14. Вдруг из маминой из спальни, хромоногий и кривой…

Аэды категорически не желают рассказывать, что сказала Гера, когда родила от Зевса Гефеста.

Скорее всего − «фу, кака!». Что в некотором роде справедливо, ибо рожа у младенца, прямо скажем, была не айс.

А посему мамаша, оскорбленная в лучших эстетических чувствах, широким жестом Степана Разина скинула младенца с горы Олимп.

Парашютный путь новорожденного проходил традиционно, с попеременным нежным соприкосновением со скалами («Мишка очень любит мед – бух. Почему и кто поймет – хлоп. В самом деле, почему – шлеп. Мед так нравится ему – хрясь, ой, мама!!») В результате аварийной посадки Гефест отбил себе ноги и обзавелся горбом, но, несмотря на это, над ним тут же сжалились какие-то нимфы и унесли воспитывать («Ути-пути, страшненький! Давай оставим!»).

Хотя в мире еще никого ТАК не роняли в детстве, интеллект у Гефеста был вполне себе ничего, может быть, именно из-за падения (наследственностью это быть никак не могло!). Сынок четы Владык вполне неплохо пристроился в жизни, освоил кузнечное мастерство у морских демонов тельхинов и начал вынашивать планы мести.

Напрямую наезжать на маму не получалось, ибо – традиционно: муж с молниями, брат рулит подземным царством… Гефест двинулся обходным путем.

Не пожалев ценных металлов и мастерства, он соорудил невероятной красоты трон, завернул в подарочную упаковку, прилепил сбоку бантик для совершенства и анонимно послал на Олимп. Гера, понятно, прониклась такой красотой, царственно на трон плюхнулась – и, как говорится, почувствовала тем самым местом всю силу сыновьей ненависти.

Цепи, вылезшие из произведения пыточного искусства, приковали жену Зевса к трону намертво.

Легко себе вообразить, что началось на Олимпе. Тут и Зевс с радостным: «Братаны! Гера залипла, хата свободна, давайте хоть финал Титаномахии нормально отпразднуем!!» И демографический взрыв, неизбежно последовавший из заключения Геры и свободы Зевса… И необходимость царицы цариц всюду, ну совершенно всюду передвигаться, в некотором роде, с троном… И возможность для Афины наконец-то высказать мачехе всю подноготную…

Коварного кузнеца искать начали сразу, но как-то вяло и с большими перерывами на обед. Потом еще долго упрашивали освободить маман. Гефест лупил себя в грудь, орал, что мужики, да она ж меня… с Олимпа… и вообще, как я зол, как я зол. В конце концов кому-то умному (утверждают, что Гермесу) пришло в голову напоить хромоногого. Как все работяги, в пьяном виде Гефест оказался рубаха-парень: освободил маму и тут же на месте ее простил (хоть его и не просили).

Зевс решил, что мастеровитый сынок на Олимпе пригодится, «а то быт обустраивать некому, у всех детей руки непонятно откуда растут». Гефест согласился и остался штатным олимпийским кузнецом и архитектором. Если что-то в мире не выковали Циклопы или тельхины – скажите, что это выковал Гефест. Не ошибетесь.

Поскольку Гефест – бог рабочий, а не неженка там какой-нибудь, то он и ходит в таком виде, что Мойдодыр Чуковского бы от него ускакал вслед за подушкой. В войнах богов, где Гефест участвовал с молотом наперевес, он вселял во врагов двойной ужас: молотом и боевым окрасом. На пирах к его слегка афрогреческой от копоти физиономии попривыкли и даже смеются, когда он хромает вокруг стола и обносит всех вином (хромой! немытый! оборжаться…). Поскольку Гефест, за редким исключением – бог добрый и веселый, он, кроме того, что кует и строит, еще и мирит родственников в частых ссорах. Это у него получается просто замечательно – особенно с молотом…

В жены Гефест хотел получить Афину, но мудрая дочь Зевса, взглянув на лицо сводного братика, быстренько заявила: «Я решила стать вечно девственной богиней!» − ухватила копье для пущей убедительности и совершила тактическое отступление. Тогда Зевс отдал обиженному сынуле в жены богиню любви Афродиту.

Что ее, мягко говоря, не обрадовало, ибо физия у милого кузнеца до сих пор не айс.

Из неподтвержденных источников

Ходят упорные слухи, что Зевс не раз и не два являлся к сыну со слезной просьбой: «Родной ты мой! Ну, еще один трончик, ну, всего один, такой же, тебе же ничего не стоит…» Добрый кузнец оставался добрым: сочувственно вздыхал, но на просьбы не велся.

Загрузка...