VII

— Когда-нибудь, — с улыбкой сказал Ишкрин, — мы откроем, почему за последних восемнадцать лет самые лучшие ученые в области сообщений получили в свое распоряжение этот маленький город, построенный для нас в самом Дворце, и почему мы живем здесь по-царски… если исключить одну маленькую вещь.

Ишкрин был большеусым мужчиной около пятидесяти лет. В течение всей его речи юноша сидел молча и обедал, время от времени бросая короткие взгляды на дюжину, или что-то вроде этого, сотрапезников.

Никто из них не захотел говорить сразу же после этих слов.

— И что же это за исключение? — спросил новый за этим столом человек красивый парень, представленный Ишкрину и всем остальным только сегодня утром. Звали его Орло Томас. Его место за столом было первым с южной стороны.

Задав вопрос, Орло поднял голову. При этом он заметил, что сидящие за столом перестали есть и, улыбаясь, поглядели на него. Несмотря на общую реакцию, юноша так и не понял, что замечание Ишкрина было сделано исключительно в связи с его здесь присутствием.

— Чтобы выйти отсюда, — стал объяснять Ишкрин, низенький мужчина, немного похожий своими усами и буйной прической на диктатора, Мартина Лильгина, — нам надо пройти через помещения Дворца…

— Ну?

— А это запрещено.

— Что вы хотите этим сказать? — До Орло только сейчас начал доходить смысл сказанного, и это можно было заметить по его глазам. Брови вопросительно наморщились в выражении крайнего удивления. — Ведь сюда я попал именно так.

Пожилой мужчина в своем коварстве усмехнулся еще шире.

— Запрещено, — повторил он.

Какое-то время Орло продолжал сидеть. В его голове кружили тревожные мысли. По видимому его новые коллеги желают узнать, как у него с чувством юмора, вот что мелькнуло внезапно.

Парень неуверенно засмеялся. Потом, совершенно неожиданно, он оттолкнул тарелку с недоеденным блюдом. Совершенно бесцеремонно он отпихнулся от стола вместе со стулом, на котором сидел, вскочил на ноги и, не говоря ни слова, побежал по шикарной столовой, где стояло шесть дюжин столов, похожих на тот, за которым он только что сидел, к отдаленной выходной двери.

После того, как он ушел, единственными звуками, были отголоски бесед в других концах зала. Мужчины откинулись на спинки стульев. Никто из них не ел, все только перемаргивались в ожидании.

В конце концов, худощавый коротышка, занимающий седьмое место с восточной стороны, которого звали Анден Дьюреа и который был великолепным математиком, сказал:

— Только что мы стали свидетелями того, насколько сильно подействовала всего лишь одна наведенная мысль, и какую спонтанную реакцию она вызвала. Он помчался проверять. Может так случиться, что, будучи молодым и дерзким, он даже осмелится выйти из нашего Коммуникативного городка.

Другой мужчина, Питер Ростен — третье место с южной стороны — спустя какое-то время лишь покачал головой.

— До некоторой степени, сэр, я уважаю ваши аналитические выкладки, тихим, терпеливым голосом сказал он. — Но лично я склонен настаивать, что мы только что были свидетелями действия не единственной мысли. Это событие вообще уникально. — Говорящий был среднего роста индивидуум с крепкими, мускулистыми руками. Его специальностью была электроника. Ростен обвел своими серыми глазами всех сидящих за столом. — Кто из вас, — спросил он, — после того как вам сообщили, что вы стали своего рода заключенными, направился во Дворец, чтобы самому проверить, можно ли отсюда выйти?

Таких не было. Но эта мысль на какое-то время захватила всех и заставила немало поудивляться: «Удивительно! — А ведь это так. — Лично я воспринял это как факт, не требуя никаких объяснений. — А я, когда добрался до выделенной мне комнаты и увидал, какая она роскошная, просто обалдел. Поэтому я и не пытался делать ничего подобного».

— И, возможно, — продолжал Ростен тем же самым глубоким, убедительным голосом, — режим и вправду любит молодых, а может только желает, забывая при этом об отдельных личностях. Какое же преступление мог совершить только сегодня присоединившийся к нам молодой человек?

Ишкрин, слушавший все выступления с легкой усмешкой, сказал:

— Прошу прощения, Питер, но я вынужден вас поправить. В стране Лильгина нет преступников, есть только обвиняемые. Весь вопрос, в чем его обвиняют?

Ростен склонил свою большую голову.

— Поправку принимаю. В свою очередь, в моих словах нет повода для споров.

Костлявый тип, до настоящего времени молчавший — девятое место с северной стороны — которого звали Сэнди МакИнтош, веснушчатый инженер со скорее рыжеватыми, чем песочно-русыми волосами, живо заметил:

— Вы уже достаточно взрослые люди и знаете, что подобных нашему новичку молодых людей вовсе не мало. Когда им предъявлено обвинение, их жизнь уже не представляет ценности. Рассчитывают же лишь на громадную массу вечно молодых, которые нгичего не знают и не помнят никаких фактов — потому что никогда о них и не знали. Остаются лишь жалкие единицы, которых режим загоняет будто несчастных кроликов. О них чаще всего просто забывают, а если как-то и относятся, то исключительно плохо. — Он покачал своей морщинистой головой пятидесятилетнего мужчины. — Господи, этот тип так наивен и так подозрителен, что никак не сможет дойти до ума. Он только бьет и бьет, убивает и убивает. Удивительно! Но ведь если приглядеться, то можно представить, что он был младенцем, мальчуганом, подростком, юношей; было такое время, когда в нем имелись какие-то чувства…

— Все это было до того, как у него появился идеал, — сказал высокий, сухопарый мужчина — место пятнадцать с западной стороны — область его занятий тоже была связана с физикой: электромагнитные явления. Его звали Дэн Мэтт.

— Истину мы должны увидать в том, — заметил Питер Ростен, пожав могучими плечами, — что он сам, назло всем нам, своими руками создает новую цивилизацию. И, как говорят, для строительства ему понадобилось уже три миллиарда мертвецов.

— Сомневаюсь, чтобы он уничтожил более миллиарда, — как бы поправляя его, сказал Ишкрин. — Только вот что это за антинаучные рассуждения в нашем высоконаучном центре! — он прислушался. — Тссс, кажется это возвращается наш молодой человек.

Наблюдаемое всеми возвращение происходило неспешно. Юноша шел, волоча ноги и опустив голову. Похоже, что он глубоко задумался.

Во время этого путешествия назад к столу никто к еде не прикасался. Все просто сидели и глядели на парня, как будто у всех времени было вагон и маленькая тележка. Что, каким-то печальным образом, было для них правдой. Для них, что проживали в этом суперсовременном научном центре год за годом и лишь время от времени занимались каким-нибудь случайным делом.

С появлением нового человека все немножко приободрились, хотя был он до неприличия молод, чтобы находиться здесь, в этом научном городке. Возраст вновь прибывшего оценивался где-то между восемнадцатью и двадцатью годами. Местные обитатели не могли себе представить, чтобы он мог быть моложе. Румяное лицо подростка было красивым, будто девичьим. Вот если бы новенький был девушкой, ей можно было бы дать лет шестнадцать-семнадцать. А раз уж он был парнем — значит лет двадцать.

Волнующим в появлении новичка было еще и то, что новенькие всегда приносили с собой свежие новости. Живущие здесь старожилы впитывали их в себя и прибавляли к уже имеющемуся опыту и образованию. И вообще, после подобного события группа всегда выходила из состояния интеллектуальной спячки, ко многим даже возвращалось хорошее настроение.

Орло опустился на то же место, которое занимал десятью минутами раньше, поглядел на улыбающиеся лица и покачал головой.

— Господа, — спросил он. — Не угодно ли вам узнать, что произошло?

Тут же раздалось несколько голосов протеста, которым подобные знания были ни к чему, но все свелось к одному: «только без излишних подробностей». Правда, это меньшинство тут же было подавлено остальными, требующими изложить все в деталях. От имени этого большинства высказался Ишкрин:

— Как уже было сказано, наш юный друг совершил неслыханную вещь. Так что хотелось бы узнать обо всем. Как повели себя охранники у дверей? Что они сказали?

Юноша рассказывал очень просто:

— Я прошел между охранниками и, не говоря ни слова, вышел из двери. Они не ожидали подобного. Когда я прошел по дворцовому коридору футов уже тридцать, меня перехватил офицер с двумя солдатами и силой заставил возвратиться.

— Но что они при этом говорили? — спросил Петер Ростен.

Орло улыбнулся. Похоже, что он уже оправился от своего потрясения и подчинился жадному стремлению этих взрослых людей узнать нечто новое о диктатуре. Поэтому, когда он продолжил, его голос звучал даже весело:

— Стоящий на посту офицер спросил у меня: — Сэр, имеется ли у вас разрешение на вход во Дворец?

— Капитан, — отвечал я ему, — я вовсе не собираюсь идти во Дворец. Мне надо выйти на улицу.

— Но вам нельзя проходить через Дворец, — сообщил он мне.

— Ладно, — сказал я ему. — Покажите мне другой ход.

— Другого хода нет.

— Так вы хотите сказать, что я заключенный? — спросил я у него.

— Нет, но без разрешения выходить нельзя.

— Хорошо, к кому мне надо обратиться, чтобы получить такое разрешение?

— Только к Председателю Лильгину.

— Отлично, передайте Председателю Лильгину мою просьбу относительно такого разрешения.

— Прошу прощения, но я не уполномочен связываться с его превосходительством.

— А кто уполномочен? Тут есть кто-нибудь такой?

— Здесь таких нет.

— Тогда, выходит, я нахожусь в заключении?

— Нет, вам только надо иметь разрешение от Председателя Лильгина.

— А он что, никогда не посещает эту секцию Дворца?

— Нет.

— Так значит я все-таки в тюрьме?

— Нет, но я вынужден попросить вас оставить это место, вы мешаете проходу.

— Были и другие замечания, — закончил свой рассказ Орло, — но, как сами видите, я вернулся сюда.

Наступила тишина. Наконец, чрезвычайно полный мужчина с тринадцатого места по западной стороне — Сэмюэл Обер, цветная фотография и электроника сказал:

— Логика позиции офицера охраны непоколебима. По закону вы не заключенный. Вас не выпускают только лишь из-за отсутствия у вас разрешения. Будто не имеющий соответствующей программы компьютер он просто не включает вас в свои расчеты; он вас просто не воспринимает.

Неожиданно юноша улыбнулся:

— А что будет дальше?

— Вам предоставят комнату. — Говорящий был огромным, черным будто уголь мужчиной — место номер пять с восточной стороны; звали его Гар Юю, электромагнитные явления, секция биологии. — Обычно, — добавил он, — это происходит между тремя и половиной четвертого дня.

Ишкрин встопорщил свои огромные усы.

— А в чем вас обвиняют, — спросил он со своего места номер двенадцать по северной стороне.

На губах юноши появилась кривая усмешка.

— Меня ни в чем не обвиняют. Мне только передали, что меня сюда пригласили.

Все присутствующие побледнели. Обед был прерван еще раз. Раздались голоса: «Но ведь подобное невозможно! — Должно быть хоть какое-то обвинение! — Сказанное вами — неслыханно!»

Слов было гораздо больше, но многие из них потонули в общем гаме. Наконец вновь установилась тишина, и Питер Ростен спросил:

— И что же это было за приглашение? Чем вы должны были заниматься?

— Об этом мне не говорили. Но однажды я уже как-то отказывался от предложения начальства поработать на восточном побережье.

— Ага, — Дьюреа не скрывал своей радости, — картина начинает проясняться. — Маленький математик покивал головой, как будто все уже объяснилось окончательно. — В стране Лильгина от предложений не отказываются.

— А я отказался, — упрямо ответил Орло.

— Значит к обвинению добавят еще и это.

— Да нет, просто тогда я заявил, что не чувствую себя достаточно квалифицированным, как человек, который уже занимал это место. Мне сказали, что судить им, а я ответил, что ради добра другого человека отказываюсь занимать место более компетентного специалиста.

— Во всяком случае, — усмехнулся Ишкрин, — в этом ты разбираешься.

— А что было потом? — спросил Дьюреа.

— Я продолжал заниматься своими делами вплоть до вчерашнего дня. А потом меня освободили от всех заданий и приказали сегодня утром явиться сюда, здесь же мне должны были предложить другую должность. Я спросил, что это за место? Администратор, который выдавал мне указания, не знал. Тогда я заявил, что оставляю за собой право отказаться и от этого нового предложения. Он ответил, что это мое личное дело.

— И вас прислали сюда? — допытывался Дьюреа.

— Да.

— Тогда вас в чем-то обвиняют.

— Да нет же, — улыбаясь отвечал ему Орло. Похоже, что данная ситуация, все эти запутанные аргументы его даже развеселили. — Ведь это было бы просто незаконным. Даже самые заядлые критики Лильгина сходятся в том, что еще ни разу никто не был наказан, если перед тем ему не было предъявлено обвинение. Если вы настаиваете, будто такое обвинение обязано существовать, то оно не было мне публично предъявлено, а значит — оно тоже не имеет законной силы.

— Но, — запротестовал человек, до сих пор не принимавший участия в дискуссии — шестое место, восточная сторона, китайский астроном, которого все привыкли называть Джимми Хо, — каждый из нас попал в этот центр по какому-нибудь делу. Даже против меня семнадцать лет назад выдвинули обвинение. И с тех пор я нахожусь здесь.

— Да нет, ни по какому обвинению я здесь не нахожусь, — отвечал Орло. Он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул, потом резким движением он вскочил на ноги и оглядел сидящих за столом так, будто сам был лектором, а все присутствующие — его студентами. — Господа, — сказал он, — мне начинает становиться понятным, что вы впитали в себя все стереотипы, свойственные эпохе Лильгина, стереотипы людей, отнесенных к определенной замкнутой категории. У меня же таких стереотипов нет. Короче говоря, все вы обязаны были оказаться в этом месте. Я же под данное соответствие не подхожу.

Первой реакцией его слушателей была усмешка, как будто всех развеселила самонадеянность этого пацана. Годы их странного здесь заключения выработали в них спокойствие, основанное на философии, несколько отличной у каждого индивидуума, но рожденной из мудрости, взращенной многими поколениями их предшественников. Их, во-первых, нельзя было оскорбить. А во-вторых, их отношение к тому, что внешне выглядело как нападение, было как к простому выпендрежу со стороны атакующего.

Сейчас же все они ожидали, когда кто-то из их числа выступит с достойным отпором. Но когда через минуту или даже более никто не заговорил (сам же Орло продолжал в это время стоять, улыбался и как будто тоже ожидал), удивленно отозвался один только Ишкрин:

— Дайте-ка подумать, ведь это же полнейшее оскорбление. Нам еще никто так не говорил, с тех пор, как всех нас собрали в этом месте. Но ладно, рассудите по-хорошему. Разве это не правда?

В ответ раздалось, поначалу несмелое: «Точно, будь я проклят. — Да, вы правы, такое случилось в первый раз. — Шутки шутками, но мы все чувствуем себя обманутыми!»

Когда прошла первая реакция, молодой человек все так же стоял возле стола, глядел на присутствующих горящими голубыми глазами и улыбался. Когда наконец стало тихо, он сказал:

— А могу ли я усилить критичность своего выступления?

Математик Дьюреа вздохнул:

— Уж лучше проглотить его философию за раз, одним куском, чем потом растягивать удовольствие на многие годы.

И он кивнул Орло:

— Ладно уж, валяйте.

Большинство присутствующих согласилось с этим, а Питер Ростен сказал своим обычным, спокойным тоном:

— Иногда, а точнее, прямо сейчас, человеческая мысль становится даже более важной, чем обычно. Он делает это для нас.

— Господа, — заявил Орло, — я собираюсь произнести перед вами небольшую речь. — И далее: — В человеческой эволюции наступит такое время, когда все уловки диктатуры по вылавливанию и использованию молодежи в своих целях уже перестанут срабатывать. Ваша ошибка заключалась в том, что когда вы сами были молодыми, вас тоже эксплуатировали, но вы этого не замечали. Вы успешно заняли те позиции, на которых находились старики вашего времени, и даже не заметили, что их понижение в должности было частью бесконечной системы, в которой какой-то человек использует безымянных молодых людей ради своих интересов. Потом вы и сами стали для этой системы старыми и слишком самоуверенными, но было уже поздно. Вы пустоголово играли свои роли, а следующая порция ничего не подозревающих юнцов уже была обучена, чтобы заменить вас и действовать против вас же.

Моя роль и моя судьба… — Орло поежился. — Я догадался обо всем, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Через неделю после того, как я уже все знал, мне предложили заменить на ключевом посту человека, которому исполнилось тридцать два. От этого предложения я отказался, как уже вам рассказывал. Я тут же сообщил об этом всем знакомым своего возраста и разослал письма сотням ровесников, объясняя в них, почему так поступил. Большинство из них просто пропало, в этом я уверен. Кто-то мне не поверил, но я уже распространил свой яд. А что вы думаете? Вдруг хоть кто-то из этих молодых получателей подымет мой факел и понесет его дальше?

Уселся он так же резко, как перед тем вскочил.

— Их слишком мало, — заметил математик Дьюреа. — Запомните, этот человек убивает всех, кто для него опасен. Не только зачинщиков, но и любого, имеющего в голове определенные мысли или какую-то память. Могло показаться, что он и сам чрезвычайно удивлен результатами своего анализа. Но окончательное решение выдаст мощь человеческого разума. Специфические идеи, не важно в чьей голове они появятся, приобретут убийственную силу. Но подобные личности, несущие в себе такие мысли, должны быть уничтожены — и не важно, сколько их будет.

— Но ведь подобные мысли есть и у вас, — стал спорить с ним Орло, — а вы все еще живы. Они есть и у меня, а мне до сих пор даже обвинение не предъявлено.

К пожилому математику вернулось его хорошее настроение.

— А мы здесь — особенная группа. Все мы специалисты в области систем коммуникации. Время от времени нам подкидывают на решение кое-какие проблемы, но большей частью мы лишь напрасно тратим здесь свои таланты. Своими научными исследованиями мы искупаем свою вину. Правда, все они не представляют особой ценности в связи с потребностями отдельно взятого человека. Так что, вопрос в том, что… — И он замолк.

Раздвинув щербинку улыбки у себя на лице, Ишкрин спросил:

— Ну-ну, Анден, так в чем же вопрос?

Дьюреа поднялся из-за стола. Теперь он казался даже ниже, чем когда сидел. Выражение лица и поведение математика напоминали человека, которого только что посетила какая-то важная идея. Его глаза блестели, слова были отрывистыми:

— Господа, здесь мы находимся ради определенной цели. Все предыдущие наши разработки и задания были обманкой. Нам их поручали лишь затем, чтобы когда пришла пора для настоящей работы, мы действовали на надлежащем уровне, во всеоружии наших талантов. — он взволнованно повернулся к мужчине, сидящему на третьем месте с южной стороны. — Питер, расскажи им про то, о чем ты уже говорил мне. — И уж совершенно разволновавшись, он закончил чуть ли не криком: — Настоящая цель та, о которой уже упоминалось сегодня утром… Питер, ну скажи же им!

Вызванный им Питер Ростен вдруг очутился в центре внимания. Вообще-то, в этой теплой компании ученых он держался как-то с краю. Администратор городка, знавший его еще молодым человеком, не гнушался тем, чтобы поболтать с ним по телефону о том, о сем. И вот как раз во время сегодняшнего утреннего разговора чиновник и упомянул о новом проекте.

— Вы помните Хигенрота… — начал Питер Ростен.

И тут заговорили, казалось, все, не давая ему продолжить:

— О, нет! — закатил глаза кто-то.

— Господи, — взмолился другой, — только не Всепроникающая Теория.

— Думаю, это Глюкен подсунул нам эту работенку, — догадался третий. Да, это такая лажа, как будто мало того, что мы торчим здесь…

— Успокойтесь, господа, — стал упрашивать Ростен. — На то, чтобы расправиться с нею, нам дают шесть месяцев. У нас еще целая куча времени.

Взгляд Орло Томаса перебегал с одного лица на другое. Когда же стало относительно тихо, он спросил:

— Всепроникающая что?

Сэнди МакИнтош буквально взвыл:

— Нам только этого не хватало! Он даже не слыхал о ней! — Он махнул рукой. — Не бойсь, парень, в свое время еще услышишь.

Пухлый мужчина, номер третий с западной стороны, тоже поднялся из-за стола.

— Ладно, пойду-ка я в библиотеку да освежу свои знания по этой Всепроникающей Теории, а потом стану думать. Если нам поручат разбираться с ней, то всем нам было бы лучше подготовиться. А то мы не долго будем чувствовать себя королями.

И он вышел, даже не оглядываясь. Его уход вызвал самые различные замечания среди его коллег.

До сих пор упорно молчавший тип — место десять с северной стороны выкатил свои карие глаза к потолку и сказал:

— Короли… Запертые здесь уже восемь лет, как, скажем, я… Это больше похоже на рабство.

— Это еще с чем сравнивать, — заметил Ишкрин. — Говорят, будто сам Лильгин не выходил из Дворца уже двадцать лет.

— Но ведь он может, если пожелает.

— Так скажите самим себе, что вы тоже можете.

— Но ведь это будет неправда.

Ишкрин всплеснул руками и обратился к Орло:

— Вот видите, какие мы люди. То, что годится для диктатора всего мира, им, видите ли, нехорошо. Да, люди неисправимы.

Вся компания сотрапезников двинулась со своих мест и, обмениваясь различными замечаниями, направилась к выходу. В конце концов в столовой остались только Ишкрин и Орло. Пожилой человек глянул на часы, а потом спокойным голосом заговорил с юношей:

— Я бы рекомендовал вам отправиться в комнату для собраний и ждать там, покуда вам не предоставят комнату.

Орло откинулся на стуле. На его красивом, мальчишеском лице появилась тонкая морщинка.

— Я все время пытаюсь объяснить свое пребывание здесь по каким-то логическим меркам. И мне никак это не удается. А вам?

— Я еще не думал об этом, — ответил пожилой ученый.

— И я, пока слушал вас и всех остальных…

— У вас имеется научная подготовка?

— В некотором роде.

— Что это значит?

— Ну… — улыбнулся парень, — в каком-то смысле меня можно было бы назвать системным инженером.

— Почему вы сказали «в каком-то смысле»?

— Видите ли, я никогда не завершил ни одного курса. Если можно так выразиться, я углублялся в каждую научную дисциплину, за исключением будьте добры отметить сей пробел в моем образовании — за исключением коммуникационных систем. — Орло мотнул головой. — Так что, честное слово, я понятия не имею, что делаю здесь.

— Странно, — Ишкрин закрутил свои длинные, пушистые усы. — Ладно, не станем поддаваться иррационализму. Но, поскольку в стране Лильгина все стремится к полнейшей рациональности, реальность иногда заметить чертовски сложно. Так что, давайте, я подумаю и над этим тоже. — Он поднялся, невысокий и несколько настороженный. — Сейчас уже четверть четвертого. Вам лучше бы отправиться туда, где представители администрации смогли бы найти вас, не прилагая особого труда. Если хотите, я могу проводить вас в зал для собраний.

— В этом нет необходимости. Во время своих утренних блужданий я уже находил его. — Орло поднялся. — После ночного перелета я прибыл сюда рано и уже успел осмотреть ваш — ведь вы так его называете, господа? — городок. Раз это будет мой будущий дом, я обязан знать, где находится самое основное. Но все равно, — юноша опять нахмурился, — мое присутствие здесь представляется мне совершенно нелогичным. Я был бы весьма удивлен, если бы мне и вправду выделили комнату.

В четыре часа вечера комнату ему так и не предоставили. Но, по некоторым обстоятельствам его, как и многих других молодых людей, это не слишком-то и обеспокоило.

Загрузка...