Благословенный. Книга 6 (СИ)

Глава 3

Поскольку новый, 1800-й год был, пожалуй, первым, не сопровождавшимся заговорами и прочей ерундой, я решил спланировать его по-новому. Мне давно уже приходила в голову мысль, что в такой огромной стране, как Россия, правитель не может постоянно сидеть в столице. Необходимо хотя бы раз в год путешествовать, причём не как ротозее-туристу, а по чёткому плану. И в этом году я решил совершить пробную поездку на Урал.

Регион этот стремительно развивался, причём самыми быстрорастущими направлениями оказалась добыча золота и платины. Первые сотни пудов уральского золота уже поступили в казну, и было совершенно очевидно, что добыча с каждым годом будет только расти и расширяться. Стоило посетить это «золотое дно», познакомиться ближе с местными властями, осмотреть казённые заводы, недавно установленное оборудование, новые железные дороги; а по пути очень желательно было посетить Пермь и ряд других городов Предуралья, на развитие которых я возлагал большие надежды.

Впрочем, золотодобыча расцветала не только на Урале. Первые успехи в этом прибыльном деле были достигнуты и в далёкой Калифорнии — на реке Сакраменто удалось запустить две паровые драги, добывающие и промывающие сотни тысяч пудов золотоносного песка. Деятельность эта объясняется для местных как «дноуглубительные работы», так что я надеюсь ближайшие несколько лет сохранить всё в тайне. Наземные изыскания тоже дали самый превосходный результат, но здесь пока не очень понятно, какую легенду придумать для прикрытия этой деятельности. Пока наша рабочая версия — «индейская резервация», с категорическим запретом нарушения ее границ для всех непосвящённых. А для работ мы завезём китайцев, ни слова не знающих на европейских языках… Тем не менее, понятно, что долго сохранить тайну не получится, и, как только станет известно о золотоносных россыпях Калифорнии, туда хлынут тысячи, десятки тысяч авантюристов. К этому нашествию надо быть готовым: и у меня уже было на то счёт несколько идей.

Но, как это не странно, главный сюрприз и основной источник золота обнаружился не на Урале, не в Сибири, и не в Америке, и даже ни в Южной Африке, а… в Петербурге! История эта одновременно и смешная, и, в то же время, поучительная.

Как только мы построили первые экспериментальные электрогенераторы, тут же выяснилось, что обычная, загрязнённая примесями медь для них плохо подходит — слишком велики потери на сопротивление обмоток, и соответственно, происходит их недопустимо сильный нагрев. Тут-то я и вспомнил, что все электротехнические изделия, что когда-то мне приходилось продавать, изготавливались из так называемой «электротехнической меди». Попросив гипнотизёров (маркиз выучил себе смену — несколько русских специалистов) провентилировать этот вопрос, я выяснил, что «электротехническая» медь — это очень чистый, свободный от примесей металл. Не меньше чем 99,5 % должен составлять именно медь, и лишь 0,5 % допустимо отдавать под примеси. А лучше если чистота проводника достигнет 99,9, а то и 99, 99 %!

Учёные тут же начали думать, как можно очистить (рафинировать) медь. Работы шли в двух направлениях — электролитическим, с применением электричества, и химическим. Первый способ рафинирования черновой меди уже вскоре дал превосходные результаты — чистота осаждённого на электродах металла достигала 99,9995 %! Однако, способ имел серьёзные недостатки — он требовал очень много электроэнергии, чего у нас не было пока и в помине!

Поэтому вся надежда была на химиков.

И они не подвели. Успех пришёл к группе, возглавляемой молодым учёным Фёдором Васильевичем Ряцовым, — тем самым пажом, что рассказал мне про маленьких обитателей чердака над Зимним дворцом. И вот ему-то с лаборантами удалось разработать процесс получения чистой меди: для этого черновую медь пережигали, для перевода её в оксид, а затем обрабатывали концентрированным уксусом, а из полученной субстанции можно было выплавить уже чистую медь, поскольку в процессе всех этих измывательств примеси выпадали в осадок. И вот тут-то и выяснилось, что в среднестатистической меди содержится в виде примесей немало серебра, а то и золота! Иной раз, перегнав старинную пушку или колокол, можно было получить из них десятки фунтов серебра — много больше, чем стоят сами изделия.

Разумеется, рафинирование меди, заслуженно получившее название «процесс Рябцова», поставили на поток. И на выходе у нас получалась теперь чистейшая «электротехническая» медь и драгоценные металлы в количестве, не только окупавшем всю процедуру очистки меди от примесей, но и приносящем ощутимую прибыль!

Вдохновившись этим успехом, я начал планировать переплавку решительно всех старых, но ещё годных артиллерийских орудий, всего металла для обивки днищ кораблей и, разумеется, множества старых интерьерных бронзовых и медных изделий.

А ещё я начал потихоньку прицеливаться на потенциально огромные месторождения золота в Южной Африке и в Австралии. Мне было прекрасно известно, что оба эти региона обладают колоссальными запасами драгоценных металлов, только и ждущих своего часа. Конечно, сначала надо было там понадёжнее закрепиться, что требовало времени и средств.

Но я не торопился. До 1825 года еще далеко!

Занимаясь золотом, мы не забывали и о «простом продукте». Так, в Петербурге было выстроено и в этот год запускалось в работу гигантское здание кондитерской фабрики. Здесь, на ориентированном на рынки Европы производстве, будут изготавливать яблочную и клюквенную пастилу, нугу, повидло и мармелад. Сырьё для такой крупной мануфактуры будет завозиться по морю, поскольку местные источники смогут покрыть его потребности лишь частично. Вторая точно такая же фабрика строится в Одессе — в неё будут свозиться турецкие и магрибские апельсины, груши и яблоки со всего Причерноморья, а отсюда по всему миру разойдутся банки с различными сортами мармелада.

В Петербурге же ударными темпами возводится здание будущей шоколадной фабрики. Какао, разумеется, пойдёт сюда морем, и после обработки на изощренных машинах с паровым приводом превратится здесь во вкуснейший шоколад двадцати восьми разных наименований и рецептов. Вероятно, поставки его также пойдут в основном за границу: причём я заключил с Испанией и Португалией, из чьих владений и вывозится какао, эксклюзивное соглашение, по которому поставка нами шоколада не облагается никакими пошлинами: условно считается, что мы возвращаем тот самый какао, который ввезли из колоний этих держав.

Ещё одним ходовым товаром оказались консервы. Этот нехитрый, в общем-то, продукт получился у нас не сразу: мы никак не могли понять, зачем банки при стерилизации помещать в автоклав, и использовали просто кипячение при атмосферном давлении, что приводило к случаям ботулизма. Позже я выявил эту проблему, и мы начали экспериментировать с использованием кипящего масла и пара. Увы, ни один из этих способов не прижился: дело в том, что при нагреве банки просто вздувались и лопались, поскольку внутри них тоже образовывалось избыточное давление. В итоге, пришлось всё-таки вкладываться в автоклавы, и после этого дело пошло на лад.

Как это ни странно, один из первых заводов мы решили делать в Архангельске. В его пользу говорила возможность очень легко и удобно завозить сюда лёд. Морозильные машины в это время нами уже строились: это были неуклюжие агрегаты на основе опасного и едкого аммиака, получаемого нами из чилийской селитры. Однако в Архангельске можно было обойтись завозным арктическим льдом, что в перспективе позволяло экономить на морозильных камерах. Ещё одно предприятие такого рода возводилось в Царицыне: тут уже без морозильников было не обойтись, хотя частично вопрос решался созданием огромных, добротно теплоизолированных хранилищ волжского льда, изобильно доставляемого весенним ледоходом.

Мясные, мясорастительные и даже овощные консервы с руками отрывали торговые и военные флоты всего мира. Причём тон тут задавали англичане: их гигантский торговый флот всегда страдал от нехватки рук, а улучшение снабжения очень сильно влияло на привлекательность того или иного судна в глазах потенциальных моряков. Если на каком-то судне их вместо серо-бурой, надоевшей всем солонины начинали кормить практически свежим мясом — на такой корабль немедленно выстраивались очереди желающих на нём плавать!

Окрылённые успехом, наши приказчики и механики создавали всё новые образцы консервов: из изюбря, сайгака, северного оленя, медведя, лося; и все они находили свой спрос. Появились и фрукты, консервированные в сладком сиропе и тут же снискавшие популярность, особенно среди моряков, путешественников и покупателей в Северной Европе.

Притом, консервное производство устроено было практически безотходным: огромное количество костей, образовывавшихся на бойнях, перетиралось в костную пыль и продавалось как фосфорное удобрение; а жилы, лёгкие, и прочие субпродукты перерабатывались в корм для животных и поставлялись на огромные зверофермы, устроенные по соседству.

Эти фермы стали прибежищем и местом службы для большого количества императорских и крепостных людей, служивших ранее на господских псарнях и потерявших работу после отмены крепостного права. В начале 1797 года, разогнав огромную императорскую охоту и, заодно, зверинец Григория Орлова, я задался вопросом — а что делать со всеми этими людьми? Будь мы в 21-м или даже в 20-м веке, такими вопросами можно было бы и не задаваться — огромный рынок рабочей силы позволил бы им найти своё место под солнцем. Но в конце 18-го века, где нет ни биржи труда, ни интернет-сайтов типа Джоб ру, трудоустройство было намного более сложным мероприятием. И вот тогда-то я придумал три вещи — зоопарк, цирк и зверофермы.

Зоопарк, или «Биологический сад», был устроен в Петербурге в районе −090-=. (Там где находится Михайловский сад). Здесь же в перспективе я хотел бы устроить и океанариум, и, возможно, аквапарк. Поначалу экспозиция была невелика, но постепенно к нам присылали всё больше разных животныхи из Юго-Восточной Азии, и из Бразилии, и из прочих отдалённых уголков мира.

Надо сказать, что это был первый зоопарк в мире: даже в Лондоне, справедливо считавшемся самым комфортабельным и благоустроенным городом в мире, пока не существовало таких общественных зверинцев.

Цирк был устроен в Москве; сюда были направлены самые талантливые звероводы, доезжачие и выжлятники, каких только удалось найти. Поначалу многие специалисты, вынужденные вместо привычных собак работать теперь с мартышками и зебрами, плевались и даже уходили в запой; но со временем всё устаканилось (как бы двусмысленно это не звучало).

Персонал императорского охотничьего хозяйства был таким образом полностью пристроен к делу. Но затем, после отмены крепостного права, дворяне стали один за другим отказываться от своих огромных охотничьих свор, и проблема встала с новой силой. К счастью, идея звероводческого хозяйства была легко реализуема, — нашлись и управляющие из мелких дворян, увлечённых охотой, и умеющие работать со зверьем люди; а сделать клетки и раздобыть корм было совсем несложно. Вскоре мы открыли одно хозяйство в Лобне, где выращивали в основном чернобурую лису, и норковую ферму в Парголово. Результат оказался положительным, и теперь я собирался придать этому делу настоящий размах, благо работать с мехом у нас умели, а сбыт через открывающиеся в Европе магазины «Русского дома» представлялся поистине безграничным. Единственное узкое место здесь было в отсутствии масштабного производства готовых меховых изделий — ведь обычно и шубы, и шапки тут шили на заказ. Но формат торгового центра, разумеется, требовал иного подхода; и вот нам пришлось разрабатывать шаблоны, таблицы размеров, выкройки, модели, и многое, многое другое; Причём, из-за нашего наполеоновского размаха ориентироваться приходилось одновременно на вкусы и европейских, и российских, и азиатских покупателей. Для этого нам пришлось производить нечто вроде «опроса фокус-групп», то есть собирать, например, нескольких обеспеченных азиатов и, показывая им модели и образцы шапок, манто, шуб, узнавать у них, что им нравится, а что — нет, и готовы ли они это купить. Иногда это происходило прямо в Зимнем дворце, перед или после бала. Также, мы изготавливали небольшую партию шуб одной модели и смотрели, как быстро они продадутся и кто именно их покупает.

Так или иначе, сейчас в Тосно строилась огромная фабрика по производству меховых изделий. Там будут установлены мощные вырубные машины с паровым приводом для быстрой раскройки, швейные машины, а на работу будут приниматься и мужчины, и женщины из окрестных сёл.

Не забывал я и про сельское хозяйство. Болотов, успешно руководивший государственными хозяйствами и сельскохозяйственными школами в Тавриде, теперь перебрасывался мною на новое важное направление. Ему шёл 62-й год, но благодаря заботе о здоровье выглядел он крепким, как морёный дуб. Надо сказать, я восхищался им неимоверно. Встретив Андрея Тимофеевича тринадцать лет назад уже в очень зрелом возрасте, я и предположить не мог, что здравомыслие и здоровый скептицизм сочетаются в нём с удивительной гибкостью, приспособляемостью и, главное, интеллектуальной смелостью — готовностью к риску, к эксперименту, способностью признать свою неправоту и всемерным стремлением к достижению конечного результата.

За годы работы под моим общим руководством он прошёл путь от разъездного популяризатора выращивания картофеля до главы агрохолдинга. Теперь же я вручал его управлению гигантскую структуру — огромные зерновые элеваторы в Царицыне кумпанства «Хлебный резерв». Тут в почти идеальных условиях хранятся огромные запасы зерна, используемого для обеспечения продуктовой стабильности — исключения случаев голода. Раньше, при Екатерине, зерновые магазины вводились в каждом губернском городе, но жизнь показала неудачность такой системы. Магазины эти обычно были сырые и не могли обеспечить сохранность зерна; к тому же получалось, что если в губернии неурожай, то эти местные зернохранилища оставались попросту пустыми. Большие, обшитые металлом зерновые склады в Царицыне позволяли надёжно сохранять зерно, а от губернаторов теперь требовалось лишь вовремя сдавать статистическую отчетность по запасам хлеба и динамику цен на рынке: как только стоимость хлеба в каком-либо уезде начинала рост, туда тотчас высылалось «резервное» царицынское зерно.

Бурными темпами развивалось в России выращивание картофеля. Новая мода в Европе создала приличный спрос на получаемый из этого корнеплода крахмал. В южных поместьях Болотова продолжались эксперименты по селекции сахарной свёклы; там же теперь занимаются районированием кукурузы, риса и сои. А ещё в Тавриде нашли очень интересную траву «галега» или, по-простому, козлятник — отличный корм для скота: такой же полезный, как и клевер, но намного более продуктивный. В общем, Болотов показал себя с исключительно положительной стороны, так что я, расщедрившись, решил присвоить ему орден Св. Владимира и титул графа. Андрей Тимофеевич, всегда равнодушный к титулам и наградам, был, тем не менее, растроган.

Но самой большой отдачи я ожидал от другого проекта.

Уже год, как мы занимались невиданным ранее проектом: открытием огромных магазинов розничной торговли компании «Русский дом». Время для этого было самое благоприятное: Россия входила в Европе в моду.

Удивительно, как военная победа может изменить имидж нации. Только вчера нас рассматривали как натуральный «медвежий угол», не блещущий ни научными, ни культурными, ни техническими новинками. Но стоило устроить локальный геноцид британского флота — и вуаля! Россия тут же вошла в моду; парижане начали носить зимнюю одежду «а ля рюсс», во Франкфурте и Антверпене возникли высоченные «русские горки», во множестве городов вводили электрическое освещение и зимние праздники. В общем, на нашу страну теперь смотрели как на дивный сад чудес, откуда-то и дело вырывались в мир разного рода чудесные устройства, вкусные продукты и смертельно опасное оружие.

Это немедленно сказалось на наших торговых делах. Резко вырос спрос на русские товары; и я верил, что компания «Русский Дом», открыв в Европе несколько грандиозных магазинов, сможет показать европейцам совершенно новый уровень услуг.

Развивалось и наше почтово-логистическое предприятие. «Общество Меркурий» захватывало рынок в немецких землях, делая также большие успехи в Австрии и Италии; в планах были Франция, Англия и Иберийский полуостров с выходом на обширные испанские и португальские колонии. Как я планировал, эти два крыла бизнеса постепенно должны были объединяться на почве дистанционной торговли по образцам: например, заказанные по каталогу «Русского дома» галантерея и одежда будут рассылаться по адресатам в быстрых почтовых дилижансах Меркурия и выдаваться в его почтовых отделениях, а при наличии к тому возможности — просто доставляться до порога дома. На нас должна была сработать и новизна товаров, и грандиозный масштаб деятельности, и хитрые схемы налоговой оптимизации: так, в Англии после ратификации соглашения о свободной торговле весь ввоз будет осуществляться беспошлинно, а с немецкими землями, с Голландией, гигантской Австрией и Испанией велись переговоры о том, что «Русский дом» будет работать экстерриториально, не выплачивая никаких таможенных сборов за ввозимые и реализуемые через этот магазин товары.

В общем, погруженный в дела по самые уши, я смело строил наполеоновские планы и питал самые радужные надежды, когда из Пруссии в Петербург дошла весть, что мой тесть, Александр Суворов, умирает в Кенигсберге.