Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

СПЯЩЕЕ БОЖЕСТВО

Грусть мудрых мыслей о добре

Освобождает от оков.

Так тает в лунном серебре

Холодный пепел облаков.

Дхаммапада.

Сбывается долгожданное…

Я парю над вращающейся землей. То ли радужные крылья сновидений возносят меня в гималайское небо, то ли излюбленная фантастами машина времени ворвалась в иную эпоху, в иную индуистскую калпу, которая неумолимо следует за уничтожением очередного мирового периода. Что сон и что явь? Где жаркий июньский день 1974 года? Куда он провалился? Помните у Пастернака: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Впрочем, я знаю какое. На дворе год Синего Зайца по календарю гималайских вершин. Или год 2034 эры Бикрама согласно официальному летосчислению королевства Непал, или 2518 год буддизма. Еще совсем чуть-чуть, и я проскользну в эти недоступные временные заводи. То ли в ту, то ли в другую, если только они не перетекают друг в друга, как сообщающиеся сосуды или как сны, над которыми не властны законы причинности.

Мне еще только предстоит приблизиться к белым воротам, украшенным масками в уборе из черепов. К настоящим, всамделишным воротам королевства. Вначале, как и положено, будет аэропорт. Небольшой, но вполне современный эртерминал «Трибхувана», расположенный на скромной для здешних масштабов высоте в 1460 метров.

Комфортабельный «Боинг» еще только делает заход на посадку, а я уже ловлю себя на том, что испытываю чувство блаженного облегчения. После Индии, где термометр подскакивал под плюс 47, после выжженных желтых равнин и глинистой пудры, летящей по ветру, зеленые влажные склоны просто ласкают взгляд. Набрякшие, крутого замеса облака - муссонный период - сулят отдохновение. Земля внизу кажется прохладной и влажной. И главное, она в тени! Она надежно защищена от тиранящего солнца. Как дымилось оно в белом, словно карбидном, тумане над истерзанным Варанаси. Страшно вспомнить. И подумать страшно, что мы вновь пролетели над этим местом юдоли и скорби. Из Варанаси в Дели, из Дели в Катманду с посадкой в Варанаси. Словно и впрямь совершает оборот за оборотом колесо дхарм. Какая из двенадцати нидан этой всемирной рулетки замерла у Варанаси? Я всегда буду ощущать запах погребальных костров на берегу Ганги. Здесь ни-дана скорби, нидана конца, хотя и нет конца у колеса дхарм, как нет и начала.

Лишнее напоминание, что Непал, который начинается для меня с аэропорта, все, еще живет по своему особому календарю и rio законам, которые у нас в Москве изучают историки. Полет во времени и пространстве. Привычный набор реалий: визы, автострады, самолеты, гостиницы, бензоколонки, коктейли и т. д. и т. п. - наложен на исторический слепок. Это единство органично, но оно и противоречиво, как противоречиво и двойственно изначально всякое явление на нашей земле. И об этом нельзя забывать ни на минуту, иначе никогда не поймешь неповторимую душу страны, шагнувшей в XX век из горного плена.

Я вижу или увижу вскоре бамбуковый мост над ущельем, по которому идет женщина с корзиной за спиной. Босые ноги чутко ловят малейшие колебания шатких соломин, связанных то ли ротангом, то ли какой другой лианой. Груз тяжел, и широкая лямка корзины плотно давит на лоб, словно тянет назад. Бог знает, что ждет ее там, впереди, какие дали раскроются. А за спиной - все ее, тысячелетнее, надежное, испытанное. Она росла и детей растила по законам предков, она возжигала благовонные палочки на древних алтарях, добро и зло предстают перед ней запечатленными в исконных формах. Пусть светит ей из долины электрический свет, пусть знакомый шофер подбросит ее до базара на видавшем виды лендровере, а сын, уехавший учиться в чужую страну, пришлет весточку с портретом по фототелеграфу. Что из того? Это просто жизнь, которая всегда и везде идет вперед. Она не касается вечных вопросов. Тех мучительных и высоких истин, которые не дают покоя мятущимся сердцам. Женщина, которую я вижу, не более счастлива и не более несчастна, чем миллионы ее сестер. В чем-то она беднее, в чем-то, быть может, богаче. Во всяком случае, у нее есть готовые ответы на мучительные вопросы бытия. В касте и ведах, если она индуистка, в четырех высоких истинах, если идет «восьмеричным путем». Вот и все, что может узнать о ее внутреннем мире посторонний. Да и как говорить ему с нею? Языком шастр и джатак, абстрагируясь от всех сложностей и бурных перемен мира? Но это ее язык, и ничего нового она для себя не узнает. Можно говорить о чем угодно и с кем угодно на языке знания, но лишь с единоверцем можно беседовать на языке веры. И я задумываюсь о ключе. Еслцщелая страна, ведущая к тому же активную внешнюю политику, может руководствоваться во многих областях внутренней жизни ведическими законами, сочетая требования современности с заветом тысячелетий, то приблизиться к духу ее можно, так сказать, таким же синтетическим образом. Для этого прежде всего необходимо понять главные нужды, первоочередные ожидания и попробовать осмыслить, как они сочетаются с исконной традицией. Где вступают с ней в острый конфликт, где взаимодополняются или приспосабливаются друг к другу. Только так и можно восстановить связь времен.

Я вижу здоровенных американских парней - возможно, из «корпуса мира», - бредущих босиком по базару в желтых одеяниях буддийских монахов. Это либо щекочущая нервы игра, затянувшаяся на несколько месяцев, либо способ познания прошлого. Способ активный, но все-таки направленный против стрелы времени, если следовать терминологии физика Эддингтона.

Для плодотворного и взаимообогащающего диалога гостю стоит чутко прислушиваться к смутному лепету истории. Как можно больше узнать о том, что для нас далекое вчера, а для собеседника - и сегодня, и, возможно, даже ближайшее завтра.

«На священной горе Кайлас, среди вечных снегов, отдыхает от забот и треволнений мира великий бог Шива - покровитель Непала». В этой фразе, которую я почерпнул из одной средневековой рукописи, запечатлена неразделимая триада, без которой не обходится ни одно описание Гималаев: горы, божество и Непал - жемчужина в ледяной короне, живое и вечно прекрасное сердце величайшей из каменных твердынь планеты.

Эта удивительная страна снискала странную славу «мировой загадки». Еще каких-нибудь лет тридцать назад Белые ворота Катманду были закрыты для чужеземцев. Достаточно сказать, что вплоть до 1951 года взглянуть на Непал посчастливилось считанному числу иностранцев. Специалисты считают, что таких счастливцев было всего пятьдесят. И это за две с лишним тысячи лет истории! Протянувшись восьмисоткилометровой лентой вдоль южного склона Гималаев, загадочное королевство грезило в вековом оцепенении меж Индией и Китаем. Далекое от остального мира, недоступное, исполненное скрытой духовной силы. Санскритское слово «Непала» означает буквально Жилище у подножия гор. И по сей день оно живет по своему особому времени. Окруженная ледяной короной величайших восьмитысячников мира, эта удивительная гималайская страна ведет счет времени сразу по трем календарям - официальному индуистскому, китайскому (высоко в горах) и грегорианскому. Здесь почитают индуистских богов, учителей ортодоксального буддизма и ламаистских волшебников, но не совсем так, как в Индии или Тибете. Непал - это Непал. Его знамя - два острых треугольника - напоминает о горных вершинах. В его гербе Джомолунгма, луна и солнце, символизирующие индо-буддийский космос, вселенную, замкнутую в кольце гор. Эта сложнейшая из эмблем, кажется, включает в себя все мироздание, священную реку с божественной коровой и птицей по берегам, королевскую шапочку, широкий нож-кукри, храброго гуркха с карабином и горца с копьем.

Ее сердце - древняя долина Катманду - хранит почти неизвестные миру памятники величайшего искусства народов, которые вот уже третью тысячу лет населяют эту благодатную землю, небо над которой не знало дыма заводских труб.

Я хочу начать свой рассказ со встречи - иначе не скажешь - с рукотворным чудом, воплотившим в себе древние представления о времени и духе Гималаев.

Столица королевства получила название от древней пагоды Кастамандал, построенной из одного ствола гигантского кедра. Ныне в самом центре Катманду посреди площади Ха-нумандхока стоит грубая базальтовая стела, на которой высечен рельеф страшного шести-рукого божества, увенчанного короной и перевязью из черепов. Потрясая мечом и трезубцем, он пляшет на слоноголовом Ганнопатхи и прихлебывает из черепа-чаши дымящуюся кровь. Недаром губы и подбородок черно-синего гиганта всегда окрашены ярким кармином. Индуисты чтут эту ипостась разрушителя Шивы под именем Кала Бхайрава, что означает ужасное, всепожирающее время. Буддисты поклоняются ему, как юдаму Ма-хакале, то есть Великому времени. Еще живы старики, которые хранят память о человеческих жертвах, приносимых ужасному демону в черные дни стихийных бедствий и опустошительных эпидемий. Ведь пока Шива-Бхайрава пляшет на трупе Ганнопатхи - собственного сына Ганеши, время как бы замедляет свой бег и перестает перемалывать жизни. Здесь очень сложная и глубокая символика, передать которую можно лишь в объемистом научном исследовании. Даже не все ламы высшего посвящения разбираются в ней, а тем более простые непальцы. Им вполне достаточно знать, что время в стране, охраняемой

Кала Бхайрава

Махакалой, течет не столь разрушительно, как везде. В известном смысле это соответствует истине. Особенно если учесть, что вселенская проблема охраны окружающей среды пока еще не слишком актуальна для Гималаев. Впрочем, любая истина двойственна, диалектична. Это понимали еще древние составители вед и пуран, это проповедовали великие гуру и риши. Шиве - разрушающему началу - противостоит, одновременно дополняя его, созидающий Вишну-Брахма. Один пожирает время, другой ткет его. Дорога на Джомолунгму, по которой год за годом бредут паломники от альпинизма, уподобилась ныне захламленному пустырю, столь характерному для городского пейзажа индустриального Запада. Право, есть мудрый смысл в древнем постановлении непальского правительства, объявившего некоторые особо священные горы закрытыми для восхождения. У подножия Джомолунгмы создается сейчас заповедник для диких животных, исчезающих под натиском человека. Сюда уже завезены тигры, слоны, медведи, носороги и крокодилы.

В десяти километрах к северу от Катманду покоится спящее божество - Бутханилакант-ха. В храмовом бассейне, наполненном ледниковой водой, вечным сном спит на ложе из переплетенных змей каменный колосс, изображающий бога Нараяну - инкарнацию (воплощение) созидателя Вишну. Еще совсем недавно львиные ворота храма были открыты только для индуистов. Ныне видеть божественный лик юного Нараяны возбраняется лишь одному человеку на земле - непальскому королю, ибо он тоже считается инкарнацией Вишну. Грезящий на водах гигант издавна олицетворял дух гималайского королевства, созерцательный, невозмутимый, высокий.

Отрезанный от остального мира высочайшей цепью хребтов, «закрытый Непал» веками сохранял древние феодальные обычаи. Неизменный, как Гималаи. Вечно грезящий, как Нараяна. Остановивший время, как Ма-хакала. Его базальтовые гиганты оберегали не столько тайны потустороннего мира, сколько переживший себя, одряхлевший уклад жизни.

Будханила-кантха

Но возвращусь в храм под открытым небом, где видит сны тысячелетний Нараяна.

Я провел там целый день, наблюдая за тем, как брахманы в белых одеждах отверзают очи божеству, раскрашивая их краской, омывают его прекрасный лик, ярким кармином оттеняют губы. Статую одевают гирляндами цветов, фиолетовых, алых и конечно же белых с желтой серединкой, которые всегда растут перед пагодами. Их запах, чуть горьковатый и как будто прохладный, навевает приятные сны. Я следил за тем, как кормят гиганта шафрановым рисом из разукрашенного цветами и фруктами блюда, как поят его молоком под звон колокольчиков и сандаловый дым кадильницы, которой размахивал юный служка. Но неподвижны были чуть раздвинутые в дремотной улыбке губы, и белая струйка молока, четко видимая на черном камне, стекала в воду из уголка сомкнутых губ. Сотни голубей кружились над местом трапезы, склевывая дымящиеся зерна, тритоны и лягушки сплывались на привычное пиршество. Только нищие смиренно дожидались в сторонке, когда настанет их черед доесть остатки с божьего стола.

Старый ведический жрец с тикой высшей касты над переносицей и шнуром на плече первым, после Нараяны разумеется, поднес горсточку риса ко рту. Потом угостил меня. Из чистой вежливости, потому что неиндуис-та все равно не коснется благо причастия. В отличие от всех мировых религий, стать ин-дуистом, так сказать, принять индуизм нельзя. Индуистом можно только родиться. Под сенью Гималаев, в лоне семьи и касты.

Я поблагодарил гуру и сказал, что понимаю, какую честь он мне оказывает. В Индии такое было бы немыслимо. Не потому, что индийцы менее гостеприимны. Просто индийские брахманы более строго относятся к закону, который предписывает, в частности, не осквернять еду прикосновением к человеку низшей касты. Тем паче к внекастовому существу.

- Не беда, - непальский священнослужитель понял намек с полуслова. - Надеюсь, ваша карма теперь улучшится и в следующем воплощении вы родитесь здесь, у нас.

Слова жреца были продиктованы традиционной непальской терпимостью и безусловным влиянием буддистов, отрицающих всякую кастовость. Как и многие другие святыни Непала, Бутханилакантха почитается не только адептами Шивы и Вишну, но и буддистами. Благо доктрина воплощений позволяет творить любые генеалогические чудеса. В недрах некоторых сект Будду, например, считают земным воплощением Вишну, равно как и непальских королей Шах Дева.

Вообще Будханилакантха - синтетическое божество разных верований, представляет интереснейший объект исследований для этнографа… О нем можно написать интереснейшую монографию. Удивительно, что никто до сих пор не предпринял такой попытки. У старинного тибетского географа Миньчжул Хутукты (правильнее, очевидно, Хутухту, т. е. перерожденец) я нашел прелюбопытное описание подобного памятника.

«Неподалеку от лежащего по дороге из Чжеронга в Непал города Наякота есть место в ложбине горы, называемое Гованаста; тут, посреди потока, подобного морю, есть нерукотворный каменный кумир, имеющий фигуру человека, у которого лицо закрыто желто-красным шарфом; он лежит навзничь, и из волос его высовываются девять змеиных голов. Хотя это и есть весьма священный кумир святого, великого милосердца Голубогорлого… много индийских и непальских буддистов неблагоговейны к этому кумиру и в особенности же тибетцы, называющие его опрокинутым навзничь драконом или драконом-живодером. Глупое это название происходит оттого, что этот кумир по-индийски называется Нилакантха, а тибетцы знают, что слово «Нила» значит дракон, а «канта» - лежащий навзничь».

«Нилакантха» действительно означает «Си-негорлый». Но любопытнее всего, что относится этот странный эпитет не к Вишну и не к его воплощению Нараяне, а к Шиве. Именно гималайский хозяин Шива выпил, спасая мир, смертельный яд, отчего его горло стало синим, как горный лазурит. Но таков уж он, этот текучий эфир небожителей, что одно перетекает в другое, рождая причудливейшие сочетания, создавая невероятные инверсии.

Я уже говорил, что в пещерах Элефанты видел трехликого гиганта, воплотившего в себе черты главной триады: Брахмы, Вишну и Шивы. В пещерном храме близ столицы Малайзии Куала-Лампура мне показали редкое изображение Шивы - гермафродита: одна половина тела была подчеркнуто мужской, другая - преувеличенно женской. Элемент подобной идеи несет и образ Натараджа - самое известное из шиваистских изображений, где грозный разрушитель представлен в образе четырехрукого повелителя танца.

И все же, несмотря на невероятное для рационального европейского ума смешение мифических образов, Бутханилакантха являет собой именно миросоздателя Вишну, покоящегося в кольцах Змея Вечности Ананты, или Шеши, посреди океанских вод. Отсюда бассейн и непременный вишнуистский атрибут - раковина, которую пятиметровый исполин держит в левой руке.

Эту раковину мы встретим даже в самой бедной ламаистской кумирне от Монголии до Бутана, в любом индуистском храме увидим ее на алтаре. В сложной символике Гималаев раковина дун-гар - один из символов счастья. В ламаистском оркестре - главный инструмент. С хриплого, устрашающего рева белых раковин, оправленных в серебро, начинается утро в дзонгах Бутана, крепостях затерянного в горах Мустанга, в монастырях шерпских деревень, на узких улочках Патана или обветшавшего Леха. Это голос Гималаев, непередаваемый хрип, треск и хохочущий рев движущихся ледников.

Одну такую раковину, изукрашенную резным узором лотоса, я купил в пестрой лавочке на бомбейской Марин-драйв. У меня едва хватает запаса воздуха в легких, чтобы пробудить в ней надрывное, пугающее эхо горных долин. Я где-то читал, что у древних майя был обычай нюхать сильно пахучее вещество в минуты важных событий жизни. Потом, даже через много лет, стоило им поднести к носу заветный флакон, как в памяти тут же оживала во всех ярчайших подробностях картина былой славы ли, скорби ли - не знаю.

Вспоминая Гималаи, я любуюсь неповторимыми танка, выполненными минеральными красками на тончайшем полотне, раскрашенной маской Бхайравы, изящным Манджушри, отлитым некогда в Патане из уникальной непальской бронзы, дающей патину холодную и серебристую, как лунный свет. Перед мысленным взором проплывают города, дома, улицы, пестрая сутолока базаров, разноцветные флаги, стерегущие силы земли. Но если мне хочется увидеть со всей возможной для памяти яркостью белизну вершин и пронзительную фиолетовость неба, услышать шорох горного шифера, вдохнуть дым костра, в котором тлеют аргал и можжевельник, я беру в руки раковину. И пытаюсь трубить. Иногда это удается.

Жрец Синегорлого помог мне сосчитать головы кобр: их оказалось десять.

- Теперь я покажу вам одиннадцатую змею, - сказал он, увлекая меня за собой.

Пройдя меж львов, охраняющих вход, мы спустились по лестнице за пределы святилища. Под каменной стеной был темный провал, где среди сплетения древесных корней угадывались каменные кольца.

- Эта змея встала перед королем из династии Малла, когда тот хотел взглянуть на спящего Нараяну, и не пустила его. Ведь он сам воплощение бога и не должен видеть себя со стороны.

Мне хотелось узнать почему, но я удержался от вопроса. Да и вряд ли мой необычный гид сумел бы дать вразумительный ответ. Только в научной фантастике допустима ситуация, когда путешественник в прошлое лицом к лицу сталкивается со своим двойником. Более молодым, естественно. Юное прошлое, как правило, тут же начинает одолевать расспросами пожилое будущее: что-де там у вас и как? Каменная змея, видимо, учла неловкость подобной ситуации и воспрепятствовала.

В королевском ботаническом саду на окраине столицы есть еще один бассейн с Нараяной на Змее. Более скромных масштабов. В нем плавают великолепные радужные карпы, сине-зеленые, фиолетовые с желтизной, кроваво-черные. Детвора с увлечением кормит их печеной кукурузой. Король изредка тоже прогуливается по тенистым аллеям. Лицезреть копию ему не возбраняется. А по ночам в сад спускаются из горных джунглей леопарды.

Когда мне сказали об этом, я сперва не поверил. Но сторож открыл сарай и поднял брезент. На земле, уже вонючей от застывшей крови, лежали два великолепных зверя, запрокинув усатые, мертво оскаленные морды. В прищуренных глазах поблескивала холодная фарфоровая белизна. Жуки ползали в нежном подшерстке горла.

- Утром убили, - сообщил сторож. - Приходили воду из бассейна лакать.

Я не спросил зачем. В Сринагаре, в магазине мехов, я видел тщательно выделанные тигровые шкуры. Ярлыки на них были со многими нулями. Можно было купить и одну голову, чтобы повесить на стенку. Даже отдельный ус - как лекарство. Или коготь на амулет.

Оправленный в золото коготь тигра на декольтированной даме и «красные» книги исчезающей фауны!

Вишну спал и не мог защитить прекраснейших из детей своих.

Уже в Москве я узнал из книг, что базальтовый колосс изваян в VI - VII веках.

Циклопической лестницей устремился Непал с заболоченных жарких низин тераев к разреженным высотам, где сверкают под жестоким рентгеновским солнцем вечные льды. Путь в горы - это беспримерное восхождение от тропических джунглей к арктическим пустыням. Пролеты высочайшей из лестниц мира. Каменные ступени ее были свидетелями переселений народов, смешения языков и религий, расцвета и заката цивилизаций. Здесь пересекались караванные тропы, здесь с незапамятных времен мудрецы и поэты искали вечные истины. В Непале, в садах Лумбини, родился Гаутама, учение которого распространилось потом по всей Азии. На берегу непальской реки Гандак поэт Вальмики творил бессмертную «Рамаяну». В пещере «Коровья морда», откуда берет начало священная. Ганга, отшельник Капила проповедовал четыре «высокие истины» Гаутамы, несущие живым существам избавление от страданий. По тропам Непала прошли чтимые в Гималаях Пад-масамбава, Адиша и Миларайпа.

Древняя пагода в Непале

С той поистине легендарной поры в Непале высоко чтут звания философа и поэта. Многие непальские короли обогатили культуру своей страны нравоучительными трактатами, песнями, изящными стихами. Тонким лирическим поэтом был покойный ныне король Махендра.

Его стихи неоднократно переводились в нашей стране и хорошо знакомы всем любителям непальского искусства. Таким образом, принадлежность к литературному миру во многом облегчила мне постижение уникальной гималайской страны. Традиционное уважение непальцев к писательскому ремеслу явилось магическим сезамом, открывшим передо мной такие двери, в которые я и не надеялся достучаться.

Святилище грозной Кали

Судьба Непала сложилась счастливо и во многом представляет собой уникальное явление в мировой истории. Непальцы, в частности, никогда не знали религиозных войн. На языке непали, равно как и на древнем неварском, не существует даже такого понятия. В долине Катманду бок о бок мирно уживались самые разные секты и философские учения. По подсчетам историков, общее количество убитых в междоусобицах, которые вели непальские княжества, не превышало тысячи человек. И это в стране, где высятся ступы, воздвигнутые индийским царем Ашо-кой еще в III веке до нашей эры! Тысяча погибших за две тысячи лет! А ведь Непал - родина гуркхов, бесстрашных солдат, проявивших свое мужество в двух мировых войнах.

Миролюбие неваров, населявших долину Катманду, приводило в изумление европейских путешественников. Дезидери, один из немногих счастливцев, побывавших в Непале в XVIII - XIX веках, оставил нам прелюбопытное описание неварских баталий: «То ли из сострадания ко всем живым существам, то ли из трусости они ведут себя на войне крайне смешным и невероятным образом. Когда встречаются две армии, они начинают поносить друг друга всякими словами. После нескольких выстрелов, если никто не ранен, войско, подвергшееся нападению, возвращается в крепость, которых здесь много… Однако, если кто-либо убит или ранен, пострадавшая армия просит мира и посылает к противнику растрепанную полураздетую женщину, которая плачет, бьет себя в грудь, просит пощады и умоляет прекратить резню и кровопролитие. После этого армия-победительница диктует условия побежденным, и война заканчивается».

Так и видится в этих словах пренебрежительная «усмешка «просвещенного» европейского дипломата, для которого калибр и убойная сила орудия едва ли не главный критерий цивилизации. Ценности, взращенные в долине Катманду, нелепо взвешивать на весах, где гирями служат пушечные ядра. Учение Гау-тамы и антивоенные эдикты Ашоки, словно легирующие добавки, растворились в расплаве культур, языков, религий и рас. Они придали блеск и твердость сплаву - уникальному творению Гималаев, которое с честью может выдержать сравнение с любой из великих цивилизаций земли.

Свободолюбие и гордость непальцев проявлялись не в междоусобицах. Когда дело касалось независимости родины, права непальцев на собственный образ жизни, они умели постоять за себя. Достаточно сказать, что Великобритании, несмотря на все усилия, не удалось установить в Непале колониальный режим.

Если еще каких-нибудь три десятилетия назад Непал считался «мировой загадкой», «государством-отшельником» хотя бы по той простой причине, что не пропускал иностранцев через границу, то теперь непальские представительства открыты в столицах 56 государств. В 1955 году Непал стал членом ООН, а 20 июля 1956 года установил дипломатические отношения с СССР. Между нашими странами заключен ряд договоров об экономическом, культурном и торговом сотрудничестве. Непал принимал активное участие в международных конференциях неприсоединившихся стран. Его представители участвовали в работе Всемирного конгресса миролюбивых сил, который проходил в 1973 году в Москве.

Столь радикальный отход от многовекового изоляционизма не мог не сказаться самым существенным образом и на внутренней жизни. В 60-х годах был принят закон об аграрной реформе, намечена обширная экономическая программа, в которой главный упор делается на развитие транспорта, энергетики, ирригационной системы. В исторически короткие сроки непальцам удалось достигнуть некоторых успехов в различных областях хозяйственной деятельности, но внешний облик затерянного среди гор, изолированного от мира королевства почти не изменился. По-прежнему Непал остается аграрной страной, в экономике которой преобладают феодальные отношения. Достаточно пройтись по узким улочкам Патана или Бхадгаона, где нечистоты выплескиваются прямо из окон и по каменным желобам стекают в застойную лужу на окраине, чтобы ощутить себя в средневековье. Разве не таковы были Париж времен трех мушкетеров, Москва при Василии Шуйском? Но приметы нови можно увидеть повсюду. В том же Патане проводят электричество, эксперты ЮНЕСКО руководят работами по реставрации дворцов и многоярусных пагод, а в небе со свистом проносятся реактивные лайнеры. Традиции и современность замыкаются здесь в кольце, подобно тому как неразличимо переходят друг в друга следствия и причины в колесе сансары. Не случайно же эмблемой королевских авиалиний выбрана маска красного Бхайравы. Ужасный обликом охранитель пожирает ныне пространство и время на высоте нескольких тысяч метров, вполне соизмеримой, однако, с гималайской короной.

Но рождается и другая символика, может быть и не нашедшая еще графического воплощения, но достаточно убедительная. Приятно было сознавать, что в электрической лампочке, озарившей средневековые города долины Катманду, метались электроны, рожденные в генераторах, привезенных из СССР. Позолоченные, многоглавые лики бесстрастно сверкали в ее непривычно резком отчетливом свете. Гималайские боги не протестовали. Все так же летел над площадью крылатый Гару-да - победитель змей, загадочно улыбался Вишну под балдахином девятиглавой кобры, покровитель знания Манджушри замахивался на силы тьмы и невежества.

Трудно забыть игру электрических отсветов на позолоте пылающего меча. Я зажег перед Манджушри курительную палочку из благовонного сандала. Ведь электрификация должна проходить именно по его ведомству. Другую палочку я поставил на алтарь Ганеши, покровителя писателей, слонов и купцов.

Кого-кого, а божественного патрона здесь может отыскать себе каждый. Индуистский пантеон, наверное, самый обширный. Он щедро снабжает даже буддизм, который изначально вообще отрицал богов. Тем паче, что непальские индуисты и буддисты в основном принадлежат к тантрической школе, почитающей ведических небожителей, женскую энергию, духов и демонов.

Странно, конечно, в последней четверти XX века говорить о богах, магах и прочих трансцендентальных материях. Но религия в этой стране - нечто большее, чем просто вера в предвечных распорядителей судеб. Она, по сути, определяет весь образ жизни непальцев, равно затрагивает их духовную культуру и быт, этику и взаимоотношения, зачастую предопределяет те или иные поступки. Неудивительно, что еще английские путешественники, первыми проникшие в недоступное королевство, поражались обилию здешних храмов, которых не меньше, чем домов, и «идолов», которых не меньше, чем людей. Эта очевидная особенность непальских городов и впрямь достойна удивления. Но специфичность Непала в другом. Ведь вся Индия и вся Юго-Восточная Азия покрыты множеством культовых сооружений. Английские путешественники, по стопам которых шли солдаты Ост-Индской компании, навязавшей Непалу вековую тиранию династии Рана, заметили лишь внешнюю сторону вещей. А есть внутренняя, важнейшая. Даже ортодоксальные брахманисты наряду со своими богами одинаково почитают и буддийские святыни, а последователи Гау-тамы воздают почести ведическим богам. Неповторимый непальский дух, нерушимая непальская традиция. Высоко в горах, где в фиолетовом небе сверкает острая, как плавник акулы, Мачапучхре, закрытая для альпинизма, я встречал лам древней «красно-шапочной» секты, строгих «желтошапочных» аскетов и «черношапочных» адептов исконного шаманства «бон». Все они жили на доброхотное подаяние горцев и не вступали друг с другом в споры по поводу того, чье учение правильней.

Вот какой дух прячется под каменными сводами шикхар и черепичными крышами пагод.

Подобного согласия, однако, не увидишь в мирской, так сказать, жизни. Беспощадная капиталистическая эксплуатация трудового населения в городах и полуфеодальная - в деревнях тоже составляют непальскую явь. Этим Непал, увы, не отличается от других стран капиталистического мира, потому что законы общественного развития равно справедливы для всех государств: и открытых, и закрытых.

Древние святилища Непала с их неподражаемой скульптурой и живописью, выполненной нестареющими минеральными красками, поражают воображение. По своим художественным достоинствам они ни в чем не уступают памятникам цивилизации доколумбовой Америки или древнего Египта. Но ступенчатые пирамиды Паленке давно поглотила сель-ва, и гробницы фараонов замели пески, тогда как тысячелетняя гималайская цивилизация - живая реальность нашего времени.

Непальские святыни можно встретить не только в густонаселенной долине Катманду. Древние, как сама история, они спрятались в горных пещерах и лесных чащах, они высятся на вечно заснеженных перевалах и тихо дремлют у речных излук. Порой это камень, выкрашенный киноварью, посреди бушующего потока, порой простая землянка, символизирующая близость к материнской стихии, или одинокий лингам на зеленом холме, прославляющий производительную мощь природы. Как правило, все храмы удивительно тонко вписываются в ландшафт. Древние строители выбирали для будущих сооружений самые примечательные, самые живописные места.

На берегах рек построены закрытые для неиндуистов храмы Пашупатинатх и Гухешва-ри, Гокарна, Санкхунул и Гхобар, у священных источников, у водоемов стоят Будхани-лакантха, Баладжу и Годавари, с возвышенностей озаряют долину золотые шпили Свая-бунатха и Чангу-нараяны. Только в долине Катманду насчитывается 2500 святилищ, 800 из которых считаются уникальными и включены в каталог ЮНЕСКО. В священной рукописи XVI века я видел примитивный рисунок: змея на фоне горных пиков. Эта средневековая аллегория скрывала тайну происхождения долины Катманду. Любуясь чудесной панорамой с одного из скальных холмов, нелегко поверить в легенду о том, что некогда здесь находилось озеро. И тем не менее это так. Именно озеру, в котором, кстати сказать, водилась масса змей, и обязаны земли Непала своим плодородием. Согласно легенде, меч покровителя наук Манджушри рассек гору и воды озера, увлекая за собой змей, хлынули в долины. Возможно, в древние геологические времена произошел разлом, в результате которого вода ушла из окруженной горами чаши. Право, есть высокий и очень современный смысл в мифе о том, как Манджушри, придя из Тибета поклониться будде Вайрачане, прорубил горную цепь огненным мечом знания. Именно знание лежало в основе того, что изначально считалось чудом. Вайрачана, кстати, является первым из будд, посетивших нашу грешную землю. В тайных книгах древнейшего на земле храма Сваямбхунатха - Самотворящего - указано, что космический Вайрачана вышел из лотоса именно здесь, посреди змеиного озера, миллиарды лет тому назад. Такой счет времени возможен только в Гималаях, где слово «вечность» является конкретным и обиходным.

«Очи лотоса».

Сваям-бхунатх

Но недаром говорят, что ничто под луной не вечно. Даже сами Гималаи, которые возникли на месте древнего моря Тетис и являются сравнительно молодой системой, вырастают ежегодно на несколько сантиметров. По крайней мере Джомолунгма за последние сто лет увеличилась на девять метров. Олимпийский чемпион, который постоянно улучшает собственные рекорды… Непал, впрочем, как и страну «Драконов грома» Бутан, не назовешь ныне «затерянным королевством». Необоримый ветер перемен веет над Гималаями. И если сами заснеженные пики - от Дхаулагири до Кариолунга - высятся обелисками нерушимого постоянства, то в узких плодородных долинах, где сосредоточена жизнь, все более зримыми становятся приметы радикального поворота к современности.

Фабричные трубы пробуют конкурировать не только с дымами пастушьих костров, но и с вечерним туманом, который узкими полосами проплывает над вечной долиной, где некогда не всегда мирно сосуществовали целых три королевства. Ныне их столицы Катманду, Патан и Бхадгаон прочно связал асфальт. В Бхадгаон можно доехать теперь на троллейбусе. К древнейшим храмам и чудесным городам-памятникам ведут уже не горные каменистые тропы, а современные автострады. На перевалах, где раньше возвышались только молитвенные флаги и шиваистские трезубцы, выросли ажурные вышки высоковольтной передачи.

В Непале обсуждается конституционная реформа, осуществляется программа экономического развития. Отсталая феодальная система, которая искусственно культивировалась всесильным кланом Рана, медленно и неохотно - особенно это заметно в отдаленных высокогорных уголках - сдает позиции, но современный уклад постепенно проникает повсюду. Электро- и радиофицируются даже храмы, а в горных монастырях рядом с алтарем часто можно увидеть часы с многодневным заводом. Подобное соседство патриархальности и модерна бросается в глаза на каждом шагу. На городских улицах ухитряются уживаться между собой новенькие «тоёоты» и священные коровы, которые с поистине божественным спокойствием игнорируют самые отчаянные сигналы водителей.

К очаровательным курьезам быта непальских городов можно причислить и громадных черных козлов, посвященных Кали, и обезьян, разгуливающих по крышам, откуда удобнее обозревать лакомства, зреющие в садах и огородах, и грифов, которые, очевидно, видят в самолетах местных авиалиний нежелательных конкурентов. Недаром же они столь яростно пытаются атаковать идущие на посадку авиетки. Зато пасущиеся на летном поле буйволы и стада никому не принадлежащих коров с достоинством покидают посадочную полосу, едва прозвучит резкий зуммер, возвещающий о приближении очередной машины. Когда наш маленький двухмоторный самолетик снижался над долиной Покхары, впечатление было такое, словно мы собираемся приземлиться в центре зоопарка. Короче говоря, в Непале смена старого новым протекает мягко и постепенно, что вполне согласуется с характером самих непальцев, людей удивительно терпимых, жизнерадостных и приветливых. Надо видеть, как взирает продавец зелени на «священную» корову, которая забрела к нему в лавку! Он никогда не закричит на нее, не сделает даже попытки прогнать. Лишь отвлечет внимание незваной гостьи от наиболее спелых плодов и ласково предложит ей полакомиться ботвой или банановой кожурой. В этом нет никакой религиозности, ибо так поступают не только индуисты, но и последователи Будды, которые не обожествляют ни коров, ни обезьян, ни собак. Недаром говорят в народе, что «бога мирские дела не трогают».

Боднатх

Спора нет, столь тесное соседство людей и животных мешает необратимому процессу урбанизации, привносит путаницу и хаос в транспорт. Но само по себе оно прекрасно. Как отражение души человеческой. Как древнейшая убежденность народа, что все живое имеет одинаковое право на жизнь.

Иное дело, когда под одним небом уживаются способы и средства производства, разделенные бездной времен. И если сложенная из валунов шерпская хижина, в которой жужжит старинная прялка, отдалена от столичной текстильной фабрики многими километрами трудных горных дорог, то кули с корзинами за спиной и велорикши снуют по тем же шоссе, что и могучие тяжелогруженые «КрАЗы», а тракторы и мотыги рыхлят одну и ту же ниву.

Крестьяне до сих пор носят землю высоко в горы, чтобы поддержать скудную урожайность каменных террас. Часто один какой-нибудь ливень уничтожает плоды многолетнего упорнейшего труда. Годы и годы нужны для того, чтобы преодолеть вековую социально-экономическую отсталость.