Библиотека литературы Древней Руси. Том 4 (XII век)

СЛОВО 1

Благослови, отче.

Бысть в земли Варяжской княз Африканъ, брат Якуна Слепаго, иже отбеже от златы луды, биася плъком по Ярославе с лютымь Мьстиславом. И сему Африкану бяху два сына — Фриадъ и Шимон.[772] По смерти же отцю ею изъгна Якунъ обою брату от области ею. Прииде же Шимонъ къ благоверному князю нашему Ярославу;[773] его же приимь, въ чести имяше и дасть его сынови своему Всеволоду, да будет старей у него; приа же велику власть от Всеволода. Вина же бысть такова любвии его къ святому тому месту.

При благоверномь и великом князи Изяславе в Киеве половцем ратию пришедшимъ на Рускую землю в лето 6576, и изыдоша сие трие Ярославичи въ сретение им: Изяславъ, Святославь и Всеволод,[774] имый съ собою и сего Шимона. Пришедшим же им к великому и святому Антонию[775] молитвы ради и благословениа, старець же отвръзъ неложнаа своа уста и хотящую имъ быти погыбель ясно исповедаше. Сий же варягъ пад на ногу старцу и моляшеся съхранену ему быти от таковыа беды. Блаженны же рече тому: «О чадо, яко мнози падут острием меча, и бежащимь вамь от супостат ваших, попрани и язвени будете и в воде истопитеся; ты же, спасень бывь, зде имаеши положенъ быти в хотящей създатися церкви».

Бывшим же имь на-Лте, съступишася плъци обои, и Божиимь гневом побежени бысть христиане, и бежащим имь, убьени быша и воеводы съ множеством вои, егдаже съступишася. Ту же и Шимонъ лежаше язвен посреде их. Въззрев же горе на небо, и виде церковь превелику, якоже прежде виде на мори, и въспомяну глаголы Спасовы, и рече: «Господи! Избави мя от горкиа сиа смерти молитвами пречистыа твоеа Матере и преподобную отцу Антониа и Феодосиа!» И ту абие некаа сила изъят его из среды мертвых, и абие исцеле от ранъ и вся своа обрете целы и здравы.

Пакы възвратися к великому Антонию, сказа ему вещь дивну, тако глаголя: «Отець мой Африканъ съдела крестъ и на немь изообрази богомужное подобие Христово написаниемь вапным, новъ дело, якоже латина чтут, велик деломь, яко 10 лакот.[776] И сему честь творя, отець мой възложи поясъ о чреслех его, имущь веса 50 гривенъ[777] злата, и венець злат на главу его. Егда же изгна мя Якунъ, стрый мой, от области моеа, азъ же взях поясъ съ Иисуса и венець съ главы его и слышах глас от образа; обратився ко мне и рече ми: “Никакоже, человече, сего възложи на главу свою, неси же на уготованное место, идеже зиждется церковь Матере моея от преподобнаго Феодосиа, и тому в руце вдаждь, да обесит над жрътовникомъ моим”. Аз же от страха падохся, оцепневь, лежах акы мертвъ; и въстав, скоро внидох в корабль.

И пловущимь намь, бысть буря велиа, яко всемь намь отчяятись живота своего, и начях въпити: “Господи, прости мя, яко сего ради пояса днесь погыбаю, понеже изъяхъ от честнаго твоего и человекоподобнаго образа!” И се видех церковь горе и помышляхомь, каа си есть церковь? И бых свыше глас к намь, глаголяй: “Еже хощет създатися от преподобнаго въ имя Божиа Матере, в нейже и ты имаши положенъ быти”. И якоже видехомь величествомь и высотою, размеривь поясомь темь златымь, 20 лактей в ширину и 30 — в долину и 30 — в высоту стены, с верхомь — 50. Мы же вси прославихомь Бога и утешихомся радостию великою зело, избывше гръкыа смерти. Се же и доныне не сведя, где хощет създатися показаннаа ми церкви на мори и на-Лте, и уже ми при смерти сущу, дондеже слышах от твоихъ честныхъ устенъ, яко зде ми положену быти, в хотящей създати церкви». И иземь, дасть пояс съ златы и глаголя: «Се мера и основание, сий же венець да обешенъ будет надъ святою трапезою».

Старець же похвали Бога о семь, рекь варягови: «Чадо, отселе не наречется имя твое Шимонъ, но Симонъ будет имя твое». Призвав же Антоний блаженнаго Феодосиа, рече: «Симоне, сий хощет въздвигнути таковую церьковь», и дасть ему поясъ и венець. И оттоле великую любовь имяше къ святому Феодосию, подавь ему имениа многа на възграждение монастырю.

Некогда же сему Симонови пришедшу къ блаженному и по обычней беседе рече ко святому: «Отче, прошу у тебе дара единаго». Феодосий же рече к нему: «О чядо, что просит твое величьство от нашего смирениа?» Симонъ же рече: «Велика же паче и выше моеа силы требую азъ от тебе дара». Феодосий же рече: «Съвеси, чадо, убожьство наше, иже иногда многажды и хлебу не обрестися въ дневную пищу, иного же не свемь, что имею». Симонъ же глагола: «Аще хощеши подаси ми, можеши бо по данней ти благодати от Бога, еже именова тя преподобным. Егда бо снимах венець с главы Иисусовы, той ми рече: “Неси на уготованное место и вдаждь в руце преподобному, иже зижет церковь Матере моеа”. И се убо прошу у тебе: да ми даси слово, яко да благословит мя душа твоа якоже в животе, тако и по смерти твоей и моей». И отвеща святый: «О Симоне, выше силы прошение, но аще узриши мя, отходяща отсуду, света сего, и по моемь отшествии сию церковь устроенну, и уставы преданныа съвръшатся в той, известно ти буди, яко имам дръзновение къ Богу; ныне же не съвемь, аще приата ми есть молитва».

Симонъ же рече: «От Господа сведетельствованъ еси, сам бо от пречистыхь устъ святого его образа слышахь о тебе, и сего ради молю ти ся, якоже о чръноризцех, тако и о мне, грешнемь, помолися, и о сыну моемь Георгии, и до последнихь рода моего». Святый же яко обещася и рече: «Не о сихь единехь молю, но и о любящих место сие святое мене ради». Тогда Симонъ поклонися до земля и рече: «Не изыду от тебе, отче, аще написанием не известиши ми».

Принужен же бывь любве его ради преподобный, и пишет тако, глаголя: «Въ имя Отца и Сына и Святаго Духа», иже и доныне влагаются умершему в руку таковую молитву. И оттоле утвердися таковое написание пологати умерьшимь, прежде бо сего инъ не сотвори сицевыа вещи в Руси. Пишет же и сие въ молитве: «Помяни мя, Господи, егда приидеши въ царствии си и въздати хотя комуждо по делом его, тогда убо, Владыко, и раба своего Симона и Георгиа сподоби одесную тебе стати въ славе твоей и слышати благы твой глас: “Приидете, благословении Отца моего, наследуйте уготованное вам царство искони мира”».[778]

И рече Симонъ: «Рцы же и к симь, отче, и да отпустятся греси родителма моима и ближним моимь». Феодосий же въздвигъ руци свои и рече: «Да благословить тя Господь от Сиона, и узрите благаа Иерусалиму вся дьни живота вашего и до последнихь рода вашего!»[779] Симон же приимь молитву и благословение от святого, яко некы бисер многоценный и дарь. Иже прежде бывь варягь, и ныне же благодатию Христовою христианъ, наученъ бывь святымь отцемъ нашимь Феодосиемъ; оставивь латиньскую буесть и истинне веровавъ въ Господа нашего Иисуса Христа и со всемь домомь своимь, яко до 3000 душь, и со ереи своими, чюдесъ ради бывающих от святою Антониа и Феодосиа. И сий убо Симонъ пръвый положенъ бысть в той церкы.

Оттоле сынъ его Георгий велику любовь имеаше ко святому тому месту. И бысть посланъ от Володимера Мономаха в Суждальскую землю сий Георгий, дасть же ему и сына своего Георгиа. По летех же мнозех седе Георгий Владимерович в Киеве;[780] тысяцькому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть землю Суждальскую.

О ПРИШЕСТВИИ МАСТЕРОВЬ ЦЕРЬКОВЬНЫХ ОТ ЦАРЯГРАДА КЪ АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ. СЛОВО 2

И се вы, братие, скажу ино дивно и преславно чюдо о той богоизбранней церкви Богородичине.

Приидоша от Царяграда мастери церковнии, четыре мужие богати велми, въ печеру к великому Антонию и Феодосию, глаголяще: «Где хощета начати церковь?» Она же къ нимь реста: «Идеже Господь место наречет». Сии же реста: «Аще смерть себе проповедасте, места ли не назнаменавше, толикое злато вдавше намь?» Антоний же и Феодосие призвавше всю братию и въспросиста грек, глаголюще: «Скажите истинну, что се бысть?»

Сии же мастеры реста: «Намь спящимь в домехъ наших, рано въсходящу солнцю, приидоша къ комуждо нас благообразнии скопци, глаголюще: “Зовет вы царица Влахерну”.[781] И нам же идущим, пояхомь съ собою другыи и южикы своа, и обретохомся равно вси пришедше къ царици, и стязавшеся, едину речь царицину слышавше, и едини зватаеве быша у нас. И видехомь царицю и множество вои от ней, поклонихомся ей, и та рече к намь: “Хощу церковь възградити себе в Руси, в Киеве, велю же вамь, да возмета злата собе на 3 лета”. Мы же, поклонившеся, рехомь: “О госпоже царице! В чюжу страну отсылаеши нас, къ кому тамо приидемь?” Она же рече: «Сию посылаю ко Антонию и Феодосию». Мы же рехомь: “Почто, госпоже, на 3 лета злата даеши намь? Сима прикажи о нас, что есть намь на пищу вся потребнаа, сама же веси, чимь насъ даръствовати”. Царица же рече: «Сий Антоний, точию благословивъ, отходит света сего на вечный, а сий Феодосий въ 2 лето по нем идет къ Богу. Вы же возмете до избытка вашего злата, а еже почтити васъ, тако не может никтоже: дамь вамь, еже ухо не слыша и на сердце человеку не взыде. Прииду же и сама видети церквии и в ней хощу жити». Вда же намь и мощи святыхь мученикь: Артемиа и Полиекта, Леоньтиа и Акакиа, Арефы, Иакова, Феодора, рекши нам: “Сиа положите во основании”.[782] Взяхомь же злато и лише потребы. И рече к намь: “Изыдете наясно и видите величество”. И видехом церковь на въздусе, и, вьшедше, поклонихомся ей, и въспросихомь: “О госпоже царице, каково имя церкви?” Она же рече яко: “Имя себе хощу нарещи”. Мы же не смехом еа воспросити: “Како ти есть имя?” Сии же рече: “Богородичина будет церьки”, и дасть ти намь сию икону. “Та наместнаа, — рече, — да будет”.[783] Ей же поклонившеся, изыдохом в домы своа, носяще и сию икону, юже приахомь от руку Царицину».

И тогда вси прославиша Бога и того рождьшую. И отвеща Антоний: «О чада, мы николиже исходихомь от места сего». Греци же съ клятвою реша яко: «От вашею руку злато взяхомь пред многыми свидетели, но и до корабля с теми ваю проводихомь, и по ваю отшествии месяць единь пребывше, пути ся яхомь; и се есть день десяты, отнележе изыдохомь от Цариграда. Въспросихомь же Царица величества церкве, и та рече намь: “Меру убо послах пояс Сына моего, по повелению того”».

И отвеща Антоний: «О чада, велики благодати Христос сподобилъ васъ, яко того воли съвръшители есте. Суть же вас звавшеи они благообразнии скопци — пресвятии аггели, а еже Влахерне царици — сама чювьственне явившися вамь пресвятаа, чистаа и непорочнаа владычице нашеи Богородице и приснодевице Мариа, еже о той вои предстоаще суть бесплотнии аггельскыа силы. Наю подобии, дание вамь злата — Бог весть, якоже самь сътвори и изволи о своею рабу. Благословенъ приход вашь, и добру спутницу имеете, сию честную икону Госпожину, и та отдасть вамь, якоже обещася, еже ни ухо не слыша и на сердце человеку не взыде: тогоже никтоже может дати, развии тоа и сына еа, Господа Бога и спаса нашего Иисуса Христа, егоже поясъ и венець от варягъ принесенъ бысть, и мера сказася широты и долготы и высота тоа пречестныа церкве, гласу таковому съ небеси пришедшу от велелепныа славы».

Греци же поклонишася съ страхом святым и реша: «Где место таковое, да видимь?» Антоний же рече: «3 дни пребудем молящеся, и Господь явить нам». И в ту нощь, молящуся ему, явися ему Господь, глаголя: «Обрел еси благодать предо мною». Антони же рече: «Господи, аще обретох благодать пред тобою, да будет по всей земли роса, а на месте, идеже волиши освятити, да будет суша». Заутра же обретоша сухо место, идеже ныне церьки есть, а по всей земли роса. Въ другую же нощь, тако помолящеся, рече: «Да будет по всей земли суша, а на месте святемь роса». И шедше, обретоша тако. Въ 3-й же день, ставше на месте том, помолящеся и благословивъ место, и измериша златымь поясомь широту и долготу. И въздвигъ руце на небо Антоний, и рече великым гласом: «Послушай мене, Господи, днесь послушай мене огнем, да разумеют вси, яко ты еси хотяй сему». И абие спаде огнь съ небеси и пожже вся древа и тръние, и росу полиза, долину сътвори, якоже рвомь подобно. Сущии же съ святыма от страха падоша яко мертвии. И оттуду начатокъ тоа Божественныа церкви.

О ЕЖЕ КОГДА ОСНОВАНА БЫСТЬ ЦЕРКВИ ПЕЧЕРСКАА. СЛОВО 3

Основана же бысть Божественаа сиа церьки Богородичина в лете 6581. В дни благоверного князя Святослава, сына Ярославля,[784] начя здатися церкви сиа, иже своима рукама начя ровь копати. Христолюбивы князь Святославь вдажь 100 гривенъ злата в помощь блаженному и меру положше златымь поасомь по оному гласу, еже от небесъ слышанный на мори. Въ Житии бо святого Антониа[785] се пространнее обрящеши. В Феодосиеве Житии[786] всем явлена суть, како столпъ огненъ явися от земля до небесъ, овогда же облакъ, иногда же яко дуга от връха оноа церьки на сие место, многажды же и иконе преходити, аггеломь ту носящимь, на хотящее быти место.

Что сего, братие, чюднее? Прошед убо книги Ветхаго и Новаго закона, нигдеже убо таковых чюдес обращеши о святыхъ церквахъ, якоже о сей: от варягъ и от самого Господа нашего Иисуса Христа и честнаго его и божественнаго и человекообразнаго подобиа — и святыа главы Христовы венець, и богозвучный гласъ слышахом от Христова подобиа, нести велящь на уготованное место и того поасомь измерити по небесному гласу, иже видена бысть прежде начатиа. Такожде и от Грекь иконе пришедши с мастеры, и мощи святыхь мученикъ подо всеми стенами положены быша, идеже и сами написаны суть над мощми по стенамь.

Должно же есть похвалити прежде отшедших благоверных князий, и христолюбивых боляръ, и честных мнихь, и всех христианъ православных. Блаженъ и треблажен сподобивыся в той положен быти, велики благодати и милости от Господа достоинъ бысть молитвами святыа Богородица и всех святых. Блаженъ и треблаженъ сподобивыйся в той написанъ быти, яко оставление греховь приимет и мздыи небесныа не погрешит. «Радуйтеся бо, — рече, — и веселитеся, яко имена ваша суть написана на небесех»[787] — церкви бо си Богови люблеши небеси. И того рожьдшиа изволи сию съделати, якоже обещася Влахерне мастером, си рекши: «Иду видети церьки, в ней хощу жити». Добро убо, зело добростою въдворитися во святей еа и въ божественей церьки, и какоа славы и похвалы улучити положеный в той и написаный в ней въ животныа книгы,[788] еже пред тоа очима поминаему быти всегда.

И се вы, възлюбленнии, приложу слово на утвержение ваше. Что сего злее, еже таковаго света отпасти и тму любити, и себе изметати богонареченныа церкве, еже оставити Богомь създанную и искати человеки сотворенныа от насилиа и граблениа, еже та сама въпиеть на создавшаго ю. Сея же зижитель, и хитрець, и художникъ, и творець — Богъ, иже огнемь Божества своего попали вещи тленныа, древеса же и горы путь равнаа дому Матере своеа на преселение рабомъ своим. Разумейте, братиа, основание, начало еа: и Отець свыше благословилъ росою, и столпомь огненымь, и облаком светлым; Сынъ меру даровалъ своего поаса, аще бо и древо бяше существом видимо, но Божиею силою одеано есть; Святый же Духь огнемь невещественым яму ископа на въдружение корениа, и на семь камени съгради Господь церковь сию, и врата адова не удолеют еи.[789] Что же и Богородице: на 3 лета злата даеть мастеромь и своего пречестнаго образа икону даровавши и ту наместницу постави, от неа же чюдеса многа сотворяются и доныне.

О ПРИШЕСТВИ ПИСЦЕВЪ ЦЕРКОВНЫХ КО ИГУМЕНУ НИКОНУ[790] ОТ ЦАРЯГРАДА. СЛОВО 4

И се дивное чюдо, еже сказаю вамь. Приидоша того же богохранимаго Констянтина-града къ игумену Никону писци иконнии, глаголюще сице: «Постави рядца наша, хощеве ся истязати: намь показаша церковь малу, и тако урядихомся предо многыми сведетели, сиа же церьковь велика велми; и се ваше злато възмете, а мы идемь ко Цариграду». И отвеща игуменъ: «Какови бяше деавшеи ряд с вами?» Писци же реша подобие и образь игумена Феодосия и Антониа. И рече имь игуменъ: «О чада, намь не мощно вамь явити тех, прежде бо 10 лет отъидоша света сего, и суть непрестанно молящеся за ны, и неотступно хранят сию церковь, и соблюдают свой монастырь, и промышляют о живущих в нем».

И сиа слышавша греци, ужасни быша о ответе, приведоша же и инехь купець много, иже беша оттуду путешествовавше с теми, греци и обези. И глаголаху: «Пред сими ряд сотворихом, злато взяхомь от руку ею, и ты не хощеши намь явити ею. Аще ли преставилася еста, яви намь образъ ею, да и сии видят, аще та еста». Тогда игумень изнесе пред всеми икона ея. Ведевши же греци и обези образъ ею, и поклонишася, глаголюще, яко: «Сии еста воистинну, и веруемь, яко жива еста и по смерти, и можета помогати, и спасати, и заступати прибегающих к нима». Вдаша же и мусию, иже бе принесли на продание, еюже святый олтарь устроиша.

Писци же начаша каатися своего съгрешениа. «Егда, — рече, — приидохомь в Каневь[791] в лодиах, и се видехомь церковь сию велику на высоте. Въпросихом же сущих с нами: “Каа си есть церкви?” И реша: “Печерьскаа, ей же вы есте писци”. Разгневавши же сь, хотехом бежати внизъ. В ту же нощь бысть буря велика на реце. Заутра же воставше, обретохомся близь Треполя,[792] и лодиа сама идяше горе, аки некаа сила влечаше. Мы же нуждею удръжахомь ю, и стоавше весь день, размышляюще, что се будет, яко толикь путь преидохомь единою нощию, не гребуще, еже съ трудомь едва треми деньми доходят друзии. Въ другую же нощь видехомь сию церковь и чюдную икону наместную, глаголюще нам: “Человеци, что всуе мятетеся, не покоряющеся воли Сына моего и моей; и аще мене преслушаетеся и бежати восхощете, вся вы воземъши и с лодиею поставлю в церьки моей. И се же да весте, яко оттуду не изыдете, но ту в монастыри моемь, остригшися, живот свой скончяета, и азь вам дамь милость в будущем веце строителю сею ради Антониа и Феодосиа”. Мы же, заутра въставше, хотехом бежати внизъ, и много трудившеся, гребуще, а лодиа горе идяше противу. Мы же, повинувшеся воли и силе Божии, дахомся, и скоро под монастыремь сама лодиа приста».

Тогда купно вси черноризци и грекы, мастери же и писци, прославиша великого Бога, и того пречистыа Матере чюдную икону, и святаа отца Антониа и Феодосиа. И тако обои живот свой скончаша в Печерьскомь монастыре, мастеры же и писци, во мнишескомь житии, и суть положени въ своем притворе; суть же и ныне свиты ихъ на полатах и книгы их греческыа блюдомы в память чюдеси.

Егда же Стефанъ-игумень, демественикъ, из монастыря изгнанъ бысть и видевь преславнаа чюдеса, како мастеры приидоша, и икону носяще, и Царицино видение, еже Влахерне, поведаша, и сего ради самь Влахерньскую церковь на Клове създа.[793] Благоверный же князь Владимеръ Всеволодичь Монамах,[794] юнъ сый, и самовидець бывь тому дивному чюдеси, егда огнь съ небеси спаде и выгори яма, идеже основание церковное положися поасомь. И се слышаша по всей земли Руской. Сего же ради Всеволодъ съ сыном своимь Володимеромь ис Переяслава приеха видети таковаго великого чюдеси. Тогда Владимеръ боленъ сый, и темь поасомь златым обложенъ бысть, и ту абие здрав бысть молитвами святую отцю нашею Антониа и Феодосиа.

И во своемь княжении христолюбець Владимеръ, вземь меру божественыа тоа церкви Печерьскыа, всемь подобием създа церковь въ граде Ростове: в высоту, и в ширину, и в долготу. И он писмя на хартии написавь, идеже кииждо праздникъ в коемь месте написанъ есть, сиа вся в чинъ и в подобие сотвори по образу великоа тоа церьки богоназнаменаныа. Сынъ же того, Георгий-князь, слыша от отца Владимира еже о той церкви сътворися, и той во своемь княжении създа церковь в граде Суждале в ту же меру, яже по летех вся та распадошася,[795] сиа же едина Богородичина пребывает в векы.

О ИОАННЕ И СЕРГИИ ЧЮДО ИЗРЯДНО В БОЖЕСТВЕНОЙ ПЕЧЕРЬСКОЙ ЦЕРЬКИ БЫСТЬ ПРЕД ЧЮДНОЮ ИКОНОЮ БОГОРОДИЧИНОЮ. СЛОВО 5

Быста два мужа некаа от великых града того, друга себе, Иоаннь и Сергий. Сиа приидоста во церковь богонареченную и видеста свет, паче сълнца, на иконе чюдней Богородичиней, и въ духовное братство приидоста.

По мнозех же летех Иоанъ, разболевся, остави сына своего Захарию, 5 лет суща. И призва игумена Никона и раздаа все имение свое нищимь, и часть сыновну дасть Сергию: 1000 гривень сребра и 100 гривенъ злата. Предасть же и сына своего Захарию, юна суща, на съблюдение другу своему, яко брату верну, заповедавь тому, яко: «Егда возмужаеть сынъ мой, дайжде ему злато и сребро».

Бывшу же Захарии 15 лет, въсхоте взяти злато и сребро отца своего у Сергиа. Сий же, уязвенъ бывь от диавола, и мневь приобрести богатество, и хоте живот съ душею погубити, глаголеть юноши: «Отець твой все имение Богови издалъ, у того проси злата и сребра: тъ ти длъженъ есть, аще тя помилуеть. Азъ же не повиненъ есмь твоему отцу, ни тебе ни въ единомь златнице. Се ти сътворилъ отець твой своимь безумиемь, раздаа все свое в милостыню, тебе же нища и убога оставилъ».

Сиа же слыша, юноша начя плакатися своего лишениа. Посылает же юноша с молбою к Сергию, глаголя: «Дай же ми половину, а тебе половина». Сергий же жестокыми словесы укаряше отца его и того самого. Захариа же третиа части проси, таче десятыа. Видев же себе лишена всего, глаголеть Сергию: «Прииди и клени ми ся въ церьквии Печерьской пред чюдною иконою Богородичиною, идеже и братство взя съ отцемь моим».

Сей же иде въ церьковь и ста пред иконою Богородичиною, отвеща и кленыйся, яко не взях 1000 гривень сребра, ни 100 гривенъ злата; и хоте целовати икону, и не възможе приближитися ко иконе. И исходящу ему из дверий, начя въпити: «О святаа Антоние и Феодосие, не велита мене погубити аггелу сему немилостивому, молита же ся святей Богородици, да отженет от мене многиа бесы, имже есмь предан. Възмете же злато и сребро, запечатленно в клити моей». И бысть страх на всех. И оттоле не дадяху клятися святою Богородицею никомуже.

Пославше же, взяша сосуд запечатанъ и обретоша в немь 2000 гривенъ сребра и 200 гривенъ злата: та бо усугуби. Господь, отдатель милостивымь. Захариа же дасть все игумену Иоану,[796] да растрошит, якоже хощет. Сам же постригся, скончя живот свой ту. Симъ же златом и сребром поставлена бысть церьки Святого Иоана Предтеча, удуже на полата въсходять, въ имя Иоанну болярину и сынове его Захарии, еюже бысть злато и сребро.

СКАЗАНИЕ О СВЯТЕЙ ТРАПЕЗЕ[797] И ОСВЯЩЕНИИ ТОА ВЕЛИКЫА ЦЕРЬКИ БОЖИА МАТЕРЕ. СЛОВО 6

Священа бысть церкви Печерьскаа в лето 6597, въ пръвое лето игуменьства Иоаннова. Не бысть же дъскыи каменныи на положение трапезе. И много убо поискавше, да будет съделана трапеза камена, и не обретеся мастер ни единъ; древяне же досце съделане положиша. Иоан же митрополит[798] не въсхоте древяней трапезе быти в таковей велице церкви, и сего ради игуменъ в велицей печяли бысть. И преиде неколико дней, не бывшу священию. В 13 же день августу внидоша иноци въ церковь, по обычаю, пети вечръню, и видеша у олтарныа ограды дьску каменну положену и стлъпци на устроение трапезе. И скоро въвъзвестиша митрополиту такую вещь. Он же похвали Бога и повеле быти священию вечернии.

Много же поискавше, откуду и ким принесена бысть таковаа дьска и како въ церковь внесена бысть, заключене ей сущи. И всюду пытавше, по воде же и по суху, откуду привезена бысть, и никакоже обретеся след тех стопъ, възивших ю. Пославше же убо тамо, идеже делаются таковыа вещи, 3 гривны сребра, да тоа мастеръ възмет за свой труд. Заповеди же всюду прошедши, и не бысть делатель. Но хитрець и промышленикъ всех, Богъ, сътворивый и ту: делавь, и положивь, и утвердивь рукама святительскыма на предложение своему пречистому телу и святей крови, изволив на той святей трапезе, юже самь дарова, за весь миръ по вся дни заклатися.

Въ утрий же день и приидоша с митрополитомь Иоанномь епископи: Иоань Черниговьскый и Исайа Ростовьской, Лука Белоградскый, Антоний Юрьевьскый,[799] никимже звании бывше, и обретошася в чинъ священиа. И въпроси тех блаженный митрополит: «Что ради приидосте, не звани бывше?» И отвещаша епископи: «От тебе, владыко, присланний, пришед, глагола намь, яко 14 августа освящается церьки Печерьскаа, готови вси будите со мною въ время литургиа. Мы же не смевшеся преслушати твоего словеси, и се есмы». И отвеща Антоний, епископъ Юрьевьскый: «Азъ бех боля, сеа же нощи вниде чернец къ мне и глагола ми: “Заутра свящается церьки Печерьскаа, да будеши тамо”. Якоже точию слышах — и тако здрав бых, и се есмь по повелению вашему». И вси дивляхуся епископьску приходу.

Святитель же хоте изыскати такых человекь, кто суть звавшеи тех, и ту абие глас таковь: «Изчезоша испытающей испытаниа!»[800] Он же пакы простеръ руце на небо и рече: «Пресвятаа Богородице! Якоже во свое преставление апостолы от конець вселенныа собравши въ честь своему погребению,[801] тако и ныне въ освящение своеа церкве събравьше тех наместникы, наши сослужебникы!»

И вси въ ужасти быша от великих чюдесъ. Обышедше же церковь 3-жды и начаша пети: «Възмете, врата, князи ваша»,[802] — и не бысть никогоже въ церьки, иже бы отпелъ: «Кто есть царь славы?»,[803] бе бо ни единаго же въ церкви оставиша. Многу же млъчанию бывшу, и бысть глас изутрь, яко аггелескъ: «Кто сей есть царь славы?» Възыскани же бывше таковии гласи, кто суть и чии суть. Внидоша же въ церковь, дверемь затвореным сущимь, и ни единъ человекь обретеся въ церкви. Разумно бысть всем, яко все строится Божиим промысломь, еже о той святей и божественей церкви.

Темже и мы рецемь: «О глубина богатества и сило разума! Кто иследит умь Господень или кто съветникъ бысть ему?»[804] И Господь да съхранит вы и съблюдет въ вся дьни живота вашего и молитвами пресвятыа Богородица, и преподобных и блаженных отець наших печерьскых Антониа и Феодосиа, и святых черноризець монастыря того. С ними же буди и нам милость получити в сей век и в будущей о Христе Иисусе, Господе нашемь, ему же слава съ Отцем и съ Святымь Духомь ныне, и присно, и в векы веком. Аминь.

НЕСТЕРА, МНИХА ОБИТЕЛИ МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРЬСКАГО,[805] СКАЗАНИЕ, ЧТО РАДИ ПРОЗВАСЯ ПЕЧЕРЬСКЫЙ МОНАСТЫРЬ. СЛОВО 7

В княжение самодръжьца Рускыа земля, благоверного великого князя Володимира Святославича,[806] благоволи Богъ явити светилника Рустей земли и наставника иночьствующим, яже о нем намь сказание.

Бысть убо некы благочестивый мужь от града Любичя,[807] яже во нь измлада вселися страхъ Божий, и желаше въ иноческый облещися образъ. Человеколюбивый же Господь възложи ему на сердце въ страну ити Греческую и тамо острищися. Абие путному шествию устремився, страньствуа за страньствовавшаго Господа и труждьшагося нашего ради спасениа, и достиже царьствующаго града. И въ Святую Гору доиде,[808] и обшед святаа монастыря, яже на Офоне, и виде монастыря, сущаа ту на Святой Горе, и пребывание святыхь тех, отець выше человеческаго естества, въ плоти аггельское житие подражающе, паче ражжеся Христовою любовию, желаа тех житию отець поревновати. И прииде въ единъ монастырь от сущих тамо монастыревь, и моли игумена, дабы на нь възложилъ агглескъ образъ иноческаго чина. Игуменъ же, прозря яже в немь хотящаа быти добродетели, послушавь, постриже его и нарече имя ему Антоние,[809] наказав и научи его иноческому житию. Антоний же въ всемь Богу угаждаа, на прочаа подвизаяся в покорении же и в послушании, яко всемь радоватися о нем. Рече же ему игуменъ: «Антоние, паки иди в Русию, да тамо прочим на успехъ и утвержение будеши, и буди ти благословение Святыа Горы».

И Антоние же отъиде в Русию, и прииде въ град Киевь, и мысляше, где пребыти. И походи по манастырем, и не възлюби ни въ едином же, где бы жительствовати: Богу не волящю. И нача ходити по дебрем, и по горамь, и по всем местомь. На Брестовое[810] прииде, и обрете печеру, и вселися в ню, юже бе ископали варязи, и в ней пребысть в велицем въздержании. По сих же преставлешуся князю Володимеру, и приа власть безбожный и оканный Святополкъ, и седе в Киеве, и нача избивати братию свою: уби святаго Бориса и Глеба[811] Антоний же, виде таковое кровопролитие, иже съдеа окааный Святоплъкъ, паки бежа въ Святую Гору.

Егда же благочестивый князь Ярославь победи Святоплъка, и седе в Киеве. Боголюбивому же князю Ярославу любящу Берестово и церковь Святых Апостолъ, и священники многы набдящу. В ней же бе презвитерь, именемь Ларионъ[812] муж благочестивь, божественым Писаниемь разуменъ и постник. И хождаше съ Брестова на Днепрь, на холмъ, где ныне ветхый монастырь Печерьскый, и ту молитву творяше, бе бо тамо лес велик. И ископа ту печерьку малу дву саженъ[813] и, приходя съ Берестова, псалмопение пояше, моляшеся Богу втайне.

Посем же благоволи Богъ възложити на сердце благоверному великому князю Ярославу, и, събрав епископы, в лето 6559 поставиша его митрополитом въ Святей Софии,[814] а сии его печерька оста.

Антонию же сущу въ Святей Горе, в монастыри, идеже острижеся, и бысть от Бога извещение игумену. Рече: «Пусти Антониа в Русию, яко требуют его». Призвавъ же его игуменъ и рече: «Антоние! Иди пакы в Русию, Богу тако хотящу, и буди благословение имеа Святыа Горы, яко мнози имут быти от тебе черноризци». И, благословивъ его, отпусти и, и рек ему: «Иди с миром!»

Антонию же пришедшу к Киеву, и прииде на холмъ, идеже бе Иларионъ печерьку ископа малу, и възлюби место то, и вселися в нем. И нача молитися Богу съ слезами, глаголя: «Господи, утверди мя в месте сем, и да будет на месте сем благословение Святыа Горы и молитва моего отца, иже мя постриглъ». И нача жити ту, моля Бога. Ядь же его бе хлъбъ сух, и воды в меру вкушаа; и копаше печеру, и не дааше себе покоа въ дьне и нощи, въ труде же пребываа, въ бдениих и молитвахъ. Посем же уведавши его людие, прихождаху к нему, приносяще яже на потребу. И прослу якоже и Великий Антоние;[815] и приходяще к нему, просяще от него благословениа.

Посем же, преставлешуся, князю Ярославу, и приа власть сынъ его Изяславь и седе в Киеве. Антоний же прославленъ бысть в Рустей земли. Князь же Изяслав, уведавь житие его, прииде къ нему съ дружиною своею, прося у него благословениа и молитвы. И уведанъ бысть всеми великий Антоние, и почитаем всеми. И начаша к нему приходити пострищися боголюбии неции, онъ же приимаше их и постризаше. И събрася братии к нему яко числом 12. К нему же и Феодосий пришед, пострижеся. Ископаша печеру велику, и церковь, и келиа, яже суть и до сего дьни в печере под ветхым монастырем.

Съвъкупленей же братии сущи, рече имъ великий Антоние: «Се Богъ вас, братие, съвъкупилъ, и от благословениа есте Святыа Горы, имже мене пострыже игуменъ Святыа Горы, азъ же вас постригох; и буди благословение на вас: прьвие от Бога и пресвятыа Богородица, второе от Святыа Горы!» И рече имь сице: «Живете собе, и азъ поставлю вам игумена, а сам хощу въ ону гору ити и тамо сести един». Якоже и прежде рех — обыклъ уединився. И постави им игумена именем Варлама,[816] а сам иде в гору, ископа печеру, яже под новым манастырем; в ней же сконча живот свой, живь в добродетели лет 40, не исходя ис печеры никогдаже нигде. В ней же лежат честныа мощи его, чюдеса творяще и до сего дьни.

Игуменъ же и братиа живяху в печере. И умножившимся братии и не могущим в печеру вместитися, помыслиша вне печеры поставити монастырь. И прииде игуменъ и братиа къ святому Антонию, и рекоша ему: «Отче! Умножилося есть братии и не можем вместитися в печеру, дабы Богъ повелелъ и пресвятаа Богородица и твоа молитва, да быхомь поставили церквицю вне печеры». И повеле имь преподобный. Они же поклонишася ему до земля и отъидоша. И поставиша церквицю малу над печерою въ имя святыа Богородица Успение.

И нача Богъ умножити черноризцевь молитвами пресвятыа Богородица и преподобнаго Антониа, и съвет сътвориша братиа съ игуменом поставити монастырь. И идоша пакы къ Антонию, и реша ему: «Отче, братии умножаеться, и хотели быхомъ поставити монастырь». Антоний же, рад бывь, рече: «Благословенъ Богъ о всем, и молитва святыа Богородица и сущихь отець, иже въ Святей Горе, да будет с вами!» И сиа рек, посла единаго от братиа къ князю Изяславу, рек тако: «Княже благочестивый, Богъ умножаеть братию, и месце мало, просим у тебе, дабы еси нам далъ гору ту, иже над печерою». Князь же Изяславь, сиа слышавь, зело радостень бысть, и посла к ним болярина своего, дасть им гору ту.

Игуменъ же и братиа заложиша церковь велику и монастырь, оградиша столпиемь, и келиа поставиша многыи, и церковь поставиша, и украсиша иконами. И оттоле нача зватися Печерьскый монастырь, понеже беаху жили черноризци преж в печере. И оттоле прозвася Печерьскый монастырь, иже есть от благословениа Святыа Горы.

Монастырю же свершену, и игуменьство держащу Варламу, князь же Изяславь постави монастырь Святаго Дмитреа[817] и выведе Варлаама на игуменьство къ Святому Дмитрию, хотя сътворити свой монастырь выше Печерьскаго монастыря, надеася на богатство. Мнози бо монастыреве от царя, и от болярь, и от богатества поставлени; но не суть таковии, яковии суть поставлени слезами и пощениемь, молитвою и бдениемь. Антоние бо не име злата ни сребра, но стяжа слезами и пощениемь, якоже глаголахь.

Варлааму отшедшю къ Святому Дмитрию, и съвет сътворивше, братие идоша къ старцю Антонию и глаголаста ему: «Отче, постави нам игумена». Онъ же рече: «Кого хощете?» Они же глаголаста ему: «Кого хощет Богъ, и пречистаа Богородице, и ты, честный отче». И рече им великий Антоние: «Кто таковь есть в вас, якоже блаженный Феодосие, послушливый, кроткый и смиреный сый? Да будет вам игуменъ». Братиа же вси, ради бывше, поклонишася ему до земля, и поставиша Феодосиа игуменом. Сущии братии тогда числом 20.

Феодосию же, приимшу монастырь, нача имети въздержание велико, пощение и молитвы съ слезами. И съвъкупляти нача многы чернорисца, и съвъкупи всех братии числом 100. И нача взыскати правила чернечьскаго; и обретеся тогда честны инок Михаилъ, монастыря Студийскаго,[818] иже бе пришелъ из Грекъ с митрополитом Георгиемь.[819] И нача его въпрашати о уставе отець студийских, и обрете у него, и исписа. И устави в монастыри своем, како пети пениа монастырьскаа и поклони како дръжати, и чтениа почитати, и стоание въ церкви, и все уряждение церковное, и на трапезе седание, и что ядение в кыа дьни. Все съ уставлениемь Феодосий сие то изобретъ, предасть монастырю своему; от того монастыря приаша вси монастыре рустии уставь. Темже почтенъ есть монастырь Печерьскый, иже пръвие всех и честию выше всех.

Феодосию же живящу в монастыри и правящи добродетелное житие и иночьское правило, и принимающаго всякого приходящаго к нему.

Приидох же азъ к нему, худый и недостойный рабъ Нестеръ, и приат мя, тогда ми лет сущу 17 от рожениа моего. Се же написахъ и положих, иже в кое лето началъ быти монастырь и что ради зовется Печерьскый. А о Феодосиеве житии пакы скажем[820] <...>

НЕСТЕРА, МНИХА МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРЬСКАГО, О ПРИНЕСЕНИИ МОЩЕМЬ СВЯТАГО ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИА ПЕЧЕРЬСКАГО. АВГУСТА 14. СЛОВО 9

«С похвалами бывающиа памяти праведных възвеселятся людие»,[821] — рече премудрый Соломонъ. Обычай бо есть въ божественем праздника тръжестве духовне ликоствовати богоименитым людем, по речению мудраго Соломона: «Праведник, аще умреть, — живъ будет, и душа праведных в руце Божии суть».[822] Прославляет бо Господь славящаа его, якоже въистинну сего блаженнаго и добляго мужа, высокаго житиемь, чюднаго в добродетелех, изряднаго в чюдесех, блаженнаго Феодосиа. Благоволи Богъ явити своего угодника, иже истинно сътворивый Богъ сице по 18 лет преставление преподобнаго.

В лето 6599 събрашася пречистыа Печерьскыа лавры множество иночествующих с наставником игуменомъ их вкупе, единонравне совет сътвориша еже принести мощи Феодосиа преподобнаго.

Темже лепо есть приглашатися вам: въистинну блаженнии есте, отци, добро съвещание ваше! О богосъбранный личе! О постническый великий съборе! О пречестный полче! О благое съвокупление, еже бо Отца песеное вещание събывше есть на вас, реченное: «Се коль добро и что красно, еже быти братии вкупе».[823] Въистинну добръ съветъ вашь, отци, велегласнейши трубы глас вещаний ваших. Истиннаго своего пастыря желающе, яко ту не глаголаху: «Лишаеми есмы отца и учителя!» И вси, яко единеми усты, рекше: «Возмем честныа мощи любимаго отца нашего Феодосиа, несть бо нам лепо пастыря лишеным быти, ни пастырю подобно есть своих Богомъ порученых овець оставляти, да не дивий зверь, пришед, распудит стадо Христовых словесных овець; но да прииде пастырь во свою ограду и духовною цевницею въструбит, да пастырьскаа сопль отгонить зверя мысленаго нападание и съблюстителя живота нашего и хранители аггели призовите». Вси единогласно друг другу вещающе: «Лепо есть нам, братие, всегда пред очима нашима честную раку отца нашего Феодосиа имети и достойно поклонение всегда тому приносити, яко поистене отцу и учителю. Неудобно есть пребывати преподобному отцю нашему Феодосию кроме монастыря и церкви своеа, понеже той основал ю есть и черноризца съвъкупил».

И съвет сътворше, абие же повелеша устроити место на положение мощемь святаго, и раку каменну поставиша. Бе же приспе праздникъ, пречестное Успение святыа владычица Богородица; и прежде триехъ дьний праздника Божии Матере повеле игуменъ в печеру ити, да место назнаменуют, идеже суть мощи святаго отца нашего Феодосиа. Его же благому изволению и азъ, грешный Нестеръ, сподобленъ быхъ и пръвие самовидець святых его мощей, по повелению игуменову. Еже исвестинно известно вам повем, не от инех слышах, но сам началник бых тому.

Пришед бо игуменъ и рече: «Грядиве, чадо, в печеру къ преподобному отцу нашему Феодосию». И приидохом же в печеру, не съведущу никомуже. Разсмотривше, куде раскоповати, и назнаменавши место, где раскоповати, кроме устиа, таже рече ко мне игуменъ: «Да не повеси никомуже, разве поими, егоже волиши, да поможет ти, и развее того да не увесть ни единъ от братии, дондеже святаго мощи вынесем пред печеру». Аз же пристроихъ въ семь дний рогалиа, имже копати. Бяше же день вторник. Въ вечеръ глубокъ поахъ съ собою два мниха, чюдна мужа в добродетелех, иному же не ведущу никомуже. И яко приидохом в печеру, молитвы и молениа сътворше с поклонениемь и псаломьское пение певше, таже приахомся делу. Начах копати, и тружашеся много, и вручих другому брату; и раскоповающе до полунощи, и не могохом обрести мощи святаго. Начахом зело скорбети и слезы от очию испущахове, помыслих, егда святый не волит себе явити; и другаа мысль прииде ми, егда како на страну копаем. Аз же взях рогалиа, начах прилежно копати. И иже со мною сущему мниху, предстоащу пред печерою, и, якоже услыша било церковное заутрении,[824] възгласи ко мне братъ, яко удариша въ церковное било. Азъ же прокопахъ над мощьми святаго, и оному, ко мне рекшу о билномъ ударении, мне же к нему отвещающю: «Прокопах, брате!» Егда же прокопах над мощьми святаго, и абие велий страхъ обиат мя, начах звати: «Преподобнаго ради Феодосиа, Господи, помилуй мя!»

В то же время беста два мниха в монастыре бдящя и стрегуща, егда игуменъ утаився не с кыми и принесет мощи преподобнаго отай, и зряста прилежно к печере. Егда же удариша въ церковное било заутрении, и видеша 3 столпы, яко дугы светозарнии, и, стоявше, приидоша на връх церьки Пречистыа, идеже положен бысть преподобный Феодосие. И се видевше вси мниси, иже ко утрени идуще, тако и мнози благочестивии въ граде. Беаше бо имъ прежде и възвещенно бысть о пренесении мощей святаго, и реша: «Се есть преносят честныа мощи преподобнаго Феодосиа от печеры». Утру же бывшу и дьни осветающу, и слышано бо бысть по всему граду, и множество людий приидоша съ свещами и фимианом.

Досточюдный же и именный Стефанъ, яже преже реченный въ Житии блаженнаго, иже бысть въ него место игуменом, пакы по отшествии из монастыря състави на Клове свой монастырь и по семь, благоволениемь Божиимъ, бысть епископъ града Владимера, и в то время бывъ въ своемь монастыре, виде в нощи чресъ поле зарю велику надъ печерою. Мневъ: преносят честныа мощи святаго Феодосиа, бе бо ему преж възвещенно пред единем дьнемь; и съжаливси зело, яко без него преносят мощи святаго, в той час вседе на конь, вборзе женый к печере, поимъ съ собою Климента, егоже постави игуменом в себе место.[825] Грядущима же има, зряще зарю велику над печерою, и приближишася к печере и не видеста ничтоже, разумевше, яко аггельскаа светлость бе.

И яко приидоша ко дверем печеры, нам же седящим у мощий святаго. Азъ же, егда прокопах, послах ко игумену, глаголя: «Прииди, отче, да изнесем мощи преподобнаго». Прииде игуменъ съ двема братома. И якоже прокопах велми и преклоншеся, видех его лежаща мощи святолепно, и състави его цели бяху вси и тлению непричастнии, власи же главнии присхли бяше къ главе его, и лице преподобнаго светлостно, и очи съмжане, и устне доброглаголивыа съединене. И тако, възложивше на одръ святыа и честныа его мощи, и изнесохом пред печеру. И въ другый же день, изволениемь Божиимъ, съвъкуплешеся епископи вси вкупе, приидоша в печеру, им же суть имена: Ефремь Переаславьский, Стефанъ Владимерьский, Маринъ Юрьевьский, Иоанъ Черниговьский, Антоней Порьский.[826] И игумени вси от всех монастырей съ множествомъ черноризець приидоша, и людие благовернии. И взяша пречестныа мощи святаго Феодосиа от печеры съ множеством свещь и фимианом; якоже предъ речено, изыдоша же от града народи въ сретение святому, свещи в руках дръжаще; и принесше его въ богосъзданную пречистую церковь, въздравася и пречистаа церкви, въсприимши своего служителя. И бе видети въ церкви, покрываему дьневному свету свещным светом; прикасающеся святителие, облобызающе мощи святаго, припадающе же иереи, любезне целующе, притечющи же с народи иноци, прикасающеся ометы одежди святаго, песни духовныа Богу възсылающе и благодарьственаа хвалениа святому приносяще. И тако положиша въ своей ему церьки Божиа Матере на десней стране месяца августа въ 14 день, в четвергъ, въ 1 час дьни; и тако праздноваша светло в той день.

В лето же 6616 Фектистъ игуменъ[827] нача понужати благовернаго великого князя Святоплъка[828] с молбою, да поминають имя святаго преподобнаго отца нашего Феодосиа, игумена Печерьскаго, в Синодике[829] — Богу тако изволшу. Святоплъкъ же рад бывъ, обещася сътворити; съведый житие его, и нача Святоплъкъ поведати всемь житие преподобнаго Феодосиа. Еже и сътвори митрополит, повеле въписати святаго в Синодик. Митрополитъ же повеле всемь еппискупиамъ вписати имя святаго Феодосиа в Синодик. Вси же епископи с радостью вписаша имя святаго и преподобнаго отца нашего Феодосиа; и поминають его на всех съборех и доныне.

О проречении святаго. И се же достоить не молчаниемь преити, но повемь вам мало нечто, еже събысться проречение святаго отца нашего Феодосиа.

Еще бо в жизни сей сущу блаженному Феодосию, игуменство съдръжащу и правящу еже Богомъ порученое ему стадо, иже не точию черноризци единеми, но и мирьскими, печашеся о душах ихъ, како бы спаслися; паче же о сыновехъ своихъ духовных, утешаа и наказаа приходящаа к нему, иногда же и в домы их приходяще и благословение имъ подаваа. Некый же благочестивый велможа, духовный сынъ святому, имянем Янъ тако нарицаемь. Единою пришедшу ему в дом к Янови и ко подружию его Марии; оба благочестива суща, в целомудрии живуща, по божественому Павлу, бракъ честенъ храняще.[830] Сего ради любяше их блаженный Феодосие, понеже живяста в заповедех Господнихъ и в любви межу собою пребываста.

Абие пришедшу ему к нимъ, учаша их о милостыни къ убогым и о небеснемь царьствии, еже приати праведным, а грешным муку, и о смертнемъ часе. Еще же ему глаголющю има и ина множайшаа божественаа Писаниа, дондеже к сему дойде словеси, еже глаголаше има о положении тела въ гробе има. Благочестиваа же жена, въсприимши речь от преподобнаго, рече к тому Яневаа: «Отче, честный Феодосие, кто весть, где мое тело положено будет?» Богодуховный же Феодосие, пророческаго дара исполнь сый, рече: «Въистинне глаголю ти, идеже тело мое положено будет, тамо и ты, по пришедших временех, почиеши». Еже и събысться по въ 18 лет по преставлении святаго. Преподобному Феодосию преставлещуся прежде 18 лет пренесениа телеси его; егдаже принесоша мощи святаго, и тогда, того же лета и месяца, преставися Яневаа, имянем Мариа, месяца августа въ 16. И пришедши черноризци, певьше обычныа песни, и принесоша, положиша ю въ церьки Святыа Богородица Печерьскиа противу гробу Феодосиеву, на шуей стране. Преподобный бо положенъ бысть въ 14 августа, и сиа въ 16.

Вижьте ми досточюднаго мужа сего, еже събысть проречение преподобнаго Феодосиа, добляго пастыря, иже пасяше словесныа овца нелицимерно, съ кротостию и съ расмотрениемъ, съблюдаа их и бдя за ня, и моляся за порученное ему стадо, и за вся православныа христианы, и за землю Рускую. Иже по отшествии своемь от сиа жизни молится за люди верныа и за своа ученикы, иже взирающе на честную его раку и поминающе учениа его и въздержание, и прославляют Бога.

Аз же, грешный и недостойный рабъ его и ученикъ Несторь, недоумею, како похвалити добраго его житиа и въздержаниа, но сиа реку мало нечто. Радуйся, отче нашь и наставниче, иже мирьскиа плища отринувъ и млъчание възлюбивъ! Радуйся, Богу послуживый и в тишине, и въ мнишеском житии, всяко себе принесениемь божественое принеслъ еси! Радуйся, отче, пощениемь провозвышься, и плотьскиа страсти възненавиде, и миръскую красоту и желание века сего отринувъ! Радуйся, последовавый стопам высокомыслыным, отцемь ревънуа, млъчаниемь възвышаяся и смирением украшаася, въ словесех книжных веселуася! Радуйся, укрепивыйся надеждею вечныхъ благъ, ихже приялъ еси! Радуйся, умертвивый плотское мудрование и источник безакониа и мятежа, преподобне! Радуйся, иже бесовъскых козней избегъ и сетей его! Радуйся, иже съ праведными, отче, почилъ еси, въсприимъ трудовъ своих възмездие! Радуйся, отцемь наследникъ бывъ, ихже последова учению, и нраву, и въздержанию, и божественому въ молитве предстоянию, паче же ревновавшу Великому Антонию, объщему житию началнику, обычаемъ и житиемь подобяся житию его и последствуа пребыванию его, преходя от дела въ труды уншаа, обычныа молбы Богу въздаа в воню благоюханиа, принося кандило молитвеное, фимианъ благовонны! Радуйся, победивы мирскиа похоти и миродержца же, князя тмы века сего! Радуйся, сопротивника поправый диавола и козни его победникъ, явлься противным его стрелам, иже крепкым помыслом ста супротивно! Радуйся, укрепивыйся оружиемь крестнымъ и верою непобедимою, Божиею помощию!

Темже, о честный отче, пастырю Христова стада, Феодосие богомудре, молися за ны и за мя, раба твоего Нестора, избавленым намъ быти от сети неприазненый, и от противнаго врага съблюди ны твоими молитвами о Христе Иисусе, Господе нашемь. Ему же подобаеть слава, честь и поклоняние съ безначалным его Отцемь и с пресвятымъ и благым животворящим ти Духомъ ныне и присно.

ОБ ОКОВАНИИ РАЦЕ ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИА ПЕЧЕРЬСКАГО. СЛОВО 10

По времени неколице въсхоте Георгий, сынъ Симоновъ, внукъ Африкановъ, оковати раку преподобнаго отца нашего Феодосиа, еже и сътвори.

Посла убо от болярь своихъ, сущих под ним, имянем Василиа, от града Суждаля въ богоименитый град Киевъ, в Печерьскый монастырь, оковати раку преподобнаго Феодосиа, и сему дасть Георгий 500 гривенъ сребра и злата 50 гривенъ на окование раце преподобнаго. Приим же убо сие Василие и неволею емлется пути, проклинаа живот свой и день рождениа своего, и глаголаше въ уме си: «Что се смыслилъ князь нашь толико богатество погубити? И каа мзда сего ради будет ему, еже мертваго гробъ оковати? Но яко туне добыто и туне же и повержено! Люте же мне единому, не смевшу преслушати господина своего! Что ради дом мой оставих и кого ради путь сий горкий шествую? И от кого ли честь прииму: къ князю есмь не посланъ, ни ко иному вельможи. Что реку или что възглаголю къ оной корсте каменной, и кто ми дасть ответ? Кто ли не посмеется моему безумному приходу?» Сиа глаголаше к сущим с ним, и инаа множашаа сихъ.

Святый же явися ему въ сне, кротце глаголя: «О чадо, хотех ти въздати мзду труда ради твоего; но аще не покаешися, многа злаа имаши подъяти». Василий же не преста же ропща, и многу беду наведе на нь Господь греха ради его: кони бо вси изомроша, и прочаа суть у них покрадоша, и вся взяша у нихъ татие, разве посланнаго у него съкровища. Отвръзъ же Василий посланнаго у него съкровище на окование раце святаго, и взят оттуду пятую часть злата и сребра, и исторши сие на потребу себе и конем, и не разуме бывшаго гнева хулы ради его.

Бывшу же ему в Чернигове, спаде с коня и разбися, якоже не мощи ему ни рукой двигнути. Сущии же с нимъ вложивше его в насад, привезоша его под Киевъ, вечеру же бывшу. В ту нощь явися ему святый, глаголя: «Василие, не слышалъ ли еси Господа, глаголюща: “Сътворите себе другы от мамоны неправедныа, да егда оскудеете, приимут вы в вечныа кровы”.[831] Добре убо помысли сынъ мой Георгий рекша Господа: “Приемляй праведника во имя праведниче, мзду праведничю примить”.[832] Ты же труда ради твоего венчанъ хотяше быти, якоже такыа славы никтоже получи, еяже ты хотяще съобещник быти с нимъ; ныне же всего обнаженъ еси, но обаче не отчай живота своего. Инако бо не можеши исцелити, аще ся не покаеши о съгрешении том: повели убо, да тя внесут в Печерьский монастырь, въ церковь Святыа Богородица, и да положат тя на раку моею — и здравъ будеши, и растрощенное тобою злато и сребро цело обрящеши». Се же яве бысть Василию тоа нощи, а не во сне, въ нъ не вечеръ явися ему преподобный Феодосие.

На утрий же прииде к нему Георгий-князь[833] съ всими боляри, и, видевь его съкрушенна велми, печаленъ бывъ его ради, и отъиде.

Василий же верова видению святаго, повеле своимъ вести ся в Печерьский монастырь. Бывшим же им на брезе, вниде некто ко игумину, глаголя: «Скоро шед на брег, възведи Василиа и сего положи на гробе преподобнаго Феодосиа, и, еже дасть съкровище, обличи его пред всими, яко взялъ еси пятую часть от него, и аще ся покает, отдаждь ему». Сиа рекъ, невидим бысть. Игуменъ же поискавъ таковаго человека, явльшагося ему, и никтоже виде его, входяща или исходяща. Шед же ко Днепру, възведе на гору Василиа, и положиша его на раце святаго — и тако въставъ, целъ и здравъ бысть всемь телом, вдасть же игумену 400 гривенъ сребра и 40 гривенъ злата. Игуменъ же рече ему: «Чадо, где еще 100 гривенъ сребра и 10 злата?» Василей же начатъ каатися, глаголя: «Азъ взях и истощих; пожди, отче, и все ти отдам; хотехъ убо утаити сего, мнях сие укрыти от всевидящаго Бога». Тогда изсыпаше от съсуда, в немже бе запечатлено, и пред всеми изчетъше, обретоша все полно: 500 гривенъ сребра и 50 гривенъ злата, — и вси прославиша Бога и святаго Феодосиа. И тогда нача вся по ряду Василей исповедывати: явление святаго и деание.

Заутра же князь поимъ съ собою лечци, прииде въ предиреченное место, хотяше врачевати Василиа, и не обретъ. Уведавъ же, яко в Печерьскый монастырь отвезенъ бысть и мневъ его, яко уже умерша, и скоро еха в монастырь, обрете его здрава, яко николиже болевша. И слышавъ от него князь дивнаа чюдеса и ужасеся, радости же духовныа исполнився, пришед, поклонися чюдотворному гробу великаго Феодосиа, и отъиде.

И сиа слышавъ Георгий Симоновичь, тысяцький, приложися весь душею къ святей Богородици и ко святому Феодосию, и ко многому подаянию вдасть и гривну, юже ношаше сий,[834] в ней же веса 100 гривенъ злата, и тако написа сице: «Се азъ, Георгий, сынъ Симоновъ, рабъ пресвятыа владычица Богородица и святаго Феодосиа, благословенъ бывъ святою его рукою: некогда болех 3 лета очима, не виде ни луча солнечнаго, словом же его исцелех, слышах бо от устъ его: “Прозри!” — и прозрех. И сего ради пишю епистолью сию последнему роду своему, да никтоже отлученъ буди дому пресвятыа владычица Богородица и преподобныхъ отець Антониа и Феодосиа. Аще ли кто въ последнее убожество приидеть, не могый что дати, да поне в селехъ церьки тоа положенъ будет: везде бо молитва Антониева и Феодосиева заступаеть. Егда бо приидохом на Изяслава Мстиславича с половци,[835] и видихомъ град высок издалеча, и абие идохомь на нь, и никтоже знааше, кий то есть град. Половци же бишася у него, и мнози язвени быша, и бежахом от града того. Последи же увидихом, яко село есть святыа Богородица обители Печерьскиа, града же николи ту несть бывало, ниже тии сами сущеи в селе том разумевше бывшаго, но ишедше заутра, видеша крови пролитие и почюдишася бывшему. И сего ради пишу вам, яко вси вы вписании в молитву святаго Феодосиа; той бе обещася отцу моему Симонови, якоже о своихъ черноризцех, тако и о нас молитися. Сию же молитву повеле отець мой вложити в руку свою, когда хотяше въ гробъ положенъ быти, чаа обета святаго, иже и известно явися некоему от богоносных отець, глаголя ему тако: “Рци сынови моему Георгию, яко вся въсприахъ благаа молитвъ ради святаго, подщися и ты, чадо, приити въ след мене добрыми делы”. Кто же ли не въсхощет благословениа и молитвы святаго отца Феодосиа и от него уклонится, възлюбить же клятву, и да приидеть ему». И сего ради правнуци его любовь имеють къ Святому Дмитрею,[836] — ту бо имеют место свое в нем, и иже кто их лишится, сии под клятвою суть своих прародетелей и отець, иже своею волею отмещуться молитвы святаго, и благословениа, и обета преподобнаго отца нашего Феодосиа.

ПОХВАЛА ПРЕПОДОБНОМУ ОТЦЮ НАШЕМУ ФЕОДОСИЮ, ИГУМЕНУ ПЕЧЕРЬСКОМУ, ИЖЕ ЕСТЬ ВЪ БОГОСПАСАЕМЕМЬ ГРАДЕ КИЕВЕ. СЛОВО 11

Похваляему праведнику възвеселятся людие.[837] Радости бо есть день и веселиа, егда муж праведенъ и преподобенъ конець житиа въсприимет, егда покой трудовъ своих узрит, егда, печаль оставль, на веселие грядет, егда, землю оставивъ и земнаа вся, на небеса идет, егда человекъ оставль, и съ аггелы въдворяеться, и Бога зрети сподобляется. В сий бо день учитель нашь, наставник же и пастырь, преставися въ вечный живот, великий въ отцехъ отець Феодосие, и прежний светилникъ, трудоположникъ и чюдотворець в земли Рустей.

Где радости сии болшии, еже сподобихомся видети отца и учителя нашего отшествие къ Богу, приимша венець нетлениа и негде близъ престола Владычня предстояща всегда и дерзновениа имуще молити о нас Владыку? Ибо радуется сынъ, и не точию сынъ, но и раби, видяще господина своего, предстоание имуща у земнаго царя по многыхъ трудех и победах на врагы царевы. Мы же, сынове и раби господина своего, ликуимъ, весело празнуемь, хваляще его подвиги и победу на-духы нечистыа, и честь многу приимша у Господа Вседръжителя, и многым исходатайствующа жизнь некончаемую. И убо кто достойно хвалит или възвеличит земнаго аггела и небеснаго человека?

Ибо людие, седяще въ тьме и в сени далече, видехомъ свет веры апостоломъ нашим, посланным от Бога, княземь Владимером:[838] сам Бога познавъ святымь крещениемь и нам того показавъ, покровъ неведениа от душь наших отъятъ, и светлостию трисъставнаго Божества озарении быхом. Другых путь, иже Христосъ ученикомъ показа, рекъ: «Аще кто остави отца и матерь, град и села, стократицею приимет мзду и въ будущий векъ царство небесно».[839] От кого же увидихом сий путь и бремя легкое Иисусово и кто ны есть показавый взяти крестъ и последовати Христу? Точию сий преподобный отець нашь Феодосие! Беша бо преже сего отходяще от мира, узкымь грядуще путемь, но от сего чинъ и устроение всемь в Руси монастыремъ предасться. Ни бо инъ никтоже съвръшенаго умершвениа прежде его показа, якоже се съ учителемъ своимъ, блаженнымъ Антониемь, ибо исполни притчю Господню, юже рече: «Аще зерно пшенично впадет в землю, не умреть, то едино пребываеть; аще ли умреть, то многъ плод сътворит».[840] Умертви бо ся всему миру, оживе же Христу и плод мног принесе, егоже породи духомъ и упасе преподобиемь и правдою, и умножи талантъ, данный ему от Бога,[841] и слышит реченое от Бога: «Благый рабе, верный, в мале бе веренъ, над многыми тя поставлю».[842] О сем бо рече Христосъ: «Мнози будут последнии пръвии и пръвии последнии».[843]

Съй, аще в последняа роды обретеся, но крепость и любовь Божиа многых прежде его премину, яже в нем сиаша. Еще бо въ уностнемъ възрасте сый, и земных гнушашеся и небеснаа мудроствоваше, млад, ис чрева матерня чистъ бысть сосуд Святому Духу, не възлюби славы мира сего, и нищету же волную приимъ, и въ всемъ подобяся Господу своему. Доброта мимотекущих ни въ что же вменив, единаго точию желаа, — когда приити и явитися лицю Божию, и единому съ единеемъ беседовати молитвою. Иже от матере многы и люты раны приемля, и сим хотя отвратити его злый врагъ от добра помысла святаго отрока; ведяше бо окаанный лстець, яко от сего хотяше побеженъ быти, темже и многы беды наведе на нь. Благодать же Божиа ведяше его тамо, идеже, яко солнце, восиа на тверди небесней, лучами просвети всь миръ, и деанное приимъ и видениа не лишенъ бысть, умомъ въсходя на лучшее елико дьний, по апостолу, — «задняа забываа, на предняа простираася».[844] В послушании искусенъ рождьшеи, но паче ведяшеся на Божественаа повелениа; разумевь мудростию Духа Святаго, яко спона есть миръскими пекущеся заповеди Божественыа исправити, вся отврьгъ бе, Господу вдасть помысли, в себе глаголя: «Лучши есть матерь оскорбити на мало время, егда ей Господь дасть разум суетныих отлучитися, нежели царства Господня лишену быти».

Въ град Киевь прииде, вожда искаше и правителя, дабы сказалъ ему незаблудно путь божественый; и много искавъ, и обрете, — не лишит бо Господь желающих полезнаа. Мужа бо чюдна обрете, съвръшена смыслом, и зело многоразумна, и пророчьства даръ имуща, нарицаемаго Антониа. К сему прииде блаженный Феодосие, млад сый възрастом, разумомъ же старъ. Вся повеленнаа ему учителемъ усердно творяше, к повеленным прилагаше, и бысть, по Иеву рещи, — «око слепым и нога хромым»;[845] апостолское слово присно въ сердци дръжа, еже рече: «Друг другу тяготы носите, и тако скончаете закон Христовъ».[846] Сей же блаженный не единаго или двою понесе тяготу, но всеа братиа служение приимъ и всем лготу творяше собою. И мнози от нихъ покой приимаху подвигом его. Богу помогающу ему и крепость телесную подавающу, се же творяше по вся дьни, и николиже събора церковнаго лишися и правила келейнаго никогдаже преступи, къ уставу отечьскому, еже написаше къ доброму труду и благому послушанию, велико прилежание творя. Темъже и Господь превознесе его.

Имже работаше, яко последний хуждьшей всех, и всем слуга вменяшеся, и темже и пастырь, и отець, и учитель поставленъ бысть. Варлааму бо игумену княземь изведену и инде устроену, Феодосий же много не хотевъ, не могый иже въ ослушании быти своему учителю Антонию, и познавъ, яко Божий съвет се, приася и неволею игуменити, и в болши труд вдасть себе, помышляа, аще и телесною потребою много печахся, боле паче душевне прележати. И глаголаше святый к себе Феодосие: «Приложу ко трудом труды и къ подвигомъ подвигы. Како явитися своему Владыце, стада его добре не упася? Како ли речеши: “Се азъ и дети, яже ми дал, Боже”?» Темже по вся нощи без сна пребываше: ово въ молитве предстоа, овогда же по келиамъ ходя и братию на молитву възбужаше. Иже въ старешиньстве сый, добраго начинаниа не лишися: иногда бо воду нося, иногда же дрова секый, и тако всей братии собою образъ подаваше. И егда приспеаше Великий постъ, тогда храборъ Христовъ Феодосие всех земных вещей гнушашеся: изхожаше от братиа, и в печере единъ затворяшеся, и тамо всю Четыредесятницю пребываше, и единъ ко Единому молитвою беседоваше. Кто же исповесть труды, и болезни, и рыданиа слезнаа, и постъ крепкый, и брани с лукавыми духы? И егда приближашеся светлый день Воскресениа Господа нашего Иисуса Христа, тогда преподобный прихождаше, яко Моисий съ горы Синайскыа, душею сиаа паче лица Моисиева,[847] и въ вся лета устава своего не преступи.

Тогда и откровениа Божиа сподобися: исход свой уведе, яко от сего света на бесконечный повелено быть ему приити. Не утаи сего от друговъ и от ученикъ своих, яко къ Богу идет, и Бога умолити обещевается о дому пречистыа Матере и о стаде чад своихъ и до пришествиа Господа Бога нашего. И яко обещася, тако и сътвори.

Елико болших сподоблься дарований от Бога, толику и милость Господню подасть намъ на всяко время и лето, приходя и посещаа, заступаа и съхраняа, съблюдаа стадо свое от врагъ душь наших. Кто бо коли, полезных просив еже къ спасению у ракы святаго, и погрешивь надежду? Или кто, призвавъ с верою имя его святое, и не избавлен бысть язвы душевныа и болезни телесныа? Се нам апостолъ и проповедникъ, сый нам пастырь и учитель, сый нам вождь и правитель, сый нам стена и ограждение, похвала наша великаа, дръзновение наше къ Богу.

Днесь нам, братие, радоватися и веселитися духовно подобает, и благоукрашатися, и празновати радостно, имуще всегда пред очима нашима раку преподобнаго отца нашего Феодосиа, в нейже днесь положено бысть многострадалное и святое тело, испущающа луча чюдесъ въ вся конца Рускиа земля. Сиа рака приатъ съкровище некрадомо, сосуд Святаго Духа, арганъ божественый, честное тело отца нашего и учителя. Сию сматряюще, яко на самого возирающим, ибо аще и въ гробе положенъ бысть святый, но духомъ с нами есть всегда и видит. Аще по заповедем его живем и повелениа его храним, то радуеться и милостивно приближается к нам, хранит и блюдет, яко чада възлюбленаа. Аще ли нерадити начнем о своемь спасении и наказании словесъ его не храним, то сами помощи его лишаемся.

Но, о святый отче Феодосие! Сам наплъни недостатки наша своими добродетелми! Бес твоеа помощи несьми мощни благо что сътворити, но въ день преставлениа твоего любовию ликъ съставлеше, възываем тя. Радуйся, просвещение Рускиа земля, ибо яко деньница на западе явлься, от въстока просиа, и всю землю Рускую просвети! Радуйся, прописателю и образе пути истинному вождю, и правителю, и наставниче иноческому житию! Радуйся, началниче и поборниче, поспешителю и пособниче хотящим спастися! Радуйся, умноживь стадо словесных овець в дому Божиа Матере, яко ни единъ преж тебе, ни по тобе в земли нашей обретеся! Радуйся, насадителю винограда Христова, яко прострошася розги его до моря и до рекъ отрасли его: несть бо страны тоа, ни места, идеже не бысть лоза винограда твоего! Радуйся, откровениа Божиа приателище и дому пречистыа Матере Божиа строителю, юже създа, и величествомъ украси, и в даръ Богородици принесе! Радуйся, умноживый талантъ господину своему, иже десятъ талантъ приимъ и тысящу ими приобрете![848] Радуйся, пажити винограда Христова напитавы до избытка словесныа овца, еяже вкусивше и чюждестраньнии овци в дому Божиа Матере затворишася и вкупе с верными твоими чады съвъкупишася! Радуйся, источниче сладкый, от негоже пивше, плъци мнишестии хлад божественый приаша, и бес труда путь тесный преидоша, и вселишася при исходящих водъ превысъпрених! Радуйся, пастырю и учителю, иже съблюд стадо от влъка разумнаго непорочно и неклосно, началнику пастыремь Христу приведе! Радуйся, столпе огненый, светлее паче при Моисии бывшаго: онъ бо просвещаше телесне, ты же духовно просвети новаго израиля, пустыню проведе съблазнъ житиа пустошнаго, и амалика мысленаго лучами духа устраши,[849] и в землю обетованную введе, паче реку, — райскиа пища, идеже ученици твои ликуют! Радуйся, земный аггеле и небесный человече, рабе и слуго пречистыа Божиа Матере, иного бо не обрете строителя дому своему, разве тебе, егоже възлюби и обещася присещати благодатью даровъ, якоже и бысть! Радуйся, отче Феодосие, наша похвала и великолепее!

Лавра твоа хвалится о тобе, и в концех вселенныа славно бысть наречение еа. Страны дивятся отцемъ, бывшим в ней, како просиаше, яко звезды на тверди небесней: делатели заповедем Божиимъ явишася, и чюдотворци показашася, и пророчеству от Бога сподобишася, и прозрению от Святаго Духа даръ приаша, и словеси Божественому быша учители. Притекоша царие, и поклонишася князи, и покоришася велможа, и въстрепеташа силнии, ужасошася иноязычници, видяще человеки небесныа, по земли ходяща. Яко престолу Господню, в дом Божиа Матере събирающеся, песнь аггельскую поаху беспрестани; и съ аггелы вкупе въдворяющеся къ жрътовнику Господню, овех убо известно видяще аггельский зракъ, инех же мыслене и душевне с ними беседуающе и знающеа духомъ, егда Божиих аггелъ приход бываше; инии же чювъствене духы лукавыя прогоняста и страшнии имъ показашася.

И таковии суть отрасли твоего винограда, тации суть ветви твоего корене, таковии суть столпи твоеа храмины, такова суть чада твоего порождениа, таци суть отци твоеа лавры! Ибо, отче, подоба бе такым ученикомъ от такаваго учителя быти; ибо въистинну река Святаго Духа, истекшиа изъ устъ твоих, юже намени сам Христосъ, сынъ Божий, егда глаголаша, уча иудеа: «Веруай в мя — рекы истекуть исъ чрева его воды живы».[850] Се же глаголаше о Дусе, егоже хотящу приимати верующаа в него. Тажде река, негде ставящися, беспрестани напаяетъ чада твоа и до века летом. Ту реку испустивше, апостоли приведоша вся языки къ Богу; ту реку пивше, мученици небрегоша телесъ своих, но преда а на раны и на мукы различныа; сию реку пивше, отци оставиша грады и села, богатество и домы и вселишася в горы, и в врътьпы, и в пещеры земныа; сию реку пивше, ученици твои небрегоша земныхъ, но всь имуще ум къ небеси, и въсприаша ихъже желааху, — и вселишася въ свет божественый, идеже лици бесплотных. Имъ же мы последующе, прибегохом в дом Божиа Матере, въ твою надеждю и въ твое ограждение, възложше все упование наше на пречистую деву Богородицю и на тя, преблаженне отче Феодосие!

Аще и не достигнем грясти путем прежних твоихъ ученикъ, но поминающе рекшаа святаа уста: «Аще кто скончает живот свой в дому пречистыа Божиа Матере и в моей надежди и аще чим не достигнут на подвиги, азъ сие наплъню и Бога умолю о нихъ», — темже тому словеси надеющеся, молебно призываем тя. Сам веси, преподобне, аще и нам млъчащим, яко дьние наши исчезоша в пустошных мира сего, и, мало въсклоншеся, приахом иго Христово и прибегохом в дом пречистыа владычица нашеа Богородица и въ ограду святую твою. Не предай же нас врагом душь наших, ибо въоружишася на нас, и пленяют ны на всякъ час, и различными помыслы стреляют сердца наша, отводят ны Божиа разумениа, и любити нудят ны мимотекущаа и тленнаа, и до конца погружают ны въ глубине греховней. Но тебе, кормъчию, обретохом: направи нас къ пристанищу тихому, и бурю мысленую утиши, и умоли о насъ общаго Владыку, да подасть нам глаголъ и слово, мысль и деание вся заповеди его творити. Аще бо и заповедей Господнихъ уклонихомъся и устава, тобою преданнаго, леностию не исполнихом, но единыа ради веры нашиа, еже къ пречистей Деве и к тобе, отче святый Феодосие, да причте ны к лику чад твоих, еже ходиша бес порока по стезям правды, и неразлучьныи сътворит ны зрениа светообразнаго своего лица, егда отсюду поимет ны.

Еще же в житии семъ нам сущим, да посещаеши нас и съблюдаеши от всякыа козни неприазненыа и дел, яже отводят от Бога, но молитвою ти подаждь нам житие чисто и богоугодно, и въздвигнеши умъ наш, падший леностию на землю, бодрость подаси и страждю внутренюю и древним грехом отдание. Аще бо и небрежение ума нашего преможе ны, но тебе имуще пособника и помощника лавре твоей пребывающе, надеемь тобою свободни пред Богомъ явитися и не обладании врагы, видимы и невидимыми. Сам бо своим учеником реклъ еси, егда отъити отсюду Богом повелено ти бысть: «Известно вы буди, чада, аще по отшествии моемь къ Богу начнет место сие умножатися мнихъ и потребными изобиловатися, и от сего разумно буди вам, яко дръзновение имею у Бога и молитва моа приатна есть от него». Мы же, отче, известно вемы по равноаггельному житию и по страсторпъческому подвигу, яко прежде исхода своего дръзновение имеаше къ Вседръжителю Богу. Кольми паче по исходе пророчество показуа, яко хощет место сие пресвятыа Богородица и твоа святаа лавра възвеличиться и възрастити славою и величеством. И се назнаменуа, яко беспрестани хощеши молитися о ограде святей своей, якоже и съвръшися истинное твое и неложное обещание, ибо по преставлении твоемь не обладано бысть, не разрушено от кого место твое, но от лета расташе и превосхождаше.

Егда умножишася греси наша,[851] и съвръшишася безакониа наша, и злоба наша Бога прогнева, тогда Божиимъ попущением, грех ради наших, раздрушишася домове Божии, и монастыреве разорени быша, и грады пленени суть, и села опустеша от языка незнаема, от языка немилостива, от языка, студа исполнена, ни Бога боащеся, ни утробы человеколюбивы дръжаще. Темже и еще от них в работе сущеи, и въ озлоблении зле, и в томлении люте, припадаем ти, молбу приносяще: въздвигни руце твои о нас къ владычице деве пречистей Богородици, да помянет милости своа древняа о ограде сий, еже дасть ей в достоание, и ослабу подасть нам от сокрушениа горкаго и от врагы лукавыа и хулникы нашей православней вере, и сътворит необоримую церковь свою святую, юже сама изволи въздвигнути в жилище себе; и умножит стадо ограды твоеа и присещает, якоже и прежде, съблюдающе и утвержающи, заступающи и хранящи от врагъ, видимых и невидимых, да свободни обретъшеся душами и телесы, и въ свете сем временем богоугодно поживем, не обладани никимже, разве пречистою Богородицею, якоже и прежде отци наши, и тобою, преподобне Феодосие.

Ведаа твое легкосердие, дръзнух прострети языкъ свой на твое хваление: не яко по достоанию хвалу ти принося, но себе чаах успехъ приобрести, отче, от тебе, и ослабу грехом своимъ, и на прочиа съблюдениа и неподобнаа обучениа. Ибо прославиша тя небесныа силы, приаша тя апостоли, и присвоиша тя пророци, обиаша тя мученици, срадуют ти ся святители, сретоша тя лици черноризець, и възвеличи тя и сама Царица пречистаа, Мати Господня, и зело превознесе и знаема показа от конець вселенныа до конець земли, верный рабъ Господень!

Азъ же како по достоанию възмогу похвалити тя, сквернаа уста имеа и нечистъ язык? Но, не имый что принести тобе в день преставлениа твоего, сие малое похваление, яко мал и смердящь потокъ к ширине морьстей приливаася, не да море наплънити, но да смрада очистится. Темже, о честнаа главо, святый отче Феодосие, не прогневайся на мя, грешнаго, но моли о мне, рабе твоем, да не осудит мене въ день пришествиа своего Господь Иисус Христосъ, ему же слава подобаеть съ безначалным его Отцемь и съ пресвятым, и благым, и животворящимь Духомъ ныне и присно.

О СВЯТЫХЪ БЛАЖЕННЫХ ПРЬВЫХ ЧЕРНОРИЗЦЕХ ПЕЧЕРЬСКЫХЪ, ИЖЕ В ДОМУ ПРЕЧИСТЫА БОЖИА МАТЕРЕ И ВЪ БОЖЕСТВЕНЫХЪ ДОБРОДЕТЕЛЕХЪ ПРОСИАВШИХ, В ПОЩЕНИИ ЖЕ И ВЪ БДЕНИИ, И ВЪ ПРОРИЦАНИИ ДАРА, ВЪ СВЯТЕМЬ МОНАСТЫРИ ПЕЧЕРЬСКОМ. СЛОВО 12[852]

Бе въистинну предивно чюдо видете, братие, съвъкупи бо Господь такых черноризець въ обители Матере своеа. Яко пресветлаа светила в Руской земли сиаху: ови бо биаху постници, друзии же — на бдение, инии же — на коленопоклонение, овии же — на пощение чрезъ день или чрес два дьни, инии же ядуще хлебъ с водою, инии же зелие варено, друзии же — сурово; и вси в любви пребывающе: меншии покоряющеся старейшим, не смеющи пред ними глаголати, но все съ покорением и послушанием великимъ; такоже и старейшии имеаху любовь к меншимъ, наказающе их и утешающе, яко чада своа възлюбленнеа. И аще который брат впадаше не в кое съгрешение, утешаху его и того единаго епитемью разделяху любо трие или четыре, за великую любовь. Такова бяше божественаа любовь в той святей братии, въздержание и смирение. И аще некий братъ отхождаше от монастыря, вся братиа о том имеаху печаль и посылаху по нь, призывающе в монастырь брата, дабы възвратился. И егда прихождаше брат, и шедше ко игумену, вси поклоняхуся за брата и умоляху игумена, абие же приимаху брата с радостью въ монастырь. Таковии бо тогда черноризци, постници, въздержьници! От нихъ же наменю неколико муж чюдных.

Яко се убо бысть пръвый Дамианъ прозвитерь. Бяше таковъ постник, яко, разве хлеба и воды, ничтоже ядяше до дьне смерти своеа. И аще убо когда приношаше кто детищь боленъ, каковемъ убо недугомъ одръжим бяше, приношаху в монастырь къ преподобному Феодосию, той же повелеваше сему Дамиану молитву сътворити над болящимъ. И абие творяше, и маслом святымъ помазываше, и приимаху исцелениа приходящии к нему.

Единою же разболевшуся сему блаженному Дамиану и конець житию приати хотящу, и лежащу ему в немощи, прииде к нему аггелъ въ образе Феодосиеве, обещеваа ему царство небесное за труд его. Посемь же прииде к нему великий Феодосие съ братиею, и приседяще у него, оному же изнемогающу. И възревъ на игумена, рече: «Не забывай, отче, еже ся еси обещалъ в сию нощь». Разумев же великий Феодосие, яко видение виде, и рече ему: «Брате Дамиане! Еже ти есмь обещалъ, то ти будет». Онъ же смеживъ очи свои и предасть душу в руце Божии. Игуменъ же и вся братиа погребоша его честно.

Таковъ же бе другый брат, Иермиа имянем, иже помняше кресщение Рускиа земля; и сему даръ от Бога данъ: проведяше бо хотящаа быти. И аще кого видяше в помышлении, то обличаше его в тайне и наказоваше блюстися от диавола. И аше который брат умышляаше ити из монастыря, он же пакы, пришед к нему, обличаше его мысль и утешаше брата. И аще кому глаголаше, что добро или что зло, то збывашеся слово старче.

Бе же инъ старець, имянем Матфей, бе бо прозорливъ. Единою же, стоаще ему въ церьки на месте своем, възвед очи свои и позревъ по братии, иже стоать по обема странама поющим, виде беса, обходяща въ образе ляха и въ приполце носяща цветкы, иже глаголются лепкы, и взимаше и некако з лона цветок, и връзаше на кого любо. И аще кому прилепняше цветок стоащихъ от братиа, то мало постоавъ, и раслабевъ умом, и вину себе притворивъ какову убо, исхождаше исъ церькви, и шед спаше, и не възвращашеся на пение. Аще ли же връзаше на другого от стоащих и не прилепняше ему цветок, то тъй крепко стоаше в пении своемь, дондеже отпоаху утренюю, и тогда идяху кождо в келия своа.

Обычай же бе сему старцю: по отпении утреняа братии отходящим по келиамь своим, сий же блаженный старець после же всех исхождаше исъ церькви. Единою же идущу ему и седе под клепалом, хотя опочинути, — бе бо келиа его подале от церкви, — и виде се, яко толпа велика идяше от вратъ. И възвед очи свои, и виде единаго беса, седяща на свинии и величающися, и другыа около его множество текуще. И рече старець: «Камо идете?» И рече имъ бесъ, седяй на свинии: «По Михаля по Тоболъковича». Старець же знаменася крестомъ и иде в келию свою. Якоже бысть осветающу дьню, разуме старець видение, и рече старець ученику своему: «Иди, въпрошай — есть ли Михаль в келии?» И рече ему: «Даве изыде по заутрении за ограду монастырьскую». Старець же поведа видение игумену и старейшей братии, еже веде, призвавъ же игуменъ брата и утверди его.

При сем же блаженнемъ Матфеи блаженный игуменъ Феодосий представися, и бысть Стефанъ-игуменъ въ его место, и по сем — Никонъ, и сему же старцю въ житии сущу, и ина многа видениа провидяше. И почи старець о Господе и в добре исповедании в Печерьском святемь монастыре.

О БЛАЖЕННЕМЬ НИФОНТЕ, БЫВШУ ЕПИСКОПУ НОВАГОРОДА[853], КАКО ВЪ СВЯТЕМЬ МОНАСТЫРЕ ПЕЧЕРЬСКОМ, ВЪ БОЖЕСТВЕНОМ ОТКРОВЕНИИ, ВИДЕ СВЯТАГО ФЕОДОСИА. СЛОВО 13

Блаженный Нифонтъ бысть убо черноризець Печерьскаго монастыря, техъ святых отець поревнуа житию, и за многую его добродетель поставленъ бысть епископъ Новугороду. И бе велию веру и любовь имеа къ пресвятей Богородици и къ преподобнымь отцемь печерьскым Антонию и Феодосию. Абие же слыша, яко от вселенъскаго патриарха в Русию идет Константин-митрополит[854] радости же духовныа исполнився, помысли в себе, яко да обое съвръшит: в дому Пречистыа будеть и преподобным поклонится и от святителя благословениа приимет; и таковыа ради вины прииде Киеву в лето 6664. И пребывающу ему, ожидающи митрополита пришествиа, биаше бо ему ведомо, яко известно от царствующаго града выйде митрополит.

Тогда же Клим-митрополит столъ святительский приимъ не патриаршим благословениемь Цариграда. Сего блаженнаго епископа Нифонта принужаше Климъ служити со събою. Онъ же глаголяше ему: «Понеже не приалъ еси благословениа от святаго вселенъскаго патриарха Царяграда, за сие не хощу служити с тобою, ни въспоминати тебе въ святей службе, но поминаю святаго Царяграда патриарха». Климу же велми принужающу его, научающу на нь князя Изяслава и своа поборники, и не възможе ему зла сътворити ничтоже.

Патриархъ же Цариграда, слышавъ яже о немь, присла к нему послание, сице блажа его о величьстве разума и крепости и причитаа его ко прежнимъ святымъ, иже тверде о православии ставших. Онъ же патриарше послание прочет и зело велми крепостию себе утвержаше, любовъ же имаста съ княземь Святославом съ Олговичем,[855] бе бо преже того Святославъ седе в Новегороде.

Бывшу же сему блаженному епископу Нифонту въ святемь Печерьском монастыре, велию же веру имеа ко преподобным, якоже преже реченно бысть, не по мнозе же времени постиже его болезнь. И дивно же видение поведа. «Прежде болезни своеа треми деньми пришедшу ми, — рече, — съ заутрении и мало опочивающу, и абие в тонок сонъ сведенъ бых. И се обретохся въ церьки Печерьской на Святошине месте, и молящу ми ся много съ слезами святей Богородици, да бых виделъ святаго и преподобнаго отца Феодосиа. И събирающимся многым братиамъ въ церковь, и приступи ко мне единъ брат и рече ми: “Хощеши ли видети святаго отца нашего Феодосиа?” Мне же отвещавшу: “Зело желаю, аще възможно ти есть, покажи ми его”. И поимъ мя, введе въ олтарь и тамо показа ми святаго отца Феодосиа. Азъ же, видех преподобнаго, от радости притекъ, пад на нозе его и поклонися ему до земля. Онъ же въстави мя, нача благословляти, и, обиатъ рукама своима, нача любезне лобызати мя, и рече ми: “Добре прииде, брате и сыну Нифонте, отселе будеши с нами неразлучно”. И дръжащу преподобному в руце своей свитокъ, мне же просящу его, и яко да вда ми, и разгнувъ, прочтох. И бяше в нем написано в начале сице: “Си азъ и дети, яже ми дал Богъ”. И оттоле възбнухъ, и ныне вемь, яко сиа болезнь посещение ми от Бога».

Болевшу же ему 13 дьни, и тако успе с миром месяца апреля въ 18, Светлыа недели.[856] И положенъ бысть честно в печере Феодосиеве, к любимому прииде, якоже обещася ему Феодосие преподобный; вкупе Владыце Христу предстоаща, наслажаася неизреченных онех небесных красот и о нас молящеся, своих чадех.

Сицевы чюднии мужи в том въ святемъ Печерьскомъ монастыре быша, иже мнози от них апостоломъ съпричастници быша и престолом их наместници, якоже настоащее слово в послании семь известно явит намъ.

ПОСЛАНИЕ СМИРЕННАГО ЕПИСКОПА СИМОНА ВЛАДИМЕРЬСКАГО И СУЗДАЛЬСКОГО К ПОЛИКАРПУ, ЧЕРНОРИЗЦЮ ПЕЧЕРЬСКОМУ[857] СЛОВО 14

Брате! Сед в безмолвии, събери си умъ свой и рци к себе: «О, убозей иноче, неси ли мира оставил и по плоти родитель Господа ради?» Аще же и зде, пришед на спасение, не духовнаа твориши, и что ради в чернеческое имя облъкъся еси? Не избавят бо тебе мукы черныа ризы, аще не иноческы живеши. Се же веждь, яко блажимъ еси зде от князь, и от болярь, и от всех друг своих, глаголють бо: «Блаженъ есть, якоже възненавиде мира сего и славы сеа, и к тому не печется земными, но небесных желаетъ». Ты же не черническы живеши. Велика срамота обдержит мя тебе ради! Аще же блажаще нас зде предваряють ны въ царстви небеснемь, и тии в покой обрящутся, мы же, горко мучими, възопием? И кто помилует тя, самому себе погубившу?

Въспряни, брате, и попецися мыслено о своей души! Работай Господеви съ страхом и съ всякою смиреною мудростию! Да днесь кроток — и утро яръ и золъ; въмале молчание — и пакы роптание на игумена и на того служебникы. Не буди лживъ — виною телесною събора церковнаго не отлучайся: якоже бо дождь растит семя, и тако церкви влечет душу на добрыа детели. Все бо, елико твориши в келии, ничтоже суть: аще и Псалтырь чтеши или обанадесять псалма поеши,[858] ни единому «Господи, помилуй!» — и уподобистся съборному. О сем, брате, разумей, яко и връховъный апостолъ Петръ сам церьки сый Бога жива, и егда атъ бысть от Ирода и всаженъ в темницю, не от церьки ли бывающиа молитвы избавиша его от руку Иродову?[859] И Давидъ бо молится и глаголя: «Единою прошу у Господа, того взыщю, да живу в дому Господни вся дьни живота моего, и да зру красоту Господню и посещаю церковь святу его».[860] Сам бо Господь рече: «Дом мой — дом молитвы наречется».[861] «Идеже бо, — рече, — два или трие събрании въ имя мое, ту есмь посреди ихъ».[862] Аще ли же толикъ съборъ, боли ста братий съберутся, то къль паче веруй, яко ту есть Богъ наш. И того божественаго огня тех обед сътворяется, его же азъ желаю единоа крупица паче всего сущаго иже предо мною обеда. Сведитель ми есть о том Господь, яко ничемуже бы причастился иному брашну, разве укруха хлеба и съчива, устроеннаго на святую братию.

Ты же, брате, не днесь похваляа лежащих на трапезе, и утро на варящаго и на служащаго брата ропщеши, — и симь старейшине пакость твориши, и обряшися мотылу ядый, и якоже въ Отечьнице писано.[863] Егда бо виде онъ старець хулящих брашно — мотылу ядущихъ, а хвалящих — медъ ядуща, якоже бо провиде тоже старець различиа брашном. Ты же, егда яси или пиеши, благохвали Бога, ибо исчезновение себе творит хуляй, по апостолу. «Аще убо ясте и пиете — все въ славу Божию творите».[864] Тръпи же, брате, и досажение: претерпевый до конца — бес труда спасется бо таковый. Аще бо ключится озлоблену быти, и пришед некто възвестити ти, яко онъсица потяза тя зле, — рци же възвистившему ти: «Аще и укори мя, но брат ми есть, и достоинъ есмь того: не о себе же се творить, но враг-диаволъ поустил есть его на се, да вражду сътворить между нами. Господь же да проженеть лукаваго, брата же да помилуеть!» Речеши же, яко в лице ми досади пред всеми: не скорбенъ о томъ буди, чадо, ни скоро подвигнися на гневъ, но, пад, поклонися брату до земля, глаголя: «Прости мя, брате!»

Исправи в себе прегрешениа, и тако победи всю силу вражию. Аще ли потязанъ съпротивишися, се убо себе досадиши. Ты ли еси болши Давида царя, емуже Семей досаждаше в лице?[865] Единъ же от слуг царевь не тръпя укоризны царевы и рече: «Иду, отъиму главу его: почто, песъ мерътвый, проклинаеть господа моего, царя!» Но что Давидъ к нему рече? «О сыну Сарушь! Не дей его проклинати Давида, да видит Господь смирение мое и воздасть ми благаа клятвы его ради». Помысли, чадо, и болша сих, како Господь нашь смири себе, бывъ послушливъ до смерти своему Отцю: досажаем — не прещаше, слышася «бесъ имаши», по лицю биемь и заушаемь, оплеваемь — не гневашася, но и о распинающих его моляшеся.[866] Тако и нас научилъ есть: «Молите бо, — рече, — за врагы ваша и добро творите ненавидящим васъ, и благословите кленущаа вы».[867]

Доволно же ти буди, брате, твоего круподушьа и сътворенное дело. Темъже ти плакатися подобаеть, яко оставилъ былъ еси святый и честный монастырь Печерьский, и святых отець Антониа и Феодосиа, и святых черноризець, иже с ними, и ялся еси игуменити у Святую безмезнику Козмы и Дамиана. Но ныне добро еси сътворилъ, лишився таковаго начинаниа пустошнаго, и не далъ еси плещу врагу своему, ибо вражие желание — погубити тя хотяше. Не веси ли, яко древо, часто не напааемо, паче же пресаждаемо, скоро исхнеть? И ты, от послушаниа отча отлучися и братий своих, оставль свое место и въскоре хотяше погыбнути. Овча бо, пребываа въ стаде, невреждено пребывает, и отлучившееся — въскоре погыбаеть и волком изъядено бывает. Подобаше бо ти прежде рассудити, что ради въсхотелъ еси изыти от святаго, и честнаго, и спасенаго того места Печеръскаго, в немже дивно есть всякому хотящему спастися. Мню, брате, яко Богъ сътвори се, не тръпя гордости твоеа: низверъже тя, якоже прежде Сатану съ отступными силами,[868] зане не въсхотелъ еси служити святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандрыту Акиндину Печерьскому.[869] Печерьский бо монастырь море есть и не дръжит в собе гнилого ничегоже, но измещеть вонь.[870]

А еже въписалъ ми еси досаду свою, — люте тебе: погубил еси душу свою! Въпрошаю же тя, чимъ хощеши спастися? Аще и постник еси или трезвитель о всемъ, и нищь, и без сна пребываа, а досажениа не тръпя, не узриши спасениа. Но радуются ныне о тобе игуменъ и вся братия, и мы же, слышавше яже о тобе, и вси утешихомся о тебе и обретении твоем, яко погыбе и обретеся. Попустих же и еще своей воли быти, а не игумени: въсхотелъ еси пакы игуменити у Святаго Дмитриа, а не бы тебе принудилъ игуменъ, ни князь и азъ, и се яко искусился еси. Разумей, брате, яко не угодно Богу твое старейшинъство, и сего ради дарова ти Господь оскудение очию. Но ты никако съдрогнуся, идеже бе подоба рещи: «Благо мне, яко смирил мя еси, да научюся оправданиемь твоимъ».[871] Разумехъ бо тя санолюбца, и славы ищеши от человекъ, а не от Бога. Не веруеши ли, окаанне, написанному: «Никтоже възметь чести о собе, но званный от Бога».[872] Аще ли апостолу не веруеши, ни Христу имеши веры. Что от человекъ сану ищеши, а не от Бога, сущимъ же от Бога не хощеши повинутися и мыслиши высокаа? Иже древле таковии съ небесъ съвръжени быша. «Азъ бо, — рече, — несмъ ли достоинъ уверитися таковому начинанию сана, или хуждьши есмъ иконома[873] сего или его брата спеюще?» Сам, не получивъ желаниа, мятешися, хощеши же часто исходити от келиа в келию и сважати брата съ братом, глаголя неполезнаа: «Или мнить себе, — рече, — сиа игуменъ и сий иконом, яко зде точию Богу угодити, индеже невъзможно спастися? А нами что ми не разумеють?» Сиа диавольскаа начинаниа, сии тощных тебе изящьства. Аще же и сам кое предспеание получиши, яко стати ти на вышнемь степени, то не забывай смиренныа мудрости, да егда прилучить ти ся съступи степени, и то обрящеши путь свой смиренный и не впадеши в различныа скорби.

Пишет бо ми княгини Ростиславляа, Връхуславля,[874] хотящи тя поставлена быти епискупом или Новугороду, на Онтониево место, или Смоленьску, на Лазарево место, или Юрьеву, на Олексеево место.[875] «И аще ми, — рече,— и до 1000 сребра расточити тебе ради и Поликарпа». И рехъ ей: «Дъщи моа, Анастасие! Дело не богоугодно хощеши сътворити: но аще бы пребылъ в монастыре неисходно, съ чистою съвестию, в послушании игумении и всей братии, трезвяся о всех, то не токмо бы въ святительскую одежю оболченъ, но и вышняго царствиа достоинъ былъ».

Ты же, брате, епископъству ли похотелъ еси? Добру делу хощеши! Но послушай Павла, глаголюща к Тимофею,[876] и, почетъ, разумееши, аще еси что от того исправилъ, какову епископу подобаетъ быти. Но аще бы ты былъ достоинъ таковаго сана, то не бых тебе пустилъ от себе, но своима рукама съпрестолника тя себе поставил бых въ обе епископии, Владимерю и Суждалю, якоже князь Георгий хотелъ,[877] но азъ ему въсбраних, видя твое малодушие. И аще мене преслушаешися, каковей любо власти въсхощеши, или епископъству, или игуменьству повинешися, — буди клятва, а не благословение! И к тому не внидеши въ святое и честное место, в немже еси остриглъся. Яко съсуд непотребенъ будеши, и изверженъ будеши вонъ, и плакатися имаши послежде много безъ успеха.

Не токмо бо есть съвръшение, брате, еже славиму быти от всех, но еже исправити житие свое и чиста себе съблюсти, От того, брате, Печерьскаго монастыря пречистыа Богоматере мнози епископи поставлени быша, якоже от самого Христа, Бога нашего, апостоли въ всю вселенную послани быша, и, яко светила светлаа, осветиша всю Рускую землю святымъ крещениемь. Пръвый — Леонтий, епископъ Ростовъскый,[878] великий святитель, егоже Богъ прослави нетлениемь, и се бысть пръвый престолникъ, егоже невернии много мучивше и бивше, — и се третий гражанинъ бысть Рускаго мира, съ онема варягома венчася от Христа,[879] егоже ради пострада. Илариона же, митрополита, и самъ челъ еси в Житии святаго Антониа, яко от того постриженъ бысть, тако священства сподобленъ. Посем же: Николае и Ефремь — Переяславлю, Исайа — Ростову, Германъ — Новуграду, Стефанъ — Владимерю, Нифонтъ — Новуграду, Маринъ — Юрьеву, Мина — Полотску, Никола — Тмутороканю, Феоктистъ — Чернигову, Лаврентей — Турову, Лука — Белуграду, Ефремъ — Суждалю.[880] И аще хощеши вся уведати, почти Летописца старого Ростовскаго:[881] есть бо всехъ болий 30; а еже потом и до нас, грешных, мню, близъ 50.

Разумей же, брате, колика слава и честь монастыря того! И постидевся, покайся и извол и си тихое и безмятежное житие, к немуже Господь призвал тя есть. Азъ бы рад оставилъ свою епископию и работалъ в томъ святемь Печерьском монастыре. И се же глаголю ти, брате, не сам себе величаа, но тебе възвещаа. Святительства нашего власть самъ веси. Кто не весть мене, грешнаго, епископа Симона, и сиа съборныа церьки, красоты Владимерьскиа, и другиа, Суждальскиа церьки, юже сам създахъ?[882] Колико имеета градовъ и селъ, и десятину[883] събирають по всей земли той, — и темъ всемь владееть наша худость. И сиа вся бых оставилъ, но веси, какова велиа вещь духовнаа и ныне обдержить мя, и молюся. Господеви, да подасть ми благо время на правление.

И съвесть тайнаа Господь: и истинно глаголю ти — яко всю сию славу и честь въскоре яко калъ вменилъ бых, и аще бы ми ся сметиемь пометнути в Печерьскомъ монастыре и попираему человеки, или единому быти от убогых пред враты честныа лавры и сътворитися просителю, — то лучши бы ми временныа сиа чести. Единъ день въ дому Божиа Матере паче 1000 лет, и в немъ изволилъ бых пребывати паче, нежели жити ми в селех грешничих. И въистину глаголю ти, брате Поликарпе: где слыша сих дивнейши, в томъ въ святемь монастыре Печерьском чюдеса? Что же ли божественейших сих отцевъ, иже в конець вселенныа просиаша, подобно лучам солнечнымъ? О них же достоверно поведаю ти настоащим писанием к сим же, иже тебе реченнымъ. И се тебе, брате, скажю, что ради мое тщание и вера къ святому Антонию и Феодосию.

СКАЗАНИЕ СИМОНА, ЕПИСКОПА ВЛАДИМЕРЬСКАГО И СУЖДАЛЬСКАГО, О СВЯТЫХЪ ЧЕРНОРИЗЦЕХ ПЕЧЕРЬСКЫХ И ЧТО РАДИ ИМЕТИ ТЩАНИЕ И ЛЮБОВЪ КЪ ПРЕПОДОБНЫМ ОТЦЕМЬ АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ ПЕЧЕРЬСКИМ.[884] СЛОВО 15

Слышах вещь предивну от блаженныхъ техъ старець, яко реша слышавъше от самовидець онехъ таковаго чюдеси, бывшаго при игуменъстве Пиминове[885] в Печерьскомъ святемъ монастыре.

Бысть убо муж съвръшен въ всякой добродетели в том же Печерьскомъ монастыре, имянем Ансифоръ, презвитеръ саном. И прозорлива дара сподобися от Бога, еже видити на всяком человеце съгрешниа. И инаа того исправлениа поведают, но се едино скажю.

Бысть сему блаженному Ансифору сынъ духовный, черноризець некто и другъ по любви, иже не истиною подражаше житие того святаго: постникъ ся являася лжею и целомудръ ся творя, втайне же ядый и пиа и скверно живый препровади лета своа. Се же утаися духовнаго того мужа, и ни единъ же от братиа сего разумевъ.

Въ единъ же день, здравъ сый, напрасно умре. Не можаше ни единъ же телеси его приближитися смрада ради, бывъшаго от него. И приатъ же страхъ вся, и нуждею сего изъвлекше, и не можаху пениа над нимъ сътворити смрада ради. Положивше того особъ и ставъше издалеча, пение обычное сътворивше, нецеи же заимше ноздри своа. И сего, внесше внутрь, в печере положиша, и толми въсмердешася, якоже и безъсловесным бегати тоа печеры. Многажды же и вопль слышашеся горекъ, яко неции мучаще того.

И явися святый Антоний прозвитеру Оньсифору, съ прещениемь глаголя: «Почто се сътворилъ еси? Таковаго сквернаго, и нечистаго, и безаконнаго, и многогрешнаго зде положилъ еси, якоже таковъ не бысть положен никтоже, иже осквернилъ есть святое место сие». Възбнувъ же от видениа и пад на лици своемь, моляшеся Богу, глаголя: «Господи, что ради съкрылъ еси от мене дела человека сего?» И приступль аггелъ, глаголя ему: «На показание всемь съгрешающим и не кающимся бысть се, да видевше, покаются». И сие рекъ, невидимъ бысть. Тогда прозвитерь, шед, възвести вся сиа игумену Пимину. И пакы в другую нощь тоже виде и рече: «Изверзи его вънъ въскоре на снедение псомъ, недостоинъ бо есть пребываниа зде». Прозвитерь же пакы на молитву обратися, и бысть к нему глас, глаголяй: «Аще хощеши, — помози ему».

Съвет же сътворше съ игуменомъ, да нуждею приведуть некия, и извлекуть и вонъ, и въвръгут и в воду, волею бо никтоже можаше горе той приближитися, идеже бе печера. Пакы же явися имъ святый Антоний, глаголя: «Смили ми ся душа брата сего, понеже не могу преступити обета брата моего, иже к вамь обещахся, яко всякъ, положенный зде, помилованъ будет, аще и грешенъ есть. Не суд бо хуждешии, иже со мною зде в печере отци, бывших прежде закона и по законе, угодивших Господу Богу моему и пречистей его Матере, — да ни единъ от сего монастыря осужденъ будет въ муку. Господь же рече ми, яко слышати ми глас его: “Азъ есмь рекий Аврааму: двадесяти ради праведникъ не погублю града сего”,[886] — то кольми паче тебе ради и иже сущих с тобою помилую и спасу грешника; аще зде постигнет умрети, в покои будеть». Сиа же слышавъ Анъсифоръ от святаго, вся виденнаа и слышаннаа възвести игумену и всей братии. От них же азъ обретох единаго, иже исповеда ми вещь сию от тех пръвыхъ черноризець.

Пиминъ же игуменъ, въ мнозе недоумении бывъ от страшней сей вещи, съ слезами моляше Бога о спасении души братней. И бысть ему явление от Бога некое, тако глаголюще: «Понеже зде мнози грешнии положени быша, и вси прощени быша ради угодивших ми святыхъ, иже в печере, и сего же окааннаго душу помиловахъ Антониа ради и Феодосиа, рабу моею, и сущихъ с нима святыхъ черноризець молитвою. И се ти знамение буди изменению: смрад бо на благовоние преложися». И сие слышавъ, игуменъ радости исполнився, и, съзва всю братию, сказа имъ явление, и иде с ними к печере видети бывъшаго; и обоняше вси благоюхание от телеси его, злосмрадие же и вопль никакоже слышашеся. И всй насладишася добровониа, прославиша Бога и святаа его угодникы, Антониа и Феодосиа, о спасении братне.

И сего ради азъ, грешный, епископъ Симонъ, тужу, скорблю, и плачю, и жалаю тамо ми скончатися, да бых точию положенъ былъ въ божественой тоии пръсти и малу отраду приалъ бых многых ми греховъ, молитвъ ради святыхъ отець о Христе Иисусе, Господи нашемъ, ему же слава ныне, и присно, и въ веки веком.

О БЛАЖЕННЕМЬ ЕУСТРАТИИ ПОСТНИЦИ. СЛОВО 16

Некий человекъ прииде ис Киева в печеру, хотя быти черноризець. И повеле игуменъ его пострищи, и нарече имя ему Еустратие. Онъ же, раздаа все свое имение убогым, мало нечто остави ближним своимъ, да по нем раздають. Бысть же сий черноризець Еустратий постникъ и послушникъ всемь.

Той же блаженный, крепя и моля вся християны, наказоваше ихъ, глаголя: «Братие, елико вас крестися и въ Бога веровасте, не будемъ отметници своего обета, еже въ святемь кресщении. Христосъ бо ны искупи от клятвы законныа и породи водою и духомъ, сыны и наследникы нас сътвори: то аще умремъ — Господеви умремъ; аще ли живем — бытию длъжнаа послужим; аще за люди умремь — смертию живот купимъ, той животъ вечный дасть намъ».

Бе бо сий Еустратие плененъ безбожными агаряны[887] и проданъ жидовину. Не по мнозех же днехъ вси изомроша от глада и истаавша жаждею: овии по трех днехъ, инии же по седми, крепции же по 10 днехъ. И скончашася вси гладом и жаждею. Бе же их числом 50: от монастырьскых работникъ 30, от Киева 20.

Минувшимъ же днемъ 14, оста мнихъ единъ живъ, бе бо постникъ от младых ноготь. Видевъ же жидовин, яко сий мних вина бысть погыбели злата его, еже на пленных вдасть, и съдеа на немъ Пасху свою. Наставшу же дни Въскресениа Христова, поругание сътвори святому Еустратию: по писанному въ Евангелии, иже сътвориша на Господа нашего Иисуса Христа и поругашеся ему, и тако и сего блаженънаго пригвоздиша къ кресту. И благодаряше Бога на нем, и живъ бысть 15 дней.

Жидове же реша ему: «Ныне насытися законныа пища, безумне, да живъ будеши, ибо Моисий, закон приимъ от Бога, намъ дасть, и се во книгахъ речено бысть: “Проклят всякъ, висяй на древе”.[888] Мних же рече: “Велики благодати сподобил мя есть Богъ днесь пострадати. И речет ми, яко и разбойнику: “Днесь съ мною будеши в раи”.[889] Сам бо разори клятву законную и въведе благословение. О нем же рече Моисий: “Узрите живот вашь, висящь прямо очима вашима”;[890] Давидъ же: “Пригвоздиша руце мои и нозе мои”, и пакы: “Разделиша ризы моа себе и о матизме моей меташа жребиа”.[891] О семъ же дни глаголеть: “Сий день, иже сътвори Господь! Възрадуемся и възвеселимся и во нь!”[892] Ты же и иже с тобою жидове днесь въсплачете и възрыдаете, яко прииде на вы ответъ от Бога, и крове ради моеа и всехъ христианъ, яко субот ваших ненавидить Господь и преложи праздникы ваша в сетование,[893] яко убиенъ бысть началник вашего безакониа».

Слышавъ же сиа жидовинъ, яко распят сый и поносит ему, и, вземь копие, прободе его, и тако предасть душу свою Господеви. И бе видети душу преподобнаго, носиму на колесници огнене, и кони огняни, и глас бысть, глаголя греческыи: «Се добрый небеснаго града гражанинъ нареченный!» И сего ради протостраторъ[894] зоветься въ поминании вашем.

И ту абие весть бысть от царя на жиды том дни, да ижденуть вся жиды, и имениа ихъ отъимше, а старейшины избиють. Бысть убо сицева вещь. Некто от жидовъ крестися, богат сый и храборъ велми, и сего ради приатъ его царь, по малех же днехъ сътвори его епарха.[895] Онъ же, получивъ санъ, втайне бывает отметникъ Христа и его веры и дасть дръзновение жидовомъ по всей области Греческаго царства, да купят христианы в работу себе. Обличенъ же бывъ нечестивый сей епархъ и убиенъ бысть, по словеси блаженнаго Евстратиа, и ту сущаа жиды, иже озимостваша в Коръсуни;[896] и имениа отъимше того жидовина, а съделавшаго на блаженнаго повесиша. «Обрати бо ся болезнь того на главу его, на връхъ того неправда его снидет».[897]

Тело же святаго в море вверъжено бысть, идеже множество чюдесъ сътворяется. По искании же быша верными святыа его мощи не обретенныи, не въсхоте бо святый от человекъ славы, но от Бога. Окааннии же жидове, видевше чюдо страшно, и крестишася.

О СМИРЕННЕМЪ И МНОГОТРЪПЕЛИВЕМ НИКОНЕ ЧЕРНОРИЗЦИ. СЛОВО 17

Другый же мних, имянем Никонъ, въ пленении сый, окованъ дръжимъ беаше. И прииде некто от Киева, хотя искупити его. Сий же не рад о том, бе бо от великих града. Тожде христолюбець искупи многы пленникы, възвратися. Слышавши же, свои ему съ многымъ имениемь идоша искупити его. Мних же рече к нимъ: «Никакоже всуе истощите имениа вашего. Аще бы хотелъ Господь свободна мя имети, не бы мя предалъ в руце безаконным симъ и лукавнейшю паче всеа земля. Той бо рече: “Азъ есмь предаай священникы въ пленъ”. Благаа ли въсприахомъ от рукы Господня, — злых ли не тръпимъ?» Сии, укоривъше его, отъидоша, носящи съ собою богатество много.

Половци же видевше лишение своего желаниа и начаша мучити мниха велми немилостивно. За 3 лета по вся дни озлобляемь и вяжемъ, на огни пометаемь, ножи разрезаемь, окованне имый руце и нозе на солнце пребываа жгом, от глада и жажди скончеваемь, овогда бо чрезъ день, овогда чрес два дни или за три дни ничтоже вкушаа. И благодаряше Бога о всех сихъ и моляшеся. Зиме же на снегу и на студении пометаемь. Се же все творяху ему окааннии половци, да дасть на собе искупъ многъ. Онъ же глаголаше к ним, яко: «Христосъ избавит мя туне от рукъ ваших; уже бо извещение приахъ: яви бо ми ся братъ мой, его же прадасте жидовом на распятие. И тии бо осудятся с рекшими: “Възми, възми, распни его, кровъ его на нас и на чадех нашихъ!”[898] — вы же, окааннии, съ Июдою мучими будете въ веки, яко предатели нечестивии, безаконници. Тако бо ми рече святый Герасим, яко: “Въ 3 день имаши въ монастыре быти, молитвъ ради святыхъ Анътониа и Феодосиа и святыхъ черноризець, иже с ними”». Слышав же половчинъ, мневъ, яко бежати хощет, и подреза ему лыста, да не убежит, и стрежаху его крепко. В 3-й день всемъ преседящим у него въ оружии, въ 6 час невидимъ бысть, и слыша глас, глаголющь: «Хвалите Господа!» — съ небесъ.

И тако въ церковь Печерьскую пресвятыа Богородица принесенъ бысть невидимо въ время, егда начаше кенаникъ пети.[899] Вся же братиа стекошася к нему и въпрошаху его, како семо прииди? Онъ же исперва хотя утаити преславное то чюдо. Видевши же на немь железа тяжка, и раны неисцелныа, и все тело, съгнившеся ранами, и самаго суща въ юзах, и еще крови каплющи от пререзаная лыстовъ, — и не аша веры.

Последи же яви имъ истинну и не дасть отняти железъ от руку и ногу. Игуменъ же рече: «Брате, аще бы хотелъ Господь в нужи тя имети, не бы тя извелъ оттуду; ныне же повинися воли нашей». И снемше с него железа, и сковаша еже на потребу олътареви.

По днехъ же мнозехъ прииде онъ половчинъ в Киевъ мира ради, иже дръжавый блаженнаго сего, и вниде в монастырь Печерьский. Видевъ же старца, сказа игумену и всей братии, еже о немь, и к тому не възвратився въспять, но крестися и бысть мних, и с родомъ своим; и ту живот свой скончаша въ покоании, работаше пленнику своему, и суть положени въ своемь притворе.

Многа же и ина исправлениа того блаженнаго Никона поведуеть, о нихже несть ныне время писати, но се едино ти скажю. Егда бе въ пленении блаженный сей, разболевшися некогда пленником от глада и жажди. Заповеда имъ блаженный не вкусити ничтоже от поганых, самъ же, въ юзах, молитвою вся исцели и бежати сътвори невидимо.

Пакы же тому половчину умрети хотящу, заповеда женамъ своимъ, детемъ, да сего мниха распнут над ним. Сий же помоливъся, блаженный, и исцели и: прозря того последнее покаание, себе же избави горкиа смерти. Сий же убо Никонъ «Сухий» именуется въ поминании вашем: истекъ кровию, и изъгнивъ от ранъ, и изхну.

К Поликарпу. Како възмогу, брате, исповедати тебе святыхъ муж, бывших въ честнемъ том и блаженне монастыре Печерьскомъ?! Ихъ же ради доброделнаго житиа и погании крестишася, и быша мниси, яко оного ради блаженнаго, предреченнаго Христова мученика Герасима жидове крестишася, сего же ради страстотръпца Никона половци же быша черноризци. Многа же и паче сихъ слышалъ еси от мене, грешънаго епископа Симона, и худжьшаго въ епископехъ, недостойна суща техъ святыхъ черноризець подножию; им же, мню, не весь миръ достоинъ, ни тому же самому списателю, исписати могущу техъ чюдес. Къ тем бо рече Господь: «Тако да просветится свет вашь пред человекы, да видят ваша добраа дела и прославят Отца вашего, иже есть на небесехъ».[900] Что же убо и бысть изменение нашего обещаниа и претворение житиа от таковыа высоты въ глубину житейскую впадшим? Началникы и наставникы имам, равны бесплотным, пръвыа же молитвеникы и ходатаа ко Творцю, подобни бо суть аггеломъ и мученичьскими увязени венци!

О СВЯТЕМЬ СВЯЩЕННОМУЧЕНИЦЕ КУКШЕ И О ПИМИНЕ ПОСТНИЦИ. СЛОВО 18

Волею како премену сего блаженнаго и священномученика, того же монастыря Печерьскаго черноризца, Кукшу, егоже вси изведають, како беси прогна, и вятичи крести, и дождь съ небеси сведе, и езеро изъсуши, и многа чюдеса сътворивъ, и по многых муках усеченъ бысть съ учеником своим. С нима же и Пиминъ, блаженный постник, въ единъ день скончася, проуведевъ свое отхождение къ Господу прежде двою лету, и многа ина пророчествовавъ, недужныа исцеливъ. И посреди церкви велегласно рекъ: «Брат нашь Кукша противу свету убиенъ бысть». И то рекъ, преставися въ единъ час с тема святыма.

Къ Поликарпу. Оставлю убо много еже глаголати о святыхъ. Аще ли не довлеетъ ти моа беседа, иже слыша от устъ моих, то ни самое писание на уверение тя приведет; аще ли же симъ не веруеши, то аще кто от мертвых въскреснеть, — не имеши веры.

О СВЯТЕМЬ АФОНАСИИ ЗАТВОРНИЦИ, ИЖЕ УМЕРЪ И ПАКЫ ВЪ ДРУГЫЙ ДЕНЬ ОЖИВЕ И ПРЕБЫСТЬ ЛЕТ 12. СЛОВО 19

Бысть убо и се в том же святе монастыре. Брат единъ, живый свято и богоугодно житие, имянемь Афонасие, болевъ много, умре. Два же брата отръше тело мертво, отъидоста, увивше его, якоже подобает мертваго. По прилучаю же пришедше неции и, видевше того умеръша, отъидоша. Пребысть же мертвый всь день непогребенъ: бе бо убог зело, не имеа ничтоже мира сего, и сего ради небрегомъ бысть; богатым бо всякъ тщится послужити и в животе, и при смерти, да наследит что.

В нощи же явися некто игумену, глаголя: «Человекъ Божий сей два дни имат непогребенъ, ты же веселишися». Уведевъ же игуменъ о семъ, въ утрий день съ всею братиею приде къ умершему, и обретоша его седяща и плачюща. Ужасошася, яко видевша того оживъша, въпрошаху того, глаголюще: «Како оживе или что виде?» Сий же не отвещеваше ничтоже, точию: «Спаситеся!» Они же моляхуся ему слышати что от него, да и мы, рече, ползуемся. Онъ же рече к нимъ: «Аще вы реку, не веруете ми». Братиа же к нему съ клятвою реша, яко: «Съхранимъ все, еже аще речеши намъ». Онъ же рече имъ: «Имейте послушание въ всем къ игумену, и кайтеся на всякъ час, и молитеся Господу Иисусу Христу, и пречистей его Матере, и преподобнымъ отцемь Антонию и Феодосию, да скончаете живот зде и съ святыми отци погребении сподобитеся въ печере. Се бо боли всех вещей три сиа вещи суть, аще ли кто постигнет сиа вся исполнити по чину, точию не възносися. И к тому не въпрошайте мене, но молю вы ся, простите мя».

Шед же в печеру, заградився о себе двери и пребысть, не глаголя никомуже ничтоже, 12 лет. Егда же хотяше преставитися, призвав всю братию, тожде ей глаголаше, ежи испръва, о послушании и о покоании, глаголя: «Блаженъ есть, иже зде сподобивыся положенъ быти». И сие рекъ, почи с миромъ о Господе.

И бе некто брат единъ, боля лядвиами от лет многъ; и принесенъ бысть над него; обоимъ же тело блаженнаго и исцеле от того часа, и дажде до дьне смерти своеа никакоже поболевъ лядвиами, ниже инымъ чим. И сему исцелевшему имя Вавила. И той сказа братии сице: «Лежащу ми, — рече, — и въпиющу от болезни, и абие вниди сий блаженный и глаголя ми: “Прииди, исцелю ти”. Азъ же хотя того въпрошати, когда и коли семо прииде, онъ же абие невидимъ бысть». И оттоле разумеша вси, яко угоди Господеви, никогдаже бо изыде и виде солнце въ 12 лет, и плачася не преста день и нощь, ядяше бо мало хлеба и воды пооскуду пиаше, и то чрес день. И се слышах от того Вавилы, исцеленнаго имъ.

Аще ли кому неверно мнится се написанное, да почтет житие святыхъ отець нашихъ Антониа и Феодосиа, началника рускымъ мнихом, — и тако да верують. Аще ли ни тако пременится, неповинни суть: подобает бо збытися притчи, реченней Господемъ: «Изыде сеати семени своего, ово паде при пути, и другое паде в тернии»[901] — иже печалми житейсками подовляються, о них же пророкъ рече: «Одебеле сердце людей сих, ушима тяжко слышаше»; другый же: «Господи, кто верова слуху нашему?»[902]

К Поликарпу. Ты же, брате и сыну, симъ не въследуй; не техъ бо ради пишу сие, но тебе приобрящу. Съвет же ти даю: благочестиемь утвердися въ святемъ томъ монастыре Печерьском, не въсхощеши власти, ни игуменъства, ни епископьства; и довлеет ти къ спасению, иже конъчати жизнь свою в немь. Веси сам, яко могу сказати всехъ книг подобнаа; уне ми, тебе полезнаа, еже от того божественаго и святаго монастыря Печерьскаго съдеаннаа и слышаннаа от многых мало сказати.

О ПРЕПОДОБНЕМ КНЯЗИ СВЯТОШИ ЧЕРНИГОВСКОМ.[903] СЛОВО 20

Се блаженный и благоверный князь Святоша, имянемъ Николае, сынъ Давидовъ, внукъ Святославль, помысли убо прелесть житиа сего суетнаго, и яко вся, яже зде, мимо текут и мимо ходят, и будущаа же благаа непроходима и вечна суть, и царство небесное бесконечно есть, иже уготова Бог любяшим его, — остави княжение, и честь, и славу, и власть, и вся та ни въ что же вменивъ, и пришед въ Печерьский монастырь, и бысть мних, в лето 6614, февруариа 17.[904]

Его же вси исповедають ту сущии черноризци добродетелное его житие и послушания. Пребысть же в поварни 3 лета, работаа на братию; своима рукама дрова секаше на потребу сочиву, многажды же и съ брега на своею раму ношаше дрова; и едва остависта брата его Изяславъ и Владимеръ[905] от таковаго дела. Сей же истинный послушник с молбою испроси, да едино лето еще въ поварни поработает на братию. И тако сий яко искусенъ и съвръшен въ всемъ, и по сем приставиша его ко вратом монастыря, и ту пребысть 3 лета, не отходя никаможе, разве церкви. И оттуду убо повеленно бысть ему служити на трапезе. И тако, игуменею волею и всеа братиа, принуженъ бысть келию себе имети, юже сътвори, яже и доныне зовома есть «Святошина», и оград, егоже своима рукама насади.

Глаголють же о немъ и се, яко вся лета чернечества его не виде его никтоже николиже праздна, но всегда имяше рукоделие в руках своихъ, и симъ доволне быти одежди его от таковаго рукоделиа. Въ устех же всегда имяше молитву Иисусову беспрестани: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя!» Не вкуси же иного ничтоже, токмо от монастырьскиа яди питашеся; аще и много имяше, но та вся на потребу странным и нищим подаваше и церковное строение. Суть же и книгы его многы и доныне.

Имяше же сий блаженный князь Святоша, еще въ княжении сый, лечца хытра велми, имянем Петра, родомъ сирянина, иже прииде с ним в монастырь. Видевъ же сего Петръ волную нищету, в поварници же и у врат приседяща, лишився его и живяше в Киеве, врачюа многы. Прихождаше часто къ блаженному и, виде его въ мнозе злострадании и безмерном пощении, увещеваше его, глаголя: «Княже, достоит ти смотрети о своемь здравии, и тако погубити плоть свою многым трудомъ и въздержаниемь, иже иногда изънемогъшу ти, не мощи имаши понести наложеннаго ти ярма, егоже еси изволилъ Бога ради. Не хощет бо Богъ чресъ силу поста или труда, но точию сердца чиста и съкрушена; ниже обыклъ еси той нужды, юже твориши, работаа яко нужный рабъ. Но и благочестиваа твоа братиа Изяславъ и Владимеръ великую убо укоризну имеета себе нищетою твоею. Како от таковыа славы и чести въ последне убожество прииде, еже уморяти тело свое и датися в недугъ подобныа пища. Дивлюся утробней ти влазе, иже иногда отягчене бывше от сладкиа пища, ныне же убо суровое зелие и сухъ хлебъ приемлющь тръпит. Блюди, да некогда недуг отвсюду събрався, и не имущю ти крепости, скоро живота гоньзнеши, мне же не могущу ти помощи, оставиши плачь неутешим братома своима. Се бо и боаре твои, служивше тобе, мнящеися иногда велиции быти и славни тебе ради; ныне же, лишени твоеа любве, желетве: домы великие сътворивше, и седят в них въ мнозе унынии. Ты же не имаши где главы подклонити, на сметиищи сем седя, и мнят тя яко изумевшася. Кий убо князь се сътвори? Или блаженный отець твой Давидъ, или дед твой Святославъ, или кто въ боарех се сътвори, или сего пути въжделе, разве Варлаама, игумена бывшаго зде?[906] И аще мене преслушаешися, преже суда суд приимеши».

Се же и многажды глаголаше ему, овогда в поварни с нимъ седя, иногда же у вратъ, наученъ братома его. И отвеща блаженный: «Брате Петре! Многажды смотрех и разсудихъ не пощадети плоти моеа, да не пакы брани на ся въставлю: да съгнетаема многым трудомъ, смирится. Силе бо, — рече, — брате Петре, в немощи подобно съвръшитися.[907] Не суть бо страсти нынешнего времени точнии будущей славе, хотящей явитися в нас.[908] Благодарю же Господа, яко свободил мя есть от мирьскиа работы и сътворилъ мя есть слугу рабом своим, блаженным симъ черноризцем. Брата же моа да внимаета собе, кождо бо свое бремя понесет, и довлееть има и моа власть. Сиа же вся Христа ради оставих: и жену, и дети, дом, и власть, и братию, другы, и рабы, и села — и того ради чаю жизни вечныа наследникъ быти. Обнищахъ же Бога ради — да того приобрящу. И ты убо, егда уврачюеши, не гнушати ли ся велиши брашенъ? Мне же умрети за Христа — приобретенние есть, а еже на сметиищи седети — съ Иевомъ ся творя царствие.[909] Аще же ни единъ князь сего не сътворилъ прежде мене, предвождай да авлюся имъ: якоже ли поревнуеть сему, и да въследуеть сему и мне. Прочие, еже внимай собе и научившим тебе».

И егда убо разболяшася сий блаженный, и, видевь же его, лечець приготовляеть зелиа на потребу врачеваниа, на кыйждо недугъ, когда беаше или огненое жжение, или теплота кручиннаа, и прежде пришествиа его здравъ бываше князь, никакоже не дадый себе врачевати. И се многажды сотворися. Некогда же тому Петрови разболевъшуся, посла к нему Святоша, рече: «Аще не пиеши зелиа, — скоро исцелееши; аще ли мене преслушаешися, — много имаши пострадати». Онъ же, хитръ ся творя и болезни гонзнути хотя, мало живота не погреши, растворениа вкусивъ. Молитвою же святаго исцеле.

Пакы же сему разболевшуся, наречие посылаеть к тому святый, глаголя, яко: «Въ 3 день исцелееши, аще не врачюешися». Послушавше его сирианинъ, въ 3-й день исцеле, по словеси блаженнаго. Призвав же его, святый глагола ему, веля ему острищися. «По трех бо месяцехъ, — рече, — отхождю света сего». Се же рече, назнаменуа ему смерть. Сирианинъ же не разумевъ хотящаа ему быти, сий Петръ пад пред ногами ему, съ слезами глаголя: «Увы мне, господине мой и добродетелю мой, и драгый мой животе! Кто призрить на странъствие мое, и кто напитает многую чадь требующих, и кто заступит обидимых, кто помилуеть нищих? Не рехъ ли ти, о княже, оставити имаши плачь неутешимый братома си? Не рехъ ли ти, о княже, не тако ли мя словом Божиимь исцели и силою, якоже твоею молитвою? Где ныне отходиши, пастырю добрый? Повеждь мне, рабу своему, язву смертную, да аще азъ тя не изоврачюю, да будеть глава моа за главу твою и душа моа за душу твою! Не млъча отъиди от мене, но яви ми, господине: откуду ти таковаа весть, да дам живот свой за тя. Аще же известил ти есть Господь о том, моли его, да азъ умру за тя. Аще ли же оставляеши мя, то где сяду и плачюся своего лишениа: на сметиищи ли семь, или въ вратех сихъ, идеже пребываеши? Что ли имамъ наследовати твоего имениа? Самому ти нагу сущу, но и отходящу ти, в сех исплатенныхъ рубищах положенъ будеши. Даруй ми твою молитву, якоже древле Илиа Елисеови милоть,[910] да раздражу глубину сердечную и проиду места райскаа крову дивна дому Божиа. Весть же и зверь по возшествии солнца събратися, на ложих своихъ да лягуть, и бо птица обрете себе храмину, и горлица гнездо себе, идеже положить птенца своа,[911] — ты же 6 лет имаши в монастыри и места твоего не познах».

Блаженный же рече к нему: «Добро есть уповати на Господа, нежели надеатися на человека: весть же Господь, како препитати всю тварь, могый заступати и спасати бедныа. Брата же моа, не плачита мене, но плачита себе и чад своих. Врачеваниа же в животе не требовахъ, мертвии бо живота не имут видети, ни врачеве могут въскресити». Исходя же с ним в печеру, исъкопа гробъ себе и рече сирянину: «Кто наипаче възлюби гробъ сей?» И рече сирянинъ: «Виде, яко аще кто хощет, но ты живи еще, а мене зде положи». Блаженный же рече: «Буде тебе, якоже хощеши». И тако остригся, пребысть плачася день и нощь не престаа за три месяци. Блаженный же утешаше его, глаголаше: «Брате Петре! Хощеши ли, поиму тя с собою?» Онъ же со плачем рече к нему: «Хощу, да мене пустиши, и азъ за тя умру, ты же моли за мя». И рече к нему блаженный: «Дръзай, чадо, готовъ буди: въ 3-й бо день отъидеши к Господу». По проречению же святаго, по 3-хъ дьнехъ причастився божественыхъ животворящих тайнъ бесмертных, и възлегъ на одре, опрятався, и простеръ нозе, предасть душу в руце Господеви.

Блаженный же князь Святоша потом пребысть лет 30, не исходя из монастыря, дондеже преставися въ вечный живот. И въ день преставлениа его мало не весь град обретеся.

И се уведавъ брат его и пославъ с молбою къ игумену, глаголя, прося собе на благословение креста, иже у паремантии его,[912] възглавница и кладкы его, на нейже кланяшеся. Игуменъ же дасть ему, рекъ: «По вере твоей буди тобе!» Сей же, приимъ, честно имяше и вдасть игумену 3 гривны злата, да не туне възметь знамение братне. Сему же Изяславу некогда разболевшуся, и уже в нечаании от всехъ бывша, и при смерти суща того видевше, приседяху ему жена его, и дети его, и вси боляре. И сий же, мало въсклонився, проси воды печерьскаго кладязя и тако онеме. Пославше же, взяша воды; и, отръше гробъ святаго Феодосиа, дасть же игуменъ власяницу[913] Святошину, брата его, да облекуть его в ню. И прежде даже не вниде носяй воду и власяницю, и абие проглагола князь: «Изыдете скоро на сретение пред градъ преподобныма Феодосию и Николе». Вшедшу же посланному с водою и съ власяницею, и възопи князь: «Никола, Никола Святоша!» И давше ему пити, и облекоша его въ власяницу, и абие здравъ бысть. И вси прославиша Бога и угодникы его. Ту же власяницу взимаше на ся, егда разболяшася, и тако здравъ бываше. Самъ же къ брату ехати хотяше, и удръжанъ бысть от тогда сущих епископъ. Въ всякую же рать сию власяницу не себе имяше, и тако без вреда пребываше. Съгрешившу же ему некогда, не сме взяти еа не себе, и тако убиенъ бысть в рати;[914] и заповеда в той же положити ся.

Многа же и ина исправлениа о том мужи поведають. Иже и доныне сведають ту сущии черноризци о блаженнемъ князи Святоши.

К Поликарпу. И пакы обращу к тебе слово. Что таковое ты съдеа? Богатество ли остави? — но не име его. Славу ли? — но не постиже еа, от убожества въ славу прииде и въ все благое. Помысли сего князя, егоже ни единъ князь в Руси сътвори: волею бо никтоже вниде в чернечество. Въистину сий боле всих князий рускыхъ! Како же сравнается твоа укоризна того власяници? Ты бо в наготу позванъ еси — и се ризами красными украшаешися, и сих ради обнаженъ имаши быти нетленныа одежда и, яко не имеа брачныа ризы, сиречь смирениа, — осудишася. Но что пишет блаженный Иоанъ, иже в Лествици: «Жидовинъ жадаеть брашна, да празнуеть по закону».[915] Ты же, сим подобяся, попечение твориши о питии и о ядении, симъ славенъ ся творя. Послушай блаженнаго Евагриа:[916] «Мних, аще согрешить, празника на земли не имать». Ни питай тела своего, да не супостат ти будеть, ни выше меры начни высокых: егда не возмогъ, укоризну себе восприимеши. Буди подражатель святых отець, да не будеши лишен божественыа славы тоа. Аще не постигнеши съ совръшенными венчанъ быти, поне со угодившими похваленъ быти подщися. Вчера пришелъ еси в чернечьство, и уже обещеваешися, и прежде навыкновениа епископъству хощеши, и законодавець крепокъ показуешися; и прежде своего покорениа всехъ смирити хощеши; мудроствуеши высокаа, съ гръдынею повелеваа, съпротивно отвещеваа. Сиа вся навыкох от устъ твоихъ, яже помышляеши о земныхъ, а не о небесных; о плотъскихъ, а не о духовных; о похотех, а не о въздержании; о богатестве, а не о нищете. Света отступи, а въ тму дал ся еси; жизнь отвръгъ и муку вечную себе уготовалъ еси, приимъ оружие на врага, и то въ свое сердце вънзилъ еси. Въспряни, брате, и разумей опасно о своем житии, неподвижну мысль имеа и умъ от святаго места того.

Но и се ти, брате, исповем, подобно твоему тщанию.

О ЕРАЗМЕ ЧЕРНОРИЗЦИ, ИЖЕ ИСТРОШИ ИМЕНИЕ СВОЕ КЪ СВЯТЫМЬ ИКОНАМЬ И ТЕХ РАДИ СПАСЕНИЕ ОБРЕТЕ. СЛОВО 21

Бысть черноризець имянем Еразмъ в том же монастыре Печерьскомъ; имеа богатество много, и все, иже имеа, на церковную потребу истроши, иконы многы окова, иже и доныне суть у васъ над олтарем. И сий обнища велми, и небрегомъ бысть никимже, в нечаание себе въвръгъ, яко не имети ему мзды истощеннаго ради ему богатества, еже въ церковь, яко не въ милостыню сътвори. Сиа диаволу ему вложившу въ сердце, нача нерадениемъ жити и въ всяком небрежении и бесчинно дьни своа препроводи.

И разболевся зело и наконець пребысть нем и не зряй 8 дьний, и мало дыхание въ пръсех имы. Въ 8-й же день приидоша к нему вся братиа, и видяще страшное издыхание его, чюдящеся, глаголаху: «Горе, горе души брата сего! Яко в лености и въ всякомъ гресе пожитъ, и ныне нечто видить, и мятеться, не могый изыти».

Сий же Еразмъ, яко николиже болевъ, въставъ, седе и рече имъ: «Братиа и отци, послушайте, въистинну тако есть. Якоже вси весте, яко грешникъ есмь и не покаахся и доныне. И се днесь явиста ми ся святаа Антоний и Феодосий, глаголющи ми: “Молиховеся къ Господу, и дарова тебе Господь время покаанию”. И се видехъ святую Богородицю, имущу на руку Сына своего, Христа, Бога нашего, и вси святии с нею. И глагола ми: “Еразме! Понеже ты украси церковь мою и иконами възвеличи, и азъ тя прославлю въ царствии Сына своего, убогыа бо всегда имате съ собою.[917] Но, въставъ, покайся и приими великий аггельский образъ,[918] и въ 3-й день поиму тя, чиста, к себе, и възлюблешаго благолепие дому моего”».

И сиа рекъ братии, и нача исповедати грехы своа, елико сътвори, пред всими не стыдяся, радуася о Господе. И тако въставъ, иде въ церковь, и пострыженъ бысть въ схыму, и в 3-й день ко Господу отъиде въ добре исповедании. Се слышах от техъ сведетель святыхъ и самовидець, блаженных старець.

К Поликарпу. Да се ведый, брате, не мни: «Въсуе истрошивъ, еже име», яко все пред Богомъ изочтено есть и до медници. Чай от Бога милости труда ради твоего. Двои двери доспелъ еси тои святей велицей церкви Святыа Богородица Печерьскиа, и та отвръзеть ти двери милости своеа, ибо ереи въпиють о таковых всегда в той церьки: «Господи, освяти любящаа благолепие дому твоего и тыя прослави божественою силою твоею!» Помяни же и оного патрикиа, иже крестъ повеле сковати от злата чиста. Ему же възревнова юноша, и мало своего злата приложивъ, наследникъ бысть всему имению его.[919] Ты же, аще изнуриши сущее на славу Божию и пречистой его Матере, не погубиши мзды своеа, но рци съ Давидом: «Приложу на всяку похвалу твою»,[920] — и тебе речеть Господь: «Прославляющаа мя прославлю».[921] Понеже самъ ми еси реклъ: «Уне ми, еже имею, то все на церковъную потребу истрошу, да не напрасно ратию, или татми, или огнемъ взято будет». Азъ же похвалих доброе произволение твое. «Обещайтеся бо, — рече, — Господеви — въздатите».[922] Уне бо есть не обещатися, нежели обещавшуся, не въздати.[923]

Аще ли что таковому лучится, когда или ратию, или татми украдену быти, никакоже похули, ни смутися, но благохвали Бога о сем, и съ Иовомъ рци: «Господь дасть, Господь взять».[924]

И еще ти к сему исповемъ о Арефе черноризци.

О АРЕФЕ ЧЕРНОРИЗЦИ, ЕМУЖЕ ТАТМИ УКРАДЕННОЕ ИМЕНИЕ ВЪ МИЛОСТЫНЮ ВМЕНИСЯ, И СЕГО РАДИ СПАСЕСЯ. СЛОВО 22

Бысть убо черноризець в том же Печерьскомъ монастыре, имянемъ Арефа, родом полочанинъ. Много богатество имеа въ келии своей и никогдаже подаде ни единоа цаты[925] убогому, ниже хлеба, и толми бе скупъ и немилосердъ, яко и самому ся гладом уморяти.

Въ едину же нощь пришедше татие, покрадоша все имение его. Сий же Арефа от многыа скорби, яже о злате, хоте сам ся погубити, и тяжу велику възложи на неповинныхъ, и многых мучивъ бес правды. Мы же вси моляхомся ему престати от възысканиа, онъ же никакоже послушаше. Старци же блаженнии ти, утешающе его, глаголаху: «Брате! Възверзи на Господа печаль свою, и тъй тя препитаеть».[926] Сий же жестокыми словесы всемъ досаждаше.

По малех же дьнехъ впадъ в недугъ лютъ, и уже при конци бывъ, ни тако преста от роптаниа и хулы. Но иже всехъ Господь хотя спасти, показа ему аггельское пришествие и бесовъскиа полки, и начат и звати: «Господи, помилуй! Господи, съгрешихъ, — твое есть и не жалю си». Устрабивъ же ся от болезни и сказаше нам явление. «Егда, — рече, — приидоша аггели, и внидоша беси, и начаша истязатися о украденномъ злате, и глаголаху беси: “Яко не похвали, но похули, и се нашь есть и нам преданъ есть”. И аггелъмъ же глаголющимъ ко мне: “О окоанный человече! Аще бы еси благодарилъ Бога о сем, и се бы ти вменилося, якоже Иову.[927] Аще бо къто милостыню творит, — велие пред Богомъ есть, но своею волею сътвори; а взятое насилиемь, аще кто благодарит Бога, — боли милостыни есть: хотелъ убо диаволъ в хулу въврещи человека, се сътворивъ, той же Богови все предасть, и сего ради паче милостыни есть съ благодарением”. Сиа аггелом рекшим ко мне, и азъ възопих: “Господи, помилуй! Господи, прости! Господи, съгреших! Господи, твое есть, не жалю си!” И ту абие беси изъчезоша, и аггели възрадовашася, и вписаше въ милостыню погыбшее сребро».

Мы же, сиа слышахом, прославихомъ Бога, известившаго намъ си. Разсудивше блаженнии ти старци и реша: «Въистинну достойно и праведно при всемь благодарити Бога». Мы же того по вся дьни видяще славяще и хваляще Бога, удивихомся пременению того ума же и нрава: иже прежде никтоже можаше его отвратити от хулы, ныне же присно Иевъвъ гласъ зоветь: «Господь дасть, Господь взятъ, яко Господеви годе, тако и бысть. Буди имя Господне благословено въвекы!»[928] И аще не бы виделъ аггельскаго авлениа и слышалъ техъ словесъ, никакоже бы престалъ робща; и мы веровахомъ истинней быти вещи. И аще бы се было мало, не бы онъ старець, иже въ Патерице молился Богови, да приидут на нь разбойници и вся его възмут: услышанъ же бывъ, и приидоша на нь разбойници, и вся сущаа в руце их предасть.[929]

К Поликарпу. И се уже, брате, всяцеми наказании наказах тя. Проси у Бога, да ту жизнь свою скончаеши в покоании и в послушании игумена своего Анкидина. Сиа три вещи боле всех добродетелей суть, якоже Афонасей Затворникъ сведетельствова.[930]

И се ти еще ино дивно чюдо скажу, еже сам видехъ. Сице убо сътворися в томъ же святемъ монастыре Печерьском.

О ДВОЮ БРАТУ, О ТИТЕ ПОПЕ И ЕВАГРИИ ДИАКОНЕ, ИМЕВШИМ МЕЖУ СОБОЮ ВРАЖДУ. СЛОВО 23

Два брата беста по духу: Евагрий-дияконъ, Титъ же попъ. Имяста же любовь велику и нелицемерну межи собою, яко всемь дивитися единоумию их и безмерней любви. Ненавидяй добра диаволъ, иже всегда рыкаеть, яко левъ, ища кого поглотити,[931] и сътвори им вражду, и таку ненависть вложи има, яко и в лице не хотяху видети другъ друга, и уклоняхуся друг от друга. Многажды братиа моливше ею, еже смиритися има съ собою, они же ни слышати хотяше.

Идущу же Титови с кадилом, отбегаше Евагрий фимиана; егда же ли не бегаше, то пременоваше его Титъ, не покадивъ. И пребысть много время въ мраце греховнемь: Титъ убо прощениа не възмя, Евагрий же камъкаше гневаася. На се врагу въоружившу ихъ.

Некогда же сему Титу разболевшуся велми и уже в нечаании лежащу, и нача плакатися своего лишениа, и посла с молениемь ко диякону, глаголя: «Прости мя, брате, Бога ради, яко без ума гневахся на тя». Се же жестокыми словесы проклинаше его. Старци же ти, видевше Тита умирающа, влечаху Евагриа нуждею, да проститься съ братомъ. Болный же, видевъ брата, мало въсконься, паде ниць пред ногама его, глаголя: «Прости мя, отче, и благослови». Онъ же, немилостивый и лютый, отвръжеся пред всеми нами, глаголя: «Николиже хощу с нимъ прощениа имети: ни в сий век, ни в будущей», — и истръгъся от рукъ старець техъ, и абие падеся. И хотевшим намъ въставити его, и обретохом его уже умеръша, и не могохомъ ему ни рукы протягнути, ни устъ свести, яко давно уже умерша. Болный же скоро въставъ, яко николиже болевъ.

Мы же ужасохомся о напрасней смерти и о скором исцелении его, и много плакавше, погребохом Евагриа, отвръсте име уста и очи, и руце растяжене.

Въпросихомъ же Тита: «Что сътворися?» Титъ же сказаше намъ, глаголя: «Видехъ, — рече, — аггелы отступльша от мене и плачащуся о души моей, беси же радующеся о гневе моемь. И тогда начах молити брата, да простит мя. Егда же его приведосте ко мне, и видехъ аггела немилостива, дръжаща пламенное копие, и егда же не прости мя, удари его, и падеся мертвъ, мне же подасть руку и въстави мя». Мы же, сиа слышавше, убояхомся Бога, рекшаго: «Оставите — оставятся вам».[932] Рече бо Господь: «Всякъ, гневаяся на брата своего без ума, повиненъ есть суду».[933] Ефрем[934] же: «Аще кому случится въ вражде умрети, и неизмолимъ суд обрящуть таковии».

Аще ли же сий святыхъ ради Антониа и Феодосиа отрады не прииметь, люте человеку тому, сицевою страстию побежену быти.

К Поликарпу. От неа же и ты, брате, блюдися, да не дай же места гневному бесу, емуже бо кто повинется, тому и поработится, но, скоро пад, поклонися враждующему на тя, да не преданъ будеши аггелу немилостивому, да и тебе съхранит Господь от всякого гнева. Той бо рече: «Да не зайдет солнце въ гневе вашем».[935] Тому слава съ Отцемь и съ Святымъ Духомъ ныне, и присно, и в векы.

ВТОРОГО ПОСЛАНИА, ЕЖЕ КО АРХИМАНДРИТУ ПЕЧЕРЬСКОМУ АНКИДИНУ, О СВЯТЫХЪ БЛАЖЕННЫХЪ ЧЕРНОРИЗЕЦЬ ПЕЧЕРЬСКИХ, СПИСАНО ПОЛИКАРПОМЪ, ЧЕРНОРИЗЦЕМЬ ТОГО ЖЕ ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ. СЛОВО 24

Господу поспешествующу и слову утверьжающу, къ твоему благоумию, пречестный архимандрите всеа Руси, отче и господине мой Анкидине. Подай же ми благоприатнаа твоа слуха, да в ня възглаголю дивных и блаженныхъ муж житиа, деаниа и знамениа, бывшихъ въ святемь семь монастыре Печерьском, еже слышах о них от епископа Симона Владимерьскаго и Суздальскаго, брата твоего, черноризца бывшаго того же Печерьского монастыря, иже и сказа мне, грешному, о святемь и велицем Антонии, бывшаго началника рускимъ мнихомъ, и о святемь Феодосии, и иже по них святыхъ и преподобныхъ отець житиа и подвигы, скончавшихся дому пречистыа Божиа Матере. Да слышит твое благоразумие моего младоумиа и несъвръшена смысла.

Въспросилъ мя еси некогда, веля ми сказати от техъ черноризець съдеанная; соведый мою грубость и неизящное нрава, иже всегда съ страхомъ въ всякой повести беседую пред тобою, — то како могу ясно изърещи сътвореннаа ими знамениа и чюдеса преславнаа? И мало нечто сказах ти от техъ преславных чюдех, а множайшаа забых от страха, стыдяся твоего благочестиа, неразумъно исповедах. Понудихся писаниемь известити тебе, еже о святыхъ и блаженныхъ отець печерьских, да и сущи по нас черноризци уведять благодать Божию, бывшу въ святемь семъ месте, и прославять Отца небеснаго, показавши таковыа светилникы в Рустей земли, в Печерьскомъ святемь монастыре.

О НИКИТЕ ЗАТВОРНИЦИ, ИЖЕ ПО СЕМЪ БЫСТЬ ЕПИСКОПЪ НОВУГРАДУ.[936] СЛОВО 25

Бысть въ дьни преподобнаго игумена Никона братъ единъ, Никита имянемь. Сей, жалаа славимъ быти от человекъ, дело велие не Бога ради замысливъ и нача просити у игумена, да в затворь внидет. Игуменъ же възбраняше ему, глаголя: «О чадо, несть ти ползы праздну седети, понеже юнъ еси; уне ти есть, да пребудеши посреди братиа и, работаа тем, не погрешиши мзды своеа. Сам видилъ еси брата нашего, святаго Исакиа Печерника, како прелщенъ бысть от бесовъ. Аще не бы велиа благодать Божиа спасла его и молитвъ ради преподобныхъ отець Анътониа и Феодосиа, иже и доныне чюдеса многа творят». Никита же глаголаше: «Никакоже прелщюся таковою вещию. Прошу у Господа Бога, да и мне подасть чюдотворениа дар». Отвещав же Никонъ, рече: «Выше чюдесъ силы прошение твое; блюди, брате, да не възнесъся, ниспадеши. Велит ти наше смирение служити на святую братию, ихъже ради веньчанъ имаши быти за послушание твое». Никита же никакоже внятъ глаголемым от игумена, но, еже въсхоте, то и сътвори, заздавъ о собе двери и пребысть не исходя.

Не по мнозехъ же дьнехъ прелщен бысть от диавола. Въ время бо пениа своего слышаше глас молящься с нимъ и обоняше воня благоуханиа неизреченно, и симь прельстися, глаголя в себе: «Аще не бы сый аггелъ былъ, не бы молился съ мною, ни Духа Святаго обоняние бы было». И нача прилежно молитися, глаголя: «Господи, яви ми ся сам разумно, да вижу тя». Тогда же глас бысть к нему: «Не явлюся тебе, зане юнъ еси, да не възнесься, низъпадеши».[937] Затворник же съ слезами рече: «Никакоже, Господи, прелщуся, наученъ бо бых от игумена моего не внимати прелести диаволи, тобою же вся велимаа сътворю». И тогда душепагубный змий приимъ область над ним и рече: «Невозможно человеку, въ плоти сущу, видити мене, се посылаю аггелъ мой: да пребудет с тобою, и ты пребудеши, волю его творя». И абие ста пред нимъ бесъ въ образе аггела. Пад убо мнихъ, поклонися ему, аки аггелу. И глагола ему бесъ: «Ты убо не молися, но буди почитаа книгы, и сими обрящешися съ Богомъ беседуа, да от нихъ подаси слово полезно приходящимъ к тебе. Азъ же присно буду моля о спасении твоемь Творца своего». Прелстив же ся, мних никакоже помолився, но прилежаше чтению и поучению, беса же видяше беспрестани молящася о немъ, и радовашеся яко аггелу, творящу молитву за нь. Беседоваше же о ползе души приходящимъ к нему, нача пророчьствовати, и бысть о нем слава велика, яко всемь дивитися събытию словесъ его.

Посылаеть же Никита къ князю Изяславу, глаголя, яко: «Днесь убиенъ бысть Глебъ Святославичь в Заволочии,[938] скоро посли сына своего Святоплъка на столъ Новугороду».[939] И якоже рече, тако и бысть: по малехъ же дьнехъ уведана бысть смерть Глебова. И от сего прослу затворник, яко пророкъ есть; и велми послушаху его князи и боляре.

Бесъ убо приходящаго быти не весть, но еже самъ съдеа и научи злыа человекы, — или убити, или украсти, — сиа възвещаеть. Егда бо прихождаху къ затворнику словеси утешна слышати от него, бесъ же, мнимый аггелъ, поведаше ему вся случившаася имъ, тъй же пророчьствоваше — и бываше тако.

Не можаше никтоже стязатися с нимъ книгами Ветхаго закона, всь бо изусть умеаше: Бытие, Исход, Левгиты, Числа, Судии, Царства и вся Пророчества по чину,[940] и вся книгы жидовьскыа сведяше добре. Евангелиа же и Апостола, яже въ благодати преданныа нам святыа книгы на утвержение наше и на исправление, — сих николиже въсхоте видети, ни слышати, ни почитати, ни иному дасть беседовати к себе. И бысть разумно всемь от сего, яко прелщенъ есть от врага.

И сего не тръпяще преподобнии ти отци: Никонъ-игуменъ, Пиминъ Постникъ, Исайа, иже бысть епископъ граду Ростову, Матфей Прозорливець, Исакей святый Печерникъ, Агапитъ Лечець, Григорий Чюдотворець, Никола, иже бысть епископъ Тмутороканю, Несторъ, иже написа Летописець, Григорий, творець каноном, Фектистъ, иже бысть епископъ Черниговъскый, Онсифоръ Прозорливець. Сии вси богоприатнии приидоша къ прельщенному, и моляшеся Богови, и отгнавше беса от него, и к тому не виде его. Изведоша же его вонъ и вопрошаху его о Ветсемь законе, хотяще слышати от него что. Сий же кленяшеся, яко николиже не читавъ книгъ; иже прежде умеаше изъусть жидовскиа книгы, ныне же ни единого слова не съвесть, испроста рещи, ни единого слова знааше. Сии же преблаженнии отци едва научиша его грамоте.

И оттуду дасть себе на воздержание, и послушание, и чистое, смиреное житие, яко превзыти ему всехъ добродетелью; его же послежде поставиша епископомъ Новугороду за премногую его добродетель. Иже и многа чюдеса сътворивъ: некогда бо бездождию бывшу, и помолився Богу, дождь съ небеси сведе, и пожаръ граду угаси. И ныне съ святыми чтут его, святаго и блаженнаго Никиту.[941]

О ЛАВРЕНТИИ ЗАТВОРНИЦИ. СЛОВО 26

Посемь инъ некто брат, имянемъ Лаврентей, сей въсхоте в затвор внити. Сему же святии ти отци отнудь же не повелеша сего сътворити.[942] Сий же Лаврентей шед къ Святому Дмитрию въ Изяславль монастырь и затвори себе. И крепкаго ради его житиа дарова ему Богь благодать исцелениемь.

И к сему приведенъ бысть некий человекъ от Киева беснуася; его же не возможе затворникъ отгнати — бе бо лютъ зело: яко древо неудобъ носимо десятью мужь, онъ же, единъ, вземъ, завръже. Пребывшу ему много время неисцелевшу, и повеле затворникъ вести в Печерьский монастырь. Тогда бесный нача вопити: «К кому посылаеши мя? Азъ бо не смею приближитися к печере святыхъ ради, положенныхъ в ней, въ монастыре же тридесетых единых боюся, съ прочими же борюся». Влекущи же его ведяху, яко николиже бывалъ в Печерскомъ монастыре и никогоже знаеть в немъ, въпросиша же его: «Котории суть, ихъже ты боишися?» Бесный же нарече ихъ всехъ по имяни. «Сии тридесять, — рече, — словомъ единемь ижженуть мя». Бе бо тогда всех черноризець в Печере 100 и 80.

И глаголаша бесному: «Мы хощемь в печере затворити тя». Бесный же рече: «Каа полза мне с мертвыми бранитися? Тии бо ныне болшее дръзновение имуть къ Богу о своихъ черноризцех молитися и о приходящих к нимъ. Но аще хощете брань мою видити, ведите мя в монастырь». Нача глаголати жидовьскии и потомъ латыньскии, таже греческии, испроста рещи, всеми языкы, ихъже николиже слышавъ, яко боятися и водящим его, изменению языка его дивящеся и разногласию. И преже въшествиа в монастырь исцеле и добре нача смыслити. Вшедшимъ же имъ въ церковь, и прииде игуменъ съ всею братиею, и не знааше игумена исцеливый и ни единаго от техъ 30, ихъже нарече, бесуася. Тогда въпросиша же того приведшеи: «Кто есть исцеливый тя?» Сий же възираа на икону Богородичину чюдотворную и глаголаше: «Яко с сию усретоша нас, по имяни святии отци 30 числомъ, и тако исцелехъ». Имяна же всем убо съведаше, самех же ни единаго от техъ старець знааше. И тако вси купно славу въздаша Богови и пречистей его Матере, и блаженным угодником его.

И сего ради вписах ти, господине Акиндине, — не покрыю тмою неведениа дивнаа чюдеса блаженных онехъ и преподобныхъ отець нашихъ знамениа, и чюдеса, и справлениа. Да и прочии уведять святое житие преподобных отець печерьскых, еже быти тацемъ мужемь въ едино время, яко до 30, могущимъ словомъ изгонити бесы. К печере же, рече, не смети приближитися беснующимся положенных ради в ней святыхъ отець Антониа и Феодосиа и прочих святыхъ черноризець, ихъже имена вписана суть въ книгы животныа.

Блаженъ, иже с теми сподобивыйся положенъ быти, блаженъ и спасенъ с теми сподобивыйся написанъ быти, с ними же и мене Господь сподобить милости въ день Судный молитвами твоими. Аминь.

СЛОВО 27. И О СВЯТЕМЬ И БЛАЖЕННЕМЬ АГАПИТЕ, БЕЗМЕЗДНОМЪ ВРАЧИ

Бе некто от Киева постригшеся, именемь Агапитъ, при блаженнем отци нашем Антонии, иже последъствоваше житию его аггельскому, самовидець бывъ исправлению его. Якоже онъ, великий, покрываа свою святость, болныа исцеляше от своеа яди: мняся темъ врачевное зелие подаваа, и тако здрави бываху молитвою его; тако и сий блаженный Агапит, ревнуа святому тому старцю, помогаше болным. И егда кто от братиа разболяшеся, и тако остави келию свою, приходяще ко болящему брату и служаще ему, — не бе бо ничтоже крадомаго в келии его, — подоимаа же и полагаа же его, на своею руку износя, и подаваа ему от своеа яди, еже сваряше зелие, и тако здравъ бываше болный молитвою его. Аще ли продолъжашеся недугъ его, сице Богу благоволящу, да веру и молитву раба своего умножить. Сий же блаженный Агапит пребываше неотступно, моля за нь Бога непрестанно, дондеже Господь здравие подасть болящему молитвы его ради. И сего ради прозван бысть Лечець, сему бо дарова Господь даръ исцелениа. И слышанно бысть о немь въ граде, яко некто в монастыри лечець, и мнози болящии прихождаху к нему и здрави бываху.

Бысть же въ время сего блаженнаго человекъ некий, арменинъ родом и верою, хитръ бе врачеванию, яко таковъ не бе прежде его: еже толико видевь болящаго, познаваше и поведа ему смерть, нарекъ ему день и час, — и ниякоже изменяшеся слово его, — и сего никакоже врачюеть. И от сих единъ болный принесенъ бысть в Печерьский монастырь, иже пръвый бысть у князя Всеволода,[943] егоже арменинъ в нечаание въведе, прорекъ ему по осми дни смерть. Блаженный же Агапит, давъ тому зелиа, еже самъ ядяше, и здрава сътвори его. И промчеся о немь слава по всей земли той.

Арменинъ же уязвенъ бысть завистною стрелою, и нача укоряти блаженнаго, и некого осуждена на смерть посла в монастырь, повелевъ дати тому смертнаго зельа, да пред ними вкусивъ, пад, умреть. Блаженный же, сего видевъ умирающа, дасть ему монастырьскиа яди, и здрава сътвори его молитвою своею, и от смерти избави повиннаго смерти. И оттоле въоружается на нь иноверный той арменинъ, и научи на святаго Агапита единоверники своа, дати ему испити смертоноснаго зелиа, хотя его симъ зелиемь уморити. Блаженный же пиаше бес пакости, ничтоже зла пострадавъ, весть бо Господь благочестивыа от смерти избавляти: «Иже аще и смертно что испиють, ничтоже ихъ не вредить; на недужныа рукы възложать — здрави будуть».[944]

В тыи же дьни разболевся князь Владимерь Всеволодовичь Мономах,[945] и прилежаше ему арменинъ, врачюа его, и ничтоже успе, но паче недуг бываше болий. И уже при конци бывъ, посылаеть молбу къ Ивану, игумену Печерьскому,[946] да поиудить Агапита прийти до него, — бе бо тогда князя в Чернигове. Игуменъ же, призвавъ Агапита, велить ити в Черниговъ. И отвещавъ блаженный: «Аще ко князю иду, то и ко всемь иду; не буди мне славы ради человеческиа пред монастырьскиа врата изыти и преступнику быти обета своего, еже обещахся пред Богомъ быти ми в монастыре и до последняго издыханиа. Аще ли изгониши мя, иду въ ину страну и потом възвращуся, дондеже вещь сию минеть». Не бе бо николиже исходилъ из монастыря. Видев же посланный от князя, яко не хощеть ити, молить мниха, яко да поне зелиа дасть. Принуженъ же бысть игуменомъ, дасть ему зелие от своеа яди, да дасть болящему. И егда же князь вкуси зелиа, и ту абие здравъ бысть.

Прииде же Владимерь в Киевь и вниде в Печерьский монастырь, хотя почтити мниха и видети, кто есть даровавы тому зелие и здравие съ Богомъ, — не бе бо николиже виделъ, — мня сего имениемь подарити. Агапит же, не хотя славимъ быти, съкрыся. Князь же принесенно ему злато дасть игумену. Потом же посла Владимеръ къ блаженному Агапиту единого от болярь своихъ съ многыми дары. Его же посланный боляринъ обрете в келии, и принесъ, положи пред ним принесенныа дары. И отвеща мних: «О чадо, николиже от кого что взяхъ, — ныне ли погублю мзду свою злата ради, егоже не требую ни от кого же?» И отвеща боляринъ: «Отче, весть пославый мя, яко не требуеши сего, но мене ради утеши сына своего, емуже о Бозе даровалъ еси здравие, се приими и даждь нищимъ». И отвеща старець: «С радостью прииму тебе ради, яко требе ми суть. Рьци же пославшему тя: “Все, еже имелъ еси, чюжа бяху, тебе же отходящу, не могущу взяти ничтоже съ собою, ныне же раздай все требующимъ, еже имаши, яко сего ради избавил тя Богъ от смерти, азъ бо ничтоже ти бых успелъ; и не мози ослушатися мене, да не тоже постражеши”». И вземь Агапит принесенное злато, изнесъ вне келиа, повръже, сам же скрыся. И изшед боляринъ, видевъ поверьжено пред враты принесенное злато и дары, и вземъ все, дасть игумену Иоанну, и сказа все князю, еже о старци. И разумеша вси, яко рабъ Божий есть. Князь же не сме преслушатися старца, но все имение свое раздасть нищимъ, по словеси блаженнаго.

По сих же разболевся сий черноризець Агапитъ, и прииде к нему предъ реченный арменинъ посетити его. И нача стязатися с ним о врачевней хитрости, глаголя, киимъ зелиемь целится какий недугъ. И отвеща блаженный: «Имже Господь подасть здравие». Разумев же арменинъ, отинуд не въдуща его ничтоже, и глагола къ своимъ: «Не умееть сий ничтоже». И емь его за руку, рече, яко въ 3-й день сий умреть. «Се же истинна есть, не изменится слово мое; аще ли не будеть тако, и азъ буду мнихъ».

Блаженный же съ яростию глагола тому: «Сицева ли суть твоего врачеваниа образи: смерть ми поведаа, а помощи ми не можеши! Аще еси худогъ, то дай же ми животъ; аще ли симь не владееши, то почто укоряеши мя, осуждаа въ 3-й день умрети ми? Мне же известилъ есть Господь въ 3-й месяць умрети». Глаголеть же ему арменинъ: «Яко се уже разумелъ ся еси, то уже никакоже преидеши третиаго дьне», бе бо изболелъ велми, яко не мощи ему ни двигнути собою.

Тогда принесоша болна некоего от Киева, въставъ же Агапит, яко не болевъ, взя зелие, еже сам ядяше, показа лечьцу, глаголя: «Се есть зелие, разумей и виждь». Видевъ же, лечець глагола мниху: «Несть се от наших зелей, но мню, яко се от Александриа приносят». Посмеав же ся блаженный невежеству его, дасть зелие болящему, и того здрава сътвори. Глаголеть же къ лечцю: «Чадо, не жали си, понеже убози есмы, не имамъ чимъ напитати тя». Арменинъ же рече к нему: «Ныне, отче, 4 дьни постимся мы сего месяца». Въпроси же блаженный: «Кто еси ты и коеа веры еси?» Лечець же рече к нему: «Не слышалъ ли еси мене, яко арменинъ есми?» Блаженный же рече к нему: «То како смелъ еси внити и осквернити келию мою и дръжати за грешную мою руку? Изыди от мене, иноверне и нечестиве!» Осрамленъ же бывъ арменинъ, отъиде. Блаженный же Агапитъ пребывъ 3 месяци и, мало поболевъ, къ Господу отъиде.

По смерти же его прииде арменинъ в монастырь и глагола игумену: «Отселе уже и азъ буду черноризець, и оставляю арменьскую веру, и истинно верую въ Господа Иисус Христа. Яви бо ми ся блаженный Агапитъ, глаголя: “Обещался еси въсприати мнишеский образъ, аще сължеши, съ животомъ и душу погубиши”. И тако верую. Но аще бы сий блаженный хотелъ на много время жити зде, не бы Богъ преставилъ от света сего; аще же и приатъ его Господь, но вечный живот дарова ему, и мню, яко своею волею отъиде от нас, небеснаго царства жалаа, могый еще жити с нами. Якоже азъ разумехъ, 3 дьни не бе приити ему, и сего ради приложи себе 3 месяци, и аще бых реклъ 3 месяци, но и 3 лета бых пребылъ. Но аще умьре сий, но вселися въ обители, пребывающаа в животъ вечный, и тамо живъ есть». Таже сий арменинъ пострижеся в Печерьскомъ монастыре, и ту животъ свой сконча в добре исповедании.

Таковаа и болше сих съдеашася от техъ святыхъ черноризець, ихже въспомянувъ добродетелное житие, дивлюся, како премолчана быша великаа исправлениа святыхъ отець нашихъ Антониа и Феодосиа? То аще толико светило угасе нашимь небрежениемь, то како от него луча въсияють, — сих мню преподобныхъ отець наших печерьскых. Но якоже рече Господь: «Никоторый же пророкъ приятенъ есть въ отечествии своемь».[947]

Аще бых ти написалъ, честный архимандрите, господине Акиньдине, прежде назнаменаных святыхъ преподобных отець: овых — чюдотвориа, инехъ же — исправлениа, другых же — крепкое въздержание, овых же — послушание, другых — прозорливъство,— и сии вси послушествовании верою, знамении и чюдесы от твоего черноризца, а от моего господина, епископа Симона. Другымъ убо неприатна мнятся быти глаголемаа величества ради делъ, вина же есть неверованию — мене грешнаго суща съведя Поликарпа. Но аще повелить твое преподобъство написати, ихъ же ми умъ постигнеть и память принесеть. Аще ти и непотребно будеть, да сущим по нас ползы ради оставимъ, якоже блаженный Нестеръ въ Летописци написа о блаженныхъ отцехъ: о Дамиане, Иермии, и Матфеи, и Исакии. В Житии же святаго Антониа вся житиа ихъ вписана суть, аще и въкратце речена.

Но паче прежде реченнии черноризци ясно реку, а не втайне, якоже и прежде: аще бо азъ премолчю, от мене забвена будуть, и к тому не помянутся имена их, якоже было и до сего дьни. Се же речеся въ 15 лето твоего игуменства, еже не бысть помяновениа 100 и 60 лет,[948] ныне же, твоеа ради любве, утаеннаа слышана быша, и память любящимъ Бога присно чтома и хвалима, яко тому угожшеи, от него венчашася. Мне же таковыми краситися величие есть, и симъ мню ся покрыти студа моего дела: еже токмо воспомяну слышаннаа, и творю, и мню, яко от мене изыскану быти чюдотворию техъ.

Якоже бо рече Господь, «радость бываеть на небеси о единомъ грешници кающемся»,[949] то колма паче о толицехъ праведницехъ аггелом веселитися, яко техъ житиа на земли пожиша и тех славы достоить темь наследником быти. Аде бо зде о плоти не радиша, но яко бесплотнии земнаа приобидеша и вся житейскаа аки уметы умениша, да единаго Христа приобрящуть. Того бо единаго възлюбиша и любви его привязашася, и тому всю волю свою предаша, да от него обожение приимут, и той дарова имъ на земли противу трудом ихъ чюдотвориа дары възмездие, в будущем же неизреченою славою прославить. Безъ Святаго бо Духа ничтоже человеку дается на земли, аще не будеть дано ему свыше.

Темъже и азъ, грешный Поликарпъ, твоей воли работаю, дръжавный Акиндине, и сиа ти написах. Но и еще ти исповемъ мало нечто — о блажен-немъ и преподобнемъ отци нашемь Григории Чюдотворци.

О СВЯТЕМЬ ГРИГОРИИ ЧЮДОТВОРЦИ. СЛОВО 28

Сей блаженный Григорий прииде ко отцю нашему Феодосию в Печерьскый монастырь и от него наученъ бысть житию чернеческому: нестяжанию, смирению, и послушанию, и прочимъ добродетелемь. Молитве же паче прилежаше, и сего ради приатъ на бесы победу, еже и далече сущимъ имъ вопити: «О, Григорий, изгониши ны молитвою своею!» Имеаше бо блаженный обычай по всякомъ пении запрещалныа творити молитвы.

Не теръпя же старый врагъ прогнаниа от него, не могый чимъ инемь житию его спону сътворити, и научи злыа человекы, да покрадуть его. Не бе бо иного ничтоже имеа, разве книгъ. Въ едину же нощь приидоша татие и стрежаху старца, да егда изыдеть на утренюю, и шедше, възмуть вся его. Ощутив же Григорий приход ихъ, — и всегда бо по вся нощи не спаше, но поаше и моляшеся беспрестани, посреди келиа стоа. Помоли же ся и о сихъ, пришедших красти: «Боже, дай же сонъ рабом твоимъ, яко утрудишася всуе, врагу угажающе». И спаша 5 дьней и 5 нощей, дондеже блаженный, призвавъ братию, възбуди ихъ, глаголя: «Доколе стражете всуе, покрасти мя хотяще? Уже отъидета в домы своа». Въставшю же, и не можаху ходити, бяше бо изнемогли от глада. Блаженный же давъ имъ ясти и отпусти ихъ.

Се уведавъ градъский властелинъ и повеле мучити татии. Стужив же сий Григорие, яко его ради предани суть, и шед, дасть книгы властелину, татие же отпусти. Прочиа же книгы продавъ, и раздасть убогым, рекъ тако: «Да не како в беду впадуть хотящии покрасти а». Рече бо Господь: «Не съкрывайте себе съкровища на земли, идеже татие подкоповають и крадуть; съкрывайте же себе съкровища на небесехъ, идеже ни тля тлить, ни татие крадуть. Идеже бо, — рече, — съкровище ваше, ту и сердца ваша».[950] Татие же ти, покаашеся чюдеси ради бывшаго на них, и к тому не възвратишася на пръваа дела своа, но пришедше в Печерьский монастырь, въдашася на работу братии.

Имеаше же сей блаженный малъ оградець, идеже зелие сеаша и древа плодовита. И на се пакы приидоша татие, и егда взяше на своа бремя, хотящеи отъити, и не възмогоша. И стоаша два дьни неподвижими и угнетаеми бремены, и нача въпити: «Господине Григорие, пусти ны, уже покаемся греховъ своих, и к тому не сътворим сицевыи вещи!» Слышавше же черно-ризци, и, пришедше, яша их, и не могаста съвести ихъ от места того. И въпросиша ихъ: «Когда семо приидоста?» Татие же реша: «Два дьни и две нощи стоимъ зде». Мниси же реша: «Мы всегда выходяще, не видехом васъ зде». Татие же реша: «Аще быхомъ видели вас, то убо молилися бы вамъ съ слезами, дабы нас пустилъ. Се, уже изнемогше, начахомъ въпити. Ныне же молите старца, да пустить насъ».

Григорий же, пришед, глагола имъ: «Понеже праздни пребывасте всь живот свой, крадущаа чюжаа труды, а сами не хотяще тружатися, ныне же стойте ту праздни прочаа лета до кончины живота своего». Они же съ слезами моляху старца, к тому не сътворити имъ таковаа съгрешениа. Старець же умилися о них и рече: «То аще хощете делати и от труда своего инехъ питати, то уже пущу вы». Татие же съ клятвою реша: «Никакоже преслушаемся тебе». Григорий же рече: «Благословенъ Богъ! Отселе будете работающе на святую братию, и от своего труда на потребу ихъ приносите». И тако отпусти ихъ. Татие ти скончаше живот свой в Печерьском монастыре, оградъ предръжаще; их же, мню, исчадиа и доныне суть.

Иногда же пакы приидоша трие неции, хотяще искусити сего блаженнаго. И два от них молиста старца, ложно глаголюще: «Сий другъ нашь есть, и осуженъ есть на смерть. Молимъ же тя, подщися избавить его: дай же ему чимъ искупитися от смерти». Григорий же възплакався жалостию, проведе бо о немъ, яко приспе конець житию его, и рече: «Люте человеку сему, яко приспе день погыбели его!» Они же реша: «Ты же, отче, аще даси что, то сий не умреть». Се же глаголаху, хотяще у него взяти что, да разделять себе. Григорий же рече: «И азъ дамъ, а сий умреть». И въпроси ихъ: «Коею смертию осуженъ есть?» Они же реша: «На древе повешенъ хощеть быти». Блаженный же рече имъ: «Добре судисте ему, заутра бо сий повесится». И пакы сниде въ погребъ, идеже молитву творяше, да некако умъ ему слышить земнаго что, ниже очи его видета что суетных, и оттуду изнесе оставшаа книгы, дасть имъ, рекъ: «Аще не угодно будеть, възвратите ми». Они же, вземше книгы, начаша смеатися, глаголюще: «Продавше сиа, и разделимь себе». Видевши же древеса плодовита, и реша к себе: «Приидемь в сию нощь и объемлемь плод его».

Наставши же нощи, приидоша сие трие и запроша мниха в погребе, идеже бе моляся. Единъ же, реша его на древе повесити, възлезъ горе и нача торгати яблока, и яся за ветвь: оной же отломльшися, а сии два, устрашившися, отбегоша; сий же, летя, ятся ризою за другую ветвь и, не имея помощи, удавися ожерелиемъ.

Григорий же бо запренъ бе и не обретеся приити к сущей братии въ церковь. Изъшедше же вонъ изъ церьки, и вси видевше человека, висяща мертва, и ужасошася. Поискавши же Григориа и обретоша его в погребе затворена. Изъшедше же оттуду блаженный, и повеле сняти мертваго, и къ другомъ его глаголаше: «Како се убо збысться ваша мысль! “Богъ бо непоругаемь бываеть”.[951] Аще бысте мя не затворили, то азъ, пришед, снялъ быхъ его съ древа, и не бы сей умерлъ. Но понеже врагъ вы научилъ хранити суетнаа лжею, тем же милость свою оставили есте». Слышавше же ругателе та събытие словес его, и, пришедше же, падоша на ногу его, просяще прощениа. Григорий же осуди ихъ в работу Печерьскому монастырю, да к тому тружающеся свой хлебъ ядять и доволни будут и инехъ напитати от своихъ трудовъ. И тако тии скончаша животъ свой, и с чады своими работающе в Печерьскомъ монастыре рабомъ пресвятыа Богородица и ученикомъ святаго отца нашего Феодосиа.

Подобно же и се сказати о немъ, юже претерпе блаженный страсть смертную. Некаа убо вещь монастырьскаа приключися: от падениа животнаго осквернену быти съсуду, — и сего ради сий преподобный Григорий сниде ко Днепру по воду. В той же час приспе князь Ростислав Всеволодичь, хотя ити в Печерьский монастырь молитвы ради и благословениа: бе бо идый противу ратнымъ половцемь съ братомъ своимъ Владимеромъ.[952] Видевъши же отроци его старца сего, начаша ругатися ему, метающе словеса срамнаа. Разумев же мних всехъ при смерти суща, и нача глаголати: «О чада, егда бе требе умиление имети и многы молитвы искати от всехъ, тогда же вы паче злое творите, яже Богови неугодна суть. Но плачитеся своеа погыбели и кайтеся своихъ съгрешений, да поне отраду приимите въ страшный день, уже бо вы и постиже суд, яко вси вы в воде умрете, и съ княземъ вашим». Князь же, страха Божиа не имеа, ни на сердци себе положи сего преподобнаго словесъ, мневъ его пустошь глаголюща, яже пророчествоваше о немь, и рече: «Мне ли поведаеши смерть от воды, умеющему бродити посреди еа?» И тогда разгневався князь, повеле связати ему руце и нозе, и камень на выю его обесити, и въврещи въ воду. И тако потопленъ бысть. Искавше же его братиа 2 дьни и не обретоша; въ 3-й день приидоша в келию его, хотяще взяти оставшаа его, и ее мертвый обрется в келии связанъ, и камень на выи его, ризы же его еще мокры, лице же его беаше светло, самъ же аки живъ. И не обретеся кто принесый его, но и келии заключенне сущи. Но слава о семъ Господу Богу, творящему дивнаа чюдеса своихъ ради угодникъ! Братиа же изнесше тело его и положиша в печере честне, иже и за многа лета пребысть цело и нетленно.

Ростиславъ же не общевавъ вины о гресе и не иде в монастырь от ярости. Не въсхоте благословениа, и удалися от него; възлюби клятву, и прииде ему.[953] Владимерь же прииде в монастырь молитвы ради. И бывшим имъ у Треполя, и полкома снемъшимася, и побегоша князи наши от лица противных. Владимерь же прееха реку молитвъ ради святыхъ и благословениа; Ростиславъ же утопе съ всими своими вои по словеси святаго Григориа.[954] «Имже бо, — рече, — судомъ судите — судиться вамъ, в нюже меру мерити — възмерится вам».[955]

Разумейте опасно, обидящии, притчу, реченную Господем въ святемь Евангелии, судию немилостиваго и вдовицю обидимую, к нему же часто прихождаше и стужаша ему, глаголюще: «Мсти мене от суперника моего».[956] Глаголю бо вамъ, яко сътворит Господь въскоре рабомъ своимъ отмщение,[957] той бо рече: «Мне месть, и азъ отмщу».[958] Глаголеть Господь: «И не приобидите единого от сих малыхъ, яко аггели ихъ всегда видят лице Отца моего, иже есть на небесехъ».[959] «Яко праведенъ Господь правду възлюби, и праваа виде лице его».[960] Еже бо человекъ всееть, то и пожнеть. Сицева бо гордымъ отмщениа, имже Господь противится, смиреным же даеть благодать.[961] Тому слава съ Отцемь и Святымъ Духомъ ныне, и присно, и въ векы векомь. Аминь.

О МНОГОТРЪПЕЛИВЕМЬ ИОАННЕ ЗАТВОРНИЦЕ. СЛОВО 29

Подобообразиа и равнострастие имети рожденным на земли пръваго человека, ибо, видевь красоту овоща, не удръжашеся и Бога ослушася, и страстно житие приатъ. Ибо егда създанъ бысть, и не име порока на собе, яко Божие създание есть: Господь бо Богь нашь, пръсть въсприимъ от земля, рукама пречистыма и непорочныма създавъ человека, блага и удобрена, но онъ, акы калъ, земнаа любя, ко сластемъ пополъзеся, и сласти ему приложишася, и обладанъ бысть оттоле родъ человечь страстию, и во ины сласти уклонися, и боримы есмы всегда.[962]

И от техъ единъ азъ побежаюся, им же и работаю, смущаемь помыслы душа моеа, и страстне темь касаася и неослабно хотение имый къ сътворению греха, и темь иже несть мне подобна на земли всехъ за многаа съгрешениа моа, в нихъже и до сего часа пребываю.

Но той единъ, иже от всехъ обрете истину, себе отлучивъ на Божию волю и того заповеди непорочно съхранивъ, въ чистоте же съблюд тело свое и душу, кроме всякыа скверьны плотьскиа и душевныа. Сего меню Иоанна преподобнаго, затворившаго себе в теснемь месте единомъ отъ печеры. И пребысть въ велицемь въздержании лет 30, многымъ же постомъ удручаа и томя тело свое и железа тяжкаа на всемь теле своемь нося.

И к сему некто от братии часто прихождаше, томимъ бе от действа диаволя на вожделение плотское, и сей моляше блаженнаго Иоанна молити Бога за нь, да подасть ему ослабу страстемь и утолить похотение плотьское. И се, многажды приходя, глаголаше. Блаженный же Иоанъ глаголаше тому: «Брате, мужайся и крепися, потръпи Господа, подщися съхранити пути его, и той не оставить тя в руку его и не предасть нас в ловитву зубомъ ихъ».[963] И отвеща брат къ затворнику: «Веру ими ми, отче, аще не подаси ми ослабы, то не почию, от места на место преходя». Блаженный же Иоанъ рече к нему: «Почто хощеши себе предати на снедь врагу? И уподобишися мужу, стоащу близъ пропасти, и егда враг его пришедъ и внезаапу съверъжеть его долу, и бываеть падение таковаго люто, яко не мощи ему въстати. Аще зде пребудеши, въ святемь и блаженнемь монастыре семь, — подобенъ еси мужу, стоащу далече пропасти, да врагъ трудится, влекий тя в ню, и не возможеть, дондеже Господь изведеть тя тръпениемь твоим от рова страстей, от бръниа тименна и поставить на камени нозе твои. Но послушай мене, чадо, да ти исповемь случившее ми ся от юности моеа.

Много бо пострадах, томимъ на блудъ, и не вемь, что съдеахъ своего ради спасениа: два дьни или три пребывах не ядый, и тако три лето скончахъ, многажды же и всю неделю ничтоже вкушахъ, и без сна пребывахъ по вся нощи, и жаждею многою уморяхся, и железа тяшка на себе нося, и пребыхъ в такомъ злострадании до трию лет, но ни тако покоа обретохъ. И идох убо в печеру, идеже лежить святый отець нашь Антоний, и ту на молитву обратихся, и пребых день и нощь у гроба его моляся. И слышахъ его, глаголюща ко мне: “Иоанне, Иоанне! Подобаеть ти зде затворитися, и невидениемь и млъчаниемь брань упразднится, и Господь поможеть ти молитвами преподобных своих”. Аз же, брате, от того часа зде вселихся, в тесное и скорбное се место, и есть ми се 30-тое лето, и в мало лето покой обретохъ.

Весь животъ свой страстне брався с помыслы телесными. И жестоко пребывах, проводя толико живот своей пищею. И потомъ, не ведый, что сътворити, не могый тръпети брани плотьскиа, и умыслих нагъ жити и броня тяжкии възложити на тело свое, якоже оттоле и доныне на мне, студенью и железомъ истончеваемь. И ину вещь сътворих, еаже ради ползу обретох. Ископавъ убо яму, до раму досяжущу, приспевшимъ же дьнемь святаго поста, и внидох въ яму и своима рукама осыпався пръстию, яко толико имети свободне руце и главу, и тако, угнетаемь зле, пребых всь постъ, не могый двигнутися ни едином съставом, — но ни тако стремление плоти и ражжение телеси преста. Но и к сему врагъ диаволъ страхованиа ми творя, хотя мя оттуду отгнати, и ошутих его злодейство. Нозе бо мои, иже въ яме, изодну възгорешася, яко и жилам скорчитися и костемъ троскотати, уже пламени досягшю до утробы моеа, и удове мои изгореша, — азъ же забыхъ лютую ту болезнь и порадовавъся душею, яко да та ми чиста съблюдена есть от таковыа скверны, и се изволих изгорети въ огни томъ зело Господа ради, нежели изыти ми изъ ямы тоа. И се видехъ змиа страшна и люта зело, всего мя пожрети хотяща и дышюща пламенемь и искрами пожигаа мя. И се въ многы дьни творяше ми, хотя мя прогнати. Приспевшю же нощи Въскресениа Христова, внезаапу нападе на мя лютой той змий, и главу мою и руце мои въ уста своа вложи, и опалеша ми власы на главе и на браде, якоже видиши мя ныне. Азъ же убо въ грътани быхъ змиа того, и възопих из глубины сердца моего: “Господи Боже, Спасе мой! Въскую мя еси оставилъ? Ущедри мя, Владыко, яко ты еси единъ человеколюбець. Спаси мя, грешнаго, едине безъгрешне! Избави мя от сквернаго безакониа моего, да не увязну в сети неприазнены в веки векомъ! Избави мя от устъ врага сего! Се бо, яко лев рикаа, ходить, хотя мя поглотити! Въздвигни силу твою и прииди, да мя спасеши! Блесни млъниа твоа и иждени, да исчезнет от лица твоего!” И яко скончах молитву, и абие бысть млъниа, и лютый той змий исчезе от мене, и к тому не видех его и доныне.

И оттоле свет божественый осиа мя, яко солнце, и слышах глас, глаголющь ко мне: “Иоанне, Иоанне! Помощь ти бысть, прочие же внимай собе, и да не горее ти что будеть, и постражеши что зло въ будущемь веце”. Аз же поклонихся, рехъ: “Господи, почто мя остави зле мучиму быти?” И отвеща ми, глаголя: “Противу силе трепениа твоего наведох на тя, да иждеженъ будеши, яко злато. Не попущаеть бо Богъ чрезъ силу труда напасть человеку, егда како изнеможет, но, яко господинъ, рабомъ крепкымъ и могущимъ тяшкаа и великаа дела вручаеть, немощным же и слабымъ худаа и легкаа дела замышляеть. Тако разумей: при бране страснеи, еаже ради ты молишися, ты же убо о себе сущему мертвецю помолися, противу тебе лежащу, да ти облегчет от брани блудныа, сий бо боли Иосифа[964] сътвори и можеть помощи стражющим бедне такою страстию”. Аз же, не съведый таковому имени, и начахъ звати: “Господи, помилуй мя”» Последи же уведах, яко се бысть Моисей, угринъ родомъ.

И прииде на мя светъ неизреченненъ, в немже и ныне есмь, и не требую свещи ни в нощи, ни въ дьни, но и вси достойнии насыщаются таковаго света, приходящеи ко мне, и зрят яве таковаго утешениа, еже яве нощию освети, надежда ради оного света. Мы же умъ погубили ко плотолюбию, и страсть попущаеть на ны, сътворяа праведное, Христосъ, николиже намъ плода сътворшимъ. Но, брате, азъ ти се глаголю: “Помолився сему Моисиеви преподобному, и той поможет ти”».

И взем же едину кость от мощий его, и вдасть ему, рекъ: «Да приложиши к телеси своему.» Сему же бывшу. И ту абие преста страсть и удове ему омертвеша, и оттоле не бысть ему пакости. Купно же благодаривши Бога, прославляющаго святыа своа: еже в житии ему угодиша, сих и по смерти исцелений дары обогати и венци нетлениа украси, и царьствию своему сподоби. Ему же слава съ Отцемь и съ Святымъ Духомъ ныне, и присно, и въ веки векомъ.

О ПРЕПОДОБНЕМЪ МОИСЕИ УГРИНЕ. СЛОВО 30

Уведано бысть о семь блаженнемь Моисии Угрине, яко любимъ бе святымъ Борисомъ. Сей бо бысть угринъ родомъ, брат же Георгиа, на негоже святый Борисъ възложи гривну злата, егоже убиша съ святым Борисом на Алте и главу его отрезаша златыа ради гривны.[965] Сей же Моисий единъ избывъ от гръкиа смерти и гръкаго заколениа избежавъ, и прииде ко Предславе, сестры Ярославли,[966] и бысть ту. И въ дьни тыи нелзе преходити никаможе, и бе моляся Богу крепкий той душею, дондеже прииде благочестивый князь нашь Ярославъ, не стерпевъ теплоты душевныа еже ко братома си, на безаконнаго, и победи безбожнаго, и гордаго, и окааннаго Святополка. Сему же бежавшу в Ляхы, и прииде пакы со Болеславомъ, и изгна Ярослава, а самъ седъ въ Киеве.[967] И възвращася Белеславъ в Ляхы, и поатъ съ собою обе сестре Ярославли и изыма же и бояръ его; с ними же и сего блаженнаго Моисеа ведяше, окованна по руце и по нозе железы тяшкими, его же твердо стрежаху: бе бо крепокъ теломъ и красенъ лицемъ.

Сего же видевши жена некаа от великихъ, красна сущи и юна, имуще богатество многое и власть велию. И та убо приимъши въ уме видениа доброту и уязвися въ сердци въжделениемь, еже въсхотети сему преподобному. И нача лестными словесы увещевати его, глаголюще: «О человече, всуе таковыа мукы подъемлеши, имеа разумъ, имже бы мощно избыти таковаго окованиа и страданиа». Рече же к ней Моисий: «Богу тако изволшю». Жена же рече к нему: «Аще ми ся покориши, азъ тя избавлю и велика сътворю въ всей Лятьской земли, и обладати имаши мною и всею областию моею».

Разумевъ же блаженный въжеление еа скверьное, и рече к ней: «То кый мужь, поимъ жену и покорився ей, и исправился есть когда? Адам пръвозданный, жене покорився, из раа изгнанъ бысть.[968] Самсонъ, силою паче все преспевъ и ратным одолевъ, последи же женою преданъ бысть иноплеменникомъ.[969] И Соломонъ премудрости глубину постигъ, жене повинувся, идоломъ поклонися.[970] И Ирод многы победы сътворивъ, последи же жене поработився, Предтечю Иоанна усекну.[971] То како азъ, свободь сый, рабъ ся сътворю жене, еаже от рожениа не познах?» Она же рече: «Азъ тя искуплю, и славна сътворю тя, и господина всему дому моему устрою, и мужа тя имети себе хощу, токмо ты волю мою сътвори: въжделение душа моеа утеши и подай же ми твоеа доброты насладитися. Доволна бо есмь твоеа похоти, не могу бо тръпети красоты твоеа, без ума погубляемы, да и сердечный пламень престанеть, пожигаа мя. Азъ же отраду прииму помыслу моему и почию от страсти, и ты убо насладися моеа доброты, и господинъ всему стяжанию моему будеши, и наследник моеа власти, и старейшина боляромъ». Блаженный же Моисей рече к ней: «Добре веждь, яко не сътворю воля твоеа, ни власти же твоеа, ни богатества хощу, но всего се лучши есть душевна чистота, паче же и телеснаа. Не буди мне труда погубити 5 лет, еже ми Господь дарова въ узах сихъ тръпети. Не повиненъ сый сицевымъ мукам, ихже ради уповаю избавленъ быти вечныхъ мукъ».

Тогда жена, видевши себе лишену таковыа красоты, и на другый съветъ диаволь приходить, помысливъ же сице, яко: «Аще искуплю его, всяко и неволею покорить ми ся». Посылаеть же ко дръжащему того, да возмет у неа, елико хощеть, Моисеа же предасть ей. Онъ же, видевъ улучение времени и богатества приобретение, взя у неа яко до тысящи имения, Моисеа же предасть ей. И с нужею влечаху его безстудне на дело непреподобно. Яко се власть приимши на немъ, и повелеваеть ему причтатися себе, и разрешивши же его от узъ, и въ многоценныа ризы оболкъши его, и сладкыми брашны того кормящи, и нуждениемь любовнымъ того объемлющи, и на свою похоть нудящи.

Сий же преподобный, видевь неистовъство жены, молитве и посту прилежаше паче, вкушая въ бдении, изволивъ паче сухий хлебъ Бога ради и въду съ чистотою, нежели многоценное брашно и вино съ скверьною. И не токмо себе срачици единоа съвлече, якоже Иосифъ, но и всехъ ризъ себе съвлече, изъбежа от греха, и ничтоже вмени житиа мира сего; и на таку ярость подвиже-ну, яко и гладомъ уморити его.

Богъ же не оставляет рабъ своихъ, уповающих к нему. Некотораго от рабъ жены тоа на милость преклони: втайне подаваше ему пищу. Друзии же, того увещевающе, глаголаху: «Брате Моисею! Что възбраняеть ти женитися? Еще бо юнъ еси, и сиа вдова сущи, бывши с мужемъ лето едино, и есть красна паче инех жонъ, богатество имущи безъчислено и власть велию в Лясехъ, и аще бы сиа въсхотела некоему князю, то не бы еа гнушался; ты же, пленникъ сый и неволенъ от жены сея, и господинъ ей быти не хощеши! Аще ли же глаголеши: «Не могу преступити заповеди Христовы», то не глаголеть ли Христосъ въ Евангелии: “Сего ради оставить человекъ отца своего и матерь и прилепится къ жене своей, и будета оба въ плоть едину, уже бо неста два, но плоть едина”.[972] Апостолъ же: “Уне есть женитися, нежели раждизатися”; вдовицамъ же велить второму браку причитатися.[973] Ты же, не имеа обычаа мнишеска, но свободь сый того, почто злымъ и горкимъ мукам вдаешися, или что ради стражеши? Аще ти ся лучить умрети въ беде сей, то кою похвалу имаши? Кто же ли от пръвыхъ и доныне възгнушася жены, разве чернець? Авраамъ, Исакъ, Ияковъ?[974] Иосифъ же вмале победивъ, и пакы женою побеженъ бысть.[975] Ты же аще ныне съ животомъ гонзнеши, женою же паки обладанъ будеши, и кто не посмеется твоему безумию? Уне ти есть покоритися жене сей и свободну быти, и господину быти всемь».

Онъ же глагола им: «Ей, братие и добрии мои друзи, добре ми съвещеваете. Разумею, яко лучше змии нашептаниа, еже в раи Евзе,[976] словеса предлагаете ми. Бедите мя покоритися жене сей, но никакоже съвета вашего прииму. Аще ми ся лучить умрети въ узах сихъ и горких мукахъ, всяко чаю от Бога милости приати. Аще и вси праведници спасошася съ женами, азъ единъ грешенъ есмь, не могу съ женою спастися. Но аще бы Иосифъ повинулся жене Петерфиине, то не бы сый потомъ царьствовалъ: видевъ же Богь тръпение его и дарова ему царство, темъ же и в роды хвалим есть, яко целомудръ, аще и чада прижитъ. Азъ же не Египетьскаго царства желаю приати и обладати властьми, и велику быти в Лясехъ, и честну явитися въ всей Руской земли, — но вышняго ради царства вся сиа приобидехъ. Аще же съ животомъ избуду от рукы жены сеа, то чернець буду. Что же убо въ Евангелии Христос рече? “Всякъ, иже оставить отца своего, и матерь, и жену, и дети, и домъ, той есть мой ученикъ”.[977] Христа ли паче послушати или вас? Апостолъ же глаголеть: “Оженивыйся печется, како угодити жене, а неоженивыйся печется, како угодити Богу”.[978] Въпрошу же убо васъ: кому паче подобаеть работати — Христу ли или жене? “Раби, послушайте господий своихъ на благое, а не на злое”.[979] Буди же разумно вамъ, дръжащим мя, яко николиже прельстить мя красота жены сеа, ниже отлучить мене от любви Христовы».

Сии слышавши жена, помыслъ лукавъ въ сердци сий приимши, всаждаеть его на кони съ многымы слугами, и повеле водити его по градомъ и по селамъ, якоже доволееть ей, глаголющи ему: «Сиа вся твоа суть, яже угодна суть тебе; твори якоже хощеши о всемъ». Глагола же и к людемь: «Се господинъ вашь, а мой мужь, да вси, сретающе, покланяйтеся ему». Бяху бо мнози служаще той рабы и рабыня. Посмеявъ же ся блаженны безумию жены и рече ей: «Всуе тружаешися, не можеши мене прельстити тленными вещьми мира сего, ни окрасти ми духовнаго богатества. Разумей, не трудися всуе».

Жена же рече ему: «Не веси ли, како проданъ ми еси, и кто изметь от руку мою тя? Жива тебе никакоже отпущу, но по многых мукахъ смерти тя предам». Онъ же бе-страха отвеща ей: «Не боюся еже ми рече, но предавый мя тебе болший грехъ имать. Азъ же отселе, Богу волящу, буду мнихъ».

В тыи же дьни прииде некто мнихъ от Святыа Горы,[980] саномъ сы-иерей; Богу наставлешу его, и прииде къ блаженному, и облече его въ мнишеский образъ, много поучивъ его о чистоте, еже не предати плещи свои врагу и тоа сквернавыа жены избавитися, и сиа рекъ, отъиде от него. Взысканъ же бысть таковый — не обретенъ.

Тогда же жена, отчаявъшися своеа надежда, раны тяжки възлагаеть на Моисеа: разтягши, повеле бити его жезлиемь, яко и земли наполнитися крови. И биюще, глаголаху ему: «Покорися госпожи своей и сътвори волю еа. Аще ли преслушаешися, то на уды раздробимь тело твое; не мни бо, яко избежи сихъ мукъ, но по многых муках предаси душу свою горце. Помилуй самъ себе, отложи измождалыа сиа ризы и облечися въ многоценныа ризы, и избуди ожидающих тебе мукъ, донележе не коснемся плоти твоей». И отвеща Моисей: «Брате, повеленное вамъ творити — творите, никакоже медляще. Мне же никакоже мощно есть еже отрещися мнишескаго житиа и любве Божиа. Никакоже томление, ни огнь, ни мечь, ни раны не могуть мене разлучити от Бога и сего великаго аггельскаго образа. И сиа безстуднаа и помраченнаа жена показа свое безъстудие, не токъмо убояшися Бога, но и человеческий срам приобидевши, безъ срама нудящи и мя на осквернение и прелюбодеание. Ни ей покорюся, ни тоа окаанныа волю сътворю!»

Многу же печаль имущи жена, како бы себе мстити от срама, посылаеть къ князю Болеславу, сице глаголющи: «Самъ веси, яко мужь мой убиенъ бысть на брани с тобою, ты же ми далъ еси волю, да егоже въсхощу, поиму себе мужа. Аз же възлюбих единого юношу от твоихъ пленникъ, красна суща, и исъкупивши, поахъ его в домъ свой, давши на нем злата много, и все сущее в дому моемь злато же и сребро и власть всю даровах ему. Онъ же сиа вся ни во что же вменивъ. Многажды же и ранами, и гладомъ томящи того, и недоволно бысть ему. 5 лет окованну бывшу и от пленившаго его, от негоже искупих его; и се шестое лето пребысть у мене, и много мученъ бысть от мене преслушаниа ради, еже сам на ся привлече по жестосердию своему; ныне постриженъ есть от некоего черноризъца. Ты же что велиши о немь сътворити, да сътворю».

Онъ же повеле ей приехати к себе и Моисеа привести съ собою. Жена же прииде ко Болеславу и Моисеа приведе съ собою. Видевь же преподобнаго Болеславъ и много нудивъ его поати жену, не увеща и рече к нему: «Кто тако нечювьственъ, якоже ты, иже толиких благъ и чьти лишаешися и вдал ся еси в горкиа мукы! И отныне буди ведаа, яко животъ и смерть предлежить ти: или волю госпожа своеа сътворити, от нас честну быти и велику власть имети, или, преслушавшися, по многых муках смерть приати». Глагола же и къ жене: «Никтоже от купленых тобою пленникъ буди свободь, но, акы госпожа рабу, сътвори еже хощеши, да и прочии не дръзнуть преслушатися господий своих».

И отвеща Моисей: «Что бо глаголеть Богъ: “Каа убо полза человеку, аще и весь миръ приобрящеть, а душу свою отщетить, или что дасть измену на души своей?”[981] Ты же что ми обещеваеши славу и честь, еаже ты самъ скоро отпадеши, и гробъ тя прииметь, ничтоже имуща! Сиа сквернаа жена зле убиена будеть». Якоже и бысть по проречению преподобнаго.

Жена же, на немъ вземши власть болшую, безъстудно влечаше его на грехъ. Единою же повеле его положити нужею на одре своемь съ собою, лобызающе и обоимающе, но не може ни сею прелестию на свое жалание привлещи его. Рече же к ней блаженный: «Въсуе труд твой, не мни бо мя яко безумна или не могуща сего дела сътворити, но страха ради Божиа тебе гнушаюся, яко нечистыи». И сиа слышавши, жена повеле ему по 100 ранъ даати на всякъ день, последи же повеле ему тайныа уды урезати и глаголющи: «Не пощажу сего доброты, да не насытяться инии сего красоты». Моисей же лежаше яко мертвъ от течениа крови, мало дыханиа в собе имый.

Болеславъ же, усрамися величества жены и любве пръвыа, потаквии ей творя, въздвиже гонение велие на черноризци и изъгна вся от области своеа. Богъ же сътвори отмщение рабомъ своимъ въскоре. Въ едину убо нощь Болеслав напрасно умьре, и бысть мятежь великъ въ всей Лятьской земли, и въставше людие избиша епископы своа и боляры своа, якоже и в Летописци поведаеть.[982] Тогда и сию жену убиша.

Преподобный же, възмогъ от ранъ, прииде ко святей Богородици в Печерьский святы монастырь, нося на собе мученическыа раны и венець исъповеданиа, яко победитель и храборъ Христовъ. Господь же дарова ему силу на страсти.

Некий бо брат, боримъ бывъ на блуд, и пришед, моляше сего преподобнаго помощи ему. «И аще ми, — рече, — что речеши, имамъ съхранити и до смерти таковаго обета». Блаженный же рече тому: «Да николиже слова речеши никацей жене въ животе своемь». Онъ же обещаше с любовию. Святый же, имеа жезлъ въ руце своей, — бе бо не могый ходити от онехъ ранъ, — и сим удари его в лоно, и абие омерътвеша уды его, и оттоле не бысть пакости брату.

Се же вписано есть в Житии святаго отца нашего Антониа, еже о Моисеи,[983] — бе бо пришелъ блаженный въ дьни святаго Антониа; и скончася о Господе в добре исповедании, пребывъ в монастыре лет 10, а въ пленении страда въ узах 5 лет, шестое лето — за чистоту.

Помянухъ же чернеческое изгнание в Лясехъ преподобнаго ради пострижениа, еже вдатися Богу, егоже възлюби. Сие въписано есть в Житии святаго отца нашего Феодосиа. Егда изъгнанъ бысть святый отець Антоние княземь Изяславомъ Варлаама ради и Ефрема, княгыни же его, ляховица сущи,[984] възбрани ему, глаголющи: «Ни мысли, ни сътвори сего. Сице бо некогда сътворися в земли нашей: и некиа ради вины изгнани быша черноризци от пределъ земля нашиа, и велико зло съдеася в Лясехъ». Сего ради Моисеа сътворися, якоже и пред написахомъ о Моисеи Угрине и о Иоанне Затворнице, еже съдеа ими Господь въ славу свою, прославляа их, тръпениа ихъ ради, и дары чюдотвориа обогати. Тому слава ныне, и присно, и в веки векомъ.

О ПРОХОРЕ ЧЕРНОРИЗЦИ, ИЖЕ МОЛИТВОЮ В БЫЛИА, ГЛАГОЛЕМЕЙ ЛОБЕДА, ТВОРЯШЕ ХЛЕБЫ И ВЪ ПОПЕЛУ СОЛЬ. СЛОВО 31

Якоже изволися человеколюбцю Богу о своей твари, на всяка времена и лета промышляа роду человеческому и полезнаа даруа. Ожидаа нашего покааниа, наводить на ны овогда гладъ, овогда же рати за неустроение сущаго властелина. Симъ бо приводить Владыка нашь и человеческое нерадение на добродетель, на память делъ неподобных, ибо делающе злаа дела неподобнаа предани будут злым и немилостивым властелиномъ, грехъ ради наших, но ни тии убежать суда: суд бо безъ милости не сътворшимъ милости.

Бысть убо въ дьни княжениа Святополча в Киеве. Много насилиа сътвори людемь Святополкъ, домы силныхъ до основаниа без вины искоренивъ, имениа многыхъ отъем. И сего ради попустил Господь поганымъ силу имети над нимь, и быша брани многы от половець. К сим же и усобица бысть в та времена, и глад крепокъ, и скудота велиа при всем Руской земли.

Бысть же въ дни тыи прииде некий человекь от Смоленъска къ игумену Иоанну, хотя быти мних; его же и постригъ, Прохора того имянова. Сий же убо Прохоръ-черноризець вдасть себе въ послушание и въздержание безмерное, яко и хлеба себе лишивъ. Събираеть убо лобеду, и, своима рукама стираа, хлебъ себе творяше, и симъ питашеся. И сего приготовляше до года, и въ преидущее лето тоже приготовляше, яко доволну ему быти безъ хлеба всь животъ свой.

И виде Господь тръпение его и великое въздержание, положи ему горесть ону на сладость, и по печали бысть ему радость, по реченному: «Вечерь въдворится плачь, и заутра радость».[985] И сего ради прозванъ бысть Лобедникъ, ибо николиже хлеба вкуси, разве просфуры, ни овоща никаковаже, ни питиа, но точию лобеду, якоже и выше речеся. И сий не поскорбе николиже, но всегда работаше Господеви радуася. И ни устрашися николиже находящиа рати, зане бысть житие его, яко единому от птиць, не стяжа бо селъ, ни житница, идеже съберет благаа своа.[986] Сий не рече, якоже богатый: «Душе, имаши многа благаа, лежаще на многа лета, яжь и пий, веселися!»[987] Иного бо не имяше, разве точию лобеду, но се приготовляше токмо на приидущее лето, глаголаше к себе: «Человече, в сию нощь душу твою истяжуть от тебе аггели, а яже приготованнаа лобеда кому будеть?» Сий деломъ исполъни слово Господне реченное, еже рече: «Възрите на птица небесны, яко не сеють, ни жнуть, ни в житница събирають, но Отець вашь небесный питаеть их».[988] Симъ ревнуа, и сий преподобный Прохоръ легко преходя путь, идеже бо бываше лобеда, то оттуду на свою раму, яко на крилу, в монастырь приношаше, на свою кормлю готовляше: ненаоранне земли ненасеанна пища бываше ему.

Гладу же велику приспевшу, и смерти належащии глада ради бывающа на вся люди, блаженны же дело свое съдръжаше, събираа лобеду. И сего видевь некий человекъ, събирающа лобеду, начатъ и той събирати лобеду, себе же ради и домашних своихъ, да темь препитаются въ гладнае время. Сему же тогда блаженному паче умножашеся лобеда на пищу, и болий труд творяше себе в тыи дьни, собираа таковое зелие, якоже и прежде рехъ, и, своима рукама стираа, творяше хлебы и раздаваше неимущимъ и от глада изнемогающимъ. Мнози же бяху тогда к нему приходяще въ гладное время, онъ же всемъ раздаваше, и всемь сладко являшеся, яко с медомъ суще; а не тако хотети кому хлеба, якоже от руку сего блаженнаго сътворенное от дивиаго зелиа приати. Кому бо дааше съ благословениемь, то светелъ и чистъ являашеся и сладокъ бываше хлебъ; аще ли кто взимаше отай, обреташеся хлебъ яко пелынь.

Некто бо от братия втайне украдъ хлебъ и не можаше ясти, зане обреташеся в руку его яко пелынь, и горекъ паче меры являшеся. И се сътворися многажды. Стыдяша же ся, от срама не могый поведати блаженному своего съгрешениа. Гладенъ же бывъ, не могый тръпети нужда естественыа, видя смерть пред очима своима, и приходить къ Иоанну-игумену, исповеда ему събывшееся, прощениа прося о своемь съгрешении. Игуменъ же, не веровавъ реченнымъ, повеле иному брату се сътворити: втайне хлебъ взяти, да разумеють истинно, аще тако есть. И принесену бывшу хлебу, и обретеся тако же, якоже и крадый брат поведа, и не можаше никтоже вкусити его от горести. Сему же сущу еще и в рукахъ его, посла игуменъ испросити хлебъ. «Да от руку, — рече, — възмете, отходяще же от него, и другый хлебъ украдите.» Сима же принесенома бывши, украденый же хлебъ пред ними пременися и бысть, яко пръсть, горекъ, акы пръвый, и взятый хлебъ от руку его — акы медъ, и светелъ явися. И сему чюдеси бывшу, прослу таковый муж всюду, и многы прекормивъ алчныа, и многымъ на ползу бывъ.

Егда же Святоплъкъ съ Давидомъ Игоревичем рать зачаста про Василкову слепоту,[989] егоже ослепи Святоплъкъ, послушавъ Давида Игоревича, с Володимеромъ и съ самемъ Василкомъ, и не пустиша гостей из Галича, ни людей изъ Перемышля, и не бысть соли въ всей Руской земли. Сицеваа неуправлениа быша, к сему же и граблениа безаконнаа, якоже пророкъ рече: «Сънедающи люди моа въ хлеба место, Господа не призваша».[990] И бе видети тогда люди, сущаа в велицей печали и изнемогших от глада, от рати, не имяху бо ни пшеница, ниже соли, чимъ бы скудость препроводити.

Блаженный же тогда Прохоръ, имеа келию свою, и събра множество попела от всехъ келий, и не ведуще сего никомуже, и се раздаваше приходящим, и всемь бываше чиста соль, молитвами его. И елико раздаваше, толико паче множащеся. И ничтоже взимаа, но туне всемь подаваше, елико кто хощеть, и не токмо монастырю доволно бысть, но и мирьскаа чада, к нему приходяще, обилно възимаху на потребу домомъ своимъ. И бе видети торжище упражняемо, монастырь же полонъ приходящих на приатие соли. И оттого въздвижеся зависть от продающих соль, и сътворися им неполучение жаланиа. Мневше собе в тыа дьни богатество много приобрести в соли, бысть же имъ о том печаль велиа: юже бо прежде драго продаваху, по два головажне на куну, ныне же по 10, и никтоже възимаше.

И въставше вси, продающе соль, приидоша ко Святополку и навадиша на мниха, глаголюще, яко: «Прохоръ-чернець, иже есть в Печерьскомъ монастыре, отъятъ от нас богатество много: даеть соль всем к нему приходящимъ невъзбранно, мы же обнищахом». Князь же, хотя имъ угодити, двое же помысливъ в себе: да сущую молву в них упразднить, себе же богатество приобрящеть. Сию мысль имеа въ уме своемь, съвещавъ съ своими съветники цену многу соли, да емь у мниха, продавца ей будеть. Тогда крамолникомъ темъ обещеваеться, глаголя: «Васъ ради пограблю черньца», крыа в себе мысль приобретениа богатества. Сим же хотя мало угодити имъ, паче же многу спону имъ творя: зависть бо не весть предпочитати еже полезно есть творити.

Посылаеть же князь, да возмуть соль всю у мниха. Привезене же бывши соли, и прииде князь, хотя видети ю, и с теми крамолникы, иже навадиша на блаженнаго, и видевше вси, яко попелъ видети очима. Много же дивишася: что се будеть? — и недоумеахуся. Известно же хотяху уведети, что се будет таковое дело, обаче же повеле ю съхранити до 3 дний, да разумеють истинно. Некоему же повеле вкусити, и обретеся попелъ въ устехъ его.

Приходяще же по обычаю множество народа, хотяще же взимати соль у блаженнаго, и уведевше пограбление старче, възвращающеся тщама рукама, проклинающе сътворшаго сие. Блаженный же темъ рече: «Егда иссыпана будеть, и тогда, шедше, разграбите ю». Князь же, държавъ ю до трех дьнехъ, повеле нощию изсыпати ю. Изсыпану же бывшу попелу, и ту абие преложися в соль. И се уведавше, граждане, пришедше, разграбиша соль.

И сему дивному чюдеси бывшу ужасеся сътворивый насилие: не могый же съкрыти вещи, зане пред всем градом сътворися, нача испытовати, что есть дело сие. Тогда сказаша князю ину вещь, еже сътвори блаженный, кормя лобедою множество народа, и въ устехъ их хлебъ сладокъ бываше; некоторыи же взяша един хлебъ безъ его благословениа — и обретеся яко прьсть и горекъ, акы пелынь, въ устех ихъ. Си слышавъ, князь стыдевся о створеннем, и шед в монастырь къ игумену Иоанну, покаася к нему. Бе бо прежде вражду имеа на нь, зане обличаше его несытьства ради, богатьства и насилиа ради. Его же ем, Святоплъкъ в Туров заточивъ,[991] аще бы Владимерь Монамах на сего не восталъ, его же убояся Святоплъкъ въстаниа на ся, скоро възврати с честию игумена в Печерьский монастырь.

Сего же ради чюдеси велику любовъ нача имети къ святе Богородици и къ святымъ отцемь Антонию и Феодосию, черноризца же Прохора оттоле вельми чтяше и блажаше, ведый его въистину раба Божиа суща. Дасть же слово Богови к тому не сътворити насилиа никомуже. Еще же и се слово утверди к нему князь, глаголя: «Аще бо азъ, по изволению Божию, прежде тебе отъиду света сего, и ты своима рукама въ гробъ положи мя, да сим явится на мне безлобие твое; аще ли ты прежде мене преставишися и поидеши к неумытному Судии, то азъ на раму своею в печеру внесу тя, да того ради Господь прощение подасть ми о многосъгрешеннемь к тебе гресе». И сие рекъ, отъиде от него.

Блаженный же Прохоръ многа лета поживъ в добре исповедании, богоугоднымъ, чистым и непорочным житиемь. Посем же разболевся святый, князю тогда на войне сущу. Тогда святый наричие посылаеть к нему, глаголя, яко: «Приближися час исхода моего от тела; да аще хощеши, прииди, да прощение възмеве и скончаеши обещание свое, да приимеши отдание от Бога и своима рукама вложиши мя въ гробъ. Се бо ожидаю твоего прихода, да умедлиши, и азъ отхожу; да не тако исправитъ ти ся брань, яко пришедшу ти ко мне». И сиа слышавъ, Святоплъкъ в той же час воа распустивъ и прииде къ блаженному. Преподобный же, много поучивъ князя о милостине, и о будущемь суде, и о вечней жизни, и о бесконечней муце, давъ ему благословение и прощение, и целовавъ вся сущаа съ княземь, и въздевъ руце горе, предасть духъ. Князь же, вземъ святаго старца, несе и в печеру, и своима рукама въ гробъ вложи.

И по погребении блаженнаго поиде на войну, и многу победу сътвори на противныа агаряны,[992] и взя всю землю ихъ. И се бо бысть Богомъ дарованнаа победа в Руской земли, по проречению преподобнаго.

И оттоле убо Святополкъ, егда исхождаше или на рать, или на ловы, и прихождаше в монастырь съ благодарениемь, поклоняяся святей Богородици и гробу Феодосиеву, и вхождаше в печеру къ святому Антонию и блаженному Прохору, и всемь преподобнымъ отцемъ покланяася, и исхождаше в путь свой. И тако добре строашася Богомъ набдимое княжение его. Самъ бо сведетель бывъ, ясно исповедаа чюдеса бо и знамениа, яже быша преславнаа Прохора же и инехъ преподобных, с нимиже буди всем намъ получити милость о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава съ Отцемь и съ Святым Духом ныне и присно.

О ПРЕПОДОБНЕМЪ МАРЦЕ ПЕЧЕРНИЦЕ, ЕГОЖЕ ПОВЕЛЕНИА МЕРТВИИ ПОСЛУШАХУ. СЛОВО 32

Древнихъ убо святыхъ подражающе мы, грешнии, писанию, еже они изьясниша и многымъ трудомъ възыскаша въ пустыняхъ, и горахъ, и пропастех земных; инехъ убо сами видевше, инехъ же слышавше прежде ихъ бывшихъ житиа же и чюдеса, деаниа, еже есть Паторикъ Печерьский, в томъ, сложьше, сказаше о них отци, еже мы, почитающе, наслажаемься духовных техъ словесъ.

Аз же, недостойный, ни разума истинны не постигъ и ничтоже от техъ таковаго видехъ, но слышанию последуа, еже ми сказа преподобный епископъ Симон, сиа написахъ твоему отечеству. И несмь николиже объходилъ святыхъ местъ, ни Ерусалима видехъ, ни Синайскиа горы, да быхъ что приложилъ к повести, якоже обычай имуть хитрословесници сим краситися. Мне же да не буди хвалитися, но токмо о святемь семъ монастыре Печерьскомъ и въ немь бывших святыхъ черноризець, и техъ житиемь и чюдесы, иже поминаю радуяся, желаю бо и азъ, грешный, святыхъ тех отець молитвы. Отсюду убо начало положу повести, еже о преподобнем Марце Печернице.

Беаше убо сий святый Марко житие имеа в печере, и при семь изнесенъ бысть святый отець Феодосие от печеры въ святую великую церковь.[993] И сий же преподобный Марко многа места ископа в печере своима рукама, и на своею плещу прьсть износя, и бе по вся дьни и по вся нощи тружаася о деле Божии. Ископа же и места многа на погребении братии; от сего ничтоже взимаше, но еже сам кто что дааше ему, и се приимъ, убогымъ раздаяше.

Единою же ему копающу по обычаю, и, трудився, изнеможе, остави место уско и неразширено. Лучи же ся единому от братиа, болевъ, къ Господу отъити в той день, и не бе иного места, разве того теснаго. Принесенъ же бысть мертвый в печеру, и нудима сего вложиша тесноты ради. Роптание же бысть на Марка от братии, понеже не можаху мертваго опрятати, ни маслоа на нь възлиати, зане бе место уско. Печерникъ же, съ смирением всемь поклоняася, глаголаше: «Простите мя, отци, за немощь недоконцахъ». Они же болма укоряху его, досаждающе ему. Марко же глагола мертвому: «Ибо тесно есть место се, самъ бо, брате, покрепися и приими масло, възлей на ся». Мертвый же простерь руку, мало восклонся, взем масло, възлей на ся крестообразно, на пръси и на лице, съсуд отдасть; сам же, пред всими опрятався, възлегъ, успе. И сему чюдеси бывшу, приатъ всехъ страх и трепетъ о сътвореннемь.

Пакы же инъ брат, много болевъ, умре. И некто же от другъ ему и губою отре его, и иде в печеру, хотя видети место, идеже положитися хощеть тело любимаго имъ, и въпроси блаженнаго сего. К нему же отвеща преподобный Марко: «Брате, иди, рци брату: “Пожди до утриа, да ископаю ти место, и тако отъидеши на онъ житиа покой”. Пришедъ же братъ глагола ему: “Отче Марко, азъ и губою отрохъ его тело, мертво суще, кому ми велиши глаголати?” Марко же пакы рече: «Се место, видиши, не докончано. Велю ти, иди, рци умершему: “Глаголеть ти грешный Марко, брате, пребуди еще сий день, и утро отъидеши ко желаемому Господу нашему. Донележе приготоваю ти место в положение, пришлю по тя”».

Пришедый же братъ, послуша преподобнаго, прииде в монастырь и обрете всю братию, обычное пение над ним съвръшающу. И ставъ у мертваго, и рече: «Глаголеть ти Марко, яко место несть ти уготовано, брате, но пожди еще до утриа». И удивишася вси словеси сему. И егда сиа изрече братъ предъ всеми, и ту абие прозре мертвый, душа его възвратися во нь, и пребысть день той и всю нощь, отвръсте имы очи, и ничтоже глагола никомуже.

Заутра же братъ онъ, приходивый прежде, иде в печеру, хотя уведети, аще место уготовано есть. К нему же рече блаженный: «Шед, рци умершему: “Глаголеть ти Марко — остави животъ сий временный и прииди на вечный, се бо место уготованно ти есть на приатие телу твоему, отдай же Богови духъ твой, тело твое съ святыми отци зде положено будет в печере”». Пришедъше же братиа вся, сиа изъглагола ожившему, и ту абие смежи очи свои и предасть духъ — пред всеми, пришедшими посещениа ради его. И тако честне положенъ бысть въ преди реченнемь месте в печере. И сему чюдеси вси удивишася: како словомъ блаженнаго оживе мертвый, и пакы повелениемъ его преставися.

Пакы же ина два брата беста в томъ же велицемь монастыре Печерьском, съпряженна любовию сердечною от юности, единоумие имеа и едину волю, еже къ Богу. Сии умолиста блаженнаго Марка, да имъ устроить место обще, и ту абие положена будета, егда Господь повелить.

По времени же мнозе Фиофилъ, старий брат, отъиде некамо потребы ради; юный же разболевся, отъиде на онъ житиа покой, и положенъ бысть на уготованнемь месте. По дьнехъ же неколицех прииде Феофилъ. Уведев же о брате, съжалиси зело и, поимъ некиа съ собою, иде в печеру, хотя видети умершаго, где и на коемъ месте положенъ бысть. Видевъ же его, положена на вышнемъ месте, негодоваше и ропташе много на Марька, глаголя: «Почто еси зде положилъ его? Яко азъ старейши его есмь, ты же положилъ его на моемь месте». Печерникъ же, муж смиренъ сый, кланяяся тому, глаголаше: «Прости мя, брате, съгреших к тебе». И сиа рекъ, глагола умершему: «Брате, въстани и дай же место неумершему брату, сам же лязи на нижнемъ месте». И ту абие, словомъ преподобнаго, въста мертвый и ляже на нижнемь месте пред всими приходящими. И бе видети чюдо страшно и ужасти полно.

Тогда же брат, роптавый и которавый на блаженнаго положениа ради братня, припад к ногама Марковыма, глагола ему: «Отче Марко, съгреших, подвигнувъ брата с места. Молю ти ся, повеле ему, да пакы ляжеть на своемь месте». Блаженный же рече ему: «Господь отъятъ вражду межу нами. Се же сътвори роптаниа твоего ради, да не въ векы враждовавъ, съблюдеши злобу на мя. Но и тело безъдушное являеть сущую любовь к тебе, подаваа тебе и по смерти старейшиньство. Хотехъ, да не изыдеши отсюду, да свое старейшиньство наследиши, и в сий час зде положенъ бы былъ, но понеже неготовъ еси на исход, но иди, попечися о своей души, и по малехъ дьнехъ семо принесенъ будеши. Иже бо мертвых въставляти Божи дело есть, аз же человекъ грешенъ есмь. Но и се мертвы, бояся твоего досаждениа и моего укорениа, еже от тебе не тръпя, оставилъ ти есть полъ места, обще вамъ уготованнаго. Богъ бо можеть въздвигнути его, азъ бо не могу рещи умершему: “Въстани”, и пакы: “И лязи на вышнемъ месте”. Въспрети ему ты и рци, егда тебе послушаеть, якоже и ныне”. Сиа слышавъ, Феофилъ оскорбе зело от страшных словесъ Марковых и мневъ, яко ту ему пад умрети, не ведый, аще доидеть до монастыря.

И пришед въ свою келию, приатъ его плачь неутешим. Раздаяв же все свое, да иже и до срачици, токмо остави себе свиту едину, тако и мантию, и бе ожидаа часа смертнаго. И никтоже можаше его уставити от горкаго плача и никогдаже кто можаше сего принудити сладкых брашенъ вкусити. Дьни убо наставшу, глаголаше в себе: «Не вемый, аще постигну до вечера»; нощи же пришедши, плачася, глаголаше: «Что сътворю, аще доиду до утриа? Мнози, въсставше, вечера не достигоша и, на ложих своих легше, не въставше от ложей своих; то како азъ, иже извещение приимъ от преподобнаго, яко помале скончати ми ся?» И моляшеся Богови съ слезами даровати ему время покаянию.

И сице творяше на всякъ день, алча, и моляся, и плача, на всякъ час ожидаа отъинудь дьни, часа смертанго. Чаа от тела разлучениа, и толма плоть свою истнии, яко и съставом его всемь изочтеномъ быти. Мнози же, хотевше утешити его, и на болшее рыдание приведоша его. И от многаго плача изъгуби си очи; и тако пребысть вся дьни живота своего и в велице въздержании, Богови угождаа добрымъ житиемъ.

Преподобный же Марко, уведавъ час, иже къ Господу отшествиа сврего, призвавъ Феофила и рече ему: «Брате Феофиле, прости мя, понеже оскорбих тя на многа лета! Се бо убо отхожду света сего, и моли о мне; азъ же, аще прииму дръзновение, не забуду тебе, да сподобить ны Господь тамо видениа обрестися в месте отца Антониа и Феодосиа». Феофилъ же съ плачемъ отвеща тому, глаголя: «Отче Марко, почто мя оставляеши? Или поими мя съ собою, или даруй ми прозрение». Марко же к ниму рече: «Брате, не скорби, понеже Бога ради ослепися очима телесныма, но духовныма на разум того прозрелъ еси. Азъ бых, брате, вина твоему ослеплению: поведах ти смерть, хотя души твоей ползу сътворити и высокый твой разум на смирение привести, сердца бо съкрушенна и съмиренна Богъ не уничижить».[994] Феофилъ же рече ему: «Веде, отче, яко грехъ ради моихъ падся пред тобою, умеръ бых в печере, егда мертваго въстави, но Господь святыхъ ради твоихъ молитвъ дарова ми животъ, покааниа моего ожидаа. Ныне же сего прошу у тебе, да с тобою отъиду к Господу или даруй ми прозрети». Марко же рече: «Несть ти требе видети маловременнаго света сего, проси у Господа, да тамо узриши славу его; ниже смерти желаа, приидеть бо, аще и не хощеши. Но се буди знамение твоего отшествиа: прежде бо триехъ дьнехъ твоего преставлениа прозриши, и тако ко Господу отъидеши, и тамо узриши светъ некончаемый и славу неизреченную». Сиа рекъ, блаженный Марко преставися о Господе, и положенъ бысть въ печере, идеже самъ себе исъкопа.

Феофилъ же сугубо рыдание въсприимъ, и язву въ сердци имеа о отчи разлучении, и проливаше источникъ слезъ, емуже паче множашеся. Имеаше же съсуд, и егда упражняшеся на молитву, прихожаху ему слезы, и поставляше съсуд и над темь плакаше, и того наполнивъ слезъ за многа лета, бе бо по вся дьни ожидаа проречениа преподобнаго.

Егда же разуме, еже о Бозе ему скончатися, моляшеся Богови прилежно, приатным быти слезам его пред нимъ, и въздевъ руце горе, начатъ молитися, сице глаголя: «Владыко Господи, человеколюбче Иисусе Христе, мой Царю пресвятый, не хотяй смерти грешникомъ, но ожидаа обращениа, съведый неможение наше, утешителю благый, болящимъ здравие, грешником спасение, изнемогающим укрепителю, падающимъ въстание! Молю ти ся, Господи, в час сий, удиви на мне, недостойнемь, милость свою и излий благоутробиа твоего неизъчерпаемую пучину, еже не искусити ми ся от въздушныхъ князь мытарьствы и не обладану быти ми ими, молитвами угодникъ твоихъ, великых отець наших Антониа и Феодосиа, и всехъ святых, иже от века угодившихъ ти. Аминъ».

Ту абие некто красенъ ста пред нимъ и рече к нему: «Добре помолися, но что се хвалиши о тщете слезъ?» И взять съсуд, паче боли того, благоуханиа исполненъ, яко миро благовонно: «Сие, — рече, — от твоихъ слезъ, еже въ молитве къ Богу изълиалъ еси от сердца, еже рукою, или убрусомъ, или ризою отре, или на землю отпад от очию твоею. Сиа вся събрах в семъ съсуде и съкрыхъ, повелениемь Творца нашего, и ныне посланъ есмь поведати тебе радость, и съ веселиемь отъидеши к нему, той бо рече: “Блажени плачющии, яко ти утешатся”».[995] И сие рекъ, невидим бысть.

Блаженный же Феофилъ призва игумена и сказа ему явьление аггела и глаголание, и съсуда два показа ему: единъ исполненъ слезъ, другый же бывъ, паче араматы, благыа воня, еже повеле възлиати на тело свое. Сам же въ 3 день къ Господу отъиде. И сего достолепно в печере положиша близъ Марка Печерника; помазавъше того от съсуда аггелова, яко и всей печере наплънитися благоюханиа, и слезный же съсуд на нь възлиявше, да сеавы слезами пожнеть в радости рукояти своа: плакаху бо ся, рече, вметающе семяна своа, сии о Христе утешени будут,[996] — ему же слава съ Отцемь и Святым Духом.

О СВЯТЫХЪ ПРЕПОДОБНЫХ ОТЦЕХЪ ФЕОДОРЕ И ВАСИЛИИ. СЛОВО 33

Якоже реченно есть, мати всемъ благыням — нестяжание, такоже и корень есть и мати всемь злымъ — сребролюбие.[997] Яко рече Лествичникъ: «Любяй събирати имение, сицевый до смерти иглы ради тружается,[998] а не любляй имениа, сей Господа възлюби и заповеди его съхрани. Таковый блюсти имениа не может, но расточаеть благолепно, всемъ требующимъ подаваа, якоже Господь рече въ Евангелии: «Человекъ, аще не отречется всего сущаго, не можеть быти мой ученикъ».[999]

И сему словеси последова Феодоръ, оставль убо мирьскаа и богатество разда нищимъ, и бысть мних и добре подвизася на добродетель. Повелениемь же игуменимь бысть житель в печере, еже зовется Варяжескаа, и в той многа лета сътвори въздержася.

И сему принесе врагъ стужение и печаль немалу имениа ради, разданнаго им нищимъ, яко помышляше долготу лет и изнеможание плоти, яко недоволну ему быти монастырьской ядию. Искушение бо то врагъ ему принесе, онъ же не разсудивъ в себе, ни помяну Господа, рекшаго: «Не печетеся о утренемь, что ямы, или что пиемь, или въ что облечемъся; възрите же паче на птици небесныа, яко ни сеють, ни жнут, и Отець вашъ небесный питаеть ихъ».[1000] Многажды же смущаше того врагъ и къ отчаанию хотя его привести нищеты ради истощеннаго богатества, еже убогым вданное. И сие вх многы дни помышляа, помрачаемь врагом недостатка ради, и къ своимъ другомъ свою скорбь ясно исповедаа.

Единъ же некто от съвръшенейших, имянемь Василие, того же монастыря мних, рече ему: «Брате Феодоре, молю ти ся, не погуби мзды своеа. Аще ли имению хощеши, все еже имамъ, дам ти, токмо ты рци пред Богомъ: “Вся, яже раздахъ, твоа буди милостини”, — и ты бес печали буди, приимъ имение свое, но блюди, аще стерпить ти Господь?» Сиа слышавъ Феодоръ и убояся страхомъ велиимъ гнева Божиа. Иже слышавъ от того сътворьшеся в Коньстянтине-граде[1001] раскааниа ради еже о злате, иже въ милостыню раздааннемъ: како пад среди церкви, умре, и обоего себе лиши, съ златомъ бо и животъ погуби. И сиа въ уме приимъ, Феодоръ плакася своего съгрешениа и брата ублажаше, въздвигшаго его от таковаго недуга. О таковых бо рече Господь: «Аще кто изведеть достойнаа от недостойнаго, яко уста моа суть».[1002] И оттоле възрасте велика любовъ межи има. Сему же убо Феодору добре спеющу в заповедех Господнихъ и тому угоднаа съвръшающу, велика язва бысть диаволу, яко не възможе того богатества имением прельстити, и пакы въоружается противный и ину кознь своеа погыбели тому въставляеть.

Василий убо посланъ бываеть игуменом на некое дело, и время покосно врагъ обретъ своего зломудриа, преобразився в того брата подобие и входить к печернику, преже полезнаа глаголя: «Феодоре, како ныне пребываеши? Или преста от тебе рать бесовъскаа, или еще пакости ти творять люблениемь имениа, память приносящии ти разданнаго ради имениа?» Не разумев же Феодоръ беса его суща, мневъ, яко братъ ему сиа глаголеть, к нему же отвеща блаженный: «Твоими, отче, молитвами ныне добре есть ми ся; тобою бо утверженъ бых и не имамъ послушати бесовъских мыслей. И ныне, аще что велиши, с радостью сътворю, не преслушаюся тебе, зане велику ползу обретохъ души твоимъ наказаниемь». Бесъ же, мнимый брат, приимъ дръзновение — зане не помяну Господа Бога — и глагола ему бесъ: «Другы съветъ даю ти, имже покой обрящеши и въскоре въздание приимеши; токмо ты проси у него, и дасть ти злата и сребра множество, и не дай же к себе входити никомуже, ни сам исходи ис печеры своеа». Печерникъ же яко обещася. Тогда отъиде от него бесъ.

И се невидимо помышлениа приношаше ему пронырливый о съкровищи, яко подвигнути его на молитву, да просит у Бога злата, и аще получит, то въ милостыню раздасть. И се виде въ сне беса, светла же и украшена же, акы аггела, являюща тому сокровища в печере, — и се многажды виде Феодоръ. Дьнем же многымъ минувшимъ, пришед на показанное место, и нача копати, и обрете съкровище, злата же и сребра множество и съсуди многоценныи.

И в то время пакы приходит бесъ въ образе брата и глаголеть печернику: «Где есть съкровище, данное тебе? Се бо, явивыйся тебе, той и мне сказа, яко множество злата и сребра дасть ти ся по твоей молитве». Феодоръ же не хотя тому съкровища показати. Бесъ же яве убо печернику глаголаше, втайне же помышлениа тому влагаше, яко, вземше злата, отъити на ину страну далече. И глаголеть: «Брате Феодоре, не рехъ ли ти, яко въскоре отдание примеши? Той бо рече: “Аще кто оставит домъ, или села, или имениа мене ради, стократицею приимет и живот вечный наследит”.[1003] И се уже в руку твоею есть богатество, сътвори о немь, якоже хощеши». Печерникъ же рече: «Сего ради просих у Бога, то аще ми дасть, сие все въ милостыню раздамъ, яко сего ради дарова ми». Супостат же глаголеть ему: «Брате Феодоре, блюди, да не пакы врагь стужить ти раздааниа ради, якоже преже, но дасть ти се въ оного место разданного тобою убогым. Велю ти, да вземь сие, идеши на ину страну и тамо притяжеши села, еже на потребу, можеши бо и тамо спастися и избыти бесовъскых козней, и по своемь отшествии дати сиа имаши, аможе хощеши, и сего ради память ти будеть». Феодоръ же к нему рече: «То не стыжусь ли, яко оставивъ миръ и вся, яже в нем, и обещахся Богови зде живот свой съкончати, в печере сей, и ныне бегунъ бываю и мирьский житель? Аще ли ти годе есть, да в монастыре живу и все, елико речеши ми, сътворю». Бесъ же, мнимый брат, рече: «Утаити не можеши съкровища, — уведано будет взято, но приими мой съветъ, еже ти велю. Аще бы се не угодно было Богу, не бы тебе даровалъ, ни мне известилъ».

Тогда печерник веровавъ яко брату и готовить свое исхождение ис печеры, пристроивъ возы и ларца, в няже съкровища съберет, да изыдет, аможе хощет, повелениемь бесовъскым, да створить ему что зло своимъ кознодействомъ, еже от Бога отлучити и святаго места, и от дому Пречистыа и преподобныхъ отець нашихъ Антониа и Феодосиа. Богъ же, не хотя ни единому погибнути от сего святаго места, и сего спасе молитвами святыхъ своихъ.

И в то время прииде Василей от посланиа игуменя, иже преже спасы печерника от помышлениа злаго. И прииде сий в печеру, хотя видети живущаго в ней брата, и глаголеть ему: «Феодоре, брате, како о Бозе пребываеши ныне?» Удивися же Феодоръ въпрошению, что вещаеть тако, яко долго время не видевся, и рече ему: «Вчера и ономъ дни всегда бе съ мною и поучаа мя, и се иду, аможе велиши ми». Василий же рече ему: «Рци ми, Феодоре, что се есть глаголъ, еже глаголеши: “Вчера и ономъ дни бе со мною и поучаа мя?» Егда что бесовъское привидение есть? Не утаи мене Бога ради”. Феодоръ же съ гневом рече ему: «Что мя искушаеши и почто смущаеши душу мою, овогда сице ми глаголя, овогда инако, и коему словеси веровати?» И тако отгна его от себе, словеса жестокаа давъ ему.

Василий же, сиа вся приимъ, иде в монастырь. Бесъ же пакы въ образе Василиеве прииде к нему и рече ему: «Погубилъ ти, брате, окаанный умъ. Не въспомянух досады твоеа, еже от тебе в сию нощь приахъ, но се ти глаголю: изыди в сию нощь скоро, вземъ обретенное». И сиа изъглагола, бесъ отъиде от него.

Дни же убо наставшу, пакы прииде Василей к нему и, поимъ некиа съ собою от старець, глагола печернику: «Сиа приведохъ в послушество, яко три месяци суть, отнележе с тобою видехся, и се третий день имамъ в монастыре, — ты же глаголаше: “Вчера и ономъ дни”. Яко нечто бесовъское есть действо. Но тому приходящу, не дай же ему беседовати съ собою, преже дай же молитву сътворить, и тогда разумееши, яко бесъ есть». И сътвори же молитву запрещениа, святыа призвавъ на помощь, и отъиде в свою келию, утвръдив печерника.

Бесъ же к тому не сме явитися печернику, и разумеся лесть диаволя Феодору. И оттоле всякого приходящаго к нему преже помолитися нудяше, и тако беседоваше с ним. И оттоле укрепися на врагы и разуме пронырьство их, и Господь избави его от мысленыхъ зверий и работну не быти имъ, якоже многым случается, в пустыни пребывающим, или в печерахъ, или в затворе живущим особе. Велико утврьжение требе есть, да не погыбнет от бесовъ, якоже сего хотеша погубити, но избави его Господь.

Обретенное же съкровище, ископавъ яму глубоку и тамо влож, засыпа, еже от дьний техъ и доныне никтоже съвесть, идеже съкровенно есть.

Самъ же вдасть себе в работу велию, да не пакы, празденъ бывъ, место подасть лености, и от того родится бестрастие, и пакы таже деръзость бесомъ будет. Постави же в печере жерновы и оттоле нача работати на святую братию: от сусека пшеницю взимаа и ту своима рукама изъмилаше, и чрезъ всю нощь безъ сна пребываше, тружаяся в делех и молитве, заутра в сусекъ муку отсыпаше и пакы взимаше жито. И се в многа лета творяше, работаа на святую братию, и легота бываше рабомъ, и не стыдяшеся о таковей работе и моляше Бога беспрестани, дабы отнялъ от него память сребролюбиа. И Господь свободи его от таковаго недуга, яко ни помыслити ему к тому о богатестве. Злато и сребро яко калъ вменися ему.

Времени же многу минувшу, ему в тацей работе и злострадании тружающуся зело. Видевъ же сего келарь,[1004] тако тружающася, некогдаже привезену бывшю житу от селъ, и посла к нему в печеру 5 воз, да не всегда приходя взимати жито, стужить си. Сей же, ссыпавъ жито в сосуды, и нача молоти, поа Псалътырь изусть; абие утружася, възлеже, мало хотя опочинути. И се внезапу громъ бысть, и начаша жерновы молоти. И разумевъ бесовъское действо сущее, въставъ же блаженный, нача молитися Богови прилежно, и рече великим гласом: «Запрещает ти Господь, вселукавый диаволе!» Бесъ же не престаняше меля в жорновы. Феодоръ же пакы рече: «Въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, съвергошаго вас съ небесъ и давшаго в попрание своим угодникомъ, велит ти, мною грешным, не престани от работы, дондеже измелеши все жито, да и ты поработаеши на святую братию. И сиа рекъ, ста на молитве. Бесъ же не сме преслушатися, и изъмолов жито все до света 5 возъ. Феодоръ възвести келареви, да пришлет по муку. Удивив же ся келарь дивному чюдеси, яко 5 воз единою нощью измолото, и вывезе ис печеры 5 возъ муке, таже и другаа 5 възъ прибысть муке.

И се дивно чюдо бысть тогда, и ныне слышащим, събысть бо ся реченное въ Евангелии, яко: «И беси повинуются вамъ о имени моемь».[1005] Се бо рече: «Дах вам власть наступати на змиа, и скорпиа, и на всю силу вражию».[1006] И прочие хотевше убо беси пострашити блаженнаго и съузу себе работную приискавше, еже вопити имъ к тому: «Зде не обрящемся!»

Феодоръ же и Василий съвет богоугоденъ положиста межю собою, иже николиже мысли своеа утаити от себе, но сию разрешити и разсудити еже по Божию съвету. Василей убо в печеру входит, Феодоръ же старости ради ис печеры исходить, келию же собе поставити хотя на ветхомъ дворе.

Бе бо тогда пожженъ монастырь,[1007] и плотомъ привезеномъ на брегъ на строение церьки и всемь келиамъ, и извозникомъ наатымъ возити на гору. Феодоръ же, не хотя быти инемь тяжекъ, самъ на собе нача носити древа; и еже что възношаше Феодоръ, строениа ради келии своеа, беси же, пакости ему деюще, сметаху съ горы: сим хотяще прогнати блаженнаго. Феодоръ же рече: «Во имя Господа Бога нашего, повелевшаго вамъ въ свиньа ити,[1008] велить вы мною, рабомъ своимъ, да всяко древо, иже на брезе, на гору възнести, да будут бес труда работающе Богови, и темъ устроять домъ молитвеный святей владычици нашей Богородици и келии себе уготовят. Да престанете имъ пакости творя и увесте, яко Господь есть на месте сем». В ту же нощь не престаша беси носяще древеса от Днепра на гору, дондеже не остася ни едино древо доле, яко сим, възградиша церковъ и келиа, покровъ же и мостъ, и елико доволно всему монастырю на потребу.

Заутра же въставше извозници и ехавша на брег, хотяще взяти древо, и ни единаго же обретше на брезе, но все суще на горе, то же все не въ единомъ месте кладено, но все разно, с чим коему быти вместе: покровъ, и особъ помостъ, и особь великое дубие, неудобь носимо за долгость, — но все цело на горе обретеся. Се же дивно бысть всемь видевшимъ и слышащим, еже сътвориша выше человечьскыа силы. Се же иноверным мноземь неверно мнится, величества ради чюдеси, но сведетели сим прославиша Бога, творящаго предивнаа чюдеса своихъ ради угодникъ. Якоже рече Господь: «Не радуйтеся, яко дуси вам повинуются, радуйте же ся паче, яко имена ваша написана суть на небесехъ».[1009] Но се убо съдеа Господь в славу свою молитвъ ради святых отець нашихъ Антониа и Феодосиа.

Беси же не тръпяще укоризны ихъ, иже иногда от неверныхъ чтомы, и поклоняемы, и мнимы аки бози, ныне же от угодникъ Христовыхъ небрегомы, и уничижаеми, и бесчествуеми, и акы раби куплени работають и древа носят на гору, и от человекъ отгоними бывають, боящеся прещениа преподобных, — вся бо льсти ихъ Василиемь и Феодоромъ обличишася. Видеша же бесъ себе человеки укаряема и въпиаше: «О злаа и лютаа ми супостата, не престаю, ни почию, до смерти ваю боряся с вами!» Не ведый диаволъ, яко болшу венцю исходатай будет има. И навади на ня злыа человекы погубити ею, иже напрягоша лукъ свой, вещь горку, и оружие их вниде въ сердца ихъ, еже последи скажемъ.

Наймити же и извозници въздвигоша крамолу на блаженнаго, просяще найма своего, глаголюще тако: «Не вемы, коею кознию сему древу повелелъ еси на горе быти». Неправедный же судиа мзду взят от техъ и повеле имь на преподобнемь мзду взяти, тако рекъ: «Да помогут ти беси платити, иже тебе служат», — не поминаа на ся осуждениа Божиа, еже неправедно судяй сам осужденъ будеть.[1010]

И пакы ратникъ диаволъ въздвизаеть бурю на преподобныа: обретает некоего от княжих съветник, люта, и сверепа, и неподобна нравом, и делом, и всею злобою. Приходит к сему болярину бесъ въ образе Василиеве, понеже знаемь бе ему Василий, глаголеть болярину сице: «Иже преже мене бывый въ печере Феодоръ, сей обрете съкровище, — злата и сребра множество и съсуди многоценнии, — и съ всемь с темь хотя бежати на ину страну, аз же удръжах его. И се ныне уродствуеть: бесом велит молоти и з берега древа носити на гору, и бывает тако, а съкровища хранит до времени, да мене утаився, и с нимь отъидет, аможе хощет. Вы же ничтоже обращете».

И то слыша боляринъ от беса, и мневъ его Василиа суща, приведе его къ князю Мстиславу Святоплъчицю.[1011] Бесъ же сие изъглаголавъ князю, и болша сих, и рече: «Скоро сего имете и съкровище возмете. Аще ли не дасть, то ранами попретите ему и муками; аще ли еще не дасть, предадите его мукамъ многым; аще ли же и тако не дасть, то мене призовите, и азъ обличю его пред всеми вами и место покажю, идеже съкровенно есть съкровище». И сице изглаголавъ бесъ к нимъ злое съвещание, и изыде от очию их.

Рано же князь, аки на лов или на некоего воина крепка, сам еха съ множеством вои, и емь блаженнаго Феодора, приведе его в дом свой. И преже убо ласканиемъ въпрошаше того, глаголя: «Отче, повеж ми, аще съкровище обрете? Се бо, — рече, — разделю с тобою, и будеши отець отцю моему и мне». Бяше бо Святополъкъ в Турове. Феодоръ же рече: «Ей, обретох и ныне съкровено есть в печере». Князь же рече: «Много ли, отче, злата, и сребра, и съсудовъ, и кым, слышится, то съкровено есть?» Феодоръ же рече: «В Житии святаго Антониа поведаеться, Варяжский поклажяй есть, понеже съсуды латиньстии суть, и сего ради Варяжскаа печера зовется и доныне. Злата же и сребра бесчислено множество». Князь же рече: «Что ради не даси мне, сыну своему? Себе же возми, елико хощеши». Феодоръ же рече: «Азъ от сего не требую ничтоже, или велиши взяти, еже ми не на ползу, не требую бо сих, яко свободну ми от сего бывшу. Не помню бо, а все бы вам поведалъ, яко сему работаете, азъ же свободи сый от сего».

И тогда князь съ гневом рече слугамъ: «Сего мниха, не хотевша милости моеа, велю оковати по руце и по нозе и за три дьни не дати хлеба ни воды». И пакы въпрошенъ бысть: «Повеж ми съкровище». Феодоръ же рече: «Не свемь, где скрых его». Князь же повеле его мучити крепко, яко омочитися и власяници от крови; и посемъ повеле его в дыме велице повесити, и привязати его опакы, и огнь възгнетити. И тогда мнози удивишася тръпению мужа, яко в росе въ пламени пребываше, но ни власяници его огнь прикоснуся. И некто от предстоащих сказа о Феодоре, еже сътвори чюдо. Въ ужасти бывъ князь, и глагола старцю: «Почто погубляеши себе и не даси съкровища, еже нам достойно?» Феодоръ же рече: «Истину ти глаголю, молитвою брата моего Василиа тогда спасенъ бых, егда обретох, и ныне отъятъ Господь память сребролюбиа от мене, и не вем, где съкрых его».

Князь же скоро посла в печеру по святаго Василиа. Сему же не хотящу приити, нужею приведоша его ис печеры. Князь же рече ему: «Все, еже велелъ ми еси сътворити сему злому, и сътворих, тебе же хощу въ отца место имети». Василий же рече: «Что ти повелех сътворити?» Князь же рече: «Еже еси ми поведалъ съкровище, сей же не повесть его, и мучих его». И отвеща Василий: «Познахъ козни злаго беса, прельстившаго тя, а на мене сългавша и на сего преподобнаго: мене бо не виде никогдаже исходяща ис печеры своеа 15 лет». Такоже вси предстоащеи реша: «При нас еси глаголалъ князю». Василий же рече: «Всех вас прельстил бес, несми виделъ князя, ни вас».

Разгневав же ся князь и повеле бити его безъ милости. Не стръпевъ бо обличениа, и шуменъ бывъ от вина, и възъярився, и вземь стрелу, уазви Василиа. И егда застрели его, Василий же изем стрелу от утробы своеа, верже ю къ князю и рече: «Сею стрелою сам уязвенъ будеши». Еже и збысться по проречению его.

И повеле князь затворити ею разно, да утре мучить ею зле, и в ту нощь оба скончастася о Господе. И се уведавше братиа, и пришедше, взяша телеса ею, и погребоша их честно в печере Варяжской. В ней же подвизастася, ту же и положена быста въ одежи кровавей и въ власяници, яже и доныне цела сущи: еаже бе постыдеся огнь, како сиа тлению причастится?

Не по мнозех же днехъ самъ Мстиславъ застреленъ бысть в Володимери на забралехъ, по проречению Василиеву, биася съ Давидомъ Игоревичемь.[1012] И тогда позна стрелу свою, еюже застрели Василиа, и рече: «Се умираю днесь преподобных ради Василиа и Феодора».

Да збудется реченное Господомь: «Всяк, взимаай нож, ножем умирает».[1013] Понеже безаконно уби, и самъ безаконно убиенъ бысть. Сиа же мученичьский венець приаша о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава съ Отцемь и Святым Духом.

О ПРЕПОДОБНЕМЬ СПИРИДОНЕ ПРОСКУРНИЦЕ И О АЛИМПИИ ИКОННИЦЕ. СЛОВО 34

Всяка душа проста свята есть, не имеа лукавъства в себе, ни льсти въ серьдци. Таковый истиненъ есть Богу и человекомъ, сицевый не может съгрешити Богу, паче же и не хощет, яко съсуд Божи есть и Святому Духу жилище бываеть, от того бо освящается душа, и тело, и умъ, якоже рече Господь: «Азъ же и Отець к нему приидеве и обитель у него сътворим.[1014] Вселю бо ся, — рече, — в ня и похожду, и буду имъ Богъ, и тии будуть мне людие».[1015] Апостолъ же рече: «Братие, вы есте церкви Бога жива, и Духъ Святый живет въ вас»[1016] Таковии на земли аггельскыи пожиша, на небесехъ с теми въ веки радуются: якоже в жизни неразлучени быша от тех, сице и по смерти с ними веселятся, еже и на конци слова скажем о семь.

Сий убо преподобный Спиридонъ бяше невежа словом, но не разумом; не от града прииде в чернечество, но от некоего села. И въсприатъ страх Божи въ сердци си, и нача учитися книгам, и извыче весь Псалтырь изусть. Повелениемь же игумена Пимина Постника[1017] печаше проскуры, и с ним брат некто, Никодим имянем, ему единоуменъ, единонравен. Иже добре послужиша в пекарници за многа лета, честно и непорочно съвръшивше свою службу. Блаженный же Спиридонъ, отнележе в пекарницю прииде, не измени своего подвига и труда духовнаго, но свою работу съвръшаше съ всяцемь говениемь и съ страхом Божиимъ, жертву чисту от своего труда принося Богови. Плод же, иже от устъ его, — жива и словесна жрътва, — от того приношашеся о всех и за вся всемогущему Богу: беспрестани бо Псалтырь поаше, и ту на всякъ день скончеваа, или дрова секы, или тесто меся, и сие беспрестани въ устех имеаше.

И сему некогда обычную работу съвершающу съ всяцем говениемь, прилучися некогда сему блаженному вжещи пещь, якоже и всегда, на испечение просфурам, и от пламени огненаго загореся покровъ храму. Онъ же взем мантию свою и закры устии пещи, свите же своей завязавъ рукава и сию взем, течаше на кладязь, и ту налиа воды, и скоро течаше, зовый братию, да угасят пещь и храм. Братиа же, притекше, видеша дивну вещь, како не изгоре риза и не истече вода от свиты, еюже угасиша силу огненую.

Многа же тщаниа требе, еже въспомянути всех, и похвалити, и ублажити о Господе скончавшихся зде, въ блаженнемь сем монастыре Печерьском. Давидъскии рекуще: «Радуйтеся, праведнии, о Господе, правымъ сердцемь подобаеть похвала! Добре пойте ему съ въсклицаниемь в десятоструннемь псалтири».[1018] Не от пръваго на десять часа Господу помолившеся и тому угоднаа творяще,[1019] но от юности Богу себе предавше, и многа лета пожиша, и добре старости къ Господу отъидоша, и ни единаго дьни и часа правила своего измениша. Насаждени быша в дому Божиа Матери, тии процветут въ дворех Бога нашего и еще умножаться въ старости мастите, якоже сий блаженный.

Преподобный же Алимпие преданъ бываеть родительма своима на учение иконнаго писаниа. Егда бо гречестии писци из Цариграда Божиим зволениемь и пречистыа его Матере приведени быша нуждею писати церьки Печерьскиа, во дьни благовернаго князя Всеволода Ярославича, при преподобнемь игумени Никоне, якоже о них сказано есть въ Послании Симонове,[1020] еже показа Богъ и сътвори чюдо страшно въ церьки своей.

Мастеромъ бо олтарь мусиею кладущим, и образъ пречистей святей владычици нашей Богородици и приснодеве Марии сам въобразися, всем же сим внутрь сущим олтаря, покладываху мусиею, Алимпий же помогаа имъ и учася, — и видевше вси дивное и страшное чюдо: зрящим имъ на образъ, и се внезаапу просветися образ владычица нашеа Богородица и приснодевы Мариа паче солнца, и не могуще зрети, падоша ниць ужасни. И мало возникше, хотяху видети бывше чюдо, и се изъ устъ пречистыа Богоматере излете голубъ белъ, и летяше горе ко образу Спасову, и тамо скрыся. Сии же вси сматряху, аще ис церьки излетелъ есть, и всемъ зрящим, и пакы голубъ излете от устъ Спасовъ и леташе по всей церьки. К коемуждо святому прилетаа, овому на руце седаа, иному же на главе; слетевъ же долу, седе за иконою чюдотворною Богородичиною наместною. Долу же стоащии хотеша яти голубъ и приставиша лествицю, и се не обретеся за иконою, ни за завесою. Смотревши же всюду, не ведяху, где съкрыся голубъ, и стояху вси зряще ко иконе, и се пакы пред ними излете голубъ изъ устъ Богородичинъ и идя на высоту ко образу Спасову. И възопиша горе стоящим: «Имете и!» Они же простроша рукы, хотяху яти его, голубъ же пакы влете въ уста Спасова, отнуду изыде. И се пакы свет, паче солнца, осиа техъ, изимаа зракы человечьскиа. Сии же падши ниць и поклонишася Господеви. С ними же бе сий блаженный Алимпие, видевъ детель Святаго Духа, пребывающу в той святей честней церьки Печерьской.

И егда же скончаше ю пишуще, тогда блаженный Алимъпие постриженъ бысть при игумени Никоне. Добре извыкъ хитрости иконней, иконы писати хитръ бе зело. Сий же хитрости въсхоте научитися не богатества ради, но Бога ради се твъряше. Работаше бо, елико доволно бысть всемь, — игумену и всей братии писаше иконы, и от того ничтоже взимаа. Аще ли же когда не имяше дела себе сий преподобный, то взимаа взаимъ злато и сребро, еже иконамъ на потребу, и делаше имже бе долженъ, и отдаваше икону за таковый долгъ. Многажды же моляше другы своа, да въ церкви где видевше обетшавшаа иконы, и тыа к нему принесуть, и сиа обновивъ, поставляше на своихъ местех.

Все же се творяше, да не празденъ будеть, понеже святии отци рукоделиа мнихомъ повелеша имети и велико се пред Богомъ положиша, якоже рече апостолъ Павелъ: «Мне же и сущим съ мною послужисте руци мои, и ни у единаго же туни хлеба ядох».[1021] Такоже и сий блаженный Алимпие. На три части разделяше рукоделиа своа: едину часть на святыа иконы, а вторую часть въ милостиню нищим, а третиюю часть на потребу телу своему. И се творяше по вся лета, не дадяше себе покоа по вся дьни: в нощи же на пение и на молитву упражняшеся, дьни же приспевъшу, отлучаше себе на дело, праздна же николиже бяше видети его, но и събора церковнаго вины ради дела не отлучашеся николиже. Игуменъ же за многую его добродетель и чистое житие постави его священникомъ, и в таковемъ чину священьства добре и богоугодно пребысть.

И некто от Киева богатыхъ прокаженъ сый. И много от влъхвовъ и от врачевъ врачюемь бываше, и от иноверных человекъ искаше помощи, и не получи, но и гръшее себе приобрете. И некто от друг его понуди его ити в Печерьский монастырь и молити некиа от отець, да помолятся о немь. Оному же приведену бывшу в монастырь, игуменъ же повеле его напоити губою от кладязя святаго Феодосиа, главу же и лице ему помазаше. И абие въскипе всь гноемь за неверьствие его, якоже бегати его всем смрада ради. Онъ же възвратися в домъ свой и, плачася и сетуа, не исходя оттуду по многы дьни, смрада ради. И глагола ко другом своим: «Покры срамота лице мое. Чюжъ бых братии моей и страненъ сыновомъ матере моеа,[1022] понеже не съ верою приидох къ святыма Антонию и Феодосию». И бе по вся дьни ожидаа смерти.

И позде некогда прииде в себе, помысли своа съгрешениа, прииде къ преподобному Алимпию и покаяся к нему. Блаженный же рече к нему: «Чадо, добре сътворилъ еси, исповедавъ Богови грехи своа пред моим недостоинъствомъ, рече бо пророкъ Давидъ: “Исповемь на ся безакониа Господеви, и тъй отпустить нечестие сердца моего”».[1023] И много поучивъ его еже о спасении души, и взем вапницю,[1024] и шаровными вапы, имиже иконы писаше, и сим лице ему украси и струпы гнойныа замазавъ, и сего на пръвое подобие, благообразие претвори. И приведе-го въ божественую церковь Печерьскую, дасть ему причастие святыхъ тайнъ и веле ему умытися водою, еюже священници умываются, и ту абие спадоша ему струпии и исцеле.

Виждь ми разумъ блаженнаго! Христу бо уподобися:[1025] якоже бо Господь прокаженаго исцелевъ и повеле ему показатися священникомъ и принести даръ за очищение его, сице убо и сий святый бегаа величаниа; якоже и Христосъ слепаго исцелевъ, и не ту абие прозревъ, но повеле ему ити к Силуамли купели и измытися, такоже и сий блаженный преже вапы украшаеть образ смръдящий невериа ради, честь же творить и служителемь Божиимъ, да и тии обещници будуть с нимь чюдеси. Водою же того омывъ, не токмо телесных проказъ очисти, но и душевных. Того же исцеленнаго правнукъ окова кивот златом над святою трапезою за очищение того. И сему скорому исцелению вси удивишася. Рече же к нимъ преподобный Алимпие: «Братие! Внимайте сему рекшему: “Не можетъ рабъ двема господинома работати”.[1026] Якоже и сий преже поработися врагу, чарование грехом, последи же приде къ Богу, отчаався преже же спасениа своего, и болма проказа нападе на нь неверьствиа ради его. “Просите убо, — рече Господь, — и не просто просите, но с верою просите, и приимите”.[1027] И егда же покаяся къ Богу и мене послуха постави, и скорый на милость сего ущедры и исцели». И отъиде исцелевый в дом свой, и славя Бога и того рождьшую пречистую Матерь, и преподобных отець наших Антониа и Феодосиа, и блаженнаго Алимпиа. Се бо новый нам Елисей, иже Неомана Сирианина от проказы исцеле.[1028]

И инъ некто муж христолюбець от того же града Киева церковь себе постави и въсхоте сътворити церьки на украшение и великых иконъ: 5 деисуса[1029] и две наместнии. Сий же христолюбець вдасть сребро двема мнихома монастыря Печерьскаго и доскы иконныа, да сътворять ряд съ Алимпиемъ, и еже хощет, возметь от иконъ. Сии же мниси ничтоже рекоша Алимпиеви, и взяста от мужа елико хотеста. И пакы христолюбець посла ко мнихом, аще иконы его съделаны суть. Они же реста, яко еще злата требуеть, и пакы взяша от христолюбца злато и истеряста. И пакы наречие въспустиста мужеви, глаголавша на святого сице, яко и еще просить толико же, елико взять. Онъ же христолюбець с радостю вдасть. И помале пакы черноризци рекоста: «И еще Алимпий толико же требуеть». Христолюбець же рече: «Аще и до десятижды въпросить, то дам, токмо благословениа его хощу, и молитвы, и дела руку его». Алимпиеви же ничтоже ведящу о сем, еже мниси тии сътвориста.

Присылаеть убо муж, хотя видети, аще иконы написаны суть, она же черноризица възвестиста ему, тако глаголюще, яко: «Алимпий поимавъ злато и сребро с лихвою и не хощеть писати иконъ твоих». Христолюбець же той прииде въ монастырь съ многою дружиною и входить ко игумену Никону, хотя въздвигнути крамолу на преподобнаго Алимпиа. Игуменъ же призва Алимпиа и рече ему: «Брате, что се неправда сиа бысть от тебе сынове нашему? Многажды бо молив тя, да возмеши, что хощеши, иногда же туне пишеши». Блаженны же рече: «Отче честный, весть твоа святыни, яко никогдаже лености имехъ о деле сем. Ныне же не свемъ, о чемъ глаголеши». Игуменъ же рече, яко: «Три цены взялъ еси от седми иконъ, а иконъ не пишешь». И се, яко на обличение тому, повелеша принести доски иконныа, мниси же призвати, имавшаа цену, на обличение его, да прятся с нимь.

Послании же видеша тыа иконы, написаны зело хитры, и принесоша а пред игумена. Яже видевше, вси удивишася и ужасни быша, съ трепетом ниць на земли падоша и поклонишася нерукотворенному образу Господа нашего Иисус Христа, и пречистей его Матере, и святыхъ его. И промчеся велика слава о сем въ всем граде Киеве. Приидоша же и она мниха, глаголавшаа на блаженнаго, не ведуще о сем ничтоже, и начаша стязатися съ Алимпиемь, тако глаголюще, яко: «Три цены взялъ еси, и иконъ не пишеши». Отвещаша же вси темъ, реша: «И се ныне иконы Богом написаны суть». Сии же видевше, и ужасошася о бывшем чюдеси.

Сиа же черноризца, крадшая монастырь, обличена бывша, и от всехъ вещей отпадша, и изгнана бывша от монастыря Печерьскаго. Но и тако своа злобы не остася, глаголюще хулу на блаженнаго, и всемь глаголюще, яко: «Мы есми написали иконы, господинъ же техъ не хотя дати нам мзды, и се замыслилъ есть, лишивъ наю найма, и сългаста на иконы, яко Богомъ написаны суть, а не суть нами въображени». И тако устависта народ, притекающь на позорь техъ инокъ, и хотящим имъ поклонитися, сии же възбраняста, и сего ради людие вероваша мнихомъ, облыгающе блаженнаго Алимпиа.

Но Богъ прославляеть святыа своа, якоже рече Господь въ Евангелии: «Не может град укрытися, връху горы стоа; ниже вжагают светилника, поставляют под спудомъ, но на свещнице, да светить всемъ приходящимъ».[1030] Такоже и сего преподобнаго Алимпиа не утаися добродетелное житие. Дойде же и до князя Владимера чюдо, бывшее о иконах. Бысть же некогда сице. Волею Божиею от пожара изгоре Подолие все,[1031] и та церьки изгоре, в нейже бяху иконы тыи. И по пожаре обретошася седмь иконъ тех целы, а церьки вся изгоре. И се слышавъ, князь иде видета бывшаго тамо чюдеси еже о иконах, како не изгоре и како написашася Божиимъ мановениемь, и прослави всех Творца, съдевающаго преславнаа чюдеса молитвами угодникъ своихъ Антониа и Феодосиа. Взем же Владимерь едину икону, святую Богородицю, и посла въ град Ростовъ, в тамо сущую церковь, юже сам създа,[1032] иже и доныне стоить, ейже азъ самовидець бых. Се же при мне сътворися в Ростове: церьки тои падшися, и та икона без вреда пребысть, и внесена бысть въ древяну церковь, якоже изгоре от пожара, икона же та безъ вреда пребысть, ни знамениа огненаго на себе имущи.

И приидем убо ко иному сказанию, еже о блаженемь Алимпии. Инъ некто христолюбець дасть сему блаженному икону наместную писати. По малех же днехъ разболеся блаженный Алимпий, иконе же суще не писане. Боголюбець же притужаше блаженному. Рече же к нему блаженный: «Чадо, не приходи ко мне, ни стужай ми, но възверзи на Господа печаль свою, еже о иконе, и той сътворить, якоже хощеть; икона ти въ свой праздникъ на своемь месте станеть». И порадовася муж, понеже икона до праздника напищется, и веру емь словеси блаженаго, и отъиде в домъ свой, радуяся. И прииде пакы боголюбець онъ на канунъ Успениа, хотя взяти икону, и виде икону не писану, блаженнаго же Алимпиа велми болна суща. И досажаше ему, глаголя: «Почто не възвестил ми еси своеа немощи, и азъ бых далъ икону иному писати, дабы праздникъ светелъ и честенъ бывъ, ныне же посрамил мя еси, удръжавъ икону». К нему же блаженный кротце отвещавъ: «О чадо, егда леностию се сътворих? Или невъзможно Богу икону своеа Матере словом написати? Азъ бо отхожу света сего, якоже яви ми Господь, и по моем отшествии всяко утешить тя Богъ». Муж же той отъиде от него, печалуа, в дом свой.

По отшествии же его вниде некто юноша светелъ и, взем вапницю, нача писати икону. Алимпий же мневъ, яко разгневася на нь господинъ иконы и писца иного прислалъ есть, понеже исперва аки человекъ беша, но скорость дела сего бесплотна показася. Овогда убо златом покладываше икону, овогда же на камени вапы тряше, и всем писаше, и въ 3 часы икону написа, и рече: «О калугере,[1033] егда что недостаточно, или чим греших?» Преподобный же рече: «Добре сътворилъ еси. Богъ поможеть тебе зело хитро написати сию икону, се тобою съделалъ ю есть». Вечеру же приспевшу, и се невидим бысть съ иконою.

Господинъ же иконы безъ сна пребысть всю нощь от печали, понеже не бысть иконы на праздникъ, недостойна себе и грешна нарицаа таковыа благодати. И въставъ убо, иде въ церьковь, да тамо плачется своего съгрешениа, и отвръзъ двери церьки, и виде икону сиающу на месте своемь, и паде от страха, мневъ, яко привидение некое явися ему. Възбнувъ же мало от страха, разумевъ, яко икона есть, въ трепете и ужасти мнози бывъ, помянувъ глаголы преподобнаго, и текъ, възбуди домашняа своа. Они же с радостью текоша въ церьковь съ свещами и с кандилы, и видеша икону, сиающу паче солнца, и падши ниць на земли, и поклонишася иконе, и лобызаше съ веселиемь душа.

Боголюбець же той прииде ко игумену и нача поведати сътворившееся чюдо, еже о иконе, и вси вкупе идоша ко преподобному Алимпию, и видеша его уже отходяща света сего. И въспроси его игуменъ: «Отче, како и кимъ написана бысть икона?» Онъ же поведа имъ все, еже виде, яко: «Аггелъ есть, — рече, — написавъ ю, и се предстоить, поати мя хотя». И сиа рекъ, предасть духъ. И сего опрятавше, несоша въ церьковь, обычное пение над ним сътворивше, положиша его в печере съ преподобными отци, о Христе Иисусе, Господе нашемь.

О ПРЕПОДОБНЕМЬ И МНОГОСТРАДАЛНЕМ ОТЦИ ПИМИНЕ И О ХОТЯЩИХ ПРЕЖЕ СМЕРТИ ВЪ ИНОЧЕСКИЙ ОБРАЗЪ ОБЛЕЩИСЯ. СЛОВО 35

Начало слову еже о Пимине вземше, на исповедание снидем того крепкаго страданиа, еже съ благодарениемь тръпети болезни доблествене.

Сий бо блаженный Пиминъ боленъ родися и възрасте, и того ради недуга чистъ бысть от всякиа скверны и от утробы матерня и не позна греха. И многажды моляше родителя своа, да пострижется въ иноческый образъ. Они же, яко чадолюбци, надеахуся, своему житию сего хотевша наследника имети, и възбраняху ему.

Сему же убо изнемогшу и въ отчаании бывшу, и принесенъ бысть в Печерьскый монастырь, да исцелееть тех святых отець молитвами или от техъ руку прииметь святый аггельскый образъ. Родителя же его, имуща сердечную любовь к нему, и своего чада не остависта, но всехъ моляще молитися за сына ею, да исцелееть от недуга. Много же преподобнии тии отци потрудившеся, и ничтоже пользова его, сего бо молитвами предолеваше всех, ибо не прошаше здравиа, но приложениа болезней, да не како, здравъ бывъ, и исторженъ будеть родительма своима от монастыря, и не получить мысли своеа. Отцю же и матере преседящим ему и не дадущим его пострищи, и стуживъ сий блаженный, нача Богови молитися прилежно, да исполнит жалание его.

И се въ едину нощь, всем спящим вне, и се внидоша к нему аки скопци светлии съ свещами, идеже лежаше Пиминъ, носяще съ собою Евангелие, и свиту, и мантию, и куколь, и все, еже на потребу пострыганию, и глаголаше ему: «Хощеши ли, пострижем тя?» Онъ же с радостию обещася имъ, глаголя: «Господь вы посла, господиа моа, исполнити желание сердца моего». Они же ту абие начаша въспросы творити: «Что прииде, брате, припадаа къ святому жертовнику сему и ко святей дружине сей? Желаеши ли сподобитися мнишескому великому аггельскому образу?» И прочаа вся по ряду сътвориша, якоже есть писано, таже и в великий образъ постригоша его, и облъкше его в мантию и в куколь, и все, еже требе, певше, великаго аггельскаго образа управивше и устроивше, и целовавше его, Пимина же того нарекше, и свещу въжегше, реша: «До 40 дьний и нощий сиа свеща да не угаснеть». Сиа вся съдеавше, отъидоша въ церьковь, власи же вземше въ убрусе,[1034] положиша на гробе святаго Феодосиа.

Братиа же, сущии в келиахъ, слышаще глас пениа, и тии възбудивше сущих окрестъ себе, мневше, яко игуменъ не с которыми постригаеть и или уже преставилъся есть, и вси купно приидоша в келию, идеже болний лежа, и обретоша вся спяща: отца же, и матерь его, и рабы. И с теми внидоша ко блаженному, и вси исполнишася благоуханиа, и видеша сего весела и радостна, и облечена въ одежу мнишескую. И въпросиша того: «Кыим постриженъ бысть, и что слышахом глас пениа? Сии же родителие твои, у тебе бывша, и ничтоже от сего слышавше». Рече к ним болный: «Азъ мню, яко игуменъ, пришед съ братиею, постриже мя и Пимина мя имя нарече. И техъ пениа бываше, еже вы слышасте, и свещи, рекоста, до 40 дьний и нощий горети, власи же мои вземше, идоша въ церьковъ».

Сиа же от него слышавше, идоша въ церьковъ, и видеша церьковь заключену, възбужше же пономаря[1035] и въпросиша их, аще кто входилъ есть въ церьковъ после павечерняа молитвы? Они же отвещавше, рекоша, яко никтоже входилъ есть в ню, но и ключа у иконома суть. Вземше же ключа, идоша въ церьковь и видеша на гробе Феодосиеве въ убрусе власы его, възвестиша игумену, и поискавше техъ, кто его есть постриглъ, и не обретоша. Разумно же бысть всемъ, яко се есть промыслъ, свыше от Бога бывающь.

Разумеим же добре о бывшем чюдеси, аще вмениться, рече, сему въ уставное пострижение? Понеже послушество имяше: церьки заключене сущи, и власом ту обретшимся на гробе святаго Феодосиа, и свеща, доволна единого дьни горению, за 40 дьни и нощи непрестанно горе и не изгоре, и к тому пострижениа не сътвориша, глаголавше ему: «Довлееть ти, брате Пимине, от бога данный ти даръ и нареченное ти имя».

Въпросиша же его: «Каковии бяше постригшеи тя?» Показавше ему книгы постриганиа, аще от сего не суть исправили. Пиминъ же рече: «Что мя искушаеши, отче! Ты сам съ всею братиею пришед и сътворивъ еже о мне по написанному книгъ сих, и рек ми, яко: “Подобает ти пострадати в болезни, и егда будет исход твой, тогда здравие подасть ти ся и своима рукама понесеши одръ”. Но моли за мя, честный отче, да подасть ми Господь тръпение».

Пребысть же блаженный Пиминъ в тяжцей той болезни многа лета, яко гнушатися его и служащим тому, многажды бо оставльше его гладна и жадна два дьни или три. Сий же вся с радостию тръпяше, Бога о всем благодаряше.

Инъ же некто, такоже боленъ, принесенъ бысть в Печеру и постриженъ. Мниси же, на то устроени, болным служити, вземше и сего, несъше ко Пимину, да обема купно равно послужат. Небрежение же имуще о таковей службе, сию в забытие поверьгоша, и изнемогаша болнии безводием. Пиминъ же рече къ болящему: «Брате, понеже гнушаются служащеи намъ, смрада ради бывающаго от нас, то аще въставит тя Господь, можеши ли пребыти въ службе сей?» Болный же обещася блаженному до смерти своеа съ усердиемь послужити болнымъ. Пиминъ же рече к нему: «Се Господь отьемлет болезнь твою от тебе, и к тому здравъ бывъ, исполни обет твой и служай ми и подобным мне. На нерадивыа же о службе сей наводит Господь болезнь лютую, яко да темь наказани бывше, спасутся». И ту абие въста болный и служа ему, на нерадивыа же и не хотевшаа служити болным всехъ обиатъ недуг, по словеси блаженнаго.

Исцелевый же брат от недуга мало некогда съгнуси въ себе и уклонися от Пимина, и сего алчна и жадна остави, смрада ради утробнаго. И леже въ особной храмине, и внезапу огнь зажже его, и не могый въстати за три дьни, и не стръпе жажи водныа, и нача вопити: «Помяните тя, Господа ради, се бо умираю безъводиемь!» Слышавъ же въ друзе келии, приидоша к нему и видеша его одръжима недугомъ, възвестиша о нем Пимину, яко: «Брат, служай ти, умирает». Рече же блаженный: «Еже человекъ всееть, то и пожнеть:[1036] понеже остави мя гладна и жадна, и сам въсприалъ еси, сългавъ Богови и мою худость презревъ. Но обаче учимы есмы не въздаати зла за зло,[1037] шедше, рците ему: “Зоветь тя Пиминъ, въставъ, прииде семо”».

И егда, пришедше, изъглаголаше ему, тогда болный здравъ бысть, и въ той час прииде къ блаженному, никимже водим. Преподобный же поноси тому, рекъ: «Маловере! Се здравъ еси; к тому не съгрешай. Не веси ли, яко равну мзду имеета боляй и служай? Но тръпение убогых не погыбнеть до конца: зде убо скорбь, и туга, и недугъ вмале, а тамо радость и веселие, идеже несть болезни, ни печали, ни воздыханиа, но жизнь вечнаа. Того бо ради, брате, сиа тръплю. Богъ же, иже тебе мною исцелевый от недуга твоего, той может и мене въставити от одра сего и немощь мою исцелити, но не хощу: “Претръпевый бо до конца, — рече Господь, — той спасеться”.[1038] Уже ми есть в жизни сей всему изгнити, да тамо плоть моа будет безъ истлениа, и смрадное обоняние — таможе благоухание неизреченно. Добро убо, брате, церковное предстоание, въ светле и чисте пресвятемъ месте, и съ аггельскими силами невидимо песнь пресвятую всылати велми богоугодно и благоприатно: церкви бо небо земное нарицаеться, и стоащи в той на небеси стояще мнятся. Что же ли, брате, темнаа сии и смраднаа храмина: не преже ли суда суд и преже бесконечныа мукы мука? Иже болезнуай достойне глаголеть: “Тръпя, потерпех Господа, и внят ми”.[1039] Сих ради апостолъ глаголет въ плоти болящим: “Аще убо наказаниа тръпите, яко сыновом вам обретается Богъ, аще ли без наказаниа есте, рабичища есте, а не сынове”.[1040] О сих бо рече Господь: “Въ тръпении вашем стяжете душа ваша”».[1041]

И в таковем страдании лежа преподобный Пиминъ лет 20. Въ время же преставлениа его явишася три столпы над трапезницею и оттуду на връх церьки приидоша. О них же речено бысть в Летописци.[1042] Съвесть же Господь, знамение сие показавый, или сего ради блаженнаго, или ино кое смотрение Божие бысть.

В той бо день, въ нъ же хотяше преставитися, здравъ бысть преподобный Пиминъ и обихожаше вся келиа и, всем поклоняяся до земля, прощениа просяше, поведаа исход свой от житиа сего. И глаголаше и́ к болящим братиамъ: «Друзи и братиа моа! Въставше, проводите мя». И абие словом его отступаше болезнь от них, и здрави бывающе, идоша с ним. Сам же, въшед въ церьковъ, причастися животворящих Христовых тайнъ, тако, вземь одръ, несяше к печере, в нейже николиже бывалъ и николиже виде еа от рожениа своего, и, вшед, поклонися святому Антонию и место показа, в немже положитися хотяща.

«Зде, — рече, — два брата положисте в сие лето, и егоже брата бе-скимы положисте, сего въ скиме обрящете. Хоте убо многажды пострищися и небрегом бысть от братиа нищеты ради, им же вменися въ грех; сей же дела достойна показа образу, и сего ради дарова ему Господь скиму: имущему добраа дела — дасть ему, от неимущаго же и еже мнится имеа — отъимется от него; имущему убо везде дано будет.[1043] Другаго же брата, егоже въ скиме положиста, взята бысть от него, понеже в животе не въсхоте еа, но, умираа, рече: “Аще видите мя, уже отходяща, и тако пострижете мя”. И сего ради отъятся от него благодать, не разуме бо рекшаго: “Не мерьтвии въсхвалять тя, Господи, но мы, живии, благословимъ Господ”».[1044] “Въ аде бо, — рече, — кто исповесть ти ся?”[1045] Таковым бо пострижение скимное ничтоже ползуеть, аще сего дела добраа от мукы не збавить. Третий же зде от давных лет положен. Того же скима нетленна есть и блюдется ему на обличение и на осуждение, яко недостойна образу дела стяжавша, в лености же и въ гресех житие свое проводиша, не ведый рекшаго: “Емуже дасться много, много истяжут от него”.[1046] И аще сего Антониева и Феодосиева молитва не предварит, повиненъ есть сицевый суду». И сиа изъглаголавъ, рече ко братии: «Се приидоша постригшеи мя, пояти мя хотяще». И сиа рекъ, възлегъ, успе о Господе. Его же великою честию в печере положиша. Окопавша же преже реченное место, и обретоша тако, по словеси блаженнаго, три черноризци: единаго всего истлевша, куколь же единъ целъ бяше; два же мниха, новъ умершаа, иже убо въ скиме положенный, с сего скима снята бысть и на другого положена, иже бе не постриженъ. И много дивишася неизреченному суду Божию, и рекоша, яко: «Ты, Господи, въздаси комуждо по делом его».

Да отселе, братие, мнит ми ся разумети: иже въ болезни пострижется с верою, просит у Бога живота, да в чернечестве поработаеть ему; обладая же животом и смертью, Господь, аще сего отведеть, то въ 11 час съ пришедшими равна праведним сътворить его Господь.[1047] А глаголяй же сице: «Аще видите мя умирающа, тогда пострижете мя», — сего суетна вера и пострижение.

О ПРЕПОДОБНЕМЪ ИСАКИИ ПЕЧЕРНИЦЕ. СЛОВО 36

Яко въ огни искушается злато, и человечи приатни в пеще смирениа. И аще убо Господу въ пустыни приступити искуситель не постыдеся,[1048] колико паче человеку искусы принести хощеть! Якоже и сему бысть блаженному.

Сий бо преподобный отець нашь Исакий, еще ему сущу въ миръстем житии, богат бе купець, родом торопчанинъ.[1049] Сей помысли быти мнихъ, и раздаа все имение свое требующим и монастырем, прииде к великому Антонию в печеру, и моляшеся ему, дабы былъ мнихъ. И приатъ его Антоние, възложи на нь мнишеский образ и нарече имя ему Исакие, бе бо ему мирьское имя Чернь.

Сий же Исакие въсприатъ житие крепко и облечеся въ власяницю, и повеле купити себе козлищь, и одрати его мехом, и възъвлече на власиницю, и осше около его кожа сыра. И затворися в печере, въ единой улици, в келии мале, яко четыре лакоть сущи, и ту моляше Бога съ слезами. Снедь же его бе просфура едина, и то же чрез день, и воды в меру пияше. Принося же ему великий Антоние и подаваше ему оконцемъ, елико рука вместится — и тако приимаше пищу. И в таковем житии сътвори 7 лет, на свет не исходя, ни на ребрех възлегъ, но седя мало сна приимаше.

Единою же, по обычаю, наставшу вечерю, нача покланятися, поа псалмы, даже и до полунощи, и яко утрудися, и седе на седале своемь. Седящу же ему и по обычаю свещу погасившу, и се внезаапу свету въсиавшу в печере, яко от солнца, яко и зрак человеку отъимати. И поидоша к нему два уноши прекрасне, и блистастася лица ихъ, аки солнце, и реша: «Исакие, ве есве аггелы, а се идет к тебе Христос съ аггелы». И въставъ Исакий, и виде тлъпу бесовъ и лица их паче солнца, единъ же посреди их сияше паче всех, и отъ лица его луча исхожааху. И глаголаста ему: «Исакие, се есть Христос, пад, поклонися ему». Исакий же не разуме бесовъскаго действа, ни памяти име прекреститися, и, изъшед ис келии, поклонися, акы Христу, бесовъскому действу. Беси же кликнуша и реша: «Нашь еси, Исакие!»

И введоша его в келию, посадиша и́, и начаша садитися около его. И бысть плъна келиа бесовъ и улица Печерьскаа. И рече единъ от бесовъ, глаголемый Христос: «Възмете сопели, и бубны, и гусли и ударяйте, а Исакий нам спляшет». И удариша в сопели, и в гусли, и в бубны, и начаша им играти. И утомивше его, остави его елико жива суща, и отъидоша, поругавшеся ему.

Заутра же, бывшу дьни и приспевшу вкушению хлеба, прииде Антоний по обычаю къ оконцю и глагола ему: «Благослови, отче Исакие!» И не бе гласа, ни послушаниа. И многажды глагола Антоние, и не бе гласа, и рече в себе: «Егда преставился есть?» И посла в монастырь по Феодосиа и по братию. И пришедше же братиа, и откопаше, идеже бе загражено устие, и взяше его, мняще его мертва быти; и изнесше его, положиша пред печерою, и видеша его, яко живъ есть. И рече игумен Феодосий, яко от бесовьскаго действа сие бысть ему. И положиша его на одре, и служаше ему святый Антоний.

Въ тыа же дьни приключися Изяславу приити из Ляховъ, и нача гневатися Изяславъ на Онтониа про князя Всеслава.[1050] И присла Святославъ ис Чернигова в нощи по святаго Антониа. Антоний же пришед ко Чернигову и възлюби место, нарицаемое Болдины горы, ископавъ печеру и вселися ту. И есть ту монастырь Святыа Богородица на Болдиныхъ горах[1051] и доныне близъ Чернигова.

Феодосий же, уведавъ, яко Антоний отшелъ есть к Чернигову, и шед съ братиею, и взятъ Исакиа, и принесе его въ келию свою, и служаше ему. Бе бо раслабленъ умомъ и телом, яко не мощи ему обратитися на другую страну, ни въстати, ни седети, но лежаше на единой стране, многы же и червие вметахуся под бедры ему с мочениа и с поливаниа. Феодосий же сам своима рукама мыаше и опряташе; и лежа за 2 лета, святый же служа ему.

Се же есть дивно чюдо, яко за два лета не вкуси хлеба и воды, ни от какого же брашна, ни от овоща, ни языкомъ проглагола, но немь и глух лежа 2 лета.

Феодосий же моляше Бога за нь и молитву творяше над ним день и нощь, дондеже на третие лето проглагола и прошаше на ногу въстати, акы младенець, и нача ходити. И небрежаше въ церковь ити, и нуждею едва привлачаху его въ церковъ, и тако помалу нача ходити въ церковь. И посем нача ходити на трапезницу, и посаждаху его кроме братиа, полагаху пред нимъ хлебъ, и не хотяше взяти его, они же влагаху в руку его. Феодосий же рече: «Положите пред нимъ хлебъ и не влагайте в руку его, да сам ясть». И не ядяше всю неделю, и помалу оглядався, вкушаше хлеба — и тако научашеся ясти. И симъ образом избави его великий Феодосие от козни диаволя и прелести его. Исакий же въсприа пакы житие жестоко.

Феодосию же преставившуся и Стефану игуменьство приимъшу,[1052] Исакий же рече: «Се уже прельстил мя еси, диаволе, седяща на едином месте, отселе уже не имам в печере затворитися, но имамъ тя победити благодатью Божиею, ходя в манастыри». И паки облечеся въ власяницу и на власяницю свиту тесну, и нача уродство творити. И нача помогати поваромъ и работати на братию, и на заутренюю преже всехъ входя и стоаше крепко и непоколебимо. И егда же приспеваше зима и мрази лютии, стоаше же въ плесницах раздраных, яко многажды примерзаху нозе его к камени, и не подвизася ногама, дондеже отпояху утренюю. И по заутрении вхожаше в поварню и приготоваше огнь, и дрова, и воду, и тогда прочии прихождаху от братиа поварове.

Единъ же поваръ, также бе имянем темь Исакъ, и рече, посмеяся: «Исакие, оно седить вранъ чернъ, и иди, ими его». Онъ же поклонився до земля, и шед, ятъ врана, и принесе его пред всеми повары. И ужасошася вси о бывшем, и поведаша игумену и братии, и начаша оттоле братиа чтити его. Онъ же, не хотя славы человечьскиа, нача уродство творити и пакостити нача: ово игумену, ово же братии, ово мирьским человекомъ, друзии же раны ему даяху. И нача по миру ходити, и тако урод ся сътвори.

И пакы вселися в печеру, в нейже преже был, — Антоней убо преставися,[1053] — и нача събирати к собе юных от мирьскиа чади, въскладываше на них порты чернеческиа. Да ово от игумена Никона раны приимаше, иногда же и от родитель детей тех. Блаженный же то все тръпяше и подъимаше раны, и наготу, и студень день и нощь.

Въ едину же нощь вжегъ пещь в келии, в печере, яко разгореся пещь, — бе бо утла, — и нача пламенъ исходити горе утлизнами, оному же нечим скважнии покрыти, и въступи босыми ногами на пламень, дондеже изгоре пещь, и сниде ничимъже вредимъ. И ина многа поведаху о нем, а иное сам видех.

И тако победу взя на бесы, яко и мух ни въ что же имя устрашениа их и мечтаниа. Глаголаше бо к ним: «Аще бо мя бесте и прельстили первие, понеже не ведахъ козней ваших и лукавъствиа, ныне имамъ Господа Иисуса Христа, Бога моего, и на молитвы и отца моего Феодосиа надеяхся, имам победити вас». Многажды бо ему пакости деяху беси и глаголаху: «Нашь еси, Исакие, понеже старейшему нашему поклонился еси». Онъ же глаголаше: «Вашь старейши Антихристъ есть, а вы есте беси»; и знаменаваше лице свое крестнымъ знамениемь — и тако изчезаху беси.

Иногда же пакы прихождаху к нему, страх творяще ему в мечте, яко се многъ народ с мотыками и лыскары, глаголюще: «Раскопаемь печеру сию и сего загребем зде»; инии же глаголаху: «Изыди, Исакие: хотят тя загрести». Онъ же глаголаше к ним: «Аще бысте человечи были, то во дьне ходили бысте, а вы есте тма и въ тме ходите»; и знаменався крестом, и исчезаху. Иногда же страшаху его въ образе медвежии, овъгда же лютым зверемь, овогда львом, иногда же змиа полъзаху, ово ли жабы, и мыши, и всякъ гад — и не възмогоша ничтоже сътворити ему.

И реша: «О Исакые, победил ны еси!» Он же отвещеваше: «Якоже бесте вы мене прелстили во обрзе Иисус Христове и въ аггельстемь, недостойни суще таковаго сана, но се въистинну является въ образе зверином и скотиемь, и змиами и всякым гадомь, аци же и сами есте». И оттоле не бысть пакости ему никоеаже от бесовъ, якоже и самь поведаше, яко: «Се бысть ми, — рече, — за 3 лета брань».

И потом нача крепчае жити и въздержание имети, пощение и бдение. И тако живущу ему, и приспе конець житиа его. Разболевся в печере, и несоша его в монастырь, болна суща, и тако поболе до осмий дьний, и непреминущим путемь къ Господу отъиде в добре исповедании. Игумен же Иоаннъ и вся братиа, опряташа тело его, погребоша честно съ святыми отци в печере.

Таци бо быша мниси Феодосиева монастыря, иже сияют и по смерти, яко светила, и молять Бога за вся православныа цари и князи, и за зде сущую братию, и за вся работающаа въ дому Божиа Матере, и за мирьскую чадь, и за приходящаа и подавающаа от имений своих в монастыр, в немже и доныне добродетелное житие живут обще, вси купно, в пенниих, и молитвах, и в послушании, на славу всемогущему Богу и пречистей его Матере, и святыхъ отець Антониа и Феодосиа, и всех преподобных отець печерьских молитвами съблюдаеми.

Да и нас сподобить Господь молитвами их избыти от сети ловящаго нас диавола и обрестися в месте отца Антониа и Феодосиа. И призовемь, братие, блаженныа тыа отца и чюдотворьца, помощникы и молитвеники тыа обрести ко Господу Богу, еже не отлученномь намь быти преподобных тех черноризець, не отторженомь от блаженнаго и святаго того места, и пренепорочныа и пречистыа Девы жилища не лишеномь быти, еже сама обещася, но подщимся и прочаа дни своа въ покаании препроводити и угодити Богу. Буди же всемь намь милость получити и жизнь вечную о Христе Иисусе, Господе нашемь, ему же слава и дръжава съ Отцем.

ВЪПРОС БЛАГОВЕРНОГО КНЯЗЯ ИЗЯСЛАВА О ЛАТЫНЕХ.[1054] СЛОВО 37

Прииде некогда благоверный и великий князь Изяславъ, сынъ Ярославль, внукъ Володимеровъ, къ святому отцю нашему Феодосию, игумену Печерьскому, и рече ему: «Исповежь ми, отче, веру варяжьскую, какова есть».

Преподобный же отець нашь Феодосие и рече: «Послушай, благочестивый княже, еже въспроси благородие твое нашего смирениа.

Вера ихъ зла и законъ ихъ нечистъ есть: во Савелиеву веру[1055] и въ ины ереси многы въступили суть и всю землю осквернили. Ты же, благоверный, самодръжче, блюди себе от нихъ. Ереси бо их сиа суть: прьвое — иконъ не целуют; второе — мощи святыхъ не целуют; третие — крестъ на земли написавши, целуют и въставше, попирают ногами; 4-е — в пост мясо ядят; 5-е — опреснокы служат; 6-е — попове их крьщають въ едино погружение, а мы въ три, мы же мажемь миромь крещающаго и маслом, а они крещающемуся сыплют соль во уста, въ имя же святыхь не наричют, но како взовут родители их, в то имя крещают. Сего ради веры латыньскиа бегати лепо есть, ни обычаа их дръжати, и камканиа их не приимати, и не послушати реченное ими, зане неправо веруют, и глаголють, и нечисто живут. Ядят бо съ псы и с кошьками, пиють же свой сець — зло есть и проклято сие — и ядят жолвыи, и дикиа кони, и ослы, и удавленину, и медведину, и бобровину. Первыа же недели Великаго поста и въ вторник пущаются мяса, мнихы их ядят лой, в суботу же постятся. Христианом же своих дщерий недостоит даати за них, ни поимати у нихь за себе, ни братитись с ними, ни кумитися, ни целованиа с ними имети, ни ясти с ними, ни пити изъ единого съсуда. Тем же просящимь у вас, дайте им, Бога ради, ясти, но въ их съсудех; аще ли не будет в них съсуда, въ своемь дати и потомь, измывше сосуд, молитва дати. А о съгрешениих своих не от Бога просят прощениа, но прощають их попове по дару их. Попове же их не женяться законною женою, но съ рабынями блуд творят, и службу деють, а греха собе в том не творять. Бискупи же их дръжат наложници и на войну ходять, перьстень на руце носят. Мертвеци кладут на запад ногами, а главою на въстокъ, и руце по длину полагають, очи, уши же и носъ въском залепляють. И женящеися поимают сестреници. И мертвымь теломъ служат, яко мертва Господа мняще, мы же службу творимь живымь теломь, самого Господа ведяще одесную Отца седяща, и паки судити приидет живымь и мертвымъ. Они бо, латина, мертваа, иже мертву службу съдевают; мы же, живу Богу жертву чисту и непорочну приносяще, живот вечны обрести имамы. Тако бо писано есть: “Въздасть комуждо по делом его”.[1056] Брашна их не приимати, яко многа суть техъ злаа и неправеднаа. Развращенна и погыбелна вера их, яже и жидове не творят, то они творят. Множае же в Савелиеву ересь вступили суть, яко всех языкъ поганейши и злейши суть, зане не мощно блюстися ихъ, а поганых мощно. Латина бо и Евангелие, и Апостолъ имеют, и иконы святыа, и в церковь входят, но вера их и законъ нечистъ. Множествомь ереси их всю землю онечествоваша, понеже по всей земли варязи суть. Велика нужда от них правовернымь христианом, иже межи тех живущеи въ единомь месте. А иже кто ублюдется от нихъ, чисту веру нося, и пред Богом станеть одесную, радуяся; аще ли самоволиемь приближится к нимь, той с ними станет ошуею, плачася гръко. Несть бо жизни вечныа живущимь в вере латыньстей, или в срачиньстей, или во аръменьстей, ни части имети съ святыми в будущий век. Не подобает бо их веры хвалити: аще ли кто хвалит ихъ веру, таковый обретается свою хуля; или начнет хвалити непрестанно чюждаа веры, отреченныа православнаго христианьства, таковый обретается двоиверець и близъ ереси есть. Ты же, чадо, таковых деаний блюди себе и не присвойся ихъ, но бегай тех, и свою веру непрестанно хвали и, якоже можеши, подвизайся в ней добрыми делы. Милостивъ же буди, христолюбче, не токмо до своих домочадець, но и до чюжих, и аще види нага, одежди и́, или гладна, или бедою одръжима, помилуй и́. Аще ти от которыа веры еретикъ или латининъ, всякого помилуй и от бед избави, и мзды от Бога не погрешиши; Богъ бо и самь питаеть всехъ, и поганыа якоже хрестианы. Поганым же и иноверным всемь попечение от Бога, въ будущий же векъ чюжды будут възданиа благых; мы же, живуще въ правъславней вере, и зде есмы набдимы Господомь, въ будущем же веце спасаеми Господемь нашим Иисус Христомь. Аще ли кому по вере сей святей Бога ради умерети, то дръзновениемь да не остается правыа веры, но умреть за Христа, святии бо, рече, за веру умроша, да оживут о Христе. Ты же, сыну, аще обрящеши иноверникы с верными прю деюща и прелестию хотяща свести от православныа веры правоверных, ты же, истинно ведый православие, не скрывай в себе, но помози правовернымь на зловерныа. И аще поможеши, яко добрый пастырь, овца имаши избавити от устъ лвовых; аще ли умлъчиши, то яко отъемь у Христа и предаеши Сатане, слово о них въздаси въ день Судный. И аще ти речет кто: “Сию веру и ону Богь далъ”, ты же рци ему: “Ты кто еси, кривоверне? Мниши Бога двоверна? Не слышиши ли, окаанне и развращенне злою верою, писано бо есть: “Тако глаголеть Господь: единъ Богъ, едина вера, едино крещение”.[1057] И Господь рече тако: “Лепо есть намь исплънити всяку правду”,[1058] да сиа вся исплънивъ, и пакы взыде на небеса и ученикы своа пославъ на проповедание въ конца вселенныа. Тем же ты, зловерне, толико лет дръжавъ православную веру, и ныне съвратил ся еси на зловерие и поучение сатанино. То не слышалъ ли еси апостола Павла, глаголюща, яко аще и неции суть смущающе вы и хотяще превратити благовествование Христово, аще и аггелъ, съшед съ небесе, благовестит вамь паче, не якоже мы благовестихом вамь, да будет проклят.[1059] Вы же отринувше проповедание апостольское и святыхь отець исправление, приасте неправую веру и учение разъвращенно, исполнено погыбели. Того ради от нас отвръжени бысте и отлучении, да того ради намь с вами недостоить житиа приимати и пресвятыхъ тайнъ обще с вами причастие имети или приступити ни вамь к нашей божественей службе: зане многы ереси в вас».

О ПРЕСТАВЛЕНИИ ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО ПОЛИКАРПА, АРХИМАДРИТА ПЕЧЕРСКАГО,[1060] И О ВАСИЛИИ ПОПЕ. СЛОВО 38

Преставися блаженный и преподобный отець нашь Поликарпъ, архимандритъ Печерьский, в лето 6690, месяца июля в 24, въ день святы мученикъ Бориса и Глеба. И спрятавше тело его, погребоша честно с конечными песньми, якоже самь заповеда. По смерти же его бысть мятежъ великъ в монастыре. По старци оном не могоша себе избрати игумена, и бысть скорбь велиа въ братии, туга и печаль — не подобаше бо таковому великому стаду ни единого часа бес пастыря быти.

Въ вторникъ же убо братиа удариша в било, и снидошася вси въ церковь, и начаша мльбы творити къ святей Богородици. И се дивное бысть дело, яко единеми усты мнози рекоша: «Послемся к Василию попу на Щековицю,[1061] дабы был нам игуменъ и правитель иноческому стаду Феодосиева монастыря Печерьскаго». И пришедше, вси поклонишася Василию-презвите-ру и рекоша: «Мы, вся братиа, иноци, кланяемся тебе и хощем тя имети отца, игумена себе».

Попъ же Василий в велице изумлении бывъ, пад, поклонися противу имъ и рече имъ: «Отци и братиа, азъ чернечество въ сердьци токмо имелъ есмь, игуменьства же ради что помыслисте о моей худости?» Много же превся, и обещася им. Они же, поимше его, идоша с ним в монастырь, въ день пяток. И приеха митрополит Никифоръ на пострижение его, и Лаврентий, туровьский епископъ, и Никола, полоцкий епископъ,[1062] и вси игумени. Постриже же его Никифор своею рукою, и бысть игуменъ, пастырь иноком Феодосиева монастыря.

Написана бысть книга сиа, нарицаемыа Паторикъ Печерьский, житиа и чюдеса святыхъ и преподобных отець печерьскихъ Антониа и Феодосиа и всех преподобных отець печерьскых, а повелениемь смиренно инока Касияна, уставника печерьскаго,[1063] в лето 6970, индикта[1064] 10, месяца апреля 10, в суботу святаго и праведнаго Лазоря, друга Христова,[1065] на память святыхъ мученикъ Терентеа и Помпиа и иже с ними,[1066] въ богоспасаемемь граде Киеве, въ обители царьстей пречистыа Богоматере и преподобных отець нашихъ Антониа и Феодосиа, в Печерьском монастыре, святаго и великаго святителя и чюдотворца Христова Николы Мирь Ликийских в пустынце, при княжении благовернаго и христолюбиваго князя Семена Александровича, при архимандрите Печерьском кир Николе,[1067] техь святыхь молитвами преподобных отець печерьских Антониа и Феодосиа и святых всех чюдотворець печерьскых. Богу нашему слава в векы. Аминь.

СЛОВО 1

Благослови, отче.

Был в земле Варяжской князь Африкан, брат Якуна Слепого, который потерял свой золотой плащ, сражаясь на стороне Ярослава с лютым Мстиславом. У этого Африкана было два сына — Фриад и Шимон. Когда умер их отец, Якун изгнал обоих братьев из их владений. И пришел Шимон к благоверному князю нашему Ярославу; тот принял его, держал в чести и отослал его к сыну своему Всеволоду, чтобы был он у него старшим, и принял Шимон великую власть от Всеволода. Причина же любви Шимона такова к святому тому месту.

Во время княжения благоверного и великого князя Изяслава в Киеве, когда пришли в 6576 (1068) году половцы на Русскую землю и пошли трое Ярославичей — Изяслав, Святослав и Всеволод — навстречу им, с ними был и этот Шимон. Когда же пришли они к великому и святому Антонию для молитвы и благословения, старец отверз неложные свои уста и ожидающую их погибель без утайки предсказал. Варяг же этот пал в ноги старцу и молил, чтобы уберечься ему от такой беды. Блаженный же сказал ему: «О чадо! Многие падут от острия меча, и, когда побежите вы от врагов ваших, будут вас топтать, наносить вам раны, будете тонуть в воде; ты же, спасенный там, будешь положен в церкви, которую здесь создадут».

И вот, когда они были на Альте, сошлись оба войска, и по Божию гневу побеждены были христиане, и, когда обратились в бегство, были убиты воеводы и множество воинов в этом сражении. Тут же и раненый Шимон среди них лежал. Взглянул он вверх на небо и увидел церковь превеликую — такую, какую уже прежде видел на море, и вспомнил он слова Спасителя и сказал: «Господи! Избавь меня от горькой этой смерти молитвами пречистой твоей Матери и преподобных отцов Антония и Феодосия!» И тут вдруг некая сила исторгла его из среды мертвецов, он тотчас исцелился от ран и всех своих нашел целыми и здоровыми.

И возвратился он к великому Антонию, и поведал ему историю дивную, так говоря: «Отец мой Африкан сделал крест и на нем изобразил красками богомужное подобие Христа, образ новой работы, как чтут латиняне, большой величины — в десять локтей. И воздавая честь ему, отец мой украсил чресла его поясом, весом в пятьдесят гривен золота, и на голову возложил венец золотой. Когда же дядя мой Якун изгнал меня из владений моих, я взял пояс с Иисуса и венец с головы его и услышал глас от образа; обратившись ко мне, он сказал: “Никогда не возлагай этого венца, человече, на свою голову, неси его на уготовленное ему место, где созидается церковь Матери моей преподобным Феодосием, и тому в руки передай, чтобы он повесил над жертвенником моим”. Я же упал от страха и, оцепенев, лежал как мертвый; затем, встав, я поспешно взошел на корабль.

И когда мы плыли, поднялась буря великая, так что все мы отчаялись в спасении, и начал я взывать: “Господи, прости меня, ибо ради этого пояса погибаю за то, что взял его от честного твоего и человекоподобного образа!” И вот увидел я церковь наверху и подумал: “Что это за церковь?” И был свыше к нам голос, говорящий: “Которая будет создана преподобным во имя Божией Матери, в ней же и ты положен будешь”. И видели мы ее величину и высоту, если размерить ее тем золотым поясом, то двадцать локтей — в ширину, тридцать — в длину, тридцать — в высоту стены, а с верхом — пятьдесят. Мы же все прославили Бога и утешились радостью великой, что избавились от горькой смерти. И вот доныне не знал я, где создастся церковь, показанная мне на море и на Альте, когда я уже находился при смерти, пока не услыхал я из твоих честных уст, что здесь меня положат в церкви, которая будет создана». И, вынув золотой пояс, он отдал его, говоря: «Вот мера и основа, этот же венец пусть будет повешен над святым жертвенником».

Старец же восхвалил Бога за это и сказал варягу: «Чадо! С этих пор не будешь ты называться Шимоном, но Симон будет имя твое». Призвав же блаженного Феодосия, Антоний сказал: «Симон, вот он хочет такую церковь построить», и отдал Феодосию пояс и венец. С тех пор великую любовь имел Симон к святому Феодосию и давал ему много денег на устроение монастыря.

Однажды этот Симон пришел к блаженному и после обычной беседы сказал святому: «Отче, прошу у тебя дара одного». Феодосии же спросил его: «О чадо, что просит твое величие от нашего смирения?» Симон же сказал: «Великого, выше силы моей, прошу я от тебя дара». Феодосии же ответил: «Ты знаешь, чадо, убожество наше: часто и хлеба недостает в дневную пищу, а другого не знаю, что имею». Симон же сказал: «Если захочешь одарить меня, то сможешь по данной тебе благодати от Бога, который назвал тебя преподобным. Когда я снимал венец с главы Иисуса, он мне сказал: “Неси на приготовленное место и отдай в руки преподобному, который строит церковь Матери моей”. Вот чего прошу я у тебя: дай мне слово, что благословит меня душа твоя как при жизни, так и по смерти твоей и моей». И отвечал святой: «О Симон, выше силы прошение твое, но если ты увидишь меня, отходящего отсюда, из мира этого, и если по моем отшествии церковь эта устроится и данные ей уставы будут соблюдаться в ней, то, да будет тебе известно, что имею я дерзновение у Бога, теперь же не знаю, доходит ли моя молитва».

Симон же сказал: «От Господа было мне свидетельство, я сам слышал о тебе это из пречистых уст святого его образа, потому и молю тебя — как о своих черноризцах, так и обо мне, грешном, помолись, и о сыне моем Георгии, и до последних рода моего». Святой же, обещавши ему это, сказал: «Не о них единых молюсь я, но и обо всех, любящих это святое место ради меня». Тогда Симон поклонился до земли и сказал: «Не уйду, отче, от тебя, если писанием своим не удостоверишь меня».

Преподобный же, побуждаемый любовью к нему, написал так: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», что и доныне вкладывают умершему в руку такую молитву. И с тех пор утвердился обычай класть такое письмо с умершим, прежде же никто не делал этого на Руси. Написано же было и это в молитве: «Помяни меня, Господи, когда придешь во царствие твое, чтобы воздать каждому по делам его, тогда, Владыка, и рабов своих, Симона и Георгия, сподоби справа от тебя стать, в славе твоей, и слышать благой твой глас: “Придите, благословенные Отцом моим, наследуйте уготованное вам царство от создания мира”».

И попросил Симон: «Прибавь к этому, отче, чтобы отпустились грехи родителям моим и ближним моим». Феодосии же, воздев руки к небу, сказал: «Да благословит тебя Господь от Сиона, и да узрите вы благодать Иерусалима во все дни жизни вашей и до последнего в роду вашем!» Симон же принял молитву и благословение от святого как некую драгоценность и дар великий. Тот, кто прежде был варягом, теперь же благодатью Христовой стал христианином, просвещенный святым отцом нашим Феодосием, оставил он латинское заблуждение и истинно уверовал в Господа нашего Иисуса Христа со всем домом своим, около трех тысяч душ, и со всеми священниками своими, ради чудес святых Антония и Феодосия. Этот Симон был первым погребен в той церкви.

С тех пор сын его Георгий великую любовь имел к святому тому месту. Этого Георгия послал Владимир Мономах в Суздальскую землю и поручил ему сына своего Георгия. Спустя много лет сел Георгий Владимирович в Киеве, тысяцкому же своему Георгию, как отцу родному, поручил землю Суздальскую.

О ПРИХОДЕ МАСТЕРОВ ЦЕРКОВНЫХ ИЗ ЦАРЬГРАДА К АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ. СЛОВО 2

И это вам, братья, расскажу другое дивное и преславное чудо о той богоизбранной церкви Богородичной.

Пришли из Царьграда четыре мастера церковных, люди очень богатые, в пещеру к великому Антонию и Феодосию, говоря: «Где хотите ставить церковь?» Те же им ответили: «Там, где Господь место обозначит». Пришедшие же сказали: «Как же так, — свою собственную смерть предвидя, — места еще не назначили, столько золота вручив нам?» Тогда Антоний и Феодосии, призвав всю братию, стали расспрашивать греков, говоря: «Скажите истину: как это было?»

Мастера же эти рассказали: «Однажды, когда мы еще спали в домах своих, рано, на восходе солнца, пришли к каждому из нас благообразные скопцы, говоря: “Зовет вас царица во Влахерну”. Когда же мы пошли, взяв с собою друзей и ближних своих, то пришли все в одно время к царице и рассудили, что одно и то же повеление царицы слышал каждый из нас и одни и те же посланцы были у нас. И вот увидели мы царицу и множество воинов при ней, мы поклонились ей, и она сказала нам: “Хочу церковь построить себе на Руси, в Киеве, повелеваю же это вам, возьмите золота себе на три года”. Мы же, поклонившись, сказали: “О госпожа царица! В чужую страну посылаешь ты нас, — к кому мы там придем?” Она же сказала: “К ним посылаю, к Антонию и Феодосию”. Мы же сказали: “Зачем же, госпожа, на три года золота даешь нам? Им и прикажи о нас, чтобы на пропитание от них нам было потребное, а одаришь нас, чем сама захочешь”. Царица же сказала: “Сей Антоний, только благословив, отойдет из этого мира на вечный покой, а сей Феодосии через два года после него отойдет к Богу. Вы же возьмите золота с избытком, а что до того, чтобы почтить вас, то не может так никто, как я: дам вам, чего и ухо не слыхало и что на сердце человеку не всходило. Я и сама приду посмотреть церковь и в ней буду жить”. Дала она нам и мощи святых мучеников: Артемия и Полиевкта, Леонтия и Акакия, Арефы, Якова, Феодора, сказав нам: “Это положите в основание”. Мы же взяли золота с избытком. И сказала она нам: “Выйдите наружу, посмотрите церковь”. И увидели мы церковь на небе, и, вернувшись, поклонились ей, и спросили: “О госпожа царица, каково имя церкви?” Она же сказала: “Хочу ее своим именем назвать”. Мы же не посмели ее спросить: “Как твое имя?” Она же сказала: “Богородицына будет церковь”, и дала нам эту икону, говоря: “Она будет наместной”. Мы же, поклонившись ей, пошли в дома свои, неся эту икону, полученную из рук Царицы».

И тогда все прославили Бога и ту, которая его родила. Антоний же ответил: «О чада, мы никогда не выходили из места сего». Греки же клятвенно заверили: «Из ваших рук взяли мы золото перед многими свидетелями, и до корабля с ними вас проводили, и через месяц после вашего ухода отправились в путь; и вот сейчас десятый день, как мы вышли из Царьграда. Спрашивали мы Царицу о величине церкви, и она сказала нам: “Я меру послала — пояс Сына моего, — по его повелению”».

И отвечал Антоний: «О чада, великой благодати Христос удостоил вас, ибо вы его воли вершители. Звавшие же вас, те благообразные скопцы — пресвятые ангелы, а царица во Влахене — сама, зримо явившаяся вам, пресвятая, чистая и непорочная владычица наша, Богородица и приснодева Мария, стоявшие же при ней воины — бесплотные ангельские силы. Подобные же нам, и данное вам золото — то Бог ведает, так как он сам сотворил и свершил это со своими рабами. Благословен приход ваш, и добрую спутницу имеете вы, эту честную икону Госпожи, и она даст вам, как обещала, чего ухо не слышало и что на сердце человеку не всходило: этого никто не может дать, кроме нее и сына ее, Господа Бога и спасителя нашего Иисуса Христа, пояс которого и венец, принесенные сюда варягами, и являются мерой ширины, и длины, и высоты той пречестной церкви, — голос с неба известил это от великой славы».

Греки же со страхом поклонились святым и сказали: «Где то место? Покажите». Антоний же сказал: «Три дня будем молиться, и Господь обозначит нам». И в первую ночь, когда он молился, явился ему Господь и сказал: «Обрел ты благодать передо мной». Антоний же сказал: «Господи, если я обрел благодать перед тобой, пусть будет по всей земле роса, а место, которое тебе угодно освятить, пусть будет сухо». Наутро нашли сухим то место, где ныне церковь стоит, а по всей земле была роса. На другую же ночь, также помолившись, Антоний сказал: «Пусть будет по всей земле сухо, а на месте святом роса». Пошли и нашли так. В третий же день, ставши на месте том, помолившись и благословив место это, измерили золотым поясом ширину и длину. И воздел руки к небу, и сказал Антоний громким голосом: «Услышь меня, Господи, ныне отметь место огнем, пусть разумеют все, что тебе оно угодно». И тотчас пал огонь с неба и пожег все деревья и терновник, росу полизал и долину выжег, рву подобную. И все бывшие со святыми от страха упали как мертвые. Так положено было начало той Божественной церкви.

О ТОМ, КОГДА ОСНОВАНА БЫЛА ЦЕРКОВЬ ПЕЧЕРСКАЯ. СЛОВО 3

Основана же была сия божественная церковь Богородицы в 6581 (1073) году. В дни княжения благоверного князя Святослава, сына Ярославова, была заложена церковь эта, и сам он своими руками начал ров копать. Христолюбивый князь Святослав дал сто гривен золота в помощь блаженному и размеры определил золотым поясом, как повелел голос, услышанный с небес на море. В Житии святого Антония найдешь об этом подробнее. Из Жития же Феодосия всем известно, как явился столп огненный от земли до неба, иногда же облако или же радуга сходили с верха старой церкви на это место, много раз и икона переходила, — ангелы переносили ее в то место, где ей надлежало быть.

Что, братия, чудеснее этого? Перелистав все книги Ветхого и Нового заветов, нигде не найдешь таких чудес о святых церквах, как об этой: от варягов, и от самого Господа нашего Иисуса Христа, и честного его и божественного и человекообразного изображения — святой головы Христовой венец, и божественный голос слышали от Христова изображения, повелевший венец нести на уготованное место, и небесный голос велел поясом этим измерить церковь, которую видели еще до ее созидания. А из Греции икона пришла с мастерами, и мощи святых мучеников положены были подо всеми стенами, и были изображены эти святые над мощами по стенам.

Должно же нам похвалить прежде отшедших благоверных князей, и христолюбивых бояр, и честных иноков, и всех христиан православных. Блажен и преблажен, сподобившийся погребенным быть здесь, великой благодати и милости Господней удостоится он молитвами святой Богородицы и всех святых. Блажен и преблажен, тут в поминание записанный, ибо примет он отпущение грехов и награда небесная его не минует. Ведь сказано: «Радуйтесь и веселитесь, ибо имена ваши написаны на небесах» — церковь эта любима Богом паче небесной. Родившая его пожелала ее создать, как обещала во Влахерне мастерам, так сказав: «Приду, чтобы видеть эту церковь, хочу в ней жить». Доброе и предоброе это дело — находиться в ее святой и божественной церкви, и какую славу и похвалу обретет положенный здесь и записанный в ней в поминальные книги — перед ее очами будет он поминаться всегда.

И это, возлюбленные мои, добавлю вам слово, чтобы укрепить вас. Нет того злее, чем от такого света отречься, и возлюбить тьму, и отвергнуть богонареченную церковь, оставить Богом построенную и искать людьми сотворенную за мзду от насилий и грабежей, что сама взывает к Богу на строителя своего. Этой же церкви создатель, и устроитель, и художник, и творец — сам Бог, который своим божественным огнем спалил вещи тленные, деревья же и горы сравнял на благо дома Матери своей для пристанища рабам своим. Разумейте, братья, основание и начало ее: Отец свыше благословил росой, и столпом огненным, и облаком светлым; Сын меру дал своим поясом: хотя и деревянный был крест, но Божиею силою облечен; Святой же Дух огнем невещественным ров ископал, где положить основание, и на таком камне создал Господь церковь эту, что и врата адовы не одолеют ее. Так же и Богородица: на три года золота дала строителям, и своего пречистого образа икону даровала и ее наместной поставила, — от иконы этой чудеса многие свершаются.

О ПРИХОДЕ ИКОНОПИСЦЕВ К ИГУМЕНУ НИКОНУ ИЗ ЦАРЬГРАДА. СЛОВО 4

И вот еще дивное чудо, о котором расскажу вам. Пришли из того же богохранимого града Константинополя к игумену Никону иконописцы и стали говорить: «Поставь перед нами тех, с которыми мы рядились, хотим с ними тяжбу вести: нам они показали церковь малую, так мы и урядились с ними перед многими свидетелями, эта же церковь очень уж велика; вот возьмите ваше золото, а мы вернемся в Царьград». В ответ на это игумен спросил: «А кто рядился с вами?» Иконописцы же описали их внешность, сходную с обликом игумена Феодосия и Антония. И сказал им игумен: «О чада, не в силах мы показать их: десять лет тому как отошли они из этого мира, и теперь непрестанно молятся за нас, и неотступно хранят эту церковь, и заботятся о своем монастыре, и пекутся о живущих в нем».

Услышав такой ответ, греки, ужаснувшись, привели и других многих купцов, греков и кавказцев, которые пришли вместе с ними из тех земель. И сказали они: «Вот перед ними рядились мы, золото взяли из рук тех старцев, а ты не хочешь позвать их сюда. Если же они умерли, то покажи нам изображение их: пусть все увидят, те ли это?» Тогда игумен вынес перед всеми иконы их. Увидев лики святых, греки и кавказцы поклонились, говоря: «Воистину, это они, и мы веруем, что они живы и по смерти, и могут помогать, и спасать, и охранять прибегающих к ним». И они отдали в монастырь мозаику, которую принесли было на продажу, ею теперь святой алтарь украшен.

Иконописцы же начали каяться в своем согрешении. «Когда, — говорили, — пришли мы в Канев на ладьях, то увидели в высоте эту великую церковь. И спросили мы бывших с нами: “Какая это церковь?” И нам ответили: “Печерская, которую вы должны расписывать”. Мы же, рассердившись, хотели плыть назад. И той же ночью поднялась буря сильная на реке. Утром же, когда мы проснулись, то оказались у Треполя, и ладья сама шла вверх по течению, как будто сила некая влекла ее. Мы же с трудом удержали ее и простояли весь день, размышляя, что бы это значило, что прошли мы за одну ночь, не гребя, такой путь, какой другие в три дня с трудом проходят? На другую же ночь снова увидели мы эту церковь и чудную икону наместную, говорившую нам: “Люди, зачем напрасно мечетесь, не покоряясь воле Сына моего и моей; если не послушаетесь меня и захотите бежать, — я возьму всех вас и прямо в ладье поставлю в церкви моей. И то знайте, что вы оттуда не выйдете, но, в монастыре моем постригшись, там и скончаетесь, и я вам дарую милость в будущем веке ради строителей этой церкви, Антония и Феодосия”. Мы же, на другой день вставши, хотели плыть вниз и гребли изо всей силы, а лодка шла вверх, против течения. Тогда мы, повинуясь воле и силе Божьей, покорились, и вскоре ладья под монастырем сама пристала».

Тогда все черноризцы и греки, мастера и иконописцы, прославили великого Бога и чудотворную икону его пречистой Матери, и святых отцов Антония и Феодосия. И со временем те и другие, мастера и иконописцы, окончили жизнь свою монахами в Печерском монастыре и положены в своем притворе; свитки их и ныне лежат на полатях, и книги их греческие хранятся в память чуда.

Когда игумен Стефан, демественник, который был изгнан из монастыря, увидал преславные чудеса — как пришли мастера, и принесли икону, и рассказали о видении Царицы во Влахерне, то сам создал на Клове церковь по подобию Влахернской. Благоверный же князь Владимир Всеволодович Мономах, тогда еще юный, самовидцем был того дивного чуда, когда пая с неба огонь и выгорела яма, где потом заложено было основание церкви по размерам пояса. Слух об этом разошелся по всей земле Русской. Поэтому-то Всеволод с сыном своим Владимиром приехал из Переяславля, чтобы видеть то великое чудо. Тогда Владимир был болен, и тем золотым поясом опоясали его, и он тотчас же выздоровел молитвами святых отцов наших Антония и Феодосия.

И во время своего княжения христолюбец Владимир, взяв размеры той божественной церкви Печерской, создал во всем подобную церковь в городе Ростове: такой же вышины, ширины и длины. И он на хартии записал, где и в каком месте церкви какой праздник изображен, и все это было повторено по образцу той великой, Богом ознаменованной церкви. Сын же его, Георгий-князь, слышавший от своего отца Владимира о всем, что было с этой церковью, и сам в своем княжении построил в городе Суздале церковь в ту же меру. И все те церкви со временем разрушились; эта же, Богородицына, одна пребывает вовеки.

ОБ ИОАННЕ И СЕРГИИ ЧУДО НЕОБЫЧНОЕ В БОЖЕСТВЕННОЙ ПЕЧЕРСКОЙ ЦЕРКВИ, СВЕРШИВШЕЕСЯ ПЕРЕД ЧУДОТВОРНОЙ ИКОНОЙ БОГОРОДИЦЫ. СЛОВО 5

Были два неких человека именитых из города того, друзья между собой, Иоанн и Сергий. Однажды пришли они в церковь богонареченную и увидели свет, ярче солнечного, на чудной иконе Богородицы, и в духовное братство вступили.

Спустя много лет Иоанн разболелся, а у него оставался пятилетний сын Захария. И вот больной призвал игумена Никона и раздал все свое имущество нищим, а сыновнюю часть, тысячу гривен серебра и сто гривен золота, дал Сергию. Малолетнего же сына своего Захарию отдал на попечение другу своему, как брату верному, завещав ему: «Когда возмужает сын мой, отдай ему золото и серебро».

Когда исполнилось Захарии пятнадцать лет, захотел он взять у Сергия золото и серебро отца своего. Тот же, подстрекаемый дьяволом, задумал приобрести богатство, решившись ради этого жизнь с душою погубить, и сказал он юноше: «Отец твой все богатство свое Богу отдал, у того и проси золото и серебро: он тебе должен, может быть и помилует тебя. Я же ни твоему отцу, ни тебе не должен ни одной златницы. Вот что сделал с тобой отец твой по безумию своему, раздав все свое имущество в милостыню, он тебя нищим и убогим оставил».

Выслушав это, юноша стал тужить о своем лишении. Обратился он с мольбой к Сергию, говоря: «Дай мне хоть половину, а половину оставь себе». Сергий же жестокими словами укорял отца его и его самого. Захария же стал просить третью часть и даже десятую. Наконец, видя, что он лишился всего, сказал Сергию: «Приди и поклянись мне в церкви Печерской, перед чудотворной иконой Богородицы, где ты вступил в братство с отцом моим».

Тот же пошел в церковь и, став перед иконой Богородицы, сказал, клянясь, что не брал ни тысячи гривен серебра, ни ста гривен золота; и хотел поцеловать икону, но не мог приблизиться к ней. И когда выходил он из дверей, то стал вопить: «О святые Антоний и Феодосии, не велите погубить меня этому ангелу немилостивому, помолитесь святой Богородице, чтобы отогнала она от меня бесчисленных бесов, которым я предан. Возьмите золото и серебро: оно спрятано в доме моем». И страх охватил всех. С тех пор никому не давали клясться той иконой святой Богородицы.

Послали в дом к Сергию, взяли сосуд запечатанный и нашли в нем две тысячи гривен серебра и двести гривен золота: так вот удвоил Господь богатство, вознаграждая творящих милостыню. Захария же все деньги отдал игумену Иоанну, чтобы тот употребил их, как хочет. Сам же постригся и жизнь окончил здесь. На это золото и серебро построена была церковь Святого Иоанна Предтечи, где всход на полати, в память Иоанна-боярина и сына его Захарии, чьих было золото и серебро.

СКАЗАНИЕ О СВЯТОМ ЖЕРТВЕННИКЕ И ОБ ОСВЯЩЕНИИ ТОЙ ВЕЛИКОЙ ЦЕРКВИ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ. СЛОВО 6

Освящена была церковь Печерская в 6597 (1089) году, в первый год игуменства Иоанна. И не было плиты каменной для сооружения жертвенника. И долго разыскивали, кто бы мог сделать жертвенник каменный, и не нашли ни одного мастера; тогда сделали деревянную доску и положили ее. Но митрополит Иоанн не хотел, чтобы в столь великой церкви был деревянный жертвенник, и из-за этого игумен пребывал в большой печали. Прошло несколько дней, а освящения все не было. В тринадцатый день августа вошли иноки в церковь петь, по обычаю, вечерню, и увидели, что у алтарной ограды лежит каменная плита и подпоры для устроения жертвенника. Тотчас дали знать об этом митрополиту. Он же восхвалил Бога и повелел свершить освящение и вечерню.

Долго разыскивали, откуда и кем принесена была эта плита и как в церковь внесена, когда она заперта была? И всюду расспрашивали, откуда она привезена была, водой ли или по суше, и нигде не нашлось никаких следов тех, кто привез ее. Послали туда, где делаются такие вещи, три гривны серебра, чтобы мастер взял деньги за свой труд. Посланные обошли все места и не нашли мастера. Мудрый создатель и помощник всех, Бог, сотворивший это чудо, жертвенник сделал, и положил, и утвердил его руками святительскими на приношение своего пречистого тела и святой крови, возжелав, чтобы его за весь мир во все дни приносили в жертву на том жертвеннике, который сам даровал.

На другой день пришли с митрополитом Иоанном епископы: Иоанн Черниговский и Исайя Ростовский, Лука Белгородский и Антоний Юрьевский, никем не званные, пришли они на чин освящения. И спросил их блаженный митрополит: «Почему пришли вы, когда вас не звали?» И отвечали епископы: «Владыка, посланец от тебя сказал нам, что четырнадцатого августа будет освящение церкви Печерской, и мы все должны быть с тобой на литургии. Мы не смели ослушаться твоего слова, и вот мы здесь». Антоний же, епископ Юрьевский, сказал: «Я был болен, и вот этой ночью вошел чернец ко мне и сказал мне: “Завтра освящается церковь Печерская, будь там”. И только что услышал я это, как сразу выздоровел, и вот я здесь по повелению твоему». И все удивились приходу епископов.

Святитель хотел разыскать тех людей, которые звали их, и вдруг раздался голос: «Да исчезнет испытывающий предначертанное!» Тогда митрополит воздел руки к небу и сказал: «Пресвятая Богородица! Как на успение свое ты со всех концов вселенной собрала апостолов, в честь своего погребения, так и ныне, на освящение своей церкви, созвала ты их наместников, наших сослужебников!»

И все в ужасе были от великих чудес. Обошли вокруг церкви трижды и начали петь: «Поднимите, врата, верхи ваши», — и не было никого в церкви, кто бы мог отпеть: «Кто есть сей царь славы?», потому что все до одного вышли из церкви. После долгого молчания вдруг из церкви раздался голос, похожий на ангельский: «Кто есть сей царь славы?» Стали искать, что это за голоса, откуда они и чьи. Когда же вошли в церковь, то двери были затворены, и ни одного человека не нашлось в ней. И стало ясно всем, что все свершается Божьим промыслом о той святой и божественной церкви.

После этого и мы скажем: «О бездна богатства и премудрости! Кто познает ум Господен или кто может быть советником ему?» Господь да сохранит вас и будет блюсти вас во все дни жизни вашей молитвами пресвятой Богородицы, и преподобных и блаженных отцов наших печерских Антония и Феодосия, и святых черноризцев монастыря того. С ними же да удостоимся и мы получить милость в этом веке и в будущем о Христе Иисусе Господе нашем, ему же слава с Отцом и со Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

НЕСТОРА, ИНОКА ОБИТЕЛИ МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРСКОГО, СКАЗАНИЕ О ТОМ, ПОЧЕМУ МОНАСТЫРЬ БЫЛ ПРОЗВАН ПЕЧЕРСКИМ. СЛОВО 7

Во время княжения самодержца Русской земли, благоверного великого князя Владимира Святославича, соблаговолил Бог, чтобы появился просветитель Русской земли и наставник иноков, о котором и будет это сказание.

Жил в городе Любече некий благочестивый муж, в которого смолоду вселился страх Божий, и захотел он стать иноком. Человеколюбивый же Господь вложил в его душу желание идти в страну Греческую и там постричься в монахи. Немедля устремился он в путь, странствуя за странствовавшего и трудившегося ради нашего спасения Господа, и достиг Царьграда. И пришел он на Святую Гору, и обошел афонские святые монастыри, и, увидев эти монастыри на Святой Горе и жизнь тех святых отцов, превосходящую человеческие возможности, — оставаясь во плоти, они подражали ангельскому житию, — еще сильнее воспылал он любовью ко Христу и захотел повторить подвиги этих монахов. Пришел он в один из тамошних монастырей и умолил игумена, чтобы тот возложил на него ангельский образ иноческого чина. Игумен же, прозрев, что он свершит великие добрые дела, послушал его, постриг под именем Антония, наставив и обучив иноческому житию. Антоний же, угождая во всем Богу, в остальном подвизался в покорности и послушании, так что все радовались за него. И сказал ему игумен: «Антоний, иди снова на Русь, да будешь там и другим примером их успеха и утверждения в вере, и будет с тобой благословение Святой Горы».

Антоний же ушел на Русскую землю, и пришел в город Киев, и стал думать, где бы ему жить. Походил он по монастырям и не пожелал ни в одном из них поселиться: Бог не соблаговолил. И стал он ходить по лесам, и по горам, и по разным местам. Придя в Берестово, нашел пещеру, которую когда-то выкопали варяги, и поселился в ней, и жил в ней в великом воздержании. Через некоторое время после этого умер князь Владимир, и захватил власть безбожный и окаянный Святополк, и, сев в Киеве, стал избивать братьев своих: убил святого Бориса и Глеба. Антоний же, увидев такое кровопролитие, содеянное окаянным Святополком, снова удалился на Святую Гору.

Когда благочестивый князь Ярослав победил Святополка, то сел он в Киеве. И так как полюбил боголюбивый князь Ярослав Берестово и тамошнюю церковь Святых Апостолов, то многих священников содержал при ней. Был в ней пресвитер, именем Иларион, муж благочестивый, знаток божественного Писания и постник. И ходил он с Берестова к Днепру, на холм, где ныне старый монастырь Печерский, и здесь молился, ибо был тогда там лес дремучий. И выкопал он тут маленькую двусаженную пещерку, и, приходя из Берестова, пел псалмы, и молился Богу втайне.

И, по прошествии некоторого времени, Бог вложил в сердце благоверному великому князю Ярославу благую мысль: собрал он в 6559 (1051) году епископов и поставил Илариона митрополитом в Святой Софии, а пещерка его сохранилась.

Когда Антоний находился на Святой Горе, в монастыре, где свершилось его пострижение, то было от Бога возвещение игумену. «Отпусти, — сказал он, — Антония на Русь, нужен он там». Призвал его игумен и сказал: «Антоний! Иди снова на Русь, такова воля Бога, и будет с тобой благословение от Святой Горы, и многие от тебя черноризцами станут». И, благословив, отпустил он его, и сказал ему: «Иди с миром!»

Когда же Антоний вернулся в Киев и пришел на холм, где Иларион вырыл малую пещерку, полюбилось ему место это, и поселился он здесь. И начал молиться Богу со слезами, говоря: «Господи, утверди меня на месте этом, и да будет благословение на нем Святой Горы и молитва отца моего, который постриг меня». И стал он жить тут, молясь Богу. Пищей же его был хлеб сухой, и воды пил в меру; и копал он пещеру, и, не давая себе покоя ни днем, ни ночью, так жил в постоянных трудах, пребывая в бдении и молитвах. Потом узнали о нем люди, стали приходить к нему, принося, что было нужно. И прошла о нем слава, как о Великом Антонии, и начали приходить к нему, прося от него благословения.

Потом же, когда умер князь Ярослав, принял власть сын его Изяслав и сел на киевский стол. Антоний к тому времени уже прославился по Русской земле. Князь же Изяслав, прослышав о житии его, пришел к нему с дружиной своей, прося у него благословения и молитвы. И сделался известен всем великий Антоний, и почитали его все. И начали приходить к нему боголюбивые люди, чтобы постричься, и он принимал их и постригал. И собралась у него братия около двенадцати человек. И Феодосии, к нему придя, постригся. Выкопали они пещеру большую, и церковь, и келий, которые целы и теперь в пещере, под старым монастырем.

Когда собралась братия, сказал им великий Антоний: «Это, братия, Бог объединил вас, и благословение на вас Святой Горы, с которым меня постриг игумен Святой Горы, я же вас постриг; и да будет же на вас благословение: во-первых, от Бога и пресвятой Богородицы, во-вторых, от Святой Горы!» И сказал он им еще: «Живите теперь сами по себе, и я поставлю вам игумена, а сам пойду на другую гору и там останусь один». Как я уже сказал — привык он к уединению. И поставил он игуменом Варлаама, а сам пошел на гору и выкопал себе другую пещеру, которая теперь под новым монастырем; в ней он и умер, живши в добродетели сорок лет, никогда и никуда не выходив из пещеры. В ней же лежат честные мощи его, творящие чудеса и доныне.

Игумен же и братия продолжали жить в пещере. И умножилось их число, и не могли они уже в пещере вместиться, и задумали они рядом с пещерой поставить монастырь. И пришли игумен и братия к святому Антонию, и сказали ему: «Отче! Братии стало так много, что не можем поместиться в пещере, да благословит Бог и пречистая Богородица, и твоя молитва, чтобы нам поставить маленькую церковь вне пещеры». И разрешил им преподобный. Они же поклонились ему до земли и вышли. И поставили церковку маленькую над пещерой во имя Успения святой Богородицы.

И стал Бог, молитвами пречистой Богородицы и преподобного Антония, умножать черноризцев, и братия, посоветовавшись с игуменом, решили построить монастырь. И пошли опять они к Антонию, и сказали ему: «Отче, братия умножается, и хотим мы построить монастырь». Антоний же возрадовался и сказал: «Благословен Бог за все, молитва святой Богородицы и отцов Святой Горы да будет с вами!» И сказав это, послал одного из братии к князю Изяславу, говоря так: «Княже благочестивый, Бог умножает братию, а местечко маленькое, просим у тебя, чтобы дал ты нам гору ту, что над пещерой». Князь же Изяслав, услышав это, обрадовался и послал к ним боярина своего, чтобы передать им гору ту.

Игумен же и братия заложили церковь большую и монастырь, обнесли оградой, и много келий поставили, и, поставив церковь, украсили ее иконами. И с тех пор прозвался монастырь Печерским, потому что черноризцы прежде жили в пещере. И с тех пор называется он Печерским монастырем, и на нем благословение Святой Горы.

Когда монастырь уже был основан, а игуменствовал в нем Варлаам, князь Изяслав поставил монастырь Святого Дмитрия и перевел Варлаама на игуменство в монастырь Святого Дмитрия; надеясь на богатство, он хотел сделать свой монастырь выше Печерского. Многие монастыри поставлены царями, боярами и богатством; но не таковы они, как поставленные слезами и лощением, молитвою и бдением. Антоний вот не имел ни золота, ни серебра, а все приобрел слезами и постом, как я уже рассказал.

Когда Варлаам ушел в монастырь Святого Дмитрия, то братия, посоветовавшись, пошли к старцу Антонию и сказали ему: «Отче, поставь нам игумена». Он же спросил: «Кого хотите?» Они же ответили ему: «Кого хочет Бог, и пречистая Богородица, и ты, честной отче». И сказал им великий Антоний: «Кто еще есть среди вас столь послушлив, кроток и смирен, как блаженный Феодосии? Пусть он и будет вам игуменом». Все братья рады были, поклонились ему до земли, и поставили Феодосия игуменом. Было тогда братии двадцать человек.

Принявши монастырь, Феодосии ввел в нем воздержание строгое, пощение и молитвы со слезами. И стал принимать он многих черноризцев, и собрал братии сто человек. И начал он разыскивать устав монастырский, а в это время оказался тут честной инок Михаил из монастыря Студийского, который пришел из Греции с митрополитом Георгием. И начал Феодосии расспрашивать его об уставе иноков студийских, и, найдя у него устав, списал его. И установил в монастыре своем, как петь пение монастырское, как поклоны держать и чтение читать, как стоять в церкви, и весь порядок церковный, и как за трапезой сидеть, и что есть в какие дни. Все это по уставу Феодосии определил и ввел в своем монастыре, а от того монастыря переняли все русские монастыри этот устав. Потому и честь Печерскому монастырю, так как древнее он всех и честью выше всех.

И так жил Феодосии в монастыре, ведя добродетельную жизнь, соблюдая иноческое правило и принимая всякого, приходящего к нему.

Пришел к нему и я, грешный и недостойный раб Нестор, и он принял меня, а было мне тогда семнадцать лет от роду. И вот я написал это и изложил, в каком году возник монастырь и почему называется Печерским. А о житии Феодосия ниже расскажем. <...>

НЕСТОРА, ИНОКА МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРСКОГО, О ПЕРЕНЕСЕНИИ МОЩЕЙ СВЯТОГО ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИЯ ПЕЧЕРСКОГО. АВГУСТА 14. СЛОВО 9

«Когда умножаются праведники, веселится народ», — сказал премудрый Соломон. Обычай ведь есть в божественный праздник торжества духовного ликованию предаваться богоименитым людям, по словам мудрого Соломона: «Праведник, если и умрет, — жив будет, и души праведных в руке Божьей». Прославляет Господь славящих его, как воистину этого блаженного и доблестного мужа, высокого житием, чудного добродетелями, неутомимого в чудесах, блаженного Феодосия. Соблаговолил Бог явить своего угодника, что воистину и свершилось по воле Божьей через восемнадцать лет после преставления преподобного.

В 6599 (1091) году все иноки пречистой Печерской лавры, собравшись вместе со своим наставником игуменом, единодушно порешили перенести мощи преподобного Феодосия.

Подобает за это хвалу принести им: воистину блаженны отцы, и мудро решение ваше. О Богом собранный совет! О постнический великий собор! О пречестное воинство! О благое объединение, ведь сбылось на вас изречение Отца, сказавшего: «Что может быть лучше и прекраснее, чем единение братии». Воистину добр замысел ваш, отцы, громогласнее трубы слова решений ваших. С истинным своим пастырем пожелали быть всегда вместе, — нельзя было не восклицать: «Лишены мы отца и учителя!» И все, как едиными устами, сказали: «Возьмем честные мощи любимого отца нашего Феодосия, не подобает нам быть без пастыря, а пастырю не подобает Богом порученных ему своих овец оставлять, чтобы страшный зверь не пришел и не разогнал стадо Христово словесных овец; пусть придет пастырь в свою ограду и цевницею духовной вострубит, пусть пастырская свирель оградит нас от нападения коварного зверя и блюстителя жизни нашей и ангелов-хранителей призовет». Все единогласно друг другу говорили: «Подобает нам, братья, всегда пред очами своими честную гробницу отца нашего Феодосия видеть и достойное поклонение всегда ему творить, как истинному отцу и учителю. Негоже лежать преподобному отцу нашему Феодосию вне монастыря и церкви своей, потому что он основал ее и черноризцев собрал».

И совет сотворив, не медля повелели устроить место, где положить мощи святого, и гробницу каменную поставили. В это время приспел праздник пречестного Успения святой владычицы Богородицы; и за три дня до праздника Божьей Матери повелел игумен в пещеру идти, чтобы то место отметить, где лежат мощи святого отца нашего Феодосия. По его же благому изволению и по повелению игумена и я, грешный Нестор, сподобился быть первым, кто увидел святые мощи Феодосия. Да будет вам известно, что истинную правду поведаю я, так как не от кого-то другого это слышал, но сам был зачинщиком этого дела.

Пришел игумен и сказал: «Пойдем, чадо, в пещеру к преподобному отцу нашему Феодосию». И пришли мы в пещеру втайне от всех. Когда рассмотрели мы, куда копать, и обозначили место, где раскапывать, — в стороне от входа, — то сказал мне игумен: «Никому не сообщай об этом, кроме того, кого по своему желанию возьмешь в помощники, и пусть не знает об этом ни единый из братии, пока не вынесем мощи святого из пещеры». Я же приготовил в тот день лопаты, чтобы копать. Был вторник. Поздно вечером взял я с собою двух монахов, мужей особо добродетельных, никто другой об этом не знал. И как только пришли мы в пещеру, то, сотворивши с поклонами молитвы и отпев псалмы, принялись за дело. Начал копать я и, потрудившись много, поручил продолжать другому брату; и так раскапывали мы до полуночи и не могли обнаружить мощей святого. И начали мы тужить, и, плача, решили, что не хочет объявить себя святой; и тут пришла мне на ум другая мысль, что не в ту сторону копаем. И я, взяв лопату, начал снова усердно копать. Монах же, который был со мной, стоял перед пещерой, и, когда услыхал он, как ударили к заутрене в било, сказал мне брат: «Ударили в церковное било!» Я же в это время докопался до мощей святого, и, когда он мне говорил о том, что бьют в било, я сказал ему: «Докопался я, брат!» И когда раскопал я мощи святого, то великий страх охватил меня, и стал я взывать: «Преподобного ради Феодосия, Господи, помилуй меня!»

В это самое время два монаха в монастыре не спали, и стерегли, когда игумен, утаившийся с кем-то, будет тайно переносить мощи преподобного, и прилежно наблюдали за пещерой. И как ударили в церковное било к заутрене, то увидели они три столпа, как радуга сияющие, которые, постояв, перешли на верх церкви Пречистой, где потом положен был преподобный Феодосии. И это увидели все монахи, которые шли к заутрене, а также многие благочестивые люди в городе. Было им до этого извещение о перенесении мощей святого, и сказали они: «Это переносят мощи честные преподобного Феодосия из пещеры». Когда наступило утро и уже занялся день, то слух об этом распространился по всему городу, и множество людей пришло со свечами и фимиамом.

Великий же и преславный Стефан, о котором уже говорилось в Житии блаженного, бывший игуменом после Феодосия, а по отшествии из монастыря поставивший на Клове свой монастырь, и потом по благословению Божьему ставший епископом города Владимира, в это самое время находился в своем монастыре, и увидел он ночью за полем зарево великое над пещерой. Подумал он, что это переносят честные мощи святого Феодосия, а его накануне известили об этом; и, сильно огорчившись, что без него переносят мощи святого, он в тот же час сел на коня и быстро поскакал к пещере вместе с Климентом, которого он поставил игуменом на свое место. И пока они ехали, то видели яркое сияние над пещерой, а когда подъехали к пещере и не стало ничего видно, то догадались, что то был ангельский свет.

Когда подошли они к дверям пещеры, мы сидели у мощей святого. Я же, когда докопался до мощей, послал к игумену, говоря: «Приди, отче, да вынесем мощи преподобного». Пришел игумен с двумя иноками. И когда раскопали как следует и наклонились, то увидели, что лежат его мощи достойно его святости, и все части тела целы, и тление не тронуло их, волосы присохли к голове его, а лицо преподобного светло, а очи закрыты, и добро-гласные уста его сомкнуты. И так, возложив на одр святые его и честные мощи, вынесли их из пещеры. На другой же день, изволением Божьим, собрались вместе епископы и пришли к пещере, имена же их: Ефрем Переяславский, Стефан Владимирский, Марин Юрьевский, Иоанн Черниговский, Антоний Поросский. И игумены из всех монастырей с множеством черноризцев пришли, и люди благочестивые. И взяли пречестные мощи святого Феодосия из пещеры с множеством свечей и фимиамным каждением; как уже говорилось, множество народа со свечами в руках пришло из города встречать святого; и принесли его в богосозданную пречистую церковь, и возрадовалась пречистая церковь, восприяв своего служителя. И было видно в церкви, как свет свечей сиял ярче дневного света; прикасаясь к святому, святители лобызали мощи его, иереи, припадая к нему, с любовью целовали, пришедшие же с народом иноки прикасались к остаткам одежды святого, песни духовные к Богу воссылая и благодарственные хваления святому принося. И так положили его в его церкви Божьей Матери в притворе на правой стороне в четырнадцатый день месяца августа, в четверг, в час дня; и светло отпраздновали день тот.

В 6616 (1108) году игумен Феоктист начал с мольбою просить благоверного великого князя Святополка, чтобы стали поминать имя святого преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского, в Синодике, ибо Бог так соизволил. Святополк с радостью обещался сделать так; зная житие его, Святополк сам начал всем рассказывать о житии преподобного Феодосия. И свершил это митрополит, повелев включить святого в Синодик. Повелел митрополит всем епископам вписать имя святого Феодосия в Синодик. И все епископы с радостью вписали имя святого и преподобного отца нашего Феодосия и поминают его на всех соборах и доныне.

О проречении святого. И этого нельзя молчанию предать, но поведаю вам вкратце о сбывшемся пророчестве святого отца нашего Феодосия.

Еще при жизни блаженного Феодосия, когда он игуменствовал и управлял порученным ему Богом стадом, то пекся он не только о единых черноризцах, но и о мирянах заботился, о душах их, как бы им спастись; особенно же о детях своих духовных, утешая и поучая приходящих к нему, а иногда и сам домой к ним приходил, чтобы дать благословение. И был некий благочестивый вельможа, духовный сын святого, по имени Ян. И вот однажды пришел Феодосии в дом к Яну и жене его Марии, а оба они были благочестивы и, по заветам божественного Павла, жили целомудренно, сохраняя супружескую верность. Потому-то и любил их блаженный Феодосии, что жили они по заповедям Господним и в любви меж собой пребывали.

И когда пришел он к ним, то стал учить их о милостыни к убогим, и о небесном царствии, ожидающем праведников, и о муках грешников, и о смертном часе. И о многом говорил он еще от божественного Писания, в конце концов дойдя и до слов о том, когда положены будут тела их во гроб. Благочестивая жена Яна, выслушав поучения преподобного, спросила его: «Отче, честной Феодосии, кто знает, где меня похоронят?» Боговдохновенный же Феодосии, даром пророческим исполненный, ответил: «Поистине возвещаю тебе — где мое тело положено будет, там и тебя через некоторое время погребут». И сбылось это через восемнадцать лет после преставления святого. Преподобный Феодосии умер за восемнадцать лет до перенесения из пещеры тела его, а когда перенесли мощи святого, то тогда же, в этот же год и месяц, преставилась жена Яна Мария, в шестнадцатый день месяца августа. И пришли черноризцы, отпели обычные песнопения, и принесли, и положили тело ее в церкви Святой Богородицы Печерской напротив гробницы Феодосия, на левой стороне. Преподобный положен был четырнадцатого августа, а она — шестнадцатого.

Вот каков был досточудный этот муж — сбылось пророчество преподобного Феодосия, истинного пастыря, пасшего словесных овец нелицемерно, с кротостью и со вниманием наблюдая за ними и оберегая их, молясь за порученное ему стадо, и за всех православных христиан, и за землю Русскую. И по отшествии своем из сего света молится он за людей верных и за своих учеников, которые, взирая на его гробницу и вспоминая поучение его и воздержание, прославляют Бога.

Я же, грешный и недостойный раб его и ученик Нестор, недоумеваю, как восхвалить доброе его житие и воздержание, но скажу хотя бы немного. Радуйся, отче наш и наставник, мирскую суету отвергнув и молчание возлюбив! Радуйся, послуживший Богу в тишине и в монашеском житии, преисполнившись божественным даром! Радуйся, отче, лощением вознесшийся, и плотские страсти возненавидивший, и мирские наслаждения и желания света сего отринувший! Радуйся, идущий по стопам высокомысленным вослед отцов, молчанием возвышаясь и смирением украшаясь, в словах книжных находя веселие! Радуйся, укрепившийся надеждой вечных благ, которые и восприял! Радуйся, преподобный, умертвивший плотское мудрствование и источник беззакония и мятежа усмиривший! Радуйся, козней и сетей бесовских избегший! Радуйся, что с праведными, отче, почил, восприяв за труды свои награду! Радуйся, будучи наставником отцов печерских, ты сам следовал святых отцов учению, и нраву, и воздержанию, и божественному их молитве предстоянию, более же всего подражал Великому Антонию, основателю монашества, обычаем и житием уподобившись житию его и следуя его привычкам, стремясь от одного дела к другому, лучшему, обычные молитвы к Богу вознося как благоуханный аромат, как ладан благовонный, кадилом молитвенным! Радуйся, победивший мирские похоти и миродержца-князя тьмы века сего! Радуйся, поправший сопротивника дьявола и козни его победивший, твердым помыслом оградившись от вражеских его стрел! Радуйся, укрепившийся оружием крестным и непобедимой верой, помощью Божьей!

О честный пастырь Христова стада, богомудрый Феодосии, молись за нас и за меня, раба твоего Нестора, чтобы избавились мы от сети вражеской, и от дьявола охрани нас своими молитвами о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему же подобает слава, честь и поклонение с безначальным его Отцом, и с пресвятым, и благим, и животворящим его Духом ныне, и присно.

О ТОМ, КАК БЫЛА ОКОВАНА РАКА ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИЯ ПЕЧЕРСКОГО. СЛОВО 10

Через некоторое время захотел Георгий, сын Симона и внук Африкана, оковать гробницу преподобного отца Феодосия, что и сделал.

Послал он одного из подручных бояр своих, именем Василия, из города Суздаля в богоименитый город Киев, в Печерский монастырь, чтобы оковать гробницу преподобного Феодосия, и дал ему Георгий пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота на окование гробницы преподобного. Василий взял деньги и нехотя отправился в путь; проклиная жизнь свою и день рождения своего, так говорил он в уме своем: «Что это задумал князь столько богатства погубить? И какая награда ожидает его за то, что он окует гроб мертвеца? Но что даром получено, то даром и брошено! Хуже всех же мне одному, не смеющему ослушаться господина своего! Чего ради я дом свой оставил, для кого в этот горький путь иду? И от кого честь приму: не к князю я послан и не к иному вельможе. Что я скажу, или разговаривать, что ли, стану я с этим гробом каменным, и кто ответит мне? Кто не посмеется моему безумному приходу?» Это говорил он своим спутникам, и многое другое.

Святой же явился ему во сне и кротко сказал: «О чадо, я хотел тебя вознаградить за труд твой; но если не покаешься, тяжкие ждут тебя испытания». Однако Василий не переставал роптать, и великую беду навел на него Господь за грехи его: кони все у них пали и все, что у них было, украли воры, кроме посланного с Василием сокровища. Василий же открыл сокровище, посланное на окование раки святого, и взял оттуда пятую часть золота и серебра, и истратил на себя и на коней; и не уразумел он, что гнев претерпел за хулу свою.

И когда приехал он в Чернигов, то упал с коня и так разбился, что не мог и рукой пошевелить. Бывшие с ним положили его в ладью и привезли его под Киев, когда наступил уже вечер. И в ту же ночь явился ему святой, говоря: «Василий, не слышал разве ты Господа, говорящего: “Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители”. Хорошо уразумел сын мой Георгий слова Господа, сказавшего: “Кто принимает праведника во имя праведника, получит награду праведника”. Ты же за труд свой увенчан был бы, и такой славы никто еще не удостаивался, какую принял бы ты вместе с Георгием; ныне же всего этого лишился ты, однако не отчаивайся за жизнь свою. Но не иначе ты исцелишься, как покаявшись в согрешении своем: прикажи, чтобы отнесли тебя в Печерский монастырь, в церковь Святой Богородицы, и пусть положат тебя на гробницу мою, и ты будешь здоров, а истраченное тобой золото и серебро найдешь целым». И все это наяву произошло с Василием в ту ночь, а не во сне, когда являлся ему преподобный Феодосии.

Утром же пришел к нему князь Георгий со всеми боярами, и, видя его в столь горестном состоянии, опечалился за него и ушел.

Василий же поверил видению святого и велел свезти себя в Печерский монастырь. Когда они были уже на берегу, вошел некто неизвестный к игумену, говоря: «Скорее иди на берег, приведи Василия и положи его на гроб преподобного Феодосия, и, когда он отдаст сокровище, обличи его перед всеми, сказав, что он взял себе пятую часть из него, если же он покается, то верни ему». И сказав это, сделался невидим. Игумен стал искать, что за человек являлся ему, и никто не видал, ни как он входил, ни как вышел. Тогда игумен пошел к Днепру, ввел Василия на гору и положил его на гробницу святого, — и встал Василий цел и здоров всем телом, и подал он игумену четыреста гривен серебра и сорок гривен золота. Игумен же сказал ему: «Чадо, а где еще сто гривен серебра и десять — золота?» Василий же начал каяться, говоря: «Я взял и растратил; подожди, отче, все тебе отдам; я хотел скрыть это, думая утаить от всевидящего Бога». Тогда высыпали деньги из сосуда, в котором они были запечатаны, сосчитали перед всеми, и оказалось все сполна: пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота, — и все прославили Бога и святого Феодосия. И тогда начал Василий рассказывать все по порядку: явление святого и деяния его.

На другой день князь, взявши с собой лекарей, пришел в то место, где был прежде Василий, чтобы лечить больного, и не застал его. Узнавши же, что Василия отвезли в Печерский монастырь, и подумав, что он уже умер, князь поспешно отправился в монастырь и нашел его здоровым, как будто он никогда не болел. И, услышав от него о дивных чудесах, князь поразился, и, радостию духовной преисполнясь, поклонился чудотворному гробу великого Феодосия, и ушел.

Узнав о случившемся, Георгий Симонович, тысяцкий, приложился еще больше душой к святой Богородице и святому Феодосию, и к обильному своему подаянию прибавил гривну, которую носил, весом в сто гривен золота, и написал так: «Я, Георгий, сын Симонов, раб пресвятой владычицы Богородицы и святого Феодосия, благословен был святою рукой его: некогда болел я три года глазами, так что и луча солнечного не видел, и по его слову исцелился, услышал из уст его: “Прозри!” — и прозрел. И вот поэтому пишу грамоту сию до последнего в роду моем, чтобы никто не был отлучен от дома пресвятой владычицы Богородицы и преподобных Антония и Феодосия. Если же кто и в крайнее убожество впадет и не сможет ничего дать, пусть будет положен хотя бы в селениях церкви той: везде ведь молитва Антониева и Феодосиева помогает. Когда мы приходили с половцами на Изяслава Мстиславовича, увидали мы издали ограду высокую и быстро пошли туда, а никто не знал, какой это город. Половцы же бились под ним и многие ранены были, и побежали мы от города того. После уже узнали мы, что это было село обители святой Богородицы Печерской, а города тут никогда и не бывало, и сами, живущие в селе том, не знали о случившемся, и, лишь на другой день вышедши, увидали, что произошло кровопролитие, и подивились бывшему. Я пишу вам об этом потому, что все вы вписаны в молитву святого Феодосия; он обещал отцу моему Симону как о своих черноризцах, так и о нас молиться. Молитву эту велел отец мой, веря в обет святого, вложить в руку его, когда будет в гроб положен, и открыто явился он одному из тех богоносных отцов, и сказал ему так: “Передай сыну моему Георгию, что я получил все блага по молитве святого, постарайся и ты, сын мой, идти по моим следам добрыми делами”. Если же кто не захочет благословения и молитвы святого отца Феодосия и уклонится от него, возлюбя проклятие, да получит возмездие». И вот поэтому правнуки Симона любовь имеют к храму Святого Дмитрия, — у них в нем место свое есть, и если кто-нибудь из них лишится его, тот проклят своими прародителями и отцами, ибо своей волей такой отрекается от молитвы святого, и благословения, и обещания преподобного отца Феодосия.

ПОХВАЛА ПРЕПОДОБНОМУ ОТЦУ НАШЕМУ ФЕОДОСИЮ, ИГУМЕНУ ПЕЧЕРСКОМУ, МОНАСТЫРЬ КОТОРОГО В БОГОСПАСАЕМОМ ГОРОДЕ КИЕВЕ. СЛОВО 11

Когда воздается похвала праведнику, то веселится народ. Радостью и веселием наполнен день, когда муж праведный и преподобный оканчивает свой жизненный путь, когда успокоение трудам своим видит, когда, печаль оставив, к радости стремится, когда, землю оставив и земное все, на небеса идет, когда людей оставляет и с ангелами водворяется, и Бога зреть сподобляется. В сей день преставился в жизнь вечную учитель наш, наставник и пастырь, великий среди отцов отец Феодосии, первый светильник, защитник и чудотворец земли Русской.

Где еще есть сей радости большая, чем то, что сподобились мы видеть отшествие к Богу отца и учителя нашего, принявшего венец нетления и близ престола Владыки предстоящего всегда и дерзновение имеющего молить о нас Владыку? Ведь радуется сын, и не только сын, но и рабы, видя господина своего в милости у земного царя за многие рати и победы над врагами царя. Мы же, сыновья и рабы господина своего, ликуем и радостно празднуем, восхваляя его подвиги и победу над духами нечистыми, и то, что он великую честь получил у Господа Вседержителя и для многих исходатайствовал жизнь вечную. И кто сможет достойно восхвалить или прославить земного ангела и небесного человека?

Люди, пребывающие во тьме и в глубокой тени, увидели свет веры через апостола нашего, посланного Богом, — князя Владимира: сам Бога познав святым крещением, он и нам его открыл, покров неведения с душ наших сорвав, и светлостью в Троице славимого Божества просвещены мы были. Другой же путь Христос своим ученикам указал, сказавши: «Всякий, кто оставит отца и мать, город и села свои ради меня, получит во сто крат, а в будущей жизни наследует царство небесное». От кого же мы узнали сей путь и бремя легкое Иисусово и кто показал нам, как взять на себя крест и последовать за Христом? Только этот преподобный отец наш Феодосии! Были и прежде Феодосия уходящие от мирской жизни и шедшие трудным путем к спасению, но от него порядок и устройство всех в Руси монастырей происходят. Нет ведь никого другого, кто бы раньше него смог такое самоотречение проявить, как он с учителем своим, блаженным Антонием, ибо исполнил он притчу Господа, который сказал: «Если зерно пшеничное, падши в землю, не умрет, то одно останется; а если умрет, то много плода принесет». Умертвившись для всего мирского, ожил он во Христе и обильный плод принес, породив его духом и сохранив добродетелью своею и правдой, и умножил он талант, данный ему Богом, и сбылось над ним сказанное Богом: «Добрый и верный раб, в малом ты был верен, над многими тебя поставлю». О таких, как он, сказал Христос: «Многие последние будут первыми, а первые последними».

Сей, хотя и в нынешние времена явился, но крепость и любовь к Богу, которые в нем сияли, многих, прежде него бывших подвижников, превзошли. Уже в юном возрасте он земных благ гнушался и о небесном помышлял, от чрева матери был чистым сосудом для Святого Духа, невзлюбил он славу мира сего, нищету добровольно воспринял и во всем уподобился Господу своему. Красоты мимотекущие ни во что вменив, об одном только помышлял, — как бы прийти, предстать пред лицом Бога, наедине с ним общаться в молитве. И от матери многие и жестокие истязания принял он, ибо этим хотел отвратить злой враг святого отрока от доброго помысла; предвидя, окаянный льстец, что от него побежден он будет, многие беды обрушил он на него. Благодать же Божия вела его туда, где, как солнце, воссиял он на тверди небесной, лучами своими просветив весь мир, и, видения не лишенный, предначертанное свыше принял, разумом восходя ежедневно на высшее, по апостолу, — «забывая заднее и вперед простираясь». Был он послушлив безмерно родившей его, но более того стремился исполнить Божественные повеления; уразумев мудростью Духа Святого, что препятствуют заботы о мирском заповеди Божественные исполнить, все отверг он и помыслил Господу посвятить себя, говоря: «Лучше мать огорчить на малое время, пока наконец не даст ей Господь разум суетным пренебречь, нежели царства Господнего лишиться».

Пришел он в город Киев, наставника ища и учителя, который ясно открыл бы ему путь божественный; и, долго искав, нашел, — не оставляет Господь без наград стремящихся к доброму. Мужа чудного встретил он, совершенного в рассуждении, и многоразумного, и пророческим даром обладающего, которого звали Антоний. К нему пришел блаженный Феодосии, юный возрастом, разумом же старый. Все повеленное ему учителем усердно исполнял он и больше того, и был, если сказать по Иову, — «око слепым и нога хромым»; апостольское слово, в котором сказано: «Носите бремена друг друга и так исполните закон Христов», всегда в сердце держал. Сей же блаженный не за одного или за двух понес бремя, но всей братии служил и всем помощь оказывал. Многие из них покой обретали служением его. С помощью Бога, который даровал ему силу телесную, творил он это во все дни, и никогда службы церковной не пропускал и правила келейного никогда не нарушал, и к уставу монастырскому, который написал для доброго труда и благого послушания, с великим прилежанием относился. За это Господь и возвеличил его.

Тот, кто работал как самый последний из всех и всем слугой служил, над всеми ними пастырем, и отцом, и учителем поставлен был. Когда князь перевел Варлаама-игумена из Печерского монастыря в другой, Феодосии, хотя он очень и не хотел этого, но не смея ослушаться своего учителя Антония и убедившись, что это Божье произволение, принял на себя игуменство неволею и еще большему труду предался, помышляя печься по мере сил своих о нуждах монастыря, а еще более того о духовном деле заботиться. И говорил себе святой Феодосии: «Приложу к трудам труды и к подвигам подвиги, а то как предстанешь перед своим Владыкой, если стада его в целости не сохранишь? Или как скажешь: “Вот я и дети, которых ты мне дал, Боже”?» После того все ночи без сна пребывал он: то на молитве стоя, то по келиям ходя и братию на молитву поднимая. И, в старейшинстве пребывая, не оставил он своих благих привычек: иногда воду носил, иногда же дрова колол, подавая собой пример всей братии. А когда приспевал Великий пост, тогда воин Христов Феодосии от всех земных дел отстранялся: уходил от братии, и в пещере один затворялся, и, пребывая там все сорок дней Великого поста наедине, с Единым через молитву беседовал. Кто сможет поведать его подвиги, и страдания, и рыдания слезные, и пост жестокий, и борьбу с лукавыми духами? А когда приближался светлый день Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, тогда преподобный приходил как Моисей с горы Синайской, душою сияя ярче лица Моисеева, и во все годы жизни своей этого обычая он не нарушил.

Тогда и откровения Божьего сподобился он: о дне исхода своего узнал, в который из сего света в жизнь бесконечную повелено ему уйти. Не утаил от друзей и учеников своих, что к Богу идет, и обещался молиться Богу о доме пречистой Матери и о стаде чад своих до самого пришествия Господа Бога нашего. И как обещался, так и сделал.

И каких великих сподобился наград от Бога, такую и милость Господню подает нам во все времена и годы, приходя и посещая, обороняя и сохраняя и оберегая стадо свое от врагов душ наших. Кто, молив о спасении у гробницы святого, не получил надежды? Или кто, призвав с верою имя его святое, не избавился от горести душевной и не исцелился от болезни телесной? Это нам апостол и проповедник, сей нам пастырь и учитель, сей нам вождь и руководитель, сей нам стена и ограда, похвала наша великая и дерзновение наше к Богу.

Сегодня нам, братья, радоваться и веселиться духовно подобает, и благоукрашаться, и праздновать радостно, имея пред очами нашими гробницу преподобного отца нашего Феодосия, в которую ныне положено многострадальное и святое тело, излучающее чудеса во все концы Русской земли. Эта гробница приняла сокровище бесценное, сосуд Святого Духа, орудие божественное, честное тело отца нашего и учителя. На нее смотря, как на самого взираем, ибо если и в гробе лежит святой, но духом с нами всегда и нас видит. Если по заповеди его живем и повеления его сохраняем, то радуется он и милостиво приближается к нам, хранит и блюдет нас, как детей возлюбленных. Если же перестанем радеть о своем спасении и наставления его не сохраним, то и сами помощи его лишимся.

О святой отче Феодосии! Сам восполни недостатки наши своими добродетелями, без твоей ведь помощи не сможем мы ничего благого свершить, и в день преставления твоего с любовью, вместе собравшись, взываем к тебе. Радуйся, просвещение Русской земли, ибо как утренняя звезда, на западе появившаяся и с востока воссиявшая, всю Русскую землю просветил ты! Радуйся, учитель и образец пути истинного, вождь, и путеводитель, и наставник иноческого жития! Радуйся, начальник и поборник, помощник и пособник хотящим спастись! Радуйся, умноживший стадо словесных овец в доме Божьей Матери, какого ни одного ни до тебя, ни после тебя в земле нашей не было! Радуйся, насадитель виноградника Христова, побеги которого протянулись до моря и до рек разрослись ветви его: нет ведь стороны такой, ни места такого, где бы не было лозы виноградника твоего! Радуйся, откровения Божьего вместилище и строитель дома пречистой Матери Божьей, который ты создал и великолепием украсил и в дар Богородице принес! Радуйся, умноживший талант господину своему, от которого десять талантов получил и тысячу на них приобрел! Радуйся, на духовном пастбище сада Христова вскормивший множество словесных овец, с него же вкусивши, и иных земель овцы в доме Божьей Матери остались, и вместе с верными твоими детьми духовными соединились! Радуйся, источник сладкий, испив из которого, целые полки иноков божественную жажду утолили, и без труда путь жестокий прошли, и вселились при истоках вод превысочайших! Радуйся, пастырь и учитель, сберегший стадо от волка мысленного непорочным и невредимым, и начальнику пастырей, Христу, приведший его! Радуйся, столп огненный, светлее, чем явившийся при Моисее: тот освещал как свет обычный, ты же духовно просветил новых израильтян, через пустыню соблазна житейского провел их, и амалекитян мысленных духовными лучами устрашил, и в землю обетованную вывел, скажу точнее, — в райские пределы, где ученики твои ликуют! Радуйся, земной ангел и небесный человек, раб и слуга пречистой Божьей Матери, которая не нашла другого, кроме тебя, строителя дома своего, его же она возлюбила и обещалась оказывать милость ему благодатию даров своих, что и сбылось! Радуйся, отче Феодосии, наша слава и великолепие!

Лавра твоя славится тобою, и во всех концах вселенной почитается имя ее. Народы дивятся отцам, бывшим в ней, которые воссияли, как звезды, на тверди небесной: исполнителями заповедей Божиих явились они, чудотворцами стали, и даром пророчества Бог сподобил их, дар прозрения от Святого Духа восприняли и слова Божественного были учителями. Приходили в нее цари, и поклонялись князья, и покорялись вельможи, и трепетали сильные мира сего, ужасались иноязычники, видя людей небесных, по земле шествующих. Как к престолу Господню, в дом Божьей Матери собирались иноки, воспевая песнь ангельскую беспрестанно; и с ангелами вместе сходились они у жертвенника Господня, одних ясно видя ангельский образ, с другими же мысленно и духовно беседовали и узнавали душой, когда приходили Божий ангелы; и многие из них въяве духов лукавых изгоняли и страшны были для них.

Таковы вот отрасли твоего виноградника, таковы ветви корня твоего, таковы столпы твоего храма, таковы дети, тобой порожденные, таковы отцы твоей лавры! Ибо, отче, подобает таким ученикам от такого учителя быть; ибо воистину истекла из уст твоих река Святого Духа, которую указал сам Христос, сын Божий, когда сказал, уча иудеев: «Кто верует в меня, у того из чрева потекут реки воды живой». Это же сказал он о Духе, который хотели принять верующие в него. Та река, нигде не останавливаясь, беспрестанно утоляет жажду чад своих до скончания лет. Ту реку изливая, апостолы привели все народы к Богу; из той реки пия, мученики пренебрегли плотью своей и предали тела свои на истязание и на муки различные; из той реки пия, святые отцы оставили города и села, богатство и дома свои, и стали жить в горах, и в дебрях, и в пещерах земных; из той реки пия, ученики твои пренебрегли всем земным, и устремились к небесному, и получили то, к чему стремились, — вселились в селения Бога, где пребывают сонмы бесплотных. И вот мы, им последуя, пришли в дом Божьей Матери под твое покровительство и твою защиту, возложив все упование наше на пречистую деву Богородицу и на тебя, преблаженный отче Феодосии!

Если мы и не сподобимся идти путем первых твоих учеников, но помня, что сказали святые твои уста: «Если кто окончит жизнь свою в дому пречистой Божьей Матери, уповая на мою помощь, хотя и не свершит подвигов, я это возмещу и Бога умолю о них», — на эти слова надеясь, с мольбою призываем тебя. Сам знаешь, преподобный, хотя мы и молчим, что дни наши пропали в суетности мира этого, и, лишь образумившись, возложили мы на себя иго Христово, и пришли в дом пречистой владычицы нашей Богородицы, в ограду святую твою. Не предай же нас врагам душ наших, ибо ополчились они на нас, и пленяют нас беспрестанно, и различными помыслами поражают сердца наши, и совращают нас с пути Божьего разумения, и побуждают нас стремиться к мимотекущему и тленному, и вконец низвергают нас в глубину греховную. Но тебя, кормчий, обрели мы: направь нас к пристани тихой, и бурю душевную успокой, и помолись за нас общему Владыке, чтобы подал он нам голос и слово, мысль и деяние на свершение всех заповедей его. Если мы от заповедей Господних отклонились и по лености своей нарушаем устав монастырский, тобою составленный, то за нашу веру к пречистой Деве и к тебе, отче святой Феодосии, да причтет нас Господь к сонму чад твоих, которые шествовали безупречно по стезям правды, и не отлучит нас от лицезрения сияющего лика своего, когда возьмет нас отсюда.

И еще при жизни нашей будь с нами и сохрани от многоразличных козней и дел вражеских, которые отвлекают от Бога, молитвою своей помоги нам жить беспорочно и богоугодно, подними души наши, погрязшие из-за лености в земном, подай бодрость и крепость духовную и старые грехи отпусти. Хотя нерадение духа нашего пересилило нас, но, имея тебя пособником и помощником и в лавре твоей находясь, надеемся с твоей помощью чистыми перед Богом предстать и не попасть во власть врагов, видимых и невидимых. Сам ведь ты своим ученикам сказал, когда Богом повелено тебе было покинуть мир этот: «Да будет вам известно, чада, если по отшествии моем к Богу начнет в месте сем число иноков увеличиваться и монастырские достатки станут умножаться, то пусть это будет вам свидетельством, что угоден я Богу и молитва моя принята им». Мы же, отче, достоверно знаем по равноангельскому житию твоему и по страстотерпческому твоему подвигу, что еще до исхода своего из сей жизни угоден ты был Вседержителю Богу. Еще сильнее по исходе своем ты подтвердил пророчество, что должно место это пречистой Богородицы и твоя святая лавра процвести славою и величеством. Ты сказал, что беспрестанно будешь молиться о святой обители своей, и свершилось истинное и неложное обещание твое, ибо после преставления твоего никем не захвачено и не разрушено было место твое, но с каждым годом росло и расширялось.

Когда же умножились грехи наши, и свершились беззакония наши, и злоба наша Бога прогневала, то тогда Божиим попущением, из-за грехов наших, разрушены были храмы, и монастыри разорены были, и города пленены, и села опустошены народом незнаемым, народом немилостивым, народом бесстыдным, который Бога на боится, ничего человеческого в себе не имеет. И до сих пор мы в рабстве у них, и в обиде злой, и в муке лютой, и припадаем мы к тебе, с мольбой взывая: простри руки свои с молитвой к владычице деве и пречистой Богородице, да вспомнит она милости свои прежние об обители сей, которые она даровала ей, и освободит нас от печали горькой, и отгонит врагов лукавых и хулителей нашей православной веры, и сделает неодолимой церковь свою святую, которую она сама пожелала воздвигнуть в жилище себе; пусть умножит она стадо обители твоей и оказывает ей милость, как и раньше, соблюдая и укрепляя, заступаясь и храня от врагов, видимых и невидимых, чтобы свободными мы стали духом и телом, чтобы в свете сем временном могли мы жить богоугодно, не обладаемые никем, кроме как пречистой Богородицей и тобою, преподобный Феодосии, как и прежде отцы наши.

Зная о твоем милосердии, дерзнул я составить тебе похвалу: не потому, что я в силах достойную тебе похвалу написать, но надеясь награду от тебя получить, отче, и прощение грехов своих заслужить. Ибо прославили тебя небесные силы, приняли апостолы, приблизили к себе пророки, заключили в объятия мученики, вместе с тобой возрадовались святители, встретили сонмы черноризцев, возвеличила тебя и сама Царица пречистая Мать Господа, и прославила, и сделала известным от одного конца вселенной до другого, верный раб Господен!

Как же я смогу достойно восхвалить тебя, греховные уста имея и порочный язык? Но не имея ничего, что бы мог я принести тебе в день преставления твоего, приношу эту скромную похвалу, которая, как жалкий и зловонный ручей, вливаясь в просторы морские, не столько море наполняет, но от своего зловония очищается. Поэтому, о честной и святой отче Феодосии, не прогневайся на меня, грешного, но помолись обо мне, рабе твоем, чтобы не осудил меня в день пришествия своего Господь Иисус Христос, ему же подобает слава с безначальным его Отцом и с пресвятым, и благим, и животворящим Духом ныне и присно.

О ПЕРВЫХ СВЯТЫХ И БЛАЖЕННЫХ ЧЕРНОРИЗЦАХ ПЕЧЕРСКИХ, КОТОРЫЕ В ДОМЕ ПРЕЧИСТОЙ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ, В СВЯТОМ МОНАСТЫРЕ ПЕЧЕРСКОМ, ПРОСИЯЛИ БОЖЕСТВЕННЫМИ ДОБРОДЕТЕЛЯМИ, ПОСТОМ, БДЕНИЕМ И ДАРОМ ПРОРИЦАНИЙ. СЛОВО 12

Поистине предивное чудо, братия, проявилось в том, что собрал Господь воедино таких черноризцев в обители Матери своей. Как пресветлые светила сияли они в Русской земле: одни были постниками, другие подвизались в бдении, иные в земных поклонах, некоторые постились через день или через два, иные питались лишь хлебом и водой, а другие только вареными или сырыми овощами; и все в любви жили: меньшие покорялись старшим и не смели при них говорить, и все это делали с покорностью и с великим послушанием; также и старшие имели любовь к младшим, наставляя и утешая их, как детей своих возлюбленных. И если какой брат впадал в какое-нибудь прегрешение, другие утешали его, и по великой любви своей епитимию, наложенную на одного, разделяли трое или четверо. Такова-то была божественная любовь меж той святой братии, такое воздержание и смирение. И если какой-нибудь брат уходил из монастыря, вся братия сильно печалилась о том, и посылали за ним, призывая в монастырь этого брата, чтобы он возвратился. И если возвращался такой брат, то шли к игумену, все кланялись и просили за брата игумена, и принимали брата этого в монастырь с радостью. Вот какие были тогда черноризцы, постники, подвижники! Из них же вспомяну о некоторых чудных мужах.

Вот первый из них — Дамиан-пресвитер. Был он такой постник, что, кроме хлеба и воды, ничего не ел до самой смерти. И если когда кто-нибудь приносил больного ребенка, одержимого каким-либо недугом, в монастырь к преподобному Феодосию, то тот повелевал Дамиану сотворить молитву над больным. И тотчас, как он помолится и помажет елеем больного, то сразу выздоравливали приходящие к нему.

Когда разболелся блаженный Дамиан и, ожидая своей кончины, лежал в немощи, пришел к нему ангел в обличий Феодосия и обещал ему царство небесное за труды его. Вскоре затем пришел к нему и сам великий Феодосии с братией, и сели у постели его, изнемогающего от болезни. Он же, взглянув на игумена, сказал: «Не забудь, отче, что ты мне обещал нынче ночью». И уразумел великий Феодосии, что тот видение видел, и сказал ему: «Брат Дамиан! Что я тебе обещал, то и сбудется». Он же закрыл очи и предал дух свой в руки Божий. Игумен же и вся братия похоронили его честно.

Был также и другой брат, Иеремия именем, который еще помнил крещение Русской земли; и был ему дан от Бога дар предсказывать будущее. Когда он прозревал в ком-нибудь дурные помыслы, то обличал его втайне и наставлял, как уберечься от дьявола. И если какой-нибудь брат задумывал уйти из монастыря, он, сразу же прийдя к нему, обличал замысел его и утешал брата. И если кому-нибудь предсказывал он — хорошее ли или дурное, — всегда сбывалось слово старца.

И еще другой брат, именем Матфей, был прозорлив. Однажды, стоя в церкви на месте своем, поднял он глаза и оглядел братию, стоящую по обеим сторонам клироса и поющую, и увидал, как по церкви ходит бес в образе ляха, держа под полой цветы, которые называются лепками, и бес вынимал из-под полы цветок и бросал на кого хотел. Если к кому-либо из стоявших иноков прилипал цветок, тот, немного постояв, начинал дремать, придумывал какую-нибудь причину и уходил из церкви, чтобы поспать, и уже не возвращался до конца службы. Если же бросал на кого-либо другого из стоящих и к тому не прилипал цветок, то тот крепко оставался стоять на службе, пока не отпоют заутреню, и уже только после этого уходил в келью свою.

Был обычай у этого старца: отстоявши заутреню, когда уже братия расходилась по кельям своим, этот блаженный старец последним выходил из церкви. Однажды вышел он так и присел отдохнуть под билом, ибо келья его была далеко от церкви, — и вот видит он, как большая толпа идет от ворот. Поднял он глаза и увидел беса, сидящего, подбоченясь, верхом на свинье, а множество других идущих около него. И спросил старец: «Куда идете?» И сказал бес, сидевший на свинье: «За Михалем Тобольковичем». Старец же осенил себя крестным знамением и пошел в келию свою. А так как уже наступало утро, то уразумел старец видение и сказал ученику своему: «Пойди и спроси — в келий ли Михаль?» И сказали ему: «Он давеча, после заутрени, ушел за ограду монастырскую». И поведал старец о видении этом игумену и старейшей братии, и призвал игумен инока, и строго поучил его.

При этом блаженном Матфее преставился блаженный игумен Феодосии, и его место занял игумен Стефан, а после того — Никон, а старец все еще жил, и другие многие видения были ему. И почил старец о Господе в добром исповедании в Печерском святом монастыре.

О БЛАЖЕННОМ НИФОНТЕ, ЕПИСКОПЕ НОВГОРОДСКОМ, КАК В СВЯТОМ МОНАСТЫРЕ ПЕЧЕРСКОМ, В БОЖЕСТВЕННОМ ОТКРОВЕНИИ, ВИДЕЛ СВЯТОГО ФЕОДОСИЯ. СЛОВО 13

Блаженный Нифонт был черноризцем Печерского монастыря, подражал житию святых отцов, и за свои многие добродетели поставлен был епископом Новгорода. Безграничную веру и любовь имел он к пресвятой Богородице и к преподобным отцам печерским Антонию и Феодосию. Однажды услышал он, что от вселенского патриарха идет на Русь митрополит Константин, и, духовной радости исполнившись, помыслил в душе, что сразу сможет два благих дела свершить: в доме Пречистой побывать и преподобным поклониться и благословение от святителя принять; и вот по этой причине пошел он в 6664 (1156) году в Киев. И пока оставался он там, ожидая прихода митрополита, стало ему известно, что митрополит уже вышел из Царьграда.

В то время Клим-митрополит стол святительский занял без благословения царьградского патриарха. А принуждал Клим блаженного епископа Нифонта совершать службу вместе с ним. Нифонт же сказал ему: «Раз ты не принял благословения от святого вселенского царьградского патриарха, то не буду ни служить с тобой, ни поминать тебя на святой службе, так как поминаю святого царьградского патриарха». И хотя Клим сильно гневался на Нифонта, подбивал князя Изяслава и своих сторонников осудить его, но не смог зла ему сотворить никакого.

Патриарх же Царьграда, узнав о нем, прислал к нему послание, в котором восхвалял его за величие разума и непреклонность и приравнивал его к древним святым, которые твердо стояли за православную веру. Он же, прочитав патриаршее послание, с еще большей крепостью утвердился, был же он в великой дружбе с князем Святославом Ольговичем, ибо прежде того Святослав княжил в Новгороде.

И вот, когда пребывал этот блаженный епископ Нифонт в святом Печерском монастыре, безграничную веру имея к преподобным, о чем уже говорилось выше, вскоре постигла его болезнь. И рассказал он о дивном видении. «Когда за три дня до своей болезни пришел я, — рассказывал он, — с заутрени, прилег ненадолго, то сразу же уснул чутким сном. И очутился я в Печерской церкви стоящим на месте Святоши, и стал я горячо со слезами молиться пречистой Богородице, чтобы увидеть мне святого и преподобного отца Феодосия. И когда собралось много братии в церковь, один из братии подошел ко мне и сказал мне: “Хочешь увидеть святого отца нашего Феодосия?” Я же ответил: “Очень хочу, если можешь сделать это, покажи мне его”. И он, взяв меня за руку, ввел в алтарь и там показал мне святого отца Феодосия. Я же, увидев преподобного, от радости бросился к нему, пал ему в ноги и поклонился ему до земли. Он же поднял меня, благословил и, обняв меня руками своими, поцеловал меня и сказал: “Хорошо, что пришел, брат и сын Нифонт, теперь будешь с нами неразлучно”. А в руке своей преподобный держал свиток, и я попросил его, и как он дал мне, я развернул и прочел. И было в нем в начале написано так: “Это я и дети, которых мне дал Бог”. И проснулся я и теперь понимаю, что болезнь эта от Бога».

Болел же он тринадцать дней и почил с миром восемнадцатого апреля, в Светлую неделю. И был положен честно в пещере Феодосиевой, прийдя к любимому, как и обещал ему Феодосии преподобный; вкупе они перед Владыкой Христом предстоят, наслаждаясь неизречимыми небесными красотами, и о нас, о своих чадах, молятся.

Таковы-то вот чудные мужи в том в святом Печерском монастыре были, так что многие из них апостолам уподобились и престолов их наместниками явились, о чем следующее слово в послании этом наглядно покажет нам.

ПОСЛАНИЕ СМИРЕННОГО ЕПИСКОПА СИМОНА ВЛАДИМИРСКОГО И СУЗДАЛЬСКОГО К ПОЛИКАРПУ, ЧЕРНОРИЗЦУ ПЕЧЕРСКОМУ. СЛОВО 14

Брат! Сидя в безмолвии, соберись с мыслями и скажи себе: «О, инок убогий, не ради ли Господа оставил ты мир и родителей своих?» Если же ты сюда пришел для спасения, а сам не духовное творишь, то ради чего облекся во иноческие ризы? От мук тебя не избавят черные ризы. Знай, что почитают тебя здесь князь, и бояре, и все друзья твои, которые говорят о тебе: «Блажен он, что возненавидел мир сей и славу его, и поэтому уже не печется он о земном, помышляя только о небесном». Ты же не по-иночески живешь. Великий стыд за тебя охватывает меня! Что, если те, которые почитают нас здесь, предварят нас в царствии небесном и будут они упокоены, а мы в горьких муках возопием? И кто помилует тебя, самого себя погубившего?

Воспрянь, брат, и позаботься мысленно о своей душе! Служи Господу со страхом и полным смиренномудрием! Не будь таким, что нынче кроток, а завтра яр и зол; немного помолчишь, а потом снова ропщешь на игумена и его служителей. Не будь лжив — под предлогом телесной немощи от церковного собрания не отлучайся: как дождь растит семя, так и церковь влечет душу на добрые дела. Все, что творишь ты в келий, маловажно: Псалтирь ли читаешь, двенадцать ли псалмов поешь, — все это не может сравняться с одним соборным: «Господи, помилуй!» Вот что пойми, брат: верховный апостол Петр сам был церковь Бога живого, а когда был схвачен Иродом и посажен в темницу, не молитва ли церкви избавила его от руки Ирода? И Давид молился, говоря: «Одного прошу я у Господа и того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать святой храм его». Сам Господь сказал: «Дом мой домом молитвы наречется». «Где, — говорит он, — двое или трое собраны во имя мое, там и я посреди них». Если же соберется такой собор, в котором будет более ста братии, такому еще больше веруй, что тут Бог наш. И его божественным огнем приготовляется пища их, я бы единую крупицу пищи этой предпочел всей моей нынешней трапезе. Свидетель мне в том Господь, что не вкусил бы я никакой еды, если б только был у меня ломоть хлеба и чечевица, приготовленные на святую ту братию.

Не делай же ты так, брат, чтобы ныне хвалить сидящих за трапезой, а завтра на повара и на служащего брата роптать, — этим ведь ты старейшему пакость делаешь и окажешься сам нечистоты вкушающим, как об этом в Отечнике написано. Ибо дано было увидеть одному старцу, как различалась одна и та же еда: хулящие пищу — ели нечистоты, а хвалящие — мед. Ты же, когда ешь или пьешь, славь Бога, потому что себе же вредит хулящий, как сказал апостол: «Едите ли, пьете ли — все во славу Божию делайте». Терпи, брат, и досаждения: претерпевший до конца — такой и без труда спасется. Если случится, что кто-нибудь похулит тебя, а другой придет и расскажет, что такой-то зло порицал тебя, — ответь сказавшему тебе: «Хотя он и укорял меня, но он мне брат, видно, я достоин того: он же не от себя делает так, а враг-дьявол подстрекнул его на это, чтобы посеять вражду между нами. Да прогонит Господь лукавого, а брата да помилует!» Говоришь, что он хулил тебя перед всеми: не скорби о том, чадо, и не поддавайся скорому гневу, но, падши, поклонись брату до земли и скажи: «Прости меня, брат!»

Исправь свои прегрешения и победишь тем всю силу вражию. Если же на укоризны будешь возражать, то только себе досадишь. Или ты больше Давида-царя, которого Семей поносил при всех? И один из слуг царя, не стерпев обиды царю своему, сказал: «Пойду, сниму с него голову: за что он, пес смердящий, проклинает господина моего, царя!» И что же Давид сказал ему? «О сын Саруш! Оставь его проклинать Давида, да увидит Господь смирение мое и воздаст мне добром за его проклятия». И больше того: подумай, чадо, как Господь наш смирил себя, быв послушным до самой смерти своему Отцу: злословили на него, и он не противился; когда говорили, что он одержим бесом, били его по лицу, и заушали, и оплевывали, — он не гневался, но даже за распинавших его молился. Тому же и нас научил он: «Молитесь, — сказал, — за врагов ваших, и добро творите ненавидящим вас, и благословляйте клянущих вас».

Довольно, брат, и того, что ты по своему малодушию сделал. Тебе теперь следует оплакивать то, что ты оставил было святой честной монастырь Печерский, и святых отцов Антония и Феодосия, и святых черноризцев, которые с ними, и взялся игуменствовать у Святых бессребреников Козьмы и Дамиана. Но ныне хорошо ты сделал, отказавшись от такого суетного начинания, и не поддался врагу своему, ибо это было вражие желание, которое погубило бы тебя. Или ты не знаешь, что дерево, если не поливать его часто, особенно пересаженное, скоро засыхает? И ты, отлучившись от послушания отца и братии и оставивши свое место, вскоре погиб бы. Овца, пребывая в стаде, в безопасности, а отбившись от него, быстро погибает, и волк съедает ее. Следовало бы тебе сначала рассудить, чего ради хотел ты уйти из святого, и честного, и спасенного того места Печерского, в котором так благодатно всякому желающему спастись. Думаю, брат, что сам Бог устроил так, не терпя гордости твоей: он извергнул тебя, как прежде Сатану с отступниками, потому что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандриту печерскому Акиндину. Печерский монастырь — это море, не держит оно ничего гнилого, но извергает вон.

А что писал ты ко мне про свою обиду, — горе тебе: погубил ты душу свою! Спрашиваю я тебя, чем ты хочешь спастись? Если и постник ты, и рассудлив во всем, и нищ, и сну не предаешься, а упреков не терпишь, то не узришь спасения. Но ныне радуется за тебя игумен и вся братия, и мы, слышав о тебе, все возрадовались о тебе и обретении твоем: ты пропал и нашелся. И еще раз поступил ты своевольно, а не по благословению игумена: снова захотел игуменствовать — у Святого Дмитрия, и не принуждал тебя к этому ни игумен, ни князь, ни я, — и вот ты вновь впал в искушение. Пойми же, брат, что не угодно Богу твое старейшинство, для того и послал тебе Господь слабость зрения. Но ты не содрогнулся и не сказал, как бы следовало: «Благо мне, что смирил ты меня, да научусь я уставам твоим!» Убедился я, что ты санолюбец и славы ищешь от людей, а не от Бога. Или не веруешь ты, окаянный, написанному: «Никто сам собой не приемлет чести, но призываемый Богом». Если же ты апостолу не веруешь, то и Христу не поверишь. Зачем ищешь ты сана от людей, а не от Бога, поставленным от Бога повиноваться не хочешь и думаешь о себе так высоко? Таковые в первые времена свержены были с небес. «Разве я, — говоришь ты, — не достоин такого сана, что не могу принять его, или хуже я эконома этого, или его брата, который тоже начальствует?» Сам же, не получив желаемого, смуту сеешь, часто ходишь из келий в келию и ссоришь брата с братом, говоря неполезное: «Или, — говоришь, — этот игумен и эконом этот думают, что только здесь и можно угодить Богу, а в другом месте и спастись нельзя? А мы, что же, ничего уж и не разумеем?» Все это дьявольские начинания, скудоумные твои измышления. Если же и сам ты получишь какую-нибудь почесть и займешь высокое место, не забывай смиренномудрия, и тогда, если случится тебе лишиться этого места, ты снова пойдешь по смиренному пути своему и не впадешь в различные скорби.

Пишет ко мне княгиня Ростиславова, Верхуслава, что она хотела бы поставить тебя епископом или в Новгород, на место Антония, или в Смоленск, на место Лазаря, или в Юрьев, на место Алексея. «Я, — говорит, — готова до тысячи серебра издержать для тебя и для Поликарпа». И я сказал ей: «Дочь моя, Анастасия! Дело не богоугодное хочешь ты сотворить: если бы пребывал он в монастыре неисходно, с чистой совестью, в послушании игумена и всей братии, в совершенном воздержании, то не только облекся бы в святительскую одежду, но и вышнего царства достоин бы был».

А ты, брат, не епископства ли захотел? Доброе дело! Но послушай, что апостол Павел говорит Тимофею, и, прочитавши, ты поймешь, исполняешь ли ты сколько-нибудь то, что следует епископу. Да если бы ты был достоин такого сана, я не отпустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы сопрестольником себе в обе епископии — во Владимир и в Суздаль, — как и князь Георгий хотел; но я воспрепятствовал ему в этом, видя твое малодушие. И если ты ослушаешься меня, захочешь какой-либо власти, сделаешься епископом или игуменом, — проклятие, а не благословение будет на тебе! И после того не войдешь ты в святое и честное место, в котором постригся. Как сосуд непотребный будешь, и извержен будешь вон, и после станешь горько плакать, но безуспешно.

Не в том совершенство, брат, чтобы славили нас все, но чтобы правильно вести житие свое и чистым себя соблюсти. Поэтому-то, брат, из Печерского монастыря пречистой Богоматери многие епископы поставлены были, как от Христа, Бога нашего, во всю вселенную посланы были апостолы, и, как светила светлые, осветили они всю Русскую землю святым крещением. Первый из них — Леонтий, епископ Ростовский, великий святитель, которого Бог прославил нетлением, он был первопрестольник; его, после многих мучений, убили неверные, — это третий гражданин Русского мира, с теми двумя варягами увенчанный от Христа, ради которого пострадал. Про Илариона же, митрополита, ты и сам читал в Житии святого Антония, что им он пострижен был и святительства сподобился. Потом были епископами: Николай и Ефрем — в Переяславле, Исайя — в Ростове, Герман — в Новгороде, Стефан — во Владимире, Нифонт — в Новгороде, Марин — в Юрьеве, Мина — в Полоцке, Николай — в Тмутаракани, Феоктист — в Чернигове, Лаврентий — в Турове, Лука — в Белгороде, Ефрем — в Суздале. Да если хочешь узнать всех, читай старую Ростовскую летопись: там их всех более тридцати; а после них и до нас, грешных, будет, я думаю, около пятидесяти.

Разумей же, брат, какова слава и честь монастыря того! И, устыдившись, покайся и возлюби тихое и безмятежное житие, к которому Господь призвал тебя. Я бы с радостью оставил свою епископию и стал бы служить игумену в том святом Печерском монастыре. И говорю я это тебе, брат, не для того, чтобы возвеличить самого себя, а чтобы только возвестить тебе об этом. Святительства нашего власть ты сам знаешь. И кто не знает меня, грешного, епископа Симона, и этой соборной церкви, красы Владимира, и другой, Суздальской церкви, которую я сам создал? Сколько они имеют городов и сел, и десятину собирают с них по всей земле той, — и этим всем владеет наше ничтожество. И все бы это оставил я, но ты знаешь, сколь великое дело духовное лежит на мне, и молю Господа, да подаст он мне благое время исполнить его.

Но ведает тайное Господь: истинно говорю тебе — всю эту славу и честь сейчас же за ничто посчитал бы, лишь бы валяться сором, попираемым людьми, в Печерском монастыре, или быть одним из убогих, просящих милостыню у ворот честной той лавры, — все это лучше было бы для меня временной сей чести. Один день пребывания в доме Божьей Матери лучше, чем тысяча лет обычной жизни, и в нем хотел бы я находиться, а не жить в селениях грешников. Поистине говорю тебе, брат Поликарп: где слышал ты о более дивных чудесах, чем те, какие свершались в святом Печерском монастыре? Где еще встречались столь божественные отцы, озарившие все концы вселенной подобно лучам солнечным? О них же достоверно поведаю тебе этим писанием, в добавление к тем, о которых тебе уже рассказывали. И о том тебе, брат, расскажу, почему я имею такое усердие и веру к святым Антонию и Феодосию.

СКАЗАНИЕ СИМОНА, ЕПИСКОПА ВЛАДИМИРСКОГО И СУЗДАЛЬСКОГО, О СВЯТЫХ ЧЕРНОРИЗЦАХ ПЕЧЕРСКИХ И О ТОМ, ПОЧЕМУ ДОЛЖНО ИМЕТЬ УСЕРДИЕ И ЛЮБОВЬ К ПРЕПОДОБНЫМ ОТЦАМ АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ ПЕЧЕРСКИМ. СЛОВО 15

Слышал я предивную вещь от блаженных старцев печерских; они же говорили, что слышали от очевидцев этого чуда, случившегося во времена игуменства Пимена в Печерском святом монастыре.

Был в Печерском том монастыре муж, совершенный во всякой добродетели, именем Онисифор, пресвитер саном. И сподобился он от Бога дара прозорливости, так что видел согрешения человека всякого. Рассказывают и о других его подвигах, но я об одном расскажу.

Был у этого блаженного Онисифора сын духовный и любимый друг, некто из черноризцев, который лицемерно подражал житию этого святого: притворялся постником и целомудренником, втайне же ел и пил и, живя распутно, так проводил лета свои. И утаилось это от духовного того мужа, и никто из братии сего не знал.

В один день, совсем здоровый, внезапно он умер. И никто не мог приблизиться к его телу из-за смрада, исходящего от него. И напал страх на всех, и насилу вытащили его, но отпевания из-за смрада не могли над ним свершить. Положили тело в стороне и, ставши поодаль, творили обычное пение, иные же затыкали ноздри свои. И, внесши его внутрь пещеры, положили там, и пошел такой смрад, что и бессловесные твари бегали от той пещеры. Много раз слышался и вопль горький, словно кто-то мучил его.

И явился святой Антоний пресвитеру Онисифору, с гневом говоря ему: «Что это ты сделал? Такого скверного, и порочного, и лживого, и многогрешного здесь положил, какого еще никогда не было положено, так что осквернил он святое место сие». Очнувшись от видения и пав ниц, Онисифор взмолился Богу, говоря: «Господи, зачем скрыл ты от меня дела человека этого?» И приступил к нему ангел, и сказал: «В назидание всем согрешающим и не покаявшимся было это, чтобы, видевши, покаялись». И сказав сие, сделался невидим. Тогда пресвитер пошел и возвестил все это игумену Пимену. Потом в другую ночь то же увидел Онисифор: «Выбрось его скорее вон на съедение псам, — сказал Антоний, — недостоин он пребывать здесь». Пресвитер же снова стал молиться, и был к нему голос: «Если хочешь, — помоги ему».

Посоветовавшись с игуменом, решили насильно привести кого-нибудь, чтобы вытащить вон это тело и бросить его в воду, так как добровольно никто не мог приблизиться к той горе, где была пещера. И снова явился святой Антоний, говоря: «Смиловался я над душой брата этого, потому что не могу нарушить обета моего, данного вам, что всякий, положенный здесь, помилован будет, хотя бы и грешен он. Ведь не хуже отцы, положенные со мною в пещере, тех, что были прежде закона и после закона, но угодили Господу Богу моему и пречистой его Матери, и потому никто из монастыря этого не будет осужден на муку. Господь говорил ко мне, и я слышал голос его: “Я тот, который сказал Аврааму: ради двадцати праведников я не погублю города сего”, — тем более тебя ради и тех, которые с тобою, помилую и спасу грешника; если здесь постигнет его смерть, — спасен будет». Услышав это от святого, Онисифор возвестил все виденное и слышанное игумену и всей братии. Одного из них встретил и я, и он рассказал мне историю эту от тех первых черноризцев.

Игумен же Пимен в великом недоумении был из-за такого страшного события и со слезами молил Бога о спасении души брата. И было ему видение от Бога, сказавшего: «Так как уже здесь многие грешные положены были, и все прощены были ради угодивших мне святых, лежащих в пещере сей, и этого окаянного душу помиловал я ради Антония и Феодосия, рабов моих, и молитвою спасшихся с ними святых черноризцев. И вот тебе знамение перемены: смрад в благовоние превратился». Услышав это, игумен исполнился радости, созвал всю братию и, рассказав им о явлении, пошел с ними к пещере, чтобы увидать случившееся; и обоняли все благоухание от тела умершего, а злосмрадия и вопля никакого не было слышно. И все насладились благоуханием и прославили Бога и святых его угодников, Антония и Феодосия, за спасение брата.

Оттого-то и я, грешный, епископ Симон, тужу, скорблю и плачу, и желаю там умереть, чтобы положенным быть только в божественной той земле, и принять малую отраду от многих грехов моих, молитв ради святых отцов о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава ныне, и присно, и во веки веков.

О БЛАЖЕННОМ ЕВСТРАТИИ ПОСТНИКЕ. СЛОВО 16

Некий человек пришел из Киева в пещеру, желая стать черноризцем. И повелел игумен его постричь, и дал имя ему Евстратий. Он же раздал все имение убогим, оставив немного ближним своим, чтобы они за него раздавали. Был же этот черноризец Евстратий постник и послушлив всем.

Этот блаженный, поучая и умоляя всех христиан, наставлял их, говоря: «Братия, вы, которые крестились и в Бога веруете, не будьте отступниками от обета, данного при святом крещении. Христос нас искупил от проклятия и освятил водою и духом, сынами и наследниками нас сотворил: так что, если умрем, — в Господе умрем; если же жить будем, — исполним службу нашу; если за людей умрем — то смертию жизнь купим и Христос жизнь вечную даст нам».

Этот Евстратий был взят в плен безбожными кочевниками и продан иудею. Через несколько дней все пленники умерли, мучимые голодом и жаждой: иные через три дня, другие через семь, крепкие же — через десять дней. И так все скончались от голода и жажды. Было же их числом пятьдесят: из монастырских работников тридцать, из Киева двадцать.

По прошествии же четырнадцати дней остался в живых один только монах, потому что был он постником с самых юных лет. Иудей же, видя, что монах этот был виновником погибели золота его, которое он уплатил за пленных, решил принести его в жертву на Пасху свою. Когда наступил день Воскресения Христова, надругался он над святым Евстратием так, как, по писаному в Евангелии, надругались иудеи над Господом нашим, Иисусом Христом: пригвоздил этого блаженного к кресту. А тот славил Бога на кресте и оставался жив и в пятнадцатый день.

Иудеи же говорили ему: «Безумец, прими наш закон и будешь жив: ведь Моисей от Бога принял закон, который дал нам, и вот в книгах сказано: “Проклят всякий, висящий на древе”». Инок же сказал: «Великой благодати сподобил меня Бог в нынешний день пострадать. И скажет он мне, как и разбойнику: “Ныне же будешь со мною в раю”. Он сам уничтожил закон и ввел благодать. Это о нем сказал Моисей: “Увидите жизнь вашу, висящую пред очами вашими”; Давид же: “Пригвоздили руки мои и ноги мои”, и еще: “Разделили ризы мои между собой и об одежде моей метали жребий”. О нынешнем же дне говорит: “Вот день, который сотворил Господь! Возрадуемся и возвеселимся в день этот!” Ты же и другие иудеи с тобой заплачете ныне и зарыдаете: пришло вам время дать ответ Богу за кровь мою и кровь всех христиан, потому что субботы ваши ненавидит Господь и преложил праздники ваши в сетование, ибо убит начальник вашего беззакония».

Иудей же, слыша, как распятый поносит его, взяв копье, пронзил его, и тот предал душу свою Господу. И видели, как в огненной колеснице несли душу преподобного огненные кони, и раздался голос, говоривший по-гречески: «Вот добрый гражданин небесного града!» И потому протостратором зовется он в поминании вашем.

И вдруг в тот же день пришло об иудеях повеление от царя, чтобы изгнать всех иудеев, отнявши у них имение, а старейшин казнить. Случилось же вот что. Некий иудей, богатый и очень отважный, крестился, и ради этого приблизил его к себе царь и вскоре назначил его епархом. Он же, получив сан, втайне оставался отступником от Христа и его веры и дал свободу иудеям по всему царству Греческому покупать себе христиан в рабство. И обличен был этот нечестивый епарх и убит, как предсказал блаженный Евстратий, и с ним все иудеи, которые зимовали в Корсуни; а у того иудея, который замучил блаженного, отняли имение и самого повесили. «Обратилась злоба его на главу его, и на его темя злодейство его пало».

Тело же святого было брошено в море, где множество чудес свершается им. Верные искали его святые мощи, но не нашли, не от людей, а от Бога желал славы святой. Окаянные же иудеи, видев страшное чудо, крестились.

О СМИРЕННОМ И МНОГОТЕРПЕЛИВОМ НИКОНЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ. СЛОВО 17

Другой инок, именем Никон, был также взят в плен, и держали его в оковах. И пришел некто из Киева выкупить его. Но он не радел о том, хотя и был из знатных людей города. Христолюбец же тот, выкупив многих других пленников, возвратился. Услышав об этом, родственники Никона со многим богатством пошли выкупать его. Инок же сказал им: «Не тратьте всуе богатства вашего. Если бы хотел Господь, чтобы я был свободным, то не предал бы он меня в руки этих людей беззаконных и самых коварных во всей земле. Господь сказал: “Я предаю в плен и священников”. Благое приняв от руки Господней, — неужели не стерпим зла?» Родственники же, укоряя его, ушли, унося с собой большое богатство.

Половцы же, видя, что не осуществилось их желание, начали мучить инока без всякой милости. Три года каждый день издевались над ним и связывали его, бросали в огонь, резали ножами, с закованными руками и ногами оставляли под палящим солнцем, голодом и жаждой морили, так что он иногда день, иногда два и три оставался без всякой пищи. И за все это благодарил он Бога и молился. Зимой же на снег и на мороз выбрасывали его. Все это делали окаянные половцы, чтобы он дал за себя большой выкуп. Он же сказал им: «Христос даром избавит меня от рук ваших; я уже получил извещение об этом: являлся мне брат мой, которого вы продали иудеям на распятие. Осудятся они со сказавшими: “Возьми, возьми, распни его, кровь его на нас и на детях наших!” — вы же, окаянные, вечно будете мучиться с Иудою, как предатели нечестивые и беззаконники. И вот что сказал мне святой Герасим: “Через три дня ты будешь в монастыре по молитвам святых Антония и Феодосия и святых черноризцев, которые с ними”». Услышав же это, половчанин подумал, что тот бежать хочет, и подрезал ему голени, чтобы он не убежал, и крепко стерегли его. В третий же день все с оружием сидели около него, — вдруг в шестом часу он сделался невидим, и услыхали голос, произнесший с небес: «Хвалите Господа!»

И так перенесен был он невидимо в Печерскую церковь пресвятой Богородицы в то время, когда начали петь кенаник. И стеклась к нему вся братия, и спрашивали его, как он сюда пришел? Он же сперва хотел утаить преславное то чудо. Но все видели на нем железа тяжкие, и раны неисцелимые, и все тело, гноившееся от ран, и сам он был в оковах, и кровь еще капала из перерезанных голеней, — и не поверили ему.

Наконец поведал он им истину и не давал снять оков с рук и ног. Игумен же сказал: «Брат, если бы хотел Господь в беде тебя оставить, то не вывел бы он тебя оттуда; теперь же подчинись воле нашей». И, снявши с него оковы, перековали их на вещи, нужные для алтаря.

Спустя долгое время половчанин, державший в плену этого блаженного, пришел в Киев для переговоров о мире, и зашел он в монастырь Печерский. И увидел этого старца, и рассказал о нем игумену и всей братии, и после того уже не вернулся назад, но вместе с родом своим принял крещение и сделался иноком; и здесь, в монастыре, окончили они жизнь свою в покаянии, служа пленнику своему, и положены в своем притворе.

И о многих других деяниях того блаженного Никона рассказывают; о них нет времени теперь писать, но об одном я все же тебе расскажу. Когда был в плену этот блаженный, заболели однажды пленники от голода и жажды. И велел им блаженный ничего не принимать в пищу от поганых, сам же, в узах, молитвою всех исцелил, и сделал так, что они невидимо бежали.

Однажды, когда тот половчанин стал умирать, велел он женам своим и детям, чтобы распяли над ним этого монаха. Тогда блаженный помолился и исцелил его: он провидел его будущее покаяние и себя избавил от горькой смерти. Этот Никон «Сухим» именуется в поминании вашем: истек он кровью, сгнил от ран и иссох.

К Поликарпу. Как смогу я, брат, достойно прославить святых мужей, бывших в честном том и блаженном монастыре Печерском?! Ради добродетельного жития их и поганые крестились, и монахами становились, — так, ради того блаженного Христова мученика Герасима <-Евстратия> иудеи крестились, а ради этого страстотерпца Никона половцы сделались иноками. Многое же, и больше этого, слышал ты от меня, грешного епископа Симона, худшего из епископов, недостойного быть подножием тех святых черноризцев; да их, думаю, и весь мир недостоин, и нет такого книжника, который бы мог описать все чудеса их. Это им сказал Господь: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего, который на небесах». Что же может нарушить наш обет и переменить жизнь нашу, с такой высоты в глубину житейскую павших? Ведь мы начальников и наставников имеем, равных бесплотным, первых молитвенников и ходатаев пред Творцом, подобных ангелам, мученическими венцами увенчанных!

О СВЯТОМ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКЕ КУКШЕ И О ПИМЕНЕ ПОСТНИКЕ. СЛОВО 18

Как добровольно можно умолчать об этом блаженном черноризце того же Печерского монастыря, священномученике Кукше, о котором всем известно, как он бесов прогнал, и вятичей крестил, и дождь с неба свел, и озеро иссушил, и много других чудес сотворил, и после многих мучений убит был с учеником своим. В один день с ними скончался и блаженный Пимен Постник, который предсказал за два года свое отшествие к Господу, и о многом другом пророчествовал, и недужных исцелял. И вот посреди церкви, во всеуслышание, сказал он: «Брат наш Кукша нынче на рассвете убит». И сказавши это, умер в одно время с теми двумя святыми.

К Поликарпу. Не стану я много говорить о святых. Если не довольно тебе моей беседы, того, что ты слышал из уст моих, то и мое писание не убедит тебя; если этому не веруешь, то и тому, что человек из мертвых воскрес, — не поверишь.

О СВЯТОМ АФАНАСИИ ЗАТВОРНИКЕ, КОТОРЫЙ УМЕР, А НА ДРУГОЙ ДЕНЬ СНОВА ОЖИЛ И ПРОЖИЛ ПОТОМ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ. СЛОВО 19

Вот что еще случилось в том святом монастыре. Брат один, именем Афанасий, проводивший жизнь святую и богоугодную, после долгой болезни умер. Два брата омыли тело мертвое и ушли, спеленав его, как подобает покойника. Случайно пришли к нему другие иноки и, увидя, что он умер, также ушли. И оставался покойник весь день без погребения: был он очень беден, и никаких сбережений не имел, и потому был в небрежении; богатым-то всякий старается послужить как в жизни, так и при смерти, чтобы получить что-нибудь в наследство.

Ночью же явился некто игумену, говоря: «Человек Божий этот второй день лежит непогребенным, а ты веселишься». Узнавши об этом, игумен утром со всею братнею пришел к умершему, и увидели его сидящим и плачущим. И ужаснулись они, видя, что он ожил, и стали спрашивать его, говоря: «Как ты ожил и что видел?» Он же не отвечал ничего, только: «Спасайтесь!» Они же умоляли его рассказать о случившемся, говоря, что и им это будет на пользу. Он же сказал им: «Если я вам расскажу, не поверите мне». Братия же поклялась ему: «Соблюдем все, что бы ты ни сказал нам». Тогда он сказал им: «Во всем слушайте игумена, во всякое время кайтесь, молитесь Господу Иисусу Христу, и пречистой его Матери, и преподобным Антонию и Феодосию, чтобы окончить вам жизнь здесь и сподобиться погребения в пещере, со святыми отцами. Вот три самые важные вещи из всего, если только исполнять все это по чину, не возносясь. Более не спрашивайте меня ни о чем, и молю вас простить меня».

После этого ушел он в пещеру, заложил за собой двери и пробыл в ней, никогда и ни с кем не говоря, двенадцать лет. Когда же пришло время преставления его, он, призвав всю братию, повторил сказанное прежде о послушании и о покаянии, добавив: «Блажен, кто здесь сподобится положенным быть». И, сказав это, почил с миром о Господе.

Был же между братией некто, уже много лет страдавший болью в ногах; и принесли его к умершему; он же обнял тело блаженного и исцелился с того часа, и до самой смерти своей никогда уже не болели у него ни ноги, ни что другое. Имя этому исцелившемуся — Вавила. И вот что он рассказал братии: «Лежал я, — рассказывал он, — и стенал от боли, и вдруг вошел этот блаженный и сказал мне: “Приди, я исцелю тебя”. Я же хотел его спросить, когда и как он сюда пришел, но он мгновенно сделался невидим». И уразумели все после этого, что угодил он Господу: никогда не выходил он из пещеры и не видел солнца двенадцать лет, плакал беспрестанно день и ночь, ел немного хлеба и чуть-чуть пил воды, и то через день. И это слышал я от самого Вавилы, исцеленного им.

Если кому невероятным покажется то, о чем я пишу, пусть прочтет жития святых отцов наших Антония и Феодосия, зачинателей русских монахов, — и тогда уверует. Если же и тогда не переубедится, не его вина: должно сбыться притче, сказанной Господом: «Вышел сеятель сеять семя свое, и иное упало при пути, другое в терние» — в сердца тех, кто лишь заботами житейскими поглощен, о них же пророк сказал: «Окаменело сердце людей сих, и им трудно слышать ушами»; другой же: «Господи, кто поверит слышанному о нас?»

К Поликарпу. Ты же, брат и сын, не следуй их примеру; не для них пишу я это, но чтобы тебя приобресть. Совет же даю тебе: благочестием утвердись в святом том монастыре Печерском, не желай власти, ни игуменства, ни епископства: довольно тебе для спасения окончить жизнь свою в нем. Ты сам знаешь, что много подобного могу я рассказать тебе из разных книг; но лучше, и для тебя будет полезнее, если я расскажу малое из того многого, что слышал о содеявшемся в том божественном и святом монастыре Печерском.

О ПРЕПОДОБНОМ СВЯТОШЕ, КНЯЗЕ ЧЕРНИГОВСКОМ. СЛОВО 20

Этот блаженный и благоверный князь Святоша, по имени Николай, сын Давыда, внук Святослава, уразумев обманчивость этой суетной жизни, и что все, что здесь, протекает и проходит мимо, будущие же блага непреходящи и вечны, и бесконечно царство небесное, уготованное Богом, любящим его, — оставил княжение, и честь, и славу, и власть и, все то ни во что вменив, пришел в Печерский монастырь и сделался иноком в 6614 (1106) году, февраля 17.

Все здешние черноризцы знают о его добродетельном житии и послушании. Три года пробыл он в поварне, работая на братию; своими руками колол дрова для приготовления пищи, часто с берега на своих плечах носил дрова; и с трудом братья его, Изяслав и Владимир, отговорили его от такого дела. Однако этот истинный послушник с мольбою упросил, чтобы ему еще один год поработать в поварне на братию. После же этого, так как во всем был он искусен и совершенен, приставили его к монастырским воротам, и пробыл он тут три года, не отходя никуда, кроме церкви. После этого велено ему было служить в трапезной. Наконец волею игумена и всей братии принудили его завести свою келию, которую он сам и построил, и доныне эта келия зовется «Святошиной», как и сад, который он своими руками насадил.

Говорят также о нем и то, что во все годы монашества никто никогда не видал его праздным: всегда в руках у него было рукоделье, чем он и зарабатывал себе на одежду. На устах же его постоянно была молитва Иисусова, беспрестанно повторяемая: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня!» Никогда не вкушал он ничего иного, кроме монастырской пищи; хотя он и много имел, но все то на нужды странников и нищих отдавал и на церковное строение. Книги же его многие сохранились и доныне.

Еще во время княжения имел этот блаженный князь Святоша лекаря весьма искусного, именем Петра, родом сирийца, который пришел с ним в монастырь. Но этот Петр, видя его добровольную нищету, службу в поварне и у ворот, ушел от него и стал жить в Киеве, врачуя многих. Он часто приходил к блаженному и, видя его во многом злострадании и безмерном пощении, увещевал его, говоря: «Княже, следовало бы тебе подумать о своем здоровье, чтобы не погубить плоть свою безмерным трудом и воздержанием: ты когда-нибудь изнеможешь так, что не в силах будешь нести лежащее на тебе бремя, которое сам принял на себя Бога ради. Не угоден ведь Богу сверх силы пост или труд, а только от сердца чистого и раскаявшегося; ты же не привык к такой нужде, какую переносишь теперь, работая как подневольный раб. И благочестивым твоим братьям, Изяславу и Владимиру, в великую укоризну нищета твоя. Как ты от такой славы и чести мог дойти до последнего убожества, ведь ты изнуришь тело свое и в болезнь впадешь из-за такой пищи. Дивлюсь я твоему чреву, которое раньше отягощалось сладкой пищей, а теперь, сырые овощи и сухой хлеб принимая, терпит. Берегись! Когда-нибудь недуг охватит тебя всего, и ты, не имея крепости, скоро жизни лишишься, и нельзя уже мне будет помочь тебе, и повергнешь ты в плач неутешный братьев своих. Вот и бояре твои, служившие тебе, думали когда-нибудь сделаться чрез тебя великими и славными; ныне же лишены твоей любви и пеняют на тебя: поставили себе дома большие, а теперь сидят в них в великом унынии. Ты же не имеешь куда голову приклонить, сидя на этой куче мусора, и многие считают, что ты лишился ума. Какой князь поступал так? Блаженный ли отец твой, Давыд, или дед твой, Святослав, или кто из бояр делал это, или хотя желание имел идти по этому пути, кроме Варлаама, бывшего здесь игуменом? И если ты меня не послушаешь, то прежде Божьего суда осужден будешь».

Так вот, и неоднократно, говорил он ему, иногда в поварне с ним сидя, иногда у ворот, подученный на это братьями его. Блаженный же отвечал ему: «Брат Петр! Много размышлял я и решил не щадить плоти своей, чтобы снова не поднялась во мне борьба: пусть под гнетом многого труда смирится. Ведь сказано, брат Петр, что силе совершаться подобает в немощи. Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Я же благодарю Господа, что освободил он меня от мирских забот и сделал меня слугой рабам своим, этим блаженным черноризцам. Братья же мои пусть о себе подумают: каждый свое бремя должен нести и довольно с них и моей волости. Все же это: и жену, и детей, и дом, и власть, и братьев, и друзей, и рабов, и села, — оставил я ради Христа, чтобы чрез то сделаться наследником жизни вечной. Я обнищал ради Бога, чтобы его приобрести. Да и ты, когда врачуешь, не воздерживаться ли велишь в пище? Для меня же умереть за Христа — приобретение, а на мусорной куче сидеть, подобно Иову, — царствование. А то, что ни один князь не делал так прежде меня, то пусть я послужу примером им: может быть, кто-нибудь из них поревнует этому и последует за мной. До прочего же тебе и научившим тебя дела нет».

Когда бывал болен этот блаженный, лекарь, видя то, начинал приготовлять врачебное зелье против той болезни, которая тогда случалась — огненного ли жжения или болезненного жара, но прежде чем он приходил, князь уже выздоравливал и не давал лечить себя. И много раз так бывало. Однажды разболелся сам Петр, и Святоша послал к нему, говоря: «Если не будешь пить лекарства, — быстро поправишься; если же не послушаешься меня, — много страдать будешь». Но тот, рассчитывая на свое искусство и думая избавиться от болезни, выпил лекарство и едва жизни не лишился. Только молитва святого исцелила его.

Снова разболелся он, и святой послал объявить ему: «В третий день ты выздоровеешь, если не будешь лечиться». Послушался его сириец и в третий день исцелился по слову блаженного. Призвав же его, святой велел ему постричься, говоря: «Через три месяца я отойду из этого мира». Говорил же он это, предсказывая смерть ему. Сириец, не уразумев же, что это с ним должно случиться, пал к ногам князя и со слезами стал говорить: «Увы мне, господин мой и благодетель мой, тот, кто дороже мне самой жизни! Кто посмотрит на меня, чужеземца, кто напитает многих людей, нуждающихся в пище, и кто будет заступником обиженных, кто помилует нищих? Не говорил ли я тебе, о княже, что оставишь ты по себе плач неутешный братьям своим? Не говорил ли я тебе, о княже, что ты меня не только словом Божиим и силою его исцелил, но и молитвою своею? Куда же теперь отходишь, пастырь добрый? Открой мне, рабу своему, язву смертную, и, если я не вылечу тебя, пусть будет голова моя за голову твою и душа моя за душу твою! Не отходи от меня молча, открой мне, господин мой: откуда тебе такая весть, да отдам я жизнь мою за тебя. Если же известил тебя Господь о том, моли его, чтобы я умер за тебя. Если оставляешь ты меня, то где сесть мне, чтобы оплакать свою утрату: на этой мусорной куче, или в воротах этих, где ты живешь? Что достанется мне в наследство из твоего богатства? Ты сам почти наг, и когда умрешь, то положат тебя в этих заплатанных рубищах. Подари же мне твою молитву, как в древности Илия Елисею милоть, чтобы проникла она в сердце мое и дошел я до райских мест крова дивного дома Божия. Знает и зверь, где скрыться, когда взойдет солнце, и ложится в логовище свое, и птица находит себе дом, и горлица гнездо себе, в котором кладет птенцов своих, — ты же шесть лет живешь в монастыре, и места своего нет у тебя».

Блаженный же сказал ему: «Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на человека: ведает Господь, как пропитать всю тварь, и может защищать и спасать бедных. Братья же мои пусть не обо мне плачут, а о себе и о детях своих. Во врачевании же я и при жизни не нуждался, а мертвые не оживают, и врачи их воскресить не могут». И пошел он с ним в пещеру, вырыл могилу себе и сказал сириянину: «Кто из нас сильнее возжелает могилу сию?» И сказал сириец: «Пусть будет, как кто хочет, но ты живи еще, а меня здесь положи». Тогда блаженный сказал ему: «Пусть будет, как ты хочешь». И так постригся сириец, и три месяца день и ночь пребывал в постоянном плаче. Блаженный же утешал его, говоря: «Брат Петр! Хочешь ли, я возьму тебя с собою?» Он же со слезами отвечал ему: «Хочу, чтобы ты отпустил меня, и я за тебя умру, ты же молись за меня». И сказал ему блаженный: «Дерзай, чадо, и будь готов: через три дня отойдешь к Господу». И по пророчеству святого через три дня причастился тот божественных и животворящих, бессмертных тайн, лег на одр свой, оправил одежды свои и, вытянув ноги, предал душу в руки Господа.

Блаженный же князь Святоша жил после того тридцать лет, не выходя из монастыря до самого преставления в вечную жизнь. И в день преставления его чуть ли не весь город пришел.

И когда узнал об этом брат Святоши, то прислал с мольбой к игумену, прося себе на благословение крест от парамана его, подушку и кладку его, на которой он преклонял колена. Игумен дал это ему, сказав: «По вере твоей да будет тебе!» Князь же, приняв дар, бережно хранил его и дал игумену три гривны золота, чтобы не безвозмездно взять знамение братнее. Этот Изяслав однажды так разболелся, что все уже отчаялись за него и считали, что он при смерти, и сидели возле умирающего жена его, и дети его, и все бояре. Он же, приподнявшись немного, попросил воды из печерского колодца и онемел. Послали и набрали воды; игумен же, взяв власяницу Святошину, отер ею гроб святого Феодосия и велел облечь в нее князя, брата Святоши. И еще прежде чем вошел несший воду и власяницу, князь вдруг проговорил: «Выходите скорей за город встречать преподобных Феодосия и Николу». Когда же вошел посланный с водой и власяницей, князь воскликнул: «Никола, Никола Святоша!» И дали ему пить, и облекли его во власяницу, и он тотчас выздоровел. И все прославили Бога и угодников его. И всякий раз, как Изяслав заболевал, то облачался он в эту власяницу и так выздоравливал. И хотел сразу же поехать к брату, но удержали его находившиеся тут епископы. Во всех битвах надевал он эту власяницу на себя и оставался невредим. Однажды же, согрешивши, не посмел надеть ее и был убит в битве; и завещал он в той власянице похоронить себя.

И о многих других деяниях этого мужа рассказывают. И доныне еще знают черноризцы печерские о блаженном князе Святоше.

К Поликарпу. И опять к тебе обращу слово. Свершил ли ты что-нибудь подобное? Богатство ли оставил? — но ты не имел его. Славу ли? — но ты не достиг ее, а от убожества можно к славе прийти и ко всему доброму. Подумай об этом князе — такого ни один князь на Руси не сделал: по своей воле никто не вступил в иночество. Воистину он выше всех князей русских! Что же значит твоя обида перед его власяницей? Ты вот к нищете призван, а нарядными одеждами украшаешься, и за то лишен будешь нетленной одежды и, как не имеющий брачной ризы, то есть смирения, — осудишься. Вот что пишет блаженный Иоанн в Лествице: «Иудей радуется субботе, чтобы по закону отпраздновать ее едой». И ты, подобясь ему, заботишься о питье и о еде, и в том полагаешь свою славу. Послушай блаженного Евагрия: «Монах если согрешит — не имеет праздника на земле». Не насыщай тела своего, чтобы не стало оно твоим супостатом, не начинай подвига выше меры: если не осилишь — только укоризну себе примешь. Подражай святым отцам и не лишишься божественной славы. Если не удостоишься быть увенчанным с совершенными, то хотя бы с угодившими Богу старайся удостоиться похвалы. Вчера вступил в монашество, а уже даешь обеты и, не привыкнув к иноческой жизни, хочешь епископства, и законодавцем строгим показываешь себя; сам не выучившись покорности, всех смирить хочешь; мудрствуешь о высоком, с гордынею повелевая и с дерзостью возражая. Все это привык я слышать из уст твоих, потому что помышляешь ты о земном, а не о небесном; о плотском, а не о духовном; о страстях, а не о воздержании; о богатстве, а не о нищете. От света отступил ты и во тьму впал; блаженство отверг, и муку вечную себе уготовил, и, вооружившись на врага, то оружие в свое сердце вонзил. Воспрянь, брат, и поразмысли внимательно о своей жизни, чтобы мысль твоя и ум твой были твердо обращены к этому святому месту.

Но вот, брат, расскажу я тебе историю, которая подобна твоему благому деянию.

О ЕРАЗМЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ, КОТОРЫЙ РАСТРАТИЛ ИМЕНИЕ СВОЕ НА СВЯТЫЕ ИКОНЫ И ЗА НИХ СПАСЕНЬЕ ПОЛУЧИЛ. СЛОВО 21

Был в том же монастыре Печерском черноризец, по имени Еразм; он был очень богат, и все, что имел, на церковную утварь истратил и оковал много икон, которые и доныне стоят у вас над алтарем. И дошел он до последней нищеты, и все стали пренебрегать им, и стал он отчаиваться, что не получит награды за истраченное богатство, потому что в церковь, а не на милостыню раздал его. И так как дьявол вложил это ему в сердце, перестал он радеть о житии своем и во всяком небрежении и бесчинстве проводил дни свои.

Разболелся он сильно, вконец онемел и ослеп и лежал так восемь дней едва дыша. На восьмой же день пришла к нему вся братия и, видя страшное его мучение, удивлялась и говорила: «Горе, горе душе брата сего! В лености и во всяком грехе пребывала она и теперь видит что-то, мятется и не может выйти».

Еразм же этот встал, будто никогда и болен не был, сел и рассказал им: «Братия и отцы, послушайте, истинно все так. Как вы все сами знаете, грешен я и доныне не покаялся. И вот сегодня явились мне святые Антоний и Феодосии и сказали мне: “Мы молились Богу, и даровал тебе Господь время покаяться”. И вот увидал я святую Богородицу, держащую на руках Сына своего, Христа, Бога нашего, и все святые были с ней. И сказала она мне: “Еразм! За то, что ты украсил церковь мою и иконами возвеличил ее, и я тебя прославлю в царствии Сына моего, убогих же всегда беру с собой. Только, вставши от болезни, покайся и прими великий ангельский образ: в третий день я возьму тебя, чистого, к себе, возлюбившего благолепие дома моего”».

И, сказав это братии, Еразм начал перед всеми исповедоваться в грехах своих, которые совершил, не стыдясь, а радуясь о Господе. И встал, и пошел в церковь, и пострижен был в схиму, и в третий день отошел к Господу в добром исповедании. Об этом слышал я от святых и блаженных старцев, бывших тому свидетелями и очевидцами.

К Поликарпу. Ведая это, брат, не думай: «Напрасно истратил, что имел», так как перед Богом сочтено все и до последнего медяка. Надейся же на милость Божию за труд свой. Твоими стараниями сооружено двое дверей в той святой, великой Печерской церкви святой Богородицы, и та отворит тебе двери милости своей, ибо иереи за таких всегда молятся в той церкви: «Господи, освяти любящих благолепие дома твоего и прославь их божественною твоею силою!» Вспомни также и того вельможу, который велел сковать крест из чистого золота. Один юноша, возревновав ему, приложил немного и своего золота, и за то сделался наследником всего имения его. И ты, если истратишь добро свое на славу Бога и пречистой его Матери, не лишишься награды своей, но говори с Давидом: «Буду умножать всякую хвалу тебе», — и скажет тебе Господь: «Прославляющих меня прославлю». Ты сам мне говорил: «Лучше мне все, что имею, на церковные нужды истратить, чтобы не пропало понапрасну от рати, от воров или от огня». И я похвалил доброе желание твое. Сказано: «Если обещали Господу — исполняйте». Лучше не давать обещания, чем, обещавшись, не исполнить.

Если же случится, что пропадет что-нибудь от рати или ворами украдено будет, отнюдь не хули и не смущайся, но хвали Бога за это и с Иовом говори: «Господь дал, Господь и взял».

И еще расскажу я тебе об Арефе-черноризце.

ОБ АРЕФЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ, КАК УКРАДЕННОЕ У НЕГО ВОРАМИ БОГАТСТВО В МИЛОСТЫНЮ ВМЕНИЛОСЬ, БЛАГОДАРЯ ЧЕМУ ОН ПОЛУЧИЛ СПАСЕНЬЕ. СЛОВО 22

Был черноризец в том же Печерском монастыре, именем Арефа, родом полочанин. Много богатства имел он в келий своей, и никогда ни одной цаты, ни даже хлеба не подал убогому, и так был скуп и немилосерд, что и сам себя едва голодом не уморил.

И вот однажды ночью пришли воры и украли все богатство его. Арефа же этот так сильно жалел о потере золота, что хотел сам себя погубить, тяжкие обвинения возвел на неповинных и многих ни за что мучил. Мы все молили его прекратить розыск, но он и слушать не хотел. Блаженные же старцы, утешая его, говорили: «Брат! Возложи на Господа печаль свою, и он поддержит тебя». Он же досаждал всем жестокими словами.

Через несколько дней впал он в недуг лютый и уже при смерти был, но и тут не унялся от роптания и хулы. Но Господь, который всех хочет спасти, показал ему пришествие ангелов и полки бесов, и начал он взывать: «Господи, помилуй! Господи, согрешил — все твое, и я не жалуюсь». Избавившись же от болезни, рассказал он нам, какое было ему явление. «Когда, — говорил он, — пришли ангелы, то пришли также и бесы, и начали они спорить об украденном золоте, и сказали бесы: “Так как не обрадовался он, но возроптал, то теперь он наш и нам предан”. Ангелы же говорили мне: “О окаянный человек! Если бы ты благодарил Бога о своей потере, то вменилось бы тебе это, как Иову. Если кто милостыню творит, — великое это дело пред Богом, но творят по своей воле; если же кто за взятое насилием благодарит Бога, то это больше милостыни: дьявол, делая это, хочет довести до хулы человека, а он все с благодарением предает Богу, так вот это более милостыни”. И вот, когда ангелы сказали мне это, я воскликнул: “Господи, помилуй! Господи, прости! Господи, согрешил я! Господи, все твое, а я не жалуюсь” И тотчас бесы исчезли, и ангелы, возрадовавшись, вписали в милостыню пропавшее серебро».

Мы же, услышав это, прославили Бога, давшего нам знать о сем. Блаженные же те старцы, рассудивши, сказали: «Воистину достойно и праведно за все благодарить Бога». Мы же, видевши, что Арефа во все дни славил и хвалил Бога, удивлялись изменению его ума и нрава: тот, кого прежде никто не мог отговорить от хулы, ныне же все время с Иовом взывает: «Господь дал, Господь и взял; как Господу угодно, так и будет. Будь благословенно имя Господне вовеки!» Если бы не видел он явления ангелов и не слышал их речей, никак не перестал бы он роптать, и мы веровали, что истинно было так. И если бы было не так, то не было бы и старца, о котором сказано в Патерике, что он молился Богу, чтоб пришли к нему разбойники и взяли бы у него все, и услышал его Бог, и пришли к нему разбойники, и отдал старец все, что у него было.

К Поликарпу. И вот уже, брат, всевозможные наставления дал я тебе. Проси у Бога, чтобы в этом монастыре жизнь свою окончить в покаянии и в послушании игумену своему Акиндину. Эти три вещи больше всех добродетелей, как свидетельствовал Афанасий Затворник.

И еще расскажу тебе об ином дивном чуде, которое я сам видел. Вот что случилось в том же святом монастыре Печерском.

О ДВУХ БРАТЬЯХ, О ТИТЕ-ПОПЕ И О ЕВАГРИИ-ДИАКОНЕ, ВРАЖДОВАВШИХ МЕЖДУ СОБОЙ. СЛОВО 23

Были два брата по духу, Евагрий-диакон и Тит-поп. И имели они друг к другу любовь великую и нелицемерную, так что все дивились единодушию их и безмерной любви. Ненавидящий же добро дьявол, который всегда рыкает, как лев, ища кого поглотить, посеял между ними вражду, и такую ненависть вложил он в них, что они и в лицо не хотели видеть друг друга, и избегали друг друга. Много раз братья молили их примириться между собой, но они и слышать не хотели.

Когда Тит шел с кадилом, то Евагрий отбегал от фимиама; если же не отбегал, то Тит проходил мимо него, не покадив. И так пробыли они много времени во мраке греховном: Тит, не прося прощения, а Евагрий, гневаясь при причастии. На это вооружил их враг.

Однажды этот Тит сильно разболелся и, лежа уже при смерти, стал горевать о своем прегрешении, и послал с мольбой к диакону, говоря: «Прости меня, брат, ради Бога, что я напрасно гневался на тебя». Евагрий же отвечал жестокими словами и проклятиями. Старцы же те, видя, что Тит умирает, привели Евагрия насильно, чтобы помирился он с братом. Больной же, увидев брата, приподнялся немного, пав ниц ему в ноги, говоря: «Прости меня, отче, и благослови». Он же, немилостивый и лютый, отказался перед всеми нами, сказав: «Никогда не захочу примириться с ним: ни в этой жизни, ни в будущей», — и вырвался из рук старцев, и вдруг упал. Хотели мы поднять его, но увидали, что он уже мертв, и не могли мы ему ни рук расправить, ни рта закрыть, как будто он уже давно умер. Больной же вскоре встал, как будто никогда и болен не был.

И ужаснулись мы внезапной смерти одного и скорому исцелению другого, и со многим плачем погребли мы Евагрия, рот и глаза у него так и остались открыты, а руки растянуты.

Тогда спросили мы Тита: «Что случилось?» Тит же рассказал нам так: «Видел я, — говорил он, — ангелов, отступивших от меня и плачущих о душе моей, и бесов, радующихся гневу моему, и тогда начал я молить брата, чтобы он простил меня. Когда же вы привели его ко мне, я увидел ангела немилостивого, держащего пламенное копье, и, когда Евагрий не простил меня, он ударил его, и тот пал мертвым, мне же он подал руку и поднял меня». Мы же, услышавши это, убоялись Бога, сказавшего: «Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду». Ефрем же говорит: «Если кому случится во вражде умереть, то неумолимый суд ждет таких».

И если этот Евагрий, ради святых Антония и Феодосия, прощения не получит — горе лютое ему, побежденному такою страстью!

К Поликарпу. Берегись ее и ты, брат, и не дай места бесу гнева: кто подчинится ему, тот и порабощен им. Но скорее пойди и поклонись вражду имеющему на тебя, да не будешь предан ангелу немилостивому, пусть и тебя Господь сохранит от всякого гнева. Он ведь сказал: «Да не зайдет солнце во гневе вашем». Слава ему с Отцом и со Святым Духом ныне и присно!

ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ К АРХИМАНДРИТУ ПЕЧЕРСКОМУ АКИНДИНУ О СВЯТЫХ БЛАЖЕННЫХ ЧЕРНОРИЗЦАХ ПЕЧЕРСКИХ, НАПИСАНО ПОЛИКАРПОМ, ЧЕРНОРИЗЦЕМ ТОГО ЖЕ ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ. СЛОВО 24

С помощью Господа, утверждающего слово, к твоему благоумию обращу его, пречестный архимандрит всея Руси, отец и господин мой, Акиндин. Приклони же ко мне благосклонный твой слух, и я стану говорить тебе о жизни, деяниях и знамениях дивных и блаженных мужей, живших в этом святом монастыре Печерском, как слышал я о них от брата твоего Симона, епископа Владимирского и Суздальского, бывшего раньше черноризцем того же Печерского монастыря; он рассказывал мне, грешному, о святом и великом Антонии, положившем начало русским монахам, и святом Феодосии, и о житии и подвигах бывших после них святых и преподобных отцов, почивших в дому пречистой Божией Матери. Да послушает твое благоразумие моего младоумия и несовершенного разума.

Вопросил ты меня некогда, велев рассказать о деяниях тех черноризцев; но ты знаешь мою простоту и невежество: ибо всегда со страхом, о чем бы ни шла речь, говорю с тобою, поэтому как же могу я внятно рассказать тебе о сотворенных ими знамениях и преславных чудесах? Кое-что из тех преславных чудес я поведал тебе, но гораздо больше забыл от страха и, стыдясь твоего благочестия, рассказывал невразумительно. И понудил я себя писанием изложить тебе о святых и блаженных отцах печерских, чтобы и будущие после нас черноризцы узнали о благодати Божьей, бывшей в святом этом месте, и прославили Отца небесного, показавшего таких светильников в Русской земле, в Печерском святом монастыре.

О НИКИТЕ-ЗАТВОРНИКЕ, КОТОРЫЙ ПОТОМ БЫЛ ЕПИСКОПОМ НОВГОРОДА. СЛОВО 25

Был во дни преподобного игумена Никона брат один, Никита именем. Этот инок, желая, чтобы славили его люди, дело великое не Бога ради замыслив, начал проситься у игумена войти в затвор. Игумен же не разрешил ему, говоря: «О чадо! Нет тебе пользы праздно сидеть, потому что ты еще молод, лучше тебе оставаться среди братии, и, работая на нее, ты не лишишься награды своей. Сам ты видел брата нашего, святого Исакия Пещерника, как прельщен он был от бесов. Только и спасла его великая благодать Божия и молитвы преподобных отцов Антония и Феодосия, которые и доныне чудеса многие творят». Никита же сказал: «Никогда не прельщусь я, как он. Прошу же у Господа Бога, чтобы и мне подал он дар чудотворения». Никон в ответ ему сказал: «Выше силы чудес прошение твое; берегись, брат, вознесешься и упадешь. Велит тебе наше смирение служить святой братии, ради нее и будешь увенчан за послушание твое». Никита же никак не хотел внять словам игумена, но, как захотел, так и сделал: заложил за собой двери и неисходно пребывал в келье.

Прошло несколько дней, и прельстил его дьявол. Во время пения своего услышал Никита голос молящегося с ним, и почуял благоухание неизреченное, и, прельстившись этим, говорил сам себе: «Если бы это был не ангел, то не молился бы со мною и не было бы здесь благоухания Духа Святого». И стал он прилежно молиться, говоря: «Господи, явись мне сам воочию, чтобы я мог видеть тебя». Тогда был голос к нему: «Не явлюсь тебе, ибо ты еще юн и, вознесшись, падешь». Затворник же со слезами ответил: «Нет, Господи, не прельщусь я, ведь игумен мой научил меня не внимать обольщениям дьявола, все же, что ты повелишь, я исполню». И тогда душепагубный змей, приняв власть над ним, сказал: «Невозможно человеку видеть меня и остаться в живых, поэтому посылаю я ангела моего: он пребудет с тобой, и ты станешь исполнять волю его». И тотчас стал перед ним бес в образе ангела. Пав ниц, поклонился ему инок, как ангелу. И сказал ему бес: «Ты не молись, а только читай книги, и таким путем будешь беседовать с Богом, и из книг станешь подавать полезное слово приходящим к тебе. Я же постоянно буду молить о спасении твоем Творца своего». Прельстившись, монах перестал молиться, а прилежно занимался чтением и книжной премудростью; видя же беса, постоянно молящегося о нем, радовался ему, как ангелу, творящему молитву за него. С приходившими же к нему Никита беседовал о пользе души и начал пророчествовать; и пошла о нем слава великая, и дивились все, что сбываются предсказания его.

Послал однажды Никита к князю Изяславу, говоря: «Нынче убит Глеб Святославич в Заволочье, скорее пошли сына своего Святополка на княжеский стол в Новгород». Как он сказал, так и было: через несколько дней пришла весть о смерти Глеба. И с тех пор прослыл затворник пророком, и охотно слушались его князья и бояре.

Но бес будущего не знал, а то, что сам делал или на что подбивал злых людей, — убить ли, украсть ли, — то и возвещал. Когда приходили к затворнику, чтобы услышать от него слово утешения, — бес, мнимый ангел, рассказывал, что случилось его деяниями, а Никита об этом пророчествовал, — поэтому сбывалось.

Не мог никто также померяться с ним в знании книг Ветхого завета, он его весь наизусть знал: Бытие, Исход, Левит, Числа, Книгу Судей, Книгу Царств и все Пророчества по порядку, и все книги иудейские знал хорошо. Евангелия же и Апостола, этих святых книг, Господом в благодати переданных нам на наше утверждение и исправление, он не хотел ни видеть, ни слышать, ни читать и другим не разрешал беседовать с собою о них. И из этого все поняли, что прельщен он врагом.

Не могли стерпеть этого преподобные те отцы: Никон-игумен, Пимен Постник, Исайя, что был епископом в Ростове, Матфей Прозорливец, Исакий святой Пещерник, Агапит Целитель, Григорий Чудотворец, Никола, бывший после епископом Тмутаракани, Нестор, который написал Летопись, Григорий, творец канонов, Феоктист, бывший после епископом Черниговским, Онисифор Прозорливец. И все эти богоносцы пришли к прельщенному и, помолившись Богу, отогнали беса от него, и после того он не видал его более. Потом вывели его из пещеры и спрашивали о Ветхом завете, чтобы услышать от него что-нибудь. Никита же клялся, что никогда не читал книг; и тот, кто прежде наизусть знал иудейские книги, теперь не ведал ни одного слова из них, да, попросту сказать, вообще ни одного письменного слова не знал, те блаженные отцы едва его научили грамоте.

После этого предался Никита воздержанию, и послушанию, и чистому и смиренному житию, так что всех превзошел в добродетели; и впоследствии был поставлен епископом Новгорода за премногую его добродетель. И много чудес сотворил он: однажды во время бездождия, помолившись Богу, дождь с неба свел, потом пожар в городе загасил. И ныне со святыми чтут его, святого и блаженного Никиту.

О ЛАВРЕНТИИ-ЗАТВОРНИКЕ. СЛОВО 26

Потом и другой брат, именем Лаврентий, захотел также в затвор войти. Святые те отцы никак не позволяли ему делать этого. Тогда Лаврентий ушел к Святому Дмитрию, в монастырь Изяславов, и затворился там. И за твердое житие его даровал ему Бог благодать исцеления.

Однажды привели к нему одного бесноватого из Киева; и не мог затворник изгнать из него беса, — очень лют был: бревно, которое десять человек снести не могли, он один, подняв, забрасывал. После того, как он оставался долгое время неисцеленным, велел затворник вести его в Печерский монастырь. Тогда бесноватый начал вопить: «К кому посылаешь меня? Я не смею приблизиться к пещере ради святых, положенных в ней, в монастыре же только тридцати иноков боюсь, а с прочими могу бороться». Ведшим же его было известно, что он никогда в Печерском монастыре не был и никого там не знает, и спросили его: «Кто же те, которых ты боишься?» Бесноватый же назвал их всех по именам: «Эти тридцать, — сказал он, — одним словом могут изгнать меня». Всех же черноризцев в Печерском монастыре было тогда сто восемьдесят.

И сказали бесноватому: «Мы хотим в пещере затворить тебя». Бесноватый же отвечал: «Что мне за польза с мертвецами бороться? Они теперь имеют у Бога большее дерзновение молиться за своих черноризцев и за приходящих к ним. Но если хотите борьбу мою видеть, ведите меня в монастырь». Начал он говорить по-еврейски, потом по-латински, потом по-гречески и, попросту сказать, на всех языках, а прежде никогда и не слыхал их, так что испугались ведшие бесноватого, удивляясь такому изменению языка его и тому, что заговорил он на разных наречиях. И не успел он еще подойти к монастырю, как сразу исцелился и стал все хорошо понимать. Когда они вошли в церковь, пришел игумен со братией, исцелившийся же не знал ни игумена и ни одного из тех тридцати, имена которых назвал во время беснования. Тогда спросили его приведшие: «Кто исцелил тебя?» Он же, смотря на чудотворную икону Богородицы, сказал им: «С нею встретили нас святые отцы, — и назвал по имени тридцать числом, — и я исцелился». И знал он имена всех их, а самих старцев тех не знал ни одного. И так все вместе воздали славу Богу, и пречистой его Матери, и блаженным угодникам его.

Для того и я написал тебе, господин мой Акиндин, чтобы не покрыть тьмою неведения дивные чудеса блаженных и преподобных отцов наших, их знамения, и чудеса, и подвиги. Пусть и другие узнают святое житие преподобных отцов печерских и то, что в одно время было в монастыре том до тридцати таких мужей, которые одним словом могли изгонять бесов. К пещере же, сказал бесноватый, он не смел приблизиться из-за положенных в ней святых отцов Антония и Феодосия и прочих святых черноризцев, имена которых вписаны в книгу жизни.

Блажен сподобившийся быть положен с ними, блажен и спасен сподобившийся быть написан с ними, с ними и меня Господь да сподобит милости в день Судный молитвами твоими. Аминь.

СЛОВО 27. И О СВЯТОМ И БЛАЖЕННОМ АГАПИТЕ, БЕСКОРЫСТНОМ ВРАЧЕ

Некто из Киева, именем Агапит, постригся при блаженном отце нашем Антонии и последовал житию его ангельскому, будучи самовидцем подвигов его. Как тот, великий, скрывая свою святость, исцелял больных пищей своей, а они думали, что получают от него врачебное зелье, и выздоравливали его молитвою, так и этот блаженный Агапит, подражая святому тому старцу, помогал больным. И когда кто-нибудь из братии заболевал, он, оставив келию свою, — а в ней не было ничего, что можно было бы украсть, — приходил к болящему брату и служил ему: подымал и укладывал его, на своих руках выносил, давал ему еду, которую варил для себя, и так выздоравливал больной молитвою его. Если же продолжался недуг болящего, что бывало по изволению Бога, дабы умножить веру и молитву раба его, блаженный Агапит оставался неотступно при больном, моля за него Бога беспрестанно, пока Господь не возвращал здоровье болящему ради молитвы его. И ради этого прозван он был «Целителем», потому что Господь дал ему дар исцеления. И услышали в городе, что в монастыре есть некто целитель, и многие больные приходили к нему и выздоравливали.

Был же, во времена этого блаженного, человек некий, армянин родом и верою, столь искусный во врачевании, как еще никто не бывал прежде него: только увидит он больного, сразу узнает и объявит ему смерть, назначив день и час, — и не было случая, чтобы не исполнилось слово его, — и такого уже он не лечил. И один из таких больных, первый у князя Всеволода, принесен был в Печерский монастырь: армянин привел его в отчаяние, предсказав ему через восемь дней смерть. Блаженный же Агапит дал ему еды, которой сам питался, и тот выздоровел. И промчалась о нем слава по всей земле той.

Армянин же, уязвленный стрелой зависти, стал укорять блаженного и некоего осужденного на смерть послал в монастырь, повелев дать ему смертного зелья, чтобы тот, принявши яд перед монахами, пал мертвым. Блаженный же, видя, как тот умирает, дал ему монастырской пищи, и он стал здоров молитвою его, и так избавил от смерти осужденного на смерть. После этого ополчился на него иноверный тот армянин и напустил на святого Агапита единоверцев своих, чтобы они дали ему выпить смертного зелья, желая его тем зельем уморить. Блаженный же испил без вреда и никакого зла не претерпел, ибо ведает Господь, как благочестивых от смерти избавлять: «Если что смертоносное выпьют они, не повредит им; возложат они руки на больных, и те здоровы будут».

В те же дни разболелся князь Владимир Всеволодович Мономах, и усердно лечил его армянин, но безуспешно, и только усиливался недуг. Будучи уже при конце жизни, посылает князь молить игумена Печерского Ивана, чтобы он понудил Агапита прийти к нему, — он княжил тогда в Чернигове. Игумен же, призвав Агапита, велит идти в Чернигов. И сказал блаженный: «Если мне к князю идти, то и ко всем идти; нельзя мне ради людской славы за монастырские ворота выйти и нарушить свой обет, который я дал перед Богом, чтобы быть мне в монастыре до последнего вздоха. Если же ты изгонишь меня, я пойду в другое место и возвращусь после того, как минет эта беда». Никогда еще блаженный не выходил из монастыря. Посланный же князя, видя, что не хочет идти инок, стал молить его, чтобы он хотя зелья дал. И тот, будучи принужден игуменом, дал ему зелья от своей еды, чтобы дали болящему. И как только князь принял это зелье, тотчас выздоровел.

После этого, будучи в Киеве, Владимир пришел в Печерский монастырь, желая почтить инока и увидеть того, кто дал ему зелья и возвратил здоровье с помощью Божьей, — никогда он его не видал, — и хотел одарить его. Агапит же, избегая славы, скрылся. И принесенное для него золото князь отдал игумену. Потом послал Владимир к блаженному Агапиту одного из бояр своих со многими дарами. Посланный боярин нашел его в келий, и принес, и положил перед ним принесенные дары. И сказал инок: «О чадо! Никогда и ни от кого ничего не брал я, — неужели теперь губить мне дар свой ради золота, которого ни от кого не требую?» И отвечал боярин: «Отче! Знает пославший меня, что не требуешь ты награды, но, для меня, утешь сына своего, которому ты даровал, о Боге, здоровье, возьми это и раздай нищим». И отвечал ему старец: «С радостию приму ради тебя, как будто бы мне требуется. Пославшему же тебя скажи: “Все, что ты имел, было чужое, и, отходя из этого мира, ты ничего не можешь взять с собой, — раздай же теперь нуждающимся все, что имеешь, ибо ради этого избавил тебя Бог от смерти, а я ничего бы не смог сделать; и не думай ослушаться меня, чтобы, как прежде, не пострадать”». И взял Агапит принесенное золото, вынес вон из келий, бросил его, а сам скрылся. И боярин, вышедши, увидал брошенным у ворот принесенное им золото и дары, взял и отдал все игумену Иоанну, и рассказал князю о старце. И поняли все, что то истинный раб Божий. Князь же не посмел ослушаться старца и все имение свое раздал нищим по слову блаженного.

После этого разболелся Агапит, и пришел посетить его армянин, о котором мы говорили прежде. И начал он беседовать с иноком о врачебном искусстве, спрашивая его, каким зельем какой недуг лечится. И отвечал блаженный: «Каким Господь подаст здоровье». Армянин понял, что он нисколько не сведущ в этом, и сказал своим: «Ничего он не знает». Потом взял его руку и сказал, что через три дня он умрет. «И это истинно, — прибавил врач, — и не изменится слово мое; если же будет не так, то я сам стану монахом».

Блаженный же с негодованием сказал ему: «Так вот в чем суть твоего врачевания: смерть мне предсказываешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то дай мне жизнь, а если этим не владеешь, — за что же укоряешь меня, осуждая на смерть через три дня? А меня Господь известил, что я через три месяца умру». И сказал ему армянин: «Раз сам ты уже понял, что умрешь, то никак не переживешь третьего дня», а блаженный изболел уже весь так, что сам и двинуться не мог.

В это время принесли одного больного из Киева, и Агапит встал, как будто вовсе и не болел, взял зелье, которое сам ел, и показал лекарю, говоря: «Вот целебное зелье, смотри и разумей». Лекарь посмотрел и сказал иноку: «Это не из наших зелий, думаю, что его из Александрии приносят». Посмеялся блаженный невежеству его, дал зелье больному, и тот стал здоров. Потом сказал лекарю: «Сын мой, не погневайся: убоги мы, и нечем нам угостить тебя». Армянин же сказал ему: «Теперь, отче, четыре дня этого месяца мы постимся». Блаженный же спросил его: «Кто же ты и какой веры?» Лекарь же ответил ему: «Разве ты не слыхал, что я армянин?» И сказал ему блаженный: «Как же смел ты войти, и осквернить мою келью, и держать мою грешную руку? Иди прочь от меня, иноверный и нечестивый!» Армянин, посрамленный, ушел. Блаженный же Агапит прожил три месяца, потом, немного поболевши, отошел к Господу.

После смерти его пришел армянин в монастырь и сказал игумену: «С этих пор и я буду черноризцем, и отрекаюсь от армянской веры, и истинно верую в Господа Иисуса Христа. Явился мне блаженный Агапит, говоря: “Ты обещался принять иноческий образ, и если солжешь, то с жизнью и душу погубишь”. И так я уверовал. Но если бы этот блаженный захотел долгое время жить здесь, то Бог не взял бы его к себе из этого мира, но, принявши его, Господь даровал ему жизнь вечную, и думаю я, что отошел он от нас по своей воле, желая небесного царства, а мог бы и еще жить с нами. Так как я узнал, что жить ему не больше трех дней, — он прибавил себе три месяца; а если бы я сказал: три месяца, — он три года бы прожил. Хотя и умер он, но вселился в обители пребывающих в жизни вечной и там жив». И постригся этот армянин в Печерском монастыре, и тут кончил жизнь свою в добром исповедании.

Вот такие дела, — и больше этих, — делались теми святыми черноризцами. Вспоминая же их добродетельное житие, дивлюсь я, почему остались замолчаны великие дела святых отцов наших Антония и Феодосия? Если такое светило угасло из-за нашего небрежения, то как же воссияют от него лучи? — разумею преподобных отцов и братьев наших. Поистине, как сказал Господь: «Никакой пророк не признается в отечестве своем».

Я бы написал тебе, честной архимандрит, господин Акиндин, о прежде упомянутых святых и преподобных отцах: одних — чудотворения, иных — подвиги, других — твердое воздержание, тех — послушание, иных — прозорливость,— и все эти знамения и чудеса засвидетельствованы верою твоего черноризца, а моего господина, епископа Симона. Но иные не признают истины моих сказаний из-за величия описанных в них дел, и причина этого недоверия та, что они как грешника знают меня, Поликарпа. Но, если повелит твое преподобие написать это, я исполню, как мой ум постигнет и память припомнит. Если не пригодится тебе, то пусть останется написанное на пользу тем, которые будут после нас, как сделал блаженный Нестор — написал в Летописи о блаженных отцах — о Дамиане, Иеремии, и Матфее, и Исакии. И в Житии святого Антония все их жития вписаны, хотя и вкратце.

Постараюсь я подробнее, чем об упомянутых черноризцах, поведать, ничего не утаивая, как и до этого делал: ведь если я умолчу и предам их забвению, то и совсем не вспомнятся имена их, как было и до сего дня. Это говорится в пятнадцатый год твоего игуменства, а за сто шестьдесят лет не вспоминали о них, и только теперь, твоей ради любви, утаенное услышалось, и память любящих Бога постоянно почитаема и хвалима, так как угодившие ему, они им и увенчаны. Для меня же величие — украшать труд их именами — это, надеюсь, оправдает недостатки труда моего, я же только вспомнил слышанное и пересказал разысканные мною чудеса их.

Если, как сказал Господь, «радость бывает на небесах и об одном грешнике кающемся», то сколь радостнее веселие ангелов о таких праведниках, житию и славе которых достойны наследниками быть живущие на земле. Здесь о плоти не радели они, и, как бесплотные, земным пренебрегали, и все житейское за ничто вменяли, чтобы единого Христа приобрести; его одного возлюбили они, и к любви его привязались, и ему волю свою предали, чтобы чрез него приблизиться к Богу; и он здесь, на земле, в возмездие за труды их, дал им дар чудотворения, а в будущем прославит их неизреченною славою. Без Духа Святого ничто не дается человеку на земле, если не дано это свыше.

Потому и я, грешный Поликарп, покоряясь воле твоей, державный отец Акиндин, это и написал тебе. И еще расскажу тебе нечто — о блаженном и преподобном отце нашем Григории Чудотворце.

О СВЯТОМ ГРИГОРИИ ЧУДОТВОРЦЕ. СЛОВО 28

Этот блаженный Григорий пришел в Печерский монастырь к отцу нашему Феодосию и от него научился житию иноческому: нестяжанию, смирению, послушанию и прочим добродетелям. Особенное прилежание имел он к молитве, и за то получил власть над бесами, так что, находясь даже вдали от него, они вопили: «О Григорий, изгоняешь ты нас молитвою своею!» У блаженного был обычай после каждого пения творить запретительные молитвы.

Не желая более терпеть гонений от инока, древний враг, не в силах ничем навредить ему, научил злых людей обокрасть его. Он же не имел ничего, кроме книг. Однажды ночью пришли воры и подстерегали старца, чтобы, когда он пойдет к заутрене, войти и взять все его имущество. Но почуял Григорий приход их, — обычно он целые ночи проводил без сна, пел и молился беспрестанно, стоя посреди келий своей. Помолился он и о пришедших обокрасть его: «Боже! Дай сон рабам твоим, ибо утрудились они всуе, врагу угождая». И спали они пять дней и пять ночей, до тех пор, пока блаженный, призвав братию, не разбудил их, говоря: «Долго ли будете вы стеречь напрасно, думая обокрасть меня? Идите теперь по домам своим». Они встали, но не могли идти, так как изнемогли от голода. Блаженный же дал им поесть и отпустил их.

Об этом узнал властитель города и велел наказать воров. И затужил Григорий, что из-за него осуждены они; он пошел, отдал свои книги властителю, а воров отпустил. Остальные же книги продал, а деньги раздал убогим, говоря так: «Да не впадет кто-нибудь в беду, думая украсть их». Ведь сказал Господь: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небесах, где ни моль не истребляет, ни воры не крадут. Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». Воры же те, ради чуда, бывшего с ними, покаялись и более не возвращались к прежним делам своим, но, пришедши в Печерский монастырь, стали работать на братию.

Имел этот блаженный Григорий маленький палисадник, где выращивал овощи и плодовые деревья. И на это опять позарились воры, и когда, взвалив на себя ношу, хотели идти, то не смогли. И стояли они два дня неподвижно, под гнетом своей ноши, и начали они вопить: «Господин наш Григорий, пусти нас, мы покаемся в грехах своих и не сделаем больше такого!» Услышали это монахи, пришли и схватили их, но не могли свести с места. И спросили они их: «Когда пришли вы сюда?» Воры же отвечали: «Два дня и две ночи стоим мы здесь». Монахи же сказали: «Мы все время тут ходим, но вас здесь не видали». Воры же сказали: «Если бы и мы вас видели тут, то со слезами молили бы вас, чтобы он нас отпустил. Но вот, уже изнемогши, начали мы кричать. Попросите теперь старца, чтобы он отпустил нас».

И пришел Григорий, и сказал им: «Так как вы всю жизнь свою пребывали праздными, расхищая чужие труды, а сами не хотите трудиться, то теперь стойте здесь праздно и дальше, до конца жизни». Они же со слезами молили старца, обещая, что больше не совершат такого греха. Старец же смилостивился и сказал: «Если хотите работать и трудом своим других кормить, то я отпущу вас». Воры клятвенно обещались: «Ни за что не ослушаемся тебя». Тогда Григорий сказал: «Благословен Бог! Отныне будете вы работать на святую братию: приносить от труда своего на нужды ее». И так отпустил их. Воры же эти окончили жизнь свою в Печерском монастыре, занимаясь огородом; потомки их, думаю я, живут еще и доныне.

В другой раз снова пришли трое неизвестных, надеясь обмануть этого блаженного. Двое из них стали молить святого, ложно говоря: «Вот это друг наш, и осужден он на смерть. Молим тебя, помоги спасти его: дай ему, чем откупиться от смерти». Заплакал Григорий от жалости, провидя, что на самом деле приспел конец жизни того, и сказал: «Горе человеку этому, ибо приспел день погибели его!» Они же сказали: «Но если ты, отче, дашь что-нибудь, то он не умрет». Говорили же они это, чтобы получить от него что-нибудь и разделить между собой. Григорий же сказал: «Я дам, но он все равно умрет». И спросил он их: «На какую смерть осужден он?» Они отвечали: «Будет повешен на дереве». Блаженный сказал им: «Точно присудили вы ему, завтра он повесится». После этого сошел он в пещеру, где обыкновенно молился, чтобы не слышать ничего земного и очами не видеть ничего суетного, и, вынесши оттуда оставшиеся книги, отдал им, сказав: «Если это вам не пригодится, то возвратите мне». Они же, взяв книги, стали смеяться, говоря: «Продадим их, а деньги разделим». И увидели они плодовые деревья, и решили: «Придем нынче ночью и оберем плоды его».

Когда настала ночь, пришли эти трое и заперли инока в пещере, где он был на молитве. Один же из них, тот, о котором они говорили, что его на дереве повесят, влез на верхушку дерева и начал обрывать яблоки, и ухватился он за одну ветку, а она обломилась; те двое испугались и побежали, а он, падая вниз, зацепился одеждою за другую ветку и, оставленный без помощи, задушился воротом.

Григорий же был заперт и не смог прийти в церковь, на молитву со всей братией. Когда стали выходить из церкви, то все увидали висящего на дереве мертвого человека, и ужас напал на них. Стали искать Григория и нашли его в пещере запертым. Вышедши же оттуда, блаженный велел снять мертвого, друзьям же его сказал: «Вот и сбылась ваша мысль! “Бога обмануть нельзя”. Если бы вы не заперли меня, я пришел бы и снял его с дерева и он бы не умер. Но так как враг научил вас покрывать суетное ложью, то Бог и не помиловал вас». Обманщики же те, видя, что сбылось слово его, пришли и упали ему в ноги, прося прощенья. И Григорий осудил их на работу Печерскому монастырю, чтобы теперь, трудясь, свой хлеб ели они, и достанет им, чтобы и других питать от своих трудов. И так они и окончили жизнь свою, с детьми своими работая в Печерском монастыре на рабов пресвятой Богородицы и учеников святого отца нашего Феодосия.

Подобает же рассказать и о том, как претерпел блаженный муку смертную. Случилось однажды в монастыре, что осквернился сосуд от падения в него какого-то животного; и по этому случаю преподобный Григорий пошел к Днепру за водой. В то же время проходил здесь князь Ростислав Всеволодович, шедший в Печерский монастырь для молитвы и благословения: он, с братом своим Владимиром, шел в поход против воевавших с Русью половцев. Увидали княжеские слуги старца и стали издеваться над ним, выкрикивая срамные слова. Инок же, провидя, что близок их смертный час, стал говорить им: «О чада! В то время как вам следовало бы быть благочестивыми и призывать всех молиться за вас, вы великое зло творите, — не угодно Богу это. Плачьте о своей погибели и кайтесь в своих согрешениях, чтобы хотя в страшный день принять отраду, ведь вас уже постиг суд: все вы и с князем вашим умрете в воде». Князь же, страха Божия не имея, не внял сердцем словам преподобного, а подумал, что лишь пустые речи — пророчества его, и сказал: «Мне ли предсказываешь смерть от воды, когда я плавать умею?» И, рассердившись, князь велел связать старцу руки и ноги, повесить камень на шею и бросить в воду. Так был он потоплен. Братия же два дня искала его и не находила; на третий же день пришли в келью его, чтобы взять оставшееся после него, и мертвый оказался в келье, связанный, с камнем на шее, одежды же его были еще мокры, лицо же светло и сам как живой. И не нашли того, кто принес его, а келья была заперта. Слава Господу Богу, творящему дивные чудеса ради угодников своих! Братья же, вынесши тело преподобного, честно положили его в пещере, и многие годы пребывает оно там цело и нетленно.

Ростислав же не счел за вину греха своего и не пошел в монастырь от ярости. Не захотел он благословения, и оно удалилось от него; возлюбил проклятие, и проклятие пало на него. Владимир же пришел в монастырь для молитвы. И были они у Треполя, и произошло сражение, и побежали князья наши от лица врагов. Владимир, по молитвам и благословению святых, переехал реку; Ростислав же, по слову святого Григория, утонул со всем своим войском. «Каким, — сказан, — судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою будут мерить и вам».

Подумайте как следует, обидчики, над притчей, сказанной Господом в святом Евангелии о судье немилостивом и вдове обиженной, как она часто приходила к нему и докучала ему, говоря: «Защити меня от противника моего». Говорю вам, что вскоре сотворит Господь отмщение рабам своим, ибо он сказал: «Мне отмщение, и я воздам». Говорит Господь: «Не обижайте ни одного из малых сих, ибо ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца моего небесного». Ибо праведен Господь и правду возлюбил, и праведники увидят лицо его. Что человек посеет, то и пожнет. Таково гордым отмщение, которым Господь противится, а смиренным дает благодать. Слава ему с Отцом и Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

О МНОГОТЕРПЕЛИВОМ ИОАННЕ ЗАТВОРНИКЕ. СЛОВО 29

Все рожденные на земле первому человеку подобны образом и все равную с ним страсть приняли, ибо, увидев красоту запрещенного плода, не удержался он, и ослушался Бога, и был порабощен страстями. Когда создан он был, то не имел на себе порока, как Божие создание: Господь Бог наш, взяв прах земной своими руками пречистыми и непорочными, создал человека благого и исполненного добром, но он, из грязи созданный, возлюбил земное, за наслаждениями земными погнался, и наслаждения эти овладели им, и с тех пор страсти владеют родом человеческим, и к новым наслаждениям стремятся люди, и побеждаются ими всегда.

И я один из них — побеждают меня страсти, и порабощен я ими, смущают помыслы душу мою, и покоряюсь я им и неодолимое желание влечет ко греху, и нет мне подобного на земле по множеству грехов моих, в которых я и до сего часа пребываю.

Но тот один из всех обрел истину, предав себя Божьей воле и заповеди его сохранивши непорочно, в чистоте сохранил он свое тело и душу, чуждый всякой скверны плотской и духовной. Я разумею Иоанна преподобного, затворившегося в тесном месте пещеры. Там пребывал он в великом воздержании тридцать лет, многим постом обуздывая и терзая тело свое и нося на всем теле своем тяжкие вериги.

Часто приходил к нему один из братии, томимый, по действию дьявола, вожделением плотским, и просил он блаженного Иоанна молить Бога за него, чтобы избавил его от страстей и утолил похоть плотскую. И много раз приходил он с этой просьбой. Блаженный Иоанн говорил ему: «Брат, мужайся и крепись, потерпи Господа ради и старайся сохранить пути его, и он не оставит тебя в руках врагов и не предаст нас на растерзание зубов их». И отвечал брат затворнику: «Поверь мне, отче, если не облегчишь муку мою, то я покоя не найду и стану переходить с места на место». Тогда блаженный Иоанн сказал ему: «Зачем хочешь ты предать себя на съедение врагу? Уподобишься ты человеку, стоящему на краю пропасти, и когда враг подойдет и внезапно столкнет его вниз, люто будет падение его, так что не сможет он уже встать. Если же здесь останешься, в святом и блаженном монастыре сем, — подобен будешь мужу, стоящему далеко от пропасти, и враг будет стараться спихнуть тебя в нее и не сможет, пока Господь не извлечет тебя терпением твоим из рва страстей, грязной тины и утвердит на камне ноги твои. Но выслушай меня, чадо: я расскажу тебе все, что случилось со мной в юности моей.

Много страдал я, томимый нечистым желанием, и не знаю, чего только не делал я для своего спасения: по два, по три дня оставался без пищи, и так три года провел, часто и по целой неделе ничего не ел, и без сна проводил все ночи, и жаждою многою морил себя, и тяжкие вериги на себе носил, и провел я в таком злострадании года три, но и тут покоя не нашел. И пошел я в пещеру, где лежит святой отец наш Антоний, стал на молитву и молился день и ночь у гроба его. И услышал я голос его ко мне: “Иоанн, Иоанн! Нужно тебе здесь затвориться, и невидением и молчанием борьба прекратится, и Господь поможет тебе молитвами преподобных своих”. С того часа, брат, поселился я здесь, в этом тесном и скорбном месте, и вот уже тридцатый год, как я живу здесь, и только немного лет назад нашел успокоение.

Всю жизнь свою неутомимо боролся я с помыслами плотскими. И сначала жестокой я сделал жизнь свою воздержанием в пище. И потом, не зная, что еще сделать, не в силах терпеть борьбы с плотью, задумал я жить нагим, и надел на себя вериги тяжкие, которые с тех пор и доныне остаются на теле моем, и сушат меня холод и железо. Наконец прибег я к тому, в чем и нашел пользу. Вырыл я яму, глубиною до плеч, и, когда пришли дни святого поста, вошел я в яму и своими руками засыпал себя землей, так что свободны были только руки и голова, и так, под этим тяжким гнетом, пробыл я весь пост, не в силах шевельнуть ни одним суставом, но и тут не утихли желания плоти моей. К тому же враг-дьявол страхи разные наводил на меня, чтобы выгнать меня из пещеры, и ощутил я его злодейство. Ноги мои, засыпанные землей, начали снизу гореть, так что жилы скорчились и кости затрещали, потом пламень достиг до утробы, и загорелись члены мои, я же забыл лютую ту боль и порадовался душою, что она очистит меня от такой скверны, и желал лучше весь сгореть в огне том, Господа ради, нежели выйти из ямы той. И вот увидал я змея, страшного и свирепого, который хотел всего меня пожрать, дыша пламенем и обжигая меня искрами. И так много дней мучил он меня, чтобы прогнать из пещеры. Когда же наступила ночь Воскресения Христова, вдруг напал на меня лютый тот змей и пастью своей ухватил голову и руки мои, и опалились у меня волосы на голове и бороде, как ты можешь видеть и теперь. Я же в пасти змея того уже был и возопил из глубины сердца своего: “Господи Боже, Спаситель мой! Зачем ты меня оставил? Сжалься надо мной, Владыка, так как ты единый человеколюбец. Спаси меня, грешного, единый Боже безгрешный! Избавь меня от скверного беззакония моего, да не увязну в сети вражеской во веки веков! Избавь меня от зубов врага сего! Вот он, рыкая как лев, ходит, желая меня поглотить. Воздвигни силу свою и прийди, чтобы спасти меня! Блесни молнией своей и прогони его: пусть исчезнет он от лица твоего!” И когда я окончил молитву, вдруг блеснула молния, и лютый тот змей исчез от меня, и после того я не видел его и доныне.

Тогда свет божественный, как солнце, осиял меня, и услышал я голос, говоривший мне: “Иоанн, Иоанн! Вот тебе помощь, прочее же от тебя зависит: следи за собой, чтобы не было с тобой чего-нибудь горше, и не пострадать бы тебе в будущем веке”. Я же поклонился и сказал: “Господи! Зачем же оставил ты меня в такой злой муке?” И отвечал мне, говоря: “По мере силы терпения твоего я навел на тебя искушение, чтобы ты очистился чрез него, как золото в огне. Господь не посылает человеку испытания выше силы, чтобы он не изнемог, но, как хозяин, рабам крепким и сильным тяжкие и большие дела поручает, немощным же и слабым определяет малые и легкие. Знай же вот что: при борьбе с плотской страстью, о которой ты молишься, молись лежащему против тебя мертвецу, чтобы он облегчил тебя от блудной брани; сей более Иосифа сделал и может помогать сильно страждущим такою страстью”. Я же, не зная имени, начал взывать: “Господи, помилуй меня!” Уже потом узнал я, что это Моисей, венгр родом.

И пришел на меня свет неизреченный, в котором и ныне пребываю, и не имею нужды в свече ни ночью, ни днем, да и все достойные, приходя ко мне, наслаждаются этим светом и ясно видят утешение его, осветившего мне ночь, ради надежды на свет будущий. Мы погубили ум свой плотолюбием, и творящий праведное Христос посылает страсть на нас, погрязших в грехе, чтобы нас испытать. Но, брат мой, я говорю тебе: “Помолись этому преподобному Моисею, и он поможет тебе”».

И взявши одну кость от мощей его, Иоанн подал ее брату и сказал: «Приложи ее к телу своему». Тот сделал так. И тотчас утихла страсть, и омертвели члены его, и с тех пор не было ему искушения. И возблагодарили они вместе Бога, прославляющего святых своих, угодивших ему при жизни, и по смерти наградил он их даром исцеления и венцами нетления украсил, и царства своего сподобил. Слава ему с Отцом и Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков.

О ПРЕПОДОБНОМ МОИСЕЕ УГРИНЕ. СЛОВО 30

Вот что известно об этом блаженном Моисее Угрине, которого любил святой Борис. Был он родом венгр, брат того Георгия, на которого святой Борис надел гривну золотую и которого убили со святым Борисом на Альте и отрубили голову из-за золотой гривны. Этот же Моисей один избавился тогда от гибели, избежав горькой смерти, и пришел он к Предславе, сестре Ярославовой, и оставался там. И так как в то время нельзя было никуда пойти, он, крепкий душою, оставался здесь и пребывал в молитве к Богу до тех пор, пока благочестивый князь наш Ярослав, побуждаемый горячей любовью к убитым братьям, не пошел на их убийцу и не победил безбожного, и жестокого, и окаянного Святополка. Но тот бежал в Польшу, и пришел опять с Болеславом, и изгнал Ярослава, а сам сел в Киеве. Болеслав же, возвращаясь в Польшу, захватил с собой обеих сестер Ярославовых и многих бояр его; с ними же вели и этого блаженного Моисея, закованного по рукам и по ногам в железа тяжкие, и крепко стерегли его, потому что он был крепок телом и прекрасен лицом.

И увидела его одна знатная женщина, красивая и молодая, имевшая богатство большое и власть. И поразилась она красоте этого юноши, и уязвилось сердце ее вожделением, и захотела она склонить к тому же преподобного. И стала она увещевать его льстивыми словами, говоря: «Юноша, зачем ты напрасно переносишь такие муки, когда имеешь разум, который мог бы избавить тебя от этих мук и страданий». Моисей же отвечал ей: «Богу так угодно». Она же сказала ему: «Если мне покоришься, я избавлю тебя и сделаю великим во всей Польской земле и будешь ты владеть мною и всеми поместьями моими».

Уразумел блаженный вожделение ее нечистое и сказал ей: «Когда какой муж, взявши женщину и покорившись ей, спасся? Адам первозданный покорился женщине и из рая изгнан был. Самсон, превзойдя всех силою и всех врагов одолев, после женщиной предан был иноплеменникам, И Соломон постиг глубину премудрости, а, повинуясь женщине, идолам поклонился. И Ирод многие победы одержал, поработившись же женщине, Иоанна Предтечу обезглавил. Как же я, свободный, сделаюсь рабом женщины, если я со дня рождения своего с женщинами не сближался?» Она же сказала: «Я тебя выкуплю, сделаю знатным, господином над всем домом моим поставлю, и будешь ты мужем моим, только исполни мою волю: утоли вожделение души моей и дай мне красотой твоей насладиться. Для меня довольно твоего согласия, не могу я перенести, что гибнет даром твоя красота, и сердечный пламень, сжигающий меня, утихнет. И перестанут мучить меня помыслы, и успокоится страсть моя, а ты насладишься моей красотой и будешь господином всему богатству моему, наследником моей власти, старшим между боярами». Блаженный же Моисей сказал ей: «Твердо знай, что не исполню я воли твоей; я не хочу ни власти твоей, ни богатства, ибо для меня лучше всего этого душевная чистота, а более того — телесная. Не пропадут для меня втуне те пять лет, которые Господь даровал мне претерпеть в оковах этих. Не заслужил я таких мук и потому надеюсь, что за них избавлен буду мук вечных».

Когда женщина эта увидела, что лишена такой красоты, то, по дьявольскому внушению, пришла к такой мысли: «Если я выкуплю его, он поневоле покорится мне». И послала она к владельцу юноши, чтобы тот взял у нее денег, сколько хочет, только продал бы ей Моисея. Он же, видя подходящий случай для приобретения богатства, взял у нее около тысячи от имения и уступил Моисея ей. И насильно без всякого стыда повлекли его на дело нечестивое. Получив власть над ним, эта женщина велит ему сочетаться с собой, она освобождает его от оков, в многоценные одежды одевает, сладкими кушаньями кормит, объятиями и любовными обольщениями понуждает его утолить ее страсть.

Преподобный же, видя неистовство женщины этой, стал еще прилежнее молиться и изнурять себя постом, предпочитая лучше, Бога ради, есть сухой хлеб и пить воду с чистотою, нежели многоценное кушанье и вино со скверною. И не только одну сорочку, как Иосиф, совлек он с себя, но и всю одежду сбросил, избегая греха, и ни во что вменил жизнь здешнего мира; и в такую ярость привел он эту женщину, что хотела она голодом уморить его.

Но Бог не оставляет рабов своих, надеющихся на него. Он преклонил на милость одного из слуг женщины той, и тот тайно давал Моисею пищу. Другие же увещевали преподобного, говоря: «Брат Моисей! Что мешает тебе жениться? Ты еще молод, а эта вдова, прожившая с мужем только один год, прекраснее многих других женщин, и богатство имеет бесчисленное, и власть великую в Польше; если бы она захотела выйти за какого-нибудь князя, и тот бы ею не погнушался; а ты, пленник и невольник женщины этой, господином ее стать не хочешь! Если же скажешь: «Не могу преступить заповеди Христовой», то не говорит ли Христос в Евангелии: “Оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут оба единой плотию, так что они уже не двое, а одна плоть”. И апостол говорит: “Лучше вступить в брак, нежели распаляться”; вдовам же велит вступать во второй брак. Зачем же ты, когда ты не инок и свободен, предаешь себя на злые и горькие муки, чего ради страдаешь? Если придется тебе умереть в беде этой, какая тебе похвала будет? Да и кто же от первых людей доныне гнушался женщины, кроме монахов? Авраам, Исаак, Иаков? И Иосиф сначала победил женскую любовь, а потом и он женщине покорился. И ты, если теперь жив останешься, все равно же потом женишься, и кто тогда не посмеется твоему безумию? Лучше тебе покориться женщине этой и стать свободным, и господином быть всему».

Он же отвечал им: «Ей, братья и добрые друзья мои, добрые вы мне советы даете! Понимаю я, что слова ваши лучше тех, что нашептывал змей в раю Еве. Вы убеждаете меня покориться этой женщине, но я никак не приму вашего совета. Если и придется умереть мне в этих оковах и страшных муках — знаю я, что за это от Бога милость приму. Пусть все праведники спаслись с женами, я один грешен и не могу спастись с женой. Ведь если бы Иосиф покорился жене Потифара, то не царствовал бы он после: Бог, видя стойкость его, даровал ему царство; за то и прошла слава о нем в поколениях, что остался целомудренным, хотя и детей прижил. Я же не Египетского царства хочу и не власти, не хочу быть великим между поляками и почитаемым во всей Русской земле сделаться, — ради вышнего царства я всем этим пренебрег. Если же я живой избавлюсь от руки женщины этой, то монахом стану. А что в Евангелии Христос говорит? “Всякий, кто оставит отца своего, и мать, и жену, и детей, и дом, тот есть мой ученик”. Христа ли мне больше слушаться или вас? Апостол же говорит: “Женатый печется о том, как угодить жене, а неженатый думает, как угодить Богу”. Спрошу я вас: кому больше следует служить — Христу или жене? “Рабы должны повиноваться господам своим на благое, а не на злое”. Пусть же будет известно вам, заботящимся обо мне, что никогда не прельстит меня красота женщины, никогда не отлучит от любви Христовой».

Услыхала об этом вдова и, затаив в сердце лукавый помысел, повелела предоставить Моисею коней и в сопровождении многочисленных слуг возить его по городам и селам, принадлежащим ей, сказав ему: «Тут все, что тебе угодно, — твое; делай со всем этим что хочешь». Людям же говорила: «Это господин ваш, а мой муж, встречая его, кланяйтесь ему». А в услужении у ней было множество рабов и рабынь. Посмеялся блаженный безумию этой женщины и сказал ей: «Всуе трудишься: не можешь ты прельстить меня тленными вещами мира сего, ни отнять у меня духовного богатства. Пойми это, не трудись всуе».

Она же сказала ему: «Или ты не знаешь, что ты мне продан, кто избавит тебя от рук моих? Я ни за что тебя живого не отпущу; после многих мук смерти тебя предам». Он же без страха отвечал ей: «Не боюсь я того, что ты говоришь; но на предавшем меня тебе больше греха. Я же отныне, если Богу угодно, стану иноком».

В те дни пришел один инок со Святой Горы, саном иерей; по наставлению Божию, пришел он к блаженному, и облек его в иноческий образ, и, много поучив его о чистоте, о том, как избавиться от этой скверной женщины, чтобы не предать себя во власть врага, он ушел от него. Стали искать его и нигде не нашли.

Тогда женщина эта, потеряв всякую надежду, подвергла Моисея тяжким истязаниям: распластав его, повелела бить палками, так что и земля напиталась кровью. Избивая его, говорили ему: «Покорись госпоже своей и исполни волю ее. Если не послушаешься, то на куски раздробим тело твое; не думай, что избежишь этих мучений; нет, после многих мук горькой смертью умрешь. Помилуй сам себя, сбрось эти измочаленные рубища и надень многоценные одежды, избавь себя от ожидающих тебя мук, пока мы еще не начали терзать тело твое». И отвечал Моисей: «Братья, повеленное вам исполнять — исполняйте, не медлите. А мне уже никак нельзя отречься от иноческой жизни и от любви Божией. Никакие истязания, ни огонь, ни меч, ни раны не могут отлучить меня от Бога и от великого ангельского образа. А эта бесстыдная и безумная женщина показала свое бесстыдство, не только не побоявшись Бога, но и человеческий срам презревши, без стыда принуждая меня к осквернению и прелюбодеянию. Не покорюсь я ей, не исполню волю окаянной!»

Много думая о том, как отомстить за свой позор, женщина эта посылает к князю Болеславу, так говоря: «Ты сам знаешь, что муж мой убит в походе с тобою, и ты дал мне волю выйти замуж за кого захочу. Я же полюбила одного прекрасного юношу из твоих пленников, и, заплативши за него много золота, выкупила его, взяла его в свой дом, и все, что было у меня, — золото, серебро и всю власть свою, — даровала ему. Он же все это ни во что вменил. Много раз и ранами и голодом томила я его, но ему и того мало. Пять лет пробыл он в оковах у пленившего его, у которого я его выкупила; и вот шестой год находится у меня и за свое непослушание много мук принял от меня, которые сам на себя навлек из-за непреклонности сердца своего; а теперь какой-то черноризец постриг его в монахи. Что повелишь ты мне сделать с ним, то я и сделаю».

Князь велел ей приехать к себе и Моисея привезти с собою. Она же пришла к Болеславу и Моисея привела с собою. Увидав преподобного, Болеслав долго принуждал его взять за себя эту вдову, не уговорил и сказал ему: «Можно ли быть таким бесчувственным, как ты; стольких ты благ и какой чести лишаешь себя и отдаешься на горькие муки! Отныне да будет тебе ведомо, что жизнь или смерть ожидают тебя: если волю госпожи своей исполнишь, то от нас в чести будешь и великую власть примешь, если ослушаешься, то после многих мук смерть примешь». Ей же сказал: «Пусть никто из купленных тобою пленных не будет свободен, но делай с ними, что хочешь, как госпожа с рабами, чтобы и прочие не дерзали ослушаться господ своих».

И ответил Моисей: «А что говорит Бог: “Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит, или какой выкуп даст человек за душу свою?” Что ты мне обещаешь славу и честь, которых сам ты скоро лишишься, и гроб примет тебя, ничего не имеющего! И эта скверная женщина жестоко убита будет». Так потом и было, как предсказал преподобный.

Женщина же эта, приобретя над ним еще большую власть, бесстыдно влекла его на грех. Однажды велела она насильно положить его на постель с собою, целовала и обнимала его; но и этим соблазном не смогла привлечь его к себе. Блаженный же сказал ей: «Напрасен труд твой, не думай, что я безумный или что не могу этого дела сделать: я, ради страха Божия, тебя гнушаюсь, как нечистой». Услышав это, вдова приказала давать ему по сто ударов каждый день, а потом велела обрезать тайные члены, говоря: «Не пощажу его красоты, чтобы не насытились ею другие». И лежал Моисей, как мертвый, истекая кровью, едва дыша.

Болеслав же, из-за прежней любви к этой женщине, потакая ей, воздвиг великое гонение на черноризцев и всех их изгнал из земли своей. Но Бог скоро отомстил за рабов своих. Однажды ночью Болеслав внезапно умер, и поднялся великий мятеж во всей Польской земле: восставший народ побил своих епископов и бояр, как и в Летописце рассказано. Тогда и эту вдову убили.

Преподобный же Моисей, оправившись от ран, пришел к святой Богородице, в святой Печерский монастырь, нося на себе мученические раны и венец исповедания, как победитель и воин Христов. И Господь даровал ему силу против страстей.

Некто из братии, одержимый плотской страстью, пришел к этому преподобному и молил его помочь ему, говоря: «Даю обет сохранить до смерти все, что ты велишь мне». Блаженный же сказал ему: «Никогда за всю свою жизнь ни с одной женщиной не говори ни слова». Он же с любовью обещался исполнить это. У святого же в руке был посох, без которого он не мог ходить от тех ран, ударил он им в лоно пришедшего к нему брата, и тотчас омертвели члены его, и с тех пор не было искушения этому брату.

О том, что случилось с Моисеем, записано и в Житии святого отца нашего Антония, так как во времена святого Антония пришел блаженный; и скончался он о Господе в добром исповедании, пробыв в монастыре десять лет, а в плену страдал пять лет в оковах, шестой же год за чистоту.

Я упомянул и об изгнании чернецов из Польши за пострижение преподобного, предавшегося Богу, которого он возлюбил. Об этом рассказано в Житии святого отца нашего Феодосия. Когда святой отец наш Антоний был изгнан князем Изяславом из-за Варлаама и Ефрема, жена князя, полячка, удерживала его от этого, говоря: «И не думай поступать так. То же было некогда в нашей земле: некоей ради вины изгнаны были черноризцы из пределов земли нашей, и великое зло тогда сделалось в Польше!» Из-за Моисея это произошло, как уже прежде написали о Моисее Угрине и Иоанне Затворнике, о том, что сделал чрез них Господь во славу свою, прославляя их за терпение, и дарами чудотворения наделил их. Слава ему ныне, и присно, и во веки веков.

О ПРОХОРЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ, КОТОРЫЙ ИЗ ТРАВЫ, НАЗЫВАЕМОЙ ЛЕБЕДА, МОЛИТВОЮ ДЕЛАЛ ХЛЕБЫ, А ИЗ ПЕПЛА СОЛЬ. СЛОВО 31

Такова воля человеколюбца Бога о своем творении: во все времена и лета заботится он о роде человеческом и дарует ему полезное. Ожидая нашего покаяния, наводит он на нас иногда голод, иногда рати за междоусобные распри властелина. Этим Владыка наш направляет человеческое нерадение к добродетели, напоминая суть неподобных дел, ибо делающие злые и неподобные дела преданы будут злым и немилостивым властелинам за грехи свои, но и те не избегнут суда: суд бывает без милости тому, кто сам не творит милости.

Произошло это во дни княжения Святополка в Киеве. Много насилий делал людям Святополк, без вины искоренил до основания семьи многих знатных людей и имение у них отнял. И за то попустил Господь взять поганым силу над ним: и много тогда было войн с половцами. К тому же были в те времена усобицы и голод сильный, и во всем была скудость великая в Русской земле.

В те дни пришел некий человек из Смоленска к игумену Иоанну, желая стать иноком; игумен постриг его и назвал Прохором. Этот черноризец Прохор предал себя на послушание и такое безмерное воздержание, что отказался даже от хлеба. Он собирал лебеду, растирал ее своими руками, делал из нее хлеб и этим питался. И заготовлял он себе ее на год, а на следующее лето собирал новую, и так довольствовался он лебедой вместо хлеба всю жизнь свою.

И Господь, видя терпение его и великое воздержание, превратил ему горечь ту в сладость, и была ему радость после печали, по сказанному: «Вечером водворяется плач, а наутро радость». И ради этого прозвали его Лебедником, потому что, как сказано выше, никогда он не вкушал ни хлеба, кроме просфоры, ни овощей никаких, ни напитков, но только лебеду. И не роптал он никогда, но всегда служил Господу с радостью. И не страшился он никогда никаких бед, потому что жил как птица: не приобретал ни сел, ни амбаров, где бы хранить добро свое. Он не говорил, как тот богач: «Душа, много добра лежит у тебя на многие годы: ешь, пей, веселись!» Не имел он ничего, кроме лебеды, да и ту приготовлял только на один год, говоря себе: «Человече! В эту ночь возьмут от тебя душу твою ангелы, так кому же останется приготовленная тобой лебеда?» Он на деле исполнил слово Господа, который сказал: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их». Подражая им, преподобный Прохор легко проходил путь до того места, где росла лебеда, и оттуда на своих плечах, как на крыльях, приносил ее в монастырь и приготовлял себе в пищу: на непаханой земле несеяный хлеб был ему.

Настал великий голод, и смерть из-за голода нависла над всеми людьми; блаженный же продолжал дело свое, собирая лебеду. Увидев его, собирающим лебеду, один человек и сам стал собирать лебеду для себя и для домашних своих, чтобы пропитаться ею в голодное время. Блаженному же тогда пришлось гораздо больше собирать лебеды на пищу, и принял он на себя в те дни еще больший труд: собирая это зелье и, как я уже говорил, растирая его своими руками, делал из него хлебы и раздавал их неимущим и от голода изнемогающим. Многие приходили к нему в это голодное время, и он всех оделял этими хлебами, и сладкими, как с медом, казались они всем; и никому так настоящего хлеба не хотелось, как руками этого блаженного приготовленного из дикого зелья. И если он сам давал с благословением, то светел, и чист, и сладок бывал его хлеб; если же кто брал тайком, то оказывался хлеб горек, как полынь.

Некто из братии потихоньку украл хлеб и не мог его есть, потому что в его руках он сделался как полынь и без меры горьким. И так повторялось не раз. Но стыдился брат, от срама не мог открыть блаженному своего согрешения. Однако будучи голоден, не стерпев естественной нужды и видя смерть пред глазами своими, пришел он к Иоанну-игумену и, прося прощения за свое согрешение, рассказал ему о случившемся. Игумен не поверил рассказанному и, чтобы узнать, подлинно ли это так, велел другому брату сделать то же: взять хлеб тайно. Принесли хлеб, и оказалось то же, что говорил укравший брат: никто не мог есть его от горечи. Держа этот хлеб в руках, игумен послал попросить хлеб у блаженного. «Один хлеб, — сказал он, — возьмите из рук его, а другой хлеб, уходя от него, украдите». Когда принесли эти хлебы, украденный изменился пред всеми и сделался как сухая земля, и был горек, как и первый, а хлеб, взятый из рук блаженного, — светел и сладок, как мед. После такого чуда повсюду прошла слава об этом муже, и многих голодных прокормил он, и многим был полезен.

Когда Святополк, в союзе с Владимиром и самим Васильком, пошел ратью на Давыда Игоревича в отместку за Василька, которого ослепил он, подстрекаемый Давыдом Игоревичем, не стали пускать ни купцов из Галича, ни людей из Перемышля, и не было соли во всей Русской земле. Наступило трудное время, начались беззаконные грабежи, как сказал пророк: «Съедающие народ мой, как едят хлеб не призывающие Господа». И были все люди в великой печали, изнемогли от голода и от войны, не имели ни пшеницы, ни даже соли, чем бы преодолеть скудость свою.

Блаженный Прохор тогда имел уже келью свою; и собрал он к себе изо всех келий множество пепла, но так, что никто не знал, и раздавал его приходящим к нему, и для всех, по молитве его, делался он чистой солью. И чем больше он раздавал, тем больше у него становилось. И ничего не брал за это, а всем даром давал, сколько кому нужно, и не только монастырю было довольно, но и мирские люди приходили к нему и обильно брали, сколько кому требовалось для дома своего. Торжище опустело, а монастырь был полон приходящими за солью. И пробудило это зависть у продавцов соли, потому что не получили они, чего желали. Они думали приобрести в это время большой барыш от соли, и впали они в великую печаль: то, что они прежде продавали по дорогой цене, за куну — две меры, теперь же, за ту же цену, и десяти мер никто не брал.

И собрались все, продававшие соль, пришли к Святополку и стали наущать его против инока, говоря: «Прохор, чернец Печерского монастыря, отнял у нас богатства много: дает соль всем приходящим к нему безотказно, и мы от того обнищали». Князь же, хотя им угодить, и о другом про себя подумал: между ними прекратить ропот, а себе богатство приобрести. Обдумав это, решил он со своими советниками, что цена на соль будет высокая и, отнявши у инока, сам будет продавать ее. Крамольников этих он успокоил, сказав: «Ради вас пограблю чернеца», а сам таил мысль о приобретении богатства себе. Он хотел хотя бы немного угодить им и только больше вреда сделал: ибо зависть никакой пользы принести не может.

Послал князь взять всю соль у инока. Когда привезли соль, князь с теми крамольниками, которые наущивали его против блаженного, пошел посмотреть ее, и увидели все, что перед глазами их пепел. Сильно удивились все, — что бы это значило? — и недоумевали. Желая узнать доподлинно, в чем дело, князь велел хранить ее три дня. И повелел он одному человеку отведать, и оказался пепел в устах у того.

Как обычно, множество народа продолжало приходить к блаженному, желая получить соль, и, узнав, что старец ограблен, возвращалось с пустыми руками, проклиная сделавшего это. Блаженный же им сказал: «Когда выбросят ее, тогда идите и заберите себе». Князь продержал ее три дня, потом велел ночью выбросить ее. Высыпали пепел, и он сразу же превратился в соль. Горожане же, узнавши об этом, пришли и разобрали соль.

От такого дивного чуда пришел в ужас сделавший насилие: не мог он скрыть происшедшего, потому что свершилось это на глазах всего города, и стал князь выпытывать, что бы это значило. Тогда рассказали князю и о другом чуде, которое сотворил блаженный, кормя лебедой множество народа, и в устах их она становилась хлебом сладким; когда же некоторые брали хлеб без его благословения, то оказывался он как сухая земля и на вкус горек, как полынь. Услышавши это, устыдился князь содеянного им, пошел в монастырь к игумену Иоанну и покаялся перед ним. Прежде же он питал к нему ненависть из-за того, что игумен обличал его за ненасытную жадность к богатству и за чинимые насилия. Святополк тогда схватил его и заточил в Туров; но поднялся на него Владимир Мономах, и Святополк, испугавшись гнева его, скоро с честью возвратил игумена в Печерский монастырь.

Теперь же, ради такого чуда, воспылал князь великой любовью к обители святой Богородицы и к святым отцам Антонию и Феодосию, черноризца же Прохора он с этих пор сильно почитал и восхвалял, так как убедился, что он воистину раб Божий. И дал он слово Богу не делать более никому насилия. И старцу князь дал крепкое слово, сказав: «Если по изволению Божию я прежде тебя отойду из света сего, то ты своими руками в гроб положи меня, и да явится в этом твое беззлобие ко мне; если же ты прежде меня преставишься и пойдешь к неподкупному Судии, то я на плечах своих в пещеру внесу тебя, чтобы Господь подал мне прощение в великом грехе моем перед тобой». Сказав это, князь пошел от него.

Блаженный же Прохор еще много лет прожил в добром исповедании, богоугодным, чистым и непорочным житием. И вот разболелся святой, а князь в это время на войне был. Тогда святой извещение послал к нему, говоря: «Приблизился час исхода моего из тела; прийди, если хочешь, да простимся с тобой, и исполнишь обещание свое — своими руками положишь меня в гроб и прощение примешь от Бога. Я только ожидаю твоего прихода, и если помедлишь, я отойду; и не опасайся — война окажется для тебя успешной, если ты придешь ко мне». Услышав это, Святополк тотчас же воинов распустил и пришел без промедления к блаженному. Преподобный же долго наставлял князя о милостыне, и о будущем суде, и о вечной жизни, и о бесконечной муке, потом дал ему благословение и прощение, простился со всеми, бывшими с князем и, подняв руки к небу, испустил дух. Тогда князь, взяв святого старца, отнес его в пещеру и своими руками в гроб положил.

После погребения блаженного он пошел на войну, и великую победу одержал над противными агарянами, и покорил всю землю их. Это была Богом дарованная победа в Русской земле, предсказанная преподобным.

С тех пор Святополк, шел ли на войну или на охоту, всегда приходил в монастырь с благодарением, поклонялся святой Богородице и гробу Феодосиеву, потом входил в пещеру к святому Антонию и блаженному Прохору и, всем преподобным отцам поклонившись, шел в путь свой. И процветало оберегаемое Богом княжение его. Сам будучи свидетелем, он открыто возвещал о чудесах и знамениях преславного Прохора и других преподобных, да получим и мы все с ними милость о Христе Иисусе, Господе нашем, слава ему с Отцом и со Святым Духом ныне и присно.

О ПРЕПОДОБНОМ МАРКЕ ПЕЩЕРНИКЕ, ПОВЕЛЕНИЙ КОТОРОГО МЕРТВЫЕ СЛУШАЛИСЬ. СЛОВО 32

Мы, грешные, подражаем писаниям древних святых, где они нам изъяснили то, что с великим трудом обрели в пустынях, и в горах, и в ущельях; одних сами видели жития, и чудеса, и деяния, о других, до них бывших, лишь слышали и поведали отцы, сложив Патерик Печерский, а мы, читая его, наслаждаемся теми духовными словами.

Я же, недостойный, и разума истины не постиг и ничего такого не видел, а последую слышанному мной; то, что мне рассказал преподобный епископ Симон, то я и написал твоему преподобию. И никогда не обходил я святых мест, не видел ни Иерусалима, ни Синайской горы и не могу приложить чего-нибудь к повести для прикрасы, как это в обычае у хитрословесников. Я не буду хвалиться ничем, кроме этого святого монастыря Печерского и бывшими в нем черноризцами, их житием и чудесами, которые поминаю, радуясь, и уповаю я, грешный, на молитву тех святых отцов. Отсюда положу начало повести о преподобном Марке Пещернике.

Этот святой Марко жил в пещере, при нем перенесен был святой отец наш Феодосии из пещеры во святую и великую церковь. Этот преподобный Марко много могил в пещере своими руками выкопал, вынося землю на своих плечах, и так трудился он днем и ночью для дела Божия. Выкопал он много могил на погребение братии и ничего не брал за это, а если же кто сам что-нибудь давал ему, он принимал и раздавал убогим.

Однажды копал он, по обычаю, и, много трудившись, изнемог, и оставил могилу узкой и не расширенной. Случилось же, что один больной брат отошел к Господу в этот день, и не было другой могилы, кроме той — тесной. Принесли мертвого в пещеру и от тесноты едва уложили его. И стала братия роптать на Марка, потому что нельзя было ни одежд поправить на мертвом, ни даже елея на него возлить, так узка была могила. Пещерник же со смирением кланялся всем, говоря: «Простите меня, отцы, за немощью не докончил». Они же еще больше стали укорять его. Тогда Марко сказал мертвому: «Так как тесна могила эта, брат, соберись с силами и сам возьми елей и возлей на себя». Мертвый же, приподнявшись немного, протянул руку, взял елей и возлил себе крестообразно на грудь и на лицо, потом отдал сосуд и перед всеми сам оправил на себе одежды, лег и снова умер. И когда произошло это чудо, охватил всех страх и трепет от свершившегося.

Потом другой брат, после долгой болезни, умер. Некто из друзей его отер тело губкой и пошел в пещеру посмотреть могилу, где будет лежать тело друга его, и спросил он о ней блаженного. Преподобный же Марко ответил ему: «Брат, пойди, скажи брату: “Подожди до завтра, я выкопаю тебе могилу, тогда и отойдешь от жизни на покой”». Пришедший же брат сказал ему: «Отче Марко, я уже губкой отер мертвое тело его, кому мне велишь говорить?» Марко же опять сказал: «Видишь, могила не докончена. И как велю тебе, иди и скажи умершему: “Говорит тебе грешный Марко: брат, поживи еще этот день, а завтра отойдешь к возлюбленному Господу нашему. Когда я приготовлю место, куда положить тебя, то пришлю за тобой”».

Послушался пришедший брат преподобного, и когда пришел в монастырь, то нашел братию совершающей обычное пение над умершим. Он же, став пред мертвым, сказал: «Говорит тебе Марко, что не приготовлена еще для тебя могила, брат, подожди до завтра». Удивились все словам таким. Но только что произнес их пред всеми пришедший брат, тотчас мертвый открыл глаза и душа его возвратилась в него, весь тот день и всю ночь пробыл он с открытыми глазами, но никому ничего не говорил.

На другой день тот брат, который ходил к Марку, пошел в пещеру, чтобы узнать, готово ли место. Блаженный же сказал ему: «Пойди и скажи умершему: “Говорит тебе Марко — оставь эту временную жизнь и перейди в вечную, вот уже место готово для принятия тела твоего, предай Богу дух свой, а тело твое положено будет здесь, в пещере, со святыми отцами”». Когда пришла вся братия, сказали это ожившему, и тот пред всеми, пришедшими посетить его, тотчас сомкнул глаза и испустил дух. И положили его честно, в предназначенном ему месте в пещере. И дивились все такому чуду: как по одному слову блаженного ожил мертвец и по повелению его снова преставился.

Были еще два брата в том же великом монастыре Печерском, с юности связанные сердечной любовью, имели одни мысли и одни желания, обращенные к Богу. И умолили они блаженного Марка, чтобы сделал он им общую могилу, где бы лечь вместе, когда Господь повелит.

Спустя долгое время Феофил, старший брат, отлучился куда-то по надобности; меньшой же разболелся и отошел на покой, в иную жизнь, и его положили в приготовленном месте. Через несколько дней возвратился Феофил. Узнавши о брате, он сильно горевал и, взяв с собой некоторых из иноков, пошел в пещеру посмотреть, где и на каком месте положен умерший. Увидав же, что его положили на верхнем месте, вознегодовал и роптал много на Марка, говоря: «Зачем ты положил его здесь? Я старше его, а ты положил его на моем месте». Пещерник же, человек смиренный, кланяясь ему, говорил: «Прости меня, брат, согрешил я перед тобой». И, промолвив это, сказал умершему: «Брат, встань и дай место неумершему брату, а сам ляг на нижнем месте». И вдруг по слову преподобного встал мертвец и лег на нижнем месте на глазах у всех пришедших. И видели все чудо страшное и полное ужаса.

Тогда брат, роптавший и сердившийся на блаженного за то, как он положил умершего брата, припал к ногам Марка, говоря ему: «Отче Марко, согрешил я, подняв брата с места. Молю тебя: вели ему опять лечь на своем месте». Блаженный же сказал ему: «Господь пресек вражду между нами. Он сделал это из-за твоего роптания, чтобы ты не враждовал вечно и не хранил злобу на меня. Вот и бездушное тело показывает любовь к тебе, почитая и по смерти твое старшинство. Я хотел, чтобы ты, не выходя отсюда, воспользовался своим старшинством, и теперь же положен был бы здесь, но так как ты еще не готов к исходу, то иди, позаботься о своей душе, и через несколько дней сюда принесен будешь. Воскрешать же мертвых есть дело Божие, а я человек грешный. И этот мертвец, боясь твоей обиды и укоров мне, которые он не стерпел бы от тебя, оставил тебе половину места, приготовленного для вас обоих. Бог может поднять его, а я не могу сказать умершему: “Встань”, а потом: “Опять ляг на верхнем месте”. Вели ему ты и скажи — может быть, тебя послушается, как теперь». Услышав это, Феофил стал сильно скорбеть от таких страшных слов Марковых и думал, что тут и упадет мертвым, не зная, дойдет ли до монастыря.

И когда пришел он в свою келью, то охватил его плач неутешный. Раздал все до последней рубашки, оставив себе только одну свитку да мантию, и стал ожидать часа смертного. И никто не мог его остановить от горького плача, и никто никогда не мог принудить его принять сладкой пищи. Когда наступал день, говорил он сам себе: «Не знаю, доживу ли до вечера»; приходила ночь, и он плакал и говорил: «Что мне делать, если доживу я до утра? Многие ведь, встав утром, не доживали до вечера, ложились на ложах своих и уже не вставали с них; как же быть мне, получившему извещение от преподобного, что скоро кончится жизнь моя?» И он молил Бога со слезами дать ему время на покаяние.

Так проводил он каждый день, изнуряя себя голодом, и молясь, и плача, все время ожидая дня и часа смертного. В этом ожидании разлучения с телом до того истомил он плоть свою, что можно было счесть все его кости. Многие хотели утешить его, но только доводили до большего рыдания. Наконец от многих слез ослепли очи его; и так проводил он все дни жизни своей в великом воздержании, угождая Богу добрым житием.

Преподобный же Марко, узнав о часе отшествия своего к Господу, призвал Феофила и сказал ему: «Брат Феофил, прости меня, что я огорчил тебя на много лет! Вот я отхожу из мира этого, молись обо мне; если же я получу милость у Бога, то не забуду тебя, да сподобит нас Господь свидеться там и быть вместе с отцами нашими Антонием и Феодосией». С плачем отвечал ему Феофил, говоря: «Отче Марко, зачем ты меня оставляешь? Или возьми меня с собой, или дай мне прозрение». Марко же сказал ему: «Брат, не скорби, потому что Бога ради ослеп ты очами телесными, но духовными на разумение его прозрел. Я, брат, был виною твоей слепоты: предсказав тебе смерть, хотел я сделать душе твоей пользу и высокоумие твое на смирение обратить, ибо сердца сокрушенного и смиренного Бог не отвергнет». Феофил же сказал ему: «Я знаю, отче, что за грехи мои я пал бы мертвый перед тобой в пещере, когда ты мертвеца поднял, но Господь, ради святых твоих молитв, даровал мне жизнь, покаяния моего ожидая. Теперь же вот чего прошу у тебя: или с тобой отойду к Господу, или даруй мне прозрение». Марко же сказал: «Нет тебе нужды видеть маловременный свет этот, проси у Господа, чтобы там увидеть славу его; и смерти не желай: придет, хотя бы ты и не хотел. Но вот тебе знамение твоего отшествия: за три дня до преставления своего ты прозришь, и так отойдешь к Господу, и увидишь там свет нескончаемый и славу неизреченную». Сказав это, блаженный Марко преставился о Господе, и был положен в пещере, где сам себе вырыл могилу.

Разлука с отцом Марком уязвила сердце Феофила и удвоила его рыдания; целые источники слез проливал он, и слезы его все умножались. Он имел сосуд, и, когда становился на молитву и приходили ему слезы, он ставил сосуд и над ним плакал; и за много лет наполнил его слезами, потому что всякий день ожидал исполнения пророчества преподобного.

Когда же почувствовал он свою кончину, то стал прилежно молиться Богу, чтобы угодны были слезы его пред ним, и, воздев руки к небу, стал молиться, так говоря: «Владыко человеколюбец, Господи Иисусе Христе, Царь мой пресвятой, ты не хочешь смерти грешников, но ожидаешь их обращения, ведая немощь нашу, утешитель благой, больным здравие, грешникам спасение, изнемогающим укрепитель, падающим восстание! Молю тебя, Господи, в час сей покажи мне, недостойному, милость свою и излей неисчерпаемую пучину милосердия твоего, избавь меня от искушений врагов на мытарствах и не дай им овладеть мной, по молитвам угодников твоих, великих отцов наших Антония и Феодосия, и всех святых, от века угодивших тебе. Аминь».

Тут вдруг некто, прекрасный видом, стал перед ним и сказал ему: «Ты хорошо помолился, но зачем хвалишься тщетой слез?» И, взяв сосуд гораздо больше Феофилова, благоухания исполненный, как мирра благовонного, он сказал: «Это часть твоих же слез, которые в молитве к Богу излил ты от сердца, — те, которые ты отер рукою, или платком, или одеждою, или которые на землю упали из глаз твоих. Все их, по повелению Творца нашего, я собрал и сохранил в этом сосуде, и ныне я послан поведать тебе радость: с веселием отойдешь к тому, который сказал: “Блаженны плачущие, ибо они утешатся”». И сказав это, сделался невидим.

Тогда блаженный Феофил призвал игумена и поведал ему явление ангела и речи его, и показал ему оба сосуда: один был полон слез, другой же благовония, не сравнимого ни с какими ароматами, и попросил он вылить их ему на тело. Через три дня он отошел к Господу. И положили его достолепно в пещере, около Марка Пещерника; когда тело его помазали из ангелова сосуда, вся пещера наполнилась благоуханием; вылили и сосуд слез на него, чтобы сеявший слезами в радости пожал плод дела рук своих: сказано — сеющие со слезами о Христе утешены будут, — ему же слава с Отцом и со Святым Духом!

О СВЯТЫХ ПРЕПОДОБНЫХ ОТЦАХ ФЕОДОРЕ И ВАСИЛИИ. СЛОВО 33

Сказано: как мать всему благому есть нестяжание, так корень и мать всему злому — сребролюбие. Лествичник говорит: «Любящий собирать имение до смерти ради иглы трудится, а тот, кто не любит богатства, Господа возлюбит и заповеди его сохранит». Такой сберечь имения не может, но растрачивает его благопристойно, всем нуждающимся подавая; так и Господь сказал в Евангелии: «Если человек не отрешится от всего, что имеет, не может быть моим учеником».

Последуя этому слову, Феодор оставил все мирское, богатство раздал нищим, и стал иноком, и крепко подвизался в добродетели. По повелению игумена стал он жить в пещере, называемой Варяжской, и провел в ней много лет в великом воздержании.

И вот, по вражьему наваждению, стал он тужить и сильно печалиться о богатстве, которое раздал нищим: приходило ему на мысль, что если он долго проживет и изнеможет телом, то не сможет довольствоваться монастырской пищей. В такое искушение его враг вводил, он же не поразмыслил, не помянул Господа, сказавшего: «Не заботьтесь о завтрашнем дне и не говорите: “Что нам есть?” или “Что пить?”, или “Во что одеться?” Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, и Отец ваш небесный питает их». И много раз смущал его враг, желая привести его в отчаяние тем, что обнищал он, раздав богатство свое убогим. И многие дни проводил он в таких мыслях, помраченный врагом из-за своей бедности, и открыто высказывал скорбь свою перед друзьями.

И вот однажды некто Василий, один из совершеннейших иноков того же монастыря, сказал ему: «Брат Феодор, молю тебя, не погуби мзды своей. Если ты хочешь богатства, то все, что у меня есть, я отдам тебе, только скажи перед Богом: “Пусть все, что я раздал, твоей будет милостыней”, — и живи тогда без печали, получив снова богатство свое; но берегись: простит ли тебе это Господь”» Услышав это, убоялся Феодор страхом великим гнева Божия. Услышал он также от этого Василия о том, что сделалось в Константинополе с пожалевшим розданное в милостыню золото: упав посреди церкви, умер он и лишился того и другого — с золотом и жизнь свою погубил. Поразмыслив об этом, Феодор стал оплакивать свое согрешение и брата благодарить, избавившего его от такого недуга. О таких сказал Господь: «Если кто извлечет драгоценное из ничтожного, то будет как мои уста». И с тех пор зародилась великая любовь между ними. И преуспевал Феодор в заповедях Господних, и творил угодное Господу, и это было великим огорчением для дьявола, что он не смог прельстить Феодора богатством, — и вот опять вооружается супостат и иную кознь восставляет ему на погибель.

Игумен послал Василия по некоторому делу из монастыря, тогда, найдя удобное время для своего злого замысла, враг принял облик Василия и вошел к пещернику; сначала он говорил ему доброе: «Как живешь теперь, Феодор? Отступила ли от тебя сила бесовская или еще смущают они тебя любовью к богатству, напоминая о розданном имении?» Не понял Феодор, что то был бес, думая, что брат говорит ему это, и отвечал ему блаженный: «Твоими, отче, молитвами хорошо мне теперь; ты утвердил меня, и я не буду больше слушать бесовского нашептывания. И теперь, если ты велишь мне что-нибудь, я с радостью исполню, не ослушаюсь тебя, потому что великую пользу для души нашел я от твоего наставления». Бес, мнимый брат, взял силу над ним, так как Феодор не помянул Господа Бога, и сказал ему: «Даю тебе теперь другой совет, благодаря которому обретешь покой и скоро воздаяние получишь; только попроси у Бога, и он даст тебе золота и серебра множество; и не разрешай никому входить к себе и сам не выходи из пещеры своей». Пещерник обещался сделать так. И отошел от него бес.

И вот невидимо стал внушать ему помышления пронырливый о сокровище так, что подвиг блаженного на молитву просить у Бога золота и, получив его, раздать в милостыню. И вот увидел он во сне беса, как ангела светлого и прекрасного, показывающего ему сокровище в пещере, — и много раз виделось это Феодору. Наконец, спустя много времени, пришел он на указанное место, стал копать и нашел сокровище — множество золота и серебра и сосуды многоценные.

Тогда опять пришел к нему бес в образе брата и стал говорить пещернику: «Где сокровище, данное тебе? Являвшийся к тебе мне сказал, что дано тебе множество золота и серебра по молитве твоей». Феодор же не хотел показывать ему сокровища. Бес явно говорил с пещерником, а втайне влагал ему мысль, взявши золото, уйти далеко в иную страну. И говорит он: «Брат Феодор! Не говорил ли я тебе, что скоро ты примешь воздаяние? Господь сказал: “Всякий, кто оставит дом и земли или имение ради меня, получит во сто крат и жизнь вечную наследует”. И вот уже в руках твоих богатство, делай с ним что хочешь». Пещерник же сказал: «Я просил у Бога для того, что, если мне даст, то все в милостыню раздать; для этого он и даровал мне». Супостат же сказал ему: «Брат Феодор! Берегись, чтобы тебе опять по действию бесовскому не затужить, как прежде, о розданном, — это дано тебе взамен того, что ты раздал убогим. Я велю тебе: возьми это, иди в иную страну и там купи себе села и все, что будет тебе нужно, и там ты можешь спастись и избавиться от бесовских козней; после же смерти ты отдашь свое богатство, куда захочешь, и это будет в память по тебе». Феодор же сказал ему: «Не стыдно ли мне будет, что я, оставив мир и все, что в нем, и обещавшись Богу здесь жизнь свою кончить, в пещере этой, сделаюсь беглецом и мирским жителем? Все, что тебе угодно, то и будет, и все, что ты скажешь мне, сделаю, но живя в монастыре». Бес же, мнимый брат, сказал: «Утаить сокровища ты не можешь, — узнают о нем и возьмут, но прими мой совет, который я тебе даю. Если бы это не угодно было Богу, то не даровал бы тебе богатства и меня не известил бы».

Тогда пещерник поверил ему, как брату, и стал готовиться выйти из пещеры: приготовил возы и ящики, чтобы, собрав в них сокровище, уйти, куда захочет, повелением бесовским; хотел бес причинить ему какое-нибудь зло своим кознодейством, отлучивши его от Бога и святого места, и от дома Пречистой и преподобных отцов наших Антония и Феодосия. Но Бог, не хотящий погибели ни одного человека из сего святого места, спас и этого молитвами святых своих.

В это время возвратился посланный игуменом Василий, который прежде уже спас пещерника от помышления злого. Пришел он в пещеру, желая увидеть живущего в ней брата, и сказал ему: «Феодор, брат, как в Боге живешь ныне?» Удивился Феодор вопросу, что говорит так, как будто долгое время не виделись, — и сказал ему: «Вчера и третьего дня ты постоянно был со мною и поучал меня, и вот я иду, куда ты велишь мне». Василий же сказал ему: «Скажи мне, Феодор, что значат эти слова, которые ты говоришь: “Вчера и третьего дня все время был со мною и поучал меня?” Уж не бесовское ли это мечтание? Не утаи от меня Бога ради». Феодор же с гневом сказал ему: «Что искушаешь меня и зачем смущаешь душу мою: то так мне говоришь, то иначе, и какому же слову верить?» И так прогнал его от себя с жестокими словами.

Василий же, все это выслушав, пошел в монастырь. Бес же опять пришел к Феодору в образе Василия и сказал ему: «Потерял ты, брат, из-за сомнений свой разум. Но не попомнив обиды твоей, которую принял от тебя сегодня ночью, снова тебе говорю: уходи скорее, в эту ночь, взяв найденное». И, сказав это, бес ушел от него.

Когда же настал день, снова пришел Василий к нему, взяв с собой некоторых из старцев, и сказал пещернику: «Их привел я в свидетели, что три месяца прошло с тех пор, как я виделся с тобой, и в монастыре я третий день, ты же говоришь: “Вчера и третьего дня”. Здесь какое-то бесовское действо. Когда тот придет к тебе, не дай ему беседовать с тобой, прежде чем не сотворит он молитву, и тогда уразумеешь, что это бес». И, сотворив запрещальную молитву, призвав святых в помощь, он ушел в свою келью, утвердив пещерника.

Бес же после этого не смел явиться к пещернику, и уразумел Феодор, что то была лесть дьявола. И с тех пор всякого, кто приходил к нему, он заставлял сначала помолиться и тогда уже беседовал с ним, И после этого укрепился он на врагов и узнал пронырство их, и Господь избавил его от воображаемых чудищ и не допустил его быть рабом их, что случается со многими, пребывающими в пустыне, или в пещерах, или в затворе, живущими уединенно. Великая твердость нужна, чтобы не погибнуть от бесов, как хотели они этого погубить, но избавил Господь его.

Для найденного же сокровища Феодор вырыл глубокую яму и, положив его туда, закопал; и с того времени и доныне никто не знает, где скрыто оно.

Сам же он предал себя на работу тяжкую, чтобы не облениться, пребывая в праздности, ибо из-за этого пропадает страх Божий, а бесы обретают власть. Поставил он в своей пещере жернова и с тех пор начал работать на святую братию: брал из сусека пшеницу и своими руками молол ее, всю ночь проводя без сна, трудясь на работе и на молитве; на другой день в сусек муку высыпал и опять брал жито. И так много лет делал, работая на святую братию, и облегчение было рабам монастырским, и не стыдился такой работы и молил Бога беспрестанно, чтобы отнял у него память сребролюбия. И Господь освободил его от такого недуга, так что он и не думал о богатстве. Золото и серебро стали для него подобны грязи.

Прошло много времени, и он в такой работе и злострадании подвизался неустанно. Келарь же, видев, как он трудится, однажды, когда привезли жито из сел, послал к нему в пещеру пять возов, чтобы не утруждался он, постоянно приходя за житом. Он же, ссыпав жито в сосуды, начал молоть, распевая наизусть Псалтирь; наконец, устав, лег, желая поспать немного. И вот внезапно раздался гром, и начали жернова молоть. И поняв, что это бесовское действо, встал блаженный и начал молиться Богу прилежно, и сказал громким голосом: «Господь велит тебе перестать, вселукавый дьявол!» Бес же не переставал молоть жерновами. Феодор снова сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, свергшего вас с небес и предавшего на попрание своим угодникам, велит тебе, чрез меня, грешного, не переставать работать до тех пор, пока не измелешь все жито, да и ты поработаешь на святую братию». И, сказав это, стал на молитву. Бес же не посмел ослушаться и до рассвета измолол все пять возов жита. Феодор же известил келаря, чтобы тот прислал за мукой. И удивился келарь дивному чуду, что пять возов измолото за одну ночь, и вывез пять возов муки из пещеры, и к ним еще пять возов прибавилось муки.

И это чудо удивительно было и тогда, и для ныне слышащих, — сбылось сказанное в Евангелии: «И бесы повинуются вам именем моим». Ведь сказано: «Дал вам власть наступать на змею, и на скорпиона, и на всякую силу вражью». Хотели бесы устрашить блаженного, но сами были наказаны тяжелой работой так, что стали они взывать к нему: «Больше здесь не появимся!»

Феодор же и Василий по богоугодному совету между собой решили, чтобы никогда помыслов своих не таить друг от друга, но вместе обсуждать и решать по Божьему совету. И вот Василий вошел в пещеру, Феодор же, по. старости, вышел из пещеры, захотев келью себе поставить на старом дворе.

Монастырь был тогда выжжен, и к берегу пригнали плоты для постройки церкви и келий, и наняты были возчики возить лес на гору. Феодор же, не желая быть в тягость другим, сам на себе начал носить лесины; и что приносил Феодор для постройки кельи своей, то бесы, пакость ему делая, сбрасывали с горы, хотели этим прогнать блаженного. Феодор же сказал: «Во имя Господа Бога нашего, повелевшего вам в свиней войти, повелевает он вам через меня, раба своего, чтобы каждое бревно, которое на берегу, подняли вы на гору, дабы облегчился труд работающих Богу, пусть так устроится молитвенный дом святой владычицы нашей Богородицы, и иноки кельи себе поставят. И прекратите вы пакости им творить и узнайте, что Господь находится в месте этом». В ту же ночь, не переставая, бесы носили бревна от Днепра на гору, пока ни одного не осталось внизу, и все это пошло на постройку церкви, и келий, и кровли, и помоста, и хватило на все, что требовалось монастырю.

Утром же встали возчики и поехали на берег, чтобы возить бревна, и ни одного не нашли на берегу, но все были на горе, и оказались сложенными не в одном месте, а все разобраны по порядку: особо — для кровли, и особо — для помоста, и особо — большие бревна, неудобоносимые из-за длины, — и все в целости оказалось на горе. И дивились все, видевшие и слышавшие, тому, что сделалось выше человеческой силы. Иноверным многим это невероятным покажется из-за величия чуда, но свидетели его прославили Бога, творящего предивные чудеса ради угодников своих. Ведь сказал же Господь: «Не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь больше тому, что имена ваши написаны на небесах». Это сделал Господь во славу свою, молитв ради святых отцов наших Антония и Феодосия.

Бесы же, не стерпев обиды, что, некогда почитаемые и ублажаемые неверными и признаваемые за богов, оказались они ныне у угодников Христовых в небрежении, и уничижении, и бесчестье, и, как рабы купленные, работают — бревна носят на гору и от людей должны отступаться, боясь угрозы преподобных, — ведь все козни их Василием и Феодором обличены были. И, видя себе укоризну от людей, возопил бес: «О злые и лютые мои супостаты, не отступлюсь, не отдохну, до смерти вашей борясь с вами!» Не ведал дьявол, что этим только еще большую славу доставит им. И наустил на них злых людей, чтобы погубить их, и те натянули лук свой, орудие зла, но стрела их в их же сердце вонзилась, о чем после расскажем.

И нанятые работники и возчики воздвигли крамолу на блаженного, требуя своей платы и говоря так: «Не ведаем, какими кознями велел ты этим бревнам на горе оказаться». Неправедный же судья, мзду взявши с них, велел им получить плату с преподобного, так говоря: «Пусть помогут тебе бесы заплатить, которые тебе служат», — не вспомнил он о Божьем суде, о том, что неправедно судящий сам осужден будет.

И снова враг дьявол воздвиг бурю на преподобных: нашел он между княжескими советниками лютого, и свирепого, и непотребного нравом, и делом, и всякой злобой. Пришел к этому боярину бес в образе Василия, потому что был знаком боярину Василий, и сказал боярину: «Феодор, что был до меня в пещере, нашел сокровище, — золота и серебра множество и сосуды многоценные, — и со всем этим хотел бежать в иную страну, я же удержал его. И теперь он юродствует: бесам приказывает молоть и с берега бревна носить на гору, — и свершается это, а сокровище скрывает до времени, чтобы тайно от меня уйти с ним, куда задумает. Вы же ничего не получите».

И боярин, услышав это от беса и считая его Василием, привел его к князю Мстиславу Святополчичу. Бес то же самое рассказал князю, и даже больше того, и сказал: «Скорее его схватите и возьмите сокровище. Если же не отдаст, то устрашите его побоями и пытками; если же и тогда не даст, то пытайте его муками многими; а если и после этого не отдаст, то призовите меня и я обличу его перед всеми вами и место покажу, где скрыто сокровище». И, давши им такой злой совет, бес ушел с глаз их.

Князь же рано утром, словно на охоту или на какого-нибудь воина грозного, поехал сам со множеством воинов и, схватив блаженного Феодора, привел его в дом свой. И сначала ласково спрашивал его, говоря: «Отче, поведай мне, правда ли ты нашел сокровище? Я, — говорил он, — разделю его с тобою, и будешь ты отец отцу моему и мне». А Святополк был тогда в Турове. Феодор же сказал: «Да, нашел, и теперь оно зарыто в пещере». Князь же сказал: «Много ли, отче, золота, и серебра, и сосудов, и кем, по слухам, сокрыто все это?» Феодор же сказал: «В Житии святого Антония говорится, что это варяжский клад, и действительно там сосуды латинские, из-за этого Варяжской пещера называется и доныне. Золота же и серебра бесчисленное множество». Князь же сказал: «Почему же ты не дашь мне, сыну своему? Себе же возьми сколько хочешь». Феодор же сказал: «Мне из этого не нужно ничего, даже если ты повелишь мне взять, ибо мне это не на пользу, не требуется мне богатства, так как освободился я от него. Не помню ничего, а то о всем бы вам поведал, потому что вы богатству служите, я же свободен от этого».

И тогда князь с гневом сказал слугам: «Этого монаха, отвергшего милость мою, повелеваю сковать по рукам и по ногам и три дня не давать хлеба и воды». И снова спросил: «Открой мне, где сокровище?» Феодор же сказал: «Не помню, где спрятал его». Князь же велел жестоко мучить его, так что и власяница омочилась кровью; затем велел подвесить его в большом очаге, связав руки назад, и огонь раздуть. Многие удивились тогда терпению этого мужа, который пребывал в пламени, как в росе, а огонь даже власяницы его не коснулся. И некто из стоявших тут рассказал о чуде, сотворенном Феодором. И ужаснулся князь, и сказал старцу: «Зачем ты губишь себя и не отдаешь сокровище, которое нам достойно?» Феодор же сказал: «Истину тебе говорю, что молитва брата моего Василия спасла меня тогда, когда я нашел сокровище, и ныне отнял Господь от меня память сребролюбия, и я не помню, где спрятал его».

Князь же тотчас послал в пещеру за святым Василием. Тот не хотел идти, но его насильно привели из пещеры. Князь же сказал ему: «Все, что ты мне велел сделать с этим злодеем, я сделал и хочу, чтобы ты был мне как отец». Василий же сказал: «Что я тебе велел сделать?» Князь же сказал: «О сокровище, про которое ты мне рассказал, он ничего не поведал, — и я пытал его». И ответил Василий: «Вижу козни злого беса, прельстившего тебя, а на меня возведшего ложь и на этого преподобного: меня никто и никогда не видел выходившим из пещеры своей пятнадцать лет». Тогда все, бывшие тут, сказали: «При нас ты говорил князю». Василий же сказал: «Всех вас бес прельстил, а я не видел ни князя, ни вас».

Разгневался князь и повелел бить его без милости. Не стерпев обличения, и захмелев от вина, и разъярившись, взял он стрелу и вонзил ее в Василия. И когда он проткнул его, Василий вытащил стрелу из тела своего, бросил ее князю и сказал: «Этой стрелой сам убит будешь». Как и сбылось по предсказанию его.

И повелел князь порознь заключить обоих иноков, чтобы утром предать их злым мукам, но в ту же ночь оба они скончались о Господе. И, узнав это, иноки пришли, взяли тела их и погребли их честно в пещере Варяжской. Где они подвизались, там и положены были в кровавых одеждах и власяницах, целы они и доныне: тех, кого постыдился огонь, как тление коснется?

По прошествии немногих дней сам Мстислав, воюя с Давыдом Игоревичем, по предсказанию Василия убит был на городской стене, во Владимире. И тогда признал он свою стрелу, которой пронзил Василия, и сказал: «Это я умираю за преподобных Василия и Феодора».

Так сбывается сказанное Господом: «Всякий, взявший нож, от ножа погибнет». Как он беззаконно убил, так и сам беззаконно убит был. Блаженные же приняли мученический венец о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава с Отцом и Святым Духом.

О ПРЕПОДОБНОМ СПИРИДОНЕ ПРОСВИРНИКЕ И ОБ АЛИМПИИ ИКОНОПИСЦЕ. СЛОВО 34

Всякая душа простая свята, не имея лукавства в себе, ни лести в сердце своем. Такой человек праведен пред Богом и людьми, и не может согрешить Богу, и еще больше, — не хочет, потому что он сосуд Божий и жилище Святого Духа, которым освящается его душа, и тело, и ум, как сказал Господь: «Я и Отец к нему придем и обитель у него сотворим. Вселюсь, — сказал, — в них и буду ходить в них, и буду их Богом, и они будут моим народом». Апостол же сказал: «Братья, вы церковь Бога живого, и Дух Святой живет в вас». Такие на земле живут как ангелы, и на небесах с ними вовеки радуются: ибо как в жизни не отлучались от них, так и по смерти с ними веселятся, о чем мы скажем еще в конце этого слова.

Этот преподобный Спиридон был простец словом, но не разумом; не из города пришел он в чернечество, а из некоего села. И имел он страх Божий в сердце своем, и начал учиться книгам, и выучил всю Псалтирь наизусть. Повелением же игумена Пимена Постника он пек просфоры, а с ним другой брат, именем Никодим, такой же, как и он, умом и нравом. Добросовестно трудились они в пекарне много лет, честно и непорочно совершая свою службу. Блаженный же Спиридон, с тех пор как пришел в пекарню, не нарушал своего обета и труда духовного, но исполнял свою работу с особым благочестием и страхом Божиим, жертву чистую от своего труда принося Богу. Плод же уст его, — живая словесная жертва, — приносилась от него всемогущему Богу обо всем и за всех: беспрестанно пел он Псалтирь, и, в каждый день до конца, дрова ли колол, тесто ли месил, постоянно была она у него на устах.

Однажды сей блаженный, совершая с особым благочестием свою обычную работу, затопил, как всегда, печь для печенья просфор, и вдруг от пламени загорелась кровля пекарни. Тогда он взял мантию свою и закрыл ею устье печи; потом, завязавши рукава у своей рубахи, взял ее и побежал с нею к колодцу, налил там в нее воды и быстро устремился назад, призывая братию гасить печь и пекарню. Иноки прибежали и увидели дивное явление: мантия не сгорела и вода не вытекла из рубахи, ими же Спиридон погасил разгоревшееся пламя.

Большое усердие требуется, чтобы достойно помянуть, и восхвалить, и воздать всем должное о Господе скончавшимся здесь, в этом блаженном монастыре Печерском. Скажем словами Давида: «Торжествуйте, праведники, о Господе, праведным подобает похвала! Стройно пойте ему с восклицанием на десятиструнной псалтири». Не от одиннадцатого часа они Господу молились и творили ему угодное, но от юности предали себя Богу, много лет прожили и в глубокой старости к Господу отошли, ни на один день и час не изменивши своему правилу. Насажденные в доме Божьей Матери, процветут они в чертогах Бога нашего и еще умножатся в старости маститой, как и этот блаженный.

Преподобный же Алимпий отдан был родителями своими учиться иконописи. Это было, когда греческие иконописцы из Царьграда волею Божиею и пречистой его Матери приведены были, против своего желания, расписывать церковь Печерскую, во дни благоверного князя Всеволода Ярославича, при преподобном игумене Никоне, это о них рассказано в Послании Симона, когда Бог явил и сотворил чудо страшное в церкви своей.

Когда мастера украшали мозаикой алтарь, вдруг образ пречистой владычицы нашей, Богородицы и приснодевы Марии, изобразился сам, а они все были заняты укладкой мозаики внутри алтаря, Алимпий же помогал им и учился у них, — и увидели все дивное и страшное чудо: смотрят они на образ, и вот внезапно засиял образ владычицы нашей, Богородицы и приснодевы Марии, ярче солнца, так что невозможно было смотреть, и все в ужасе пали ниц. Приподнялись они немного, чтобы видеть свершившееся чудо, и вот из уст пречистой Богоматери вылетел голубь белый, полетел вверх к образу Спасову и там скрылся. Они все стали смотреть, не вылетел ли он из церкви, и на глазах у всех снова голубь вылетел из уст Спасовых и стал летать по всей церкви. И прилетая к каждому святому, садился, — одному на руку, другому на голову, слетев же вниз, сел за наместной чудной Богородичной иконой. Стоявшие внизу хотели поймать голубя и приставили лестницу, но не нашли его ни за иконой, ни за завесой. Осмотрели всюду, но не нашли, куда скрылся голубь, и стояли все, взирая на икону, и вот снова перед ними вылетел голубь из уст Богородицы и поднялся вверх к Спасову образу. И закричали стоявшим вверху: «Хватайте его!» Те же, простерши руки, хотели поймать его, а голубь вновь влетел в уста Спасовы, откуда вылетел. И вот опять свет, ярче солнечного, озарил всех, ослепляя глаза человеческие. Они же, павши ниц, поклонились Господу. С ними был и этот блаженный Алимпий, воочию видевший Святого Духа, пребывающего в той святой и честной церкви Печерской.

Когда же окончили расписывать эту церковь, тогда блаженный Алимпий принял пострижение при игумене Никоне. Хорошо выучился он иконописному искусству, иконы писать был он большой мастер. Этому же мастерству он захотел научиться не богатства ради, но Бога ради это делал. Работал же он так, что хватало их всем, — игумену и всей братии писал иконы, и за это ничего не брал. Если же когда у этого преподобного не было работы, то он брал взаймы золото и серебро, что нужно для икон, делал икону тому, кому был должен, и отдавал икону заимодавцу. Часто также просил друзей своих: если увидят где в церкви обветшалые иконы, то приносили бы их к нему, и, обновив их, ставил на свои места.

Все это делал он, чтобы не быть праздным, потому что святые отцы велели инокам всегда трудиться и считали это великим делом перед Богом, ибо, как сказал апостол Павел: «Мне и бывшим со мною послужили руки мои, и ни у кого я задаром хлеба не ел». Так и этот блаженный Алимпий. Он делил заработанное на три части: одну часть на святые иконы, вторую часть на милостыню нищим, а третью часть на нужды тела своего. И так делал он всегда, не давая себе покоя ни в один из дней: ночь проводил в пении и молитве, а когда наступал день, он принимался за работу, праздным же никогда не видали его, но и от собрания церковного из-за работы не уклонялся никогда. Игумен же за многую его добродетель и чистое житие поставил его священником, и в таком чину священства он добросовестно и богоугодно пребывал.

Некто из богатых киевлян был прокаженным. И много лечился он у волхвов и у врачей, и у иноверных людей искал помощи и не получил, но лишь сильнее разболелся. И один из его друзей уговорил его пойти в Печерский монастырь и упросить кого-нибудь из отцов, да помолятся о нем. Когда привели его в монастырь, игумен повелел напоить его губкой из колодца святого Феодосия и помочить ему голову и лицо. И вдруг покрылся он весь гноем за неверие свое, так что все стали избегать его из-за исходящего от него смрада. Он же возвратился в дом свой, плача и сетуя, и не выходил оттуда много дней, стыдясь смрада. И говорил он друзьям своим: «Покрыл стыд лицо мое. Чужим стал я для братьев моих и незнакомым для сынов матери моей, потому что без веры пришел к святым Антонию и Феодосию». И каждый день ожидал он смерти.

Наконец, со временем, образумился он, размыслил о своих согрешениях и, придя к преподобному Алимпию, покаялся ему. Блаженный же сказал ему: «Чадо, хорошо сделал, исповедав Богу грехи свои пред моим недостоинством, ведь пророк Давид сказал: “Исповедаюсь в преступлениях моих пред Господом, и он простит нечестие сердца моего”». И много поучив его о спасении души, взял преподобный вапницу и разноцветными красками, которыми писал иконы, раскрасил лицо больного и гнойные струпья замазал, придав прокаженному прежний вид и благообразие. Потом привел его в божественную церковь Печерскую, дал ему причаститься святых тайн и велел ему умыться водой, которой умываются священники, и тотчас спали с него струпья, и он исцелился.

Зри, каков разум блаженного! Христу уподобился он: как Господь, прокаженного исцелив, велел ему показаться священникам и принести дар за очищение свое, так ведь и этот святой избегал славословия; как Христос, слепого исцелив, не тотчас дал ему прозрение, но повелел ему идти к Силоамской купели умыться, так же и этот блаженный сначала разрисовал красками образ, смердящий за неверие, честь же исцеления уступил служителям Божиим, чтобы и они были с ним участниками чуда. Водою же больного омыв, не только очистил его от телесной, но и от душевной проказы. За это очищение правнук исцеленного оковал киот золотом над святым престолом. Все удивились такому скорому исцелению. Преподобный же Алимпий сказал им: «Братья! Внимайте сказавшему: “Не может раб служить двум господам”. Вот этот прежде служил врагу, пытаясь исцелиться чарованием, а потом пришел к Богу, не веря в душе о спасении своем, и сильнее проказа напала на него за его неверие. “Просите, — сказал Господь, — и не просто просите, но с верою просите, и получите”. Когда же он покаялся перед Богом, поставив меня свидетелем, тот, скорый на милость, его исцелил». И отошел исцелившийся в дом свой, славя Бога и родившую его пречистую Матерь, и преподобных отцов наших Антония и Феодосия, и блаженного Алимпия. Это нам новый Елисей, который Неемана Сириянина от проказы исцелил.

Другой муж, некий христолюбец из того же города Киева, церковь себе поставил и хотел сделать на украшение церкви большие иконы: пять деисусных и две наместные. И этот христолюбец дал двум инокам Печерского монастыря серебро и доски иконные, чтобы они урядились с Алимпием и заплатили бы ему за иконы, сколько он захочет. Монахи же эти ничего не сказали Алимпию, а от киевлянина взяли сколько захотели. Через некоторое время христолюбец послал к монахам, чтобы узнать, готовы ли его иконы. Те же сказали, что Алимпий еще золота требует, и снова взяли они у христолюбца золото и растратили. И опять послали объявить киевлянину, говоря, что святой еще просит столько же, сколько взял. Христолюбец же этот дал с радостью. Спустя немного времени черноризцы опять сказали: «Алимпий еще столько же требует». Христолюбец же сказал: «Хотя бы он и десять раз просил, то я дам, только благословения его хочу, и молитвы, и дела рук его». Алимпий же ничего не знал о том, что эти монахи сотворили.

Наконец, когда этот человек прислал, чтобы посмотреть, написаны ли его иконы, черноризцы те велели передать ему, так говоря: «Алимпий, взяв золото и серебро с избытком, не хочет писать икон твоих». Тогда христолюбец тот пришел в монастырь с многочисленной дружиной и вошел к игумену Никону, чтобы пожаловаться на преподобного Алимпия. Игумен призвал Алимпия и сказал ему: «Брат, как это такую неправду сделал ты сыну нашему? Много раз он молил тебя: возьми за работу, сколько хочешь, а ведь ты иногда и даром пишешь». Блаженный же сказал: «Честной отче, известно твоему преподобию, что я никогда не ленился в этом деле. Не понимаю, о чем теперь ты говоришь». Игумен же сказал: «Три цены взял ты за семь икон, а икон не пишешь». И вот, для обличения его, повелел принести доски иконные и призвать монахов, которые брали плату, чтобы они в споре с ним изобличили его.

Посланные же увидели иконы, написанные с великим искусством, и принесли их к игумену. И, видя это, все удивились, в ужасе и трепете пали ниц на землю и поклонились нерукотворному изображению Господа нашего Иисуса Христа, и пречистой его Матери, и святых его. И разнеслась громкая слава об этом по всему городу Киеву. Когда же пришли монахи, оговорившие блаженного, то, не зная ничего о случившемся, стали они спорить с Алимпием, говоря так: «Взял тройную плату, а икон не пишешь». И все в ответ сказали им: «А вот теперь иконы эти Богом написаны». И ужаснулись они, видя совершившееся чудо.

Черноризцы же эти, обкрадывавшие монастырь, будучи обличены, лишились всего и изгнаны были из монастыря Печерского. Но и тут они своей злобы не оставили, возводили хулу на блаженного и всем говорили: «Мы написали иконы, а владелец их, не желая платить нам, вот что замыслил, чтобы лишить нас заработанного нами, — сказал неправду, что иконы, мол, Богом написаны, а не нами изображены». И так убеждали они народ, приходивший посмотреть на тех иноков, а тем, кто хотел поклониться им, они запрещали это, и оттого люди поверили монахам, оболгавшим блаженного Алимпия.

Но Бог прославляет святых своих, как сказал Господь в Евангелии: «Не может город укрыться, на верху горы стоящий; и зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, да светит всем приходящим». Так не утаилось и этого преподобного Алимпия добродетельное житие. Даже до князя Владимира дошла весть о чуде, бывшем с иконами. И вот что случилось некогда. По воле Божьей от пожара выгорело Подолье все, и та церковь сгорела, в которой были эти иконы. После пожара эти семь икон оказались целы, а церковь вся сгорела. И, услышав об этом, князь пошел посмотреть на чудо, свершившееся с иконами, написанными по Божьему мановению за одну ночь, и прославил он Творца всех, совершающего преславные чудеса молитвами угодников своих Антония и Феодосия. И взял Владимир одну из икон, святую Богородицу, и послал в город Ростов, в тамошнюю церковь, которую он сам создал; икона эта и доныне цела, я сам видел ее. И вот что при мне произошло в Ростове: церковь рухнула, а та икона осталась неповрежденной и перенесена была в деревянную церковь, которая сгорела от пожара, а икона опять осталась невредима, и признаков огня нет на ней.

Перейдем теперь еще к одному сказанию о блаженном Алимпии. Другой христолюбец дал этому блаженному написать икону наместную. Через несколько дней разболелся блаженный Алимпии, и икона осталась ненаписанной. Боголюбец же стал докучать блаженному. Блаженный сказал ему: «Чадо, не приходи ко мне, не понукай меня, но положись в своей печали об иконе на Господа, и он сделает, как ему угодно; икона твоя в свой праздник на своем месте станет». И обрадовался этот человек, что икона до праздника напишется, и поверил он слову блаженного, и отошел в дом свой радуясь. И вот снова пришел этот боголюбец накануне Успения, чтобы взять икону, и увидел, что икона не написана, а блаженный Алимпий сильно болен. И стал он укорять его, говоря: «Почему же не известил ты меня о своей немощи, я бы дал писать икону другому, чтобы праздник светел и честен был, а теперь, задержав икону, ты посрамил меня». Блаженный же кротко отвечал ему: «О чадо! Разве я по лености сделал это? Неужели Бог не сможет икону своей Матери словом написать? Я, как открыл мне Господь, отхожу из этого мира, и по моем отшествии всячески утешит тебя Бог». И в печали ушел от него муж тот в дом свой.

После же ухода его явился некий юноша светлый и, взяв вапницу, начал писать икону. Алимпий подумал, что заказчик иконы разгневался на него и прислал другого иконописца, потому что тот выглядел как обычный человек, но быстрота, с какой он работал, показала, что это бесплотный. То он золотом покрывал икону, то на камне краски растирал и писал ими, и за три часа написал он икону и сказал: «О калугер! Не хватает ли чего-нибудь или в чем-нибудь я ошибся?» Преподобный же сказал: «Ты хорошо поработал. Бог помог тебе столь искусно написать эту икону, и это тобою сделал он ее». Настал вечер, и юноша стал невидим вместе с иконою.

Владелец же иконы провел без сна всю ночь от печали, что нет иконы на праздник, называл себя грешным и недостойным такой благодати. И, встав, он пошел в церковь, чтобы там оплакать свои согрешения, и когда отворил двери церковные, то увидел икону, сияющую на месте своем, и упал он от страха, думая, что это привиделось ему. Но, оправившись немного от испуга и поняв, что это действительно икона, в великий ужас и трепет пришел он, вспомнил слова преподобного и пошел разбудить домашних своих. Они же с радостью пошли в церковь со свечами и кадилами и, видя икону, сияющую светлее солнца, пали ниц на землю, поклонились иконе и приложились к ней в веселии душевном.

Боголюбец же тот пришел к игумену и рассказал о сотворившемся чуде с иконою, и все вместе пошли к преподобному Алимпию и увидели, что он уже отходит из этого мира. И спросил его игумен: «Отче, как и кем написана была икона?» Он же рассказал им все, что видел, говоря: «Ангел написал ее, и вот он стоит возле меня, и хочет меня взять с собою». И, сказав это, испустил дух. Тело его приготовили к погребению, отнесли в церковь, сотворили над ним обычное пение и положили в пещере с преподобными отцами о Христе Иисусе, о Господе нашем.

О ПРЕПОДОБНОМ И МНОГОСТРАДАЛЬНОМ ОТЦЕ ПИМЕНЕ И О ЖЕЛАЮЩИХ ОБЛЕЧЬСЯ В ИНОЧЕСКИЙ ОБРАЗ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ. СЛОВО 35

Начиная слово о Пимене, приступим к повествованию о тяжком его страдании, и как со смирением и мужеством переносил он болезнь.

Этот блаженный Пимен больным родился и вырос, и из-за этого недуга оставался чистым от всякой скверны, и от утробы матери не познал греха. Много раз просил он у родителей своих позволения постричься в иноки. Они же, любя своего сына, надеясь и желая, чтобы он стал наследником их богатства, запрещали ему это.

Когда же он изнемог так, что отчаялись за его жизнь, — принесли его в Печерский монастырь, чтобы исцелился он молитвами тех святых отцов или от их рук принял святой иноческий образ. Родители же Пимена, сердечно любя его, не оставляли детища своего и всех просили молиться за их сына, чтобы он исцелился от недуга. И много потрудились те преподобные отцы, но ничто не приносило пользы ему, ибо его молитвы превозмогали все другие, а он просил себе не здоровья, а усиления болезней, так как боялся, что если он выздоровеет, то родители увезут его из монастыря и не осуществится мечта его. Отец же и мать все время были с ним и не давали его постричь, и блаженный, опечалившись, стал прилежно молиться Богу, чтобы он исполнил желание его.

И вот однажды ночью, когда все вокруг спали, вошли со свечами туда, где лежал Пимен, похожие на скопцов светлых и несли они Евангелие, и рубаху, и мантию, и куколь, и все, что требуется для пострижения, и сказали ему: «Хочешь, чтобы мы постригли тебя?» Он же с радостью согласился, говоря: «Господь вас послал, повелители мои, исполнить желание сердца моего». И тотчас начали они спрашивать: «Зачем пришел, брат, припадая к этому святому жертвеннику и к святому братству этому? Желаешь ли сподобиться иноческого великого ангельского образа?» И все прочее исполнили по чину, как написано в уставе, потом в великий образ постригли его, и надели на него мантию и куколь, и все, что следует, отпевши, великого ангельского образа сподобили его, и, целовав его, дали ему имя Пимен, и, возжегши свечу, сказали: «Сорок дней и ночей эта свеча не угаснет». Свершив все это, они пошли в церковь, волосы же постриженного взяли с собой в платке и положили на гроб святого Феодосия.

Иноки же, бывшие в кельях, слыша звуки пения, разбудили спавших вокруг, думая, что игумен с кем-то постригает Пимена или что тот уже скончался, и вошли все вместе в келью, где больной лежал, и нашли всех спящими: и отца, и мать, и рабов. И вместе с ними подошли к блаженному, и все ощутили благоухание, и увидели его веселым и радостным и облаченным в иноческую одежду. И спросили его: «Кто тебя постриг, и что за пение мы слышали? Вот родители твои были с тобой и ничего этого не слыхали». И сказал им больной: «Я думаю, что это игумен, придя с братиею, постриг меня и дал мне имя — Пимен. Их пение и было то, что вы слышали, и про свечу они сказали, что она будет сорок дней и ночей гореть, взявши же мои волосы, они пошли в церковь».

Услышав это от него, пошли в церковь, и увидели, что церковь закрыта, и разбудили пономарей, и спросили их, не входил ли кто в церковь после вечерней молитвы? Они же отвечали, говоря, что никто не входил в нее и что ключи у эконома. Взяв ключи, пошли в церковь и увидели на гробе Феодосия в платке волосы Пимена, и рассказали обо всем игумену, и стали искать, кто постригал Пимена, и не нашли. И поняли все, что то был промысел свыше, от Бога.

И стали раздумывать о бывшем чуде, говоря: «Может ли оно засчитаться Пимену за уставное пострижение?» Но так как свидетельство имелось: церковь была заперта, а волосы оказались на гробе святого Феодосия, и свеча, которой хватило бы только на день, сорок дней и ночей непрестанно горела и не сгорала, то и не стали совершать над Пименом пострижения, сказав ему: «Достаточен для тебя, брат Пимен, от Бога данный тебе дар и нареченное тебе имя».

И спросил его игумен: «Как выглядели постригавшие тебя?» И показал ему книги, по которым свершается постриг, чтобы убедиться — может быть, что-то было сделано не по ним. Пимен же сказал: «Зачем искушаешь меня, отче! Ты сам со всей братией приходил, и совершил надо мной по написанному в этих книгах, и сказал мне: “Подобает тебе пострадать в болезни, а когда приблизится твоя кончина, тогда обретешь здоровье и своими руками понесешь постель свою”. Моли только за меня, честной отец, чтобы Господь подал мне терпение».

И пробыл блаженный Пимен в той тяжкой болезни много лет, так что и служившие ему гнушались им, и много раз без пищи и без питья оставляли его по два и по три дня. Он же все с радостью терпел и Бога за все благодарил.

Некто другой, больной таким же недугом, принесен был в Печерский монастырь и пострижен. Иноки же, приставленные служить больным, взяли его и принесли к Пимену, чтобы служить обоим одновременно. Но, относясь с небрежением к такой службе, они забыли про них, и больные изнемогали от жажды. Наконец Пимен сказал этому больному: «Брат, так как гнушаются нами прислуживающие нам из-за исходящего от нас смрада, то если исцелит тебя Господь, сможешь ли ты на себя возложить службу эту?» Больной же обещался блаженному до смерти своей с усердием служить больным. Тогда Пимен сказал ему: «Вот Господь снимает с тебя болезнь твою, и как только станешь здоров, исполни обет свой и служи мне и подобным мне. На тех же, которые не радеют об этой службе, наведет Господь болезнь лютую, чтобы могли, приняв такое наказание, спастись». И тотчас встал больной и начал служить ему, а на всех нерадивых и не хотевших служить больным напал недуг, по слову блаженного.

Исцелившийся же от недуга брат, спустя немного времени, стал втайне гнушаться Пименом из-за его смрада, пренебрег им и оставил его без пищи и без питья. Брат этот лежал в отдельной горнице, и вдруг огнем стало жечь его, так что он не мог встать три дня, и, не стерпев жажды, начал кричать: «Помогите мне, Господа ради, умираю от жажды!» Услыхали в другой келье, пришли к нему и, видя его в таком недуге, рассказали о нем Пимену: «Брат, прислуживающий тебе, умирает». Блаженный же сказал: «Что человек посеет, то и пожнет: так как он оставил меня голодным и жаждущим, то и сам получил это, солгав Богу и мою немощь презрев. Но так как нас учили не воздавать злом за зло, то подите и скажите ему: “Зовет тебя Пимен, встань и приди сюда”».

Когда пришли и передали эти слова ему, то больной выздоровел и тотчас пришел к блаженному, никем не поддерживаемый. Преподобный же обличил его, говоря: «Маловерный! Вот ты здоров; больше не греши. Разве ты не знаешь, что одинаковую награду получат и больной, и тот, кто за ним ходит? Ведь терпение убогих не пропадает бесследно: здесь, на земле, и скорбь, и горе, и недуг на малое время, а там радость и веселие, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная. Ради того-то, брат, я и терплю все. Бог же, тебя через меня исцеливший от недуга твоего, может и меня поднять с постели этой и немощь мою исцелить, но я не хочу: “Кто претерпит до конца, — сказал Господь, — тот спасется”. Лучше мне всему изгнить в этой жизни, чтобы там плоть моя была нетленной и смрадный дух обратился бы там в благоухание неизреченное. Хорошо, брат, стоять в церкви, в светлом и чистом пресвятом месте, и с ангельскими силами невидимо воссылать пресвятую песнь — очень это богоугодно и благоприятно: церковь называется небом земным, и стоящие в ней стоят будто на небе. А что же, брат, это темное смрадное жилище: не суд ли прежде суда и не мука ли прежде вечной муки? Ведь больной может по справедливости сказать: “Терпя, обрел я сострадание Господа, и он внял мне”. Вот почему апостол говорит к страждущим телесными болезнями: “Если вы наказание терпите, то как с сынами поступает с вами Бог; если же остаетесь без наказания, то вы рабы, а не сыновья”. О них сказал Господь: “Терпением вашим спасайте души ваши”».

И в таком страдании пролежал преподобный Пимен двадцать лет. Во время же преставления его явились три столпа над алтарем и оттуда на верх церкви перешли. О них сказано и в Летописце. Господь же ведает — ради ли этого блаженного было такое знамение или иное что хотел он означить этим.

В тот же день, когда должен был преставиться, выздоровел преподобный Пимен и обошел все кельи, и, кланяясь всем до земли, прощенья просил, объявляя о своем исходе из этой жизни. И говорил он болевшим монахам: «Друзья и братья мои! Встаньте и проводите меня». И тотчас, по слову его, отступала болезнь от них, они делались здоровы и шли с ним. Сам же он, войдя в церковь, причастился животворящих Христовых тайн, и потом, взяв свою постель, понес ее к пещере, хотя никогда в ней не бывал и никогда отроду не видал ее, и, войдя, поклонился он святому Антонию и место показал, где хотел, чтобы положили его.

И сказал он: «Здесь вы положили в нынешнем году двух иноков, и того инока, которого вы без схимы положили, теперь в схиме найдете. Много раз хотел он постричься, но пренебрегала им братия из-за нищеты его, и им вменилось это в грех; он же жил достойно этого образа, и потому даровал ему Господь схиму: ибо творящему добрые дела — воздается, от того же, кто не творит их, но мнит себя добродетельным, — отымется; творящему добро — всегда воздается. Другого же инока вы в схиме положили, а она взята у него, потому что при жизни он не захотел ее, но лишь, умирая, сказал: “Если увидите, что я уже отхожу, то постригите меня”. И потому отнялась от него благодать, ибо не уразумел он сказавшего: “Не мертвые восхвалят тебя, Господи, но мы, живые, благословим Господа”. “Ибо, — сказано, — во тлении кто исповедается тебе?” Таким схима не принесет никакой пользы, если добрые дела от муки их не избавят. Третий же здесь с давних лет положен. Его схима нетленна и хранится ему на обличение и на осуждение, потому что дела его были недостойны монашеского образа — жизнь свою проводил он в лености и грехах, не ведая сказанного: “Кому много дается, с того много и спросится”. Если такого Антониева и Феодосиева молитва не спасет, то повинен он суду». И, проговорив все это, сказал он братии: «Вот пришли постригшие меня, которые хотят взять меня». И, сказав это, лег и почил о Господе. И с великой честью положили его в пещере. Откопавши же место, о котором он говорил, нашли, по слову блаженного, трех черноризцев: один весь истлел, только куколь цел был; из двух же иноков, недавно умерших, с положенного в схиме она была снята и воздета на другого, который не был пострижен. И много дивились неизреченному суду Божию, и говорили: «Ты, Господи, воздаешь каждому поделай его».

Из этого, братья, следует, кажется мне, вот что разуметь: если кто в болезни пострижется с верою, прося у Бога жизни, тот, как в монашеском подвиге, послужит ему; владеющий же жизнью и смертью Господь, если и отведет его от мира, то, подобно работникам, нанятым в одиннадцатый час, признает его равным праведникам. Кто же говорит так: «Когда увидите меня умирающим, то постригите меня», — суетна того вера и пострижение.

О ПРЕПОДОБНОМ ИСАКИИ ПЕЩЕРНИКЕ. СЛОВО 36

Как в огне очищается золото, так люди в горниле смирения. Если к самому Господу искуситель не постыдился приступить в пустыне, то насколько же больше искушений приносит он человеку! Так было и с этим блаженным.

Этот преподобный отец наш Исакий, когда он еще жил в миру, был богатым купцом, родом торопчанин. И вот он, решив стать монахом, раздал все имущество свое бедным и монастырям и пришел к великому Антонию в пещеру, умоляя постричь его в монахи. И принял его Антоний, и постриг в монахи, и дал ему имя Исакий, мирское же имя его было Чернь.

И стал этот Исакий вести жизнь строгую, облекся во власяницу, велел купить себе козла и содрать с него шкуру, и надел ее на власяницу, и обсохла на нем сырая шкура. И затворился в пещере, в одном из проходов, в небольшой келий, в четыре локтя, и тут молил Бога со слезами. Пищей же ему была одна просфора, и то через день, и воды в меру пил. Приносил же это ему великий Антоний и подавал в оконце, куда рука едва проходила, и так принимал он пищу. И в таком житии провел семь лет Исакий, не выходя наружу, не ложился на бок, но сидя спал понемногу.

Однажды, как обычно, когда наступил вечер, он стал класть поклоны и петь псалмы, и так до полуночи, и, утомившись, сел на сиденье свое. И когда он сидел так, как всегда свечу погасив, внезапно засиял свет в пещере, как от солнца, такой, что мог ослепить человека. И подошли к нему двое юношей прекрасных с лицами блистающими, как солнце, и сказали ему: «Исакий, мы — ангелы, а вот идет к тебе Христос с ангелами». Исакий встал и увидел толпу бесов, и лица их были ярче солнца, а один среди них светился ярче всех, и от лица его лучи исходили. И сказали ему: «Исакий, это Христос, пав, поклонись ему». Исакий же, не поняв бесовского наваждения и забыв перекреститься, вышел из келий и поклонился, как Христу, бесовскому действу. Тогда бесы воскликнули и сказали: «Теперь ты наш, Исакий!»

Ввели они его в келию, посадили и сами стали садиться вокруг него. И вся келия и проход пещерный наполнились бесами. И сказал один из бесов, тот, что назывался Христом: «Возьмите сопели, и бубны, и гусли и играйте, а Исакий нам спляшет». И грянули они в сопели, и в гусли, и в бубны, и начали им забавляться. И, измучив его, оставили его еле живого, и ушли, надругавшись над ним.

Назавтра же, когда настал день и пришла пора вкушения хлеба, пришел Антоний, как обычно, к оконцу и сказал: «Благослови, отче Исакий!» И не было никакого ответа. И несколько раз говорил так Антоний, и никто не отвечал, и тогда подумал про себя: «Наверное, преставился он». И послал в монастырь за Феодосием и за братией. Пришла братия, и откопали, где был засыпан вход, и взяли Исакия, думая, что он мертв; и когда вынесли его и положили перед пещерой, то увидели, что он жив. И сказал игумен Феодосии, что это случилось с ним из-за бесовского действа. Положили его на постель, и стал прислуживать ему святой Антоний.

Случилось, что в это время пришел Изяслав из Польши и стал он гневаться на Антония из-за князя Всеслава. И прислал Святослав за святым Антонием, чтобы увезти его ночью в Чернигов. Антоний же, придя к Чернигову, полюбил место, называемое Болдины горы; он вырыл пещеру и поселился тут. И доныне стоит тут на Болдиных горах, близ Чернигова, монастырь Святой Богородицы.

Феодосии же, узнав, что Антоний ушел в Чернигов, пошел с братией, и взял Исакия, и перенес его в келью свою, и ухаживал за ним. Был тот так расслаблен умом и телом, что не мог ни повернуться с боку на бок, ни встать, ни сесть, лишь лежал на одном боку, так что у него много завелось червей под бедрами из-за того, что он мочился и ходил под себя. Феодосии же сам своими руками обмывал и переодевал его; и тот лежал так целых два года, и святой служил ему.

И это было дивное чудо, что в течение двух лет не брал он в рот ни хлеба, ни воды, ни овощей и никакой пищи не ел, ничего не говорил и лежал нем и глух два года.

Феодосии же молился Богу за него и молитву творил над ним день и ночь, пока больной на третий год не заговорил, и попросил поднять его на ноги, как младенец, и начал ходить. Но не стремился он в церковь пойти, и его насильно водили в церковь, и так мало-помалу стал он ходить в церковь. После этого начал он ходить в трапезную, и сажали его отдельно от братии, и клали перед ним хлеб, но он не брал его, они же вкладывали его ему в руку. Феодосии же сказал: «Положите перед ним хлеб, а в руку не вкладывайте: пусть сам ест». Он же не ел целую неделю, а потом понемногу огляделся и стал пробовать хлеб, и так выучился есть. И так избавил его великий Феодосии от козней дьявола и от прельщений его. И снова предался Исакий жестокому воздержанию.

Когда же преставился Феодосии и игуменом стал Стефан, Исакий сказал: «Ты, дьявол, прельстил меня, когда я сидел на одном месте, поэтому теперь не затворюсь я в пещере, а буду побеждать тебя благодатью Божиею, ходя по монастырю». И снова облекся он во власяницу, а на власяницу надел рубаху грубую и стал юродствовать. Он начал помогать поварам и трудиться на братию, и на заутреню приходил он раньше всех, и стоял твердо и непоколебимо. Когда же приспевала зима и наступали морозы лютые, то и тогда стоял он в протоптанных башмаках, так что часто ноги его примерзали к каменному полу, но он не двигал ногами, пока не отпоют заутреню. И после заутрени шел он в поварню, разводил огонь, приносил дрова и воду, после чего приходили прочие повара из братии.

Один из поваров, также по имени Исакий, как-то сказал, насмехаясь: «Исакий, вот сидит ворон черный, — поди, возьми его». Он же поклонился до земли, пошел, взял ворона и принес его на глазах у всех поваров. И ужаснулись все они, видя это, и поведали игумену и всей братии, и после этого братия стала почитать его. Он же, отвергая славу человеческую, стал юродствовать и начал глумиться то над игуменом, то над кем-нибудь из братии, то над мирянами так, что иные даже били его. И стал ходить по миру, также юродствуя.

И поселился он снова в пещере, в которой жил прежде, — Антоний к этому времени уже умер, — и начал собирать к себе юных мирян и одевал их в монашеские одежды. И его били за это, — то игумен Никон, то родители детей этих. Блаженный же все это терпел, перенося побои, и наготу, и холод днем и ночью.

Однажды ночью затопил он печь в келье, в пещере, и, когда печь разгорелась, — а она была ветхая, — пламя стало вырываться вверх через щели, а заложить их ему было нечем, и встал босыми ногами на огонь, и простоял так, пока не прогорела печь, и сошел, не причинив себе вреда. И многое другое рассказывали о нем, а иное я и сам видел.

И такую силу взял он над бесами, что как мухи были они ему, ни во что не ставил он их стращания и наваждения. Он говорил им: «Если вы и прельстили меня в первый раз, потому что не ведал я козней ваших и лукавства, то ныне со мною Господь Иисус Христос, Бог мой, и на молитвы отца моего Феодосия надеюсь, и одержу победу над вами». Много раз пакостили ему бесы и говорили: «Наш ты, Исакий, потому что старейшине нашему поклонился». Он же говорил: «Ваш старейшина — Антихрист, а вы — бесы»; и осенял лицо свое крестным знамением — и исчезали бесы.

Иногда же снова приходили они к нему, пугая его видением, как будто пришло много народа с мотыгами и кирками, говоря: «Раскопаем пещеру эту и засыпем его здесь»; иные же говорили: «Выходи, Исакий: хотят тебя засыпать». Он же говорил им: «Если бы вы были люди, то днем пришли бы, а вы — тьма и во тьме ходите»; и когда осенял себя крестным знамением, то они исчезали. Иногда же стращали его то в образе медведя, то лютого зверя, то льва, то вползали к нему змеями, или жабами, и мышами, и всякими гадами, и ничего не могли сделать ему.

И сказали: «О Исакий, победил ты нас!» Он же отвечал: «Когда-то вы прельстили меня, приняв образ Иисуса Христа и ангелов, но не достойны вы были такового сана, а теперь вы являетесь в своем истинном образе, зверином и скотском, и змеями, и разными гадами, какие вы и есть на самом деле». И с тех пор не было ему никакой пакости от бесов, о чем он сам и поведал, говоря: «Три года была у меня с ними эта борьба».

Потом стал он жить в строгости и соблюдать воздержание, пост и бдение. И так жил он, и пришел конец жизни его. Разболелся он в пещере, и перенесли его, больного, в монастырь, и проболел так до восьмого дня, и путем праведным отошел к Господу в добром исповедании. Игумен же Иоанн и вся братия убрали тело его, похоронив честно со святыми отцами в пещере.

Таковы были монахи Феодосиева монастыря, которые сияют и по смерти, как светила, и молят Бога за всех православных царей и князей, и за здесь живущую братию, и за всех работающих в доме Божьей Матери, и за мирскую братию, и за приходящих и жертвующих в монастырь, в котором и доныне добродетельной жизнью живут сообща, все вместе, в пении и молитвах, и в послушании, на славу всемогущему Богу и пречистой его Матери, соблюдаемые молитвами святых отцов Антония и Феодосия и всех преподобных отцов печерских.

Да сподобит и нас Господь молитвами их избежать сетей ловящего нас дьявола и оказаться в том месте, где обретаются отцы Антоний и Феодосии. И призовем, братья, блаженных тех отцов и чудотворцев быть помощниками и молитвенниками к Господу Богу, чтобы не быть нам отлученными от преподобных тех черноризцев и отторженными от блаженного и святого того места, и не лишиться того, чтобы оно оставалось жилищем пренепорочной и пречистой Девы, как она сама обещала; да будем стремиться и остальные дни жизни своей проводить в покаянии и угождении Богу. Да будет же всем нам милость получить жизнь вечную о Христе Иисусе, о Господе нашем, ему же слава и держава с Отцом.

ВОПРОС БЛАГОВЕРНОГО КНЯЗЯ ИЗЯСЛАВА О ЛАТИНЯНАХ. СЛОВО 37

Пришел однажды благоверный великий князь Изяслав, сын Ярослава, внук Владимира, к святому отцу нашему Феодосию, игумену Печерскому, и сказал ему: «Разъясни мне, отче, какова суть веры варяжской?»

Преподобный же отец наш Феодосии сказал: «Послушай, благочестивый князь, про то, о чем хочет узнать твое благородство, от нашего смирения.

Вера их вредная и уставления ее неправедны: в Савелиеву веру и в другие многие ереси впали они и всю землю тем осквернили. Ты же, благоверный самодержец, остерегайся их. Ереси же их таковы: во-первых — икон не целуют; во-вторых — мощи святых не целуют; в-третьих — крест, на земле изобразив, целуют, а встав, попирают ногами; в-четвертых — в пост мясо едят; в-пятых — служат с опресноками; в-шестых — попы их крестят одним погружением в воду, а мы — тремя, мы мажем елеем окрещаемого и маслом, а они сыплют соль в уста, во имя же святых не нарекают, но как назовут родители детей, таким именем и крестят. Поэтому латинской веры следует остерегаться, обычаев их не держаться, причастия у них не принимать и не слушать сказанного ими, потому что неистинно веруют они и говорят и нечисто живут. Едят с собаками и кошками, пьют свою собственную мочу, — зло это и проклятию подлежит, — едят черепах, и диких коней, и ослов, и удавленину, и мясо медвежье и бобровое. В первую же неделю Великого поста и во вторник разрешают есть мясо, и монахи едят сало, в субботу же постятся. Христианам же своих дочерей нельзя выдавать замуж за них, ни их дочерей брать себе в жены, нельзя с ними брататься, ни кумиться, ни целоваться с ними, и нельзя есть с ними и пить из одной посуды. Если же они попросят у вас, то дайте им, Бога ради, поесть, но в их посуде; если же не будет у них посуды, то можно дать в своей и потом, вымывши посуду, молитву сотворите. А о согрешениях своих они не у Бога просят прощения, а попы их прощают за мзду. Попы же их не женятся законным браком, но с рабынями блудят и церковную службу творят, не видя в этом греха. Епископы же их держат наложниц, и на войну ходят, и перстень на руке носят. Мертвецов кладут на запад ногами, а головою на восток и руки вдоль тела укладывают, очи же, уши и нос залепляют воском. И в жены берут сестер. И мертвому телу Господню служат, считая его мертвецом; мы же службу творим живому телу Господню, самого Господа видя сидящим справа от Отца, который судить придет живых и мертвых. Они ведь, латиняне, мертвые, потому что мертвую службу творят; мы же, живому Богу жертву чистую и непорочную принося, вечную жизнь обретаем. Ведь так написано: “Каждому воздается по делам его”. Пищи же их нельзя вкушать, ибо много в них злого и неправедного. Развращена и гибельна вера их, ибо даже иудеи не делают того, что они творят. Многие же в Савелиеву ересь впали, которая сквернее и злее, чем вера любых других народов, потому что спастись от нее нельзя, а от языческих ересей можно. Латиняне и Евангелие, и Апостол имеют, и иконы святые, и в церковь ходят, но и вера их и закон ложные. Множество ересей всю их землю осквернили, потому что во всей земле только варяги. Великая беда из-за них правоверным христианам, которые с ними живут в одном месте. Тот же из христиан, который устоит перед ними, сохраняя веру в чистоте, станет перед Богом справа, радуясь; если же по доброй воле перейдет в их веру, то будет стоять вместе с ними слева, плача горько. Нет жизни вечной живущим в вере латинской или мусульманской, или армянской, не будут они вместе со святыми в будущем веке. Веру же их хвалить нельзя: если кто хвалит их веру, то оказывается он хулителем своей; тот, кто начинает непрестанно хвалить чужие веры, отреченные от православного христианства, такой оказывается двоеверцем и близок он к ереси. Ты же, чадо, храни себя от таких деяний и не придерживайся их, но избегай их, свою веру всегда хвали и, по силе своей, подвизайся в ней добрыми делами. Милостив же будь, христолюбец, не только со своими домочадцами, но и с чужими, и если видишь нагого, одень его, а если голодного или находящегося в беде, помоги такому. И если такой будет иной веры, еретик и латинянин, любому помоги и от бед избавь, тогда воздаяния от Бога не лишишься; Бог ведь сам всех питает, и поганых так же, как и христиан. О всех, и о язычниках, и о иноверных, заботится Бог, в будущем же веке лишены они будут воздаяния блаженных; мы же, живущие в правоверной вере, и здесь охраняемы Богом и в будущем веке спасены будем Господом нашим Иисусом Христом. Если кому-либо по вере сей святой придется Бога ради умереть, то не лишится он истинной веры, но умрет за Христа, ибо святые, сказано, за веру умершие, да оживут о Христе. Ты же, сын мой, если встретишь иноверных, с правоверными спорящих и обманом стремящихся отвратить от православной веры правоверных, ты же, истинно ведающий православие, не скрывай этого в себе, но помоги правоверным в их споре с зловерными. И если поможешь, то, как добрый пастырь, спасешь овец от пасти львиной; если же промолчишь, то все равно что отнимешь у Христа и предашь Сатане, и должен будешь о них ответ держать в день Судный. И если тебе скажет кто-либо: “И эту и ту веру Бог дал”, то ты ответь ему: “Кто ты такой, кривоверный? Считаешь Бога двоеверцем? Не слышал разве, окаянный и развращенный злою верой, что написано: “Так говорит Господь: един Бог, едина вера, едино крещение”. И так сказал Господь: “Подобает нам исполнить всякую правду”, и, все это исполнив, он снова взошел на небеса и учеников своих послал проповедовать во все концы вселенной. Как же ты, зловерный, столько лет держался православной веры, а ныне совратился на зловерие и учение сатанинское. Не слышал разве ты апостола Павла, говорящего, что если некие станут совращать вас и перетолковывать благовествование Христово, даже если ангел, сошедший с небес, начнет поучать вас иначе, не так, как мы известили вам, да будет проклят. Вы же отвергли проповедь апостольскую и святых отцов наставления, приняли неправую веру и учение, развращенное и исполненное погибели. Ради этого от нас изгнаны и отлучены, потому что нам с вами не годится ни жить, ни вместе причащаться, а вам присутствовать на нашей божественной службе, так как много у вас ересей».

О ПРЕСТАВЛЕНИИ ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО ПОЛИКАРПА, АРХИМАНДРИТА ПЕЧЕРСКОГО, И О ВАСИЛИИ-ПОПЕ. СЛОВО 38

Преставился блаженный и преподобный отец наш Поликарп, архимандрит Печерский в 6690 (1182) году, в двадцать четвертый день месяца июля, в день святых мучеников Бориса и Глеба. И убрали тело его, и погребли честно с заупокойным пением, как он сам заповедал. После смерти же его начались раздоры в монастыре. После этого старца не могли иноки избрать себе игумена, и охватили братию скорбь, и горе, и печаль — ведь не подобает такому большому стаду ни единого часа без пастыря оставаться.

Во вторник же ударили в било, и вся братия собралась в церкви, и стали молиться святой Богородице. И вот что было удивительным — как едиными устами многие сказали: «Пошлем к Василию-попу на Щековицу, чтобы был он нам игуменом и правителем иноческого стада Феодосиева монастыря Печерского». И, придя, все поклонились Василию-попу и сказали: «Мы, вся братия, иноки, кланяемся тебе и хотим, чтобы ты был нам отцом и игуменом».

Поп же Василий в великом изумлении, пав, поклонился и сказал им: «Отцы и братья, я о чернечестве только в сердце своем помышлял, ради чего же задумали вы меня, недостойного, поставить игуменом?» После долгих споров согласился он. Они же, взяв его, пошли с ним в монастырь, было это в пятницу. И приехал на пострижение его митрополит Никифор, и Лаврентий, туровский епископ, и Никола, полоцкий епископ, и все игумены. И постриг его митрополит Никифор своей рукой, и стал он игуменом и пастырем иноков Феодосиева монастыря.

Написана была сия книга, называемая Патерик Печерский, жития и чудеса святых и преподобных отцов печерских Антония и Феодосия и всех преподобных отцов печерских, повелением смиренного инока Кассиана, уставщика печерского, в 6970 (1462) году, индикта 10, в десятый день месяца апреля, в субботу святого и праведного Лазаря, друга Христа, на память святых мучеников Терентия и Помпия и других, пострадавших вместе с ними, в богоспасаемом городе Киеве, в царствующей обители пречистой Богоматери и преподобных наших отцов Антония и Феодосия, в Печерском монастыре, в пустыни святого и великого святителя и чудотворца Христова Николы Мирликийского, при княжении благоверного и христолюбивого князя Семена Александровича, при печерском архимандрите Николе, молитвами святых преподобных отцов печерских Антония и Феодосия и святых всех чудотворцев печерских. Богу нашему слава во веки. Аминь.