что же, ускоримся.