Безумный год (Вирус)

Глава 7

Аппарат «ВЧ» стоял в секретариате в отдельной комнате, туда же выходили линии связи с военными и УВД, по которым можно было выходить напрямую и на их отдельные подразделения. Помещение, обычно, было закрыто, а на столе у секретаря была отдельная тревожная лампочка, которая зажигалась, когда проходил звонок по «ВЧ». Строго говоря, аппарат должен был стоять в кабинете у самого губернатора, и налицо было определенное нарушение правил, но прежний губернатор потребовал сделать именно так, поясняя, что он, таким образом, получает пару минут, чтобы приготовиться к разговору. Пока он дойдет до «связной» комнаты успеет настроиться на разговор. А на все упреки отвечал, что принимать звонки по «ВЧ» надо всегда, даже когда его нет на месте, а делать из своего кабинета проходной двор, чтобы туда кто-то заходил в его отсутствие, он не желает.

Ильина сначала такие заморочки немного удивляли, а потом он привык, убедившись, что жизнь в провинции вообще очень отличается от того стандарта, который с завидным постоянством пытались писать в Москве.

Пройдя в губернаторский блок, он кивнул секретарю и направился в уже открытую дверь связной комнаты. Как раз и новый звонок аппарат «ВЧ» раздался.

Сняв трубку, Ильин к своему удивлению услышал характерный говор старого знакомого, одного из руководителей МИДа. Первые же слова собеседника удивили его еще больше.

– Привет! Ну, что собираешься? Когда ждать тебя? А то нам надо бумаги срочно запускать.

– Добрый день, – машинально ответил Ильин, – извини, что и куда ты запускать собрался?

– Так тебе еще не звонили из Администрации? А ведь обещали: с самого утра поговорим, и просили: побыстрее все оформить! Ну, ладно, тогда я сам коротко. Тебя решили отправить в Брест. Нам дана команда срочно укрепить кадрами все учреждения в Белоруссии, а в тебя с учетом твоего опыта в провинции на Старой площади просто вцепились. Коротко если, идея такая, чтобы в случае нужды ты мог там перехватить бразды правления. Опыта, мол, хватит. А формально, ты, вроде как, переходишь с руководства одним Генконсульством на другое. О своем вице-губернаторстве распространяться не будешь. Все понятно и логично. У предшественника как раз срок командировки истекает. Но задачи перед тобой, как понимаешь, будут ставить другие люди.

– Это все надо понимать…

– Да как хочешь, так и понимай. Между нами скажу тебе одно: сейчас никто толком не знает, чем все это кончится. Обстановка меняется каждый день, и даже не потому, что там происходит не пойми что, а поскольку у нас генеральная линия стала уж очень ломанной. Курс больно часто меняется. Того, что там происходит, никто не ждал. А теперь, с одной стороны, искушение подобрать все к своим рукам огромное, и вроде бы, предпосылки для этого есть – без нас батька не удержится, а, с другой, колется. Так что я бы не исключил в будущем никаких вариантов.

– Ты меня прости, пожалуйста, но зачем мне все это нужно? Думаешь, мне тут забот не хватает? Ты хотя бы представляешь, что мы уже пережили и что еще будет?

– Кого это волнует. Тут же у нас высокая политика делается! Как там твои китайцы говорят: кризис рождает возможности. Или что-то в этом роде. А о себе подумай. Я не удивлюсь, если твою фамилию – естественно в комплексе с другими вопросами – Самому называли. А он, как известно, больше одного шанса никому и никогда не дает. Готов рискнуть? Смотри, как бы не пожалеть потом. Ты же теперь уже не наша номенклатура, под Администрацией ходишь. В общем, я тебе все сказал, и даже больше, чем надо. И вообще, радуйся, что тебя сейчас не в ОЗХО представителем отправляю. Так что ждем.

И попрощался.

Шепча про себя что-то неразборчивое и явно не предназначенное для чужих ушей, Ильин направился в кабинет к губернатору. Секретарь открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но увидел выражение его лица и счел за лучшее промолчать.

Глубоко погруженный в свои бумаги, Александр недовольно дернулся на резко открывшуюся дверь, но при виде брата только глубоко вздохнул.

– Позвонили тебе, все же… Мне вчера намекали, что может так повернуться, но настоятельно просили тебя пока не дергать, поскольку решения наверху еще не было. Значит, определились…

В кабинет без стука сунулся секретарь.

– Вас, – обратился он к Ильину, – опять Москва. Там зам главы Администрации. Будет говорить прямо сейчас.

Дальше понеслось. Переездами и новыми местами Ильина было испугать, но вот поставленные задачи в этот раз реально напрягали. Строго говоря, место в Бресте было традиционно пенсионерским, и Ильину в нормальных, мирных условиях ну никак не подходило. Ему до такой синекуры предстояло в обычных условиях еще пахать лет десять. Но сейчас желающих озадачить его набралось столько, что неделя в Москве выдалась загруженной под завязку. Как водится, в таких случаях многое говорилось намеками. Как и что будет решаться в Минске, пока не знал никто. Рассуждали о программах максимум и минимум, но в чем они состоят, никто толком сформулировать не мог. Разные люди и службы вкладывали в эти понятия совершенно разные вещи.

К концу этой недели возникла ясность с датой приезда в Россию Луки, как его, не скрываясь, называли на Старой Площади, и, соответственно, определенности стало еще меньше – все теперь откладывалось в зависимости от результатов предстоящих переговоров. У Ильина вообще сложилось впечатление, что вся аналитическо-прогностическая работа его собеседников и их многочисленные доклады как бы пропадали в какой-то черной дыре там, наверху, и никто толком не знал, какие на ее основе сделаны выводы и приняты решения. Вот, прочитаете потом запись переговоров первых лиц и все поймете. Ему от этого было совсем весело. Поезжай, мол, туда и действуй по обстановке или в соответствии с указаниями, которые мы тебе пришлем. И тогда уж ничему не удивляйся. Вопрос о том, что он сам думает по поводу происходящего в Белоруссии, вообще никого не волновал. Иногда, впрочем, у него возникало впечатление, что личного отношения к этим событиям толком не было и у тех, кто работал на этой кухне.

Вообще беготня с оформлением в этот раз была довольно странной. Ильин помнил, что в прошлый раз ему пришлось обойти почти весь консульский департамент и получить массу оказавшейся полезной в будущем информации о том, что может и даже должно сделать Генеральное консульство в случае обращений российских граждан. Сейчас ничего подобного не было вообще, а вот на Старую площадь его приглашали раза четыре. Каждый раз уровень собеседника был все выше и выше, правда, как с удивлением отметил про себя Ильин, размещались они довольно скромно. Вообще комплекс зданий Администрации произвел на него крайне странное впечатление, особенно та его часть, которую составляли соединенные между собой какими-то немысленными переходами старые, еще дореволюционной постройки здания со скрипящими полами, высокими арочными окнами и зигзагами бесконечных коридоров.

Вот как раз в одном из этих коридоров он и встретил старого знакомого, которого помнил еще подполковником-сотрудником военного атташата одного из посольств, где ему пришлось работать. Позднее от общих знакомых ему случалось слышать, что того еще до войны мотануло в Сирию, тоже в атташат, где он получил, наконец, третью звезду.

Сейчас прежний знакомый предстал перед ним уже генерал-лейтенантом, да еще и со звездой героя. Как водится, обрадовались друг другу, обнялись, но оба спешили на важные встречи, так что договорились встретиться днями.

И, действительно, созвонились и на следующий день пересеклись в небольшом ресторанчике в центре города.

Время было дневное, так что рассиживаться особо не собирались. Выпили по паре рюмок с легкой закуской, немного поговорили о прошлом и нынешнем и разошлись.

Трудно сказать, что вынес из этой беседы генерал, который на этот раз был в штатском, относительно будущих перспектив Ильина, а вот он еще долго переваривал услышанное.

«Кому война, а кому – мать родна», – эта старая поговорка рефреном крутилась в голове Ильина, когда он перебирал в памяти рассказ собеседника о том, как тот уже в принципе присматривал себе теплое местечко преподавателя военной академии, завершая командировку в Дамаске, но тут вдруг последовало решение о вводе войск, и все военные, работавшие до этого в сирийской столице, оказались вдруг на вес золота.

Синекурой его последующую службу назвать было явно нельзя – вокруг и стреляли, и советники гибли случалось, но дело, как говорится, того стоило.

– Знаешь, – признался ему старый знакомый, – мне иногда хочется себя ущипнуть, чтобы проверить, а не сон ли это: и звездочка, и генеральские погоны. А потом думаю: да что же это я, и другие не обижены, не один я такой.

Похвастался довольный генерал и новой дачей на берегу одного из подмосковных водохранилищ с банькой, причалом и даже неплохим катерком. Приглашал к себе, но Ильин от идеи провести совместно вечерок отказался. Сослался на дела и скорый отъезд, а про себя подумал:

«Мне столько не выпить».

В последние выходные перед отъездом к нему приехала Регина. Еще в первый вечер после известия о новой командировке они все взвесили основательно и решили, что хотя бы на пару месяцев она пока задержится в N. Все же успели обрасти кое-каким хозяйством, отчасти держала работа. Весенний аврал кончился, дополнительное отделение, которое она временно возглавляла, ликвидировали, но хорошее место и без этого нашлось. А Ильину на новом месте еще только предстояло устроиться. Это новые послы приезжают только после отъезда предшественника, генеральным же консулам давалась обычно пара недель на передачу дел, и с учетом срочного характера замены было совсем не очевидно, что Ильина уже ждет в Бресте приличное жилье. Чего он упоминать не стал, так это опасения, что события в соседней стране и, особенно, на ее западной границе могут пойти вразнос, и кто знает, что тогда будет твориться вокруг нашего генерального консульства с учетом обширных планов российских политиков. Регина о возможных опасностях не спрашивала, но, похоже, все понимала и подвела итог коротко:

– Решай сам. Тебе виднее. Я приеду в любой момент, только дай знать.

За минувшую неделю в Москве Ильин лишний раз убедился в правильности принятого решения. Люди, с которыми ему пришлось общаться, в большинстве своем склонялись к тому, что мирного выхода из случившегося в соседней стране кризиса нет и быть не может. Если они о чем-то и спорили между собой, то о сроках и масштабах жестких мер, которые предстоит предпринять, чтобы «страна не уплыла на Запад».

Причину же происходящего они видели в том, что «Лука распустил народ» и вообще оказался слабаком. Слушать все это было жутковато. В белорусских делах Ильин раньше не разбирался совсем, но сводить всю проблему к тлетворному влиянию Запада ему казалось глуповатым. Ясное дело, что и поляки, и прибалты, да и те, кто покрупнее, могли подбросить и подбрасывали копеечку на нужды оппозиции, но Ленина в свое время Ильин штудировал внимательно и понимал, что никакие германские деньги в 17 году не свергли бы власть в России, если бы для этого не существовало внутренних условий. Так было, по его мнению, и во время всех недавних «цветных» революций. Печеньки печеньками, но если народ живет в гармонии с властью и, хотя бы в целом, жизнью доволен, хрен ты его на что поднимешь. Еще и по шее накостыляют так, что надолго запомнишь. А внутренними проблемами противника только дурак не пользуется. Дальше, правда, возникает вопрос, как так вдруг вышло, что у нас чуть ли не вся Европа во врагах оказалась, но, начни Ильин рассуждать на эту тему, его бы явно не поняли.

Так что дело все больше пахло кровью, и, похоже, немалой. Оставалось только удивляться, как внешне очень благополучную и удобную для жизни страну умудрились довести до подобного состояния умов.

Теперь, в Москве, прощание выходило грустным. Тяжелое это все-таки для нас, русских, слово Брест.