Остаток, дня, проведенный в пути, тянулся бесконечно, все вокруг казалось поблекшим. Покосившиеся сараи, некрашеные дома, тощие коровы, уныло выглядывающие из-за оград.
— Где мы находимся? — наконец спросила я.
— В Джорджии, — ответил Джейк.
— В Джорджии?! — Я выпрямилась и огляделась по сторонам. Вот уж не думала, что попаду в Джорджию. Но ничего интересного вокруг по-прежнему не было. — Знаете что, пожалуй, я пересяду назад и немного вздремну.
— Нет, — сказал Джейк.
— Почему?
— Хочешь оставить меня в дураках. Откроешь дверцу — только тебя и видели.
— Господи боже мой, — вздохнула я. Это было просто оскорбительно. — С какой стати я стану это делать? Просто хочу вздремнуть. Заприте дверь, если вам хочется.
— Это невозможно.
— Достаньте где-нибудь еще одну цепь.
— Может, прикажешь мне запереть и себя?
— Держите ключ при себе. Найдите еще одну из этих…
— Отстань, Шарлотта.
Я немного помолчала, разглядывая рекламу нюхательного табака. А потом сказала:
— По-моему, вам пора избавиться от этой мании с замками.
— Я же сказал — отстань.
Я огляделась. Где тут радиоприемник? Приемника в машине не было. Я заглянула в отделение для мелких предметов — интересно, что там? Дорожные карты, электрический фонарик, сигареты и прочее барахло. Я захлопнула крышку.
— Джейк.
— Что?
— Куда же мы все-таки едем?
Он посмотрел на меня:
— Наконец-то. А я уж-было решил: у тебя не все дома.
— Не все дома?
— Шариков не хватает. Не поинтересоваться до сих пор, куда мы едем!
— Мне и в голову не приходило, что мы едем в какое-то определенное место.
— Значит, ты решила, что я тащусь в такую даль просто из любви к искусству?
— Куда же мы едем Джейк?
— Понимаешь мать увезла его во Флориду, подальше от греха. Открыла там мотель. Она вдова. Терпеть меня не может, вот и увезла Оливера подальше. Мы его навестим, но сначала завернем в Линекс, штат Джорджия.
— А в Линекс зачем? — спросила я.
Он стал шарить по карманам, сначала в куртке, потом в карманах брюк. Наконец вытащил вырванную из блокнота страничку и протянул мне.
— Что это? — спросила я.
— Читай.
Я развернула и расправила листок. Он был исписан жестким карандашом, оставившим след на, оборотной стороне. Над каждой буквой «i» вместо точки было, нарисовано весьма внушительных размеров сердечко.
«Дорогой Джейк!
Милый, приезжай за мной поскорее. Я здесь как в тюрьме. Я так давно, жду тебя. Неужели ты не получил мое письмо? Я звонила тебе домой, но твоя мать сказала, что не знает, где ты. Неужели ты хочешь, чтобы твой сын родился в тюрьме?
Целую и люблю тебя,
Минди».
Я дважды перечитала это письмо. Потом посмотрела на Джейка.
— Я бы не вынес этого, — сказал он.
— Чего «этого»?
— Чтобы мой сын родился в тюрьме.
— За что же ее посадили?
— Да это не тюрьма, она в приюте для незамужних матерей.
— Вот оно что!
— Ее мать — ведьма, настоящая ведьма. Отправила девчонку в этот приют и постаралась, чтобы я ничего не знал, пока не упекла ее туда… Она еще слишком молода, чтобы иметь свое мнение. Всего семнадцать лет. Но по-моему, они все равно должны были дать ей возможность решить, что делать, и мне тоже. Мы с ней встречаемся уже целых три года, с перерывами.
— Постойте, — сказала я. — Три года?
— Ей было четырнадцать, — сказал Джейк. — Но и тогда все было при ней.
— Никогда в жизни не слышала ничего подобного.
— Ну и что с того, мисс Ханжа? Я-то тут при чем? Просто она втрескалась в меня по уши. Вцепилась мертвой хваткой. Понимаешь, в то время они жили недалеко от нас, от меня и моей матери, на Четвертом шоссе, на окраине Клариона, возле Пимса-Ривер. Знаешь где это? Сначала мы просто здоровались — шапочное знакомство. Но вот однажды они всем семейством явились на автородео. В тот раз я участвовал и выиграл. Наверно, потому и стал ее героем. После этого она начала бегать за мной, звонить, таскать для меня завтраки, пиво. Крала все это у отца. Ее отец — Дарнелл Кэллендер, хозяин бакалейной лавки, может, знаешь? Вечно ходит в канотье. Так вот, вначале я подумал: у нее еще молоко на губах не обсохло, да и не больно она мне нравилась, но отделаться от нее было не так-то просто. Прилипла как банный лист, а прогонишь — не обижается, только улыбается, и мне делается не по себе. Понимаешь, совсем ведь еще сопля. Было лето, и она ходила в босоножках из тонких-тонких ремешков, того гляди развалятся. И тогда я подумал: ну, уж если ей так приспичило… Но наша связь была непостоянной, — продолжал он. — Я и с другими девчонками путался. Бывало, спрашиваю себя: и чего я связался с этой Минди, какого черта? Трещит без умолку, а слушать нечего. Иногда такая с ней скучища, уши вянут. А то вдруг скажет что-нибудь этакое, в самую точку; выходит, она все время наблюдала за мной, знала как облупленного, понимаешь? И наконец до меня дошло: моя судьба связана с этой девчонкой. Это, конечно, была не любовь, только вот что же? Похуже любви, такое трудно разорвать. Будто нам предстояло испытать друг друга до конца, чтобы из этого получилось что-нибудь стоящее, кто его знает. Она до ручки меня доводила, вот ей-ей. «Повесил себе камень на шею, — думал я. — С какой стати ты должен это терпеть?» И тогда мы разбегались в разные стороны. Но она, как всегда, только улыбалась. А потом появлялась опять, и опять, и опять, и все начиналось сначала. Ясно?
Я кивнула. Представить себе все это было нетрудно, но я никак не думала, что такое происходило с Джейком.
— Так вот, прошлой осенью звонит она мне по телефону. И говорит, ожидает прибавления. Брехня: мы в то время и не встречались. С августа я близко к ней не подходил. Я вообще-то старался к ней не лезть, но сама знаешь, как иногда бывает. Тут и от нее кой-что зависит. Еще как зависит. Я ведь не каменный… И вот, пожалуйста… Что мне было делать? Все вышло так неожиданно. Если бы она хоть написала, дала мне время подумать. Так нет, приспичило звонить. «У нас будет ребенок, Джейк». Гордая, как королева. И говорит: «Я думаю, нам надо пожениться».
Я просто обалдел. Будь у меня время подумать, я бы сказал: «Успокойся, Минди, как-нибудь все уладим». Но она застигла меня врасплох. И я сказал: «Ты что, рехнулась? У тебя что, шарики не работают? Думаешь, я и в самом деле женюсь, надену на себя этот хомут? Женюсь, да еще на тебе?!» И бросил трубку. Себя не помнил от злости! Но, конечно, я был не прав, надо было держать себя в руках.
— Просто вы были потрясены, — сказала я. Я не собиралась его оправдывать. Но меня тронуло напряженное отчаяние, с которым его руки сжимали баранку. Больно было смотреть на эти обкусанные ногти. — Я бы ответила точно так же.
— И вот, — продолжал Джейк, — проходит неделя, другая, месяц, два — и я начинаю задумываться. Мы не виделись с ней все это время, и я начинаю замечать ее отсутствие, вспоминаю то одно, то другое. Яркие косынки, которые она носила. И как вечно просила, чтоб я фокусы показывал, и аплодировала. Совсем ребенок, понимаешь? Вечно что-то мурлычет, вечно вприпрыжку, размахивает моей рукой, когда мы гуляем.: Потом я стал задумываться, как же это она сейчас живет с матерью — мать-то у нее ведьма, они никогда не жили дружно. Ну и решил: надо уж, во всяком случае, как-то помочь ей в такой момент. Конечно, я тут ни при чем, но не хотелось считать себя хоть в чем-то виноватым. Не подлец же я какой-нибудь. Верно?
— Конечно, — сказала я.
— И вот я позвонил ей домой. А мамаша ее говорит: «Ты опоздал, Джейк Симмс». Целых три недели разыскивал ее. Пришлось обратиться к ее кузену Коббу. Потом я ей написал письмо. Хотел узнать, все ли у нее в порядке, не нужно ли чего. И тогда она ответила: «Мне нужно одно — вырваться отсюда. Ради бога, приезжай за мной!»
Что ж, это можно. А вот куда потом ее девать? Будь она постарше, у нее могла найтись какая-нибудь замужняя подруга или еще кто, у кого можно пожить. Только у нее вряд ли есть такие. Вот я и решил отвезти ее во Флориду и разыскать там Оливера. Мы с ним переписывались. Он присылал мне на рождество поздравительные открытки. Я всегда вспоминал о нем и как он читал книги, даже когда сидел под замком. Думаю, Минди может остаться во Флориде, пока не родит. А потом отдадим ребенка на усыновление. Вряд ли она будет такая уж сумасшедшая мать. И она сможет вернуться домой, а я останусь во Флориде. Там часто устраивают настоящие автородео. Может, мы с Оливером могли бы жить вместе, как прежде.
Но, чтобы добраться до Флориды, нужны деньги, так? А у меня их кот наплакал. Я тогда был без работы. Из автомастерской меня уволили ни за что. Сезон автородео кончился, да и все равно в тот раз мне не больно везло. Только и оставалось — слоняться по дому, валяться в постели до полудня, шарить в холодильнике и смотреть телевизор. Всякие там рекламные мелодрамы. Викторины. Победители получают по тысяче коробок кошачьей еды или кровать в форме сердца и прочее барахло. Сидишь и думаешь как дурак: интересно, где можно раздобыть простыни для такой кровати? Я из тех, кто тратит все до последнего цента, у меня не осталось ни гроша, жратвы купить и то не на что. Тяжелые были времена.
Друзья?… Раньше можно было перехватить у них хоть немного деньжат, но в последнее время они все как один переженились. Даже самые нормальные, самые лучшие мои друзья взяли и обженились. С ума сойдешь! Бросили меня одного на произвол судьбы. Сама знаешь, откуда у женатого человека деньги, чтобы одолжить другу? Только и делов — копят на всякие электрические приборы и прочую дрянь. Дохлое дело.
Я тогда сделал вот что. Отправился к мужу своей сестры, Марвелу Ходжу. Он торгует «шевроле». Ты наверняка слышала о нем. Каждый вечер, когда по телевизору передают последнюю эстрадную программу, на самом интересном месте, она прерывается, и на экране появляется Марвел — широкоскулый, модная стрижка, идиотская улыбка — и похлопывает по крылу своего «шевроле». Хоть убей не пойму, как моя сестра могла выйти замуж за этого типа. Терпеть его не могу.
Но, хочешь не хочешь, пришлось обратиться к нему. Я отправился туда на старом «форде» моей матери. (Думаешь, он когда-нибудь дарил ей «шевроле»? Ни черта подобного.) Я застал его на площадке для машин, он шутил с какими-то клиентами в этой своей идиотской манере — три «ха-ха». «Марвел, — говорю, — можно тебя, на минутку? На несколько слов». А он мне: «В чем дело, Джейк? Выкладывай». Во все горло, перед всеми этими клиентами, такой это человек. «Марвел, — сказал я, — хоть мы с тобой в какой-то степени и родственники, но не такой я идиот, чтоб просить у тебя денег в подарок или взаймы. Я на мели, но клянчить у тебя я не стану, мне нужна работа, только и всего, чтобы кое-как продержаться, — сказал я. — Ты прекрасно знаешь, в автомобилях я разбираюсь лучше любого из трех твоих помощников. Ну так как?» Знаешь, что он сделал? Расхохотался. Хохочет и мотает башкой. Перед всеми этими клиентами — целая семья: муж с женой, две девочки и еще какой-то тип, дядька их, что ли. «Ну и ну, — говорит, — Уморил! Работа тебе нужна, говоришь? Дать работу Джейку Симмсу, который с самых пеленок не вылезает из неприятностей! Нашел дурака».
Я сдерживал себя, честно. «Марвел, — говорю, — может, в молодости я иногда и поступал легкомысленно, но зря ты меня теперь попрекаешь. Я повзрослел, и самое большое, что могу теперь себе позволить, — опрокинуть стаканчик-другой в субботний вечер. Прошу, тебя, возьми свои слова назад». «Повзрослел? — говорит Марвел. — Повзрослел? Доживу ли я до того дня, когда ты станешь человеком? Проваливай, парень. Оставь меня с этими достойными людьми».
Ну, я все еще сдерживался. Молча пошел к своему «форду», чувствую, могу взорваться в любую минуту, но не сказал ни слова. Сел в машину, завел мотор, поправил зеркало, чтобы дать задний ход. Но вместо этого почему-то рванул вперед. Уж не знаю, как это получалось. По правде говоря, была у меня такая мысль, но я не представлял, что сделаю это. На полном ходу я пронесся вдоль площадки — Марвел бросился влево, клиенты вправо, я стукнул новый «бэл-эйр», смял у него правое крыло. Потом дал задний ход и врезался в «вегу». И рванул дальше, разбивая все на своем пути. Крылья сминались, как листы бумаги, летели бамперы, дверцы… И всякий раз, как я врезался во что-нибудь, они метались и орали, а я был счастлив. Моя машина, конечно, тоже пострадала, но меньше, чем я думал. Можно было бы даже добраться на ней до дому, по тут мне взбрело в голову долбануть «монзу», прямо в капот. На гонках так не делают, это считается нарушением правил, по я не мог устоять, врезался в две машины сразу, они взлетели в воздух, как ракеты 4 июля[2], а сам дал задний ход и, как на грех, на выезде угодил прямо в лапы трех полисменов.
Я рассмеялась. Джейк с удивлением посмотрел на меня, словно забыл, что я здесь.
— А потом все набросились на меня, — сказал он, — все, даже мама, стали допытываться, как же это я не сдержался. А я все повторял, что сдержался, я же мог сделать котлету из Марвела и его клиентов, но я сдержался!
В тюрьме я тоже держал себя в руках, старался изо всех сил не удрать, понимаешь, я решил стать разумным. Сидел спокойно и ждал суда. Никто из знакомых не захотел взять меня на поруки, а у мамы — ни гроша. Пришлось сидеть. Нелегко это было. То меня вдруг в пот бросало, то тело покрывалось сыпью, но я старался держать себя в руках и не удирать оттуда.
Защитник, которого мне дали, сказал, что я должен признать себя виновным. Дескать, моя вина бесспорна. Ну, а я сказал, такое признание было бы ложью. Меня принудили к этому, у меня не было выбора, Марвел Ходж просто меня довел, и это называется виновен? Нет, сэр, я ни в чем не виновен. Мы долго спорили. Время шло. И с каждым днем мое терпение истощалось. Но я все еще старался сдерживаться, все еще старался.
За день до суда мама принесла мне это письмо. Никто, кроме нее, меня не посещал. Моя сестра Салли не желала иметь со мной ничего общего. Ну и Марвел, конечно, тоже не приходил. А приди он, я бы его укокошил. Вырвался бы из камеры и укокошил.
Мама принесла мне вот это самое письмо от Минди. Она отправила его по домашнему адресу. Не знала, видно, что со мной приключилось. Ее мать или ничего не слыхала, или просто не сказала ей, хотя не представляю, чтоб она упустила такую возможность. И вот я получаю это письмо с вопросом, хочу ли я, чтобы мой сын родился в тюрьме. Это, скажу тебе, меня совсем доконало. Я прямо взбесился. Откуда ж на свете столько способов унизить человека? Ничто уже не могло меня удержать — что ж мне, сидеть и ждать, чтоб так и случилось?
На другое утро за мной пришли и повели в суд; по дороге, на Харп-стрит, я вырвался и дал ходу и пистолет у охранника прихватил. Это было проще простого. Когда ведут в суд, охраняют не так строго. Думают, ты занят мыслями о будущем, надеешься, что тебя оправдают. Но меня не проведешь. У меня никакой надежды не было. На мне поставили крест. Конченый, мол, человек. Все так считали. Единственный выход — бежать.
…Как же я умудрился так оплошать? Думал, унесу из этого банка хотя бы тысчонку. Думал, получу свободу, независимость. А вышло-то вон как. Все наперекосяк. Что ни шаг, то глупость, всю дорогу одна только глупость. Что ни делал, получалось одно хуже другого.
— Вам просто не повезло, — сказала я. — Обойдется.
— Подумать только, ведь я все это затеял, просто чтоб доказать, что я не плохой человек вот ведь смех, а?
К вечеру мы приехали в Линекс, который оказался одной широченной пустынной улицей. Мы остановились возле бакалейного магазина, чтобы позвонить по телефону-автомату.
— Приют Доротеи Уитмен, — сказал Джейк. Он перелистывал городскую телефонную книгу толщиной с — небольшую брошюру. Его корявый палец скользил по столбцам номеров. Дверь телефонной будки осталась открытой, я смотрела поверх его плеча и видела одних только желтых бабочек, мелькавших в желтом воздухе. Мы проделали огромный путь, оставили позади холодную, капризную мэрилендскую весну и попали в настоящую теплынь.
— Посмотрите, — сказала я. Джейк резко обернулся. — Бабочки.
— Отстань!
Я сняла плащ, он расстегнул молнию на своей куртке. И оказалось, оба мы в белых рубашках. В застекленной кабине под лучами заходящего солнца лица у нас покрылись блестящими капельками влаги, как растения в оранжерее.
— В Кларионе, наверно, снег идет, — сказала я.
— Навряд ли, — ответил Джейк. Его палец нашел наконец нужный номер и остановился. — Вот. Приют Доротеи Уитмен. Я наберу, а говорить будешь ты:
— Это еще почему?
— С мужчиной ее соединять не станут…
— А по-моему, соединят.
— К чему рисковать? Попроси Минди Каллендер.
Скажи, говорит ее тетка или кто-нибудь в этом роде.
Он опустил десятицентовую монету и набрал номер. Я прижала трубку к уху.
— Приют Уитмен, — ответил женский голос.
— Попросите, пожалуйста, Минди Каллендер.
— В трубке что-то переключилось. После короткой паузы раздался тонкий голосок:
— Алло!
— Алло, Минди?
— Кто это?
Я передала трубку Джейку.
— Привет! — сказал он и осклабился. — Да, да. Я. Прибыл. Да нет, это было просто… Со мной все в порядке. Как ты? — Он долго слушал ее. Лицо его опять посерьезнело. — Вот досада. Правда? Очень жаль… Послушай, Минди… Здесь кто-нибудь интересовался мной? Тебя не спрашивали, где я нахожусь? Точно? Нет, никаких неприятностей, прекрати. Скажи лучше, куда за тобой приехать?
Я прижалась спиной к стеклянной степе будки, пытаясь освободить побольше места. Пальцы Джейка забарабанили по телефонной книге, потом остановились.
— Почему нет? — спросил он, — Ведь еще не темно. Послушай, Минди, нам нельзя здесь задерживаться. Мы… Что? Да нет. Откуда у меня может быть лестница? — Некоторое время он молча слушал, потом сказал: — Ну ладно. Первая слева, после… Конечно, понял. Не такой уж я идиот. Ну, до скорого! — Он повесил трубку и запустил руку в волосы, — Вот черт!
— Что случилось?
— Сначала она сказала, что занята сегодня днем, ей не выйти, и чтобы я явился за ней в полночь с лестницей. Представляешь, с лестницей! Иногда эта Минди бывает такая… А когда я сказал «нет», она сказала, может, выйдет ко мне завтра в шесть утра. Может, выйдет, а может, нет. Что еще за фокусы?
— Думаю, лестница — это довольно… рискованно, — заметила я.
— Ты не знаешь Минди. Она такое обожает, — сказал он, — Удивительно, как это она не требует, чтобы я прискакал за ней на коне.
Мы вышли из будки и зашли в бакалейный магазин. Джейк купил бритву, крем для бритья, огромную бутылку кока-колы и пачку печенья «Доритос». Я увидела там холодильный шкаф, набитый банками с апельсиновым соком. Так хотелось купить несколько банок, но Джейк сказал, что с ними много возни: сок надо разбавлять. Он был очень раздражен. Ходил между полок и что-то бормотал себе под нос, подгоняя меня всякий раз, когда я задерживалась…
— Пошли, пошли. Мы ведь не собираемся здесь ночевать.
— Насколько я понимаю, именно здесь мы и собираемся ночевать, — возразила я.
— Не время шутки шутить, — отрезал Джейк.
Мы вышли из магазина и поехали дальше, через весь город. Теперь, когда зашло солнце, он стал серебристым. Мы ехали долго, я уж решила, мы уезжаем и оставляем здесь Минди. Это было бы неплохо, подумала я. (Пусть даже кто-то другой бросает любимого человека, все равно, это доставляло мне злорадное удовлетворение). Но Джейк притормозил и посмотрел на лес справа: — Пожалуй, здесь и остановимся.
На коричневом деревянном щите были вырезаны большие буквы: КЕМПИНГ «ТАНЗАКВИТ». Мы свернули на грязную дорогу и, подпрыгивая на ухабах, им, ехали мимо пустой доски ИЩУ РАБОТУ и несколько мусорных баков. Потом дорога кончилась. Джейк остановил машину и откинулся назад.
— Прибыли, — сказала я.
— Именно, — ответил он.
Он опустил стекло. В лесу уже смеркалось, и пахнущая грибами прохлада ударила нам в лицо, словно кто-то бросил в нас влажными листьями. Он снова поднял стекло.
— Я думал, у них тут хоть столы есть.
— Может, проедем еще немного?
— Нет, хватит.
Я поплотнее запахнула плащ, а Джейк по-прежнему сидел, постукивая пальцами по баранке. Наконец я открыла бумажный пакет, вынула оттуда пачку «Доритос», распечатала и предложила ему.
Он отрицательно покачал головой. Я достала из банки несколько «Доритос» и съела их одну за другой.
— Вкусно, — сказала я. — Попробуйте.
— Не хочу.
— С апельсиновым соком было бы еще вкуснее.
— Как здесь, в лесу, его разбавлять? И потом, надо — экономить. Мы на мели.
— Раз вы так беспокоитесь о деньгах, зачем же было покупать эту бритву? — спросила я. — По-моему, апельсиновый сок куда лучше.
— А по-моему, лучше побриться, — сказал Джейк. Выпрямился и посмотрел на себя в зеркало. — Рожа смертника. — Он откинулся назад. — Увидит такую рожу — и сбежит на край света. Не могу без бритья.
— А я не могу без фруктов, — сказала я. — Так хочется фруктов, как будто у меня начинается цинга.
— Замолчи. Хватит размусоливать одно и то же.
Я замолчала. Съела еще несколько «Доритос» и посмотрела на лес.
Привыкнув к этой пустынной поляне — коричневая, усыпанная хвоей земля, мягкие, размытые сумерками тона, — я подумала, что не так уж здесь плохо. Но Джейк продолжал суетиться. Полез в бумажный пакет с продуктами. Достал несколько «Доритос», вынул бутылку кока-колы и откупорил — нас обдало теплыми брызгами.
— Ой, извини, — сказал, он.
— Ничего.
— Выпей немного.
— Нет, спасибо.
— Если хочешь, можешь спать сегодня на заднем сиденье. Я все равно не засну. Так и буду сидеть всю ночь напролет и психовать.
— Ладно.
— Не понимаю, как ты, только можешь вытерпеть, все это? — сказал он.
— Не забудьте, я была замужем.
Мы сидели в машине, грызли «Доритос» и смотрели, как деревья становятся все выше и чернее.