Благословенный. Книга 6 (СИ)

Глава 8

Здесь, в Кёнигсберге, меня догнало письмо грузинского царя Георгия XII. Он в очередной раз просил избавить его от тяжкой ноши государственного правления, приняв Картли-Кахетию в состав Российской империи:

'Великий государь, Император Российский! Я немощен и слаб, и многие невзгоды сокрушили мой дух и тело. Примите мое царство и мое владение как жертву чистосердечную и праведную и предложите его не только под покровительство высочайшего русского императорского престола, но и предоставьте вполне их власти и попечению, чтобы с этих пор моё царство, Картли-Кахетия, считалось принадлежащим державе Российской!

Это была уже не первая просьба такого рода. Вообще предыстория вопроса была уже крайне длинная и богатая на события.

Как известно, ещё в конце 1782 года картли-кахетинский царь Ираклий II обратился к российской императрице Екатерине принять его царство под покровительство Российской империи. Петербург дал согласие. Соответствующие переговоры провёл генерал Павел Потёмкин (родственник знаменитого фаворита императрицы). Уполномоченными с грузинской стороны были князья Иванэ Багратион-Мухранский и Гарсеван Чавчавадзе.

24 июля (4 августа) 1783 года в кавказской крепости Георгиевск был подписан договор о покровительстве и верховной власти Российской империи с объединённым Картли-Кахетинским царством (Восточная Грузия). Грузинский царь признавал покровительство Петербурга и отказывался от самостоятельной внешней политики, её он должен был согласовывать с русским правительством. Ираклий отказывался от вассальной зависимости со стороны других государств и обязался признавать только власть русских государей.

Россия обещала защитить Грузию от внешних врагов. Для защиты страны выделялось два батальона, их в случае необходимости могли усилить. Грузины получали общие с русскими права в области торговли, свободе перемещения и поселения в России. Соглашение уравнивало в правах русских и грузинских дворян, духовенство и купечество.

Для облегчения сообщения с Закавказьем Россия приступила к строительству дороги через Дарьяльское ущелье, а для ее охраны основала ряд опорных укрепленных пунктов, главным из которых должен был стать Владикавказ. В соответствии с договором в Грузию прибыли два егерских батальона с четырьмя орудиями под командованием полковника Степана Бурнашова. Еще два батальона были оставлены на «кавказской линии» (границе). Население Грузии с восторгом встретило появление русских солдат. Вскоре в Тбилиси были доставлены из Петербурга ратификационные грамоты и символы власти, после чего Ираклий в присутствии знати и духовенства присягнул императрице. Далее, по грузинской традиции, состоялся молебен и началось многодневное застолье.

Появление русских в Закавказье, естественно, вызвало бурную реакцию турок. Начинать большую войну Порта была не готова, но приложила максимум усилий, чтобы под лозунгом «священной войны против неверных» поднять окрестные мусульманские народы — черкесов и лезгин. Набеги горцев следовали один за другим, пешие русские батальоны и грузинские ополченцы с трудом успевали за неуловимыми джигитами. Приехавший в Тбилиси Павел Потемкин, дальний родственник Светлейшего князя, был так потрясен сложившейся ситуацией, что даже оставил в помощь экспедиционному отряду эскадрон драгун и сотню казаков из своего личного конвоя. Сводный отряд, который возглавил генерал Александр Самойлов (кстати, племянник светлейшего), метался по стране, но в лучшем случае успевал наказать убегающих грабителей, но не предотвратить набеги. Снова начались конфликты с Ираклием по поводу тактики и взаимодействия русских и грузинских сил. Ситуация усугубилась, когда в дело вступил аварский хан, располагавший почти 20-тысячной армией, — хотя русские и грузины не потерпели ни одного серьезного поражения, страна была разорена, а многие города и деревни лежали в развалинах.

Как только царь Ираклий ослабил хватку, подняли голову местные сепаратисты. Отчасти — по собственной инициативе, чаще — по наущению персов и турок. Грузия разделилась на группы влияния — часть родовых кланов считала необходимым соблюдать верность взятым перед императрицей обязательствам, другие считали помощь России недостаточной и видели спасение в возобновлении союза с Персией или Турцией. Ситуация накалилась до предела. Ираклий буквально засыпал Санкт-Петербург просьбами о помощи, умоляя, уговаривая, даже угрожая. Результата не было — Екатерина наотрез отказывалась усиливать экспедиционный корпус. Параллельно Ираклий пытался напрямую договориться с соседями, прежде всего с Сулейман-пашой Ахалцикским, о прекращении набегов. По некоторым сведениям, тайные посланники царя вели переговоры при дворах султана и персидского шаха. Эта информация (правдива она была или нет — неизвестно и по сей день) дошла до Санкт-Петербурга и была воспринята как нарушение грузинами взятых на себя обязательств, после чего Россия сочла себя также от них свободной: поэтому в 1787 году, после начала войны с Турцией, Россия вывела войска из Грузии. Обе стороны приоритетом считали выгоду своего государства (Ираклий мечтал силой русских штыков вернуть захваченные османами грузинские земли), надеясь достичь ее за счет партнера, на уступки же идти никто не собирался. Во всяком случае, пока переговоры шли в спокойных мирных условиях. Лавируя между персами, османами и русскими, а также для того, чтобы обезопасить себя от непрекращающихся грабительских набегов турок и союзных им горцев, Картли-Кахетия на какое-то время даже возобновила союз с Портой, но полный триумф России на Черном море существенно изменил ситуацию. И десять лет спустя Ираклий вынужден был снова вступить в переговоры с империей. Победа России над Турцией в войне 1787–1791 гг. улучшила положение Грузии. По Ясскому миру Порта отказывалась от претензий на Грузию и обязалась не предпринимать враждебных действий против грузин.

Тем временем Персия решила восстановить свою сферу влияния на Кавказе. Там после многолетней междоусобицы захватил власть Ага Мохаммад-шах из тюркского племени каджаров. Он стал основателем новой династии — Каджаров — и принялся деятельно восстанавливать империю. В 1795 году огромная персидская армия огнем и мечом прошлась по Грузии. Немногочисленная грузинская армия легла костьми в трехдневном сражении на подступах к Тбилиси. Персы разгромили Тбилиси, большую часть населения вырезали, тысячи женщин и детей угнали в рабство.

Россия в ответ в 1796 году организовала Персидский поход, двумя годами позднее столь блестяще законченный бригадиром Бонапартом.

Тем не менее, несмотря на нашу блестящую победу над Персией, упрочившей независимость Картли-Кахетии, дела в ней шли крайне печально. В стране не было единства, многочисленные князья насмерть боролись за власть, а разного рода претенденты на престол открыто вели переговоры с лезгинами, турками и персами, рассчитывая на иностранную военную помощь. Грузинский народ всё ещё находился на грани вымирания, его ждала неизбежная участь раствориться среди множества окружающих его мусульманских племен. Считается что в XII веке население Грузии составляло более семи миллионов человек, теперь осталось менее 700 тысяч грузин, которые постоянно гибли от регулярных нападений горцев, чумы, голода и междоусобных войн.

Кому надо добавить, что Георгий XII действительно был уже очень стар и болен. Но грузинский царь не просто просил принять свою страну в состав России. Он вел хитрую политику: обещая нам все, что угодно, в обмен он настаивая на сохранении особой привилегии: царский титул должен был сохраниться в доме Багратидов. Теряя реальную власть, грузинские правители хотели сохранить хотя бы символическую. И с такого рода предложениями грузины за последний год обращались ко мне уже трижды!

Моё мнение на сей счёт сложилось уже давно: я совершенно не собирался присоединять Грузию. В ответ на продолжающиеся уже не один год ходатайства о русском подданстве, я весной 1799 года лишь подтвердил действие Георгиевского трактата, заключенного императрицей Екатериной с царём Картли и Кахетии Ираклием в 1783 году.

Дело в том, что и я, и почти все хоть сколько-нибудь разбирающиеся в вопросе сановники были глубоко убеждены, что естественная выгодная для обороны граница Российской империи на юге пролегает по Большому Кавказскому хребту. В случае же присоединения Грузии эта горная цепь станет преградой между Россией и ее новыми закавказскими владениями. Возникающие при этом проблемы просто огромны, совершенно несоразмерны ожидаемым выгодам!

Включить грузинские земли в состав России, это означало на долгие десятилетия определить азиатскую политику империи государства. Сказав «А», пришлось бы затем говорить и «Б», и все остальные буквы алфавита: вслед за Грузией придётся присоединять весь Северный Кавказ (а это многолетняя война), а затем — и всё Закавказье до рубежей Малого Кавказского Хребта; затем — с неизбежностью ввязываться в турецко-армянские и турецко-курдские разборки, сделав покорение Кавказа одной из главных задач русских властей.

В известной мне истории так и случилось. Присоединение Грузии довольно быстро привело к серии войн с Турцией и Персией, а также к войне за покорение Кавказа, оказавшейся одной из самых продолжительных в истории России — с 1817- го до 1864 —го года.

Такие жертвы для наших политических целей все эти жертвы были совершенно не нужны. Торговые пути пролегали по Волге и Каспийскому морю; важные нефтяные источники находились на сравнительно небольшом по площади Апшеронском полуострове, связь с которым опять же можно было поддерживать через акваторию Каспийского моря.

Поэтому мои планы в отношении Грузии были просты: сохранив ее независимость, привести там к власти более-менее дееспособное правительство. И первым кандидатом тут был Пётр Багратион.

Пётр Иванович в это время состоял комендантом города Прейсиш-Эйлау. Воспользовавшись случаем, я тут же пригласил его для предварительного разговора.

Генерал явился на следующий день; я принял его в Королевском замке — мощнейшем и очень «готическом» укреплении, насколько я помню, не пережившем Вторую Мировую войну.

Поздоровавшись за руку, как я это делал с самыми доверенными людьми, я окинул взглядом лицо Багратиона. Горбоносый, очень некрасивый, генерал, однако, имел очень мужественный тип внешности, придававший ему своеобразную привлекательность; живые кавказские глаза смотрели смело и ясно, выдавая в их владельце человека, «сделавшего себя самостоятельно» и твёрдо стоящего на ногах. Да, несмотря на княжеский титул и царскую кровь, Петру Ивановичу пришлось в жизни нелегко! Ветвь «русских» Багратионов, тридцать лет назад перешедших на русскую службу, не имела особого авторитета в Картли-Кахетии, где многие считали их самозванцами. Пётр Багратион, яркий её представитель, с младых ногтей тянул солдатскую службу, поднимаясь с самых низов — громкое имя, увы, совершенно не способствовало его карьере. не получил, к несчастью, образования, а потому не имел той глубины стратегического мышления, которое, например, отличало генерала Бонапарта. Тем не менее, это был один из лучших генералов русской армии: горячий на совещаниях и в советах, на поле боя отличавшийся редкостным хладнокровием и трезвым взглядом на события, князь Пётр Иванович, несмотря на очень молодой возраст, уже успел прославиться своим изумительным мужеством и хладнокровием, высоким бескорыстием и благородством, решительностью и активной деятельностью.

Характерно, что «путёвку в жизнь» князю выдал когда-то ни кто иной, как неугомонный Потёмкин. Как-то раз Анна Голицына, урожденная княжна Багратион, на обеде у светлейшего князя попросила принять ее молодого племянника под свое покровительство. Потёмкин тотчас же отправил за ним гонца; но, к несчастью, юноша прибыл в город совсем недавно и еще не успел обзавестись пристойной одеждой. Багратиона спас дворецкий княгини Голицыной, одолживший ему собственное платье. В итоге перед «великолепным князем Тавриды» Багратион предстал в кафтане с чужого плеча. Коротко переговорив с ним, Потемкин определил нескладного юношу в мушкетеры, навсегда определив его будущее.

Свои первые шаги в армии Багратион делал на воинственном Кавказе, где Российская империя спорила с Ираном и Турцией за право обладать стратегически важным перекрестком торговых путей. После разгрома турков в войне 1768–1774 годов Северная Осетия и Кабарда оказались присоединенными к Российской империи, что привело к недовольству местного населения. Движение против русских возглавил исламский проповедник, известный под именем шейх Мансур. Страстные слова Мансура, доходчиво и просто объяснявшие народу мудреные религиозные послания, снискали ему славу, а также власть над тысячами воинов-фанатиков. На руку шейху сыграло и февральское землетрясение на Кавказе в 1785, воспринятое местными жителями как проявление предсказанного проповедником гнева Аллаха. Когла известия об объявившемся мятежном вожде и народных волнениях дошли до Санкт-Петербурга, там не на шутку забеспокоились. Генерал-поручик Павел Потемкин, являющийся командующим русской армией на Кавказе, разослал по аулам грозную прокламацию, в которой предписывал местным жителям «не внимать лжепророчествам обманщика сего». Помимо слов последовали и практические действия — в сентябре 1783 в Чечню отправился военный отряд полковника Пьери, имевший целью пленить мятежного шейха. Отряд был усилен батальоном кабардинцев, сотней казаков и двумя ротами Томского полка. Среди прочих был там и унтер-офицер Петр Багратион, адъютант командира. В октябре месяце произошло первое сражение с повстанцами, в результате которого силы Пьери заняли Ханкальское ущелье. Спустя некоторое время приступом было взято и предано огню родовое гнездо шейха, аул Алды. Однако главную задачу выполнить не удалось — заранее предупрежденный о приближении русских, Мансур вместе со своими воинами успел раствориться в горах.

На пути домой во время переправы через Сунжу русский отряд угодил в засаду и был почти полностью уничтожен. В этом сражении нашел свою гибель полковник Пьери, а его молодой адъютант получил первое ранение. Собиравшие трофеи чеченцы обнаружили Багратиона среди тел убитых. Мансур проявил благородство, запретив воинам мстить за уничтожение аула, и Петру Ивановичу удалось выжить. Чеченцы отпустили Багратиона без выкупа, сообщив, что «шейх не берет за настоящих мужчин денег».

В составе Кавказского мушкетерского полка будущий полководец участвовал в походах 1783–1786 годов, проявив себя мужественным и храбрым воином, а жестокие сражения тех лет стали для него первоклассной школой военного дела.

Когда в 1787 началась новая война с турками, Багратион вместе со своим полком оказался под Очаковым, где Екатеринославская армия генерал-фельдмаршала Потемкина-Таврического вела подготовку к штурму. В начале декабря 1788 года, в семь часов утра, при 23-градусном морозе войска русских пошли на штурм. Продолжался он всего пару часов и был успешен. Багратиону и здесь удалось отличиться, в числе первых ворвавшись в крепость; его отвага была отмечена самим Суворовым.

Когда в марте 1794 в Польше вспыхнуло восстание, на подавление мятежа был отправлен крупный отряд под руководством Суворова; в состав его входил и Софийский карабинерный полк, в котором к тому времени служил премьер-майор Багратион. В этом походе Петр Иванович проявил себя в качестве незаурядного командира, выказав не только исключительную храбрость в сражениях, но и редкостное хладнокровие, решительность и быстроту принятия решений, особенно отличившись при взятии Праги. Суворов относился к Багратиону с доверием и нескрываемой симпатией, ласково называя его «князь Петр». Карьера его пошла в гору: в октябре 1794 двадцатидевятилетний Багратион получил чин подполковника, в 1796 году, в Каспийской армии — полковника, а во время боёв 1797 г — бригадира. Во время стремительного похода русских войск под началом Бонапарта на Тегеран в 1798 году князь Пётр отличился в бою под Казвиным, командуя одной из колонн. Возглавляемое им каре, совершив фланговый обход неприятельских укреплений, попало под атаку огромных масс персидской и тюркской конницы. Натиск был столь силён, что некоторое время командующий — бригадир Бонапарт — не был уверен, что отряд Багратиона сумеет отразить это нападение.

Однако же, все сомнения были напрасны. Спокойствие командира передалось войскам, и солдаты Багратиона с совершеннейшим хладнокровием ждали противника, взяв ружья наизготовку. Когда туркменская конница с визгом, криками, пылью приблизилась на расстояние в сотню шагов, последовал залп, сменившийся беглым батальным огнём. Конница шаха смешалась, град пуль и ружейной картечи сбрасывал их них на землю. Успех действий Багратиона предопределил исход битвы.

Во время прошлогоднего противостояния Суворова и герцога Брауншвейгского генерал-фельдмаршал постоянно доверял Петру Ивановичу организацию арьергардных боёв, и в реляциях, поступавших на моё имя, превозносил его до небес.

И было за что! Арьергардные операции, то есть прикрытие отступления главных сил, по праву считаются самыми сложными. И всякий раз Багратиону удавалось невиданное — действия русского арьергарда почти нивелировали успех прусского наступления. А ведь войска герцога вчетверо превосходили наши!

И вот теперь мне предстоит сообщить ему о новом громком назначении.

— Князь Пётр, готовы ли вы к новым свершениям?

Живое лицо князя приняло немного упрямое выражение.

— Я счастлив служить Вашему Величеству на любом посту! — гордо сообщил он.

— Прекрасно. Однако в этот раз вас ждёт нечто необычное! Речь идёт о крайне сложном для управления государстве. Это ваша историческая родина, Картли-Кахетия. Я, князь, имею на вас виды особого свойства: вам надлежит стать новым правителем этой державы!

Воцарилось молчание. Сказать, что Багратион был поражён — это не сказать ничего. Он впился в меня глазами так, будто прямо перед ним у меня полезли изо лба дьявольские витые рога. Я терпеливо ждал, когда первый шок пройдёт, и генерал начнёт задавать мне такие естественные в этой ситуации вопросы.

Надо признать, что оправился Багратион довольно — таки быстро.

— Ваше величество! Могу ли я рассчитывать на такое? Я очень далёк от правительствующих кругов! В Грузии есть наследник — принц Давид; ему и суждено занять престол!

Я внутренне усмехнулся. Ну нет, дружок, отпетлять не получится!

— Не так уж и далеко вы от них отстоите, на мой взгляд. Вы принадлежите к царствующему ныне роду; а я обещал, что обеспечу Грузии правителя из рода Багратионов. А то, что вы ни разу не были в Тифлисе, на мой взгляд, даже хорошо — не будучи связанным ни с одной из местных группировок, вы сможете всех поставить с собою на одинаковую ногу! Для Грузии со всеми её бесконечными изменами и интригами это крайне важно — настолько важно, что далеко перевешивает все оговорённые вами минусы! Кроме того, там нужен человек жёсткий, понимающий военное дело, способный дисциплинировать тамошнюю расхлябанную публику. В помощь вам будет выдан князь Цицианов — как вам известно, это прекрасный военный.

Мои спокойные объяснения призваны были продемонстрировать князю, что я давно и тщательно обдумал его назначение. И тем не менее я видел, что Пётр Иванович колеблется. Как странно было наблюдать такое! Сколь смел и бестрепетно решителен был он на поле боя, и как волновался теперь! Увы, но нерешительность такого рода свойственна людям совестливым: страх не оправдать возлагаемых на них ожиданий часто заставляет таких людей сомневаться в своих силах…

А я вот был совершенно уверен — лучшего варианта в Тифлисе не найти!

Наконец Пётр Иванович ответил мне, с сомнением качая головой:

— Ваше величество, право, я не могу принять столь высокого назначения. Мне не хватает веса, солидности и основательности. В Тифлисе я могу оказаться в изоляции, когда все откажутся меня принимать — слишком уж незначительна и малоизвестна моя персона!

— Пустое, князь! — успокоил его я. — Вы получите столько веса, сколько заслушиваете! Первые бои с горцами покажут всем вашу гордую решимость, предприимчивость, глазомер, смелость и отвагу — чего же более? Первые же распоряжения заставят уважать вашу предусмотрительность, умеренность, здравый смысл и бережливость. Ну а главное, что придаст вам вес — это правильная супруга. Как насчёт дома Романовых?

И, глядя в округлившиеся глаза Багратиона, я медленно, с расстановкой, сообщил:

— Я предлагаю вам, князь, рассмотреть возможность женитьбы на моей сестре, великой княжне Елене Павловне. Ей уже исполнилось шестнадцать, и, полагаю, титул грузинской царицы пойдёт ей очень к лицу!

На это всё Багратион не нашёлся что ответить. Елена была, пожалуй, самой красивой из моих сестёр; притом она отличалась ровным спокойным характером и скромным нравом. Иностранные дипломаты уже зондировали почву по поводу возможности сочетаться с ней браком для своих принцев; но я давно уже решил свести ее с Багратионом, и постепенно шёл к намеченной цели. А теперь предстояло совершить последний, решающий бросок!

— Но, ваше Величество! — наконец произнёс вышедший из ступора Пётр Иванович — как можно пойти на такой мезальянс?

Я, конечно, понял, о чём речь. Брак Бонапарта с Александрин в своё время вызвал в обществе очень неоднозначную реакцию, и теперь Пётр Иванович счёл за благо дуть на воду…. Но вообще, это он зря!

— Что тут такого, дражайший? На момент свадьбы вы уже будете грузинским царём — о каком мезальянсе может идти речь?

— Но что скажет Павел Петрович…

— И с Павлом Петровичем, и с Марией Фёдоровной вопрос сей давно согласован. Правда, есть одно «но» — вы должны понравиться моей сестре. Иначе, сами понимаете — какая семейная жизнь? Один разврат; а это обоим вам совершенно невместно!

Разумеется, Багратион согласился и, получив флигель-адъютанта, отбыл в Петербург — покорять Елену. Задача его сильно упрощалась тем, что маман уже основательно промыла будущей невесте мозги. Осталось лишь отписать в Гельсингфорс, чтобы сестрёнку перевезли оттуда в Зимний, и дождаться смерти царя Георгия, каковая, по всем признакам, была уже не за горами….