Глава 5

Мы вышли к большой заправочной станции, залитой ярким светом неоновых ламп; неопрятный парень в синих джинсах заливал бензин. За зеркальным стеклом витрины — немецкая овчарка. Джейк Симмс шагал медленно, озираясь по сторонам. Непонятно, что он высматривал. Потом сказал:

— Подойдет. — Он двинулся по шлакобетонной дорожке, подталкивая меня перед собой, — Придется отлучиться по нужде. Кроме того, у меня здесь найдутся еще кое-какие дела. Попроси-ка у этого парня ключи.

— Что?

— Ключи, ключи. Попроси у него ключи от уборной.

Я попросила. Парень теперь мыл ветровое стекло; он прекратил работу и выслушал меня, как будто по мог одновременно делать и то и другое. Наклонил ко мне взлохмаченную светловолосую голову. Суставы пальцев у него были грязные, загрубевшие.

— Мне нужен ключ, — сказала я.

— Ключи! — прошипел сзади Джейк.

— Оба ключа. И для него тоже.

Парень отложил тряпку и полез в карман. Джинсы были такие тесные, ему даже пришлось втянуть живот, чтобы засунуть руку в карман. Один ключ был прикреплен к металлическому кольцу, другой — к деревянному диску.

— Не забудьте вернуть, — сказал парень.

— Само собой, — отозвался Джейк.

Мы пошли к уборным, на дверях были цепочки с висячими замками. Он отпер женскую уборную и втолкнул меня туда. Я не понимала, что происходит. Что это — конец пути? Может, он собирается насовсем уйти отсюда?

— Не вздумай бежать, — сказал он и захлопнул дверь.

Я услышала поворот ключа и удаляющиеся шаги. После его ухода цепочка долго колотилась о дверь, словно кто-то снова и снова бросал в нее пригоршни мелкой гальки.

Честно говоря, я была рада попасть наконец в уборную. Я вымыла руки и посмотрела в замызганное зеркало: волосы в некотором беспорядке, а в остальном вид вполне приличный. Наверное, такие вещи не отражаются на внешности, как можно было бы ожидать.

Потом я подняла голову — крохотный расплывчатый квадрат потолка, покрытого паутиной. Да это же самое настоящее замкнутое пространство, точно. Высоко в шлакобетонной стене крохотное, чуть приоткрытое окошко — матовое стекло, затянутое проволочной сеткой. Я встала на сиденье унитаза. Приподнявшись на цыпочки, мне удалось прижаться лицом к окошку и увидеть то немногое, что открывалось глазам: узкая полоса мрака и поблескивающие крыши автомашин, оставленных для ремонта. Ни души, никого, кто может прийти на помощь. Я была бы рада любому живому человеку, даже Джейку Симмсу… Хотелось колотить по оконной раме, как по тюремной решетке, позвать его по имени. Но потом я увидела его. Он, пригнувшись, стоял возле какой-то машины. Вскоре он выпрямился и зашагал в мою сторону. Я спрыгнула с унитаза и перекинула ремешок сумки через плечо. Когда он открыл дверь, я стояла перед ним как ни в чем не бывало. И виду не подала, что места себе не находила от страха.

— Иди за мной, — скомандовал он.

Он повел меня в темноту к тем самым машинам, которые я только что видела в окошко. Одна из них оказалась длинной и вроде расплющенной. Я не успела разглядеть ее как следует. С одной стороны — там, где сидят пассажиры, — ручки передней и задней дверей были скреплены цепочкой и заперты на висячий замок. Пришлось протискиваться между другими машинами, чтобы подобраться к ней с другой стороны. Джейк открыл дверь и втолкнул меня на сиденье.

— Подвинься, — сказал он. Я посмотрела на него. — И чтобы никаких глупостей. Дверцу я запер на цепочку от мужской уборной.

Я подвинулась. Машины ведь тоже замкнутое пространство, даже если дверцы не заперты, а тут и задохнуться недолго, подумала я, с этими плюшевыми, пропахшими пылью чехлами и узкими окнами. Никаких подголовников. С зеркальца свешивались две огромные полумаски из меха.

— Что это за машина? — спросила я.

— Нищие не выбирают, — отрезал Джейк, — Все остальные без ключей.

Он сел за руль и стал осторожно прикрывать дверь — она закрылась почти бесшумно. Тогда он перевел дух и с минуту сидел неподвижно.

— Теперь вопрос, заведется ли она, — сказал он.

Шорох нейлона, поворот ключа. Нехотя заработал мотор. Джейк дал задний ход, и я увидела, как уплывает стоявшая перед нами машина. Я не умею водить, поэтому я продолжала смотреть вперед. Как вдруг, совершенно неожиданно — бум! — мы ударились обо что-то. Я резко обернулась, но так и не разглядела, на что же мы налетели. Похоже, на почтовый ящик. На что-то дребезжащее.

— Вот черт! — выругался Джейк и, переключив скорость, с ревом выехал на улицу.

Но даже это не заставило никого броситься за нами вдогонку. По крайней мере я никого не заметила, хотя все время глядела назад.

— Понимаешь, не хотел тормозить, — объяснил Джейк, — чтобы не включать задний свет.

Но едва мы оттуда выбрались и влились в вечерний поток, он включил фары и откинулся на спинку сиденья. Трудно поверить. Значит, вот как это делается? Так просто?

— Господи, — сказала я, — вот уж никогда не думала, что у преступников такая легкая жизнь.

Он искоса посмотрел на меня:

— Что? Какая жизнь?

Я не ответила, не хотела затевать спор. Некоторое время мы ехали прямо. Потом свернули направо. Миновали очередь возле ресторана.

— Вот умора! — сказал он. — Значит, ты решила, что я преступник?

— Хм…

— Думаешь, я мошенник какой-нибудь?

Лучше не напоминать ему об ограблении банка; я одернула юбку и положила сумку на колени. Мы повернули налево. Дома стали попадаться все реже.

— Значит, ты считаешь так?

— Не знаю, кто вы такой, и меня это совершенно не интересует, — сказала я.

Он остановился перед светофором, покусывая нижнюю губу. Не удивительно, что она у него так потрескалась. Когда дали зеленый свет, машина рванулась вперед, словно вспомнила вдруг о чем-то. Завизжали покрышки, запрыгали перед зеркалом меховые маски.

— Дело в том, что я автогонщик, — сказал Джейк. Я подумала, что он подсмеивается над своей манерой вести машину, но лицо его оставалось серьезным. — Я участвовал во многих автородео в нашем округе: в Хейгерстауне, на Потомаке… В Мэриленде их устраивают чуть ли не каждый день.

— Каждый день? Автородео?

— В прошлом году я выиграл три раза. Но обычно мне больше везет.

— А я-то думала, автородео бывает только по субботам и воскресеньям. Так вот чем вы зарабатываете себе на жизнь.

— Чем и сколько я зарабатываю — мое дело.

— Я хотела сказать…

— Если понадобится, могу наняться на несколько дней в автомастерскую или любое другое место. Но по душе мне только гонки. Понимаешь, живет во мне этот идиотский дух разрушения. Хлебом не корми. Терпеть не могу спокойной жизни: сидишь в каком-нибудь доме, связан по рукам и ногам, жена, дети, золотые рыбки… То ли дело, когда под рукой надежный, крепкий «форд» образца шестьдесят второго — шестьдесят третьего года или что-нибудь в этом роде. Раздолбаешь все вокруг в пух и прах. А потом ка-ак врежешься в землю, машина — в лепешку. По мне, лучше не бывает. — На полном ходу он объехал какое-то мертвое животное. — А ты небось подумала, что я преступник?

— Да, но…

— Хочешь знать правду? — Я выжидающе молчала. Он посмотрел на меня и отвел глаза. В темноте трудно было разглядеть выражение его лица. — Беда вот в чем: я жертва импульса.

— Жертва чего?

— Импульса.

— Вот как!

— Так говорил один мой дружок. Оливер его звали, Оливер Джеймисон. Этого головастого типа я заприметил в колонии. Тогда мы были еще сосунками. Понимаешь, ему все — море по колено. Посадят его под замок, а он вытаскивает книгу и давай читать, вот какой парень. Я, стоит мне попасть за решетку, становлюсь прямо как бешеный. Вот ей-ей! Бешеный. На все готов, только бы удрать. Взять хотя бы эту самую колонию: я сломал там щиколотку, когда прыгал из окна уборной священника. И с этой сломанной щиколоткой бежал до леса. А всего-то мне оставалось отсидеть еще какой-нибудь месяц. Вот тогда этот самый Оливер и сказал так про меня. Когда меня притащили обратно, он сказал: «Ты жертва импульса, Джейк». И это застряло у меня в башке. «Ты жертва импульса», — сказал он мне.

Он свернул на небольшое шоссе. Машины двигались по нему всего в два ряда. Мотор угрожающе зарычал.

— Сильные, они замков не боятся, — продолжал Джейк. — Вот Оливер умел держать себя в руках. Нравился он мне. Я называл его по инициалам — О. Д. Он любил устраивать взрывы. Знаешь, эти детские шуточки — взять да подбросить бомбу в почтовый ящик. И бомбы эти он делал сам. Сообразительный был парень. Когда они увидели, что он наделал этими бомбами, химическая фирма предложила ему стипендию, но он, конечно, послал их ко всем чертям. И правильно, по-моему. Одно дело — получать удовольствие, взрывать почтовые ящики. Другое — вкалывать на химическую фирму.

Водитель встречной машины мигнул фарами — наверняка, чтобы Джейк выключил дальний свет. Но Джейк, казалось, не обратил на это внимания.

— Я ему тогда сказал, — продолжал он, — «Импульс импульсом, а обстоятельства тоже много значат». Возьми хотя бы сегодняшний день. С самого начала неудача за неудачей. Не рассчитал время. Потом какой-то болван вытащил пистолет. Понимаешь, о чем речь? Везет мне как утопленнику. Невезучий я.

— Не понимаю, почему вы так считаете, — вставила я.

— Как почему?

— А что, если бы, например, эта машина не завелась? Там, на заправочной? Ее же оставили для ремонта. Что было бы, если бы она не завелась после того, как вы пошли и заперли на цепочку?… А если бы там не оказалось ключа? В других местах больше порядка: они держат ключи в кассе или в каком-нибудь другом надежном месте. Или если бы этот парень оказался на улице — что тогда?

— Тогда бы я свистнул машину где-нибудь в другом месте.

— Но…

— Возьмем, к примеру, почтовый ящик. Ты слышала о таком трюке? С почтовым ящиком? Забиваем чем-нибудь щель, чтобы письмо не пролезало. Подъезжает человек, хочет опустить письмо, да не тут-то было. Тогда он вылезает из машины — посмотреть, в чем загвоздка. Ключ, конечно, остается на месте, мотор работает, дверь нараспашку. И все, что от тебя требуется, — быстро вскочить в машину. Проще простого. Ясно?

— Но он же сразу поймет, в чем дело, — сказала я. — И бросится следом за вами.

— Твоя правда, — согласился Джейк и щелкнул пальцами, — Соображаешь. Я бы никогда на это не пошел, если бы имелись другие возможности.

— Вот именно, — сказала я, потом вспомнила: — Да, но я хочу спросить, как же можно считать себя невезучим, если все вышло так удачно?

Он повернулся. Я почувствовала, он смотрит на меня в упор.

— По-твоему, это везение? Когда какой-то идиот оказывается вооруженным, включаются телекамеры, а у тебя на руках остается дамочка, которая нужна тебе как зуб в ухе, — и это везение?

— Да, но…

— Это все обстоятельства, они против меня, — сказал Джейк, — Как я говорил Оливеру: «Всего не предусмотришь». События ускользают из-под моего контроля. Но Оливер, Оливер — это да. Соображал, что к чему. «Вся твоя жизнь, — говорит, — ускользает из-под твоего контроля. Вся твоя жизнь». Этот парень соображал, что к чему.


Не знаю, в котором часу мы остановились. Пожалуй, около десяти. Мы ехали сквозь глухую, беспросветную тьму, в которой кажешься себе песчинкой. Дорога была неровная, ухабистая, с множеством поворотов, перекрестков, стоп-сигналов; я клевала носом, но на каждом ухабе снова возвращалась к действительности, ни на минуту не могла забыть о том, где нахожусь. Едва мы остановилась, я мгновенно пришла в себя и насторожилась:

— Что случилось?

— Чертов мотор, заглох. — Он включил внутренний свет, и я зажмурилась, — С самого начала знал, так оно и будет.

— Может, кончился бензин?

Он посмотрел на бензомер. Постучал по нему.

— Точно?

Было ясно, я права (он отводил глаза). Потом он вышел из машины и сказал:

— Садись за руль, верти баранку, а я подтолкну ее к обочине.

— Но я не вожу машину.

— Ну и что? Садись за руль и верти баранку — только и делов. Садись за руль.

Он захлопнул дверь. Я села за руль. Через секунду я почувствовала, как он сзади навалился на машину и она дюйм за дюймом стала двигаться вперед, а я как могла выворачивала руль, хотя почти ничего не видела из-за включенного в машине света.

Осторожно вела машину вдоль дорога, а сама думала, что бы я стала делать, если бы мотор вдруг заработал и машина рванула вперед. Свобода! Я бы оставила его далеко позади и устремилась к ближайшему шоссе. Да только я ведь совсем не умею водить и плохо представляю, где педаль тормоза.

Наконец я повернула руль вправо, и машина сползла на узкую полоску обочины, сухие кусты застучали по борту.

Джейк закричал. Машина остановилась. Он подошел, открыл дверь и сказал:

— Какого черта ты загоняешь ее в лес?

— Я же говорила, что не умею водить.

Он вздохнул. Протянул руку и выключил свет.

— Ладно, вылезай.

— Что же мы будем теперь делать?

— Двинем к той самой бензоколонке, которую недавно проехали.

— Может, я лучше останусь и подожду вас?

— Как бы не так!

Я вылезла из машины. Ноги затекли, и туфли словно изменили форму, стали не по ноге.

— Это далеко?

— Не очень.

Мы пошли по середине шоссе — машин не было ни с той, ни с другой стороны. Он опять схватил меня за локоть, за то же самое больное место. Рука его показалась мне маленькой и жилистой.

— Послушайте, — сказала я, — отпустите руку, я пойду сама, куда я от вас денусь?

Он ничего не ответил. Но руку не отпустил.

В воздухе пахло сыростью, как перед дождем, потеплело. Во всяком случае, я хоть дрожать перестала. Насколько я могла разглядеть, мы находились где-то в сельской местности. Миновали сарай, потом навес, откуда доносилось сонное кудахтанье кур.

— Где же мы все-таки? — спросила я.

— А я почем знаю. Где-то в Виргинии.

— Ноги болят.

— Все же очень странно, что ты не умеешь водить машину, — сказал он, как будто это было причиной всех наших бед. — Идиотство в чистом виде.

— Что ж тут идиотского? — спросила я. — Одни умеют водить машину, другие — нет. Я из тех, кто не умеет.

— Только самые безмозглые не умеют водить машину, — сказал Джейк. — Я лично так считаю.

Он вытер лицо рукавом. Мы все шли по дороге. Обогнули поворот, который вселял в меня надежду, но за ним была все та же темень.

— Вы ведь, кажется, говорили, что это недалеко, — заметила я.

— Так оно и ость.

— Ноги отваливаются.

— Ничего, держись. Дойдем помаленьку.

— Ноги болят от пальцев до колен.

— Хватит об этом. Неужели этот тип не мог как следует заправить бак?

— Может, он не знал, на сколько времени вы хотите ее украсть.

— Но-но, поосторожнее, мадам, — сказал он.

И я решила быть поосторожнее.

Заправочная станция оказалась за следующим поворотом. Не бог весть что: тускло освещенная вывеска, два насоса и перекошенный навес. Как только мы ее увидели, Джейк отпустил мою руку.

— А теперь слушай внимательно, — сказал он. — Попросишь у этого парня канистру бензина. Ясно?

— Почему это просить всегда должна я?

Что-то толкнуло меня в спину — пистолет. Боже, опять пистолет, а я-то думала, что с этим покончено раз и навсегда. Я совсем про него забыла, будто его и в помине не было. Этого черного обрубка в руке «жертвы импульса». Я перешла через дорогу и поднялась по шлакобетонным ступенькам; Джейк шел за мной по пятам. Открыла перекошенную деревянную дверь. Сначала я увидела только пирамиду банок с машинным маслом, календарь с поблекшей девицей в купальнике и кипу каталогов автомобильных запчастей. Потом разглядела старика, сидящего на плетеном стуле. Выключив звук, он смотрел телевизор.

— Привет, — сказал он, не оборачиваясь.

— Добрый вечер.

— Чем могу служить?

— У нас кончился бензин, и я… Нам нужна канистра…

— Одни момент, — сказал старик, не отрываясь от телевизора. Показывали рекламу: кто-то, беззвучно ликуя, поднимал бутылку. Потом за неестественно пустым столом появился диктор. Старик вздохнул и поднялся се стула.

— Канистра, — сказал он. — Канистра…

Он исчез в углу за грудой покрышек, но вернулся оттуда с пустыми руками.

— Минутку, — сказал он и скрылся за дверью.

Едва он вышел, Джейк протолкнул меня в глубь комнаты, наклонился через мое плечо к телевизору, включил звук.

— …пока продолжается, — раздался голос диктора, — хотя, по мнению экспертов, к середине лета, возможно…

Джейк стал переключать программы. На экране появилась женщина, намыливающая голову шампунем, потом человек, произносящий какую-то речь, затем мужчина, играющий в гольф. И наконец диктор, бледный и седой.

— Этим летом движение по мосту Бэй-бридж заметно возрастет, — сказал он откуда-то издалека.

Джейк усилил звук. Голос стал громче, но изображение так и осталось расплывчатым. Диктор, будто понимая это, уныло перебирал листки бумаги. На экране возникли Джейк и я, мы отступали от телекамеры. Несмотря на помехи, изображение наших лиц показалось мне более отчетливым. Через неделю на экране можно будет, пожалуй, пересчитать наши ресницы, а то и прочесть наши мысли. Но на этот раз наше пребывание на телеэкране было не столь продолжительным — неожиданно мы исчезли. На смену появился мой муж: не человек, а стоячая вешалка, кожа да кости. Ввалившиеся щеки, на лице, как всегда, выражение отрешенности. Он сидел на нашем диване с цветастой обивкой. Что-то оборвалось у меня внутри.

— Дело об ограблении банка еще не закончено, — сказал диктор, — и полиция разыскивает женщину-заложницу, опознанную как Шарлотта Эмори.

Муж исчез. На экране мелькнуло мое изображение, снимок, сделанный отцом по случаю окончания средней школы, такой я была в пятидесятые годы: покрытая лаком прическа, повязанный на шею шарф и вызывающая улыбка черных от помады губ. Потом снова появился Сол. Диктор сказал:

— Сегодня вечером наш собственный корреспондент Гэри Снайдер взял интервью у ее мужа для программы «Новости».

За кадром голос Гэри Снайдера спросил что-то, я не расслышала, что именно.

Сол перестал хрустеть суставами пальцев.

— Конечно, я обеспокоен, — сказал он, — Но я уверен, ее возвратят нам. Полиция утверждает, что бандит все еще находится в этом районе.

Его голос звучал приглушенно. Казалось, он думает о чем-то другом.

— Не могли бы вы прокомментировать заявление случайного свидетеля, утверждавшего, что они бежали вместе? Нет ли у вас оснований полагать, что она поступила так добровольно?

— Это немыслимо, — сказал Сол и медленно выпрямился с таким грозным видом, что Гэри Снайдер поспешно пробормотал:

— Э-э-э. Я только…

— Шарлотта не могла так поступить. Она порядочная женщина. Просто… я уверен, она никогда бы меня не оставила.

Что-то звякнуло. Джейк стремительно обернулся.

В дверях стоял старик с канистрой бензина в руках, он укоризненно качал головой и смотрел на телевизор.

— Ты давно его смотришь? — спросил Джейк с такой злостью, что трудно было не догадаться, о чем речь. Но старик только улыбнулся в ответ.

— Да в этой округе я первый купил себе телевизор, — сказал он. — Это у меня уже третий. Прежние отработали свое. На сей раз хотел купить цветной, но испугался облучения.

— Ну что же… — сказал Джейк.

Он расплатился со стариком за канистру и бензин. Тот предложил взять канистру в долг, но Джейк отказался: «Предпочитаю платить наличными». Он отдал деньги, взял канистру и вытолкнул меня на улицу. Когда мы выходили, старик уже орудовал у телевизора, переключая его на свою любимую программу.

Как только мы снова очутились на улице, Джейк сказал:

— Ты говорила, что собираешься уйти от мужа.

— Конечно.

— Тогда почему же он так сказал? Значит, ты наврала.

— Это он врал. Не знаю почему. Я не только хотела от него уйти, я уже раз уходила, и ему это известно. Еще в шестидесятом. А в шестьдесят восьмом сказала, что снова уйду. Я ему это много раз говорила, только не могу вспомнить, когда именно…

— О черт, одно к одному…

— Вы о чем?

Но он не ответил. Мы все еще шли, мягко шлепая по мокрому шоссе. Похолодало, начался мелкий, пронизывающий дождь.

О, как бы мне хотелось сказать этому Солу пару теплых слов! Он всегда так, вечно твердит: «Я уверен, ты меня не бросишь, Шарлотта». Посмотрел бы он на меня сейчас. Вот бы отправить ему открытку: «От души наслаждаюсь. Наконец-то я в пути. Привет всем». Из Флориды, с Багамских островов или с Ривьеры.

Но тут я ступила в лужу, и холодная вода обдала меня до самых колен, туфли промокли насквозь, как бумажные; мы обогнули поворот и увидели машину: она стояла в темноте, неуклюже накренившись к обочине, словно хромой человек. Мы подошли к ней. Джейк открыл дверцу, просунул руку внутрь, включил свет. Зажглись фары, но лампа внутри вспыхнула и снова погасла.

— Господи! — воскликнула я (только теперь я увидела, кто это за машина). — Господи, да что же это такое?

— Ты о чем? — спросил Джейк. Он поставил канистру на землю и отвернул крышку бензобака.

— Господи, да это же какое-то ископаемое!

— Точно. Наверно, модель пятьдесят третьего года.

— Но… — Я отступила, глядя на торчащую решетку, на бампер, похожий на проволочный каркас для исправления зубов. Длинный приплюснутый корпус машины был испещрен хромом в самых неожиданных местах. Козырьки, будто ресницы, скромно опущены над фарами, да и сами фары весьма странного цвета, подумала я, бледно-оранжевые, мутные, — Ее видно за милю! — сказала я. — Каждый встречный запомнит. Она всем будет бросаться в глаза, как… ради бога… — Бензин с бульканьем вливался в бак. — Это же чистый идиотизм.

Канистра отлетела далеко в сторону, в кусты, что-то затрещало.

— Влезай, — сказал Джейк.

Я влезла, он — следом за мной и захлопнул дверцу.

Мотор расчихался, мы тронулись, машина качалась и подпрыгивала на скрипучих, визжащих рессорах. Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

— Ну что же, — донесся до меня голос Джейка. — По крайней мере ты избавилась наконец от своего чудовища мужа, от этой уродливой цветастой кушетки и дурацкой старомодной лампы с бисером. Нет, меня в такую клетку не засадишь. Радоваться надо, что вырвалась оттуда. Еще будешь благодарить меня. Вот как я смотрю на это дело.

Но только эта лампа у нас и осталась, хотелось мне сказать. Все остальное я раздала. И ковры раздала, и шторы, и чуть ли не всю мебель. Больше вроде и избавляться не от чего. Голова у меня наливалась тяжестью, глаза слипались. Я заснула.

Загрузка...