Приют Доротеи Уитмен — окруженный деревьями особняк — стоял на холме.
— Тс-с-с! — сказал Джейк, вглядываясь в здание приюта сквозь ветровое стекло.
Мы остановились возле ворот, увенчанных шарами из ноздреватого камня. Было шесть утра; мы оба не выспались и продрогли до костей. К тому же еще не позавтракали. Мы могли бы перекусить, но вместо этого Джейк занялся бритьем. Он брился без воды, лицо его стало красным и неузнаваемым. Куда разумней было бы заехать в придорожное кафе. Минди Кэллендер не было и в помине.
— Она так мне говорила, — сказал Джейк. — «Остановись у ворот, а я спущусь вниз». Разве это не ворота? Как по-твоему?
— Похоже, ворота, — сказала я.
— Может, речь шла о парадной двери?
— С какой стати она бы стала называть парадную дверь воротами?
— Видишь ли, если ей надо давать деру, мы должны подогнать машину поближе.
— По-моему, надо ждать у ворот, — заметила я.
— У меня разговор короткий, — сказал Джейк. — Жду еще пять минут, и едем дальше. Готов ошиваться где угодно, только не здесь.
Высоко на холме открылась массивная резная дверь особняка, и кто-то вышел. Издали казалось, что это маленькая заводная кукла. Ее круглый живот, точно яркий цветочный бутон, выступал вперед на добрых два фута. На ней была соломенная шляпка и что-то розовое, в руках — чемодан и какой-то темный сверток. Она шла, ни разу не взглянув в нашу сторону, шла осторожно, выбирая дорогу, опустив голову, так что нам был виден только верх ее шляпки.
— Это Минди? — спросила я Джейка.
— Нет, надзирательница.
— Но ведь я же понятия не имею, как выглядит Минди.
— Это она, Минди, — сказал он, — Вечно вырядится как чучело гороховое.
Минди уже подошла ближе, и видно было, как она одета: пестрый сарафан — совсем не подходящий для беременной женщины — с тонюсенькими лямочками на плечах. Поля шляпки окаймлены маленькими вышитыми сердечками. Сверток в руках оказался кошкой.
— Господа, еще и кошка! — сказал Джейк.
При этих словах Минди подняла голову и посмотрела на нас. У нее было круглое детское лицо с острым подбородком, распущенные до пояса светлые волосы. Метрах в трех от машины она остановилась, поставила чемодан, но не улыбнулась.
— Наконец-то! — вздохнул Джейк. Открыл дверцу и вылез из машины, — Привет, Минди! — окликнул он.
— Кто это там с тобой?
— Хм-м.
— Кто эта женщина, Джейк?
— Пока что она поедет с нами, — сказал Джейк. — Скорее лезь в машину.
— Как же я влезу, если дверца на цепи?
— Заходи с моей стороны. Поворачивайся, Минди. Они могут спохватиться в любую минуту.
— Да нет, все еще спят, — сказала Минди. Она обошла вокруг машины, волоча за собой на вытянутой руке чемодан и с трудом удерживая кошку.
Джейк отклонился в сторону, но не отступил.
— Имей в виду, никаких кошек.
— Но это мой кот.
— Послушай, Минди.
— Это же мой собственный кот.
Джейк потер нос.
— Ну ладно, ладно. Только смотри, держи его на коленях.
Джейк открыл заднюю дверцу, запихнул в машину ее чемодан и посторонился, чтобы она тоже могла сесть сзади. Минди не тронулась с места.
— Разве я буду сидеть не впереди? — спросила она.
— С какой это стати?
— Мы так давно не виделись, — а ты говоришь «с какой стати».
Минди вдруг приподнялась на цыпочки и свободной рукой обняла его за шею. Она действительно была крохотная. Только живот, от которого Джейк упорно отводил глаза, огромный.
— Нам надо так много обсудить, — сказала она и поцеловала его в уголок рта. Потом влезла в машину, тяжело опустилась на сиденье, повернулась ко мне и сказала: — Минди Кэллендер.
— Шарлотта Эмори.
— Ой, откуда взялась эта развалюха? Пылища — не продохнешь.
Может, она была и права, но я слышала только запах ее духов — приторный клубничный запах. Усевшись за руль, Джейк немного опустил стекло.
— Вас не продует? — спросила я у Минди.
— Нет, нет. У меня приливы.
— Что?
— Семь месяцев горю как в огне. Не могу спать под одеялом, не ношу свитеров. Это бывает редко, у очень немногих женщин, — она бросила взгляд на Джейка, но тот молчал. — Редко, но бывает.
Джейк завел мотор, и мы тронулись в путь.
— Это что за шум такой? — спросила Минди.
— Какой шум?
— Что это за машина, Джейк? Где ты только раздобыл ее?
— У друга.
— Ничего себе друг.
Она уселась поудобнее, прижимая к себе кота. Кот был рыжий, в разводах, со сверкающими желтыми глазами и обгрызанными ушами. Ему явно не нравилось, что его держат на руках. Он попытался было вырваться, Потом как будто смирился, но это только так казалось: глаза у него были широко раскрыты, кончик хвоста подергивался, и всякий раз, как Минди гладила его, он сбрасывал ее руку.
— Плимут, видно, предпочел бы остаться дома, — сказала Минди.
— Кто? — спросил Джейк.
— Плимут. Мой кот.
— На его месте и я бы предпочел. На кой он тебе сдался? Ты же никогда не любила кошек.
— В приюте у каждого свой подопечный, — сказала Минди, — Говорят, это полезно для нервов.
— Для нервов?
— У одних собаки. У других птички.
— Ну, птички уж, по-моему, совсем ни к чему, — сказал Джейк.
— А еще мы рукодельничаем. Это тоже полезно для нервов. И много разных других занятий: лекции, уроки. Вот вчера вечером у нас был урок ухода за ребенком потому-то я и не могла встретиться с тобой. Мы должны, были купать резиновую куклу, я не хотела пропускать этот урок.
Джейк резко затормозил, хотя впереди на шоссе не было ни одной машины. Он повернулся, в упор посмотрел на Минди.
— Следи за дорогой, Джейк, — сказала она.
— Постой, постой-ка, — сказал Джейк. — Значит, ты не вышла к нам вчера вечером только потому, что тебе надо было купать куклу?
— Ну, и еще была куча всяких дел.
— Минди Каллендер, известно ли тебе, где мы провели прошлую ночь? Под открытым небом. В машине, в чаще леса, без всяких твоих приливов, которые могли, бы нас согреть.
— Кого это «нас»? — спросила Минди.
— Меня и Шарлотту. Кого же еще?
Она пристально посмотрела на меня. Радужка ее глаз была в крапинках.
— Не понимаю, — сказала она. — Откуда же вы едете?
— Из Клариона, — ответил Джейк.
— И она все это время с тобой?
— Она… поедет с нами до Флориды, — сказал Джейк. — А там мы с ней распрощаемся.
— Флорида! Джейк, дорогой, неужели мы едем во Флориду?
Она приподнялась, потянулась к Джейку, привлекла его к себе, ее юбка накрыла мои колени. Машина резко вильнула. Кот рванулся, прыгнул на заднее сиденье и принялся с недовольным видом отряхиваться.
— Полегче, — сказал Джейк, — По-моему, нет ничего плохого в том, что мы месяца два поживем в тепле. К тому же во Флориде — Оливер.
— Оливер, Оливер. Вечно этот Оливер, — пробурчала Минди, стряхивая с сарафана рыжие шерстинки. Теперь, когда кот не сидел у нее на коленях, оказалось, что у нее есть еще и сумочка из белого блестящего пластика в форме сердца, девочки ходят с такими в воскресную школу. Она перехватила мой взгляд и покачала сумку на ремешке: — Нравится? Совсем новенькая.
— Очень красивая, — похвалила я.
— По-моему, вполне подходит к моему туалету.
Она подняла худую, топкую кисть в браслете с брелоками — сердечками всевозможных размеров и цветов. Розовый камешек в ее колечке тоже был в форме сердца и материя на сарафане вся в сердечках.
— Мой символ — сердце, — объявила Минди. — А у вас?
— У меня, пожалуй, нет символа, — ответила я.
— Вы замужем, Шарлотта?
— Конечно, замужем, отстань от нее, — сказал Джейк.
— Я просто спросила.
— Не приставай к ней со своими дурацкими распросами.
— Послушай, Джейк, мы с ней болтали о моей сумке, я только и спросила…
— У тебя в этой сумке деньги есть?
— Что? Не знаю. Наверное, есть немножко.
— Сколько именно?
— Ты же против дурацких расспросов!
— Просто я уехал из дому без бумажника.
— Как же это ты?
— Неважно как, уехал и уехал. Сколько там у тебя?
Минди открыла сумку.
— Десять, пятнадцать… шестнадцать долларов и еще какая-то мелочь — вот и все.
— Не густо, — заметил Джейк.
— Пошел ты к черту.
Мы обогнали грузовик с живыми курами в клетках. Наступило молчание. Потом Джейк сказал:
— Значит, вам разрешали иметь при себе деньги?
— Конечно.
— На что же они вам были нужны?
— Ну, если мы хотели пойти в город или купить что-нибудь: молочный коктейль, шампунь, иллюстрированный журнал.
— И вас свободно отпускали в город? — спросил Джейк. — В любое время, когда захотите?
— А что в этом плохого?
Я вцепилась в ручку дверцы и ждала, что будет дальше. Но Джейк не сказал ни слова. Знай себе едет а лицо каменное.
Мы остановились позавтракать в каком-то кафе; в туалете Минди попросила меня помочь ей расчесать волосы и сделать два хвостика.
— Боялась причесываться сама, — сказала она. — А соседка по комнате еще спала.
— Чего же ты боялась? — спросила я.
— Вы же знаете, мне нельзя высоко поднимать руки. Пуповина может задушить ребенка.
— Но…
— Как я выгляжу? — спросила она.
С этими двумя задорными хвостиками и доверчивыми голубыми глазами она выглядела моложе моей дочери — ни дать ни взять двенадцатилетняя девочка. Рядом с ней я вдруг увидела в зеркале немолодую, поблекшую женщину с прямыми волосами, в измятом плаще, который явно не снимали ни днем ни ночью.
— У вас разве нет помады? — удивилась Минди.
— Помады? Нет.
— Тогда возьмите мою.
Она протянула мне открытый тюбик розовой, пахнущей фруктами помады. Я возвратила его:
— Спасибо.
— Почему? Вам надо немного подмазать губы. Вы очень бледная.
— Спасибо, я…
— Хотите, я сама вас подкрашу?
— Нет, спасибо.
— Знаете, в приюте я была как косметичка. Многие девчонки так и не научились следить за собой. Не двигайтесь…
— Перестань.
Она испугалась. Отступила назад.
— Прости, пожалуйста.
— Ничего, — сказала она. Молча закрыла тюбик колпачком и бросила помаду в сумку. Потом тихонько пробормотала: — Вот тебе и на!
Когда она подняла голову, я увидела, что лицо у нее стало бледное, испуганное, даже как-то уменьшилось.
— Не обижайся. Просто я не хочу, чтобы из меня получился другой человек. А вдруг, — сказала я, пытаясь обратить все в шутку, — я так и останусь с чужим лицом? Знаешь, как бывает, когда скашивают глаза, разве мама никогда не предупреждала тебя об этом?
— Как по-вашему, Шарлотта, он хоть немножко рад меня видеть? — спросила Минди.
— Конечно, рад, — ответила я.
Теперь мы ехали медленнее: приходилось то и деле останавливаться. Во-первых, кота без конца укачивало. Время от времени он жалобно мяукал. Джейк сыпал проклятьями, тормозил и сворачивал к обочине. На беду, кот ни за что не хотел вылезать из машины. Мы хором начинали звать его: «Плимут! Иди сюда, Плимут!» Но он забивался под сиденье, а мы беспомощно слушали, как его рвет.
— И это полезно для нервов? — спрашивал Джейк.
Во-вторых, Минди мучили судороги в ногах. Всякий раз, когда начиналась судорога, нам приходилось останавливаться, чтобы Минди могла хоть немного походить, пока не станет легче. Мы стояли, прислонясь к машине, и смотрели, как она, припадая то на одну, то на другую ногу, ковыляет по полю, усеянному цветами и бутылкам из-под пива. Было по-настоящему тепло, солнце светило так ярко, что приходилось щуриться. Издалека Минди казалась маленьким, озаренным солнцем роботом.
— Проходит! — кричала она. — Мне уже легче!
— Вот сейчас я начинаю жалеть, что не курю, — сказал Джейк.
— Я чувствую, как расслабляются мышцы!
Куртка Джейка пузырем вздулась на ветру. Он стоял рядом со мной. Наши локти соприкасались. Мы были похожи на родителей, которые вывели ребенка на прогулку в парк.
— Ты ведь рожала? — вдруг сказал он, словно читая мои мысли.
Я кивнула.
— А судороги в ногах у тебя были?
— Да вроде нет.
— Это все ее выдумки.
— Вряд ли.
Я почувствовала, он смотрит на меня. И отвернулась. Тогда он спросил:
— Сколько?
— Что?
— Сколько детей?
— Двое, — сказала я.
— Твой муж любят детей?
— Ну конечно.
— А что он делает?
— Что делает?
— Чем зарабатывает на жизнь? Шарлотта, о чем ты думаешь?
— Да… Так он… в общем, он проповедник.
Джейк присвистнул.
— Разыгрываешь?
— Нет.
Минди неторопливо направлялась к нам, за ней полосой тянулись примятые цветы.
— Теперь совсем прошло, — сказала она.
Джейк посмотрел на нее отсутствующим взглядом, словно не мог понять, что именно у нее прошло.
Часов в двенадцать дня мы проехали мимо большого щита в виде горки пластмассовых апельсинов — приветствие по случаю прибытия во Флориду.
— Ура! — крикнула Минди. — Сколько нам теперь осталось ехать?
— Еще накатаешься, — сказал Джейк. — Ты что, никогда не видела карту США? Мы едем вниз, по знаменитому Большому Пальцу.
— Я устала от езды. Разве нельзя остановиться в мотеле или еще где-нибудь? Мисс Боханнон говорит, в моем положении долго ехать в машине вредно.
— Что еще за мисс Боханнон?
— Фельдшерица, она учит уходу за ребенком.
Джейк нахмурился и нажал на акселератор.
— Не понимаю, — сказал он, — зачем там преподают уход за ребенком.
— Чтобы научить, как ухаживать за ребенком, дурачок.
— Пустое дело, по-моему, — заметил Джейк, — Ведь большинство девчонок отдадут своих детей на усыновление.
— Верно, но такие девчонки не ходят на эти занятия. Они посещают курсы по уходу за внешностью.
— Ясно, — сказал Джейк. …
Какое-то время он ехал молча. По его лицу было видно, что он о чем-то размышляет. Потом он снял ногу с акселератора.
— Постой-ка.
— Что такое?
— Ты что, собираешься оставить этого ребенка?
— Конечно.
— Ну, знаешь, по-моему, это ни к чему…
— Как, Джейк? Что же, по-твоему, мы должны…
— Мы?
Минди повернулась и посмотрела на меня. Я уставилась на проплывающую мимо бензоколонку.
— Ты на что это намекаешь, Минди? — спросил Джейк. — Рассчитываешь, что мы поженимся?
— Конечно, рассчитываю. Иначе зачем тебе было ехать в такую даль? Надо хоть немножко любить меня, чтобы столько проехать.
— Не зверь же я, в конце концов, — сказал Джейк. — Даже когда угоняют самолеты, детей отпускают. Даже когда дерутся за места в спасательных шлюпках, детей сажают в первую очередь.
— В шлюпках? Ты о чем? При чем тут шлюпки?
— Я ехал спасать ребенка из тюрьмы. Умора! Ничего себе тюрьма. Да ты меня просто надула!
— Нет, не надула! Зачем ты так говоришь? Так вот, послушай, Джейк Симмс, — сказала Минди. — На попятный ты не пойдешь. Ехал в такую даль, забрал меня из приюта, привез в другой штат — и вдруг передумал? Ну нет! Мы с тобой поженимся, у нас будет ребенок и самый прекрасный дом на свете.
— Ни за что, — отрезал Джейк.
— Если хочешь, можем остаться здесь, во Флориде. Купим маленький домик по соседству с Оливером, разве плохо? И вообще, климат здесь для детей самый подходящий. — Она обернулась ко мне. — Здесь они не будут постоянно простуживаться, и нам не надо будет покупать им зимние вещи. Здесь жить дешевле. Я так люблю тепло. Обставим дом по-летнему, все будет ярких цветов: плетеные стулья, белые занавески с оборками, перевязанные посредине лентой, эти, как их?…
— Занавески «присцилла», — подсказала я.
— Ага, «присцилла». Обязательно повесим. Занавески «присцилла». Во всех комнатах, кроме гостиной. Там будут портьеры из искусственного шелка, Золотистые или, может, оливкового, цвета. Какие-тебе больше нравятся, Джейк? Золотистые? — Джейк молча смотрел прямо перед собой. — Оливковые?
Мимо нас проплывали кладбища старых лодок и катеров, конторы по продаже и аренде недвижимости, кондитерский. Все запущенное, обшарпанное. Если эта и есть Флорида, мне она совсем не по душе. Даже солнце здесь светит как-то не так, плоское, белесое, навалившееся на жестяные крыши придорожных киосков…
— Джейк, у меня опять судорога, — сказала Минди извиняющимся тоном.
Выражение лица Джейка не изменилось. Он съехал на обочину и затормозил. Под задним сиденьем вопил кот. Джейк вышел из машины, и мы обе вылезли следом за ним. Судя по указателям, мы находились на окраине маленького, убогого городишка под названием: Парнесто. Минди могла пройтись только вдоль дороги, по усыпанному мусором гравию, добела раскаленному, ослепляющему блеском слюдяных прожилок. Сцепив руки под животом, она быстро пошла вперед.
— Не вздумай посылать меня следом за ней, — сказал Джейк.
Я удивилась:
— Посылать?
— Все вы, женщины, такие или, может, нет? «Ах, пойди за ней, Джейк, Посмотри, может, ей надо помочь».
— Но я и рта не раскрыла.
— Собиралась.
— Ничего подобного!
Минди споткнулась. Упала на колено.
— Пойди помоги ей, — сказал Джейк.
Я бросилась к Минди. Но пока добежала, она уже поднялась на ноги.
— Минди, — спросила я, — ты не ушиблась?
— Нисколечко, — сказала она, отряхивая сарафан. Ее глаза были опущены, длинные светлые ресницы неумело подкрашены растекающейся тушью. — Надо изо всех сил наступать на каблуки. Это помогает при судорогах. Если ударять каблуками по гравию, вот так то… — Она остановилась и посмотрела на меня. — Шарлотта, я, не врала, честное слово. Скажите ему, если он не понимает. Ведь это на самом деле как в тюрьме когда человеку некуда, больше идти. Правда?..
— Конечно, — сказала я. — Хочешь, давай повернем обратно?
— У меня просто нет выбора, ему придется смириться, — говорила она, послушно шагая за мной. — Мне ведь тоже не сладко приходится. На пятом или шестом месяце я до того разозлилась, мне так надоело ждать, даже показалось, я его разлюбила. А может, на самом деле разлюбила? Но что делать? Другого выхода у меня нет.
Мы шли по полоске гравия, утопая в пакетах из-под хрустящего картофеля и обертках от конфет. Джейк ждал нас в машине. Он сидел на пассажирском месте, опустив голову на руки.
Начиная с Парнесто за руль села Минди. Сказала, это помогает от судорог. Я осталась на своем месте, а Джейк пересел в середину. Несмотря на жару, он оставался в куртке с поднятым воротником, словно так чувствовал себя в безопасности. Ветер теребил его волосы, собирал их в большие влажные кольца; кожу у меня на лице стянуло, она стала соленой от пота. И только Минди, у которой была своя особая терморегуляция, казалось, чувствовала себя превосходно. Растопырив локти и вздернув подбородок, она быстро и плавно вела машину, отчего у нее постепенно поднялось настроение. Вскоре она замурлыкала что-то. А потом запела песню «Любовь сблизит нас». И когда ее нога на акселераторе стала отбивать такт, Джейк сказал:
— Полегче!
Но вообще-то он предоставил ей полную свободу, а сам чуть сполз на сиденье вниз, скрестил руки на груди, откинул назад голову. Я было подумала, он спит, но, приглядевшись, заметила щелочки его полузакрытых серых глаз.
Под вечер в каком-то городке — я не разглядела его названия — мы остановились у магазина Вулворта. Минди хотела выпить в кафетерии молока. Она сказала, ей необходимо ежедневно выпивать по крайней мере четыре стакана.
— Ладно, — сказал Джейк. — По моим расчетам, до Перта всего несколько часов езды. Может, потерпишь?
— Это нужно не мне, а ребенку. О себе я бы и не заикнулась. Терпеть не могу молоко, Ну, пошли?
Она вылезла из машины, словно розовое облако; мы вошли в магазин следом за ней. Магазин был старый темными скрипучими полами, пропахший жареной кукурузой. Полки забиты бутылками с лаком для волос, машинками для подкручивания ресниц, очками в оправе «арлекин», пластмассовыми кулонами с горчичными семечками внутри, а я-то думала… все это давным-давно исчезло из обихода. Внимание Минди привлек набор — солонка и перечница в виде крохотных керосиновых ламп, — она решила его купить. Я подумала, Джейк начнет ее подгонять, но нет. Стоит неподалеку, руки засунул в карманы, лицо вялое, безжизненное, и разглядывает валяющийся на полу комикс. Потом мы прошли в кафетерий, Минди заказала стакан молока.
— Ну и гадость! — сказала она, когда его подали. — Такое белое, такое густое.
Официантка обиделась и, шлепая тряпкой по всему, что попадалось под руку, гневно удалилась.
— Ну, это для тебя, Элтон, — сказала Минди, похлопывая по животу, и стала прихлебывать молоко в большими глотками. — Мы назовем его так в честь Элтона Джона, — обратилась она ко мне.
Джейк изучал рекламу с изображением серого молочного коктейля и розовой пластмассовой сосиски, уцелевшую с сороковых годов. Я перелистала брошенную кем-то газету в поисках детского комикса «Арахис», нашла, но он не развеселил меня.
— Когда мы снова вышли на улицу, свет на мгновение ослепил нас. Все вокруг было таким раскаленным и ярким; мимо прогромыхал табун сверкающих мотоциклов. Джейк вытер лицо рукавом.
— Напомни, чтобы в следующий раз я взял машину с кондиционером, — сказал он мне. — В нашей сейчас настоящее пекло.
Слова эти прозвучали для Минди как сигнал тревоги.
— Ой, нет! — закричала она и бросилась бежать.
— Что я такого сказал? — спросил Джейк.
Я пожала плечами.
Минди судорожно пыталась открыть запертую на цепь дверцу автомобиля, потом остальные дверцы. Потом она исчезла из виду. Подойдя к машине со стороны водительского места, мы увидели, что Минди стоит коленях возле заднего сиденья и похлопывает pукой по пыльным коврикам.
— Плимут! Плимут!
— Мы оставили открытыми окна, — сказала я Джейку.
— Это вы оставили свое окно открытым. — Минди выпрямилась. На переносице у нее было грязное пятно, волосы растрепались. — Свое я закрыла до отказа. Разве я могла об этом забыть?
— Ой, Минди, прости. Я думаю, можно будет…
— Твой кот задохнулся бы в этом пекле, если бы все окна остались закрытыми, — сказал Джейк. — Нельзя все валить на одну Шарлотту.
— Вы оба виноваты. И ты, и она. Вы не хотели, чтобы Плимут ехал с нами. Плимут! Ой, что же с ним теперь будет? В незнакомом городе… А может, он и не понимал, что его куда-то везут, он же с самого начала забился под сиденье! Выпрыгнуть в окно и очутиться в чужом месте — что же он теперь думает?
— Ну, успокойся, Минди, — сказал Джейк. — Я уверен, с ним ничего…
— Много ты понимаешь! А теперь вы оба отправляйтесь на поиски кота, сию же минуту. Слышите?
Она топнула босоножкой по асфальту. На шее вздулась голубая жилка. У Джейка отвалилась челюсть.
— Минди! Какая муха тебя укусила? — Она не ответила. — Ты изменилась, Минди. Стала норовистая, грубая.
— Да. Может, ты прав. Но это и твоя вина, Джейк Симмс. Дело не только во мне.
Они смотрели друг на друга. Оба замерли, слышно было только, как они дышат. Потом Джейк сказал:
— Хм, этот кот… Пожалуй, пойду поищу. Ты идешь, Шарлотта?
— Иду, — сказала я.
Мы пошли вдоль тротуара, Минди осталась у машины — на случай, если кот вернется. Мы заглядывали под каждую машину в надежде увидеть светящиеся глаза Плимута.
— Как по-вашему, он знает свою кличку? — спросила я Джейка.
— Семь бед — один ответ.
Я взяла Джейка под руку. Мы прошли мимо еще нескольких машин, но уже не заглядывали под них. Дошли до конца квартала и остановились возле витрины бюро путешествий.
— Вот этот вид спорта я никогда не пробовал, — наконец сказал Джейк. Он смотрел на плакат с лыжником. — Ты когда-нибудь ходила на лыжах?
— Никогда. Хотя всю жизнь мечтала об этом.
— Думаешь, это опасно?
— Разве что немножко.
— Думаю, я бы не подкачал. Хотя это довольно наглое заявление.
— Может, стоило поехать на север, а не на юг? — сказала я.
— В какое-нибудь холодное место.
— Туда, где чистый, прохладный воздух.
— Да-а-а! — вздохнул Джейк.
— Да-а-а… — Мне вдруг пришла в голову одна мысль. — Послушайте, — сказала я. — А что, если Плимута кто-нибудь подобрал?
— Подобрал?
— Теперь он может быть уже далеко отсюда. На другом конце округа. За тридевять земель.
— Не исключено, — согласился Джейк. — Конечно! Где угодно! И рад, что попал туда. Глупо гоняться за ним.
Обратно мы возвращались поодиночке. Минди стояла, опершись о дверцу машины. Издали она выглядела старше, не такой беспечной. Она уставилась на собственные ноги, и по ее неуклюжей позе можно было предположить, что у нее болит поясница, как часто бывает на последних месяцах беременности. Вряд ли она надеялась, что мы найдем ее кота. Когда мы подошли, она едва взглянула на нас.
— Так вот, Минди, — начал было Джейк.
Но она устало отмахнулась и выпрямилась, поддерживая живот руками.
— Поехали.
Мы уселись на свои места. Мое к этому времени, казалось, уже приняло форму моего тела. С закрытыми глазами я знала, куда ставить ноги, чтобы не опрокинуть стоящую на полу чашку с растаявшим льдом. Джейк положил руку на спинку сиденья позади Минди.
— Этому коту все равно было с нами мало, радости, — сказал он. — Что ни делается, все к лучшему Согласна?
Минди не ответила. Она нахмурилась, поджала губы, и, глядя прямо перед собой, резко подала назад. Мы стукнулись о машину, стоявшую сзади, метрах в трех от нас. Джейк снял руку со спинки сиденья.
— Порядок. А теперь подай чуть вперед. Посигналь этому типу, что выезжаешь.
Минди опустила стекло и свесила за окно руку, словно это была смятая, жеваная лента. Машина выбралась на дорогу, проехала на желтый свет и еще несколько кварталов катилась наугад. Джейк переменил позу.
— Минди… — начал он.
Дорогу нам преградил полосатый деревянный барьер. Его охраняли двое полицейских, они стояли к нам спиной со скрещенными на груди руками. Внушительно стояли, упрямо. С ремней свисали кобуры, транзисторы и планшеты — все из одинаковой черной грубой кожи.
— Боже праведный! — воскликнул Джейк. В последнюю минуту Минди затормозила, — Поехали в объезд. Давай задний, а теперь двигай вперед, прямо на них Разворачивай.
— Что? — переспросила Минди.
— Так нельзя, сказала я Джейку. — Здесь одностороннее движение. Сидите спокойно и смотрите парад.
— Парад?
Мимо ветрового стекла, весь в белом с золотом проплыл тамбурмажор, пронзая воздух серебряным жезлом. Грянули трубы духового оркестра.
— Точно, парад, — облегченно вздохнул Джейк.
Минди расплакалась. Мы наклонились к ней.
— Минди? — сказал Джейк.
— Все против меня, — всхлипывала она. — Никогда в жизни не получится, как я мечтала! Мы так и не доедем до Флориды!
Она уронила голову на руль и обхватила его обеими руками. Плакала навзрыд, как ребенок. Но мы слышали ее плач только в паузах марша «Король дороги», налетавшего на нас откуда-то с запада.
— Минди, что с тобой? — спросил Джейк. — У тебя все в порядке? — Она покачала головой. — Ничего не болит?
— Все у меня болит. — Голос у нее был приглушенный, гулкий, точно звук колокола. — Ведь мне еще совсем немного лет. Не могу я все одна!
Джейк протянул руку и выключил мотор. Машина вздрогнула и замерла. Казалось, победил «Король дороги». Он захлестывал все вокруг. Мимо промаршировал оркестр: ученики средней школы — худощавые подростки, мальчишки с острыми кадыками и потные девчонки. Но голова Минди по-прежнему лежала на баранке, и Джейк повернулся ко мне, словно ожидая от меня, чего-то.
— Помоги мне, Шарлотта, а?
Понятия не имею, что делают в таких случаях. Я достала из сумки и протянула ему косметическую салфетку.
— Спасибо, — сказал он.
— Или, может… принести воды?
Он посмотрел на Минди, которая все плакала. Не представляю, как бы мне удалось принести воды: улица была уже запружена. Со всех сторон нас окружали автомобили. Люди выходили из машин — мужчины без пиджаков — и садились на передние крылья. Мелькнул продавец с пышной связкой воздушных шаров.
— Хочешь шарик? — спросила я у Минди.
— Да ты что, Шарлотта? — сказал Джейк. — Ничего умнее придумать не можешь?
— Но я же… Селинда была бы так рада…
Это была ложь. Селинда тоже не обрадовалась бы воздушному шару. По правде говоря, мне было жаль их обоих — и Джейка, и Минди, — не знаю, кого больше. Терпеть не могу, когда мне неясно, кто прав, а кто виноват. Процокала запряженная в телегу с пивными бочками упряжка ломовых лошадей, и я смотрела, как они переступают мохнатыми ногами на своем долгом, несущем покой пути. Лошади оставили на дороге большие, как ульи, кучи навоза. Я с удовольствием заметила это. Иногда такие мелочи могут завести тебя, словно серпантин, далеко-далеко в гору…
Потом появилась шеренга девушек-тамбурмажоров; рядом семенила какая-то крикливо одетая дама с ридикюлем в руках.
— Осторожно, девочки! — выкрикивала она — Впереди куча!
Можно было подумать, девчонки ничего не видят из-под козырьков своих шляпок, но они ловко, обходили навозные кучи. Солдаты были смелее и топали напрямик. Рядом с ними маршировал чернокожий мальчуган, вместо ружья он вскинул на плечо большой костыль, весело размахивал свободной рукой и, глядя на своих друзей, смеялся и вращал глазами. Никогда в жизни не встречала я такого довольного собой человека.
— Куда же девалась твоя косметическая салфетка? — спросил Джейк.
— Вот, возьмите другую, — сказала я.
— Минди, Минди, посмотри-ка, вон на большом помосте везут королеву красоты. Реклама сосисок фирмы «Топ-тач». Я ел эти сосиски.
Минди икнула, но головы не подняла. Джейк посмотрел на меня:
— Ну, что же мне делать?
— Хм-м…
— Ты должна знать, как поступают в таких случаях.
— Да это же День основания города, — сказала я.
— Что?
Я показала пальцем на маленькую старушку в мини-юбке. У нее были длинные золотистые волосы, а в руках — плакат. «День основания 1876–1976» было написано на плакате, а под этим — нарисованные карандашом лица четырех мужчин, чьи рты не раз стирали резинкой: СТО ЛЕТ ПРОГРЕССА.
— Так я и знал, это не обычный праздник, — сказал Джейк. — Господи. Ты только глянь на ее прическу. Думаешь, это настоящие волосы?
— Да нет. Парик, конечно. Нейлон или что-нибудь в этом роде, — сказала я.
— А может, динел. Как у моей сестры. Динел. Минди подняла голову, вытирая лицо тыльными сторонами ладоней. По щекам грязными серыми потеками расползлась тушь, и глаза стали как у енота.
— Минди! — позвал Джейк. — Хочешь конфетку? Или жвачку? — Она покачала головой, — Кажется, у нас еще осталась хрустящая кукуруза.
— Не хочу я твоей тухлой кукурузы, Джейк Симмс. Я хочу лечь и умереть.
— Ну зачем ты так? Я ведь стараюсь изо всех сил. Хочешь, покажу фокус? Я умею показывать фокусы. — Он обернулся ко мне. — Спорим, ты об этом не знала?
— Кажется, вы упоминали об этом, — сказала я, глядя на разукрашенный помост, на котором стояли полные мужчины в фесках.
— Правда, Минди, я это здорово делаю? Скажи ей.
Минди что-то пробормотала, обращаясь к баранке руля.
— Что ты сказала, Минди? Говори громче, я не слышу.
Минди подняла подбородок.
— Он делает так, что вещи исчезают, — сказала она, не отрывая глаз от ветрового стекла.
— Точно, — сказал Джейк.
— Вещи просто исчезают. Растворяются в воздухе. Его герой — Гудини[4].
— Сейчас у меня под рукой нет реквизита. Но все равно, Минди, назови любой фокус, и я постараюсь его показать. Честно. Помнишь, как тебе нравились фокусы?
Она не ответила. Джейк посмотрел на меня. От жары в машине лицо его стало влажным, волосы свились в тугие кольца.
— Раньше она очень любила фокусы, — сказал он.
— А теперь разлюбила! — сказала Минди.
— Не пойму, какая муха ее укусила.
Наконец фески исчезли, и показался школьный духовой оркестр. Все захлопали и замахали руками. Но где-то впереди, наверное получился затор. Оркестранты остановились, продолжая играть. Они закончили исполнение очередного номера и теперь стояли молча, глядя перед собой. Видно было даже, как на висках у них пульсируют жилки. Видна была серебряная цепочка, которая связывала музыканта с его флейтой-пикколо, и я вдруг представила себе забавную картинку, несчастный случай, после которого придумали эту предосторожность. Я рассмеялась — и смех громко прозвучал на притихшей улице. К этому времени аплодисменты стихли. Оркестранты и публика словно сговорились; каждый делал вид, будто другого не существует. Но в шествие снова двинулось вперед, аплодисменты возобновились: как по команде, публику захлестнула новая волна восторга. Оркестранты, зашагали вперед. Их ноги мелькали ровно и размеренно, как ножницы. Жаль, что я не смогу больше за ними наблюдать.
— По-моему, барабан был бы здесь в самый раз, — заметил Джейк, глядя им вслед.
— Просто тебе нравится все, что грохочет и калечит, — сказала Минди.
Мы посмотрели на нее.
— Да, я же хотел показать фокус с бумажником.
— Спасибо, не надо.
— Так куда же девался мой бумажник, черт побери?
— Не надо, — повторила Минди.
— Одолжи мне свой бумажник, Шарлотта, — попросил Джейк.
Я вытащила из сумки бумажник и протянула ему; а сама тем временем смотрела на проезжавший мимо помост: мужчины в белых париках подписывали какую-то обугленную по краям бумагу.
— Внимательно следи за мной, — сказал Джейк, обращаясь к Минди, — Может, поймешь наконец, как это делается. Так вот, берем пустой бумажник, ясно? Заметь, никакого подвоха — ни потайных кармашков, ни секретных отделений… — Я слышала, как он перебирает все отделения бумажника, шуршит полиэтиленовыми прокладками для фотографий, отстегивает кнопку внутреннего кармашка. И вдруг наступила тишина. — Вот это да! — воскликнул Джейк. — Это что такое? Шарлотта, что это?
Я отвернулась от парада и посмотрела на то, что он держал в руке.
— Аккредитив.
— Аккредитив! Посмотри-ка, Минди, аккредитив на сто долларов! Ура! Мы разбогатели! Почему же ты мне не сказала? — спросил он меня. — Это нечестно.
— Не знаю. Не пришло в голову.
— Не пришло в голову? У тебя при себе сто долларов, и тебе не пришло в голову?
— Этот аккредитив лежит у меня уже целую вечность. Я отложила его с одной-единственной целью. Даже забыла, что его можно потратить на что-то другое.
— На что же ты собиралась его потратить, черт побери? — спросил Джейк.
— На путешествие.
— Шарлотта, — сказал Джейк. — Но мы же путешествуем.
— В самом деле, — согласилась я.