Близости

12

В те выходные я съехала от Адриана. Больше не видела причин там жить, мне оставалось лишь покинуть его дом. Я шла по квартире и собирала свое — вещь, вещь, еще вещь, я как бы изымала себя. Не так уж и мало здесь меня, между прочим, больше, чем я думала, и, пока я складывала одежду и разыскивала бумаги, внутри то и дело вскипали сомнения. Когда я наконец загрузила сумки и встала на пороге со своим багажом, сомнения по-прежнему обуревали меня — а вместе с ними и сожаление. Я оглядела квартиру, где прожила последний месяц, и на меня всей тяжестью навалилась мысль: а ведь я сюда никогда не вернусь. Как так вообще получилось? Я сознавала даже тогда, что, вероятно, действую, повинуясь побуждению, которое способно угаснуть или как-то трансформироваться. Но в каком-то смысле было слишком поздно. Я шагнула за порог и спохватилась: я же не знаю, где оставить ключи! Почтовый ящик — не особенно надежно, тем более неизвестно, сколько времени пройдет до возвращения Адриана. И потому я, заперев за собой дверь, положила ключи на дно сумки. Позволю себе хоть это.

К моей прежней квартире пришлось заново привыкать. Здесь я в какой-то мере была меньше дома, чем у Адриана. Казалось, моя квартира принадлежит какому-то незнакомому человеку или человеку, которого я больше не узнаю. Временный характер моего жилища теперь бросался в глаза сильнее, комнаты словно истаяли за дни моего отсутствия, стены как будто сделались бумажными. И я, помимо воли, все еще ждала — что вернется Адриан, что он хотя бы напишет, ответит мне на то сообщение, в котором я спросила, не можем ли мы поговорить.

Я не сказала, что переехала к себе. Видимо, где-то в глубине души надеялась: вот мы поговорим, он объяснит, почему так долго молчал, и я вернусь в его квартиру, распакую вещи как ни в чем не бывало и буду ждать его возвращения. Но он не отвечал, и молчание из Лиссабона день-деньской занимало мои мысли, застилало разум как туман. Монотонное ожидание было ненадолго прервано имейлом от Элины. Она приглашала меня поужинать на следующей неделе. Компания намечается тесная — она сама и ее брат, мальчики — с отцом, и супруга брата не в городе, она пригласила Яну, но та, увы, не смогла. Надеюсь, ты составишь нам компанию, писала Элина. Ответила, что да, приду и с удовольствием.

Ее дом, когда я туда приехала, весь светился изнутри. Шторы были отдернуты, окна обнажены навстречу тьме, обитатели дома как будто давали всем понять: нам скрывать нечего. Я стояла снаружи и размышляла: каково это — жить вот так, у всех на виду, какую надо иметь смелость. С улицы можно заглянуть прямехонько на первый этаж, комната как сцена, пускай пока пустая, и там полно всякого личного, что просматривается снаружи: большой кухонный стол, раскиданные детские игрушки, собачья миска, кровать.

Как выяснилось, все это принадлежало не Элине, а арендаторам, которые снимали квартиру на нижнем этаже. Сама она с сыновьями жила наверху, и мальчики, разумеется, были уже слишком взрослые для игрушек, которые я видела в окно, задумайся я хоть на секунду, сама бы поняла свою ошибку. Поняла бы, что женщина, которую я встречала в музее и в кафе, чьего брата избили так, что он попал в больницу, — такая женщина не смогла бы жить в невинной открытости, она бы заперла двери, опустила бы шторы, включила бы камеры наблюдения, над ней постоянно довлели бы страх и беспокойство.

Но я не задумалась, мне не пришло в голову задумываться, видимо, потому что я все еще внутренне отказывалась примирить женщину, с которой я познакомилась, и ситуацию, в которой эта женщина оказалась. Надавливая на кнопку звонка, я держала в голове ту семью, что занимала нижний этаж, их счастливый бардак, лучше бы у Элины была какая-то такая жизнь, да и у меня самой тоже. И я немного опешила, когда дверь мне открыл мужчина, а за его спиной я разглядела монохромный интерьер — холодный, безупречный, без единого неуместного украшения.

Но больше всего шокировал сам мужчина — брат Элины, Антон де Рейк. Я шла в гости, отдавая себе отчет в том, что встречу его, но, как выяснилось, я не была к этому готова, и его внешность меня ошарашила. Почему-то я не представляла, насколько серьезные у него травмы, почему-то меня впечатлил большой и живописный шрам поперек его лба, все еще припухший и сморщенный по краям. И то, как тяжело он дышал, прислонившись к двери, точно не мог совладать с легкими, которые совсем недавно были проткнуты, с ушибленными и сломанными ребрами. Мужчина едва заметно кривился, словно страдал нервным тиком, какие-то части его лица собирались в складки, какие-то — расползались непонятно куда. Он же лежал в больнице, больше недели — Яна так говорила.

Он стоял, привалившись к двери, и я спохватилась, что таращусь на него. Он кивнул, будто я невольно подтвердила что-то — то ли о нем, то ли о себе. После нападения он успел привыкнуть, что на него таращатся, — это объяснимо. Его лицо было версией Элининого, примерно как негатив — версия самой фотографии. Я подумала, что нападение тут ни при чем: у Антона — ни капли сестринской красоты, в каком-то смысле его черты — просто огрубелые черты Элины. Но почему-то именно его внешность казалась первичной, точно это с него делали отливку. Красоты ему недоставало, зато у него присутствовала мрачная харизма, его лицо запоминалось чем-то, чего не было у Элины. Я стояла перед ним и пыталась восстановить в памяти внешность Элины, ее облик воспринимался как отдаленное эхо облика Антона.

С видимым усилием Антон наконец выпрямился и сделал шаг в сторону, приглашая меня войти. Вы — подруга Элины, сказал он, я кивнула и поздоровалась. Он развернулся, и я заметила, что передвигается он, опираясь на трость — изукрашенную, лакированную, старомодную, совершенно непохожую на ортопедические устройства из резины и алюминия, которые нынче в ходу. Трость делала его изъян как бы более присущим ему лично, не таким временным, чем-то неотъемлемым. Следуя за ним через хорошо обставленную прихожую с большими зеркалами и в нейтральных тонах, я отметила, что хромает он порядочно, тяжело волочит одну ногу. Он был обут в дорогие туфли, отполированные до блеска, интересно, кто ему чистит обувь: он сам или какой-нибудь дворецкий или лакей — анахронизм, подобный его трости. Подошва на той ноге, которую он волочил, была толще, туфлю сделали повыше, значит, его хромота — давняя история и к нападению отношения не имеет.

Так я шла за ним следом, и наконец мы добрались до просторной, полной воздуха кухни, где хлопотала Элина. Она подняла глаза и досадливо хмыкнула, надо было мне сказать, я не слышала звонка. Она виновато улыбнулась мне, ее брат между тем прошествовал к столу. Он сел, откинулся на спинку стула и уставился на сестру. Я восхищенно наблюдала, как он показал ей язык и поводил им по губам — гримаса и неприличная, и шутливая. Элина раздраженно фыркнула и обернулась ко мне. Добро пожаловать, сказала она. С моим братом Антоном вы познакомились.

Да, подтвердила я, хотя на самом деле он не представился. Странно, что Элина не открыла дверь сама, она не то чтобы кудахтала над братом (мужчина его типа сто процентов отбивался бы от такого обхаживания), но заботу проявляла. Он взял стоявшую на столе бутылку вина, уже наполовину пустую. Элина оторвалась от нарезки каких-то трав, поглядела на брата и сурово спросила: а тебе разве можно пить, пока ты на болеутоляющих? Вроде бы доктор запретил. Но Антон ее даже не слушал, а я так и стояла посреди кухни, размышляя: а ничего, если я тихонько ускользну подобру-поздорову, пока никто не заметил?

Да вы присаживайтесь, сказал мне Антон, словно прочитав мои мысли. И махнул рукой с бокалом на стул рядом. Я бы лучше помогла Элине с ее травой, но Антон явно был не из тех, чьи указания можно вот так запросто проигнорировать. Я покорно села. Он переглянулся с Элиной, потом взял пустой бокал и налил мне немного вина.

Антон нынче не в духе, пояснила Элина. Совершенно обычным тоном, мол, это чуть ли не в порядке вещей, ничего особенно серьезного. Сделка провалилась? — спросила она. На самом деле она толком не слушала, отвернулась к плите. Он пожал плечами и, отпив вина, обратился ко мне. Да всё пытаюсь разгрести те завалы, что наросли, пока меня не было. Этот идиот Винсент продал несколько первоклассных вещей почти даром, и учет в тотальном хаосе. Я работаю с книгами, в качестве пояснения добавил он, обращаясь ко мне. У Антона дивный магазин в Старом городе, сказала Элина.

Да, бездумно откликнулась я, я там была. Я почувствовала, как взгляд Антона заскользил по мне. Купили что-нибудь? — небрежно осведомился он. Да, ответила я. Потратила больше, чем рассчитывала. Искала кое-кому подарок. Я рассмеялась — слишком громко, слишком нервно. Антон кивнул. Большая часть продаж, конечно, онлайн, произнес он. Но магазин важнее, чем кажется. Вот совсем недавно, например, приходит мужчина и просит сорок метров.

Элина оторвалась от готовки. Сорок метров чего?

Кожи и позолоты, сказал Антон. Чтобы было старомодно. Классика.

А, догадалась Элина, дизайнер по интерьерам.

Изъясняться он мог исключительно языком своего дизайн-проекта, что само по себе звучало забавно. Табачный. Королевский синий. Плюшевый. Традиционный. Я его спросил, не нужен ли ему конкретный автор, конкретный жанр. Но нет. Он мне объяснил: эти книги никто читать не будет. Они — для создания картинки, для атмосферы. Антон помахал ладонью перед носом, словно навевал изысканный парфюм. Потом уронил руку. А мы уж, естественно, рады стараться. Сорок метров — нереально много книг, десятки тысяч евро их стоимости. И ему правда было все равно, что в этих книгах, этакий Джей Гэтсби, если угодно.

Ну и ну, пробормотала Элина, я видела, что ей стало неинтересно.

Но это не все, поспешно заверил Антон. Это еще не конец. Элина подняла глаза, она снова слушала. Мы ему продали кучу никчемной макулатуры, всякие подписные издания, энциклопедии, остатки от тиражей монографий, ну и все такое — и цены немного выросли, самую чуточку, разумеется. По его ухмылке, впрочем, было понятно, что «самая чуточка» — это очень далеко от истины, я поймала Элинин взгляд и смутилась. Элина пробурчала: и все это к тому, что…

К тому что, к тому что — вот вечно ты, Элина, гонишь к развязке, раздраженно сказал Антон. Ты та еще зануда.

Ага, я в курсе, сказала она вполоборота, не отрываясь от готовки. И улыбнулась мне. Антон обожает рассказывать истории. И обожает долгие отступления. Его истории — длиннее, чем у любого, кого я знаю. Хотя, надо признать, его отступления — со смыслом, рано или поздно это становится очевидным. Она умолкла и обратилась к близнецу. Давай, рассказывай дальше.

Антон нарочито вздохнул и подался вперед, опершись обеими руками на трость. Уже было совсем понятно, что трость и хромота — не из-за избиения, он с этим родился или долго живет. В таком свете его напыщенность виделась по-другому, как свидетельство и уязвимости, и стойкости. Мне стало стыдно за все свои мысли об этом человеке — о его дорогих туфлях, отутюженных рубашках, я вспомнила, с какой любовью говорила о нем Элина, и это не просто нечто родственное, брат-близнец спас Элину, когда рушился ее брак, он был дядей и отцом ее сыновьям.

Обращался он по-прежнему к Элине, но смотрел прямо на меня, повернулся ко мне всем телом, точно почуял перелом в моем отношении. На прошлой неделе я впервые побывал у Ларса и Лотты, в их новом доме. Ну да, дом они купили с год назад, но мы обычно встречались в ресторанах или в барах, Лотта не любит готовить. Но на сей раз они пригласили меня к себе — с учетом нынешних моих обстоятельств решили, что в домашней обстановке мне будет удобнее.

В его тоне зазвучали резкие ноты, Элина нахмурилась и сказала: но это правда, Антон. В доме тебе гораздо удобнее.

Да мне все равно, пускай люди пялятся.

При чем тут «пялятся». Я вот в принципе предпочитаю есть у кого-то дома, поэтому — тут она виновато покосилась на меня — мы сегодня тут и собрались.

Дай мне дорассказать.

Конечно.

Я прекрасно понимал, что меня пригласили в новый дом, в первый раз. Мириам не было, так что я похромал — он впервые упомянул свой физический недостаток, краем глаза я заметила, что Элина поморщилась, — в модный гастроном, купил там бутылку вина и каких-то конфет, не знаю, всегда Мириам этим занимается, но, как я сказал, ее не было.

Элина несколько обеспокоенно воззрилась на брата, и я задалась вопросом, а где Мириам сейчас.

И вот я приезжаю со своими конфетами и вином, и то и другое явно не в тему. И уже снаружи вижу: настоящие хоромы. Огромный городской дом девятнадцатого века, но на фасаде тут и там понатыканы стеклянные кубы, такие наросты постмодерна. Внутри — даже шикарнее, чем снаружи, один из этих новомодных умных домов — там и солнечные панели, и зеленая крыша с самополивом, чтобы регулировать температуру, а в середине — атриум, и все управляется с айпада, без понятия, как они ухитрились все это узаконить.

Элина ставила на стол миски с супом. Антон прервался, только чтобы взять ложку, зачерпнуть супа и дотянуться до хлеба. Элина принесла суп себе и уселась напротив брата. Посмотрела на меня. За встречу, сухо произнесла она. Антон кивнул, мол, еда что надо, и с невероятным смаком и скоростью принялся уплетать суп, а потом продолжил.

Я знал, что ребята не бедствуют, но не подозревал, что они не бедствуют настолько. И понятно, почему они до сих пор никого не пригласили: Лотта что-то там нервно объясняла, что еще не все закончено, что вот они окончательно переедут и тогда устроят новоселье, а потом вдруг она говорит: мы купили этот дом, потому что тут так много места для гостей, мы будем у себя устраивать благотворительные вечеринки и всякие мероприятия по сбору средств. Я кивал, их определенно смущала непререкаемая очевидность их богатства, которое сперва было просто раздутым, а после сделалось неприличным, и никто из нас не заметил как.

Мы все знали, что они не бедствуют, заметила Элина. Она повернулась ко мне. Ларс работает с недвижимостью, он застройщик, те новые дома возле Старого вокзала — его рук дело. Ага, из-за этих домов в Янином районе и подскочили цены, образчик самой оголтелой во всем городе джентрификации. В известных кругах этому Ларсу досталось бы по первое число, подумала я, может, потому он и предпочитал помалкивать о том, как пухнет его немаленькое состояние. Элина использовала выражение «его рук дело», хотя не факт, что тут скрыта какая-то оценка, прозвучало это довольно нейтрально.

Да, сказал Антон. Что они не бедствуют — это я знал. Он повернулся ко мне и принялся объяснять: деньги у них от Лотты, она глупа и буржуазна, под стать своему имечку. Но Ларс — он другой, он хитрый лис, и весь их милый фамильный капиталец он превратил в настоящее богатство. Антон рассмеялся. Ну, знаете, эти дома, которые он строит, — сущие чудища что с эстетической точки зрения, что с этической.

А я их не видела, вставила Элина.

Не видела? — спросил Антон.

Элина отвернулась. Яна впервые встретила ее неподалеку от места нападения, и если уж она так сильно углубилась в те кварталы, то должна была видеть эти строения, хоть мельком. Похоже, Антону неизвестно, что она ходила в тот район, интересно, что она ему вообще рассказала, какие еще между ними секреты.

Ну, как бы то ни было, продолжал Антон, этот дом, прямо скажем, не сравнить с теми монстрами, на которых Ларс нажил свое состояние, если речь идет о его собственных жизненных условиях, он знает, как свить уютное гнездышко. Странное какое выражение, подумалось мне, старомодное и немного вычурное, как его трость. Антон напористо рассказывал дальше. В самом начале им вроде как было немного совестно, но я быстро понял: да их просто прет от того, что они тут хвалятся своим домом, они таскали меня из комнаты в комнату, демонстрируя необъятные мраморные хоромы, сделанное на заказ освещение, отреставрированный изразец на камине. Они как разошлись, вы уж мне поверьте, так прямо упивались, волоча увечного вверх-вниз по лестницам.

Антон, с укором произнесла Элина.

Ну я Антон, ответил он. При мне Ларс с Лоттой могли всласть резвиться безо всякого стыда, Лотта могла поговорить про обои и отделку, неважно, что она выставляет себя последней дурой, это же всего-навсего я, увечный. Нет, не то чтобы совсем уж недочеловек, но известно, где они, а где я — я на несколько ступенек пониже, чем подобные им. Особенно в нынешнем моем состоянии — с такими, как Ларс и Лотта, эти штуки не случаются.

Но это запросто может…

Да неважно, перебил Антон. Неважно, суть не в том. Дай я закончу. В общем, Ларс и Лотта таскают меня по всему дому — в кухню, в кладовую, в гостевую спальню, даже, прости Господи, в их собственную — с кроватью-аэродромом, с бельем от «Фретте»[10], с мерзотным душком буржуазного секса, который, безусловно, есть самый извращенный на свете, и тут Лотта отворяет последнюю дверь и произносит с особенно застенчивой торжественностью — о, мне правда нравится Лотта, не ее вина, что она такая дура, — а здесь у нас библиотека.

Да ладно.

Я моргнула. Антон метнул на Элину почти яростный взгляд и, повернувшись ко мне, поспешно продолжил.

Лотта провела меня в комнату, не берусь сказать, то ли она вправду ею гордилась, то ли вообразила, что мне понравится — в силу моей профессии. Но в любом случае — я был действительно ошеломлен, у меня прямо-таки челюсть упала, передо мной тянулись метры и метры тех самых книг, что запросил у меня тот идиот-дизайнер: энциклопедии, нераспроданные монографии, весь кретинский хлам, который мы втюхали этому придурку за тройную, четверную, пятерную стоимость — весь наш хлам теперь аккуратненько выстроился в сделанных на заказ шкафах. Меня такой хохот разобрал, я стою посреди библиотеки и смеюсь, смеюсь, но тут Лотта встревожилась и спросила, что со мной такое. Я кое-как справился с собой в достаточной мере, чтобы заверить ее: просто меня обуял восторг, никогда в жизни я не был в такой прекрасной библиотеке. Она не сразу поверила, все знают про мой вечный сарказм, я видел, что она гадает, не издеваюсь ли я.

Ужасно.

Не переживай, в конце концов она мне поверила. Мы спустились вниз — Ларс все это время был на кухне, пошел проверить, как там еда, — и она уверенно прощебетала: Антону так понравилась библиотека, он говорит, это самая идеальная библиотека, которую он видел в жизни. А Ларс смотрит на меня, и по его лицу видно, что он знает — нет, не о том, что это я продал ему книги, с дизайнером по интерьеру договаривался явно не Ларс, — он знает, что я дразню Лотту. И пока мы ужинали, он даже не повернулся в мою сторону, я отныне впал в немилость. А Лотта была в превосходном настроении, и я обратил внимание, как Ларс смотрел на нее с такой… такой нежностью, такой глубокой приязнью, такой любовью.

Он наконец замедлился, сейчас он повернулся к Элине. Они любят друг друга, по-настоящему любят. При всех их деньжищах. Ларс за Лотту убьет, я даже не сомневаюсь. Если на то пошло, он бы и меня убил.

Элина тряхнула головой и встала. Улыбнулась мне, спросила: ты все? Я кивнула, и она принялась убирать со стола. И тем не менее, сказала она Антону, ты-то во всей этой истории тоже не ангел.

Да я ни в какой истории не ангел, мне оно ни к чему, спокойно ответил он. Уж это ты должна признать.

Элина принесла большое блюдо с рыбой и холодной вареной картошкой, потом налила нам вина. Ну, все равно — она со вздохом поглядела на Антона — будем здоровы. Хорошо, что ты пришла. С Антоном произошел очень скверный несчастный случай, сказала она мне, последняя пара месяцев выдалась непростой. Как раз неподалеку от того места, где живет Яна.

Яна? — переспросил Антон.

Наша общая подруга, пояснила я. Я ждала, что Элина расскажет что-то еще, как она познакомилась с Яной, но она молча раскладывала еду по тарелкам.

Элина представляет дело в ином свете, сказал Антон, подавая сестре тарелку. На меня напали. Никакого несчастного случая не было. Несчастный случай — это звучит по-человечески, несчастные случаи происходят с нормальными людьми, а нападают только на идиотов и невезучих. Я глянула на Элину, у нее было напряженное лицо, огорченное, раздосадованное, но, как я заметила, не особенно смущенное. Она вручила Антону тарелку. На меня напали, пояснил Антон, беря тарелку. Ограбили и избили. Райончик, знаете ли, тот еще.

Как жаль, посочувствовала я, а я все хотела спросить…

Про шрам? И про синяки? Это да, все тот случай. Отобрали у меня бумажник, часы, да еще зверски избили. Он умолк. Жестокость — вот что пугает. Зачем бить-то, деньги они и так забрали. Я не особо сопротивлялся.

Их было несколько?

Антон покачал головой. Не могу вспомнить, ответил он.

Как все прошло в полиции? — спросила Элина.

Антон ожесточенно кромсал еду. Жуя кусок, он опустил вилку и нож на тарелку. Отпил вина, проглотил. Они отправили меня на сеанс к гипнотизеру, наконец произнес он.

К гипнотизеру? — поразилась Элина.

Да.

Я и не думала, что они такое делают. И как, помогло?

Антон откинулся на спинку стула. Я, признаться, и сам удивился. Прихожу в участок, они вызвали меня, чтобы задать какие-то очередные вопросы. Меня ведут в кабинет, наливают кофе и все такое. А потом говорят: мы тут хотим попробовать один нетрадиционный метод, если, конечно, вы не против. Антон сделал паузу. Я им говорю: нет, не против, а что это, если не секрет?

И какой он был?

Кто?

Гипнотизер.

Антон пожал плечами. Одет как мелкий бюрократ. Я сперва подумал, что это еще один детектив. Но голос у него, однако, очень благостный. Я, естественно, с подозрением отнесся, я с такими штуками вообще не связываюсь, я в них не верю. Но согласился. Меня ни разу в жизни не гипнотизировали, и, должен признать, в гипнотизере было нечто интригующее.

И как, помогло? Элина перегнулась через стол, пристально вперившись в брата.

Нет.

Вообще ничего нового?

Боюсь, что нет. Он проделал весь свой цирк, вернул меня в момент нападения, поместив меня в собственное тело или, наоборот, вытащив оттуда. Короче говоря, все оказалось без толку. Ничего не могу вспомнить, что под гипнозом, что без него. Что мне рассказали уже после — вот это и помню.

Антон снова взял бокал. Отпил сразу много, беспокойно моргая. Такой вид амнезии, кашлянув, сообщила Элина. Он ничего не может вспомнить о том вечере, когда его избили.

После тяжелого сотрясения, надо полагать, обычное дело, сказал Антон. Но понятно, что полицию это дико бесит. Они всё надеются, что я вспомню хоть что-то и даже, как видите, прибегают к отчаянным мерам.

То есть вы не помните, кто на вас напал? — уточнила я.

Нет. Вообще ничего не помню — ни кто напал, ни почему я оказался в том районе, не сказать, что я туда часто наведываюсь, я там вообще отродясь не бывал, сущая помойка, что мне там делать? При всем уважении к вашей подруге. Антон опустил голову, глаза у него бегали, губы сжались, и у меня возникло отчетливое ощущение, что он лжет. Полагаю, какой-то вид селективной амнезии, прибавил он вкрадчиво, чересчур бархатистым тоном. Реакция мозга на тяжелое потрясение.

Чего я никак не могу понять, вставила Элина, так это почему ты забыл, зачем туда пришел. Самого нападения ты не помнишь — ладно, тут как раз понятно, скажем, амнезия распространилась на само событие, — она тщательно подбирала слова, возможно, и она не верила Антону, не одна я, в самой его манере сквозила какая-то неубедительность. Но зачем ты туда отправился — это-то ты, по всей видимости, знал еще до нападения.

Откуда? — огрызнулся Антон. Если б знал, не попал бы в такой переплет. Между прочим, приятного тут мало, а ты так говоришь, будто я нарочно. Мало того что телом увечный, так теперь еще и мозгами. В его голосе слышалась обида, лицо вспыхнуло. Мне вроде как кусок мозга отрезали, и, сколько ни старайся, его не вернуть. В полиции считают, что сейчас они зададут мне нужный вопрос, тут шлюзы и откроются, и я им вытащу на свет преступников прямехонько из их полицейского списка. Но ничего не вышло. Я там у них часы просиживал. Записную книжку проверил, все сообщения. Да, господи боже, я им дал себя гипнотизировать. И ничего.

Ш-ш-ш, сказала Элина, протягивая к нему ладонь. Угомонись. Он сбросил ее руку. Вот-вот, злобно сказал он, Мириам так же говорит.

Над столом повисло молчание. Он знает, вдруг подумала я. Знает больше, чем говорит. Элина принялась убирать со стола, я встала, чтобы помочь ей. На десерт были фрукты, и вскоре я сказала, что мне пора: завтра заседание Суда, нужно выспаться как следует. Я посмотрела на Элину и ее брата, и на меня упала тень одиночества: пусть даже они препираются и между ними какие-то секреты, все равно они как заговорщики, для них все подразумевается и все понятно. Антон кивнул и, к моему удивлению, тоже поднялся и сказал, что и ему пора. Он последовал за мной по коридору. Теперь, когда мы оба надевали пальто, я ощущала его присутствие по-другому; я повернулась к Элине, чтобы поблагодарить за вечер, и в ее напуганных глазах я прочла предупреждение.

Мы вышли, и Антон прошагал со мной полквартала, потом я заметила такси и решила, что поеду. Антон помахал водителю и галантно открыл передо мной дверцу, я села и сказала, что была рада познакомиться с ним. Он наклонился ко мне и ответил: надеюсь, мы вскоре снова увидимся. Голос у него был игривый, и в том, как он подался ко мне, было что-то непристойное, так что я внезапно занервничала. Но сама подумала, что, наверное, Антону небезопасно в одиночку расхаживать по улицам, тем более в его положении, и, чуть поколебавшись, я предложила ему: давайте я и вас подвезу. Прозвучало, конечно, как приглашение ко всему на свете, хотя ничего такого я не имела в виду. Но он уже двинулся прочь и на ходу покачал головой, помахал тростью. Как-нибудь в другой раз, крикнул он через плечо, не сегодня.