Безумный год (Вирус)

Глава 8

Рано утром в понедельник под колеса машины Ильина уже плавно убегал асфальт Минского шоссе. Можно было бы и поездом в СВ, но Ильин решил, что «штатская» машина с обычными российскими номерами может оказаться полезной. Все же дипномера машин генконсульства обычно видны за километр. Да и с вещами меньше мороки – все его сумки и чемоданы легко уместились в объемистом ниссане. К обеду миновал Смоленск, после этого перекусил тем, что Регина собрала в дорогу. Хотелось побыстрее приехать в Минск, где его уже ждали в посольстве.

На границе немного застрял, но сильно об этом не жалел. Он вообще считал полезным иногда потолкаться в очереди, послушать, о чем говорит народ, а иной раз и выловить какую-то мелочь, которую и устранить то ничего не стоит, да просто в голову никому не приходит. Как ни странно, такие полезные для людей мелочи обычно застревали в памяти и грели душу. На этот раз разговор вертелся вокруг того, как хорошо было до 2017 года, когда легковушки проскакивали границу, вообще не останавливаясь, а тормозили только тяжелые грузовики, и то для весового контроля. Ну, тут дело пахло большой политикой, и Ильин только лишний раз отметил про себя, что не так уж она и безвредна для простого люда.

Приключения начались уже на белорусской стороне границы.

Ильин и отъехал-то от нее километров 20, когда его тормознула местная дорожная полиция. Шел он с превышением скорости – дорога просто искушала, но небольшим, и серьезных санкций не ждал, тем более имея в кармане дипломатический паспорт. Действия местных гаишников, однако, удивили. Изучив права и даже не упомянув про превышение скорости, они попросили предъявить паспорт, а, ознакомившись с ним, явно обрадовались и подчеркнуто вежливо вернули со словами:

– Тут с Вами хотят поговорить.

Сразу же у водительской двери образовался расторопный молодой человек, который не менее вежливо отрекомендовался как помощник Сурманса:

– Вы, надеюсь, помните, Вам с ним доводилось встречаться в Шанхае, куда он приезжал еще будучи в должности вице-премьера.

Хотя в Шанхай и из России, и из Белоруссии приезжала пропасть народу, как раз тот случай Ильин помнил хорошо. На международную выставку тогда приехали и белорусский, и российский вице-премьеры, и в один из вечеров, устав от бесконечных разговоров с китайцами, они втроем хорошо посидели у него в генконсульстве. Дело, в общем-то, обычное, но тот вечер запомнился. Мужики оказались умными, а разговор интересным.

В ходе бесконечных перетасовок правительства Сурманс свой пост, вроде, потерял, но Ильин не сомневался, что без работы он не останется. Человек этот сочетал в себе очень неплохое еще советское экономическое образование, практический опыт работы в банковской сфере и довольно либерально-рыночные взгляды на будущее Белоруссии. Ильин тогда даже удивился: как он вообще попал с такими идеями в правительство. После энной рюмки не постеснялся спросить и получил ответ: батька в очередной раз экспериментирует, но эксперимент, похоже, подходит к концу. Так и вышло.

– Николай Сергеевич здесь рядом, буквально в паре километров, – продолжал молодой человек, – и очень хотел бы встретиться с Вами. Если не возражаете, я провожу, – и он кивнул на внедорожник, припаркованный за машиной дорожной полиции.

Ильин теоретически был готов к тому, что эта его командировка будет проходить несколько нестандартно, но чтобы вот так сразу, прямо у границы… Сомнений, впрочем, не было. На похищение это все было мало похоже, да и к возможным опасностям он давно уже относился философски: захотят похитить – похитят, захотят взорвать – взорвут. Не часто, к счастью, но случалось всякое.

– Поехали, – спокойно кивнул он, мысленно порадовавшись, что одел в дорогу не самые вытертые джинсы. Беседуя с важной персоной, все же увереннее чувствуешь в приличных штанах.

Действительно, в паре километров в лесу обнаружился то ли охотничий домик, то ли чья-то небедная дача. Пройдя через обширную открытую террасу, Ильин и его проводник оказались в обширном зале с камином. Сурманс поднялся навстречу с углового дивана, покрытого домоткаными ковриками в национальном стиле.

– Очень рад видеть и благодарен за то, что приняли мое приглашение! Конечно, за Ваше тогдашнее гостеприимство отплатить сейчас не смогу – не те времена, но рад, что не ошибся. Хорошо понимаю, что такое похищение с трассы одного из глав российских дипмиссий выглядит и мало прилично, и вообще подозрительно, но мне казалось во время нашей встречи, что Вы – из тех, кому суть важнее формы.

Ильин молча кивнул. Говорить пока было рано, надо все же понять, что происходит.

Сурманс жестом предложил ему присесть на диван, сам устроился наискосок и продолжил:

– По чашке кофе? Или чай, а хотите – и перекусить можно. Тут неплохая кухня. Что-нибудь национальное? Спиртного не предлагаю – мы оба за рулем, да и не время сейчас.

– От кофе не откажусь. Особенно покрепче. Выехал рано, а впереди еще много всего.

– Вот об этом-то мне и хотелось поговорить. Если позволите, не буду тратить время на банальности – мол, рад Вашему назначению, желаю успехов и надеюсь на дальнейшее развитие отношений между нашими странами и народами. Бог даст, за дружбу мы еще выпьем. Но сейчас вопрос в том, как ее сохранить, дружбу эту.

Тут появилась девушка в свитере и джинсах и поставила перед обоими чашки с кофе, сливочник и глиняную тарелку с каким-то печеньем.

– Это, кстати, моя дочь, Олеся, – представил ее Сурманс, – мы с ней с утра по грибы поехали.

– Корзины-то полны? – грибы сейчас интересовали Ильина меньше всего, но хотелось понять, до какой степени серьезно его собеседник конспирирует эту встречу.

– А то! С горкой. Четыре корзины свеженьких в багажнике ждут. Хочу сразу Вам сказать: у нас сегодня все очень серьезно. Кстати, можете не сомневаться, помещение проверено, прослушки здесь нет.

– Знаете, я настолько привык, что меня всю жизнь слушают – и свои, и чужие, что давно перестал обращать на это внимание.

– Завидую, но давайте к делу. Думаю, вы достаточно информированы о том, что происходит в стране. Добром это не кончится. Сейчас наиболее вероятный вариант: протесты будут подавлены с участием постоянно прибывающих в страну ваших «специалистов», а затем батьку все же вынудят на формальное присоединение. Возможный вариант – не его, он уйдет по состоянию здоровья, например, а его преемника – чисто декоративную фигуру.

Ильин промолчал. Комментировать не хотелось.

– Да мне и не нужен Ваш ответ, все и так понятно. Только вот есть такой нюанс. После первых дней силовых подавлений протестов силовикам на улицах в лицо начали кричать: «Каратели!». У нас это страшное слово. Ветеранов-партизан сейчас, конечно, уже и не осталось, но мы, их дети и внуки, рассказы о войне помним. Так вот, это клеймо на всю жизнь, худшего ругательства и быть не может. И вот, что я думаю. Если события будут развиваться по описанному мною сценарию, то весьма вероятно, что люди будут кричать: «Русские каратели!».

Ильин поежился. Пронять опытного дипломата – задача почти не решаемая, но его проняло.

– Вот-вот, – Сурманс заметил его движение, – как Вы, может быть, помните, я – белорус и отчасти даже поляк, но вот только дома с детьми – он кивнул в сторону кухни, куда ушла его дочь, – я всегда говорил по-русски, кончил военное училище в том самом городе, откуда Вы сейчас приехали, и служил после этого на Камчатке. И последнее, что я хочу в этой жизни, это услышать такие слова.

Молчать дальше было глупо и неправильно.

– И что Вы предлагаете?

– Во-первых, поясню, кто такие «мы». Я принадлежу к политическому центру. У нас есть, скажем, так, «левые», которые кричат: Хотим в Европу! Кто нас там ждет? С нашей-то промышленностью и сельским хозяйством? Если и дадут денег, то только на то, чтобы все это свернуть. Это мы все уже видели и в Польше, и у прибалтов. Где сейчас знаменитые гданьские верфи? Да и многое другое. А у нас все такое! Вся основная структура экономики построена еще в советское время. Поэтому, сотрудничество с Россией не трогать при любом раскладе. И помощь вашу сохранить надо любой ценой. А дальше – многое менять.

– Косметические изменения? Смените батьку на кого-нибудь поприличнее и уберете наиболее замазанных в подавлении протестов?

– Это – только внешне. Сутевые изменения в экономике. И первое – возобновление приватизации. Свой, национальный капитал у нас уже есть, но ему почти некуда вкладываться. IT-область – это хорошо, но мало. Если дадим национальному капиталу поле приложения усилий, то сможем на него опереться. Причем на всякий: крупный, средний, малый, инновационный и традиционный. И это сделает власть устойчивой. Пирога хватит всем. При соблюдении одного важного условия.

– Это какого же?

– Если нас не задавит российский капитал. Поэтому надо договориться сразу, как говорится, на берегу: делить будем не по-братски, а поровну. Помните, надеюсь, этот анекдот.

– Русский с болгариным делят клад? Всегда считал его несправедливым, ну ладно. Так что Вы от меня-то хотите? Чтобы я все Ваши идеи передал в Москву? Хорошо, я скоро буду в Минске, там из посольства могу дать отправить закрытое сообщение…

– Нет, извините, это не пойдет. Мы потому и к послу не обратились, что все тогда сразу утечет нашим силовикам через ваших. В вашем посольстве в Минске сейчас целая бригада из Москвы работает. Тут надо совсем по-другому…

Дальше Ильин слушал Сурманса и не верил своим ушам. Ему предстояло, оставив свою машину где-то здесь, поблизости и сообщив в посольство, что задерживается на день из-за мелкой аварии, с людьми белоруса и на их транспорте (сначала внедорожник, потом квадроцикл) тайно пересечь границу, вернуться под Смоленск и оттуда на вертолете (стоит, ждет) вылететь в Москву на встречу с бывшим российским коллегой Сурманса. Тот хотя и не занимал прежний пост, но был по-прежнему вхож во все основные кабинеты и именно ему Ильин должен был передать пакет с предложением «белорусского центра». Читать эту пачку бумаг сейчас было некогда, но Сурманс заверил, что все вопросы – и политические, и экономические, и персональные – там достаточно проработаны. На робкий вопрос, а как он попадет к российскому политику, Сурманс ответил, что предварительный сигнал ему уже направлялся и он ждет предложений.

Ильин на этом этапе даже слегка обиделся – ему отводилась роль фактически простого курьера. Он так прямо и сказал, но Сурманс пояснил, что совсем незнакомого человека россиянин просто не примет.

– Он провокаций, может, даже больше меня боится. А если Вы думаете, что Вашим, российским силовикам этот наш проект хотя бы чуть-чуть нравится, то глубоко ошибаетесь. Здесь ведь вопрос даже не о нас стоит, а о том, какая политическая группировка там, у вас, победит и приобретет дивиденды на основе успешного решения белорусского вопроса. Ну, и кусочек нашего национального богатства в придачу.

– Тогда на что Вы вообще рассчитываете?

– Как ни странно, на увлечение вашего лидера историей. Помните, как он вопрос с Чечней решил? Залил деньгами. А здесь даже особенно и заливать не надо. Просто выбери умеренный вариант и не толкай людей на «партизанские тропы». Но этот вариант ему надо на стол выложить во всей красе.

Резон в словах Сурманса был, и резон серьезный. Но авантюрой все это отдавало изрядно. Пытаясь понять позднее, почему он, человек в целом осторожный и даже строевой, предпочитающий, как и большинство дипломатов, действовать на основе полученных из Москвы инструкций, согласился практически сразу на эту авантюру, Ильин пришел к выводу, что, как ни странно, все эти московские инструкторы, с которыми ему пришлось общаться перед поездкой, как бы заразили его ощущением причастности к чему-то большому и важному. Сами они, скорее всего, так к этому не относились, но Ильин-то действительно проникся мыслью о том, что от его действий может зависеть судьба братского народа. И дело не в том, что власть в Минске явно хватила лишнего с выборами. В стране разгорался конфликт, преодолеть который его участники сами явно уже не могли. Значит, надо помогать. Помогать услышать друг друга, прекратить насилие, договориться или хотя бы просто найти какой-то баланс интересов. Отдавать это дело Европе, Западу? Тогда уж лучше сразу расписаться, что в России не осталось ни политиков, ни дипломатов, да и вообще… Так что Сурманс сам не понимал, насколько правильный выбор он сделал.

Неизвестно, сколько бы еще времени они обсуждали этот безумный план, но тут в зал вошел тот самый помощник Сурманса, с дороги.

– Вам надо ехать. Не знаю, в чем дело, но те, кто обычно следят за Вами, активизировались. То просто сидели в машине у шоссе, пили кофе и бутербродами закусывали, и вдруг получили какой-то сигнал, пошли в лес и явно пытаются Вас там найти. То ли кто-то что-то заподозрил, то ли Вас куда-то вызывают, но ясно, что долго водить их в темную по лесу мы не сможем. Запеленгуют телефон и увидят, кто там с ним на самом деле в бору бродит.

Правда это была или попытка надавить на Ильина – сказать трудно, но Сурманс реально изменился в лице и заспешил.

«– А, похоже, правда, – подумал про себя Ильин, – он ведь и дочь в эту авантюру втянул, так что подозрений реально боится. Ладно, где наша не пропадала».

Сурманс попрощался и уехал. Его помощник, Богдан, увел Ильина вглубь дома, показал, где можно переодеться, и снабдил плотным камуфляжем. Порекомендовал взять с собой только одну небольшую сумку – смену одежды и самое необходимое на один день.

Дальше был двухчасовой бросок на УАЗе по запутанным лесным дорогам, еще полчаса на квадроцикле по совсем уже непроходимым тропам. Все это кончилось уже в сумерках на широкой поляне у готового к полету вертолета.

– Теперь позвоните с этого телефона, – протянул ему трубку Богдан, – номер один забит, а абоненту номер этого мобильника известен.

Ильин отметил, что его соучастники предпочитают не называть имен. Прослушки боятся?

– А мы вообще где? – спросил он, нажимая кнопки, – это уже Россия? Границы-то я даже и не заметил.

– Какая уж тут граница, – усмехнулся Богдан, – только на дорогах и вокруг них. А мы в сторону почти на сто верст ушли. Тропинок-то много, но мы специально место искали, где связь работает.

Москвич ответил сразу. Ильин быстро объяснил, кто он и чего хочет.

– Хорошо. Жду, – собеседник был очень немногословен, – Вы уже у вертолета? Подождите пять минут, не взлетайте. Сейчас перезвонит мой помощник и объяснит пилоту, куда лететь. Все формальности он решит.

Все, действительно, решилось быстро. Ильин только и успел переодеться, когда уже можно было лететь. Попрощались с Богданом, договорились, что по сигналу пилота завтра он будет ждать на той же поляне и полетели. В полете хотелось подремать, но условия были не очень, да и предстоящий разговор напрягал. Так что полистал немного бумаги Сурманса.

К удивлению Ильина сели они не в оборудованном для частной авиации аэропорту, а на небольшой площадке рядом с коттеджным поселком. Уже выключив двигатель, пилот ткнул пальцем в сторону какого-то автофургона в стороне:

– Надо же, мобильный привод подогнали. Первый раз такое вижу. Больших денег стоит.

Только тут Ильин понял, что площадку подсвечивали фары как минимум пяти машин, расставленных вокруг нее. Одна из них подъехала, забрала его и повезла в поселок. Обернувшись, он увидел, что к пилоту подошло сразу несколько человек и стали что-то с ним обсуждать.

Ехали недолго. Миновав два поста охраны – на въезде в поселок и у ворот отдельной усадьбы хозяина, машина остановилась явно у бокового входа в особняк. Освещения хватало, и строение произвело впечатление даже на Ильина, который много всего в жизни повидал. Он, конечно, слышал и не раз рассказы об очень широком образе жизни своего сегодняшнего хозяина, но увиденное поразило и его.

Хозяина пришлось еще немного подождать. Ильина встретили у входа, предложили помыть руки и вообще освежиться, что он с облегчением проделал, а затем проводили на второй этаж. Он успел выпить чашку чая, размышляя, что это за манера у нынешней власти – всегда заставлять себя ждать. Он прекрасно знал, от кого пошло это поветрие, но как профессиональный дипломат понять такой необязательности не мог. Еще думал о том, почему высокопоставленные подчиненные так любят копировать худшие качества своих руководителей. Вспомнил, как в давние годы по МИДу поползла зараза матерных выражений в подражание главе ведомства. Наверное, расскажи он сейчас кому о своих мыслях, они бы вызвали удивление – он как будто забивал голову посторонними весьма далекими от предстоящего важного разговора мыслями. На самом деле это был давно выработанный способ сосредоточиться, отпустив излишнее напряжение и раскрепостив ум, выбросив из головы подготовленные фразы и связки. В результате, как правило, рождались более удачные и зрелые аргументы и неожиданные повороты. Ильин был интуитивным сторонником той теории, что успех разговора чаще всего приходит тогда, когда удается удивить собеседника.

Тут и удивлять особо не пришлось. Хозяин появился стремительно. Его сопровождали пара добродушных с виду ретриверов, которые принялись внимательно обнюхивать Ильина. Похоже, смесь запахов их удивила, и, недовольно пофыркав, они улеглись поодаль и вывалили на ковер длиннющие розовые языки.

– Как Вас, однако, закинуло: из Китая в Брест, – поздорововавшись, начал хозяин, показав таким образом, что славный вечер в Шанхае он помнит.

– По дороге еще в N довелось полгода поработать, – Ильин любил точность во всем, даже если это и было не особо важно.

– Это как же так?

– Да вот, попал в вице-губернаторы, поболел даже, но не дали обосноваться на родине. Правда, и до Бреста доехать не успел.

– Так как Вы с Сурмансомвстретились?

– Они меня по дороге перехватили, – и Ильин рассказал все в деталях. Ему вдруг показалось, что это может быть важным – уж, во всяком случае, свою осведомленность о происходящем в России и даже в Кремле Сурманс ему продемонстрировал довольно убедительно.

– Любопытно… Не скажу, что это меняет дело, но лишнюю гирьку не весах судьбы в их пользу явно бросает. А бумаги-то Вы их посмотрели? Как Вам?

– Глянул в вертолете. Чего мне не хватает, так это общего расклада сил там у них. Они примерно поясняют, на что и на кого собираются опираться. Внешне – убедительно. Но я не представляю, чем располагает другая сторона. Впрочем, это же все не мне адресовано, а уж в Кремле мнение о соотношении сил должно быть. Думаю, они рассчитывают, что наша оценка баланса – в их пользу. А экономическая сторона их предложений явно заслуживает внимания.

– Не берусь ничего утверждать. Как Вы понимаете, я от текущей конкретики в этом вопросе довольно далек. Но идея выглядит привлекательно. Какие-никакие, но гарантии на будущее мы получим, да и людей, которые нам будут всерьез обязаны. А хватка у них есть – видите, сразу разговор об условиях приватизации завел. Он мне, кстати, всегда нравился. Ладно, время позднее, а у Вас денек вышел… Что с этим всем делать – буду думать. Как понимаете, совсем не факт, что удастся донести куда надо, что там прислушаются, и что из этого что-то выгорит. Но шанс попробуем использовать. Вы завтра обратно? Заночуете у нас или хотите в Москву?

– Лучше домой, там хоть и нет никого, но, все же, дома заночую, да и переоденусь заодно.

– Хорошо, успехов. Вас отвезут и привезут куда надо. До свидания…и, знаете, Вы осторожнее там и по дороге, и в Бресте. Помню, был там. Сколько лет прошло, а все равно давит… Счастливо.

Ильина, действительно, подвезли прямо до дома и обещали приехать за ним рано утром, чтобы отвезти к вертолету. По привычке взглянув на окно своей квартиры, он остановился у самого подъезда в недоумении: в спальне явно горел ночник, хотя квартира должна была быть пустой – Регина собиралась уехать в N дневным поездом. Подумал даже, не вернуть ли на всякий случай сопровождающих, но махнул рукой – стыдно, здоровый мужик, а испугался не понятно чего. Может, просто Регина перед отъездом забыла свет погасить. Хотя на нее это было не похоже.

Дверь открыл тихо и также тихо, не зажигая свет, прошел по коридору к двери в спальне.

Света от не выключенного ночника было достаточно, чтобы сразу охватить взглядом всю картину: в позах, которые не давали повода для двойного толкования, в постели спали Регина и Игорь, сын Александра.

И по характеру, и в силу своей профессии Ильин категорически не любил скандалов. Представить себя в роли обманутого мужа, который вытаскивает из своей семейной постели голого любовника жены и спускает его с лестницы, он не мог даже в самом кошмарном сне. Так что, следуя скорее велению души, чем каким-то здравым расчетам, он так же тихо повернулся, прошел по коридору и вышел из квартиры. Единственное, что ему в этот момент хотелось – уйти отсюда.

Опомнился он, собственно, только в баре на соседней улице. Немало этому способствовали сто грамм водки – он вдруг с удивлением обнаружил на столе перед собой уже две пустые стопки, и какой-то пьяный тип, который пристроился за его столом и бухтел что-то свое, явно не особенно нуждаясь в собеседнике.

«– Нет, так дело не пойдет, – подумал Ильин, – о таких вещах надо думать на трезвую голову, и, вообще, я хочу в душ!»

Небольшая гостиница нашлась рядом. Цена номера на ночь явно не соответствовала размеру и состоянию номера, но душ работал, а на деньги и прочие глупости Ильину было глубоко наплевать. Струи горячей, а затем холодной выводы вымели у него из головы и хмель, и дикую обиду, которая поднималась откуда то из глубины, и контролировать ее становилось все труднее.

Как был мокрый он надел халат и присел на подоконник. Окно выходило на улицу, пусть и не из самых центральных, но, все же, достаточно оживленную даже сейчас, уже практически ночью.

Как ни странно, думалось хорошо. День был очень богат событиями, и кто-то другой мог бы просто отключиться от их переизбытка. Ильин же знал за собой странное качество – именно в кризисной ситуации, под валом вводных и в условиях быстро меняющейся ситуации он начинал думать и действовать так, что мало кто из окружающих мог за ним угнаться. К счастью, ситуации такого рода случались не часто. Обычно же он производил впечатление вальяжного, неторопливого, иногда даже заторможенного сибарита.

Итак, что мы имеем? Регина изменила ему на следующий день после его отъезда. И с кем? С двоюродным племянником, который младше ее почти на 10 лет! Парень кончил институт в Москве, работал в хорошей компании, был женат и недавно стал отцом. Александр им очень гордился.

Знатоком женщин Ильин себя вовсе не считал, но что-то во всем этом было не так.

Во-первых, все не так просто с самим понятием измена. Формально они не расписаны. Больше того, уж если кто кому и изменял, то это Ильин, сойдясь с Региной еще при живой жене. Эта мысль подспудно беспокоила Ильина и раньше, а сейчас стало как-то особенно неуютно.

Во-вторых, двадцать лет разницы в возрасте никуда не выкинешь, и Ильина не особенно бы удивило, появись у Регины кто-то на стороне позже, или в случае его долгого отсутствия. А здесь – он только уехал. И вчерашняя ночь была из тех, которые остаются в памяти надолго. К утру она даже устала и попросила пощады – и была искренней! – уж настолько он в женщинах разбирался.

И что это тогда? Зачем?

Была и еще одна подспудная мыслишка. Когда Ильина выписывали из больницы, лечивший его доктор долго рассуждал о неизвестных нам пока последствиях этого заболевания, упирал на возможные проблемы с мозгом и как-то уж очень настойчиво рекомендовал ему не спешить с детьми, если у них с Региной Анатольевной, конечно, есть такие планы. Может, медики знают об этом больше? И Регина, соответственно? И этот сегодняшний контакт с его племянником имеет совсем иную цель…

Об общих детях Регина разговор ни разу не заводила, но Ильин замечал, с каким интересом она относилась и к его рассказам о сыновьях и их семьях, и разговорам о прибавлении в семьях знакомых. Тут все было, в общем-то, ясно. Да и возраст ее уже поджимал.

Мысль была, конечно, дикая, но чем больше Ильин думал обо всей этой ситуации, тем труднее ему было от нее избавиться. Кто знает, что скрывалось за этим: гениальное прозрение или желание обмануть себя? Это могло показать только время.

Так он, в конце концов, и решил. Если в ближайшее время выяснится, что Регина в положении – это один разговор, нет – другой. Правда, каким именно будет разговор в том или ином случае, он пока не решил. Возникала возможность отложить решение, и при сложившихся обстоятельствах это было самым лучшим выходом.

Так и продумал до утра, хорошо хоть заехали за ним уже в семь, и сразу закрутилось – вертолет, камуфляж, квадроцикл, УАЗ – в каком-то небольшом белорусском селе у своего автомобиля Ильин оказался только в 2 часа дня. Там ему вручили целую кипу бумаг. Оказывается, он вчера попал в небольшую аварию, на разборе был признан невиновным, а потом до вечера его машину ремонтировали в местном автосервисе.

– Не беспокойтесь, – «порадовал» его один из людей Сурманса, – мы, действительно, левое переднее крыло слегка поцарапали, но все выправили уже и покрасили. Но если будут проверять – все подтвердится.

Хотя, казалось бы, было совсем не до этого, но Ильин про себя порадовался, что он расстанется сейчас с этими ребятами, а то они ради достоверности еще и глаз ему подобьют, а этой сейчас было явно лишним.

Так и поехал в Минск, настолько погруженный в свои мысли, что даже радио не включил, чтобы не мешало.

Посольство нашел легко, подъехал к воротам, намереваясь заехать на территорию, но тут начались странности.

На территории происходила какая-то суета: подъезжали и отъезжали машины, сновали люди, причем, по мнению Ильина, их было многовато для сотрудников посольства, у ворот дежурили два пограничника. Последнее было уже совсем странно, поскольку открывались они с центрального пульта охраны. Камеры и переговорные устройства – все было на месте. Пришлось выходить и предъявлять им дипломатический паспорт. Связавшись по рации со своим старшим, в ворота Ильина с машиной они все же пропустили, но попросили отогнать в сторонку, подальше от центрального подъезда. На входе в здание Ильина опять тормознули, проверили паспорт и начали куда-то звонить. А потом вдруг заспешили:

– Скорее наверх, к послу! Он ждет!

Одет Ильин был не так чтобы очень подходяще для визита к послу, но раз надо, значит, надо.

С послом они были знакомы неплохо, и с первого взгляда Ильин понял, что крайне взволнован. Едва поздоровавшись, он включил в кабинете «глушилку» и сходу спросил:

– Слышали уже? А я и эти… из Москвы, которые тут у меня уже две недели пасутся, только что были у него на совещании. Если это можно было назвать совещанием. Совсем никакой. Сел молча, послушал немного и своих, и наших, а потом встал и ушел, так ничего и не сказав. Ближние говорят: в полном трансе. А внешне: как будто воздух из него выпустили. И надо же – все за какие-то пару часов!

Ильин понял, что пока он пробирался лесами через границу, а потом ехал в Минск погруженный в свои переживания, здесь случилось что-то серьезное.

Так оно и было.