Благословенный. Книга 6 (СИ)

Глава 1

Наступивший новый, 1800-й от Рождества Христова год сильно отличался от предыдущих, чему лично я был несказанно рад. Все последние годы под новогодние праздники вечно происходило что-то экстраординарное: чего стоила одна только случившаяся в прошлом году попытка свержения императора! Но этот, первый год нового века, Санкт-Петербург встречал совсем в ином, небывалом ранее настроении.

Громкая (да что там скромничать — просто оглушительная!) победа над Пруссией выделялась значением и размахом даже на фоне грандиозных свершений екатерининских времён. Ларга, Кагул, Измаил — это всё, конечно, здорово, но надо признать: такие противники как турки, всё-таки несравнимы с первоклассным европейским противником. Победа над Персией была, конечно, отмечена петербургским светом; в салонах вовсю толковали о взятии Тегерана, о сказочных сокровищах из шахских дворцов и гигантской контрибуции, полученной в результате этого похода. Однако, с другой стороны — а когда русские терпели от персов поражение? Все давно привыкли, что эти гордые сыны Востока — всего лишь дикие азиаты, не имеющие шансов в бою против европейского типа армии.

А вот пруссаки — это совсем иное.

Со времён Фридриха Великого авторитет прусской армии стоял на чрезвычайно большой высоте. В Семилетней войне они нанесли тяжелейшие поражения и австрийцам, и французам; да и русской армии с ними тоже пришлось нелегко. Благодаря мощи вооружённых сил небольшая и небогатая Пруссия стояла в одном ряду с такими монстрами, как Австрия и Франция, доминируя в центральной Европе. Прусская армия безусловно считалась великолепным боевым механизмом, поэтому тот разгром, что устроили ей Суворов, Костюшко и Бонапарт, оказался для Европы настоящим шоком. И ладно бы, речь шла об одном-двух поражениях в полевом сражении! Такое не раз случалось и с самим Фридрихом Великим: но каждый раз этот великий король поднимался после поражения, и вскоре был готов встретить врага со своей армией. Да, его полки были навербованы на английские деньги — но какое, в сущности, это имеет значение? Важен результат!

Но нет, в этот раз всё было по-другому. Сегодня речь шла о грандиозном падении самой прусской государственности: вся территория страны была полностью занята русскими и польским войсками, королевская семья бежала в Ганновер, а многочисленные прусские крепости сдались победителю, не оказав сколько-нибудь внятного сопротивления. Вышколенный прусский чиновничий аппарат теперь служил оккупационной администрации, а десятки тысяч прусских солдат сложили оружие и находились теперь в специальных лагерях; всё их вооружение и снаряжение досталось победителю. Всё это было так восхитительно, так непривычно, что в модных петербургских салонах царила триумфальная атмосфера и обсуждалисьсамые невероятные предположения.

И салон княгини Голицыной не был исключением.

Перед самыми новогодними празднествами княжеская чета совершила почти невозможное: благодаря связям в дворцовом ведомстве Голицыны смогли провести себе в особняк на Малой Морской электрические провода, запитанные от генератора, вращавшегося паровой машиной в Адмиралтействе. Михаил Михайлович и Анна Александровна заранее предвкушали изумление своих гостей, встретивших в частном доме модное электрическое освещение, до сих пор встречавшееся публике лишь на праздниках в Зимнем дворце. Но, увы, супругов ожидало самое жестокое разочарование: едва взглянув на раскалённые дуговые лампы, яростно бросавшие ослепительные снопы света на рефлекторы, спешно закреплённые под потолком княжеской залы, визитёры, все, как один, бросались обсуждать текущие политические события.

— Вы слышали? Королевская династия Гогенцоллернов низложена! — с круглыми от изумления глазами возмущался князь Шаховской. — Это неслыханно, невероятно! Наш император в данном случае поступает точно также, как и безбожные французские якобинцы!

— Более того! По последним сведениям, император собирается совершенно уничтожить эту державу, разъединив Пруссию на части и создав вместо королевства несколько княжеств! — подтвердил статский советник Штейн, в пылу беседы совершенно забывший про свои карты.

— Бедная, бедная Пруссия! — послышались отовсюду сочувственные голоса.

— Право же, я не понимаю — зачем уничтожая Пруссию, возрождать Польшу? — возмущался Николай Муравьёв. — Виды правительства были бы ясны нам, если бы оно последовательно дробило соседние нам державы на малые части; а между тем, глядя на всё это, ей-Богу, иной раз кажется, что правая рука не ведает, что делает левая!

— Ах, оставьте! Император победил в невероятном, изумительном походе. Надо признать, что этот Бонапарте — очень толковый полководец! — резонно заметил граф Строганов.

— Ах, оставьте! — возразил Николай Николаевич, последнее время ставший записным патриотом российских кадров. — Он нипочём не разбил бы принца Брауншвейгского, если бы не своевременное вспомоществование от Александра Васильевича Суворова, так удачно успевшего на поле боя!

— Как знать! — не согласился барон Эртель. — До того он в дым разгромил принца Гогенлоэ, спасая этих польских каналий… А если вспомнить его Персидский поход то надо признать, господа — выбор императора чрезвычайно удачен!

— Чёрт побери! — не унимался Муравьёв. — Всё это замечательно, но он — корсиканец! Как будто бы у нас нет русских полководцев! Да, тот же Каменский, к примеру — чем плох? С такими прекрасными войсками, что вверил ему император, любой бы справился ничуть не хуже этого безродного эмигранта! А как его семейка себя ведёт? Никакого уважения к аристократическим фамилиям!

— Увы, друг мой, — печально вздохнула хозяйка салона. — Теперь нигде нет уважения к аристократии…. Слыханное ли дело — граф Ливен, несмотря на древность фамилии, сидит в остроге вместе с прочими колодниками! А молодой Рибопьер, — вы должны помнить его, такой галантный, воспитанный юноша — так и пропал без вести в ту несчастную ночь, когда…

— Душа моя, умоляю, остановись! — вдруг прервал супругу Михаил Михайлович. — Говорят, в нынешние времена и стены имеют уши!

Все на мгновение скорбно замолчали.

— Слышали, какую контрибуцию наложили на прусские земли? — решил сменить тему граф Строганов. — Восемьдесят миллионов талеров! Восемьдесят! А ведь платить ее будут лишь те земли, что считались прусскими до 1772 года! Остальные территории вернут Польше! Да, и еще двадцать миллионов, как говорят, должна будет заплатить Саксония. Представляете? Двадцать миллионов! Да это княжество всё целиком столько не стоит!

Поахав и посудачив над этой немыслимой суммой, гости естественным путём перешли от обсуждения государственных средств к частным. Плохо еще понимая, что происходит вокруг, изумлённые «светские люди» могли лишь наблюдать, как рядом с ними то один то другой человек вдруг подхватывался тем, что в будущем назовут «социальным лифтом», а в то время именовали «случаем», и возносился вдруг на недосягаемую высоту. Конечно, такое бывало и раньше, при матушке Екатерине; но если тогда выражение «попасть в случай» означало вполне конкретное и по-человечески понятное событие, то теперь происходило нечто совершенно невообразимое: мелкие дворяне, вышедшие в отставку поручиками и корнетами, вдруг открывали торговые или промышленные заведения и становились миллионщиками!

— Слышали историю Овсянникова? Два года назад поручиком вышел в отставку по ранению. Чем-то приглянулся и попал на приём князя Николая Петровича Румянцева, бывшего тогда статс-секретарём у императора Александра, а ныне назначенного министром по коммерческой части. Ну и что же: его всему обучили, дали рекомендацию, по которой купцы ссудили деньгами, и вот: у Овсянникова теперь целая фабрика, выпускающая «пузеля». Давно ли был без гроша, и вот — встретил намедни на Невском в карете, запряженной четвёркой! Говорит, «процветаю». Паровую махину поставил, очень доволен; на вторую теперь копит.

— Это что! Овсяников ладно, он хоть дворянин! — подхватил князь Шаховской. — А вот когда князь уходит в купцы — вы это себе представляете? Да-да — молодой князь Андрей Всеволожский перешёл в купечество, отказался от титула, и теперь, будучи купцом 1-й гильдии, ворочает делами в Нижнем Новгороде! А сын графа Шувалова тот год поступил в Коммерческое училище, что открыто в Аничковом Дворце. Говорит, что большую часть молодых людей ещё до выпуска, прямо с учебной скамьи, отправляют теперь в Париж и в Лондон, готовить открытие каких-то грандиозных магазинов «Русский Дом». Воображаю — приказчик с графским титулом!

— Да, я слышал такое. Обещают жалование в тысячу рублей — такое и генералу впору, а уж для юноши осьмнадцати лет это просто дар небес! — подтвердил адъютант императора, молодой Никита Григорьевич Волконский.

— Да, в то время как поручики получают двести целковых в год! — ехидно заметил барон Корф.

— Говорят, после получения прусских контрибуций войскам выплатят дополнительное жалование, называемое «премиею» — возразил на это флигель-адъютант.

— Мудрено будет получить сии средства: рассказывают, что прусские-то земли полностью разорены! — оценивающе рассматривая свои карты, произнёс генерал — лейтенант Роман Карлович Анреп.

— Определённо, армия этого заслужила! Наши воины — настоящие герои! — уверенно заявила княгиня Голицына.

— Да и флот наш совсем, господа, неплох! Совсем, совсем неплох! — неуклюже заявил Дмитрий Хвостов, племянник Суворова и неудачливый рифмоплёт-графоман.

— Да, наш флот поднят ныне на небывалую, недосягаемую высоту! — не без гордости произнёс адмирал Шишков. Этот не совсем «светский» человек с появлением свободы слова и открытием вслед за тем легальной политической дискуссии полюбил резонёрствовать в модных салонах, постепенно завоёвывая репутацию любителя старины и «народника». — Могу сказать совершенно определённо — сейчас мы сильнее кого-либо на морях, не исключая и господ англичан, и, стоит лишь государю пожелать — граф Суворов тотчас же окажется в Дувре!

— А что вообще слышно об англичанах? Неужто правда Питт подал в отставку? — наивно спросил молодой полный юноша, князь Козловский, недавно пошедший учиться по дипломатической части.

— Да, Пётр Борисович, сразу же, как только стало известно о поражении английского флота в Зундах. И, обратите внимание — командовал нашими силами Фёдор Фёдорович Ушаков, ярославский дворянин! Не всегда у нас предпочитают иноземцев — иной раз и русаку доверяют; а уж нашему брату только дай развернуться! — отвечал ему Шишков.

— А кто же теперь вместо Питта?

— Говорят, некий Генри Аддингтон, виконт Сидмуд — далеко не ровня господину Питту! Прислали недавно нового посла, адмирала. Очень боятся! Теперь англичане только и ждут, когда войска Суворова высадятся где-нибудь возле Дувра!

— Ну что же, господа — подвёл итог граф Александр Строганов — надобно признать, что все эти «новые люди» императора — не так уж пусты, как многие здесь полагали! Успехи нашей политики в Европе налицо!

— А что же ваш старший сын, Павел Александрович, всё никак не вернётся? — спросил вдруг графа старый шталмейстер Екатерины Лев Нарышкин.

— Ох, да я и сам не знаю его дел! — вдруг смешался граф. — Я бы рад его тут увидеть! Уверен, Павлуша сразу же привлёк бы внимание государя, и занял подобающее место… да вот — никак не едет. И что ему там в Европе, мёдом ли намазано… Не знаю! Надеюсь, впрочем, что однажды…

Последние слова графа потонули в громком хлопке и испуганных криках женщин. Одна из больших дуговых ламп ворвалась, разбрасывая по паркету горячие осколки стекла. И граф Строганов, воспользовавшись поднявшейся суматохой, поспешил замять компрометирующий разговор о сыне-нелегале…

По крайней мере, в одном гости княгини Голицыной оказались правы: действительно, в это время у нас шли с англичанами интенсивнейшие переговоры. Успех Северной Лиги Морского нейтралитета окрылил многие второстепенные державы: Дания и Швеция уже бредили высадкой на восточном побережье Англии, так что мне пришлось остужать их пыл. Голландия, успев за это время и вкусить сладость побед, и испытать горечь поражений, тут же решила заказать на наших верфях полсотни клиперов, двадцать фрегатов и десять линейных кораблей, а также… аж тридцать шесть блиндированных плотов, столь убедительно продемонстрировавших своё могущество и при осаде Гибралтара, и при защите датских Зундов. Но, увы, бюджет Батавской республики в это время трещал по всем швам, и расплатиться в полном объёме голландцы не могли. Однако, такой заказ упускать было нельзя! К тому же, у голландцев имелась пара-тройка интересных, хоть и крайне токсичных активов — это Цейлон, Индонезия, Малайя и, разумеется, Капстад. Интересны они были своей несомненной прибыльностью и перспективностью; а токсичности придавала им, конечно же, английская оккупация.

Соответственно, о судьбе этих колоний говорить следовало с англичанами.

Время для этого было самое наивыгоднейшее. Англия, получив оглушительную оплеуху в битве при острове Ланнгелан, срочно бросилась устанавливать с Россией самые тесные и дружественные отношения. Правительство Питта подало в отставку, а новый премьер министр, Аддингтон, тут же направил в Петербург нового посла: адмирала Джона Уоррена.

Надо сказать, господин этот оказался не очень-то дипломатичен. По-военному прямой, он отвечал на мои вопросы безо всяких политесов, откровенно и категорично:

— Вы хотите получить голландские колонии? Ну что же, — всё, что угодно, кроме Капстада! Эта территория крайне важна для интересов Англии и для нашего судоходства!

— Малайзия?

— При условии свободного прохода наших судов через Малаккский пролив вы можете забрать это!

— Цейлон?

— Цейлон — ваш. Не вижу никаких препятствий!

— Ну что же, кажется, мы можем договориться! В отношении Южной Африки я предлагаю поступить так: Капстад остаётся под вашим управлением, но мыполучаем возможность колонизировать территории на востоке от него. Вы знаете, что мы устроили уже там небольшую колонию, Порт-Наталь. Если вы признаете ее и проведёте территориальное размежевание, то мы можем признать вашу власть над Капстадом. Также я хотел поговорить с вами об Австралии!

Английский посол вопросительно поднял бровь.

— Австралия? Что это, Ваше Величество?

С досады я готов был прикусить себе язык. Вот чёрт! Сколько лет уже здесь нахожусь, но до сих пор прокалываюсь на разных мелочах! Никакой «Австралии» ещё нет, этот континент начнут называть так много позднее! А сейчас это — «Новая Голландия»…

— Я имею в виду вашу колонию Новый Южный Уэльс, — пояснил я, делая вид что «ничего не было», — и весь этот континент. Дания требует возмещения потерь от вашей атаки на Копенгаген — полагаю, колония на этом отдалённом континенте вполне удовлетворить ее; вы же избавитесь от тягостной обязанности содержания этой гигантской каторжной тюрьмы*. Что касается остальной территории Авст… Новой Голландии — она должна быть признана владением России!

Тут лицо англичанина прояснилось. Этот пыльный малолюдный континент в те времена никому не был особенно интересен. На тот момент Англия даже не претендовала на владение всем материком, поддерживая суверенитет лишь над малой его частью — этим самым Новым Южным Уэльсом. Конечно, владеть такой обширной территорией — это круто, но у Британии не было даже людей, чтобы толком заселить его, а без поселенцев этот край рисковал «отвалиться» от Англии в пользу более зубастых претендентов. Да и появление поселенцев ничего само по себе не гарантирует — пример Северо-Американских штатов еще был свеж в памяти членов Сент-Джеймского кабинета…

— Этот кусок пустыни? — хмыкнул сэр Джон. — Отчего бы и нет?

— Прекрасно, что вы так к этому относитесь. С вами приятно иметь дело, адмирал!

Сэр Уоррен польщённо улыбнулся.

— Вы слишком добры ко мне, Ваше Величество!

— Ни в коей степени! Какие ещё проблемы вас беспокоят? Давайте решим их раз и навсегда! Говорят, Новый Год — это время чудес; так пусть

— Увы, в прошлое министерство спорных вопросов накопилось более чем достаточно. Прежде всего, Англию совершенно не удовлетворяет текущий уровень наших торговых отношений. Мы уже много раз предлагали вам установление свободной торговли, без пошлин и запретов. Как убедительно доказал Адам Смит, Ну и конечно же, эта ваша «чайная монополия» вызывает крайнее раздражение во всех слоях английского общества. Думаю, не погрешу против истины, если сообщу вам, что в пять часов дня, во время обычного в нашей стране чаепития, вас вспоминают во всех домах Англии, причём в совершенно неподобающих выражениях! Ну, право же, монополия — это против свободы торговли!

— Знаете, за глаза они вольны называть меня, как угодно. Могут даже побить! — отшутился я.

Адмирал вежливо улыбнулся.

— Но если серьёзно — продолжил я — то все эти вопросы можно обсудить, разумеется, при условии выплаты нам надлежащей компенсации. Сейчас монополия приносит моей державе около восьмисот тысяч фунтов ежегодно. Если вы компенсируете нам эти доходы за пять лет — считайте, что мы договорились. Что же касается свободы торговли — то как насчёт открытия рынков в ваших колониях? Раз уж вы за свободу движения товаров — так будем в этом последовательны!

Лицо адмирала приняло озадаченное выражение. Очевидно, что он, человек военный, не очень хорошо ориентировался в таких вопросах.

— Простите, Ваше величество — наконец выдавил он, — но мне надо проконсультироваться со своим правительством!

Мне тут же стало скучно. Раз мы наткнулись на пределы полномочий посла — значит, дальнейший разговор не имеет смысла.

— Как здоровье сэра Уильяма? Не имею чести знать его лично, но всегда отдавал должное его опыту и глазомеру политика! — решил я перевести тему на необременительную тему.

Сэр Джон сделал гримасу, означавшую, очевидно «пьёт как лошадь, не просыхая даже по церковным праздникам!»

Я понимающе усмехнулся. Алкоголизм Питта, вызванный, видимо, всегда сопровождавшими его высокую должность сильнейшими стрессами давно был известен всему свету. А ведь он с 24-х лет был премьер-министром! Да, тяжёлая судьба досталась Уильяму Питту-Младшему…

— Признаюсь Вашему Величеству: будучи в Лондоне, я не очень-то интересовался делами бывшего премьер — министра — пояснил свои гримасы сэр Джон. — Ваша высокая оценка сего деятеля, конечно же, лестна для нашей державы, но в действительности, немногие политики Лондона разделяют ее! На самом деле многие у нас считают этого господина «архипосредственностью», привычно изрекающего банальности про исключительное положение Британии и важность поддержания Европейского равновесия, тогда как «равновесие» это давно уже разорвано в клочья!

«Ээээ, друг. Знал бы ты, кто будет править в твоей стране в будущем, ты бы не так запел. В сравнении с ними Питт-Младший — просто чёртов гений!» — невольно подумалось мне.

— Ну, в этом вы тоже правы, — чопорно ответил я и поднялся, давая понять, что аудиенция закончена. Адмирал поклонился в ответ и направился к выходу.

— Когда мне можно ждать ответов на мои инициативы? — окликнул я его перед уходом.

Сэр Уоррен на секунду задумался, прикидывая что-то в уме.

— Я снесусь с Уайтхоллом как можно скорее. В остальном всё зависит от того, сколь быстро ответят мне Сент-Джеймсский дворец и сэр Аддингтон!

— Ну, будем надеяться на скорое рассмотрение наших проблем! — напутствовал его я, и мы расстались.

Когда я остался один, то несколько минут сидел с закрытыми глазами, пытаясь собраться с мыслями. Да, вести переговоры с Лондоном так же увлекательно и безопасно, как дёргать льва за хвост! Но, всё-таки, стоит попытаться договориться с ними: сейчас, когда они напуганы поражением, можно выговорить себе самые весомые бенефиты!

«Если они ответят быстро — сказал я себе — значит, готовы к уступкам. Если нет — война продлится еще долго. Придётся готовить вторжение в Ганновер и высадку где-нибудь в Шотландии».

Лондон ответил быстро.

* — Длительное время Австралия рассматривалась в Англии лишь в качестве места для ссылки каторжников.