Библиотека литературы Древней Руси. Том 8 (XIV - первая половина XVI века)

ОРИГИНАЛ

К воинъством устремляющеся полезно и честно слышати добродетелна и велеумна мужа Александра, великаго царя македонскаго, како и откуду бысть и како и отколе прииде, и сих ради добродетелей всей подсолнечной царь и самодержецъ назвася. Подобает же сего чтущимъ разумети, и разумевающимъ сего воинъствомъ и добродетелемъ уподобитися и смысла да разумети елицы.

Бысть же великое Божие промышление создавши собе храмъ и сего седмъ утвердивша столпъ.[1] И в пять тысящ сего стояния, царствующу великаго Рима Таркинию царю,[2] начальствующу же израильтескими людьми и еврейскому господству от архиерей Иеремею пророку,[3] господствующу восточным странамъ Криксу сыну, Дарию,[4] обдержащу Индию, Египтом же великимъ обладающу Нектанаву[5] волхву, царю сущу, тогда Ридийскимъ странамъ[6] и Македонъской земли и Еладцкими отоки обладающу Филипу, греку сущу и еллину. Родися ему сынъ тогда, и нарече имя ему Александръ, по греческому языку «избранне муж».[7] Избранъ сей и младъ и красенъ, смиренъ же и благообразенъ ко всемъ зрящимъ его. Сеи же ни есть от телеснаго утворения, но о всем виновнаго благимъ великаго Божия промысла. Помагающе же симъ имяше естественое добродетелей суть си: непотворно и во языце же непоколебимо имать, имания же вся яко тленная и мимотекущая вменяше, долготерпелив же к согрешающимъ безмерно. Сими же четырми добродетелми четыремъ вселеньскимъ концемъ царь и самодержецъ назвася. Елико невозможно есть в книзе сей написати, ни на сердце человеку не взыде, ни во умъ человеку неподатливу не внидеть. Александровы добродетели, душевныя и телесныя, преди рекоша.

Повесть начнемъ о рожении его и о храбрости его. Глаголюще бо быти его сына царя Филипа. Но несть тако, занеже лжа, но египецкаго царя Нектава, великаго волхва, сынъ и Олимпияды, жены Филиповы. Случи же ся сице. Нектанавъ, царь египетцкий, волшебною хитростию и звездочетию египетскимъ украшенъ зело. Не бранми, ни ратьми, ни вои, ни оружиемъ противляхуся, но помощницу собе имея волшебную хитрость, с сею всемъ противляяся градомъ. Его бо о сем вси околнии царие недооумеющеся и стужившеся, советъ сотвориша, глаголюще: «Что сотворимъ лукавому и волшебному сему египецкому князю? Вся бо благая земли нашея богатства волшебнымъ ухищрениемъ вземъ и к своей земли приложи. Мы же сихъ стражуще недоумеваемъ. Но к тому не терпимъ лукаваго сего Аркуса, но вкупе вси собравшеся, на землю египецкую вси устремимся, и Нектанава из царства изгонимъ, и благая своя опять собе приимемъ, бесплодну бо ему и без наследия, лукаву бо ему и страшливу, и сама та супротивитца ему египецкая земля». Бяху бо совещавшеся языцы на Нектанава: перси, ивери, арапи, кияне и ефиопи, еглаги[8] и инии восточнии цари и языцы мнози.

Сихъ египецкии краишницы видевъ Верверехъ[9] многое множество неисчетно, восплакався рече: «О горе тобе во градехъ великий Египте! До небесъ вознесеся и до ада снидеши! Руки бо твои быша на всехъ и ныне же руки всехъ на тобе! Сладости бо насытився медовныя, горкаго достиглъ еси яда вкусити!» И тако к Нектанаву устремися. И притекъ, о нашествии ему возвестивъ неисчетное восточнымъ войскомъ. Приступив же к нему рече: «Ведомо да ти есть, о царю, яко смертию изменяеши живот свой днесь. Дарий же, перский царь, иже мнитца богомъ, на межу земля твоея прииде со всеми восточными цари, и ранами ранити имает тебе ради Египетъ. Да совокупи и ты вся воя на брань и прямо имъ устремимся. Ничтоже бо имать успети силнеи воисце и храбрымъ витяземъ волшебная чародейства; царь на царя, мужъ на мужа, конь на коня обои честь с помощника имуще. Царьство множествомъ людей состоится, якоже море со своими волнами, и тако страшно плавающимъ является». Сие же Вервереху к Нектанаву рекшу, посмеявся царь, рече ему: «Ты оубо верную ти службу совершилъ еси. Рать бо множествомъ людей не бывает. но добрыми и храбрыми сердцы. Многажды бо левъ единъ множество стадъ еленей разганяетъ, адинаго волка напрасное скочение многа стада овецъ разгонитъ. Ты оубо на отреченную ти работу отъиди и техъ часто исходи и ко мне вести подавай». И сие рекъ, Верверега посла.

Сам же книги расписа по всемъ градомъ и странахъ египецкихъ, готовитися повеле и всемъ на брань быти и за землю, и за отчину и за царство битися. Но идеже Богъ не хощетъ, человекъ ничтоже можетъ. Царь же в полату вниде волшебную, леканомандию[10] терти начат волшебную и златую лохань воды налиявъ, от воска две рати в воде сотворивъ, и видевъ свою рать побиваему от перские рати, боги же египецкие виде в корабли варваръскимъ вводящи воиску ... во Египетъ, в недооумение впаде и восплакався рече: «О горе тебе Египте! На многия лета прославися вкупе со царемъ своимъ и во едино лето погибе! Несть бо радости, иже не преложится на жалость, ни слава на земле, иже вмале являетъ, а вскоре погибаетъ». Добре рече: «Надеющеся волшебной хитрости, подобни суть насланяющимся на воду — егда же опрется, тогда и погрузится и безчестие имяй в себе». Царь же Нектанавъ, быти ему во Египте, не могий с тыми братися, жалостию и срамотою объятъ бывъ. Браду же и главу остригъ, в полунощи же изъ царьскихъ домовъ изыде, в далний в Филипус, в Македонъский градъ,[11] доиде. Никомуже его не знающи, седе же ту не в коем месте скровнемъ, врач[12] же сказовашеся быти и мастер хитрый от египетцких звездочетецъ суще.

Египтяне же о нашедшей на нихъ рати пострадаша много, ко дворомъ царя своего Нектанава притекоша, и сего не обретше, и восплакашася горко. Писание же обретоша на одре его, глаголюще сице: «Любимый мой Египте, зла вашего не могу терпети и во ину страну отъидох и по тридесятехъ летехъ паки прииду к вамъ». Сие же написание обретше, египтяне же Нектанава измолевавше во злате, на столпе высоце среде града Египта поставиша, вручивше ему писание оно, на главу же ему венецъ златъ наложиша. Сами же к Пасидону[13] потекоша, богу своему, моляхуся о Нектанаве вопрошаху его. Он же во сне явлься имъ и рече: «По тридесятехъ летехъ имать приити и меч неуломленъ десницы перской имать приити и заступити и враги ваша перси покорити под ноги ваша».

В Македонии же бывъ великъ Нектанавъ и от македонянъ мняшеся быти великъ врач нарицашеся и волхвъ от нихъ.

Царь же македонъский Филип имяше жену именемъ Алимпияду. И многою скорбию смущаше царьскую славу и богатство, понеже безплодна, не имущи отрочати, красна же бе зело. И зряше Филипъ, мужъ ея, неплодну, раскидашеся союзъ любве, еже к ней имеяше. Отходящу же ему на путь, в сердости призва ю и рече ей: «О милыи свете очию моею и душе моя, Алимпиядо, яко аще до возвращения моего не будет ти отрочате, нектому очи мои узриши, ни на перси мои любезно возлежеши». И сие рекъ ей, отъиде на войну.

Алимпияда же в скорби и в тузе оставши, недоумеющи, что сотворити. Едина же от отроковицъ ея, видящи ю, яко неплодства ради скорбитъ, рече ко Алимпияде: «Царице, есть во граде нашемъ человекъ египтянинъ, хитръ мужъ деломъ и словомъ, егоже возможно мню быти, вся прошения сердца твоего совершит ти, точию аще виде тя повелиши». Она же се слышавши, вскоре повеле ей призвати его. И пришедшу ему, рече царица к Нектанаву: «О человече египтянине, истинна ли есть слышания о тебе, яко можеши хитростию своею разрешити сооузъ утробы моея неплодство и силному царю Филипу сердце утвердити и любве своей и безмерную жалость на радость претворити. И возмездия от мене благая приимеши и от македонянъ великъ назовешися». Нектанав же сие видевъ и неизреченному сиянию доброте лица ея дивися и очима на ню взирая и главою покивая стоящи. Она же, помышляющи, един ако хотяше вещати, к нему рече: «Что ми труды даеши, человече? Аще сия умееши, действуй, не ликуй». Он же приразився добротою лица ея, устрелен бысть любовию сердца ея. Волховный же чародей бысть и ко царицы рече: «Виждь боги с тобою хотят быти, царице, Амона, и Пинеса, и Неркулия[14] великаго. Да аще сему вход сотвориши, мати великаго царя наречеши себе». Се же слышавши царица возрадовася зело прелестнымъ и волховнымъ его речемъ, яко да чадомъ мати назовешися чающи. Рече ей близъ полаты царевы клеть сотворити ей малу повеле — яко да к ней бога Амона призовет.

Сей же прелести бывши, видевъ подобну жену Нектанавъ, лестно бо есть ко всякому падению превращати жены. И самъ вниде к ней Нектанавъ во образе Амона. Таков же образъ Амоновъ: глава орля и на ней роги василисковы и опашия аспидова[15] и ноги аспидовы и лвовы, крила же грипсовы злати и черни. Сицевъ образъ Амонов. Вниде же к ней с мечтаниемъ и пребывъ с нею и паки изыде с мечтаниемъ.

Сею прелестию прелстившися Олимпияда и страхъ сущи в сердцы вземши, въ царскихъ домехъ живетъ. Нектанавъ же приступивъ къ царицы рече ей: «Блажена еси ты в женахъ, Олимпиядо, вселенней царя во чреве прияла еси. Внегда же время рожения твоего придетъ, тогда призови мене к собе — елика ти реку, то и сотвори».

Часу же рожения приспевшу, приступивъ Нектанавъ къ царицы рече: «Подержи в собе, царице, не роди, дондеже благорастворенъ час приидетъ, аще бо в сий час родиши, то раба родиши непотребна человекомъ. Но мало пождавши родиши, дондеже небесныя планиты станутъ на ставу, и стихия уставятся, и тогда царя царемъ породиши и велеумна человека, великаго Александра».

Месяца марта въ 12 день в час девятый рождьшуся отрочати и излезшу паки на светъ, и проплакавъ и рече: «В четыредесятое лето паки возвращуся к тобе, мати!» Олимпияда же, вземши отроча, ко Дафенеону Аполону[16] отнесе в церковь, и от того отрочищу благословитися моляшеся. И от книгочиная Аполоновых и волхвовъ искаше уведати, каково убо отроча сие хощетъ быти. Волшебною хитростию сии к мудрымъ являшеся Нектанавъ и рече сице, яко отроча сие всей подсолнечной будетъ царь и благостию, и разумомъ, и мудростию великъ явлься. Отца же своего убивъ, по четыредесятому лету возвратится к матери своей, к земли.

Филипу же на войсце ему сущу, брани ему тамо много сотворшу и паки к макидоняномъ возвращающуся, явися ему богъ его Амон во сне во образе льва рогомъ златымъ, на немъ руку Александрову нося, глаголя: «Радуйся и веселися, царю Филипе, яко супостата своего победил, а сына Александра повилъ еси, великого нарочита царя суща». Филипъ же от сна возбудився, о видении размышляше, сего к Менадру и Аристотелю исповедуетъ, двема македонскома философома. И в той часъ орелъ великъ летелъ чересъ шатер царя Филипа, яйце напрасно испусти на крыло Филипово. Филип же ужасесе, с постели своея скочивъ, и яйце на землю спадше и разбившуся яйцу, змея из него изыде, на вратех же умре. Ту же прилучися премудрый Аристотель и рече: «Поистине, царю Филипе, истинно видил еси в нощь сию».

И в той часъ вестницы от Македония приидоша ко царю Филипу и дары ему красны от Алимпияды принесоша, о отрочати возвестиша рождениемъ. Филип же вскоре в Македонию прииде и радости велии исполнився о рождении отрочати. Пришедшу же Филипу во свой градъ, отрочати же его стретшу, о семъ царь любезно возрадовася и вселюбезно его приим и целоваше его радуяся, глаголя: «Радуйся, вторый прекрасный Иосифе, вторый храбрый Целюшу,[17] днесь бо ми даръ свершенъ от Бога исходитъ. Аще ми в сий часъ умрети, обаче смерти не вменю, родив чадо». И потомъ царь Филипъ призвавъ великаго Аристотеля, мужа искусна и украшенна всякою филосовскою хитростию и словом и деломъ: «Сего отрока, даннаго мне от Бога, вземъ, научи Омировым[18] писменомъ и прочимъ словеснымъ хитростем».

Александръ же упражняшеся на учения, «Илияду» и «Очисяю» всю за год изучи и «Органъ великий»[19] за другии годъ изучивъ. О семъ возненавидеша его подобнии ему отроцы. Всякая зависть и ненависть почитати добродетель и всякому добру нарочиту последует ненависть велика. Рекоша ему отроцы и яко: «Аще бы к Нектанаву волъхву пошелъ бы ты, и онъ бы тебе научил небеснаго круга хожению и часовныхъ хожений хитрости преступления». Сия же слышавъ Александръ, к матери своей рече: «Аще хощеши мене научити, мати, египетцкому мудрецу Нектанаву предай мене на учение. Слышах искусна сущи мастера небесныхъ звездъ подвигомъ». Скоро по мастера посла Алимпияда, Александра же предасть ему на учение, рече к нему: «Научи его, мастере, своей хотрости». Тайно рече к нему: «Предай, Нектанаве, своему от своих си. Богатство всяко славно есть, такожде и мудрость похвална есть, аще к требующимъ поделуетца». Сие же слышавъ отецъ его Филипъ рече: «Поистине отрокъ сей есть от небеснаго промысла, понеже небесная вещает учения». Нектанав же научи его всей египетцкой хитрости.

Во единъ же от дни в мудрыхъ Аристотель, четыреста детей собравъ, сверстницы Александру, и хотяше нарокъ испытати Александровъ. И перед двема стома Александра постави и Птоломея,[20] некоего уношу, сына суща великаго воеводы Филипова. Филипъ повеле во грить[21] нарядитися, и сразившимся двемя стома детей и бе видети зело украшено и, вземше места, предержаху, имже рать творяху; егда же кого окровавляху, и яко побеженъ из боя исхожаше. Александръ же паче всехъ преспеваше, супротивных добывъ; от всехъ детей прославлен бысть яко царь. И видевъ сие, даскалъ его чюдный Аристотелъ дивляшеся, глаголя: «Благочестиву мужю Богъ помогает и врази ему не злобствуютъ. Злочестиву мужу ни ближнии его друзи не могутъ». К нему же рече Аристотелъ: «Господине Александре, аще царь наречешися земный, что мне добро сотвориши, дидаскалу своему?» Он же рече к нему: «Велеумну мужу не подобает прежде дания обещаватися. Да аще вознесуся, ты со мною великъ будеши зело: лоза бо не прилепляется далних древъ, аще высока суть, но ближнихъ прилепляетца, аще и мала суть. Такожеде и царь, великия власти по достоянию, присных же верует и любитъ во веки».

Обычай же бе Александру до обеда ко Аристотелю ходити на учение, по обеде же к вечеру к Нектанаву ходити на учение волшебной хитрости. От него же изучи хожения 12 небесных живинъ и седмих планит, Солнца, Луну, Завес Акинтос,[22] Кроносъ,[23] Фровити,[24] Ерьраси,[25] яже на згедосе писана бяху по своему подобию. Видев же вся Александръ к дидаскалу своему рече: «Возвести ми, о учителю, како великаго Божия промысла тваремъ знахоря сотвори тя?» Онъ же к нему рече: «Богъ же великий недоведомый и неизследимый и непостижимый, промыслив сый недомыслено никако, имиже судбами онъ весть, человеческому объяви роду, яко да содетель о твари своей и познаваетца». Александр же гневомъ рече: «Вся сый виде, о Нектанаве! Смерть свою знаеши ли какова хощет быти?» Нектанавъ же рече к нему якоже: «Ведаю, научяютъ насъ звездная течения, яко от чада моего хощу убиенъ быти». Сего же Александръ невернымъ быти мневъ и рину его с великия горы Геотцкаго камени близъ царьскаго судища. Александръ рече: «Вемъ глаголи, мастере, погрешилъ еси». Нектанаву же долу летящу нудно, но некако глас свой испусти и рече: «Не утаился еси, сыну мой, Александре, сего ни единому сведущу, токмо матери твоей, царицы Алемпияде и тобе днесь уведавшу. Аз же, сыну мой Александре, к темному отхожу аду, в долнийшая земли сущи доле, идеже предани суть вси еллиньстии бози от великаго Бога Саваофа». И сие рекъ издше египетцкий царь Нектанавъ. Сия же слышавъ Александръ раскаявся немало, на рамо свое вземъ, ко Алимпияде матери своей отнесе. Олимпияда же о сем видевши, ужасеся и ко Александру рече: «Что се сия бысть?» Онъ же рече к ней: «Возвести ми, мати моя, о семъ, аще воистинну отецъ мне сей бысть». Она же вся си сказоваше ему истинну. Александръ же велми прослезився о немъ и с честию повеле его вкопати.

В той же часъ вестникъ прииде к Филипу царю, глаголя: «Ведомо да есть ти, царю, яко в стадех твоих конь чюден явилъся есть, добротою бо от иных конь избранъ. Волуя же глава[26] на десной его бедре с роги свилася и рог межи ушима вырос с локот[27] единъ». Филип же повеле его привести. И сего красоте подивися царь и повеле сотворити ему клеть железну и повинныхъ вметати повеле к нему. Сему же бывшу, никто х коню тому приступити смеяше. Александръ же приходя к нему часто; конь же всяку отметая ярость, тихо ко Александру трепеташе повиновением ко царю своему и всаднику. Единою же прозоромъ за ухо емъ, с тихостию последоваше ему яко юнецъ яремник повиновениемъ. Видевъ Александръ его тихость замокъ отломивъ и вниде к нему и сего оседлав, вседе на него, на конское урыскание поехавъ. Витяземъ же тогда македонъскимъ на конское урыскание текущим, царь же Филипъ с высокие полаты глядаше и сматряше коегождо храбра течения и лепо на коне седение. И сему сице бывшу, и се Александръ на вологлавомъ кони внезапу въехавъ, македоньстии же конницы с коней сседоша, яко царю поклонишася, дивляхуся, зряще мастерское седение на вологлавомъ кони. К потечищу же поехавъ, изрядно паче всехъ витязевъ потече и твердосилну коню устави с нужею. И на 4 изворечь градъ созда и нарече имя ему Драмъ, сии речъ потечище. И сему царь Филипъ подивися, иже ненаукомъ коний отрока того потечение, и видевъ рече: «О горе приближающимся македонским пределомъ, иже поостримъ мечя Александру и попрани будутъ и падутъ от македонянъ». И по сем яве рече, яко: «Подобие Раклия витязя[28] видех днесь на вологлавомъ кони текуща».

От того же дни собра царь Филипъ тысящю юнощъ Александру сверсныхъ, предавъ, глаголя: «С нимъ ловите и к воиству искушайтеся, вкупе же и стреляити».

Во Алимпиятцких странахъ[29] две колесе сотворена беста близъ сущи Дафенеона и Аполона,[30] и на техъ колесех витязи восходяще от елинскаго ухищрения, который собе нарокъ пытаху себе. Сие же Александръ слышавъ, вожделевъ тамо поити, Филипу сие возвестивъ. И не пущаше его, глаголя: «Не подобает ти, сыну Александре, на олимбиядстемъ колесе венчатися, юну сущу. Но обаче волю не творю, но с радостию, сыну мой, поиди велми укрепляемъ». И тогда Александр потребная собе от царя Филипа, отца своего, — витязей искусных и добротеченныя коня и всякую честь царские потребы — во Алимпиядьтцкие отоки вниде. Ту бо 4 игры елиномъ бяху.

Ту же Александръ пришедъ с неглиторъскими витезми[31] поручи братися, с Лаоламбадаушемъ и с Калестенаушемъ, онъ же с воеводою своимъ Птоломеемъ. И тогда двема завертевшимася колома, 4 стекошася витязи и ударившимся им, Александр же Калестенауша убивъ, Птоломей же Лаолабауша сорва. Людие града того зряще, елико бо болеи не помнешася быти двое оружнии красно являшеся. И ту стоя филосовъ некии именемъ Фруние[32] рече: «Мудрость и храбрость не многолетиемъ, но твердыми и добрыми сердцы». И вопроси филосов, кто и откуду есть Александръ. Симъ же рекшим: «Македонскаго царя сынъ». Филосов же рече, яко: «Слышахъ от учитель глаголющи, яко востати царь имает от Македонии, изыти мечю от Филипова града и той поразит все земли западныя и сокрушит вся царя восточныя». И рече: «Егда ты еси хотяй приити, милостивъ буди нашему граду, сын Филиповъ». О сих же Александръ посмеявся рече: «Не мое се хотение, философе, но вышнему промыслу содевающу».

И сие рек, в Македонию отиде и пришедъ обрете Филипа царя, отца своего, Олимъпияду пустившу, матерь его, иную же вместо ея вземъшу и на браку яко жениху веселящуся. К Филипу же Александръ приспе, яко победоносец в полату вшедъ. Отецъ же с радостию и любовию срете его и с собою на трапезе посади. В раскаянии же бывъ, о семъ поникъ седяше. Наставивый же его Олимпияду пустити, а иную поняти за себе, приступль же к Филипу, рече: «Веселися, царю, болшую первыя взял еси — первая бо блудница бяше, сия же целомудренна есть». Сие же слышавъ, Александръ ярости исполнився, рече: «Не быти тому, отче Филипе, мне живу сущу». Сам же яко левъ рыкнувъ, с престола скочивъ, столъ же мало приимъ, 3 убивъ, инии же не хотяще ис полаты скакаху. Сие же Филипъ видевъ, во ужасе быв и страсе велице. Олимпияду на царьство возвративъ, прочюю же во своя си отпусти.

Сему же тако бывшу, в немощъ велику впадъ царь Филипъ. Слышав же сиверная страна кумане,[33] пятсотъ тысящъ собравшеся на Македонию приидоша. И сие Филипу царю возвестиша. Филипъ же в скорбъ велику впадъ, Александра повеле призвати к себе и рече: «О любимый мой сыну Александре, се время пришло есть битися за отеческую землю». Вземъ воиско на бой устремися, македонские воиски яко 4 тысящи с нимъ. Сам же войску куманску исходивъ и сихъ неурадно видевъ стоящих; в нощи же с воями пришедъ, огню много около ихъ наложити повеле и трубамъ многогласным ударити повеле и пушками бити около их повеле. Сие же кумане видевше, ненадеемо убояшася и начаша бежати, с полунощи бежавшим имъ и до солнечнаго течения и замесившеся вкупе македоняне и кумане. Убиено бысть от куман 8 тысящъ, от македонян же 2 тясящи убиено бысть. Александръ же во следъ ихъ три дни и три нощи за ними гнаше и уби от нихъ 108 тысящъ. Коней же множество и оружия от них приятъ, яко победоносецъ ко отцу возвратися и с собою десят тысячь куманъ приведе живых и сих предъ царемъ Филипом поставити повеле и предъ всеми людми македоняны рече: «Видите ли, друзи, яко Божий промыслъ предаде вы в руки македоньскии и мечь вашъ наострися на македонянъ и ныне притупися, царя же вашего убивъ, Атламеша, и вас живых ухватих. Да аще хощете живот свой купити и землю вашу к моей примесити и воедино с македоняны быти?» Они же рекоша: «Кралю Александре, отколе Богъ помогаетъ тебе, поготову мы ведаемъ тебе помогати. Коли царя нашего убилъ еси, Атламыша, мы, господине, твои есмы, постави намъ царя и насъ в землю нашу отпусти». Сих Александръ уверивъ и постави имъ царя братучада своего первенца именемъ Ванцатура, мала убо теломъ, но великъ храбростию. И сих куман с честию отпусти.

Сему же бывшу сице, Анаксархоносъ никто, пелапоньский царь,[34] слышав нашествие куманско на Македонию, сотвори ухищрение сицево. Никогда ему минувшу мимо Македонию, и честь ему царь Филип воздавъ, и дары многи, и с честию его полюби и отпусти. Царь же Анаксархоносъ устреленъ бывъ лепотою жены Филиповы въ сердце, отай к ней любовъ имеяше въ сердцы своем. И се ведущи Соломонъ рече: «Человече, не буди уязвен лепотою чюжие жены, яко твою жену не видиши уязвену». Нашествие же Македонию ставшеся, 12 тысящъ войска собравъ, к Филипу царю прииде, лукавствие свое скрывает, Олимбияду искаше восхитити. И видевъ же его пришествие царь Филип, радостенъ бывъ. Слышав же Филипъ во стретение его изыде со Алимбиядою. Видевъ же Анаксархоносъ, восхитивъ ю, побеже, Филипъ же за ним вмале гоняше. Бяше же ту Александръ приспелъ, Анаксархоносову постиже войску, Филипа же урвана обрете и по главе сечена и по десной нозе. Се бо мало поминув, Олимпияду, матерь свою, отнял, с осмию тысящами вои Анаксархоноса постиже на месте нарицаемем Змиски; разбивъ войско и самого жива ухвати, приведе ко отцу своему Филипу. Филипа же обрете одва дышуща. «Востани, — рече, — о царю Филипе, врагу своему стани на горле и отомстися рукою своею». Филип же едва воставъ и взем мечъ рукама своима и заклавъ его. «Жалость дому моего снесть мя. Иди, душе моя, с нечестивыми во адъ». И се рекъ, Александра благослови, глаголя: «Сыну Александре, руки всехъ на тобе и твои на всехъ». И се рекъ, умре царь македонский Филипъ; и ту стоящии рекоша: «Да когда будет противитися Александру?» Алимпияда же ту стояще плакашеся. Филипа на злате столе положиша, во градъ отнесоша, с плачемъ велицем сего погребоша в церькви с честию.

Александръ же, сын его, самовластен назвася, грамоты по всемъ градомъ земли своея посла, всякому к Филипу[35] собратися повеле. Собравшим же ся всемъ македоняномъ и всемъ малым же и великимъ, к сим же Александръ рече: «О друзи мои и братия моя и милии мои паче всехъ македоняне, царь вашъ Филипъ, а мой отецъ, умре, и в животе своемъ царьствие держаше по достоянию, и мне же господьствовати како повелеваете?» Тогда выступивъ мудрый Филонъ[36] рече: «О кралю Александре, всякъ возрастъ человеческий чину потребенъ есть». Александръ же рече: «Старость есть честна, а немноголетна». И ту стоя Селевкушъ[37] рече: «О кралю Александре, Соломонъ же великий въ мудрости царь в книгахъ пишет: “Царьство множествомъ людей состоитца, царь же несоветникъ и неверенъ сам собе ратникъ же, советенъ полезная сотворитъ своей земли”». И ту стоя Антиохъ[38] рече: «Кралю Александре, старымъ убо царемъ подобает течение домовное, старии бо покоя требуютъ, младым же царемъ подобает царьствовати яко да потрудившеся во младости своей, а на старость покой обрящут». И ту стоя Андигонъ[39] рече: «Кралю Александре, подобает и нам еще спящих и ближних нас царей устремимся на них и сихъ побивше, всее избавимся забавы». И сим же 4-мъ советомъ приятым бывшимъ от Александра, и присный его любимый воевода Птоломей рече: «О царю Александре, подобает намъ войску пременити во светлая оружия и белегъ твой на щитехъ написати, яко да знаютъ, которому царю воюемъ; да не рекутъ суседи наши, яко и мы царемъ Филипомъ умерли есми». Се же слышавъ Александръ, угодно явися и по земли царьства своего посла и по вся кузнецы и по щитари,[40] в Филипус собратися повеле. На всякий же день мастеры его оружие коваху в цело оружие по 4 ста витязь. На шоломех же василисков рогъ со аспидовыми крылы, и копи же бяху на лвовых кожахъ предъставлени, хакизма же фарижемъ во коркодиловыхъ кожахъ чинина. Сия же сотвори Александръ и к ошествию на брань готовляшеся.

Дарий же, царь перский, слышавъ, яко умре царь македонъский Филипъ, посла з грамотою в Македонию имеюще сицево писание: «Дарий, царь над цари, токмо земный богъ вкупе съ солнцемъ по всей вселенней сияетъ и всемъ земным царемъ царь и господьствующим господинъ, ко обретающимся в Македонию пишу. Слышание царьству моему пришло есть, яко царь вашъ Филипъ умре и отрока мала на царьствии своемъ оставил есть, сего не укреплена леты и млада умомъ суща. О смерти же Филипове аз оскоръбехъ, отрока же его млада суща пожалехъ еще не научена, яко да вскормивъ его, паки по царьским обычаемъ почетъ и украсивъ, паки на отчину его и на царьство возвратимъ. Грамоту же мою прочетше, скоро ко мне приведите. Кандаркуса же к вамъ послах, верна суща, землею вашею благолепно обладати. Войско ваше во время потребы къ царьству моему присылайте и дани сугубы по достоянию принесите. Филипово же детя приведите к царьству моему со всеми царьства его белези... боле бо есть 40 царьских сыновъ во дворе моемъ водворяютца. Да аще сего недостойна царьствию вижю, иного в него место царьствовати пошлю к вамъ». Сию же грамоту Кандаркусъ в Македонию принесъ. Македоняне приемше его, к воеводе Птоломею приведоша. Птоломей же поемъ ихъ въ Филипусъ приведе ко Александру. Антиох же сих срете, гельмъ Александровъ против ихъ изнесе и поклонитися имъ повеле. Кандаркусъ рече к нему: «Аще копью Александрову поклонюся, то несте подручни царю Дарию и азъ не смею очию Дариевых видети». Антиохъ же рече к нему: «Аще сего не сотвориши, живота своего лишишися». И тако приступив копию поклонися Александрову; и вземъ Антиох ко Александру приведе. Пришедшу же ему въ царьский домъ, Александра видевъ на престоле своемъ высоце седяща. Престолъ его украшенъ зело искусным златомъ и зеленымъ камениемъ и слоновыми костьми. Посолъ же приступивъ поклонися и грамоту дасть ему; сам же стоя дивляшеся дивному образу Александрову: венецъ же на главе его бяше от самъфира каменя и великаго бисера с мерсиновымъ листвием сплетенъ, о десную его и о левую стояше множество витязей венчанныхъ. Селевкуш вземъ грамоту Дариеву прочте. Александръ же слышавъ писание, ярости исполнився и гнева и грамоту приимъ раздра и к нимъ со яростию рече: «Не подобает царю Дарию главы зряще к ногам беседовати. Не тако бо Македония безглавна есть, яко же Дарию мнитца быти». И сия рекъ въскоре отпусти ихъ и листъ отписа к Дарию, писан сице: «Александръ витязь, македонский царь, сынъ Филипа царя, матери царицы Алимъпияды, Дарию, царю перскому! Благодарю тя о отцы моемъ желающа. Листъ же твой к людемъ моимъ прочтох, се благодарихъ о земли нашей пекущу ти ся. Мене же суща млада пожалих, в полате твоей воспитати требуеши. Млеко ссущимъ отрокомъ не подобает в царьскихъ домех напитатися, не изволих и толъстых мясъ ясти. Пожди убо мене вмале, дондеже от сесцу матере моея отторгнуся и тако в персидьское чести царьства твоего водворитися имамъ, пришедъ со всеми македоняны. Кандаркуса же послалъ еси к нам македоняномъ быти царя, нектому пошли его семо, не можеши бо видети его ктому. Не тако бо македоняне безглавны суть, якоже тебе мнитца быти». Оружие же македонское Кандаркусу Александръ далъ, рекъ: «От царьствия моего бежи, егда же брань сотворятъ македоняны с персы, носи сие оружие, да тебе познавше, персы не убиют». Посол же к Дарию возвратися и листъ Александров дастъ ему. Прочетъ же Дарий листъ посмеявся. Кандаркусъ же к нему рече: «Не подобает ти, царю, таковыи лист приимъ смеятися, в мало бо летнои юности обретохомъ многолетную старость; да болящаго зуба ... подобает скоро изврещи, да не здравый вредит; не исторгъ кипариса млада, а старемъ не трудися».

О семъ Дарий не брегъ, еще Клитовоша, некоего от верных своихъ, в Македонию ко Александру посла, повеле пересмотрети Александрово все. Александру же посла струглу, и коло древяно, и две скрынии порожжихъ, и два узлы великих маку, и листъ давъ ему, глаголя такъ: «Дарий, царь надъ цари, богъ перский, детяти моему Александру радоватися! Не тако бо помышляю тебе быти и преобидих тя в первом моемъ листе. Ведомо да есть ти, яко младых мудрование нагла суть. Се же послах к тебе тую струглу, яко да ею играеши и вертиши, колесом же младенцы играютъ, и две скрынии порожнихъ и два узла маку, яко да две скрынии наполниши трилетными данми, макъ же перечти — число уведаеши войску моему. Дани ко мне пришлеши, связанъ ко образу моего царьства приведенъ будеши и милости тебе не будет». Сий листъ Клитоушъ вземъ, в Македонию ко Александру вниде. Александру же в немощи предъста и поклонися и листъ ему дастъ и ковчеги, и струглу, и макъ предъ Александромъ постави.

Александру же листъ приимшу и прочетъ, главою покивавъ и рече: «Неизочтения гордыни твоего высокоумия, Дарий, Богу небесному подобляшеся, а ни человекъ подобяшеся быти, до небесъ вознесеся и до ада снидеши». Макъ же вземъ, начя его жвати, ковчеги же разбити повеле и листъ к Дарию отписа сице: «Александръ, царь македоньский, Дарию, перскому царю, всяку честь творящему. Ты еси самъ детиному безумию подобенъ, игралища вдалъ еси, самодержцу земли сими образы образуеши мя ты. Круг бо кола сего всю землю преликует». И посла отпусти к Дарию.

В то же время Архидонъ, селуньский царь, прислалъ сына своего Александру на служение и листъ имеюще сице. Александръ же листъ приимъ и прочте и радостенъ бывъ; Поликратуша к собе со усердиемъ призва, о писанных ему умилися и листъ к нему писати повеле: «Любимому моему брату Архидону, селунскому царю, Александръ, царь македонъский, радоватися повеле. Листъ бо твой прочет, не толико даромъ твоимъ радостенъ быхъ, но и преклоннымъ и любимым речемъ. Глаголет бо притча, яко преклоненыя главы ни мечъ не сечетъ. Сынъ твой со мною да будет, а ты въ царьствии своемъ, а мне на помощъ 12 тысящъ посылай на годище и 300 талантъ злата давай». Селунское же царьство приимъ, поиде во Антину.

Антина же градъ великъ, всяким же земнымъ украшениемъ украшенъ и мщениемъ. 12 же рытарей держаху его и вселенскою землею и господьствомъ окоръмляху судомъ неправеднымъ. Слышавше же Алексаньдрово пришествие к собе, советъ сотвориша, Александру ли предатися или ко граду его не припущати.

Софликий же философ ихъ ту стоя, рече: «Не подобает намъ со Александромъ битися, Александръ бо куманы убивъ и приимъ ихъ и Синаксарха, пелагонитскаго царя, убивъ и землю ихъ прииме, Архидона, селуньскаго царя, мирно к нему пришедша, на царьствии и на законе его остави». Другий же философ рече: «Отнеле же Антина стала, ни единъ царь не приялъ еси. Никогда же великъ царь на Антину прииде, рвавъ много ничтоже успе, но разбиетъ от насъ отшедъ и побеже, единъ во атоцех Македонскихъ утону. Не подобает намъ таковымъ сущимъ силным Филипову сыну повинутися». Диоген[41] же никто, вышщи сихъ паче всехъ философ, рече: «Ходих во Олимбиядцкий отокъ третьего лета, сего Александра видехъ, пришелъ бе на олимпиядцкое коло урыстовати и витяжьства пытати. Урани же некто от Алимпиядцкихъ отокъ. Азъ же рекохъ тогда: “Сий юноша славою земскою великъ будетъ”. Да сие вся есть видети мне подобаетъ. Мужие антиньстии, Александру не противитися, целоумну в мужестве, аще младъ есть, земскою славою великъ и войском крепокъ есть зело. Да подобно есть намъ с честию и з дарми срести, благочестив же Александръ добро намъ сотворитъ и намъ не приразився в Рим поидетъ». Сего же антиняне не возлюбивше, философа же Диогена укориша: «Во всемъ, — ркуще, — мудрецы доволни мудрости». Он же зжалився отиде от града и ко Александру прииде и все ему поведа.

Александръ же ярости и гнева наполнися, воя своя по достоянию наряди и во Антиньское царьство прииде и под градом ставъ, во град же посла Арфакса, мужа куманянина. Сему же языка антиняне не разумеша, по всемъ граде своемъ искаша, едва единого наидоша, сего толмачемъ вопрошаху повеление ему Александрово поведати. Он же рече: «Великий царь Александрь рече: “Дадите ми дань и войско и царству моему приклонитеся; аще сего не сотворите, мечь македоньский вашу землю поразити имать, аще повелению моему не хощете поклонитися”». Сия же слышавше антиняне, Александрову посланию поругашася. Куманом же обоим речемъ их посмеяшася и сего отпустивше ко Александру, отказаше сице: «Не подобает тебе, Александре, Антине назватися царемъ, мнози подобни тебе цари Антине подручни суть, мнози витязи и философи во Антине болши твоих водворяются. Доволен буди в Македонии царствовати; якоже хотя вшелъ еси зде и не хоте отидеши отсюду». И се рекше посла отпустиша и своему толмачю голову отсекоша пред ним, рекоша, яко: «Толмача не требуем Александровымъ речамъ». Александръ же то слышавъ разгневався, рече: «О горе земли, еюже мнози обладають». И се рекъ, войску своему на брань направитися повеле и с четырех странъ рвати повеле, убийству же тогда велику сотворившуся. Кумане же Александровы со единые страны крепко налегоша, бяше еже видети стрелы летяща во градъ, яко облакъ. Гражане же о семъ стуживше, напрасно граду врата отворивше и из града выскочивше, Александровых куман десять тысяч убиша и от Александровых македонян четыреста конных убиша. Бенестрами из града хитростию огнь извергоша, Александрово войско мало огнемъ не опалиша. Сему же сотворившуся, вечер прииде, Александръ во станы отиде, стражи около войска постави, властели старые призвав и рече: «Что сотворимъ лукавымъ симъ гражаном? Земли не разрушивше, на град приидохомъ и себе осрамотехомъ. Да что подобает намъ сотворити?» Диоген же антинский философ рече ко Александру: «Царю Александре, града Антины не можеши не потомився взяти, есть бо множество людей и рвецъ в немъ, боле двухъ сотъ тысяч. Сотвори хитрость, да изманимъ их на дворъ с собою битися и сихъ яко невежи побиемъ, а градъ возмемъ». И сотвори хитрость Александръ, яко неколи потому грецы сотворили. Повеле от града двигнутися войску и самъ с ними отиде. На станех же остави 10 000 воловъ, 40 000 овець и листь написан тако: «Мужие антинстии, не ведах силы боговъ вашихъ великие и к вамъ приидох, поразити васъ хотя, богомъ вашимъ приразихся. Во сне бо в нощь сию явльшася много мне страшна рекоша и сихъ азъ убояхся и в землю свою возвратихся; овецъ и волов оставив много, сихъ далъ есмъ богомъ вашимъ пожрите, ихже о мне помолитеся». И се рекъ Александръ, с войском своимъ отиде 12 поприщъ от града и в лузи скрывся. Гражане же вси на станы приидоша и листъ написан наидоша и рекоша: «От страха побеже сынъ Филиповъ». И тако вси из града изыдоша, бе бо боле 200 тысяч пеших и 100 тысяч конных.

В ту же нощъ философ антинский именем Примах виде сонъ: великий храмъ бога Аполона падеся и пиргове вси Антинскаго града обронишася и врата великие Ариева леду падошася; и Александра виде, на лву во градъ Антину въехавша, и по ширинамъ града класие пшенично рустуче, и македоняне зелено и незрело серпы пожинаху. Сия же исповъдавъ и по Александре не веляше гнати. Они же сего яко не чювше во следъ Александра идяху.

Александръ же сихъ ждаше со всеми вои, нарядився при Касталистем лузе, постиже их на Виталском поле. Трубоглашения же и войску уведевше и из луга исходящее и убояшася и сами к собе рекоша: «О коликимъ прелщениемъ прелсти нас сынъ Филипов!» Видеша, яко не мощи убежати, и не хотяще на бой идоша. Александръ же сих преодоле и побегоша. И мнозех убиваху и чрез все Витальское поле гнаху и до Антинского града, и замесившеся обои и вкупе во врата града приидоша македоняне и антиняне. Бяше же видети жалостно, дети же и жены ко всемъ своим на сретение идяху, обои убивахуся; воплю же до небесъ досяжющу и кровем же по странам града текущим, обои замесишася, македоняне и антиняне посреде града сечахуся.

Александръ же посреде ихъ на вологлавом коне ездяше, сечи престати молящеся, и сихъ не могий уставити, ярости наполнишася. Жены же антинстии одираху лица своя, ко Александру вопияху: «Милостивъ буди намъ, царю Александре!» Александръ же, не могий уставити сечи, повеле градъ запалити. Людие же и жены на станы отошли и спасшеся. Тогда великий и дивны богъ их Аполон антинский со всеми своими боги згоре.

Слышав же Александръ рече: «Аще бы се бози были, спаслися бы сами от огня». Жалость и радость смесивъ, рече: «Ныне македоньская оружия антиньскою кровию окровавишася произволениемъ моим, а ихъ недоумениемъ». Дигеон же философ рече: «Мудра накажи — премудрие будет, безумнаго же — возненавидит тя. Дай премудру вину — премудрие будет». Восплакася градъ Антина вся, смятошася вси отоцы вселеньстии. Александръ же се слышав рече: «Главы не разбивъ, мозгу не выняти».

Оттоле Александръ воставъ поиде, отрядив с собою 400 тысяч войска. Тогда сретоша его вси царие тракиньстии, и мореистии, и далматийстии, и полуцы, и гостиницы, и тривалийстии;[42] дары ему многи принесоша безчисленныя и стяги златы царские и многоценныя; дани на 12 леть; царских именъ лишишася, сартапом же повелеша ся звати.

Александръ же к Риму уклонися. Слышавше же римляне Александра идуша к нимъ и смятошася и советъ сотвориша. «Да что сотворимъ, — рекоша, — добро ли есть намъ Александра в Римъ пустити с честми и з дарми многими, и на отеческих уставех и градех милостию непобедимою на законех быти». К богу же своему Амону в церковъ притекоша, моляхуся возвестити им о Александре. Во сне явися имъ богъ Амон, рече: «Мужие римляне, не бойтеся Александра — сынъ мой есть; некогда, дошедшу ми в Македонию, матери его Алимпияде примесихся и родися Александръ; но с честию его сретше, поклонитеся яко царю и самодержавнаго прославите».

Римляне же с честию и со славою великою сретоша, бяше же дивно сретение их: 4 тысящи сретоша его венчанных витязь на парежах и 2 тысящи девицъ сретоша его, одеяния червлена злато вязена бяше на них. И прочихъ людей 1000 и 40; вси изношаху дафиново ветвие со златом. Иереи же римьстии сретоша его, носяще великие свеща в руках. Изыдоша к нему, носяще одеяние велико и многоценно Соломона, царя еврейскаго, иже у них положил Навходоносоръ, царъ перский, некогда приял Иеросалим. Принесоша ему блюдъ самотворных 1000 и 200 с камением многоценным, иже поставил бяше Соломон царь в церкви, Святая Святых, и венецъ Соломоновъ, в нем же три камени бяху, 12 пригод с него исцелений, и иных каменей 1000 — по числу сыновъ иизраилевых. Изнесоша ему стему злату царску многоценну Сивилии царицы[43] волховную. Изведоша ему парижь под хакизмомъ коркодиловымъ, оседлана седлом от камени андрамана.[44] Изнесоша ему оружие Елгаменеуша[45] короля; изнесоша ему копие ланпандилово[46] з бисером и с камениемъ многоценным Якша Теломоника[47] и прочих копий 17; изнесоша ему щитъ Таркнена,[48] римъскаго царя, кожею аспидовою попят. Сие же славное стретение царь Александръ видевъ, радостен бывъ велми и много вои своих почестно нарядив, македонян же с собою на конех поимаше, на чюднаго коня Дучипала вседе и коруну положи на главу свою Клеопатре египецкой царицы, 12 камений многоценных в немъ; кони же подвоныи и трубы по подобию нарядив, на стретение римляном идоша.

Близу же им бывшимъ, витязи и девицы поклонишася Александру, с коней не сседоша и рекоша: «Многа лета, царю Александре, всего света царю»; и се рекоша, на страну отъехаша, друзии же приидоша и тии прославиша его; инии же вси с коней сседоша и прославиша царя Александра. По сем же приидоша иереи со свещами и с кадилницами и покадиша его вонями различными. И тако веселящеся во град римъский приидоша и приведоша его в храм бога своего Аполона поклонитися. Срете иерей Аполоновъ, и покади его, и поклонися ему, и принесе ему злато, и ливанъ, и измирну, сия убо царская дарования суть. Изнесоша ему писание, имуще сицево: «В лето 5000 востати имат козелъ единорог и поженет пардусы западныя и превозносящихся и паки к востоку лоиде, идеже двоерогий овенъ, емуже рози до небесъ, и сего единемъ рогомъ в сердце. И потрясутся миди и финицы, восточнии велицыи и страшнии языцы, и острия меча перьскаго притупит и, в Римъ пришедъ, царь совершенъ прославитца, и сему время прия весь Иеросалим безо всякия пакости и рати».

И сие писание Александръ слышав и прочее, вопросив дати хотя толкование писанию. Философ же рече ему: «Александре, во дни иеврейского пророка Данила,[49] слышахом, яко в писании наших западный царь пардус наречетца, овна же двоерогаго перьское нарицается царство, козла же единорогаго македонское нарицает царство, якоже мнится быти, остру сущу и храбру, понеже яве сие творит чюдное твое в Римъ пришествие». И сие слышав Александръ, радостен быв велми и рече: «Якоже промыслу Божию воля есть, да будет тако, силнии падоша, а немощнии препоясашася силою», И ту ему веселящу в Риме с римляны и македоняны, и приидоша ему вся царствия западныя, дары многоценныи принесоша ему, молящеся не ратовати их. Александръ умилися, повеле дани дати 12 летома и войско ему. Лаомендуша же, своего приснаго любимаго друга, в Риме царя постави и всемъ западнымъ царемъ повеле его слушати.

И тако шествие творяше къ югу. Злата же много и войско вземъ, на ужескии страны, и тамо царства многа крепка порази, и вселенную всю прошед, до Окияна реки дошедъ великие, иже всю вселенную обтече. И во узкихъ странах земли той обрете звери человекообразны и многии двоеглавнии змиевы, ноги имеяху, и с ними рать сотвори велику и сих победилъ, звери же суще оружия не имеяху, вскоре падошася. И в гвоздинную гору некую дошедше, жены многи дивии на Александра восташа и рать велику сотвори с ними. И во един чась от войска его сто поразиша, вси бо жены те крылаты и ногты велики, аки серпы, тело же все во власех, и прилетаю очи издираху воемъ. Се же слышавъ Александръ, повеле тростие запалити. Жены же те, въ пламени изгараху крилы же, и на земли падаху. Сих же македоняне прискачюще побиваху и сихъ множество паче дватцати тысяч убиша.

Акияна реки дошедше, во вселенную паки возвратишася. Войску почити повеле и повеле околним государьством корабли многи сотворити, триста тысяч кораблей, величеством тысяча в него людей всядетъ со всеми потребами. К востоку отправи их, по великой Осистей стране и по варварехъ. Пред ними воеводу Птоломея и Филона посла, во Египте и с ними срочися снятися; повеле имъ земли и грады приимати и от сихъ войско и дани брати. Сам же в корабли вшедъ и, дунувшю югу бурну, к востоку поиде над треми тысячами кораблей, и Антиоха воеводу над иными треми тысячами сотвори, Селевкия надь иными треми тысячами кораблей, Византа же и иные витязи остави далече от града Ликия.[50] И оттоле отшедшимъ, остави на околе 1000 волов, 40000 овецъ. Множество кораблей поиде и людемъ, на 4 части разделившимся по морю и пловяху 30 дний и 30 нощи.

Александръ же идяше ко Египту и ту приста, идеже идет Нилъ река в море, ту град созда во имя свое Александрию. Селевкий же с своими корабли в Ликеи[51] приставъ и ту градъ во имя свое созда и нарече имя ему Селевкию. Антиох же пристав с своими корабли, ту градъ во имя свое созда и нарече имя ему Великая Антиохия. Византь же с своими корабли в тесноту Триньскаго моря[52] приставъ и ту град во имя свое созда и нарече имя ему Византия. О семъ Александръ много оскорбися, не ведаетъ, кто где присталъ, по 30 дний уведа о Селевкии, и Антиоху, и Византу и о градех ихъ. И потом сьехашася вси и на том месте создаша градъ вси и нарекоша имя ему по серпьскому языку «Единосердый станъ». И в томъ граде 6 месяць сотвориша, конское воинство составиша. Птоломей же и Филон ко Александру рекоша, елико прилучися имъ боевъ на пути, мнози чюднии царие варварстии и онтиописких[53] и сих всехъ победивше и ко Александру приведоша связанных. И сихъ Александръ уверивъ и во свою землю отпустивъ, заповедавъ, яко 12 летомъ 100 тысяч войска давати ему.

И оттоле Александръ со всеми вои во Асию прииде, ту градъ созда именем Трипол. О семъ Александръ здумавъ рече[54]: «О велемошнии македоняне, не подобает намъ воинство оставити, несть бо во граде твердости, но мы храброю силою многие грады приимахомъ и разбихомъ».

И всю Асию приимы и ко стране Апридийской[55] возвратишася, преди же иже в лета некая еллины приимше и разбиша некия ради жены именем Еленуши короля Акедоньскаго[56] сына Мелеушева.[57] Краля придискаго Приялъмужа[58] сынъ именемъ Александръ и Вариж[59] на вере вземъ и в Трою принесе, благодарения явлься ко своему благодателю и Мелеушу кралю. Мелаушъ Селевкия, и Киликия, и Пелагония, и с Пелопоникия цари и витязи на помошь себе призва, жены ради своея на Трою прииде. И всю Придийскую землю пленивъ и вся живущая в земли тои мечю предали; и десят летъ градъ Тройскии великии рвали и прияша, весь мужескии полъ огню и мечю предаша, якоже Омиръ во своихъ книгах пишетъ. Ту бо тогда мнози витязи падоша от еллинъ. Искони бо намъ взаконися от женъ великим лукавымъ зломъ повинным быти — первое бо Адамъ женою прельстися, великий храбрый Самсонъ женою погибе, мудрый Соломонъ женою ада наследи — такоже и в Трои мнози неизреченнии храбрии витязи и цари за едину жену погибоша.

И ту Александръ прииде, живущии же в Трои сретоша его с честию великою и дары ему многи принесоша: оружие Целеша краля, сына короля Прелеша,[60] на лвове кожи приставлено, и положивше на щиту Якша Теламоника. И ко Александру принесоша перстень и даша ему египетцкой кралицы от камени андракса,[61] имея силу такову: иже в великую немош впадет, на него посмотрит и исцелеетъ. Изнесоша ему образ госпожи Менеры[62] вписана на иконе, вся елико совершишася. Изнесоша ему одеяние Поликсении госпожи, дщери короля Приемуша; иже ею прелщал Ацелеш, егда от грекъ отвержеся, ко Трои приступи егоже убиша братия ея лукавьствомъ на вечери в храмь, уби же его Апелонъ трогоделский,[63] Алекидушъ.[64] Одеяние же действомъ: коли облачашеся в него госпожа Поликсения, тогда 4 различнии показоваше на собе позирающимъ от различнаго камени: егда на зелено камение позираше, приразяшеся зеленое белому лицу, подобяшеся дузе небесней вскоре сияющи и падиному позлащенному перию; егда же на черленое позираше камение, прелшевашеся черленъ к белости образу дивному и розному виду ея; егда же в немъ поступаше различна блистания от каменнаго вида, от одеяния того блисташе. Сие одеяние Александръ видевъ и подиви же ся жене той паче всехъ женъ и сию похвали не токмо за еи дивное одеяние, но и за веру и любовь, иже ко Ацелешу по смерти его показа. Ацелешу бо умершу, иному мужеви не восхоте назватися жена, глаголаше в собе: «Емуже весь мирь недостои бе витяжству и красоте и доброте; како его забыти, а иному нарекуся жена». Ни в порабление себе восхоте дати, Трою бо разбившим греческим царем, но изволи паче смерть Ацелешевъ гроб, нежели жива поработитися в Лагонискую землю.[65] Симъ бо умнымъ женамъ, иже к мужемъ своимъ честь и любовъ соблюдаютъ, двоя хвала имъ есть — и от Бога мьзда, а от людей честь, иже изволиша с мужи своими умрети, нежели срамотно живымъ быти. Йзнесоша ему венецъ тое же госпожи, егда на главу полагаше его, тогда невидимъ бываше во дни, в нощи же яко огнь светяшеся. Изнесоша ему бележецъ оружныи превелеможнейшаго Еликтора,[66] бисеромъ и камениемъ украшен, со скоропийными зубы и аспидовыми зубы, ногты; и одеяние его, иже от рыбьи кожи бе. И принесоша ему книгу некоего философа от Рима,[67] кою бяше о Трои разорение от искони и до скончания. И то Александръ прочеть, иже подвиги великих витязъ, жалости и радости наполнився и рече: «О колики силнии падошася за лукавьствие мерские и лукавые жены таковыя».

Александръ же во град Тройский вниде и вопрошаше, где витяземъ гроби суть; они же ведоша его к нимъ. Вземъ ливанъ и измирну, гробы их покади, проплакав к нимъ рече: «О дивии в человецех храбрии витязи, лвове, Алелешу, <Е>кторе, Якъшу, Несторе,[68] аще живых бы вас виделъ, честь по достоянию дал бых вамъ, да отколе отнюду же изыдосте, вамъ мертвымъ жерьтву и ливан воздаю. Но блажени есте и по смерти своей, понеже велицыи и дивии исписасте же в повестех и прилучистеся Омиру». Се же слышавше философи ко Александру рекоша: «Великий царю Александре, Ацелешъ, Ферлеша короля сынь, по отцы же брать есть тебе, а от Амона бога и Федите жены[69] родился есть, а ты, царю Александре, от Амона бога и от Алимпияды царицы родилъся есть, по прилучаю яко от единаго отца еста. Да аще смерть прилучит ти ся, царю, болшими похвалами подвиги царьствия твоего мы исписати имамы, нежели Омир о придииских и еллиньских царей». Александръ же рече к нимъ: «Болши бы ми от Омирьских исписаниих царевъ конюх назватися, нежели от ваших списаниих единой земли назватися царемъ».

Сему же бывшу Александр паки в Македонию возвратися со всими силами македоньскими и прочими цари и войсками их, иже в западней стране мечемъ прияли бяху. И с сими яко победоносецъ в Македонию прииде, шесть на десят летъ имелъ в далнихъ странах отшед от Македония. Мати же Алимпияда царица и мудрый еи казател Аристотелъ со всеми македоняны и з женами и з девицеми на рецы Скамудруши[70] и с честными великими дары царя Александра сретоша и оттуду вси в Филипустъ градъ приидоша. И ту Александръ повеле македоняномъ 3 месяцы в домех своих почити и кони кормити и оружия направити. И еще на востокъ поити хотя и паки в Македонии Аристотеля и матерь свою остави. Вземъ с собою 100 тысяч войска, сущих единаких македонян оружием и бележцы и вси вооружены единаки гелмове, и роги на нихъ, на щитех же лвовы главы, и на всех единаки кахизма коркодилова на фарижех. И тако взятъ всемъ шатры около царева шатра поставити, никому же иному не вмешатися в македоньский полкъ. Повеле же избрати 2 тысяшши благообразных женъ и симъ колесницы и шатры отрядити повеле, терьяха[71] же некоего над ними постави вся от них разумно управляти. Коли который воинъ жены требоваше, к терьяху пришедъ, златницу подаваше и, колки нощей держаше, толко златницъ даваше. Вся убо войска воюющих со Александром по уставу и подобию нарядившеся; 100 тысячь македонян тако с собою нарядив: егда царь Александръ на конь вседаше, тогда вси на конех обретахуся, и вси с нимъ во единомъ бяху, вси единацы коньми и оружие и свитами. Воевода всемъ Птоломей бяше, мужь любимъ и праведен, всякие добродетели исполнен, любим же Александромъ бяше велми. Егда кого македонян убиваху на бои, и от иных войскъ избираху изручна мужа и сими на место поставляше, никогда 100 тысяч македонян не умаляшесе.

Александръ шествие творя к востоку. Которые волею к нему приидоша, сии честь и прощение от него прияша, которые ему противляхуся, темъ грады разбиваше, иных мечю предаваше.

О семь же страх и трепет вси Асийскии страны обдержаше — и цари Палестиньстии, и Еврейское царьство, и Египетцкое царство. Вси бо тии Дарию подручни бяху, и мнози от нихъ к Дарию притекоша о напрасномъ нашествии македонянъ. Дарий же, царь перьский, с вестми посла ко Александру с листомъ: «Дарий, царь надъ цари, великий, силный гордениемъ и земскою славою, равен богомъ небесным, единако с солнцемъ от востока и до запада. Весть во уши мои прииде, сыну Филиповъ, яко всю Елладию объятъ, и до великаго Рима дошедъ, и вси западныя цари подмял еси, и сихъ до конца затеръ еси, и до Окияна реки дошелъ еси, не точию о семъ доволенъ еси, но и нижнюю Варварию и Ефиопию и вся западныя страны, подручная царьствию моему, поколебалъ еси, и много богатества взялъ еси, и симъ еще не доволенъ еси, на Асию и Фругию, моея земли, наступилъ еси с подобными тебе гусари, с македоняны и отроки. В забитии положилъ еси подручную работу; к перъскому царству вси земьстии прилагаются царие. Да доволенъ буди тебе во отечествии обрестися, Еладиею обладати. Оставляем ти законную дань, юже отецъ твой ко царству моему приношаше. И сие помилование над тобою чиню за неизочтеную твою худость и за безмерную твою наглость, иже с подобными тебе гусарми учинилъ еси. Аще ли сему не повинешися, и силою перьскою поиду на тя и не может тебе вся вселенная предо мною укрыти, пред мечемъ моимъ казнити тя имам».

Приим же Александръ листъ и прочетъ его и в той чась раздра, посла же повеле со гневомъ на древе распяти, а инымъ главы отсещи повеле. Македоняне же приступльше к нему и рекоша: «Царю Александре, не подобаеть ти посла убити». Он же к нимъ рече: «Не ко царю послани суть, но к разбойнику и гусарю». И се рекъ половину их пусти к Дарию и к нимъ рече: «Не зазирайте мене о семъ, но царю вашему ругайтеся, азъ бо царя его имам, а он мене разбойника нарече; да егда вас к разбоинику послалъ есть, тогда вамъ главы отсеклъ есть; царь бо посла никогда не убивает, да вы к разбойнику пришедше, погинули есте. Азъ же не яко разбойникъ, но яко царь живот вамъ дарую». Они же к нему рекоша: «Аще нас убиеши, царю Александре, самъ себе делом разбойника наречеши. Дарию же малу тшету нанесеши, закон же царьский нами разориши, но умилися о нас, доволни бо есми имя твое в Персиде прославити». О семъ слове Александръ умилися и к Дарию их с листом посла: «Александръ царь Дарию, перьскому царю. Листъ твой приимъ и писания твоя в нем прочтох и благодарих, понеже не бе в немъ царского устава, ни подобия. Ты претиши нам, како западныя царства приемше, разорили есми. Ведомо да есть ти, яко всякъ человекъ ищетъ от нижних на вышняя преити и взыти, и се мы разумевше, на западе прияли есми и на востокъ идемъ. Ты претиши намъ, глаголя: “Вся вселенная полна есть имени моего и не может тебе укрыти и всехъ македонянъ”, ихже гусари наречеши. Ты велиши нас бити и ухватити, а мы к царству твоему сами идемъ. Да аще нас младых и крепких мниши быти, но паче камени адаманта твердейши явимся тебе, паче перцовых зернъ лютейши, государие всему твоему наречешся. На великий промыслъ надеемся, емуже ты противишися равен быти. Но не утаися в персехъ, противу насъ изыди. Сут бо жены украшены с тобою, македоняне же суть лвове неутолимии, волею своею смерть за живот купуют». Дарий же листь Александровъ прочет, ярости и гнева напонився, рече к послу, иже бяше ходилъ ко Александру: «Коего возраста есть Александр, каков умомъ есть, явите ми, и коего лета рождение его, колика войска у него есть». Они же рекоша к нему: «Лета есть ныне тридесятнаго, ум же многолетенъ в немъ есть, красен же и храбръ есть зело и судитъ право, мудрость же его по листомъ познай, царю, войска же с нимъ видехомъ пятсоть тысяч. Премудрый же Соломан в книгах своихъ пишет: “Посмеяния устъ и поглядание очию, поступанию ногамъ возвещаетъ еже о мужи”». Дарий же все во умъ приимъ и рече: «Воистину сии суть великихъ царей белези, но сему не мню истинну быти». Повеление же по земляхъ своих и странах расписати повеле — на поле Сенар войску собирати повеле, идеже языцы столпъ создали бяху, боящеся втораго потопа нашествия. Ту языкомъ размешение бысть, ту войску собиратися повеле.

Во Иерусалим же и во Египет писа листъ, глаголя: «Не передавайтеся Александру, татеви и гусарю, аз бо силою перскою изручю васъ».

Александръ же вземъ воя своя, во Июдейскую землю и на Еврейское царство во Иеросалимъ отъиде. В то же время обладаше еврейсками сонмищи и Иеросалимскимъ царством пророкъ Бога Саваофа именемъ Еремея. И к симъ царь Александръ посла пусти с листом: «Александръ, царь над цари, сынь Филиппа царя и царицы Алимпияды, ко обретающимся началником Еврейского царства. Да есть вамъ, яко сотворилъ мя Богъ вышний царя паче всехъ царь в роде моемъ и вся западную страну и Рим приимъ, да вас доидох. Аще угодно есть вамъ мне поклонитися и самемъ на отеческих законех быти и отчину и землю без боязни держати, и вестника ко мне с словомъ пошлите и дани войску моему пошлите». Се же слышавше евреиский сонмъ молвою великою одержими бываху; листъ же Александровъ прочетше, вестника ко Александру послаша с листомъ: «Евреиский сонмъ Бога Саваофа людие, живущеи во Иеросалиме, Александру царю радоватися. Елико поведалъ еси намъ, с радостию увидехомъ. Ведомо да есть царствию твоему, яко отнележе преидохом Чермное море, ни единому повинухомся царю, но водимы есми рукою высокою и мышцею непобедимою Саваофа Бога. Се же напоследокъ времен разгневавшуся на ны великому Богу, поработи нас Навходоносору, царю перьскому. Много же летъ в порабощении быхомъ и паки возвратившеся во свою землю и ныне есм.и подручни перской десницы, ейже вся вселенная подручна есть. Аще ли тебе предадимся, ныне или утро Дарий пришед вся красная земли нашей разрушит. Аще ли Дария победиши и острию мечю перскому притупиши, во Иеросалимъ с миром приидеши и царь всей вселенней от еврей наречешися. Аще ли Дария не победиши, во Иеросалимъ невозможно ти внити». Евреи же единого с листомъ послаша ко Александру. Александрь же листь прочетъ и другий отписа к ним, рече: «Александръ, царь над цари, всемъ живущим во Иеросалиме пишу. Елика писасте ко мне, ту познахъ. Не подобает вамъ, людемъ Бога живаго, подручным быти человеку идолослужителю. Да не задержав, ко мне дани принесите. Азъ бо, не поклонився Богу во Иеросалиме, на бой к Дарию не поиду. Ведомо да есть вамъ, яко Дариевы десницы напрасно избавити вас хощу». Вестника же еврейска отправи, а самъ ко Иеросалиму поиде. Пророкъ же Иеремея пришествие его слышав, советъ сотвориша со иеросалимляны: «Добро есть, — рече, — намъ Александра пустити во град. Видехъ бо в нощь сию во сне пророка Данила глаголюща ко мне: “Се грядет к вамъ, о немже азъ древле прорекох, иже бо от персь пострадахомъ, сий Александръ возмездие нам платити имаетъ”». Се же людемъ угодно явися. Александрь же в ту нощь виде сонъ: явися ему пророкъ Иеремея во одеянии архиерея Аарона и рече ему: «Александре, поиди во Иеросалимъ и ту поклонися Богу Саваофу, и поклонився ему, на Дария иди; и сего победивъ, персомъ государь наречешися». Александрь же, от сна воставъ, властелем своим сонъ исповеда и ко Ерусалиму поиде. И приближившуся ему ко граду, слышав же сего пророкъ Иеремея, всякому дыханию на сретение царю поити повеле. Сам же во одежи архиерейской со свещами и с кадилницами стретоша и покадиша. Александръ же, видевъ пророка Иеремею, и ко властелемъ своимъ рече: «Сего пророка видех в сию нощъ». И тако Александръ сседъ с коня и поклонися ему до земли и целова ризы его. Пророкъ же Иеремея покадивъ его и благослови и за руку имъ его, въ церковъ введе, Святая Святых, поклонитися, юже созда Соломан царь. Александръ же вопрошаше пророка: «Возвести ми, в коего Бога веруете?» Пророкъ же рече ему: «Во единаго Бога веруемъ, иже небо и землю сотворил и вся видимая и невидимая, иже око не виде и ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыде». О семъ Александръ удивися и рече: «Поистинне велику Богу раби есте вы; да верую аз в него, исповедую, дела бо его яве творитъ; дарую ему дани, иже от вас взял бых яко от прочих языкъ; Богъ вашъ во мне да будет и мирь его со мною да будет». Взем же пророкъ злата много с людми града того и сии ко Александру принесоша. Он же не восхоте взяти ничтоже, но вместо дара дасть Богу Саваофу. И се рекъ, отъиде от земли еврейские, восхоте поити ко Египту. Проводи же его пророкъ Иеремея до полудни и сказа ему пророчество Данила пророка, иже преже бе, ко Александру рече: «На помощъ призывай Бога Саваофа и силу перьскую победити имаеши и всему от востока и до запада царь наречешися, егда вся си совершиши, тогда и близу рая доидеши и ту человеки наидеши, иже не есть от женъ Адамовых, согрешениемъ не живут, дебелостию плотьскою обременении же, якоже и мы, но мирно некако живут, близу аггельскаго жития; сии блажени от Бога наричутся. Сих же увидиши, Александре, вся, иже о возвращении твоемъ, прорекуть ти». И паки рече ко Александру: «Не остави нас в жалости, возми нечто от нас любве ради». Александрь же к нему рече: «Якоже велиши, святый отче, да сотворю». И повеле пророкъ принести камень лихнитарий,[72] на немже бе вписано имя Бога Саваофа, егоже на гельме ношаше Исусь Навгинь, егда на бои хождаше на иноплеменники. Повеле ему принести меч Голияда иноплеменника, егоже на рати уби пророкъ Давидъ, царь еврейскии; повеле ему принести гелмъ Самсона силнаго со змиевыми ногты и копие Самсоново и оружие его, емуже ни едино настояще оружие, ни железо; принесоша ему щитъ от анта гвоздия,[73] егоже разбити ни едино железо можетъ, иже бяше был Атана,[74] сына Саулова. Гражане же дароваша его и даша сто тысяч купль микдал и коней 200. И тако благослови его пророкъ и самъ Александру рече: «Нектому, Александре, землю свою видиши». И отпусти его с миромъ. Александръ же во Египет отъиде.

Египтяне же прямо ему на бой готовляхуся, не хотяще повинутися Александру. Он же с своими вои оступи около града Египта, крепко рвати повеле. В то же время зноеве бяху велицы. Езеро же близъ Египта быстро и студено бяше велми. Царь же Александръ от безмернаго зноя прохладитися восхоте, окупася, и превзя его водная студенъ естественую доброту, и в немошъ в велику впаде. Египтяне же немошъ Александрову слышавше, лукавьствие сотвориша. Листь скоро сокровенно ко Александрову врачю писаше Филиппу: «Великий врачю Филиппе, Александра аще врачебнымъ былием умориши, ты всему Египту царь будеши». Филип же сий листь приимъ, много смеяся и раздра и к нимъ листь отписа: «О безумнии и несмысленнии послове египетьстии, аще бы царствию вашему хотелъ бых, скоро бы Александръ мой дал бы мне многая силна и болша царствия вашего, иже мечемъ своимъ приял — царствия вся си аз ни во что же вмених, преобидехъ и презрехъ, Александра же единаго изволих имети паче всехъ царствий земских и богатьств, вес бо миръ не достоинъ ни единому власу, отпадающу от главы его. Ведомо да есть вамъ, яко Александръ здравъ есть, но хитрость вамъ творимъ, яко неверьствие ваше искусити. Заутра же его увидите на великомъ коне здрава ездяща и весела». Сей листь египтяне видевше и убояшася и ко Александру листь тайно писаша: «Ведомо буди царствию твоему, великий Александре, яко Филип, врач твой, ядовитым зелием уморити тя хощет, за неверие живота своего, неверен бо ти есть». И листъ ко Антиоху принесоша, Антиох ж ко Александру принесе. Александръ же листъ прочетъ и в руце своей держаше, и в той час Филипъ врачь прииде, кубокъ полон нося зелия растворена, и ко Александру глаголя в тайне: «Александре царю, сие зелие пивъ, исцелееши от немощи». Восстав же Александръ, в руце кубокъ приемъ, прослезися и рече к Филипу: «Любимый мои Филипе, велико мне сие пиво пити?» Филип же к нему рече: «Пий, царю, не сумнися, полезно ти будетъ, от немощи исцелееши». Александръ же еще к нему рече: «Не на ползу ми даеши сие пиво, Филиппе». Филип же цареву сумнинию проразумевъ, вземъ кубок, половину испивъ. Царь же видевъ, к Филипу рече: «От руки твоея мне смерть сладка есть». И се вземъ царь, испии, Филипу же листъ египетъский дасть. Филип же прочетъ листь, главою покивавъ и много проплакавъ, рече Александру: «О великий царю Александре, на главе твоей всехъ царей земских главы висятъ; да аще сие хотелъ быхъ сотворити, твоея главы падением вся вселенная поколебати. Вес бо миръ не достоинъ единому власу падающу от главы твоея; тебе убивъ, которому царю назвалься бых рабъ! На лутче бы мне живу в землю внити, нежели твоею смертию весь миръ поколебати». Александрь же рече: «Врачь царя не убиваетъ, вера бо велика в немъ». И се рекъ, ляже спати весь день до вечера. Возбодився, сяде с македоняны и много веселився.

И всю нощъ покойно спав. Заутра же повеле войску вооружатися, и со всех странъ ко граду напрасно повеле итти, и пушек сто поставити повеле около града и бити во градъ. И много людей во граде избиша. Бяше же видети стрелы летяща во град яко облакъ, египтяне же чрез день не можаху глядити, из града великими гласы начаша вопити: «Помилуй нас, царю Александре, старъ убо от нас отшел еси и паки пришел еси к намъ младъ».

Александрь же египтян вопрошаше: «Како от вас старъ отидохъ и младъ к вамъ приидох, скажите ми?» Они же отвещавше: «Нектанава царя имехомъ, емуже еси сынь ты, отходя от нась писмо свое остави у нас. Написано так: “Отхожу от васъ старъ и прииду к вам младъ; се будет пришествия моего белегъ — егда ко образу своему прииду и поклонюся, иже на столпе среде Египта стоит, тогда венецъ от руки его спадет”». Александръ же слышав, поиде во Египетъ и къ столпу прииде, и приступль ко образу его, и урвася венецъ з главы образа на Александра. И ту Александръ повеле сотворити 4 столпы великии, на единомъ столпе повеле себе во злате сотворити, на второмъ столпе повеле Птоломия воеводу создати, на третем же Антиоха, на четвертом Филона храбраго повеле сотворити, всех же к востоку зрети сотвори. На Нектанавов же столпъ Александръ вшедъ, по Египту погляда, высок бо бе велми, и повеле разбити всего. Врача Филиппа царя граду Египту сотвори. Сам же во Египте сокровище многих царей первых обрете.

Сему же бывшу, вестники приидоша ко Александру царю, глаголяще: «Ведомо да есть ти, царю Александре, Дарий, великий царь перский, со всеми восточными силами на Ефратъ реку прииде». Александръ же слышав и воя своя вся собра, къ Ефрату рецы идяше. Ефрата же реки не дошел, войско преписати повеле и обрете 6-сотъ тысячь конных, а пеших 1000 и 400. Дарий же войско свое преписати повеле и обрете 1000 тысяч конникъ и тысячю тысяч пеших. В той день лазуку Дариева ухватиша и ко Александру приведоша; и сихъ обесити повеле, яко да возвесят войску перьскому число. Они же к нему рекоша, истинну исповедаша; Александръ же держити их повеле до вечера. И войску же своему всему повеле — всякому человеку огнь сотворити; лазуку же Дариева на высоку гору возведе и показа имъ войско, они же видевше безчисленное множество огней. И тако отпусти их Александръ, рече им: «Законъ есть македоняном, егоже на бою хватят, тому главу отсекают и никогоже бо оживляют; да аще з Дариемъ вы на бои не ходите, боле бо человеку свой живот, нежели всего света имение. Царю же вашему рцыте: “Царю ... подобает со царем битися; егда битися начнем, ищи мене на златой колесницы ездяща межу лвовы знамены, где видиши позлащены гелмы и типаны парижи, ту есть македоньскии полкъ”». И се рекъ, отпусти их. Лазуки же к Дарию царю пришедше, вся сказаша ему, яже видеша, Александра хваляху много и войско его поведаху много. Дарий же повеле имъ языки урезати, да бы персомъ не исповедали. Сам же на бой войску повеле направити, совет же сотвори с вои своими, глаголя: «Не подобно тебе самому, царю, на бой поити, Александръ бо гусарь есть, от малых царей есть царь, Дарий великъ на земли паче всехъ царей». И се угодно цареви явися Дарию. Дарий же царь великаго воеводу своего Миманда на свое место устави и рече к нему: «6-сотъ тысячь избранных персъ вземъ, 200 тысячъ ефиопъ, 200 тысяч мидий, 4-ста тысяч пеших со стрелами и сихъ всех возми, Тигръ реку прешед, Александра, сына Филипова, ко царству моему приведи. Аще ли пред тобою побегнет, а ты гони, не остави его, боги перъскими укрепляемъ». Миманда же войско вземъ, Тигръ реку прешед, войску Александрову возревъ, на бой направитися повеле. Александръ же перьское воиско видевъ, войску своему повеле готовымъ быти, и вседоша на кони вси. Тогда Александрь, собрав войско свое, рече к нимъ: «О всесилнии и любимии и велемощнии македоняне, елики македоньстии витязи, покровъ и промыслъ великаго Бога, егоже видеста, како великий Римъ прияли есми, и западу всему государи назвахомся, и отоки моръстии прияхомъ, Иерусалимъ прияли есми, ту Богу небесному поклонихомся и, его помощъ вземше, Египет прияли есми и великаго царя Дария перьскаго дошли есми. Аще сего убием, государи всему его будем, аще ли нас побиет, то вся вселенная пред образом его укрыти не может; лутче бо намъ ныне всемъ на бою умрети, нежели пред персы бегати; всякому велеумну мужу смерть почтена болши есть, нежели срамный животъ. Ведомо да есть вамъ, яко разбити их имамы, понеже царя их с ними нетъ, всяко бо войско безглавни суть без царя. И зрите ихъ неурядно на бой идущих, сии вскоре бегати начнутъ, безглавни суть. Знаите и вы, яко перси овцы наричются, македоняне же волцы суть, пред единем бо волком много бегает овецъ. Перси бо погнани суть, а вы своею волею с царем своимъ идете на бой. Молюся вамъ, милая братия, храбро на бой сей поидете, паче иных, колико бо войско на войско идетъ, тогда остроту войска их отнимает». И се рекъ Александръ, на великого коня вседъ и гелмъ на главу свою постави и войско все на двое раздели, самъ в македоньскомъ полку по уставу еде, Антиоха и Птоломея со двема полки на бой посла. И тако напрасно мечи ударишася, персы же, не могуще македоньскимъ противитися мечем, начаша бегати. Александръ же взамесь с ними идяше и тако до Дариева окола приспеша. Дарий же, видевъ войско разбито, на борзого коня вседъ, побеже. Александръ же сихъ разбивъ, мертвых повеле вкопати в землю, живых же с честию отпустити, тако рекъ имъ: «Рцыте царю вашему Дарию: “Доволен буди оброки своими, Дарии”». Миманда же, воеводу Дариева, уби. И тако двигъся со околомъ своимъ, Ефрат реку преиде и мосты разметати повеле.

Дарий же, перьский царь, по всей земли своей посла, войску в Вавилоне собиратися повеле, и две тысящи тысящей войска собрав, на Сенарьское поле[75] иде, на Александра. Александръ же много множества видив войска Дариева и страх на сердцы своемъ имеяше, сего македоняном не являше. На высокомъ месте ставъ, рече: «О велемошнии мои вои и милии македоняне мои, ведомо да есть вамъ, яко всякий бегая борзи его гонящаго; единому рыкнувшю лву, мнози умирают звери. А намъ узаконися всегда гнати и убивати, персом же узаконися бегати и умирати пред нами. Дарей бо велико войско навелъ есть на нас, не хотелъ намъ чести сотворити, убивая многих, многие чести достоин есть. А мы Миманда воеводу убихомъ, да аще Дария убием, то безпечални будем. Вси бо с перваго иже боя утекоша, на сий бои не приидутъ». И се рекъ Александръ на бой поиде, имея с собою тысячю тысяч вооруженных. И войску своему смотрети повеле, иже хто преже боя побегнет и сий яко ратникъ без рассуждения умирает.

В ту же ношъ явися Александру пророкъ Иеремея во сне, глаголя: «Поиди, чадо Александре, без сумнения на Дария, с собою имея помошника Бога Саваофа; носи же на главе своей камень, имеяще имя Бога Саваофа, егоже дах ти во Иеросалиме. Усты же своими глаголи на бой идя: “Единь святъ, единъ Господь, небо и землю созда, на херувимех почиваяй, Аданай, Саваофъ Богъ”. И сие рекъ, победиши и весь светъ противитися не можетъ». Александръ же видевъ сонъ, радостен бысть велми, смело на бой идяше. И со обою страну трубамъ ратнымъ ударившимъ, и войсками двема сразившамся, бе видети вопль человеческий и конский, звукъ оружный. Сечъ от утра до полудни бывши, и персы побегоша, а македоняне за ними три дни и три нощи гнаша, четыреста тысячь их убиша, двесте тысяч живых ухватиша и ко Александру приведоша. Александръ же к нимъ рече: «К тому на бой не ходите», сихъ живых повеле пустити. Дарий же в Персипол, градъ столный свой, утече.

Александръ же поиде к Вавилону. Гражане же вавилонскии за сто верьстъ не даваху Александру ко граду приступити. Таковъ быв Вавилонъ величествомъ, яко рецы Ефрату притекающи в онъ, непреходней суще велицей, идеже изрядно течаше, ту на конех бродяху. Александръ же выше града с войском своимъ ставъ, воду же посреде войска своего копати повеле, ископавше сице прямо рецы широко. Во едину ношъ вавилоняне жертву велику богом своимъ творяху, вси в храмъ Аполоновъ собрашеся, Александръ же с вои своими в нощи пришед, Ефратъ реку от града в поле отведе и воднымъ путемъ речнымъ с войскомъ своимъ во градъ прииде и, не могии принятися, запалити его повеле. Вавилоняне же сие видевше, ко Александру вопияху, молящеся: «Помилуй насъ, македоньский Александре, всего света царю, перьский государю». Тогда Александръ угасити огнь повеле. И тогда поклонишася ему вси вавилоняне и прославиша Александра царя и дары ему дивныя и многоценныя принесоша. Изнесоша злато Дариево, иже бе ту 2000 талантъ, и 1000 коней зобных Дариевых, изведоша ему 100 лвовъ во златых чепех, 1000 пардусов ловныих, 100 париж аравитцких, иже паче бяху изрочни всех коней земскихъ; изнесоша ему 2000 блюдъ златых настолных Дариевых; изнесоша ему 10 000 тысяч оружия цела со златомъ и бисеромъ многоценнымъ; изнесоша ему кубков златых приправленых с различным камениемъ многоценнымъ; изнесоша ему збруи коньские от рыбьи кожи, иже железо похватити не можетъ; изнесоша ему одеяние Сескерсена,[76] царя перьскаго, иже бяше сотворено от змиевых очеи[77] со многоценным камениемъ, иже бяше былъ всему свету царь; изнесоша ему венецъ Сонхоса[78] царя; изнесоша ему скатерть настолную, иже от самфира камени, Дария, царя перьскаго, егда бо на ней ядяше, николи злосердъ не бываше. Ту Александръ сотвори в Вавилоне 30 дней.

Дарий же слышавъ, перский царь, яко взял Александръ Вавилонъ, жалости великия наполнився, рече: «Окаянный аз, како всего своего лишихся в животе моемъ, како боговъ небесных силние явихся, ни человекъ земных достоинъ бых, единъ от малых царь силу мою разруши и разори. Окаянный азъ, Дарей, честь бо моя первая тихо ко мне посмеяся, на конецъ горко мне озреся. Но поистинне добре есть рекъ: “Сеюще с радостию неправедное, сий с плачем и жалостию пожнут”. Великий бо в мудрости еврейскии царь Соломонъ в писаниих рече: “Иже с радостию чюжая взимаютъ, то з жалостию своя отдают”. Аз убо чюжая вземъ с радостию и своих ныне лишихся з жалостию. Но лутче бы мне на бою от македонян убиену быти, нежели зле живу сущу персы царствовати. Персы бо на многа лета данъ взимаху от македонянъ, ныне же главами своими македоняномъ платяху». Сие же персы слышавше, царя своего Дария тешаху, глаголюще: «О великий царю Дарии, великим кораблемъ велика падения суть, велицы ветри колебают великие древа... Тако и царства множествомъ людей состоитца, якоже и море великими волнами страшно являетца плавающимъ. Да не скорби, царю, о семъ, вчера бо Александръ разбилъ есть, а утро мы побиемъ его, немало бо подвизати имают велемошнии витязи перьстии о своей отеческой земли».

Яви же ся некий любимый и милостивый присный властелин Дариевъ, ту стоя, рече: «Великий царю Дареи, мене миловал еси много летъ и велико добро сотворил еси мне, да я, видав тя печална, ныне животъ свой жалость твою отдамъ, Александра же животом своимъ убию». Дарий же к нему рече: «О любимий мой, зделайте ми се. Аще сие сотвориши, Александра убиеши, Персиду всю от напасти свободиши, смерть твоя вместо живота вменитца и мне царство от руки твоея дасться; и ты от персъ великъ наречешися». И се рекъ, Авис македонское знамение на оружие свое вземъ и во Александрово воиско вниде. Александру оружену ездящу и свое воиско переписоваше. Авису же близ его приехавшю в македоньской збруи и ко Александру приближися, Александръ же во оружии стоя. Авис же вземъ меч свой, Александра же по очима хотя ударити и не улучи его и по верху шолома удари и верхъ шолома ссече и космъ верха его яко бритвою устригъ. Александръ же мневъ, яко от своих ему невера бысть, и рече: «Не удари мене рука перьская, но удари мя рука македоньская». Авись же повторити хотя, и ухватиша его, и меч у него исторгоша, и щеломъ с него сняша, и ко Александру его приведоша. Александръ же к нему рече: «Кто и откуду еси, человече, и какъ тебе имя есть?» Он же к нему рече: «Имя ми есть Авис, персянинъ есмь, Дариевъ присныи властелинъ; любовию государя моего обдержимъ есмь, тебе убити хотехъ животом моим, государя же моего смертию твоею обвеселити хотехъ. Но елико могох, тако сотворих, Богъ же елико хощет, да творит». Александръ же к нему рече: «О безумный Ависе, се ты волю государя своего сотворил еси и по твоему изволению ныне умерлъ еси, мене же Богу соблюдшу. Ты ныне умерлъ еси, но понеже за государя своего поболел еси и главу свою за него положил еси, яко единь от македонян се сотворил еси — от руки моея живот тебе дарую, понеже сотворил еси дело, иже никтоже сотвори нигде. Здравъ ко царству своему поиди и тако ему рцы: “Дарий, перский царю, егоже Богъ хранит, того человекъ не убивает, егоже ли Богъ не хранит, того вси руки человечи не могут укрыти. И да преломи неуломное свое сердце и царству моему поклонися, дани мне дай, с подручными цари почивай”». Авис же к Дарию пришед, возвести ему, иже сотвори и како Александръ живот ему дарова от руки своея. Дарий же покивав головою и рече: «Елика может, да сотворит, Богъ елика хощет, да будет». Ависъ же рече к нему: «Тобе ныне всю работу мою меч платих, живот мой от рук Александровы взях. Вся бо, елико сотворил ми еси, ныне животом моимъ оплатих тебе; яко тобою мертвъ есмь, Александром же живъ есми. Елико могох, то и сотворих, Богъ же егоже любит того и сохранит. Да кланяюся тобе, царю Дарий, работати хощу тому, иже животъ ми дал есть». Дарию поклонився, ко Александру отъиде.

Жалостен быв Дарий и рече: «Емуже бози противляются, емуже честь на безчестие преминуетца, того ближнии и любимии его друзи оставляют. Добре бо рече: “Возношение годишнаго кола имаеть и низношение низко, да всякий бо возносяйся смирится”». И се рекъ, Ависа дарова и наказа ко Александру: «Александре царю, не превозносися до конца, всяк бо возносяйся смирится вскоре. Сонхосъ бо царь зело превознесеся, от дивиих людей смирень бысть, и аз бо вознесся, от моих смирен бых. Тобе аще возможно есть, буди доволенъ оброки своими, аще ли неугодно явится, то лутче есть намъ царством нашим и богатьствомъ смерть получити, яко же неудобно есть мне поклонитися тобе, тако и тобе неудобно есть поклонитися мне, царь бо царю не кланяется николиже, но единому умершу, другий мирует. Но готов буди на бран... десятый день иду на тя с останочными персы и с непобедимы индеяны; бившися с тобою или тебе и твоих побиемъ, или с моими на отческой земли нашей с честию умремъ; и Богу о семъ мерила права в руку содержащу». И се рекъ Дарий, Ависа отпусти. Авис же ко Александру пришед, вся реченная Дариемъ ко Александру рече. Александръ же покивав главою рече: «О царствии мира ни с ким несть, царство бо велика гора есть и высока зело, иже к верным красна и сладка есть являетца, понеже водами и овошми различными украшено зело, к неверным же непреступна, но пристрашна есть. И на красоты ея позирая, неудобь изсести ему мнится, точию аще разумно оправляти сию весть».

Александру же в ту ношъ пророкъ Иеремея явися с Филинесом,[79] иереом Ерусалимскимъ, и рекоша к нему: «Дерзай, чадо Александре, самъ себе посла сотвори, и Дария царя исходи, и виждь войско велико индейское, иже ведет Дарий на тя; и сими, юже от сих македоняне имают, исходою своею от сердца избавиши. Аще Дарием уведанъ будеши, и мы помощию Бога Саваофа избавим тя». Встав же Александръ от сна, Птоломею и Филону, и Антиоху сонъ свой сказа. И на походе к нимъ рече: «Аще смерть мне тамо случитца, вся земъская царства разделите». Они же с плачемъ держаху его, глаголюще: «Аще сие сотворити мыслиши, то первое всемъ намъ главы отсецы». Он же к нимъ рече: «Аще Божию промыслу годе будет мене убити, а вы не можете мене оборонити. Аще ему годе будет блюсти мя, вси перскии руки не могут мене убити».

И се рекъ, в Персиду поиде яко посол к Дарию и листь понесе к Дарию. Одежу на собе персидьскую нося, сверху же его плаш финический и со аспидовыми роги и со златыми печатми ношаше. Дарий же порастас, сиреч встречю велику, сотвори, яко бы чюден послу Александрову явился. И тако Александръ вниде и, листь вземъ, Дарию дал и рече к нему: «Государь мой Александръ, царь царемъ, тобе, царю перьскому Дарию, мною поручи радоватися. И листь прочетъ, скоро ко мне другий отпиши». Дарий же седяше на некоемъ месте высоком, около его лица ангельская сотворена бяху, емуже яко богу со свещами предстояху. Вся же полата от злата искусна сотворена бяше, столпи же златии и с камениемъ многоценнымъ украшени бяху, четыре камени у четырех углех тое полати бяше. Листь же Дарий приимъ, дивляшеся Александрову одеянию и клобуку, листь же велегласно повеле чести. Персянинъ же некто нача чести, еже умеяше македонскии слова. И листь же написа сице: «Александръ, царь над цари, сынъ Филиппа царя и царицы Алимпияды, всему свету царь вышняго Бога изволением. Помниши ли, Дарий, перский царю, егда дань отца моего от Македонии взимавшу и се умершу, мне же на престоле его младу сущу оставшу, понудим бысть ты своимъ нерадным злым обычаемъ мене от царства моего согнати, иного македоняном государя вместо мене сотворити и мене от очинные земли отгонити. Се же видив, Божие всевидное око, иже вся бываемая видитъ, всих сердец помышления знаетъ и мерами праведными меритъ, ныне тобе, а заутра мне, имиже судбами государь отечеству моему сотвори мя и царя всему свету. Ты млада мя суща повеле привести, азъ же в мужество приспевъ, самъ к тебе пришелъ есмь. Якоже ты всему моему государь хоте назватися, тако и аз днесь господинъ всему твоему назвася. Не тако азъ немилостивъ, якоже тебе мнетца быти; но поклони непреклонную свою гордыню и пад, поклонися мне, и дани мне дай, и буди государьствуя персидьцкою землею. Аще ли тебе неугодно явитца, ты персомъ государь еси[80] и сим радъ еси заклатися от македоньских мечей. Буди готовъ со всеми силами своими на бой въ 15 день на Синарьстей рецы,[81] со всеми моими стати имамъ». И сий листь Дарий прочетъ, ко властелемъ своимъ озревся и рече: «Надееши ли кто таковое подвиже и таковъ ярости от Македония изыти». Александръ пред нимъ стоя рече: «Не чюдно, аще македоняне всимъ светомъ обладают». Дарий же к нему рече: «За что?» И рече: «Вси бо суть единосерди, и мудрии, и любимии, и храбрии без конца суть, войско бо сии имеюще непоколебимо». Велможа же Дариев, ту стоя, рече ко Александру: «Почто тако к великому государю отвещеваеши?» Он же к нему рече: «Силнаго государя воленъ посолъ и веренъ слуга». И се рекъ, отступи. Дарий же к нему рече: «Буди у нас на вечери, дондеже листъ ко Александру отпишу».

Тако Дарий на вечере седе с своими велможи, Александра же на поклисарьскомъ месте посади прямо ему, и ясти поставиша; егда служити начаша, тогда Александръ чашу испивъ в недра скры. Тогда слуга Дарию возвести сие. Дарий же повеле другую налити. Александръ же и тую, выпив, в недра и скры. Един же от велможъ Дариевых ко Александру рече: «Не подобаетъ на царскомъ столе седящу тако творити». Он же к нему рече: «У государя моего, Александра царя, первую чашу и другую испивъ, всякий собе беретъ». Се же персы слышавше удивишася. Кандаркусь же некто, егоже Дарей в Македонию посылал бяше господствовати, с вечеря воставъ, к Дарию рече в таи: «Ведомо да есть тебе, царю Дарей, яко днесь бози всю волю твою свершиша». Он же рече: «Како?» Кандаркус же рече: «Сий посолъ македоньскии самъ Александръ есть, сынь Филипов». Дарий же, радости наполнився, к нему рече: «Аще сие истинна есть, то аз всему свету самодержецъ есми». И тако нача часто обращатися ко Александру тихимъ лицемъ, мне собе неверну быти, рече: «Всих глава глав не обещаетца на концы». «Аще есть сеи истина не будетъ, чести всее лишюсь у тебе и главу мою мечем отсеци». О сем же Кандаркусу глаголющю, Александръ же тако домыслися, яко преже ухвачения перстеня искаше в тоболе своемъ вольховалного, иже бе взялъ в Трои граде в Клеопатре, египецкой царицы, коли бо той перстен на руку полагаше, тогда невидимъ от всехъ бываше. В руку же его вземъ, на перстъ его не положи, хотя Дарие искусити малодушие. Дарий же безмерною радостию возвеселися и рече: «Прилична ми тя ко Александру, человече, глаголютъ быти». Александръ же к нему рече: «Поистинне, великий царю, истинну реклъ еси. Александръ же, — рече, — царь приличности ради любит мя велми. Приличен бо есми к нему, мнози бо мне Александра мняше». Тако Дарей в размышление впаде и не повеле его ухватити. Трапезу же ногою ринувъ, в ложницу отъиде со свещами, мысля, како его ухватити. Свещи же з Дариемъ отнесоша, Александръ же со властели в великом храме оста и ту стоящу ему во тме и совлече с себе многоценное одеяние и македоньскую коруну, перстен же волховный на перстъ возложи. И тако ко вратомъ града притек, и чашу златую из надръ вземъ, и дастъ сторожу, и рек: «Возми чашу сию и держи, Дарий бо царь посла мя стражу нарядити добро». И отвори ему врата. На другая же врата пришед, и другую чашу вземъ, сторожу дастъ, и рекъ: «Возми чашу сию и держи ю, Дарий бо царь послалъ мя еси воеводу призвати к себе, да стражу крепку утвердити». И тако отвориша ему. Скоро из града же изшед и на великаго коня всед, на Арсинорскую реку пред светом приспе, и сию реку измершу обрете, и на ону страну прееде целъ. Ту бо его ждаху воеводы Птоломей и с Антиохомъ и Филономъ и любимый Андигон. Александръ же исповеда имъ, яже ему в Персиде случися.

Дарий же, в ложницу вшед, 12 велмож своих призвав, к нимъ рече: «Ведомо да есть вамъ, яко сий македоньский посолъ Александръ есть». Они же к нему рекоша: «Аще се истинна есть, бози перстии умилосердишася на нас». Дарии же рече Кандаркусу и Клису, лидоньскому царю: «Александра ухватите». Они же, свещи велики вземше, в великом храме его искавше много и о немъ вопрошаху и не обретоша, ко вратом же града текоша и у вратарей вопрошаху о немъ. Вратари к нимъ рекоша: «Два сосуда злата в сий часъ человекъ принесль к намъ и зде остави, в войску отъиде, глаголя, яко: “Царь послал мя в войску стражи нарядити и воеводу призвати”». Кандаркусь же лукавьство Александрово позна, 300 добрых конникъ взем с собою, сами на борзы кони вседше, на реку Арсинарскую в солнычной восход приспеша и обретоша реку растаявшуся. Александра на оной стране узреша, в недоумении быша, и сумнешася, и посрамишася. Александръ же к нимъ рече: «Почто ветра гоните, егоже не можете сустичи? Не весте ли, македонских коней и Арсинорская река удержати не может. Но возвратившеся, цареви вашему рцыте: “На чаши твоей хвалим тя, во дни же сии ищи мене со всемъ войскомъ у Арсинарские реки на брезе”». И се рекъ Александръ, в войско свое поиде. Дариевы же возвратишася и вся ему о Александре возвестиша. Река же Арсинорская всяку нощъ померзаше, на всякий же день розмерзашеся и течаше водою. Дарий же царь Александрово лукавство видевъ, жалостно проплакав, рече: «Видите ли, коликим лукавъством прелсти нас сынъ Филиповъ, землю нашу приимъ и царство мое взя. О неверная и неуставная чести, тако к человеком управну сладка являшеся и напоследокъ горчаиша яда змиева являшеся».

И к Пору,[82] индийскому царю, листь писа, силен бо бысть велми и любим Дарию, бяше 36 языкомъ царь. Листь же Дариевь сице: «Иже в богох богу, всемъ царемъ царю, великому индеискому Пору Дарий перьский, окаянный и неволный, унылый, радоватися тебе пишу. Мню да пришло есть в слух царства твоего от многих, да и малое, елико намъ македонский отрокъ нанесе. Подручество, еже к намъ имаше, сего некако избегъ и нас государьскии наеха, и вси страны земли моея, до Вавилона града, к своей земли западной приложи. И сего перси, не веде како, убояшася и противитися не могут ему. Двожды бо с нимъ бихомся и двожды бо нас разби. Да о семъ молюся великому величеству, на нас призри и руку помощи дай, да третицею на бой изыду к нему или убию их, или от них побежен буду. Ведомо да есть вамъ, яко непобедима сила индийска есть ты же равен богомъ еси. Милостив буди унылым моим молбам, войско мне пошли, избави мя от лютых и немилостивых македонян. Подобает бо мне поклонитися силному тобе царю». Пор же листъ Дариев приим и сий прочет, главою покивав, рече: «Несть на земли радости, иже не приложитца на жалость. Дарий бо неколи точен богу бысть, ныне же от македонян гоним бысть». Призва велмож своих и рече им: «4 тысячи тысяч вземше вой и к Дарию на бой на помош идете. Александра живаго ко мне приведете, жаден бо еси видети отрока того, млада бо и смыслена глаголют его быти». И собравшеся, к Дарию поидоша. Слышав же Дарий пришестие их и мало некако от великие скорби в радость прииде. Персом же братися повеле, и всъхъ бысть 10000 тысячей, и на Александра со всемъ поиде. Воеводы же индейские войски на Олександра исходу послаша, и сих Александровы стражи ухватиша... и ко Александру приведоша. Александръ же их на высоко место возвести повеле, и войску же своему вооружатися повелъ, и на бой их урядив, и на Дария поиде, исходником глядати повеле. Егда же близ войска Дариева быша, и тогда Александръ исходники пусти. Исходницы же воеводам Дариевым поведаша: «Войско силно и остро видели есми велми, сердито и борзо идут на бой, не сумнящеся ничтоже, вси же оружены быша добре конми, до 4000 тысячеи бяху». Индияне же страхом великим содержими бяху, на бой яко силою водими бяху. И соступившемася двема войскома, солнце от праха помрачися страх же индиян и македонян объятъ. Вкупе и замесившеся вси, единии з другими не знахуся. Ветръ же бурный дохнувъ, и начаша сечися, весь день измесишася. Александръ же не могий терпети, со заставою своею тысяща тысяч избранных витяз посреде ихъ вниде самъ на златой колесницы ездя. Индияне же и персы, сего узревше, страхом великим одержими бяху, побегоша.

Дарий же, то видевъ, отчаявся, в недоумение впаде и, вся остави, побеже напрасно, сия словеса глаголя: «Окаянный аз, како небесным подобляхся и земных сподобихся, како всему свету царь бых, в моем отечествии не сподобихся умрети». Се ему глаголющу к Персиполю, граду своему, бежаше, сустигоша же его два велможи, Кандаркус и Аризванъ,[83] присныи и любимыи его властели, единъ от страны, а другий от другой мечи его прободоша и с коня его сорваша, свергше его с коня, едва жива оставиша.

Александръ же единаго воеводу призва, рече: «Ко индийской и перской войсце поиди и к нимъ рцы: “Царь вашъ Дарий убиен есть, не мозите бегати, но стоите. Аще ли начнете бегати, в сий день умрете”. И ко индианом глаголете: «Стойте, не бойтеся, ко царю вашему съ честию вас отпущу. Аще ли побегнете, в сий день умрете от меча». И Селевка посла индияном всимъ конное оружие взяти и иных живых ко царю их отпусти. Филон же к нимъ рече повеление Александрово, они же на землю падоша, поклонишася, знамена же все Поровы, и великии трубы, и кони вся оружия к Филону приведоша; от него прошения приимше, во свою землю отъидоша. На походе же рече к нимъ Филонъ: «Царю своему Пору рцыте: “Буди доволен индийским царствомъ во своей храброй земли, руки помощи чюжим на македонянъ не посылай. Ведомо да есть тобе, Поре, индийский царю, яко Филон по милости Александрове персомъ государь назвася и сусед тобе буду”». Перси же се слышавше, от инъдиян отделишася и Филону приступиша и сему во Александра место поклонишася, елико македоняне радовахуся, яко Александру работати сподобишася.

Александръ же гнаше своим полком до великаго Персиполя приспе. И не дошедшу ему до града, види Дария на пути лежаща, мало жива суща, едва дышуща, ко Александру вопияше: «Александре царю, сседи скоро, глас мой услыши». Александръ же озревся, рече: «Кто еси ты?» Дарий же рече: «Азъ есми Дарий царь, егоже коло годишное до небеса возвыси, се ныне неуставная честь до ада сниде. Аз есми Дарей, иже некогда всему свету царь бых, ныне во отечествии моем не сподобихся умрети. Аз есми Дарей, иже от многих тысячь людей почитаемъ бых, а се зде самъ на земли повержен лежу. Да ты, Александре, самовидець был еси мне, от коликие славы отпадох и каковою смертию умираю. Да таковой смерти и ты убойся, не остави мене в праху сем под коньскими ногами умрети; не тако бо ты немилостивъ, яко персы немилостиви суть, но вемъ тя благоутробна быти и благодателя ко своимъ злотворнымъ; тако бо всим велеумным подобает быти, добро бо рече: “Не воздай зло за зло, яко да Богъ от зла избавит тя”». Сие же Александръ слышавъ, Дариевым речем умилися и скоро с коня сседъ и плашъ с себе снемъ, Дария покры, македоняномъ же повеле на златую колесницу положити его и во град его понести повеле. И самъ Александръ насилное древо вземъ на рамо и понесе его, и к Дарию рече: «Се тебе по достоянию царску честь воздаю; да аще живъ будеши, болши сих узриши, аще ли умреши, тело твое по достоянию имам честити царски». И тако двигшеся внутрь града во царский в него двор внесоша и на златом одре положиша.

Александръ во многоценное одеяние облечеся и венецъ царя Соломана на главу положи и жезлъ златъ в руку свою вземъ, на престоле великом царя Дария седе. И тако персы вкупе с македоняны ко Александру приступиша и поклонишася, рекуще: «Многа лета Александру, великому, всего света царю, перскому государю». И приведоша пред него перскую царицу со дшерью Роксаною.

И сих видевъ Дарий, и пренеможе душею, и поболе сердцем, и много умилися и прослезися, Роксану за руку приимъ, жалостно пригорнувъ к своему сердъцу: «О душе, и сердце, и милый свете очию моею, вселюбезная дши моя Роксана, се тебе мужа ненадежнаго от Македонии приведох, не моим хотеыием, но Божиимъ произволением; сего Богъ персом господина сотвори и всему нашему государьству и имению. Не тако бо аз напрасно мнехъ бракъ твой сотворити, якоже ныне прилучися быти, но вси посолнычнии цари и князи на веселость брака твоего привести хотех и радость твою со многимъ сотворити веселиемъ. Вместо же браков красных многи ныне пролишася крови македоньскии и перскии. И мы, елико могохом, толико и подвизахомся, Богъ же имиже судбами весть нашей сопротивитися ярости и свою сотвори волю, неутолимии звери персы превозносимыми соедна македоняны и от обоих сих вкупе сотворити. И тобе повелеваю, дши моя, Александра по достоянию держати и сего яко государя и царя... Приими, Александре, прекрасный и милый очию моею свете, приими, Александре, единородную дшер мою Роксану, яже в радости велицей, благодестве родих, ныне же сию з жалостию великою оставивь, бо во ад отхожю и тамо всегда имам быти, идеже вси рожении человецы на земли. Не будет бо на земли моей и мне в крове моей ползы, егда во адово истление отхожу, не имамъ опят возвратитися. И сию яко рабу собе приими; аще угодно ти есть, жену собе поими, красна бо есть и мудра велми и благородну родителю есть дши». И сию 3-жды целовал, ко Александру приведе. Александръ же со престола воставъ и Роксану за руку приим с радостию ея полюби, и любезно целова, и на престоле с собою посади, и венец, з главы своея снемъ, на главу ея постави, и перстень, с руки ея снем, и на руку свою положи. К Дарию рече: «Виждь, господине Дарии, увери сердце, Роксана бо до живота царствовати имать». Дари же радостен бывъ велми, Роксане, дшери своей, рече: «Буди царьствующи в веки со Александром, емуже весь свет недостоин единому власу отпадающа от главы его». И се рекъ, царицу свою за руку приимъ, Александру рече: «Се мати твоея в место Алимпияды есть». К персом же озревся, рече: «Люби, Александре, персы, верны бо государю своему суть. И жалость моя, — рече, — на радость преложися. Кандарвуша же и Оризвана, убийцы мои, по достоянию их почти». И се рекъ и умре царь силный Дарий. Александръ же со всеми силами проводи до гроба с великою честию.

Кандарвуша же и Оризвана призвати повеле и к ним рече: «Почто государя своего убили есте?» Они же к нему рекоша: «Смерть его тебе государя сотвори». Александръ же к ним рече: «Аще благодателя своего убили есте, мене ли, чюжаго, не убиете?» И се рекъ, обесити их повеле, глаголя: «Проклят есть, иже государьского убийцу хранит». Пришедъ во градъ, с Роксаною венчася. Роксана же паче всехъ женъ земьских краснейшии не токмо лепотою образною, но и душевными добродетелми украшена бысть.

Александръ же писал листь к матери своей Алимпияде в Македонию и наказателю своему Аристотелю: «Александръ, царь над цари промыслом Бога вышняго, госпожи и матери моей, царицы Алимпияде и Аристотелю, моему учителю, пишу радоватися. И се есть седмое лето, яко отоидох оттуду, за всих седми летъ не писах вамъ, ни поручихомся, иже в нас. Се же согрешенне несть от нас ни от любве сие есть, но, сопротиву великому царю Дарию стоящим нам, и его разбивающе, от него разбиваеми, и о семъ ум свой упразнивше, писати к вам не поспехом. Ныне же ведомо да есть, яко з Дариемъ 3-жды бившеся и его победихом. Се же персы видевше, царству моему поработившеся вси. Дарий же живота изменися, а дшерь свою Роксану в место дара мне дал есть. Аз же безмерную ея красоту видев, жену себе понял. Ведомо да есть вамъ, отнележе женьская любов сердца моего не обняла ест, ни ко мне мысль не нахожаше о вас и о домашних; да отнеле же женьскою любовию в сердце устрелен бых, оттоле о мирских мислити начах; ни убо вменях дотоле, где убити мя хотяху, где ли убити хотехъ, яко есми зде в Персиполи граде великом с Роксаною царицею от персъ славимъ, всей Персиде царь. И вы о соби пишите к нам и сами в Македонии здрави будите».

Александръ же всих македонянъ в свиты перские перемени, персы же в македоньские свиты облече; достояния бо злата многа Дариева изнаиде и всему войску розда и кони кормити повеле имъ. Столпъ же великъ посреди Персиды создати повеле; на столпъ же взошедъ велегласно слышати всемъ рече: «Ведомо буди всемъ, перси и македоняне, яко аз вся многобожия идольская проклинаю, на серафимех почиваемому поклоняюся Богу, небо и землю сотворшему, от херувим славимому, и неизреченному, и неисписанному, тресвятыми гласы славимому». И се рекъ: «Боже богом, всемъ видимым и невидимым, помошник ми буди, и вся идолы, иже от земля, иже и от моря, ты потреби и искорени». И тако с столпа сниде, имения Дариева осмотри и изнаиде в Персиде злата Дариева: 12 пирга, полна искусна злата, 12 скринии полныих, 20 кубль полныих каменья и бисера, и сему же числа не бе; и тысячу тысячей коней тучных, лвов, пардусов ловных и соколов взводных[84] 6 сот. И тым всем войско свое направи и свое войско преписа и на Перскомъ поли и обрете конных оруженных 4000 тысячей. И в Персиде с Роксаною пребысть, и Селевка в Персиде остави, на Клиса, лидоньскаго царя[85] поиде.

Сий же не хотя ему поклонитися, и людие же его свезавше ко Александру приведоша. Толика богатства в него Александръ изнаиде, елико око не види, ни ухо слыша; и се Александръ всему войску своему отдаде. И тако вси языцы приим, на десную страну войска поиде до края земли.

Александръ же к востоку поиде и тамо обрете многи языки безсловесных, скоти бо суть дивии и звери человекообразни. И по той земли 10 дней хожаше и жены обретоша дивии, долги же бяху 3 же сажени всякая, космата же бяху яко свинии и очи же ихъ сияху яко звезды. И на войско Александрово наидоша и много от войска убиша, дондеже другое войско прииде; и много женъ техъ убиша безчисленно.

И оттуда 8 дний хожаше и на землю некую песчану дошедше, мравии же в той земли быша таковыи, яко одна от них коня ухвативши и во утлину утекаху. И ту Александръ соломы носити повеле и запалити, и мравии згореша. И оттуда воставъ, реки доиде, ейже ширина бяше день ходу, и мость на той рецы сотворити повеле, и сего сотвориша за 60 дни, и все войско по тому прейде.

И ту в земли той люди обрете толико локтя величеством, ко Александру приидоша и поклонишася, много меду принесоша ему и финикъ, тии бо люди птицы[86] нарекаютца. Александръ же градъ созда в земли той и царя имъ постави от них, и научи их человечески жити; землю их за 100 дний едва преиде; толико бо множество меду принесоша, воиску бо за год доволяше. И Питисово царство прошедше, на поле долго и широко дошедше, езеро бяше на поле томъ, вода бо сладка велми и быстра; на краи же езера того образъ человечь во злате здела стояще, поле же то полно человеческих костей. Александръ же на коне борзо поеде ко образу тому и слова греческая на столпе томъ написаны изнаиде, имеюще тако: «Человецы, аще кто хощет на востокъ поити, зде дошедъ, паки возвратися, ниже бо имаеши дале поити. Аз бо есми Сонхось, иже всему свету бых царь и край земли видети хотехъ и с войском на се поле приидох, и восташа на мя дивни языцы и войско мое великое разбиша, и мене на семъ поле убиша». И сия словеса Александръ прочет, убояся, яко македоняне сих не прочтутъ, поставецъ златъ вземъ, и тело Сонхосово огнувъ. И ту станом стали с войскомъ. Македоняне же у него прошаху: «Что писмо у златого образа пишет?» Он же к нимъ рече: «Сладку пищу напред намъ возвещает землю». И сими гласы их тешаху.

Видеша люди дивии в горе, и гордии, и видением страшнии, две сажени долги, главы космати же вси, войско же видевше, не бегают, и ко Александру возвестиша. Александръ же, вшед на конь, на видение их изыде, и видевъ их от места на место приходящих, лукаво на войско его поглядаху, убояся зело и рече: «Сии суть людие, иже Сонхоса некогда разбиша». И се рекъ, войску повеле вооружитися и стобор высок поставити повеле. Едину жену вземъ, к людем дивиим поиде, ко единому их жену посла. Жена же, пришедши близу его, приближися и сяде; он же, сия притиснув, нача ясти. Жена же гласом великим возопи; войску же Александрову потекше отняти ю, человека дивия копием удариша. Он же гласом великим рыкнув, жену пустив. Глась же его услышавше дивии людие, множество их наиде на войско Александрово, числа не бе, древиемъ и камением войско убиваху. Александров полкъ около обогнаша, дондеже Антиох с своим полком приспе и паки впреки их по широку полю погна. Александръ же на кони в межу их впаде, единаго их ухвати за верхъ, во околъ вомча. Бысть же 10 летом детишъ и выше всехъ бысть людей питомых. И ту их уби Александръ тысячю тысячь, Александровых 2000 тысяч пало. Таковь же их законъ: егда кого их окровавляше, похвативше дружина его изъедаху его.

Во утрии же день велможи и воеводы Александровы рекоша: «Александре царю, довольно есть намъ, всю землю приимше, мало починути, нежели в чюжихъ землях от дивиих людей погинути». Александрь же умилился, рече имъ: «О любимии мои вельможи, не к тому вы маломошни будете, вес бо светъ приимше, на конец приспили есми и тако за все почивати имамъ». Оттуду воставше дивиих людеи землю преидоша.

Въ землю некую дивную красную приидоша, иже полна овощи различнаго бысть. И ту два столпа высока изнашли, златом искусным сотворена, Ираклия царя образ и Серамиды царицы[87] бе на них. И к симъ столпом Александръ пришедъ, плакася много и рече: «Дивии во человецех Раклию царю и царицы Серамиды, како добре в местех сихъ царствовасти, добре и умросте, память ваша и по смерти стоитъ». И во царство ихъ пришед, с войском своимъ ста и 6 дни ту стоявъ; и дворы пусты Раклиевы нашли, златомъ, и бисером, и камением украшены. И внутреннюю пустыню идоша 6 дний, люди чюдны нашли, 6 рукъ у единаго и 6 ногъ; ко Александру направишася на бой, битися с ним не могоша. Александръ же сихъ много убивъ и много живых ухвати, и хоте их во вселенную извести их; зане обычая их не знаху, что ядят, и сии вси помроша. И землю их за 6 дний прееде, во псоглавыи люди воиде. Тии бо человецы, все тело их человеческо, глава же песья; глас же их единова человеческии глаголюще, а другое, яко пси лаяху. И сих Александръ много избивъ и землю их за 10 днии преиде, на море некое приидоша и ту войску повеле почити. Коне же умершю ту в войсце, государь же его отвлек, поверже при мори. Ракь же морский вышед коня вовлече в море. И тако рацы исходяще кони ухапаху и в море утекаху. Се же Александръ слышавъ, тростие повеле запалити, и ту их множество згоре.

Оттоле воставъ, на иное место преиде при мори том, овощи различнии многи бяху, и войску почити повеле. Отокъ же внутрь моря узре и тамо внити хотяще. И древо сотворити повеле и ко отоку поити хотя. Филон же к нему рече: «Александре царю, не ходи ты преж во оток той, не веси бо, что обрете, погинеши тамо; но аз прежде тобе доиду и ты тамо по мне идеши». Александръ к нему рече: «Да аще ты тамо погинеши, любимый мой присный и верный друже, Филоне, кто о тобе мене утешити имает, цене бо мне глава твоя есть паче всехъ земских глав». Филон же к нему рече: «Царю Александре, Филон же умретъ, другаго Филона на месте обрящеши, аще ли ты умреши, другаго Александра не обрящет Филонъ». И се рекъ Филонъ, вшедъ в голию, плавати нача ко отоку. Ото утра до нощи доплыв, и люди тамо изнаиде греческими глаголющих языки, мудри же вси и красни зело, нази же вси. И сих видев Филонъ и ко Александру возвратися и все ему поведа, иже виде тамо.

И тако Александръ вшед и друзих в голию с собою вземъ 30, и отока оного доиде. Людие же отока того сретоша и поклонишася ему и рекоша: «Александре, почто пришел еси к намъ, что взяти хощеши от нас? Нази бо есми вси, якоже ты зриши, овощем же отока сего питаемся». Александръ же рече к нимъ: «Ничто от вас требую, за чюдо же пришел есми видети. Возвестите мне, како, имени моего не ведуще, се ми рекоста?» Они же к нему рекоша: «Имя бо твое преж многих летъ возвести намъ Раклий царь. Наше же пришествие зде речем ти. Раклий царь с Серамидою царицею елиномъ царь бысть, Тракинскою землею[88] царствоваше, иже от вас наречетца Македония. Неправде мнози землю ту постигши, лжество, клятвопреступление, кровомешьство, се Раклий царь видевъ языкъ нашествие на землю, то видевъ рече: “Мужу велеумну царские домы ни во что же есть, но лутче в пустыне жити, мудрыи бо в человецехъ глаголетъ Соломан: «Лутче есть муже от великия немощи страдати, нежели человеческих беззаконий терпети»”. И се рекъ Раклий 1000 голии сотвори и, правыи и истинныя люди от земли своея собравъ и з женами и з детми своими, в голиях сих постави и сам со царицею своею неправды ради и беззаконья от всего побеже, целый год по морю плавалъ, до земли доиде, идеже ты столпове изнашел еси и образ златъ изваян виделъ еси. И ту на многа лета царствоваше Раклий царь сладко и добро с Серамидою царицею, оба легоша и умроша. Нась же в земли той безглавных оставн, голии вси спаливъ, яко да аще в беззаконную землю не поидемъ. Мы же злому первому обычаю последовавше и тако Богъ разгневався на нас за беззаконие наше, дивиих людей и тых на нас попусти; и царство наше разориша и многих наших убиша. Мы же недоумеюше, где во вселенную поити, во царствии своем не могуще жити от тых людей, зде вселихомся и питаемся овощемъ симъ и разумъ филосовским и книгами тешимся. И ничего ти у нас взяти, толко от мудрых наших». Сему же Александръ подивися житию их и рече: «Поистинне, ни едино от земских чести болши словеснаго разума почтена есть, человекъ бо на земли почтен есть паче тысяч многих бисера и камения безценнаго. Соломань бо мудрый в книгах пишет: “Муж мудръ сокровище неисчерпаемое есть, мужу мудру несть измены от сущих ничтоже, муж мудръ множествомъ людей обладаетъ”». И се рекъ Александръ, 6 философ с собою вземъ и изо отока поиде.

Исходящу же ему, рече к нимъ: «Что напреди отсюду есть?» Они же к нему рекоша: «Ничему же напреди быти, токмо макаринскии отоки во Акияне море... есть, идеже людие блажени живутъ, иже наги мудрецы наричются, они убо всякие страсти нази суть». Александръ же к философомъ рече: «Откуду сии во отоцех сихъ вселишася?» Они же к нему рекоша: «Адаму бо, праотцу нашему, преступившу заповеди Божию, изгнану бывшу и в той отокъ всельшуся, и бысть 100 летъ в том отоце, на рай же позирая всегда плакашеся, красныя доброты райския поминая. И ту два сына роди, Каина и Авеля. И сих любве дияволъ позаведев, братъ на брата сотвори, Каин уби Авеля. Скорбию же великою оскорбися праотецъ нашъ Адамъ и прабаба наша Евва, и райское изгнание поминающе и на рай позираше, сына своего Авеля мертва пред собою зряще, плачюще всегда. Содетель всехъ, небу и земли творецъ и господь, неизреченную жалость и безмерную скорбъ праотца нашего Адама видевъ, глас к нему посла, глаголя: “О земнороднии, о перьстнии создани первии человецы, Адаме и Евво, почто смерть Авелеву скорбите? Во второе пришествие мое паки востати имают”. Авеля в землю вкопати повеле. На его же место другаго сына роди, мужа праведна и благочестива умомъ, всегда благая мысляща, именемъ Сифа. Адам же изо отока того позираше, о изгнании поминаше всегда. Ангел же к ним рече: “Адаме, зде всегда во злосердии пребывати имаеши, но отсюду изыди и во вселенную поиди; 7000 летъ преидет, тогды опять узриши рай”. Адаме со Еввою изо отока того изведе и Сифа, сына их, и с чады своими во отоце семъ остави. И тии суть наги мудрецы, от Сифа родишася, Адаму внуцы суть, якоже и мы, намъ братия суть 6 дней ходу до нихъ есть».

Александръ же с вои своими поиде, отока же некоего малаго достиг, высокъ велми. И на него взошедъ и образъ свой во злате на столпе высокомъ постави, и в руцы десной держаше меч и ным показоваше к Македоньским отоком. Оттоле двигся с вои своими, 6 дней прешед, до места некоего приспе. Гора же высока бяше ту, за ту же гору человекъ привязанъ бяше веригами гвоздинными, велми высокъ, 1000 сажен в вышину, 200 сажен ширина. И сего Александръ видевъ, ... подивися, и к сему не смеюще приступити. Плачющу бо человеку тому, за 4 дни глас его слышати. И тако же к горе велицей пришедше, жену велику обретохом веригами привязана, 1000 сажен в долготу и 200 сажен толстоту; змей же великъ от ногу свился, за уста держаше ю, глаголати не дастъ. Тако 8 дний прешедше, езеро много и змей много бысть, яко муки, в нихже грешнии человецы мучитися имут.

И ту Александръ с вои своими станомъ ставъ, плоты повеле сотворити, во оток Макаринский хотя поити, Филона же с собою поим, тамо прееха. Видев же во отоце томъ древа высока зело, красна, овошми украшена, едина зреяху, друзии же цветяху, инии презреваху, плода же ихъ множество на земли лежаху. Птицы же краснии на древехъ различными сладкими песни пояху. Под листвием же древъ тех людие лежаху и источницы сладкими ис корении техъ древъ течаху. Внутрь же вшедъ Александръ, единаго их срете и рече: «Миръ тебе, брате». Он же ко Александру рече: «Всемъ радость буди, Александру, суетнаго света царю». Александръ же к ним глаголати хоте, они же не хотеша, ко Александру рекоша: «Ко старейшим нашим внутрь поиди, они тя вземше, ко старейшинам приведут, Иованту. Он тебе вся о души твоей и о смерти скажетъ, и о животе нашем, и животе вашемъ, и о всех, яже уведати хощетъ». Александру внутрь шествующу, множество людей тых сретаху его и в лице его целовахом, и вси ему хождение, иже о немъ, прорицаху. Се видевъ Александръ подивися, боги же мневъ быти, а не человеки. И тако ему вещающе, ко Иованту царю своему ведяху его.

Иовант же бе под неким древом лежа; вода же красна близу течаше; простер же его и покровъ от листвия древ тых. Иовантъ же Александра видевъ, главою покивав и рече: «Что к намъ пришел еси, неуставнаго суетнаго света царю?» И сего приимъ за руку, близ себе посади. Александръ же близ сяде. Иовантъ же главу его приимъ руками обьят и сию сладко облобызавъ, рече: «Радуйся, всехъ главъ главо, егда бо весь миръ и светъ приимеши, и к тому господарьства своего и отечества не узриши; но егда вся земъская приобрящеши, тогда ада наследиши». И се слышав Александръ оскорбися душею, ко Иованту рече: «Почто сие слово рече ми?» Иовантъ рече к нему: «Велеумну мужю не подобает толковати». Александръ же рече к нему: «Аще велиши, да принесем ти, что потребно, иже в нашей земли». Они же вси рекоша: «Дай же намъ бесмертие». Александръ же рече к нимъ: «Смертен есми самъ, како вамъ безсмертие дамъ?» Александръ Филону повеле хлебъ чистъ принести и вино. Иовантъ же видев, ничтоже не приятъ, но рече: «Не нам есть сия пища, но вамъ; намъ пища от древа сего, питие от воды». И много ему дивных речей исповеда. Александръ подивися, проплакавъ рече: «Воистинну, сии человецы божественное житие живут». Ко Иованту же рече: «Откуду сии зде вселишася?» Он же к нему рече: «Адамовы внуцы есми, якоже и вы. Адамъ бо отсюду отшедъ, мы зде остахомъ, сынове Сифовы есмо мы, сына Адамова, иже ему вместо Авеля дастъ ему». Иовантъ же ко Александру рече: «Почто перские ризы носите и различная брашна ясте?» И много с ним глаголюще о всемъ бяху. Александръ же рече: «Скажите ми, како вы рожаетеся, занеже женьскаго пола не вижю у вас». Иовантъ же рече к нему: «Есть у нас жены, но не зде, во иномъ отоку есть, но егда единова к нимъ приходим, и с ними бывше 30 дний и опять возвращаемся; егда же кому родится отроча, по томъ не сочетается уже к жене. Младенцу же 3 лета минет..., мы к себе возмемъ мужеский полъ, а женский з женами есть». Александръ же к нему рече: «Хотелъ бых отока того видети, аще вамъ годно есть». «Отока доидеши, но ничтоже тамо узриши, зде бо дошел, внутрь не глядай, не будет бо человекъ живъ, толко внутрь поглядает». Александръ же, воставъ, во отокъ он поиде и обрете в немъ изъдъ меден, яко градъ, и около обшедъ, внутрь позрети не смея, Богу единому возможно, человеку же ни единому.

Столпъ во отоце том поставити повеле и себе на немъ в злате написати повеле, словеса же греческая на нем написа: «Александръ, царь македоньский, иже весь светъ прешедъ и до отока того доиде, и Макариньский отокъ видехъ, и ту елинских боговъ не видехъ и не обретохъ, яко елиньстии бози в далнеиших ада, а тартаре, в геоне мучими суть со дияволом повелениемъ Бога Саваофа. Да аще другий хто приидет во отокъ сий, на вся глядай, внутр же не поглядай, Богу бо единому возможно, чаловеку же ни единому приступно». И тако в Макариньский отокъ внииде. Макарии бо по сербьскому языку наричютца блажении. Ко Иованту приступивъ, Александръ рече: «Возвести ми, многомудрый блаженый Иованте, что напреди есть?» Он же к нему рече: «Река сия, в нейже отоцы наши есть, Акиянъ наричется, всю вселенную та обтечетъ и вси реки в ню текутъ. По оной же стране гору, яже зриши, овошми различными украшену, то есть место вами зовомо Едемъ, иже Господь Богъ Саваоф искони летомъ насади рай на востоце. И ту Адама, праотца нашего, вселил бяше. Он же завистию дияволею испаде, заповедь Божию преступити, из рая изгнанъ есть». Александръ же к нему рече: «Могу ли, дошед, рая видети?» Иовантъ же к нему рече: «Не имат душа во плоти рая видети, горою бо великою медяною огражденъ есть, во вратехъ же его шестокрилатии херувими с пламенньши оружии стоятъ. Но поиде, Александре, откуду пришел еси, последуй же четыремъ рекамъ, иже от рая идут; во вселенную поиди, иного паче сихъ видети не можешъ. Рекам же симъ имена суть: Гион, Фисон, Тигръ, Ефратъ[89]». Александръ же из отока поиде, вси его любезно целоваху. Александръ же к нимъ рече: «Аще не бы ми скорбъ за македонян, яко в чюжих землях погинуть, зде с вами остал бых, и во второе пришествие Божие близу рая обрелся бых». Иовантъ к нему рече: «Поиди с миромъ, Александре, все приимъ землю, самъ в нее приидеши».

И на десную страну устремися со востока. И тако оттоле поиде Александръ с войском своимъ, 10 дней прешедъ, поля некоего доиде, ровъ глубок на поли томъ обрете. И сего преити не могъ и комару на немъ гвоздену сотвори, и ту войско свое преведе вся, на комаре слова написа греческии, египетски и перска: «Александръ царь на краи земли дошед и по сей комаре войско свое преведе». И оттуду четыре днии прешед, темную землю наиде.

И ту со избранными македоняны на кобылах, имеющих жеребцы, жеребцы же на станохъ остави, они же в темность внидоша. И нощъ ходиша едину. Антиоху же лечити войско повеле. Сам же рече к нимъ, пошедшимъ, чтобы всякий человекъ взял, хто что возмет, камен или древо ли, или персть. И хто повеление сотворилъ, много злата изнесоша, а хто повеления не сотворилъ, и тые много и каялися, изнесоша бо каменья драгаго и бисер великий и протчая.

И оттоле четыре дни идоша и сретоша Александра две птицы человекообразни и к нему рекоша: «Александре царю, почто гневъ наносиши на себе в земляхъ сих? Но поиди немедля, ждет тебе Индея вся и Пор великий; господарство же его пришед разрушити имаши. И на десную страну походи и дивнейшее первых узриши».

Александру же идущу от темные земли 6 дней, езера некоего дошед, и ту станомъ своимъ сташа и ясти искати начаша. Кухор же Александров, повар, рыбы сухие омыти во езере томъ хотя, егда же ихъ в воду измочи, и рыбы сухие ожиша и во езеро втекоша. Александръ же се слышавъ и подивися и войску всему купатися повеле, и с конми их искупавшися, вси здрави и крепцы быша.

И оттоле дванадесятъ дний прешедше, на другое некое езеро дошед, в немъже вода сладка, яко сахарь. При краи же его ходи Александръ, купатися хотя. И се рыба из езера того исхожаше; Александръ же видев побеже, рыба же гонящи его и сунуся на брегъ на сухо... Александръ же рыбу тое ухватив и распластал, наиде во чреве ея камень яко гусиное яйце, светлостию же яко солнце сияше; Александръ же за фонаря место на копьи посреди войска ставляше. В ту же нощъ жены от езера того исходяху, и около войска хожаху, и дивными некими чюдными гласы красно и жалостно пояху. Сих македоняне слышавше, дивляхуся шесть дний. И оттоле пришедше, на место некое лужно доидоша. И ту человецы на них восташа, от пояса къ горе человекъ, и от пупа долу конь, исполини сии наричются. И сих множество бысть, и Александра наехаша, стрелы ношаше и луки. Стрелы же ихъ гвоздия не имеяху, но уверчено в стрелахъ от камении адаманта. Сих видевъ Александръ повеле ровъ великъ копати, и тростием и травою повеле покрыти, и на бой ихъ повеле поманити. Они же на бой приидоша, хитрости на собя не ведуще. Александръ же на нихъ поиде с войском и многих от них уби, инии мнози в ровъ впадоша, десят тысячь живых ухватиша и во вселенную изведе; толико они борзи бяху, яко ничему у нихъ утечи, и такови они стрелцы бяху, яко ничтоже грешаху. И симъ Александръ оружия направи, стрелы и мечи научи ихъ носити, и много ему на бранех помогаху. Егда же ихъ во вселенную приведе и ветру студену дохнувшю на них, вси изомроша. Александръ же оттоле сто дний пришед, ко пределом вселеньским приближися.

И ту в Солнечный град прииде и в солнычный храмъ уклонися. Писмена же ту наиде, иже о смерти его написано. И оттуду десят дний пришед, и люди изнаиде о единой ноги, одеяния же в них овчии бяху. И много их ухватиша и ко Александру приведоша. Александръ же вопроси их: «Что есте вы?» И рекоша они: «Александре царю, умилися о нас, отпусти нас, немощи ради нашей вселихомся в пустыняхъ сих». Александръ же пустити повеле. Они же, отшедше, на высоты гор взыдоша, по каменью скачюще, начаша смеятися, глаголюще: «О безумный Александре, како всехъ премудрил еси, мы же тебе премудрихом. Како бо нас пустилъ еси, мяса бо наша слаждьши всехъ мяс, кожа наша тако тверда есть, яко железо не имет; богатьства же у нас много есть, бисера великаго и камения многоценнаго несть числа». Александръ же посмеявся и рече: «Поистинне, всяка соица отъ языка своего погибает». И се рекъ, войску своему без оружия направитися повеле, и на гору ону с войском взошедъ, и около горы обшедъ, две тысящи живых ухватиша, и в станы их приведоша; и съ ихъ кожи веляше одирати, и кожи сушити повеле. Мяса же персомъ и египтом ести дасть. В ложищах ихъ множество камения многоценнаго изнаиде, без числа. И тако шесть дний прешед, на индейские пределы прииде. И ту Александръ смеяся, многа месяцъ бо имеяще не смеявся, отнележе смерть проповедана, оттоле всегда жалостенъ бяше. Всякий бо человекъ, смерть свою проповедав, жалостию радость пременяет.

На пределы же индейские прииде, Поръ же, великий царь, слышав, вестника посла ко Александру и листь, имеющъ сице: «Поръ, великий индеский царь, точен индейским богом, Александру, македоньскому царю, пишу. Яко перскаго царя Дария смерть превознесена тя много сотвори, от безумия своего сие претерпети имаеши. Не веси бо, пред силою моею не может тя укрыти вся вселенная? Мне бо разгневавшуся, вся поднебесная постояти предо мною не можетъ. Да буди доволен блудостию своею, прощения от мене прияти молися, и дани, еже от земля взялъ еси, принеси ми, сам же в Македонию втецы, животомъ своим промышляй. Аще ли сему не уверишися, нектому в Македонии укрытися не можеши, но и во вселенней не укрыешися». Скоро листь Александръ прочетъ к Пору другий писа: «Александръ, царь над цари, не своимъ храброванием, но Божиим промышлениемъ, великому Пору индийскому пишу. Ты ко мне пишеши, яко Дариево убиение мене превознесе. Ведомо да есть тобе, Дарий богом подобляшеся, якоже и ты, азъ же боги ваша победихъ. Ты же не велиши себе противитися, ащъ богъ силнеишии, почто Дарию не поможе, аще ли можаще или не смея? Аз с помощию Бога Саваофа не яко на бога, но яко на наимника человека иду, и человекъ бо недостоин Богом нарещися быти, Бога никтоже николиже виде. Ты же свою силою на бой иди, яко да болшия чести македонян сподобиши, толикою храбростию разбити тя имам. Аще ли живаго ухватим тя, не у Макариньский отокъ послати имамъ, иже боги твои тамо мниши быти, но во адъ, долнейшая земли и с ними мучитися имаеши, они бо суть тамо в геоне, якоже мне Иовантъ, макаринский царь, сказа. Буди доволен оброки своими».

И тот листь послу Порову Александръ дал, а сам же листь к матери своей Алимпияде и учителю своему Аристотелю писа в Македонию: «Александръ царь Алимпияде царицы и матери моей, радоватися пишу и Аристотелю и казателю моему. Четыре бо лета преминуша, мати моя, отнележе к вам не писах, сердоболству о семъ вамъ много же лета мню, и мысльми многими обуреваеми есми, якоже корабль некиими многими обуреваемъ волнами, тако сердце наше потоплена суть жалостию за вас. Много бо вас во сне видех, к вамъ сердечным обычаем влекомъ бе и жалостных вас, и радостных видех. Ум бо во сне многожды течетъ и зритъ далняя места. Тако от сна воставь, ложное его мечтание и видение упустив, и жалостен обема бывах, от сна же воставъ прелестна, немало скорбенъ буду. Тако бо вси стражут, иже сердечную любов имеютъ. Вем бо тя единородну сыну неизреченную любовъ имети; твою бо любовъ, иже ко мне, мое известует сердце, сердцу жалость и радость указует. Да о семъ всемъ согрешении милостива буди и согрешения наша прости; не убо от нелюбве, писах вамъ, пропущати к вамъ книг не могох. С востока бо идохом, во Индейскиих странах стахом; да еликая дивная прилучишася, се сь вамъ листь скажет. Весте бо, яко преж вамъ писах, яко перьское царство прияхомъ и царя их убихомъ, дшер его поях жену себе и вкупе македоняне с персы соединих. И тако всихъ сих поимъ, во Иерусалимъ приидох. Люди же града того в великаго Бога верующе изнаидох и сего силнейша Бога паче всех богов вашихъ видех. И поклонихся ему и веровах в него. Имя же есть ему Богъ Саваоф, невидим же есть человеческима очима, но умом единым едва доведомъ есть. И оттуду востах, во Египетъ приидох и ту египетскаго царя обретох на столпе, иже царство свое остави и в чюжю отбегъ землю. Имея разумъ, да разумеетъ. И ту еллиньские боги похулих, и от серафимъ славимаго Бога Саваофа помощию вооружився, и с Персиды на край земли ходих. Отнележе к вамъ писах, страны и места прешед нужно и силно, горы непроходны и поля непрезрема, и дивии же человекъ доидох, иже некогда великаго и силнаго Сонхоса царя разбише... И ту образь Сьнхоса цара обретох на столпе высоце златомъ искуснымъ написан. И на томъ столпе высоце разбои его выписан бысть, како его дивии человецы разбиша. Азъ же помощию Бога Саваофа их разбих. И оттуда востав с войском своимъ, луги многи преидох, ширина их день ходу, и тако до царства Раклиева и Семирамиды доидох. И образы их на столпехъ высоких на злате написаны быша. И оттуда воставъ, к востоку доидох и человеки различни наидох, 6 рукъ и 6 ногъ имяху, и звери, ихже не возмогох исписати к вамъ. И тако к Макаринскимъ отокам идох, и ту боги ваша исках видети, и ниединаго же не обретох, но паче и макариньский царь с клятвою возвести ми, яко еллиньстии бози в долнейших ада мучими суть вси. И отоки ихъ прешед и места глядах, идеже праотецъ нашъ Адамъ жилъ бяше, иже Едемъ наричется, в немже Богъ рай насади на востоце. Азъ же восхотехъ итти тамо, мне же макаринский царь не даваше итти тамо и глаголя: “Не может человекъ во плоти рая видети, пламенным же оружиемъ стрегомъ есть, и опалити тя имать”. И се слышав, азъ во вселенную возвратихся и, не ведущимъ намъ, рекамъ последовахом четыремъ, иже от рая во вселенную текутъ, и на десную страну шествии творяще, за год во вселенную изыдохомъ, и на землю Индескую, на индейскаго царя Пора идохом и вои сотворити с нимъ мыслим, яко да скорее сотворится повеление. И здравствующи буди, госпоже мати моя, с моимъ казателем Аристотелемъ и нам о собе писуйте».

Пор же индейский царь, по вселенней войско свое собравъ и преписати повеле и обрете их 1000 тысяч и десят тысяч лвов, иже бяше на брань учинены ходити. И сию неизреченную Порову силу македоняне видевше и прочии языцы, убояшася зело, помыслиша Александра предати Пору, индейскому царю. И рекоша: «Сами живот свой испросимъ у него», в Македонию бежати помышляху. Птоломей же, воевода Александровъ, сие слышав, Александру исповеда. Александръ же, сие слышав, войску свою къ собе призвав и к ним рече: «О любимии македоняне и велемошнии, всехъ языкъ силнейшии и лутчии витязи, таковы светъ приимше и всесилнии победивше десница, а ныне от нехрабрых и непотребныхъ убоястеся индеянъ. Не токмо они насъ изести имуть, яко вамъ мнитца. Да аще вас омерзил есми, вы сами убийте мя. Аще ли вамъ Поръ что сотворити может, самъ аз к нему добра вашего для иду. Но ведомо вамъ есть, македоняне, аще Александра изгубите, нектому Македонию узрите, но порабощение языком всемъ будете и зле в чужих землях умрете. Не такую бо честь вы у отца моего Филипа и от всехъ языкъ имеете, якоже вы со мною ныне царствуете. Ведомо да есть вамъ, яко мне 3 лакти доволе есть земли, вы же во вселенней укрытися не можете. Ведомо да есть вамъ, яко отколе неверу сию ко мне приказасте ныне, на конец летомъ поработитися имате государьство ваше перьскому языку и вас всехъ до конца погубивше и отчинную вашу и землю и Македонию приимутъ. Азъ же ныне к Пору самъ иду на бой, аще сего убию, то аз есми побежая землю, а не вы; аще ли мене убиет онъ, вы вси зле имате умрети». Македоняне же, сие слышавше и много плакавше, ко Александру приступиша и рекоша: «Великий царю Александре, буди намъ вкупе с тобою умрети, нежели жити без тебе много. Неверьство же сие не мы приказали есми, но невернии, нехрабрии перси, суседи бо тии индеяномъ и устрашают нас. Нас бо индеяне добре знают». И сие Александръ слышавъ и на персы разгневався и в женьские свиты облече ихъ и убрусы женьские на главы постави все.

И тако на бой направитися повеле всемъ. И войско свое переписав и обрете 6000 тысячей. И тако листь в Персиду писа к Филону, послал бо бе его к Роксаны царицы и персы господьствовати: «Александръ, царь над цари, моему любимому Филону. Ведомо есть тобе, яко всю приимше землю, здрави до Индеи доидохом и сугуб с Пором, индейскимъ царемъ, стоимъ. Да в кий час листь мой приимешъ, в той час со всемъ войскомъ западнымъ на Индею гряди, ко мне же вестника пошли, яко да азъ отсюду на него поиду». Александръ на бой к Пору поиде. И сставшимася двема войскома, Поръ напередь 10 000 лвовъ пусти; Александръ же противу их буиныхъ воловъ неускихъ пусти. Лвове же с ними сразившеся и паки на свое войско возвратишася. Александръ же своему на три части разделитися повеле. На бой идоша, трубамъ ратнымъ великим ударившимъ, сьехавшеся. Поръ во окол свой отъиде, Александръ такоже. И в том бои Поровых убиша двесте тысяч людей, Александровых тридцат пять тысяч, македонянъ 500. Се же Поръ видевъ, войско свое прииде и всемъ рече: «О велемошнии велможи, саратаи индейстии, се с македоняны бившеся, приразихомся, да что сотворимъ к тому?» Они же к нему рекоша: «Великий царю Поре, нектому людей посылай на брань, но великии лепанди и дивныи лвове». Поръ же 100 тысяч лепандъ приведъ, рекше слоны, и ковчеги на них древянии сотвори и в коемъждо ковчеге по двадесят человекъ вооруженных, и на бой на Александра пошли. Александръ же повеле своимъ всемъ прапорцы на кони поставити и на бой к нимъ борзо поиде, людей же пеших оруженных двесте тысяч поведе, ноги слоном подсекати повеле. Слонове же прапорный звукъ слышавше, уполошишася и побегоша. И ту Поровых людей Александръ убии 400 тысячь, Александровых же убиша 1000 и 500. И Поръ все свое войско вземъ, реку преиде, нарицаемую Алфион,[90] с корабли же сию реку прехождаху. И Поръ на брегу реки со всемъ войскомъ стоя со всеми силами своими.

И в той час Филон от Персиды с великою силою приспе ко Александру, с тысячью тысяч людей вооруженных, и 100 тысяч коней зобных Александру приведе, 1000 тысячь камелий, иже на потребу, и принесе ему диядиму многоценну и стему безценну от Роксаны царицы, и 1000 литръ злата. И ту стоя Филонь, рече: «Милый мой государю и всемъ царемъ царю, великий хинкире, и наасаре,[91] Александре царю, не подобает намъ противу индейскому царю Пору много корисмати, но скоро на них наехавше, яко не на храбрых и не искусных быти». Александръ же о пришествии Филонове радостень бысть велми. Филоново же пришествие уведевше, македоняне охрабрившеся велми, индеяне же слышавше, страх великъ объятъ их. Филон же ко Александру рече: «Великий царю Александре, елико Поръ противъ насъ стоитъ, толико войско его храбрейши бываетъ; да пусти на них мене с покойнымъ войском моимъ». Александръ же к нему рече: «Порово войско силно есть велми, река же сия непроходна есть конскими ногами». Филон же к нему рече: «Македонскии десницы непоколебими суть, македоньским же конем ниедина река не стоит. Нароком же твоимъ облецы мене и молитвою твоею облецы мене, и на Пора пусти мене, много бо может нарокъ силнаго господина и честна; нарокомъ твоимъ, Александре, и горы не стоят и реки, ни луги. Ниподобно тебе с Пором битися, много бо царей подручных тобе есть, якоже Поръ; мне подобает с ним битися, а не тебе, он бо есть индейскии царь, аз же по твоей милости перский господинь есми, перское бо господство индейскому равно есть». Александръ же к нему рече: «Како реку прейдеши?» Он же к нему рече: «Якоже ты узриши». И Александръ дасть ему 1000 тысячь людей оруженных и пеших другую 1000 тысяч. Филон же повеле всякому воиннику пешего за собою на конь взяти с мечем. И стоящим; и егда войско Порово нача обедати, тогда Филон со всемъ войском удари в реку и сию из места изгнаша на поле пред ними, сквасишася мнози, заднии же посуху преидоша. Прешедшим же реку, пешии с коней сседоша, и на околъ наехавше, сечю велику сотвориша конницы и пешии. Александръ же Филонове храбросте подивися и тако сотвори, якоже Филон, реку преиде. Индеяне же много бившеся и побегоша. Александръ же сихъ постизая, многих убивая и иных живых ухватиша. Порово войско 1000 и 500 людей убиено бысть. Пору же из боя бежащу и тако, плача, глаголаше: «Увы мне, окаянному, како силнии падоша, а немошнии препоясашася силою; како македоньский царь Дариеву силу победивъ и у космы мои, яко чинакъ, увязе и силу мою разруши. Сих ни Афилонская река воздержати возможе». Александръ на околъ Поровъ наиде, пленити землю индейскую посла. Поръ же в столной во град свой вниде и ко околнимъ языком посла и глаголя им: «Ведомо да есть вамъ, друзи мои и братия моя, яко вселенную приимъ и Дария царя убивь, Александръ, македонский царь, и до нас доиде; трижды мя разби и силу мою разруши, на Афилон реку пришед, и землю мою пленить. Да молюся вамъ на помош мне приити, аще бо меня разорит, вы постояти пред нимъ на можете». Се же слышавше языцы, иже на северной стране, в той час Пору на помош приидоша, бысть же их 6000 тысячей, Поровых 4000 тысячей, Александровых же 1000 тысячей. Обои же направишася, на бой приидоша.

Ставшимъ супротивъ двема войска, Александръ же Филону повеле в посолство поити к Пору с листомъ, имеющь сице: «Александръ, наакарь, великий хонкиаръ, Пору индейскому царю, пишу радоватися. Ведомо да есть тебе, яко преклонные главы ни меч не сечет; аще Дарий мне поклонитися... хоте, всему своему государь был бы и животъ имелъ бы. Да и ты сего гордыни подобяся превозносишися много, не веси бо, яко всякъ превозносяися смирится. Пизматор бо великъ индеяном указался еси, и сих безумно на заколение приводиши. Да аще индияне тебе милы суть, мне же македоняне милы суть, отныне же довлеетъ войском битися. Я и ты да ся биемъ, неподобно бо есть за Александра и за Пора всему свету погибнити и опустети; да аще ты мене убиешъ, государь всемъ моимъ будеши, аще аз убию тебе, по правде всей Индеи буду государь. Аще ли животу своему радъ еси, буди государьствуя землею своею, мне же дани давай, войску... давай. Едино, кое годно ти есть, мне отпиши». Сей же листъ Филонъ вземъ и к Пору отиде. Поръ же сий листъ перед индеяны прочетъ и радостен быв о семъ и рече: «Аз с тобою битися имам, а войски наши на стороне стоят». И к Филону рече: «Ты ли перский государь, Дариевъ наместник перский?» Филон же рече: «Азъ есми Филон, Дариевъ наместникъ, Александром любимый, персомъ государь и скорымъ Финикомъ и Линьской земли». Пор же к нему рече: «Отныне государьствовати не может Александръ, от руки моея умрет, ты же животом своимъ промышляй и мои буди, и персомъ государь и от Индеи дам ти 4 часть». Филонъ же к нему рече: «Я ныне государь персомъ, ты же ми 4-ю часть Индеи даеши, Александръ всю Индию мне далъ есть; егда сию прииметъ, тогда мне в ней царствовати». Индеяне же ту стоящии к Филону рекоша: «Почто тако силному царю говориши?» Филон же к ним рече: «Силнаго государя волен посол и верен слуга и страха не имаетъ». Пор же к Филону рече: «Буди мой и дшер мою дам ти и по смерти моей всей Индеи государя сотворю тя». Филон же к нему рече: «Веру ими ми, Поре, яко от любве Александровы не может мене разлучити весь поднебесный свет, вес бо миръ недостоин есть единаго власа от главы его отпадающа». И се рек, Филон ко Александру отъиде, к Пору рекъ: «Поедь на бой борзее, ждетъ тебе Александръ во всем оружии, на великомъ кони седя». И Александръ во оружии заеха, Филона вопрошаше: «Каковъ есть Поръ?» Филон же рече к нему: «Тела великаго есть, толстъ, но велми гнелъ; и поиди, убити его имаши, нароку бо твоему Всеведый помогаетъ». Александръ же, имя Бога Саваофа призвавъ, рече: «Боже великий, иже на святых почиваяй, помошник ми буди ныне на индейскаго Пора. Единъ святъ Господь Саваоф». И се рекъ, в руку копие приимъ, прямо к Пору поеха. Пор же прямо ему поеха с войски своими. И стекошася оба, копьи ударишася и копьи обломишася, рогатины исторгоша и с ними... сто крат ударишася, мечи исторгоша и сихъ притупиша. И тако приступивъ Александръ к Пору, рече: «Такова ли вера твоя, Поре, войско твое помощи тебе дает». Поръ же к войску озревся, хотя их уставити. Александръ же к нему приспе, Дучипала коня острогами гараздо удари и к Пору скоро прискочи, и бурдуномъ его под десную пазуху удари и прободе его. Дучипал же коня его зубами за шею похвати и к земле его притище; Поръ же ис коня урвася и зле душу свою отдаде. Индеяне же, сие видевше, начаша бегати. Александръ же поиде за ними, терая их, 3 тысячи убии и многих живых похватиша. Тело же Порово вземъ, на златом одре постави и в столный град его, во Илиюполь,[92] принесе. Царица же его Темищра,[93] власы главы своея до земля распростерши и одеяние многоценное на себе раздравши, со двемасты тысяшми владыкъ с плачемъ великимъ и рыданиемъ тело Порово сретоша, жалостно его плакаша. Александръ же его повеле поставити на златом одре и стему великую на главу его постави, и тако со всим войском оплака его и с честию великою вкопати повеле.

И ту Александръ 12 дний стоя, во Илиюполь вниде. И введоша его царство Порово, толико дивна внутрь его виде, иже око не виде и ухо не слыше. Полата бо его на четыре перестрелы долга и широка вельми, златы же стены бяху, покровъ весь златъ и столпове вси златы, жемчюгом и камением украшени бяху; и всех же ееликих царей боеве писаны в той полате и 12 месяцов в человеческих образехъ изѳаяни, бяху же 12 добродетелей человеческих изваяни в злате женскими образы, всяко по своему. подобию, и часовникъ месячный и смена лунная верху полаты тое сотворена бяху. И приведоша к нему 1000 тысяч коней зобных Поровых и 100 тысячь фарижи индейскихъ под хакизмы серменеми, приведоша ему 100 тысяч лвов ловных Поровых, 20 тысяч пардусовъ, 1000 тысяч оружия цела и коруну Порову от камения самфира, и перстен Поров многоценный от аметиста камени, и блюд настолных 100 тысяч, рогов слоновых 8 тысяч, и кубцовъ настолных многоценных, с камениемъ и з жемчюгомъ и златомъ украшенных 30 тысяч, и прочих вещей украшенных, иже несть возможно исповедати. И ту Александръ годъ сотвори со всеми вои своими и любимаго Антиоха сотвори индеяномъ гоподьствовати.

Услышавше околнии цари разрушение Порово, сии приидоша мнози цари и князи, поклонишася Александру, и дары ему принесоша мнози. Александръ же на Мизаньскую землю[94] поиде, и повеле Александръ град мизанский жен оступити и рвати крепко. И толики они жены рваху искусно из града, яко никомуже ихъ побороти могущу. Александръ же се слышав и подивися. Жены же оны посла послаша ко Александру с листомъ: «Весть некако во уши наши прииде, о миродержече Александре царю, яко весь свет приимъ, з женьскиимъ поломъ битися хощеши. Да сие намъ неверно мнитца, иже тобе с нами битися, не веси бо, что прилучится тобе. Аще бо нас разбиеши, малу честь обрящеши, аще ли мы тебе разбиемъ, велика ти срамота будет. Да молимся тебе, молбы наша не презри, но образ свой написав дай намъ вместо тебе да над нами царствует. И к царству твоему дали есми дары многоценныи, честнее злата и камени многоценнаго и бисера, и 100 жен и венец царицы нашея Клитевре. И сии бо жены прекрасныи на потребу тебе и властелем твоимъ. Умилосердися о нас, малая наша приношения, яко верных своих раб, прими и надежду намъ отпиши».

Листы же Александръ приимъ, красоту женъ техъ видевъ и подивися. Листь же к нимъ писа: «Александръ, царь над цари, сестре моей Клитивре, амизаньской царицы, пишу радоватися. Листъ вашъ приимъ и писания ваша узнах и на дарех ваших хвалю вас. Да не подобаще вамъ благообразных к нам посылати, мы бо вси мужи победители есми земьскии, како от женъ победитися хотехомъ. И копие мое к вамъ послах, да межи вами царствует в место мое. И 30 воиски тысяч людей ко мне посылайте на помощь, имам бо поити на мерсилоньскаго[95] царя Евримиврата, моей не хотяща повинутися власти». Птоломей же, воевода его, ту стоя рече, яко глумно: «Царю Александре, дай же ми оными женами владети и царствовати; аще ми царства их не даси, и ты ми сих 100 дай, да их въ царство приведу». Александръ же о семъ насмеявся и рече: «Ты воевода силе моей еси, едина бо их довлеетъ тобе». Птоломей же рече к нему: «Александре царю, ты великъ, убоялся еси их».

И оттуду Александръ двигъся на Евримитра, миръсилоньскаго царя. Евримиврат же, сие слышав, всю войску собра, 8 тысяч оруженных, на Александра прииде, и посылку посла, да стража Александрова ухватят. Александръ же Селевка посла воеводу съ 1000 тысячъ войски и в некое место скрытися повеле ему. Емиврат же с войскомъ своимъ на войско Александрово прииде. Селевкъ же его напрасно срете и разби ихъ и живаго его ко Александру приведе, Александръ же главу ему отсечи повеле.

Языцы же сии невернии от странъ слышавше и убояшася и к северной стране побегоша; Александръ же побиваше их до высокихъ великих горъ, иже холми Севернии зовутся, и ту место видевъ подобно, зазидати их повеле, яко да ктому во вселенную не изыдутъ. И ту ставъ, Богу помолися и невидимымъ тваремъ,[96] рекъ: «Боже вышьнии, услыши мя в час сий, несть бо тебе, иже невозможно, той бо рече, и быша, и ты повеле, и создашася; ты бо еси единъ, предвечный, безначалный, невидимый Богъ, и твоимъ повелениемъ и твоим именем сотворих вся си и предал еси в руце мои весь мирь; да молю всехвалное имя твое, сие прошение мое сотвори и сими двема горамо повеле соступитися». И в той час оный две горы сступишася, на 12 локотъ близу не сстася. Александръ же видевъ прослави Бога, врата же медная великая сотвори, ту замаза сунклитом.[97] Сунклит же есть таковаго естества, ни огнь его похватити можетъ, ни железо. Внутрь же вратъ за три поприща купину насади; и ту поганыя языки заклепи. Врата же та Аспидьска нарицаются. Сут же языцы ти, иже заклепи Александръ: готти, магогти,[98] анагосии, агиси, азанихи, авенреси, фитии, анвы, фарзании, климеади, занерииди, теании, мартеани, хамони, агримарды, ануфиги, псоглави, фердеи, алане, сфисони, кенианиснеи, салтари. Сии же языцы погании бяху, и сихъ Александръ заклепи за великаго ради поганьства ихъ. И оттуду паки во вселенную возвратися, многи грады и островы приимъ.

Слышавше же пришествие его Клеопила Кандакия, царица амастридонская[99] ... изуграва хитра послав Александровъ образ исписати. Сей же, исписавъ, Кондакии принесе. Царица же красоту образа видивши, подивися, и в ложни его храняше; Александрову хитрость разумела бяше, како самъ во всякии грады исходникъ творяшеся и како Дариево царство приялъ бяше, посол себе творя. Сие слышавши, Клеопила Кандакия царица ухватити его надеяшеся. Сему же бывшу, Александръ до царствия Кандакии царицы приспе. Каньдакия же царица Пору, индейскому царю, сватья бе, сынъ бо ея Карторъ Порову дочь понялъ. Александръ же к Амастридоньской земли приближися. Сие слышав, агримъский царь Кандавлус, сынъ Кандакии царицы, от царствия своего побеже со женою и со имениемъ своимъ и к матери своей Клеопиле Кандакии, царицы амастридонской. Евагридъ же, силурьский царь,[100] видевъ его от Александрова страха бежаща, воста на нь и разби, и жену его и дшерь и все имение его взятъ. Кандавлусь же со стом конникъ въ Мастридонъ к матери своеи побеже. Стражи же Александровы ухватиша его и вопрошашу его: «Кто, откуда еси?» Он же имъ всю истинну сказа. Они же, поимше его, ко Александру приведоша его. Александръ же сие слышавъ, яко Кандавлус, Кандакии царицы сынъ, ухвачен бысть, и скрыся, и вместо себе Антиоха воеводу на престоле царском посади, сам же, яко единъ от властелеи, Антиоху предстояше, хотяше бо Амастридоньское царство исходити. Антиоху же рече: «Прикажи его мне, да аз пред тобою поставлю его и о всемъ его роспрошай, и мне его предай блюсти». И тако Антиох повеле Кандавлуса привести. Александръ же шед, приведе пред Антиоха. Кандавлуса же Антиохъ вопрошаше и глаголя: «Откуда бежа мне в руце впаде?» Он же рече: «От страха твоего бежахъ к матери моей, амастридонской царицы Кандакии. Евагрид же, сумежникъ мой силурьский царь, воста на мя и разби мя и все имение мое взя, и жену, и дшерь мою. Азъ же яко единъ от боя оттекохъ и на твои наидох стражи; и они мя ухвативше и к тебе приведоша. На мне ... свершися днес некоего злочестиваго человека притча, иже ото лва бегая и на древо высоко збеже, на краи езера стоящее, и на россоху вместився, отъ страха лвова обезпечалився, и на верхъ древа выше себе погляда и змия увиде, хотяща его поглотити, и в недоумении быв и рече, восплакався: “Злочестивым всемъ вся неволная прилучаются”. И се рекъ, во езеро скочи, глаголя: “Лутче мне есть от коркодила во единъ часъ изьедену быти, нежели ото лва или от змеи горкую смерть приимати”. Такоже и мне прилучися, Александре царю: от страха твоего бежалъ и на стражи твои ударихся». Антиох же, на царскомъ престоле седя, Кандавлусу рече: «Злочестивым же вся многа зла наносятся и от нихъ на поконь умирають. Ты же, злочестне, отколе се еси на мене намерилъ, азъ бо тобе жену твою возвратити имамъ и дшерь твою и имение твое все, и все свое возми и мене гостя имей и приятеля». И рекъ, глаголя ко Александру: «Антиоше воевода, войско мое взем, на Евагрида, силурскаго царя, поиди; да аще Кандавлусову жену и дщерь з добромъ вратитъ, имение их все, привед его ко мне на веру, аще ли не возвратит всего, его и всю землю его плени и грады его разбий и связанна приведъ его ко мне. И егда сие свершиши, тогда к матери его, Клеопиле, царицы Кандакии мастридоньской, в посольство послати тя имамъ». Кандавлусь же сие слышав и клабукъ снемъ, Антиоху на ногу падъ поклонися, Александра его мня быти, речи: «О великий царю Александре, всех ли неволных ты милуеши, и тако за толику добродетелъ всему свету царя Богъ тебе сотвори; да отколе образ твой сподобихся видети, всю прилучившую ми ся скорбъ радостию изменихъ». И се рекъ Кандавлус, Антиоху поклонися. Александръ же за руку его приимъ, во околъ свой отъиде.

И на Евагрида поиде, силурьского царя, и взя с собою избранных воинник 400 тысяч. Идущим же имъ путем, Александръ Кандавлусу глаголаше: «Аще жену твою возму и тобе в руку дамъ, что ми от тебе добро будет?» Кандавлусъ же к нему рече: «Несть возможно языкомъ изглаголати толика добра учинившу, все бо имение тобе дамъ и мою главу в руце твои дамъ. Елика возможна ти есть, потшися за мя, да что егда отсюду возвратимся, тогда Александра молити имамъ, яко пуститъ тебе в посолство к матери моей Клеопиле. И возмездие великое и дары что сотворит ти и третиего сына сотворити тя имать тобя собе». Приспевши же во Евагридову землю, на три полки войско разделивъ: 100 тысяч войска на пленъ в землю пусти, и 100 тысячь на Евагрида посла, и 100 тысячь в лугу близ града скры. Человека же в земли той ухвати и листь ему даде и речми ко Евагриду научи: «Ведомо да есть тобе, Евагриде царю, яко Александръ, царь царемъ, всей земли государь и всему свету, до зде прииде. Непреломъство твое видя и худое поношение твое, Антиоха воеводу прислал есть зде, и тако тебе глаголетъ: “Дани к намъ принеси и жену Кандавлусову, и дшерь, и все имение его возврати. Аще ли сего не сотвориши, смертию злою умрети имаеши”». Евагрид же, се слышав, исходники посла на Александра. Исходницы, к нему пришедше, рекоша: «Мало войско Антиохово есть». Евагрид же, сие слышав, на бой ко Александру поиде. Александръ же войско сокровено из лугу изведе, Евагрида разби; Евагрид же, страха Александрова убояся, самъ на мечь налегъ, прободеся. Александръ же на град пришедъ, до конца его разбии, и имение его взял, и жену Кандавлусову и дшерь возврати; пленове же вся вземъ, в воиско свое отъиде. Кандавлусь же ко Антиоху пришед, поклонися ему, яко Александру. Антиох к нему рече: «Вся своя вземъ, к матери своей поиди». Кандавлусь же к нему рече: «Великий царю Александре, вся моя погодья свершил еси и сие прошение мое соверши — сего воеводу своего Антиоха пошли к матери моей и вся хотения твоя совершити имает, велми бо его на сем войску видех мудра и хитра и верна тебе». Антиохъ к нему рече: «Вся, елика требуеши, совершити имам». Александра призвав, к нему рече: «Поиде, воевода Антиоше, ко Клеопиле, мастридонской царицы, с сыномъ ея Кандавлусомъ и рцы ей: “Александрь царь на межу земли твоея прииде и дани от тебе ждет. Аще сего не сотвориши, со всеми силами на царство твое иду”». Александръ же ко Антиоху рече: «Вели листь писати к ней». Кандавлусь же стоя рече: «Не подобает книги писати такову мудру послу, якоже еси ты». И тако оба поклонишася Антиоху, отъидоша. Антиохь же повеле Кандавлуса даровати одеянием многоценным македоньским и кучмом[101] перскимь многоценнымъ и парижемъ индейскимъ под хакизмом коркодиловым. Александръ же на свой стань... поведъ и честиль его и честными дары даровалъ его и в посольство к матери его поиде.

На пути же Александра облобызаше много, к нему глаголаше: «Воистинну, на всей поднебесной земли подобна тебе человека не видехъ; аще другаго подобнаго тобе имает Александръ, по правде, всему свету царь есть, такии два человека имея». О семъ Александръ Кандавлусу рече: «Веру ими ми, Кандавлусе брате, много у Александра болшихъ мене и старшихъ людей есть: Филонъ, Птоломей воевода, и по томъ Селевкъ, и по немъ Андигон, и по сихъ менший есми я, Антиохъ». Кандавлус же к нему рече: «И всихъ сихъ видехъ, но тебе паче всехъ болши мню, достоинь бо еси ты над всеми царствовати». Александръ же искушаше его, уведати хотя, како любит его. Он же к нему отвеща, глаголя, яко: «И смерть вместо живота приял быхъ, аще ми ся случает с тобою умрети, не разлучюся с тобою». И тако глаголаше, до пещеры великия некия дошедше. Кандавлусь же ко Александру рече: «Любимый мои Антиоше брате, яко в сей великои пещере, глаголютъ, бози еллинстии вси суть, по смерти своей в пещеру сию вхожаху. Да аще хощеши уведати, яко о смерти своеи, и мала ступивъ, уклонися и в пещеру сию внидеши». Александръ же к нему рече: «Такова ли любовъ твоя ко мне, Кандавлусе брате, како велиши мне внити зде?» Кандавлусь же пригнувъ его к собе, проплакавъ рече: «О любимый брате мои Антиоше, не рекох ти внидеши зде. Но сказах ти, яже живутъ в пещере той». Александръ же мало ступивъ, уклонися, в пещеру вниде. Вьшедшу ему внутрь, и ту мечтания некая зверообразная сретоша его. Он же имя Саваофа Бога призвав, и все прах бысть. Чюдна же некая и дивная в пещере той видевъ: человеки же многи связанны опаки руками: и ту Ираклия видевъ, и Аполона, и Крона, и Ермона, иже еллинстии боги мняху. И сихъ Александръ виде связаны веригами, и к единому приступивъ от чюднех онехъ, вопрошаша. Он же к нему рече: «Поиди, Александре, болши сих узриши. Вси бо сии быша елиньстии цари, якоже и ты ныне, и за гордыню велику, Богу небесному подобящеся, ... и на сих Богъ разгневався и в пещеру сию повеле сихъ воврещи; и душа их зде мучитися имут до скончания века. И скончавшим же ся седмимъ векомъ, в тартар огнену поити мучитися имут в бесконечные веки всегда». Александръ же к нему рече: «Зверообразнии сии человецы, что суть?» Он же к нему рече: «Сии суть, иже зле и немилостивно на сем царствовавше». Александръ же к нему рече: «Мню, яко негде видех тя». Он же к нему рече: «Да аще на дивии человеки ходилъ еси». Александръ же к нему рече: «Како имя есть?» Он же к нему рече: «Аз есми Сонхос, царь индейский, иже некогда весь светъ приимъ и гордынею вознесохся, и на востокъ края земли доити хотехъ, и дивии человецы восташа на мя и разбиша мя и ту мене убиша. Ангели же дошедше мя связавше и в сию в пещеру всадиша мя. И зде мучюся за безумнею мое превозношение. Стрежися и ты, Александре, да не вознесешися и зде приведенъ будеши».

И тако Александръ посреде ихъ ходя и Дария, царя перскаго, посредъ ихъ узре. Дарий же его увидев, жалостно проплакавъ, рече: «О мудрый во человецех Александре. а и ты ли зде осужден еси с нами быти?» Александръ же рече: «Несмь осужен, вас видети приидохъ». Дарий же к нему рече: «Пожди мало, да скажу ти дивная некая чюдная, иже прилучит ти ся на пути. Ведомо да есть тобе, како сия Клеопила, мастридоньская Кандакия царица, образ твой преписала есть и познати тя имает; но поиди, не сумнися, Богъ бо, в негоже веруеши, от руки ея избавит тя. Коснути же зде не мози». И паки Дарий, прослезився, к нему рече: «Милый мой сыну Александре, како персидьское царство стоитъ и какова любовъ дшери моея Роксаны предлежитъ к тебе?» Александръ же к нему рече: «Персида бо со мною мируетъ, якоже и с тобою была, Роксана же, дши твоя, со мною над всемъ светомъ царствует». Дарий же к нему рече: «Внутрь пещеры вшедъ, ту и Пора царя узреши». Александръ же Пора увидевъ и рече ему: «О великий индеиский царю Поре, яко некогда богом подобяся, зде же яко единь худый человекъ мучишися». Поръ же к нему рече: «Тако мучатся вси зде, иже земскою славою превозносящеся. Блюдися и ты, Александре, да не превозносися, да не сведешися зде мучитися». И сие глагола: «Честь жене моей Клитемищре соблюди». Александръ же к нему рече: «Буди печалуя мертвыми, а живыми не пецыся». И се рекъ, Александръ от пещеры тоя изыде, и до Кандавлуса прииде и, обрете его плачюща много, мнеша бо, яко Александръ в пещере погибе. Егда же его виде, радостию скоро притек к нему, целовав его и рекъ: «Почто, Антиоше брате, мешкал еси и много мене устраши; но поистинне, видехъ ныне, яко государя твоего Александра царя нарокъ великъ есть, увидех бо тя цела. Но скажи ми, иже в пещере той виде». И тако оба дивящеся до Кандакии царицы приидоша.

Клеопила же царица, пришествие сына ея видевше, радостна бысть велми, и с престола своего воставши, далече его вьстрети; слышала бо есть, яко Александръ убилъ есть. Радостию великою возрадовася и вопрошаше сына своего, вся увидати хотящи случившаяся ему. Кандавлус начатъ поведати ей, Александра же матери своея привед и рече: ей: «Се Антиох, Александровъ воевода есть, и сей живот мне далъ есть и жену мою и дшер от Евагрида он изручи, и вся, елика мне случишася добро, он сотвори мне все. Да приими его в сына место себе, мати моя, много бо он у Александра милостивен есть». Царица же, сие слышавши, за горло Александра приимши, облобыза его много и рече: «Добре пришел еси, сыну мой, силнаго государя посол, воевода Антиоше». Доброту же лица его зрящи дивляшеся, к нему глаголюще: «Третий сынъ ми еси ныне, Антиоше». Александръ же воставъ и посолство ей нача правити. Она же речи и беседе его дивися, образа его сматрящи, и по образу помысли, егда се ... есть Александръ. Любезно его целоваше и рече: «Хотела бых, Антиоше, от насъ не отъедеши, но с моими сыны и со мною царствовати будеши и ко Александру не вратишися опять; и отколе сие невозможно есть, и воставь, со мною въ царскии дворы вниди и царская моя имения вижъ, иже что хощеши, возми сие. И да ти сотворю листъ ко Александру и дани ему дамъ; посла моего пошлю к нему с тобою и честию великою отправлю ему тебе». И се рекши, Александра поимши за руку, в царскии полаты его введе, и ту ему сказа чюдная некая и много царска бисера и камения множество и злата без числа. И введе его в ложницу свою и преписанный образ его глядя и рече ему: «Что от всехъ одержало ти есть, Александре, иже в дому моемъ видел?» Он же ужаснувся, к ней рече: «Антиох имя мое есть, Александру рабъ аз есми». Царица же к нему рече: «Аз Александра имамъ тебе быти, тобе же Антиохомъ называтися не подобаетъ. Аще увидению моему не веруеши, на образ сей поглядай и белег образа своего виждь». Он же рече: «Поистинне, приличен есми ко Александру, за то мене любит велми». Она же рече: «Ты самъ еси, воистинну; азъ ныне всему свету назвахся царица, царя бо всему свету в руку держу. Но да ведомо да есть тобе, царю Александре, якоже хотя вшел еси зде, и якоже хощеши не изыдеши отсюду». Се слышав Александръ образ свой изменяти начат, зубы же своими скрежеташе, очима своима семо и овамо позирая, промышляше. Царицу же в ложницы убити мысляше, сам же бы до коня втекъ и на среку себе вергъ, или умрети, или ожити, глаголя: «Лутче есть гоподину велику почестне умрети, нежели срамотно жити». Кандакия же царица, виде образ его пременяюшься, к дверемъ поступи. Александръ же сию похвативъ рече: «Не имаеши на двор изыти, но зде зле умрети. Аз же зде тебе убивъ и на двор изыду и оба сыны твоих убию и самъ с ними почтенно умру». Кандакия же царица радостно ко Александру приступи и к нему приплетшися, за горло похвати его и любезно целовавши и рече ему: «О великий Александре, мой сыну и господине, и не оскорби мое сердце, ни злаго о себе помысли, ни от мене смерти убойся, аз бо убити тя не мышлю. Ныне же тебе накажю сына своего и многими дарами почтивши тя, в войско твое отпущу тя с честию, понеже несть достойно такова человека от земли погубити, мудростию и храбростию украшена велми, но паче соблюсти и почтити. Кто ли бы хотелъ тобе убити, то всему свету кровникъ бы былъ. Главою твоею и животом весь светъ содержитца и миръ страхомъ твоимъ стоитъ. Да не подобаетъ мне всих главъ отсещи главу. Но хотела бых сына имети тя, Александре, и с тобою всему свету назватися царица. О сем бо, Александре, безпечален буди, не тако бо аз безумна есмь, якоже тебе мнится быти, да животом твоим весь светъ поколебати, вес бо миръ недостоинъ есть ни единому власу, отпадающа от главы твоея. Но яко первая мати твоя корати тя имамъ: нектому, Александре, посолство твори, не веси бо неуставные чести наношения. Да не подобна есть тобе, всих главъ на концы обешатися, смертию бо своею весь мир снести хощеши». Александръ же ей поклонився, рече: «Отныне мати мне буди в место Алимпияда».

Кандакия же, целовавши его и за руку емьши, на дворъ ведши. В той чась прииде сынъ ея Дориф, от Александровых стражей розбитъ, едва самъ утекъ, войско же свое изгуби. И слышал бяше, яко Антиохъ, Александровъ воевода, в посолстве к матери его пришел есть, борзо прииде, Антиоха убити хотя. Кандакия же се слышавши, к Дорифу, сыну своему, рече: «Не подобаетъ тебе сие сотворити, Александръ бо брата твоего от иного зла избавилъ есть и жену и дшер и все имение отврати и жива его к намъ с честию отпусти, от погубления избави от Евагрида, силурскаго короля, и посла к намъ послалъ есть, милостивнаго своего Антиоха, любовъ и миръ свой к нам держати. Да в место добра и чести, иже подобаше намъ ему сотворити, главу ему отсещи хощеши. Ныне, мой сыну, лутче есть тобе умрети ныне, нежели Александрова посла в дому моемъ убити». Дорифъ же матери своей не послушаше, глаголя: «Единаго Александрова человека не даси ми убити, понеже от моих людей много тысячь убилъ есть. Да веру ими ми, мати моя, яко Антиохъ днес живота не имаетъ». Сие же Кандавлусова жена слышавши, скоро къ Кандавлусу прибеже, глаголющи: «Ведомо да есть тобе, братъ твои Дорифъ убити хощетъ любимаго твоего Антиоха мечем». Кандавлусь же сие слышавъ, скоро прииде к нимъ в полату, Дорифа же обрете нагъ меч держаща, и мати его среде меча держаше и с ним рвучися, да Александра не убиетъ. Сей же припадъ, мечь из руки его взя и хотяше его имъ ударити, и карати его нача, глаголя: «Неподобниче, страшливче, аще храбръ мнишися быти, самъ ты на немъ коби поищи; истинну бо ти глаголю, аще похватит мечь, 100 таковых убиет, яков же ты еси, постояти не могутъ; аще ли храбръ мнишися быти, иди убий его во Александрове стражи; аще ли убиеши его зде, то всехъ насъ убилъ еси. Тебе же вся вселенная пред Александромъ укрыти не можетъ, Александръ бо, государь его, во единомъ мечномъ ударении великаго Пора индийскаго, тестя твоего, убилъ есть». Кандакия внутрь завеса вшедши со Александромъ и на дворъ его изведе. Видев же Дорифъ, приступи к нему, хотя его убити. Александръ же кордъ свой приимъ, к Дорифу рече: «Вижу, убити мя хощеши, но знай, яко смертью и самъ умрети имаеши; не тако бо македоняномъ смерть пристрашна есть, якоже тобе мнитца быти. Да аще мене, посла Александрова, убиеши, государь же мой Александръ на взыскание мое приидет, где укрытися хощеши? Веру ими ми, аще и во утробу матерню влезше, отнюдуже еси изшел, и ту укрытися не можеши. Аще бы се Александр, государь мой, зналъ, яко Кандакия царица послы убивает, не послал бы мене к вамъ, но самъ со всеми силами без посла пришелъ бы зде». Дориф же сие слышав, убояся. Кандакия же царица рече Александру: «Мудрый премудре всякий ... страх сердечны язычьная мудрость покрываетъ». И тако с Кандавлусомъ, сыномъ своимъ, Александра за горло похвати и з Дорифом его смириша. И ту ему гостившу много, и дарми его дариша. И дарова ему царица Кандакия венецъ свой с камениемъ и бисеромъ многоценнымъ. И сокровенно рекши ему: «Возми сие, Александре, отнеси дшери моей, жене своей Роксане». И дарова ему перстень от четырех камений хитростию магнитъскою составлен, и дарова ему оружие от анкита гвоздия, приставлена на аспидове кожи, фарижа белая анфарскаго,[102] бисернымъ седлом оседлана, и дарова ему гелмъ орелъ, орлу на персехъ словеса пишет тако: «Александръ наасарь, великий хонкиярь бысть, за всего света государьствует». И ту ему много гостившу, Кандакия царица проплакавъ рече: «Нектому, Александре, посломъ себе сотвори, не веси бо неверныя чести неуставнаго случения». И рекши, отпусти его с честию великою, и дани ему на десят летъ дарова. Он же не восхоте, глаголя: «Отмолити ю имамъ у Александра». Она же к нему рече: «Аще дань оставиши, познаютъ тебе сынове мои. К нам же предложение любовъ твою дай и приятелство к намъ неповторну соблюди». И се рекши, за горло его похвати и к нему с плачемъ рече: «Рада быхъ сына имети тебе, Александре». И се рекши, отпусти его. Проводиста же оба сына ея, Кандавлус и Дориф да Александрова окола. Стражи Александровы сретоша его, и с коней сседоша, и поклонишася ему. Кандавлусу же и Дорифу Александръ рече: «Ведомо да есть вамъ, яко самъ есми аз Александръ царь». Се же они слышавше и рекоша: «Аще ты еси Александръ, мы ныне измерли есми». Александръ же за горло похвативъ ихъ, рече: «Не имаете вы от мене умрети, азъ бо соблюду васъ любовию и честию, матери бо вашей Кандакии Клеопиле сынъ есми, вам же братьскии обдержим есми». И ту даровалъ ихъ Александръ и с честию отпусти.

Александра же ту сретоша Птоломей воевода и Антиохъ и много к нему с плачем рекоша: «Что, Александре, животомъ своимъ вселенную всю смести хощеши; что главу свою назад мещеши; сам на посолстве ходя, безо чти умрети имаеши, нас же, в чюжих земляхъ оставив, всихъ погубити имаши. Да не тако, Александре, пизматар намъ буди, якоже не деломъ твориши; но вес приимши светъ, и тако поидемъ в Персиду, и ту, дому дошедше, господства земская разделиши намъ по подобию и по достоянию». Ту Александръ пришед войску свою, гостьбу многу и веселие сотвори с людми своими.

Александръ же собрав свои вои и двигнуся в Персиду, ко царицы своей поиде к Роксане. И в Персиду пришед, многи радости ту сотвори и ту земьская царства раздели.

Антиоху же даде Индеское царство и всю Мирсилоньскую землю и Северьскую;[103] Филону же даде Персидцкое царство и всю Асию и Килекею; Птоломею же даде сладкую и красную землю Египетъ и Ерусалимъ, и Палестину всю, и Межюречие Северьское[104] и сладкии Предекиския[105] отоки; Селевкушу же Римское царство; Леомедушу же даде Немецкую землю и Парижское царьство. Вся же сия по достоянию раздели, с Роксаною, царицею своею, год сотвори с великою радостию и с веселием.

Оттуду Александръ двигъся з дворомъ своимъ в Вавилонь поиде. И в ту нощъ явися ему пророкъ Иеремея, глаголя: «Гряди, чадо Александре, на уреченное тебе место, сего числа четыредесятого лета свершилося есть, и четвероставное тела твоего естества днес, Александре, разьступитися имает; от земля бо заимодано есть и паки возвратитися ему. Ведомо да есть тебе, яко, всю обшед землю, отечества своего узрети не имаешъ; руки же служащих тобе, от нихже благая укушаеши, отравнаго яда имаши вкусити от них. И в Вавилоне походи, и войско свое раздели и царская земли раздели и укрепи. И в землю, от неяже изшелъ еси, и паки в ню внидеши, и в небытие будеши. Душа бо нетленна поиметца, в неведомо место Божиим промысль отведется, тело же тленно в земли тленной останет, и ту разсыпався, в небытие будет; и паки на скончании векомъ от земли востати имает, тленное существо в нетление облечетца и ту со душею паки сстався, вкупе соединитца. И ту познавшемася има, яко некима любимыма другома, во мнозе видевшимася има, истинно радостенъ имъ будет и весело и любезно имъ зело. Тако душамъ с телесы сстанокъ будетъ, Александре, о всемъ ныне веруй, стати бо имут вси на Страшнем судищи и на великом торжищи, идеже престоли поставятца, и Ветхий денми сядетъ, судии страшный и нелицемерный; тысяща тысяш аггелъ окресть его и многоочитии серафими и шестокрилатии херувими. Тогда всяка душа, облекшися во свое тъло, судом возмездие приимут, с телом вкупе согрешиша, с телом же и мзду приимут. Тогда благая сотворше убо приимут жизнь вечную, злая же сотворше муку вечную приимут, и тогда конца летомъ не будетъ. Тогда бо мужеский полъ и женьский родитися не может, и ни на комъ лепости не будет и грубости, ни возраста умалена, ни различия лицемъ, черности и белости, ни русости, ни смуглости, но тело во единомъ естестве будет, точию причастное с собою имуще, иже есть летное и крестное и помысленное, прочая же дела тогда оскудеют, душа же всегда безьсмертна будетъ. Тогда убо, Александре, всякий человекъ познати имает своего любимаго, не точию же любимых, сих же видано, ихже слышано, увидит и познает на ономъ грозном судищи и торжищи ономъ великомъ. Ту бо, Александре, познати тя имуть вси, ихже обидилъ еси зде, и с тобою обидимии познати тя имуть тамо. Да ведомо есть тобе, нектому живъ узриши мене, но тамо узрити мя имаешъ, идеже вси предстанутъ, иже вси от века умершии на Страшнемъ Судищи своемъ великаго Бога Саваофа». И се рекъ Иеремея пророкъ невидимымъ бысть.

Александръ же от сна воставъ, в недоумение впаде и се изступлении ума бывъ, на постели своей седяше и плакашеся горко и ужасно видение помышляя. Сердце бо его обуряваемо бяше, якоже корабль некий в пучине морстей ветры и волнами обуреваемъ. В мысли впаде, ужасно видение помышляя, на перинницы сяде, плакашеся. Филонь же и Птоломей заутра приидоша и плачющася его обретоша и стемы златы из главъ своих свергоша, перстию главы своя посыпаша и приступиша ко Александру, плачющеся и глаголюще: «Почто, Александре, жалостию радость пременяеши, почто сеи скорби предалъ еси себе?» Александръ же к нимъ рече и видение имъ сказа, седя. Они же дивную речь слышавше и ужасошася много, утешити же его хотяше сладкими беседами и глаголаху: «Не тако, Александре, подобно есть ношнымъ мечтаниемъ умные отступити совести, сон бо такъ намъ мнитца быти: от многого спанья и от лиха пития главные омокрываемъ мозгъ, в немже живетъ царь совестемъ — ум; человеку велми спящу, от сонной влаги велми омокреваему мозгу, умерзитъ себе и многая невещественным своим окомъ позирает и видитъ оная, яже видел или слышалъ когда, техъ всехъ зритъ и теми действует. Сония видения, Александре, душевное бо зрение мнимо быти. Тело бо тленно яве зрит тленная сия видимая, душа же, нетленна сущи и невеществена и умна сущи, вся, елика восхощет и мыслитъ, сихъ зритъ, аще и далняя места есть и ближняя, свое бо есть бытие, идеже хощет; тако бо по подобию Божия образа создася. И приплетет бо сию к мертвенному телу, яко да имъ действует, оживляющи то, якоже огнь ветром распалаетца, или яко кузнецъ некий златый хитростию железными растворяя рукоделии, или якоже корабль некий волны морскии прескоча, не собою носимъ есть, но ветреннимъ дыханием. Тако бо тело душею окормляемо есть, тою бо стоится и водится и носится, якоже некая два юнца окормляюще рало, дондеже, иже составивый ся Богъ всихъ и промысленикъ распряжет. Душа бо поиметца, а тело оставится, душа бо к нему, яко невеществена, тело же к земли, яко вещественно и тленно. Аристотел же и учитель твой мудрый, Александре, в книгах своих пишет, глаголя, яко статися имут душа с нимиже согрешиша телесы тогда, егда порожение второе будет, егда мертвии от гроб востанутъ. И Соломон мудрый рече, праведных душа в руце Божии, глаголетъ, быти, грешных же душа в тартаре, в геоне мучитися имутъ, в долнейшихъ земли, глаголетъ, быти. Аристотел же мудрый и Платон великий, мира сего кончина, глаголютъ, быти тогда, егда довершится число от падшаго древа ангельскаго чина праведных человекъ душами. Сие же, Александре, и евреиский пророкъ Иеремея согласуетъ, глаголя, тако бо есть». И се слышав Александръ и подивися и в недоумении быв, глаголаше: «Слава тобе, чюдный, дивный, непостижимый, и неисписанный, и недоведомый, и неизследимый Боже, иже от небытия вся в бытие приведъ, и благорастворяя вся великимъ своимъ промысломъ. Како небеса сотвори единемъ словом, сии же видиния своего не премениша, ни обетшаша; како землю колику и ту ничимже утвердилъ есть, сия же плодовъ своихъ не измени, ни обычая; како морьския волны и воды многия, на единомъ стояще месте и всегда умножаемы бывающе, не изсякнутъ, ни от пределъ преидоша, ни волю измениша естествъ, но содержими силою и различными колеблемо ветры, устава своего не измениша, ни благораствореннаго дыхания; како солнычное сияние, толицыми сущими леты, теплости и светлости не измени; како лунный кругъ, овогда умножающеся, овогда оскудевающъ, на новину и ветшину устава своего не измени; или како телеса человеческая четырми сплетена стухиями, душу божествену в них всади, якоже некоего всадника на четырехъ равно текущих утверди точилех, дондеже равно 4 стоятся стухия, дотоле и тело человеческое непоколебимо стоит; егда ли от 4 техъ составъ едино или умножится или оскудеетъ, тогда растлится и от души распряжется тленное человеческое тело. Аще ли промыслом твоимъ, Боже, или врачевною хитростию паки 4 тыи соимутся колеса, иже суть составы, тогда паки душею здравьствует».

И от того дне убо всегда в недоумении пребываше царь Александръ и мысляше, в себе глаголя: «Когда се постигнет мене смертъ, и кто будетъ памят мою творити по моей смерти? Будет ли се тамъ видение и познание, егда душа с телесы сстатися имуть на великомъ торжищи?» И тако мысльми многими помышлении: «Будет ли теломъ востание паки или не будет, в тое же тело души паки приити имут или ни?» Дивляше бо ся и глаголаше: «Како раставшеся и распадошася кости, в тое же паки бытие приидут?» И тако помышляя глаголаше, яко: «Вся могий Божий великий промысль, ихже созда от небытия в бытие, той же можетъ в тую же привести совесть в первое бытие». И многая таковая помышляя и рече: «Яко возвеличишася дела твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси».

И се рекъ в Вавилонь поиде, якоже некий человекъ на уреченное место на умертвие свое идяше. Тогда убо Александръ царь, всего света государь, смерть свою помышляя и неутешимъ бываше. Егда же приспе на поле, нарицаемое Сенарь, в земли, зовемой Авсидийстей, идеже праведный и богатый Иевъ жилъ бяше, и ту Александръ станомъ своимъ стал, силныи же воиски по тому полю падоша. Велможи же Александровы скорбна его зряще и жалость его изменити хотяще, на гору высоку его возведоша и всему воиску вооружатися повеле, на поли на ономъ на единомъ месте собратися повеле. И сих позревше, ко Александру рекоша: «Александре царю, силный господине, почто скорбию великою потопляеши сердце свое, зриши, се толицемъ людемъ сотвори тя Богъ ныне царя, да подобаетъ тебе веселитися и радоватися велми». Александръ же главою покивав и прослезився рече: «Зрите ли всихъ сихъ, в пятидесятныхъ летех вси под землю заидутъ». Бе бо ту видети болши паче миръяд тысячь людей, коней же безчисленное множество; бяху ту собрани вси языцы: индеяне, и сирии, и мидии, и евреи, и финицы, еглефи, еламити, и халдеи, и лидии, и немцы, и греки, и инии восточнии и западнии языцы вси. И ту Александръ великий пиръ войску своему сотвори. И ту от востока и до запада и севера и юга и от моря всего вси власти и князи со многолетными данми и с поклоном ко Александру приидоша.

В той же день прииде от Македонии от матери Александровы Алимпияды царицы казател его и учител Аристотел. Видевъ его Александръ и возрадовася велми и за выю его приимъ и облобызаше его сладко, глаголя: «Добро пришел еси, многочестная и безценная глава, добре пришел еси, неугасимый светилниче и казателю всему миру, философе великий и казателю дивный Аристотелю; добре пришел еси ми, егоже мудрости подивишася еллини, емуже почюдишася халдеи, его подивишася хитрости египтяне и волховнии мудрецы. Но возвести ми убо, чюдный во человецехъ, любимый мне дидаскале,[106] учителю мой, како западная страна мируетъ, жива ли есть вселюбимая мати моя и сладкая Алимпияда царица, и како, яже о нас, по всей вселенней чюется. Верно ли человекомъ есть, яко, всю приимше землю, рая доидохомъ и многъ, егоже ты в книгах своихъ указуеши и краи земли во Едеме на востоце; и того бо рая близу доидохомъ, и до Макаринскихъ отокъ во Акияньстеи рецы, идеже еллинстии мудрецы и душамъ человеческимъ, глаголютъ, быти. Но то аз души ни единоя не ведих, но якоже со истинною макаринский князь нам сказа, не ту имъ, глаголетъ, быти, но в долнейших земли, во адовых реках, и ту имъ ждати, рече, ослабу и откупление от вышняго промысла и великаго Бога Саваофа». И се Аристотел слышавъ подивися, ко Александру тако отвеща: «Благодарю Бога, сподобльшаго мя видети светлое и красное лице твое, и силный, и славный, и дивный в человецехъ, всего света государю, великий Александре царю. Вселенная бо вся, иже о тобе чюдишася велми, возрадовася зело о великой славе твоей, елика Богъ даровал ти есть, якоже ни единому другому человеку. Македонская земля и радуется и веселится, цветет, яко кринъ межу земъскими царствии и Бога непрестанно молятъ за тя всегда, другаго не имаютъ таковаго добыти ни царя, ни господина, якоже тебе, Александре. Ведомо да есть тобе, яко вселенная вся недостойна есть ни единому власу от главы твоея падающу. Госпожа твоя мати благо днесь здравствуетъ и жалостно тебе позирающи видети или слышати, мирно в Македонии царствуетъ, и жалостию и радостию умъ пременяющи, во страсе всегда сущи, в недоумении бывши, хощет бо сподобитися видети лице твое свътлое. Молит бо тя много, глаголющи: “Не преслушай мене о семъ, вселюбезныи мой сыну и милый свете очию моею, но услыши мене, насытитися твоея светлости и со всечестною твоею светлостию царицею Роксаною. Аще ли тобе в Македонию невозможно приити к намъ, к царству твоему приидомъ, идеже ты повелеши, и твоего насытитися мне сладкаго вида, живот бо свой вскоре смерти изменити имамъ”».

О сихъ словесех Александръ умилися и рече: «Блажю всякого сына, отеческому повинующеся повелению». И се рекъ, Аристотеля за руку приимъ, на обедъ сяде. Вси же велможи его, велицыи князи и господьства земъская по достоянию и по подобию седоша. Филона же и Птоломея и Селевка на особномъ столе посади близу царския трапезы конец подножия. Аристотеля же и учителя своего и Лаомендуша, Поликратушева сына, егоже любяше зело, конец престола своего на шестом степени посади близу царские трапезы конец подножия. Преполовившуся обеду, воставъ Аристотел, дары Александру и царицы принесе, иже бяше послала ему Алимпияда царица, мати его. И принесе ему стемы две, едину Александру, а другую Роксане, великии с великимъ жемчюгомъ и с камением многоценным; и два фарижа бела, оседлана слоновыми седлы с камениемъ и со златомъ и сребромъ; и 100 коней зобных, и кучму царскую з жемчюгомъ и с камением многоценным; и 1000 оклопий, приставленых на лвовых кожах, и 4 роги слоновых, и два перстни драгии, и хакизмо парижское от коркодиловы кожи и з жемчюгомъ и с камением многоценным, и 100 блюд златых настолных, и листь, имеющъ сице: «Всесладкий и вселюбезный и милый свете очию моею, Александре сыну, всего света царю, вселюбезная и вожделенная мати твоя Алимпияда пишу. Ведомо да есть царству твоему, яко отнележе в Македонии видения твоего разлучихся, оттоле сердце мое и душа рат межи собою сотвориста велику и умирити их не могох, да всегда со слезами ихъ внимаю, твое помышляюще от мене разлучение, сыну мой; и вся царская богатества и злата и ни во что же вменяю, твоего помышляющи улишения. Не тако аз немилостива есмъ, якоже мнится тобе быти. Да аще возможно тобе к намъ в Македонию приити, аще ли тобе невозможно есть, мы к царству твоему приидемъ, да твоего насыщюся всесладкаго вида, живот бо свой, сыну мой, вскоре смертию заменю».

И тако скончавшуся обеду, некий от велмож его рече ко Александру: «Александре царю, достоит тебе от земль болшие дани взимати». Александръ же к нему рече: «Ни градаря таковаго ненавижу, иже и с корениемъ зелие исторгающе».

И ту Александръ на гостьбе той узре персенина некоего от велмож своих и стара велми, иже браду свою вапсалъ бяше, яко млад человеком указуется. И рече ему: «Любимый мне и милый Каньсире, иже кая полза от вопсания сего хощет быти, колена ногамъ своимъ вопсай, има же да укрепится; аще ли псаломъ старость крепиши, ни глаголю тебе — не вопсайся, — яко да вапсило тебе не превратит мене себе млада, и старостию напрасно умрети имаеши». О семъ властели его много смеялися.

Другий же некто велможа у Александра бе, емуже имя Александръ, страшлив же сий бяше велми, и всякого боящеся и из бою утекаше. Александръ же к нему рече: «Человече, любо имя измени или нравъ; и мое имя тобою срамотно есть».

И в той же день ко Александру приведоша 3000 гусарей и рекоша ему властели обесити сихъ всехъ. Он же к ним рече: «Да коли лице мое видели суть, то не имает ни единь их умрети; судьям бо дано убивати, царю же дано есть миловати». И сотвори ихъ Александръ ловцы собе.

И въ тыи дни приведоша ко Александру человека индеянина, славно такова стрелца глаголаху быти, яко сквозе перстень стрелу простреляше. Александръ же стреляти ему повеле. Он же не хоте. И паки ему в другий повеле и он не восхоте же. Александръ же повеле ему главу отсещи. Ведуще же его и рекоша ему: «Почто, человече, животъ свой отдаде за едино стреление?» Он же к нимъ рече: «Десять дний имамъ отнележе за лук не приимах, и убояхся, яко пред нимъ погрешу и славу мою изгублю». Сии же Александръ слышав и похвали его много и с честию отпусти его, зане изволи смерти, нежели славу изгубити.

И ту Александру некий от воинник приступивъ и рече: «Великий царю Александре, дши едина у мене есть и ныне омужити ю хощу, да помози». Александръ же 1000 талантъ злата ему дати. Он же рече: «Много ми есть, Александре царю». Александръ же рече ему: «Царский даръ велику честь требует».

И ту Александръ Аристотеля, учителя своего, дарова, стему велику дасть ему, и одеяние многоценное Пора, индейскаго царя, 10 тысяч талантъ злата, 10 кулобъ великого бисера, и в Македонию его посла, повеле ему привести матер свою к себе, Алимпияду царицу, на стан великий к нему во Египетъ в Палестинской земли. Сам же ту с Роксаною царицею оста.

И ту Александру человекъ некто прииде и рече ему: «Царю Александре, преж еихъ малых дней, ловящу ми при краи реки на Тигре, сокровище велико изнаидоша злата; да аще хощеши, поиди и возми сие, много множество есть». Александръ же рече к нему: «Всяко злато въ Божиих руцех есть, да аще хотел бы Богъ, мне бы явилъ, но понеже тобе есть объявилъ, да поиди, возми сие». Он же ко Александру рече: «Елико требовах, от него взях, останок же возми ты, царю. Множество бо есть много, два дни и две нощи елико хотехъ и носих, ктомуже не требую». Александръ же подивися сему и, на конь вседъ, на место то поиде, множество же злата виде и рече: «Егда от Дариевых сокровищъ злато сие есть». И тако повеле всему войску взяти. И толико его множество бе, елико вси до воли взяша, Александру же сто кубловъ от него оста.

Сему же бывшу, и се Алимпияда царица, мати Александра царя, от Македонии прииде. Александръ же и вси цари и велможи нарядивъ и во всей силе и войско свое направи, кони поводныи великии под бисерными седлы и златыми учреди, и трубы гласовныи, и органи, и тимпаны псалтырныи, и мусикийскии хитрости по достоянию урядив, и колесницу велику со златом и бисеромъ и с камением украшену на стретение матери своей посла. И преж себе Роксану царицу посла, 1000 владыкъ посла с нею. Видевши же сие Алимпияда возрадовася велми и позирающи на ню, дивляшеся доброте ея и лепости, изрядному ея разуму; и сладко сию облобызающи и к сердцу своему прнгорнувши, рече: «Благодарю тя, Боже мой, яко далъ еси Александру подобну ему жену. Добре обрела тя есмь, сердце, и душе, и милый свете очию моею, вселюбезная дши моя Роксана». Роксана же к ней рече: «Добре пришла еси, и великая и светлая, всего света царица, государя моего мати, мне же госпоже, Алимпияда царица». И тако на колесницу вседоша и поехаша. По том же Александръ срете их в чюдной великой и дивной порастаси со всеми своими вои и велможи, вси же на великих конех и всякий велможа пред своимъ полкомъ в царской стеме и на златой колесницы направе ехаша. Александръ же еха у великой толши македонскаго стана на великом кони в финическом одеянии, на главе же его перская кучма стратокомиловым перьемъ, на кучме венецъ Клитоврии, амазинскои царицы. Егда же близу сташа, тогда царицы обе слезоша, сагове свияне по полю тому вергоша, и ту на них ставше, Александра дождаше. Александръ же от далеко с коня на землю ссяде и с велможами своими к матери прииде пешъ. Мати же его видевше, за горло его похвати и сладко целующи и рече: «Добре обрела тя, сыну и всего света господине, Александре царю». И се рекши, к станомъ поидоша. Бяше же видети ту дивный чюдный и красный станок. Егда же к стану приехаша, тогда полкове по достоянию разрядишася и рядомъ около их оба пол идяху. Вси же трубы псаловныи удариша, органы и прасковицы, различнии мусекийскии сверили; и не бе ту слышати и ни единаго гласа от трубнаго вопля и от коньскаго уристания. И тако в стань свой приидоша. Велможи же по достонию седоша. Александръ же седе на великомъ своемъ на златомъ престоле, о правую же страну седе его мати Алимпияда, о левую же страну седе Роксана, жена его; и ту веселящеся много. Александръ же начатъ ей сказывати боеве вси великии, иже сотвори з Дарием, царем перскимъ, и прочими восточными и западными цари. Сие же слышавши Алимпияда царица дивляшеся. И тако повелеваше трубамъ ударити, иже зовутца сирини намелии.[107] Такови же органы суть: 3000 писковъ имают, гласове же вси различни суть, дебели, и тонцы, и высоцы, и низцы, и тако жалостно слышати их и сладцы, яко всяки человеческий разумъ дивляшеся. И ту веселившеся много Александръ царь со Алимпиядою царицею, матерею своею, и с Роксаною царицею, с престола восташа, цари же в шатры разыдошася.

Во единый от дний повеле Александръ младымъ витязем торгатися; в другий же день из луковъ стреляти; во иные же дни некую игру играху, иже зоветца каруха,[108] дивна же есть и чюдна зело.

Тогда ко Александру приступиста два витязи македонина, иже Александръ велми любяше, от млада их бяше сохранилъ; брата же присная бяху, матер же в Македонии имяху, за многая лета сию не видели бяху. Она же имъ часто поручеваше и писаше многа, яко приидуть к ней в Македонию видети их. Они же любви Александровы отторгнутися не могуще, во мнозехъ летех к матери своей не приидоша. Мати же их, твердую веру ко Александру видевши, яко отторгнутися от его любви не имають, дивно чюдно и диво достойно сотвори и повести велицеи. Отравный ядъ со ухищрениемъ у глакизме примеси, иже наричется рефне, и то сотворивши, и сыномъ своимъ посла и листь писа к нимъ: «Сладкима сынома моима и милыма красныма двема, Левкудушу и Врионушу, любимая ваша мати Менерва, вамъ пишу радоватися. Весте добре, сынове мои, яко се 20 летъ лица вашего не видехъ, ни вы мене узрите; многожды бо к вамъ писах, желающи вас видети, вы же всегда поручаетеся, глаголюще, яко: “От любве Александровы отторгнутися не можемъ”. Да ведомо вамъ буди, сынове мои, яко всяка слава и богатество во своих почтено есть и сладко, в чюжих же вамъ сущим, ни во что же злато бо ваше... мертво лежитъ. Да клятвою заклинаю васъ, во млеко, еже воскормихъ васъ, яко приидете и видите мя. Аще ли Александръ вась не пустит, гликизмо вамъ рефно дахъ, и Александру вкусити дайте, егда бо от него вкусит, в той час вас отпустит». Левкодушь же и Врионушъ листь матери своея прочетше, Левкодушъ же матери своей зазревь и посмеяся, Врионуша же зелие то вземъ и сохрани. Левкодушъ же к нему рече: «Заверзи сие, не иматъ ни единыя ползы в немъ». Бяше бо Левкодушъ конюшей бояринъ у Александра царя, Врионуш же чашу подаваше Александру царю. Врионуш же лукавое на сердцы своемъ держаше, просил бо бяше у Александра Македонскаго царство многажды, Македонии; Александръ же к нему рече: «Всю вселенную разделити имамъ, Македонии же никому не дамъ, до живота бо имамъ владети ею самъ, по смерти же моей да владети будет, кому Богъ дастъ Александров нарокъ... и крепка десница, и острый мечь». О семъ Врионушъ на Александра злобу имый, зелие оно хоте Александру подати. Возре же на красоту лица его, паки не восхоте, и держа сие 6 летъ, не могий Александра отравити, не даваше ему брат его Левкодушъ, но караше его, глаголя: «Бойся Бога, о человече, не убивай мужа дивна и чюдна, егоже мудрости еллини подивишася, егоже храбрости перси и индеяне почюдишася, от негоже потрясеся вся подсолнычная земля, восточная и западная и южная и северная, егоже убояшася вси морстии отоцы. Аще бо сего погубиши, брате, то вес светъ смертию смести его хощеши и самъ зле умрети имаеши». И хотяше Левкодушъ Александру сказати сие, но Александръ бы ему не веровалъ, понеже Врионуша любяше зело. Птоломею же воеводе сказати хотяше, но размысливъ рече: «Аще брата моего убиютъ, и мене с нимъ убиютъ». И Врионуша часто караше. Он же сего не послушаше, добре бо рече: «В неразумное сердце терние внидет, и вскоре не изыдет».

Исперва бо от лукавых жень убийство сотворися, якоже древле Евга ради от древа райския пища отлучихомся, Соломан бо, мудрый во человецех, женою лукавою ада наследи, и Самсону великому в крепости и женское ухищрение одоле, Иосиф прекрасный от лукавые жены много претерпе. И ту бо великого Александра, макидоньского царя, лукавьство женьское постиже.

Во един бо день Александрь гостбы велики велможемъ и воемъ своимъ сотвори. В той бо день дары от Востока ему принесоша. И на томъ обеде велику веселость сотвори. Има же Александръ чашу самотворну от андракса каменя, и дивна бяше и многоценна велми, тою же всегда Александрь пияше. Тогда Александръ жене своей Роксане тою чашею напив подаваше. Врионуша же сие чаши не соблюде и, ко Александру сию чашу несоша, и испусти ею из рукъ, и разбися. Александръ же о семъ разсердився, Врионуша побранихъ мало. Врионуша же за злобу ону на умъ вземъ и сие на сердцы храняше на своего си благодателя безумно, и ту его хотя отравити, но не дасть ему братъ его Левкодушъ. Таков бо сий лукавъ бяше и гордивь, зломнивый Врионушъ, помышляше бо в себе, глаголя: «Аще Александра отравлю, царь всему свету буду».

В той день приидоша ко Александру от Иеросалима иевреи, принесоша ему шатеръ великъ велми и сказаша ему, глаголя, яко пророкъ Иеремеи умре. Александръ же сие слышавъ и оскорбися немало.

И в той день приидоша к нему мужи мнози от града, егоже создал бяше, Александрию, ко Александру рекоша: «Царю Александре, град, егоже еси создал бяше, Александрею, не можемъ никако жити в немъ». Александръ же рече: «За что?» Они же к нему рекоша: «Змей великий от реки египетцкие изходитъ и людей ухватает, и ядомъ умираютъ». Александръ же к нимъ рече: «Идете во Иеросалимъ, и кости пророка иеврейска Иеремея вземше, на крестъ града сихъ узидайте, того бо молитва ядъ исцелетъ змиин». Они же шедше и тако сотвориша, и от того часу и до ныне змей во Александреи человека ухватити не можетъ.

И в той день жена некая, ко Александру приступивъ, сии рече: «Александре царю, муж мой злобит мя и бранит мя много». Александръ же рече: «Всякой жене глава есть мужь, мне же несть дано судити жены пред мужемъ». Она же Александра понудити хотящи, да мужа еи убиет, и рече: «Царю Александре, мене убиетъ, тебе же неверен есть». Александръ же к ней рече: «Несть ти дано мужю судити, во царствии бо моемъ жены да не судят мужем. Горе бо человеку, имже жена обладает, горе бо, — рече, — земли той, в нейже жена царствуетъ; о горе темъ людемъ, имиже жена обладаетъ, жена бо на едину потребу от Бога сотворися, детородства ради; мужу же жена подручна есть». И се рекъ и языкъ ей повеле урезати.

В той же день двородержьцы приступиша ко Александру и рече Дандушъ, милостный и любим бяше велми у Александра и верень ему есть, кротокъ же сии теломъ, но храбръ велми и конникъ добръ воинъ велми, ко Александру рече: «Государю великий, царю Александре, подобно есть, яко властели твои домове свои да видят, много бо летъ, яко отнележе от домов своих зашли суть». Ту Александръ повеле дары многоценны принести и ту велможи свои повеле дарити царскими стемами многоценными, и диядимами, и великимъ царскимъ одеяниемъ, индейскими и перскими фарижи, и много множество неизчетно злата и бисера разда. И тако всякому во свое царство отправитися повеле. Сам же с матерею своею и з женою своею и свободными витязи в Виталскии горы ловити поиде.

В той же день Врионушъ ко Александру приступивъ, рече: «Александре царю, дай мне Македонское царство». Александръ же к нему рече: «Любимый мои Врионуше, я всему свету царь есмь, но людие македоньскимъ царемъ зовут мя; но возми собе Ливию, и Киликию всю, и великую Антиохию». И сего же Врионушъ не восхоте, но помышляше во уме: «Аще Александръ умретъ, всему свету царь буду». И тако яд растворивъ, Александру дастъ. Александръ же сие вкушъ, в той час студен бысть яко крошецъ и очюти, яко отравлень бысть и рече: «О любимый мой и милый врачю Филиппе, ведомо да есть тобе, яко в сладком вине вкусих горкий ядъ». Филип же сие слышав и стему з главы поверже и былия некая теплейша с целым теряком[109] Александру дасть пити. Сие же слышав Врионушевъ братъ Левкодушъ, Александрове смерти очима не могий видети, на меч налегъ, прободеся. Александръ же ко врачю своему Филиппу рече: «Можеши ли от смерти избавити, Филиппе?» Филипь же рече к нему с плачем: «О всего света царю, идеже хощетъ Богъ, побежается естества чин, да не возможно ми есть помощи дати, понеже ядовитая студень преодолевает сердца твоего теплоту. Но сие помощи ти могу: три дни живъ будеши, дондеже вся царства урядиши земская». Сие же Александръ слышавъ и главою покивав и рече, прослезився: «О суетная слава человеческая, како вмале являешися, а вскоре погибаеши. Но добре рече рекии: “Несть на земли радости, иже не приложится на жалость, ни есть слава, иже не преидетъ”. О земля, и солнце, и твари, плачитеся днес мене, вмале бо на светъ явихся и вскоре под землю отхожу. О земле, мати моя, красныи человеки упитаеши, напрасно к себе приемлеши. О неуставная человеческая чести, како мне тихо посмеяся и напрасно паки мене к земли отсылаеши. Всесилнии и всемошнии и любимии мои македоняне, аще возможно вамъ смерти мя избавити днес, да с вами всегда буду, бийтеся с смертию ныне за мя, похитити мя от вас пришла есть». Се же слышавше македоняне и с плачем великим ко Александру глаголаху: «Александре царю, силный государю, аще возможно есть смерти откупити тя, животъ нашъ вси дали быхом за тебе, но сие намъ невозможно есть. Но ты добре на земли пожил еси и смерть твоя почтена есть болши, нежели чий животъ. Походи, Александре, походи на уготованное тобе место, на земли бо добре царствовал еси, и тамо рая наследити имаеши».

Филип же, Александровъ врачь, мску живу разсекъ и в ню всади Александра. Александръ же вся земьская царства и великия государства и вси князи и властели по достоянию урядив. Алимпияду же матерь и Роксану царицу приимъ, Филона призвав и Птоломея и рече: «О любимая моя присная два брата, Филоне и Птоломею, жену свою и матер свою предаю вамъ ныне, яко мою поминающе сердечную любов, сихъ почтено до смерти дохраните; Македонское же царство добре соблюдите. Тело же мое в Александреи положите; мене же паки узрете тогда, егда мертвии от гроб востанут. Но ведомо да есть вамъ, яко напоследокъ летом перси Македониею обладати имутъ, якоже мы днес персы». И се рекъ Александръ, Роксану за руку приимъ и сладко ею облобызаше, глаголя: «О Дариева дши, мой милый свете очию моею, всего света царице Роксано, веси ли, отнелиже любов моя приплете к тебе, колко извещения сердца моего указах тебе, якоже ни единъ муж к своей жене, такоже и ты указа мне любов и честь верну соблюде, якоже ни едина жена ко своему мужю. Ведомо да есть тобе, яко ныне любовъ наша расторгнутися имаеть, отхожю убо во адъ, отнюду же возвратитися не имам. Остани з Богомъ, милая моя любви». И се рекъ Александръ, целовав, отпусти. И тако властели на целование призва и со всеми по ряду целовася и с плачем к нимъ рече: «Любимии мои и милии македоняне витязи и вси прочии языцы, Александра другаго не имаете изнаити». И се рекъ, глаголя: «Приведите ми великаго моего коня Дучипала». Дучипал же, виде Александра умирающа, жалостно проржа и ногами землю бия, Александров облобызаше одръ. Александръ же за гриву сего похватив и рече: «О милый мой Дучипале, нектому другий Александръ всядет на тебе». И ту Александръ Врионуша оного зазревъ и к нему рече: «О милый мой любимый Врионуше, ни веси ли, колико благая же сотворих тобе, почто зло за добро воздал ми еси, почто отравнаго яда напои мя. Но проклят да есть господинь той, иже государьскаго убийцу хранитъ, и проклят да есть, иже ... блудника хранитъ, и проклят да есть господинь той, иже здавцу градцаго хранить, но злаго убивъ, да ся зла укротит». И ту Дучипаль скочивь, Врионуша зубы за горло ухвати и к земли его притиснувь, ногами до смерти уби. Александръ сие видевъ и рече: «Пий, брате Врионуше, яже ми еси предал чашу». Птоломей же разсекъ его, псомъ повеле поврещи. Александръ же на властели и на велможи возревъ и рече: «О любимии мои и милии, всего света царие велицыи и велможи и прочии витязи, како всю вселенную прияли есмо, богатую и пустую землю, и рая доидохомъ оного, идеже Адамъ, праотецъ нашъ, бяше; и вся красная земли видех, и высину неба разумехъ, и глубину моря узнах, но убежати не могох напраснаго смертнаго серпа. Вы, зряще мя умирающа, помощи ми хощете ли и не можете. Но поиду убо, идеже суть вси от века умершии, вы же останете з Богом, мене до смерти своей поминающе; и видетися имамъ с вами тогда, егда мертвии от гробъ востанут на Судищи ономъ страшномъ и на великом торжищи». И се рекъ Александръ, издъше, в земли нарицаемей Гесем,[110] во стране Халдейстей, близу Египта, в Межуречии Северстемъ, на реце Ниле, на месте, идеже Иосифъ Прекрасный седмъ житницъ фараону царю сотворилъ бяше.

И толикъ плачь и жалость сотворися ту, елико никто нигде виде, ни слыша. И тако велможе, вземши тело его, во Александрею донесоша. Плакавши же мати его, Олимпияда царица, и Роксана царица, и цари, и велможи, и вси князи земьстии, и жены, и дети, и несмысленни скоти. Роксана же царица одеяние многоценное на себе до земли раздра и власы главы своея простерши, с плачем жалостно ко Александру яко к живу глаголющи: «О Александре, всего света царю, силный господине и государю, писматар ли мне бяше, понеже в чюжихъ земляхъ мене остави? Сам же яко солнце заиде с солнцемъ под землю. О земля, и солнце, и горы, и холми, плачитеся со мною днес, и точите очи мои источник слез, дондеже езеро наполните и горы напоите пелыневу горку, ядовиту мне зело». И се рекши, на двор повеле излести, сама же по конецъ Александра седши, яко жива его облобызающи, глаголаше: «Александре, царю, македоньское солнце, аще ми есть с тобою умрети, тебе разлучитися не имам». И се рекъ, меч Александровъ вземши и на нь налег, живот свой сконча. Птоломей же и Филон столпъ великъ создаста и высокъ среди Александрии града и на немъ ковчег златъ, тело же Александра царя и Роксаны царицы поставиша, идеже до днес ту стоит. Велможи и цари и всякъ отъиде во свою землю. Александрея же царство Птоломею прилучися. Аминь.

ПЕРЕВОД

КОММЕНТАРИЙ

«Сербской Александрией» принято называть литературное произведение, которое является одной из поздних версий Александрии Псевдокаллисфена, греческого сочинения II—III вв. н. э. Различают несколько версий (рецензий) Александрии Псевдокаллисфена: первоначальная рецензия α, остальные (β, γ, ε, λ) возникли на ее основе. К греческим рецензиям восходят латинские, армянские, сирийские, арабские версии Александрий. «Сербская Александрия» ближе всего стоит к рецензии ε (как предполагают, VII—VIII вв.). Возникшая, по своей вероятности, как и все главные версии Александрии Псевдокаллисфена, на греческом языке, она не позднее XIV века была переведена южными славянами. На Руси «Сербская Александрия» появилась в XV в.

В Древней Руси «Сербскую Александрию» называли просто «Александрией» (наиболее частое название — «Книга глаголемая Александрия»). Кроме нее были и другие сочинения об Александре Македонском, например так называемая «Хронографическая Александрия» (восходит к рецензии β Псевдокаллисфена), встречающаяся обычно в составе хронографов, где излагается всемирная история.

«Сербская Александрия», хотя она не является историческим сочинением, была в Древней Руси одним из источников сведений о царе Александре. Хотя речь идет не о вымышленном герое, а о действительном знаменитом историческом лице, однако внимание обращено не столько на исторический портрет Александра, сколько на его славу, на его избранность, необычность. Поэтому история Александра в значительной степени трансформирована в историю о событиях, в которых элементы необычного и чудесного соединены с назидательными рассуждениями. В отличие от исходного эллинистического сочинения Псевдокаллисфена «Сербская Александрия» имеет выраженный характер средневекового произведения, в котором отражен характерный для средних веков круг интересов и бытующих представлений, связанных, в частности, с эсхатологизмом. Это христианская переделка Александрии Псевдокаллисфена, в ней Александр совершает поход к земному раю, которого он, как и все смертные люди, не смог увидеть. Чудовищные народы и звери, встречающиеся Александру на его пути на восток за пределами Вселенной (т. е. обитаемой части земли), осмысляются здесь как видения ужасов и мучений, находящиеся перед Эдемом. В «Сербской Александрии» неоднократно говорится о конце мира, о человеческой душе и теле после смерти, о Страшном Суде.

Из исторических лиц, представленных в «Сербской Александрии» современниками Александра, некоторые жили совсем в другое время; но это не следует рассматривать как выражение невежества или незнания создателя «Сербской Александрии», для которой такие анахронизмы неважны. Собственные имена и географические названия, встречающиеся в «Сербской Александрии», лишь отчасти совпадают с известными нам историческими; в значительной же мере они либо вымышлены, либо передают несохранившуюся (у других) традицию. В переводе они оставлены в том виде, в каком читаются в древнерусском тексте.

О том, что «Сербская Александрия» привлекала к себе интерес в Древней Руси, свидетельствует большое число списков, относящихся к периоду от XV до начала XIX в.

Текст издается по списку XVII в. — РНБ, Q.XVII.169. От XV—XVI вв. дошел единственный русский список конца XV в. (в сборнике кирилло-белозерского писца Ефросина), который был издан в 1965 г. в серии «Литературные памятники»; он относится к особому виду русских текстов «Сербской Александрии», в котором много изменений по сравнению с первоначально появившимся на Руси текстом памятника. Издаваемый текст принадлежит к небольшой группе списков, которые наиболее близки к первоначальному русскому тексту «Сербской Александрии». Но, конечно, удаленность почти на два века сказалась, в частности, в том, что в тексте XVII в. встречается сравнительно много мест, где искажены отдельные слова или же целые фразы.

Все дополнения и исправления (сделанные по русским спискам, близким к издаваемому) выделены курсивом.

В примечаниях использованы следующие работы: Веселовский А. Н. Из истории романа и повести. Вып. I. СПб., 1886; издания сербских текстов: Život Alexandra Velikoga. Izdao V. Jagič, Zagreb, 1871; Приповетка о Александру Великом у староj српскоj књижевности / Критички текст и расправа од Ст. Новаковића. Београд, 1878; издания греческих текстов А. Н. Веселовским (в приложении к его исследованию) и В. М. Истриным (История «Сербской Александрии» в русской литературе. Вып. I. Одесса, 1909).