Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

МАГИЧЕСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Уходят мудрые от дома,

Как лебеди, покинув пруд.

Им наша жажда незнакома -

Увидеть завершенным труд.

Им ничего не жаль на свете -

Ни босых ног своих, ни лет.

Их путь непостижим и светел,

Как в небе лебединый след.

Дхаммапада

На галечном берегу мутно-зеленой клокочущей Сети мы оставили наш безотказный джип, чтобы подняться в горы, где в узкой, выгнутой седловине приютилась деревушка племени кхампа. Зеленое небо горело предзакатным пронзительным светом, в котором сочнее видятся краски, рельефнее - предметы. В центре большого маисового поля белел монастырь. Ухмыляющийся череп с трезубцем на темени охранял уединенную обитель от духов зла. Мелодично позвякивало при каждом обороте трехметровое колесо с молитвами, которое денно и ношно крутил слабоумный немой калека с блаженной улыбкой на черном от загара лице. Вокруг, осененные тенью банановых опахал, были разбросаны каменные хижины. В подсыхающей луже плескались утята. Овцы на горном откосе пощипывали волокнистые корешки. Наверное, обитатели этого мирного поселка старались наладить свою жизнь так, чтобы она почти не отличалась от той, какую вели их деды и прадеды. Чисто внешне все выглядело так же, как там, за перевалами Трансгималаев. Резкая перемена была незаметна, но глубока и необратима. На новом месте кхампа организовали кооператив, где все было общим: доходы и траты. Они построили школу и монастырь, чтобы молодежь училась на тибетском языке, соблюдала заветы предков. Организовали столовую, в которой всегда есть камские пельмени и рисовый чанг. Открыли сообща магазин, чтобы каждая семья могла обзавестись предметами первой необходимости. Деньги на территории кооператива не в ходу. Каждое утро молодые парни с рюкзаками за спиной спускаются в долину. Возле альпийских гостиниц, прямо на траве, они раскладывают свои сокровища. Словно приоткрывается окошко в призрачный мир. Вспыхивает чешуйчатая бирюза на серебряных гау с образками, переливаются на солнце коралловые перстни, один за другим появляются предметы, об истинном предназначении которых знают только старые ламы и уче-ные-тибетологи. Далеко за океан в чьи-то частные коллекции утекает тибетская старина: ножи для заклятия демонов - пурбу, янтарная перевязь из черепов, бесценная чаша гаданий. В белом монастыре уже ничего похожего не осталось. Зато беспрерывно звонит колесо, и фрески на стенах по богатству и красоте почти не уступают амдоским. Своя система ценностей. Кажется, что важна не суть, а лишь форма.

- Мы сделали все, как на далекой родине, - объяснил настоятель Дуп-Римпоче. - Теперь у нас одна забота: закончить крышу.

В горной обители

Он жил и учился в знаменитом Лабране. Третью степень по медитации получил после того, как два года провел в темной пещере. Возможно, высшее искусство сосредоточения одарило его и приветливым этим спокойствием, и этой удивительной бесстрастной доброжелательностью. С безучастной просветленной улыбкой он рассказал о крушении привычного мира.

- Мы все живем надеждой. Жить трудно. Но жить всегда трудно. Я думаю о вечном и мечтаю закончить крышу, - рассказывал он охотно и деловито, с какой-то сдержанной радостью, которая осталась для меня непонятной. Но будущее было закрыто и для него, ламы высшего посвящения, закончившего тайный факультет чжюд.

Я расспрашивал его о годах, проведенных в пещере. Ему было двадцать пять лет, когда, согнувшись, пролез он вслед за своим наставником в черную дыру. Неровные, сглаженные временем ступени вели в темноту. Наставник спускался легко и уверенно. Видно, ходил сюда часто, а может быть, просто умел видеть в темноте. Ученик же шел, цепляясь за шероховатые стены. Осторожно нащупывал ногой ступень и только потом так же осторожно ставил другую ногу. Этот узкий слепой лаз в монастырской стене вел внутрь горы. Ступеньки были разной высоты, и порой казалось, что под ногой пропасть.

Все же он одолел этот спуск и медленно пошел вдоль узкого коридора. Идти приходилось пригнув голову и на полусогнутых ногах. Внезапно в затхлый мрак подземелья просочилось дуновение свежего воздуха. Он шел навстречу холодной струе, напряженно вслушиваясь в могильную тишину. Больше всего ему хотелось сейчас услышать шаги наставника. Но тот словно сквозь землю провалился. На секунду он потерял всякий контроль над собой. Что-то сорвалось в сердце, и полетело, и понеслось, как валун по отвесному склону. Слепой ужас, подобно начавшейся лавине, обрастал лихорадочными подкреплениями смятенного ума. Смятение отхлынуло, когда впереди заколыхался ржавый огонек. Очевидно, наставник запалил какую-то плошку. На голой, источающей слезы стене зияли небольшие черные дыры, куда можно было просунуть только руку. Немые кельи тех, кто избрал для себя полный отход от мира.

Когда душа покидала кого-нибудь из этих святых, монахи-служители узнавали о том лишь по нетронутой чашке с едой. И то не сразу, потому что созерцатели зачастую не притрагиваются к пище много дней подряд.

Когда лаз, через который новый отшельник протиснулся в келью, замуровали, для Дуп-Римпоче настала вечная ночь. С детских лет его учили тому, как отрешиться от всяческих проявлений трех миров буддийской вселенной: мира вожделений, мира прославленных форм и мира невещественного. Он оставил друзей, заставил себя позабыть близких, а наставник помог ему избегнуть козней шимнусов - духов, опутывающих страстями отшельников, избравших дорогу праведной веры.

Приняв надлежащую асану, он устремил взгляд туда, где должен был находиться большой палец правой ноги. Увидев его внутренним зрением, молодой созерцатель представил себе, как с пальца сходит кожа, отваливается гниющее мясо и обнажается белая кость. Так, последовательно освобождаясь от плоти, он из надзвездных бездн мог различать каждую косточку своего скелета.

Прежде чем узреть свет, ему предстояло пройти сквозь тьму собственной смерти. Таков был смысл испытания, к которому его никто не понуждал. Обратив себя в мертвеца, Дуп-Римпоче начал превращать в скелеты все существа, населяющие вселенную. Он ясно видел, как под влиянием его всемогущей воли громоздится гора костей. Они трещали, лопались, обращались в пыль, но гора продолжала расти, захватывая все видимое пространство. И тогда вдруг взметнулось пламя, мгновенно пожравшее отвратительный холм смерти.

Дуп-Римпоче потерял сознание. Вернее, впал в нескончаемый кошмар, из которого невозможно было вырваться. Смятенное сердце рвалось от боли и ужаса, а проснуться, одолеть наваждение не удавалось. Нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, что оцепеневшее тело превращается в глыбу льда.

Из мрачной бездны вывел наставник. Объяснил созерцателю, что тот не вполне освободился от вожделений и привязанностей мира, и предписал новый ряд видений. И тогда фантастические чудовища заполнили темную келью, отвратительные демоны с гнилостным дыханием и гнойно сочащимися очами, клыкастые ведьмы, гребенчатые драконы и змеи окружили несчастного узника с разных сторон.

Вновь взметнулось очистительное пламя, и Дуп-Римпоче впал в то же бессознательное состояние, когда человек ощущает себя бесконечно несчастным и ничего более не сознает.

После этого он проболел несколько дней, мечтая о смерти.

Но настала минута, когда созерцатель увидел яркую звезду, выплывавшую из самых недр его собственного, полузасыпанного песком скелета. За ней тянулся шлейф из нестерпимо ярких шариков. Дуп-Римпоче начал считать их и насчитал ровно сорок. Это было, как учил наставник, верным признаком совершенного освобождения.

Потом из его лба выкатилась светлая жемчужина и, упав вниз, пронзила землю и другие оболочки мипоздания: воду, ветер и жаркий огонь. В тот же миг тело созерцателя сделалось невесомым и прозрачным, как вода. Исчезли кости и вся внешняя видимость. Но это продолжалось недолго. Достигнув пятой стихии - пустоты у края вселенной, жемчужина, подобно хвостатой комете, описала исполинскую дугу и, полыхнув несказанным светом, вошла в пупок созерцателя.

Это было зерно лотоса. Из него вырастали побеги, распускался чудесный бутон, открывая спрятанное сокровище.

Видеть будд созерцателя научил тот же наставник. Множество раз заставлял он Дуп-Римпоче воображать себе образ будды во всем его величии и красоте. И в урочный час будды начали выходить из надбровной точки, откуда прежде выкатилась жемчужина. Их было бесчисленное множество, и они заполнили собой все миры, стихии и землю, ставшую золотой и прозрачной, как стекло. Таким же сверкающим и чистым сделалось и тело самого Дуп-Римпоче, когда в него один за другим возвращались будды. Переполненный неизъяснимым счастьем, он почти не нуждался в еде и лишь изредка прикладывался к чашке, где всегда находилась свежая родниковая вода.

Устремляя мысль в область сердца, созерцатель научился извлекать будд и оттуда. Один за другим выходили они наружу с сапфировой Ваджрой в руках, чтобы вскоре вернуться обратно. Венцом всего был сапфировый лотос с золотой чашечкой, выросший из пупка. На нем покоился будда созерцания, и из его пупка тоже выходил лотос, на котором сидел новый будда. И не было конца этой гирлянде лотосов и будд.

Пятицветное сияние окружило чело созерцателя, сверкавшее ярче драгоценных камней. Он узрел облако, на котором парил Амитабха, из чьих уст вылетали лотосы и сыпались благодатным дождем.

Когда же земля и небо совершенно скрылись за их ароматной завесой, из пупка вышли львы и пожрали магические цветки. Уничтожив последний лотос, львы скрылись в пупке Амитабхи, а сам он вошел в голову созерцателя.

Это было самадхи, называемое «Прыжок льва». Начальная ступень крутой лестницы созерцания, по которой Дуп-Римпоче предстояло взобраться до самых вершин… Я понял, что видения стали для него единственной реальностью, а окружающее он воспринимает, как легкое облачко, заслонившее ненадолго солнце. Яркое, но не греющее солнце вымышленного мира.

На прощание Дуп-Римпоче преподнес мне белый хадак - длинный шарф, без которого в Гималаях не обходится ни одна встреча. Выйдя проводить нас на плоскую крышу, он поднял руку с четками, испрашивая у неба благополучную дорогу гостям. Его алое одеяние резко выделялось на белой стене рядом с красной лестницей, ведущей на верхнюю, пока недостроенную крышу. Коралловые с двумя хвостиками четки в 108 зерен рябиновой гроздью рдели в безоблачной синеве.

Я не раз обещал рассказать о магическом числе 108 и каждый раз откладывал на потом. Возможно, по той простой причине, что не знал, с чего начать. Но и теперь, когда представилась еще одна, уже последняя, возможность, я по-прежнему нахожусь в затруднении.

Дуп-Римпоче

Собираясь с мыслями, считаю до десяти. По ассоциации вспоминаю, что мог бы считать на санскрите, тем более что это совсем просто: эка, дви, три, чатур, панчан, шаш, саптан и так до бесконечности. Словно рукой подать до праязыка, а то и до тех былинных времен, когда имена вещей назывались впервые. В индийской, как и в других культурах Востока, алфавит и числовой ряд помимо основной роли несли и тайную эзотерическую нагрузку. На языке посвященных ноль означал еще пустоту, небо, отверстие, бесконечность; единица (эка) - начало, Луну, Землю, тело, предка, брахмана; двойка (дви) - близнецов, ноздри, глаза, губы, Солнце в паре с Луной; тройка (три) - огонь, драгоценность, Шиву (Трехглазый), три мира, три времени и т. д.

Теперь, вооруженные основами тайных знаний, доступных некогда лишь брахманам, попробуем разложить вездесущее число на простые множители: 108=1* 2*2 *З*З*З. Полученный результат можно представить в виде так называемого магического треугольника.

1 Начало (Брахман)

22 Солнце Луна

333 Прошлое Настоящее Будущее

Сколько зашифрованных посланий оставила нам седая древность! Сколь многое мы не умеем, а то и просто ленимся прочитать.

Что же касается четок, то их придумали для подсчета молитв буддийские монахи. От них четки перешли к мусульманам, и лишь потом мавры занесли их в Европу.

Пандиты, состоявшие на службе геодезического бюро, прикрывавшего Интеллидженс сервис, отправляясь на разведку гималайских дорог, как и положено, брали с собой четки и молитвенную мельничку. Но вместо мантр в цилиндрах лежали кроки и компас, а четки насчитывали не 108, а лишь 100 зерен, чтобы легко было подсчитывать пройденные шаги.

Еще одна глубинная изнанка гималайских тайн.

Увлекательно было заниматься всем этим в Покхаре. Сюжеты для романов и повестей возникали на каждом шагу. Жаль, не было четок, чтобы вести учет. Может быть, поэтому они и позабылись, сюжеты.

Лишь незабываемое резцом провело по сердцу.

Спасибо, Покхара. Ты одарила меня мгновениями высочайшего взлета, рассказать о которых не хватит слов.

Совершив полный оборот, колесо вернулось на прежнее место. Назовем его ниданой приезда.

Долина Покхары, как и большинство глубоких ложбин непальских Гималаев, в сущности, очень маленькая. Ее протяженность не превышает шестнадцати километров, а ширина и того меньше - восемь. По площади она почти в пять раз уступает долине Катманду и в тридцать пять - Кашмирской. Всю ее можно изъездить вдоль и поперек за какой-нибудь день, если, конечно, не подниматься высоко в горы.

Когда мы вышли из самолета, потревоженные коровы и буйволы уже улеглись и все было спокойно. Сразу же за избушкой аэропорта начиналась городская улица. Прямо на земле, а то и в палатках, разбитых на скорую руку, сидели горные жители, спустившиеся поторговать. Женщины кормили грудью детей, закручивали волосы в мелкие косички, примеряли обновки. Тут же горели костры. Дети пекли на угольях кукурузу, вытапливали пенки из молока, жарили земляные орехи.

За этим импровизированным лагерем виднелись нижние ступени лестницы, петляющей в горных зарослях. Там, утопая в зелени, золотились крыши отелей, похожих на монастыри, жемчужным бисером поблескивали изоляторы новенькой электропроводки.

А еще дальше весь горизонт окружали снежные вершины: крутая, острая Мачапуч-хре, или Рыбий Хвост, и три пика Аннапурны - горы Парвати.

По другую сторону летного поля зеленел заваленный камнями выгон. Постепенно повышаясь, он терялся за длинной, типично гималайской оградой, сложенной из сланцевых плит. Тропка, проложенная прямо через аэродром, круто взбиралась вверх и, проскользнув сквозь проем каменного пояса, растворялась в небесной синеве.

Когда, чихнув последний раз, заглохли моторы канадского моноплана, стало слышно, как воет и мечется Сети, зажатая в узком, не более пяти метров, ущелье. Ее прорезанный в скалах каньон достигает глубины в сто метров. Отвесные стены, отшлифованные потоком, ворочающим гигантские глыбы, сплошь затянуты занавесом ползучих растений. Сети летит там, как в аэродинамической трубе. Сверху ее не разглядеть. Только видно, как в черной трещине порхают хохлатые птички с белым оперением на крылышках. В сезон дождей, когда вода в горных реках поднимается на несколько десятков метров, эта теснина превращается в форменный ад.

Я бросил вниз большой камень, но так и не услышал всплеска.

Местные жители рассказывают, что на скальных отвесах цветут невиданной красоты орхидеи, стоящие тысячи долларов. Но добыть их очень непросто. Смельчака, отважившегося спуститься на веревке в расселину, под каждым вьюнком подстерегают ядовитые гады. Наверное, тут есть какая-то доля правды. Но если бы предприятие было доходным, то скалолазов не испугали бы ни змеи, ни ползучая крапива.

В Сиккиме, где реки текут в еще более глубоких и опасных каньонах, профессия охотника за орхидеями стала чуть ли не массовой.

Отель «Маунт Аннапурна», в котором я остановился, действительно напоминал монастырь. Чисто внешне, разумеется. Почти все элементы храмовой архитектуры были налицо: плоская крыша с золотым ганджиром, узкие окна, благородная простота типично тибетского фасада. Решетки из стального прутка и балконные ограждения были выполнены в виде символов счастья. Здание окружала каменная, почти крепостная, стена, на которой полоскались узкие флаги стихий. Белые полотнища с ячьими хвостами стерегли от злобных сил внутренний садик и небольшой огород.

В холле висела раскрашенная фотография ныне живущего Четырнадцатого далай-ламы. Отель, кстати сказать, принадлежал одному из его ближайших родственников. Возможно, именно поэтому большую часть постояльцев составляли монахи. Рядом с моим номером снимал роскошные апартаменты один из высших иерархов ламаистской церкви.

Все это, как можно понять, настраивало на соответствующий лад. В чем-то владелец и его дизайнеры даже несколько переборщили. Так, например, двери бара были декорированы под колесо дхармы с парой усатых крапчатых рыб в центре. Не знаю, как кому, а мне после трудных горных дорог было особенно приятно потягивать охлажденный джин с тоником под сенью высшего знака мировой гармонии.

Я засиживался там до темноты и, когда на электростанции выключали движок, поднимался на крышу. Поставив шезлонг так, чтобы видеть зодиакальный отсвет на ледниках Аннапурны, я закутывался в одеяло и пытался вздремнуть.

Не омраченные облаками, почти немерцающие, тихо кружились надо мной звезды. Все ночи, проведенные в Покхаре, я провел на крыше. Комната с ее удушливой духотой, москитами и затаенным шорохом крыс внушала мне почти непреодолимое отвращение. Сам не знаю почему, ибо мне доводилось ночевать в свайных хижинах муонгов, в шалашах дая-ков и в джонках, поставленных на прикол в каком-нибудь зачумленном клонге Чаяпраи.

О чем я думал в эти бессонные ночи, овеянные дыханием гималайских высот? О чем вспоминал?

В памяти остались и не забудутся никогда только рассветы. Подобные ликующему приближению неудержимых победных лавин. Чарующие изощренной палитрой невиданных полутонов, подавляющие царственной щедростью цветовых сочетаний.

О, как схлестывались небесные рати над Аннапурной! Как смыкались надмирные силы в холодном и синем дыму. Леденел перламутр, стыла латунь. Проглядывая сквозь сумятицу облаков, набирало обороты лучистое колесо.

Киплинг описал восход солнца в Бирме:

На дороге в Мандалей…

Плещет рыб летучих стая,

И заря, как гром, приходит

Через море из Китая.

Но и в Гималаи, далекие от моря, пришла подобная громовому раскату заря. Колесница светозарной Маричи пронеслась над ликующим миром.

Последний день моего пребывания в Покхаре ознаменовался ночной перестрелкой. Утром на всех дорогах и переправах стояли армейские патрули, тщательно проверявшие документы и багажники автомобилей. Лейте-нант-гуркх объяснил, что невдалеке от города была окружена вооруженная банда, проникшая из Китая. Чем закончился ночной бой, он не знал или не счел нужным рассказывать. Судя по всему, набеги маоистских отрядов, действующих в пограничных районах Индии, Бирмы, Таиланда и здесь, в непальских горах, были не так уж редки. Грезы отшельников, религиозные празднества и спекуляции вокруг йети - все это лишь яркая мишура, за которой скрываются истинные движущие силы, определяющие современный облик Гималаев. Вторжение маоистских банд, плутониевые контейнеры для шпионских операций ЦРУ - это лишь некоторые их проявления, ставшие известными миру.

Для того чтобы читатель смог получить истинное представление о «гималайских тайнах», я хочу привести два небольших отрывка. Первый принадлежит Мишелю Песселю, побывавшему в 1964 году в Мустанге:

«Название этой страны происходит от слов Мон Танг, что означает Долина молитвы. Около 600 человек из 8 тысяч, населяющих эту страну, - монахи.

Князь, 60 монахов, 8 практикующих колдуний и 152 семьи проживают в Ло Мантанге. Поскольку единственные ворота города на ночь плотно закрываются, я предполагал, что все будут спокойно спать. Отнюдь нет. Все население ложится спать, объятое мучительным страхом. Жителей города беспокоят не разбойники, как могло бы показаться, а 416 демонов земли, неба, огня и воды.

Используя тысячи средств, чтобы отогнать злых духов, приносящих 1080 известных болезней, а также вызывающих 5 видов насильственной смерти, монахи, князья и крестьяне целыми днями читают молитвы. Тысячи молитвенных флагов трепещут на шестах. Везде, где есть место, ставят молитвенные колеса и воздвигают молитвенные стены.

И все же злые духи тайком проникают в город, особенно по ночам. Даже хитрые ловушки для демонов, которые ставят в каждом доме, и лошадиные черепа, что тайком закапывают под каждым порогом, не могут их остановить. Когда солнце садится за вечными снегами на западе, ни один житель Мустанга не чувствует себя в полной безопасности».

Настоящее окно в средневековье, не правда ли?

А вот что писал двенадцать лет спустя обозреватель лондонской «Гардиан» Крис Мэл-лин:

«Изолированная от остального мира двумя горами высотой в 27 000 футов - Аннапурной и Дхаулагири, - Мустангская долина представляет собой стратегически идеальное место, поскольку оттуда всего несколько часов пешего перехода до шоссейной дороги Синь-цзян - Лхаса, проходящей через Тибет. Из всех операций ЦРУ эта, безусловно, была географически самая удаленная».

Эта «удаленная» операция носила сверхсекретный характер. До ареста в Катманду завербованных ЦРУ горцев с радиопередатчиками непальские власти о ней ничего не знали. После скандального инцидента с радиоактивными контейнерами в Непале тоже высказываются вполне обоснованные опасения по поводу таких «операций». Помимо стрелкового оружия, склады которого были обнаружены близ Катманду, американские спецслужбы могли и в Долине молитв установить такие же портативные ядерные установки. В статье «ЦРУ: тибетский заговор», опубликованной тем же Мэллином в гонконгском журнале «Фар истерн экономик ревью», приведены подробности программы по «освобождению Тибета». Активное участие ЦРУ в тибетских делах началось в конце 1956 года, хотя первые контакты американских спецслужб с Лхасой относятся к декабрю 1942 года, когда на «крыше мира» побывал Брюс Долан - агент Бюро стратегической информации - предшественника ЦРУ. Цель его миссии заключалась в том, чтобы получить от далай-ламы согласие на строительство военной дороги из Индии в Китай через восточный Тибет для оказания помощи бандам Чан Кайши. Далай-лама отклонил предложение.

С 1956 по 1974 год, а фактически до настоящего времени ЦРУ периодически забрасывало в район Гималаев шпионов, диверсантов, оружие, боеприпасы, разведтехнику. На специальных тренировочных базах, расположенных на территории США, прошли разведывательную подготовку сотни тибетских горцев.

Своеобразная изнанка успеха ламаистских культов у американских интеллектуалов.

В начале 1962 года в западной прессе появились сообщения о том, что наследный принц Сиккима Палден Тхондуп обручен с очаровательной американкой Хоуп Кук, получившей превосходное образование в Париже. Палден Тхондуп вскоре получил трон чогьяла, и портреты молодой махарани замелькали на страницах газет и журналов. Она вошла в моду, подобно американской кинозвезде Грейс Кел-ли, ставшей в свое время княгиней Монако. Махарани Хоуп приняла буддизм «красноша-почного» толка и вскоре произвела на свет очаровательного мальчика - будущего наследника. Интерес прессы к счастливой чете из самой маленькой страны Азии постепенно угас. Фотографии Хоуп Кук вновь появились на журнальных обложках лишь после скандала, вызванного разводом. Последняя сенсация, связанная с ее именем, относится к июню 1974 года, когда журнал «Ньюсуик» опубликовал материал, в котором рассказывалось о том, как «шпионка Кук была внедрена в Сикким ЦРУ».

В 1975 году Народная палата и Совет штатов индийского парламента одобрили законопроект о поправке к конституции, предусматривающей включение гималайского княжества Сикким в состав Индийского Союза на правах полноправного штата. Ранее Сикким был протекторатом Индии.

События, приведшие к окончательному присоединению, развернулись в начале апреля, когда чогьял Палден Тхондуп Намгьял предпринял попытку свергнуть правительство Казн Лендупа Дорджи и пересмотреть демократическую конституцию страны. 9 апреля индийские войска, размещенные в столице Сиккима Гангтоке, по просьбе правительства княжества разоружили дворцовую гвардию после продолжавшегося свыше часа боя. Вслед за этим Национальная ассамблея единогласно проголосовала за вступление Сиккима в состав Индии. Состоявшийся 14 апреля референдум подтвердил это решение.

Между тем в проблему Сиккима, представляющую внутреннее дело его народа, вмешались иностранные государства. Активизировало свою подрывную деятельность ЦРУ. Сик-кимским сепаратистам, оборудовавшим в горах тайные склады оружия, была обещана щедрая помощь. О «решительной поддержке» Пекином чогьяла и его сторонников в борьбе против Индии заявил в одном из выступлений и заместитель премьера Госсовета КНР Ли Сяньнянь. Это заявление официального китайского лица было расценено в Дели как «вмешательство во внутренние дела Индии».

Не избежала подобного вмешательства и суверенная гималайская страна Бутан. За событиями, которые разыгрались там 1 июня 1974 года, я следил по индийским и непальским газетам, потому что как раз в это время путешествовал по Гималаям и с замиранием сердца ждал разрешения на поездку в Бутан.

О том, что она не состоится, я понял, когда утром 2 июня развернул гоанскую газету «Санди ньюхинд тайме», где чуть ли не рядом с заметкой о наших встречах с местными литераторами была напечатана статья под заглавием «Заговор убить короля Бутана раскрыт». Это случилось накануне коронации девятнадцатилетнего короля Джигме Сингай Ванчука. В разработке преступного плана участвовали высокопоставленные придворные, в том числе заместитель министра внутренних дел, офицеры гвардии и высшие представители тибетского духовенства. Приведенные подробности не оставляли сомнений в причастности к заговору китайской разведки.

Излишне говорить о том, что были приняты строгие меры безопасности и усилена охрана и без того закрытых границ. Число иностранцев, которых намеревались допустить в столицу на праздник, было резко ограничено. Коронация, разумеется, состоялась, хотя участники заговора были арестованы всего за несколько часов до церемонии. Джигме Сингай Ванчук, четвертый в династии Ванчуков, правящей страной с 1907 года, в урочный час взошел на престол, став отныне королем-драконом («друк гьялпо»).

На торжествах, проходивших под аккомпанемент цимбал и песнопение буддийских монахов, присутствовало около двухсот высокопоставленных зарубежных гостей, среди них главы государств, в том числе тогдашний президент Индии В. В. Гири. Никогда прежде жители Тхимпху - столицы Бутана - не видели столько иностранцев сразу.

Бутан, занимающий площадь около пятидесяти тысяч квадратных километров с населением более миллиона человек, на юге, востоке и юго-западе (Сикким) граничит с Индией, на севере - с Тибетским автономным районом КНР. Первая приблизительная карта страны датирована 1922 годом.

История Бутана наполнена драматическими эпизодами отчаянной борьбы маленького народа за независимость. В IX веке над Бутаном установил господство Тибет. В 1616 году страна вновь стала независимой. Португальские миссионеры-иезуиты Иштивао Касела и Жуао Кабрал, пересекшие ее в начале XVII века по дороге в Тибет, были, видимо, первыми европейцами, посетившими Бутан. Великобритании так и не удалось присоединить королевство к своей индийской империи, но английские агенты под видом монахов неоднократно проникали в Тхимпху и окрестные дзонги. Завершив завоевание Индии, Великобритания в середине XIX века установила прямой контроль над пограничными пунктами на юге Бутана. Впоследствии англичане отторгли значительную часть территории королевства, но планы полного присоединения все же не были осуществлены. Навязав, однако, в 1910 году так называемый англо-бутанский договор, колониальные власти обеспечили контроль над внешними связями этого небольшого государства. После ухода англичан из Индии между правительствами Индии и Бутана был подписан Договор о вечной дружбе.

В эпоху конституционного королевства Бутан вступил при отце нынешнего короля - Джигме Дорджи Ванчуке, который в 1953 году создал национальное собрание - дзонгу - из 150 членов. 100 из них избирались главами кланов, 40 были назначены королем, и 10 человек выдвинули из своей среды 6 тысяч лам королевства.

Молодой монарх обещал продолжать процесс постепенной демократизации, начало которому положил его отец, осуществивший ряд реформ и, в частности, отменивший обычай, по которому при появлении короля подданные должны были простираться ниц. Рабство, полиандрия и полигамия были запрещены всего лишь двадцать лет назад.

Единственные страны, с которыми Бутан поддерживает дипломатические отношения, - Индия и Бангладеш. В 1971 году королевство стало членом Организации Объединенных Наций, и Соединенные Штаты Америки, Советский Союз, Китайская Народная Республика, Англия и Франция - постоянные члены Совета Безопасности ООН - были представлены на коронации главами их миссий в Дели. Бутан старался избегать контактов с КНР, выдвинувшей необоснованные претензии на часть его территории. На своей первой пресс-конференции Джигме Сингай Ванчук заявил, что стремится поддерживать «справедливые и корректные» отношения с КНР, но не собирается устанавливать с Пекином дипломатических связей.

Считанные путешественники, которым посчастливилось посетить страну Драконов грома, пишут о курьезах денежного обращения, о бутанских марках, которые даже не поступают в страну, о тантрийских церемониях «красношапочных» лам. Действительно, в Бутане до сих пор процветает меновая торговля. Местные монеты встречаются столь редко, что на сдачу покупателям зачастую дают чуго - ломтики твердого сыра, приготовленного из молока яка, нанизанные, подобно ожерелью, на волос того же самого животного. Столь же достойны внимания и прославленные бутан-ские марки. Здесь и нарисованные на шелку изображения Будды, и поляроидные снимки космических кораблей, и даже пластинки с записью бутанской религиозной музыки. Есть марки, напечатанные на серебряной фольге, воспроизводящие очертания страны, «ароматные» марки, надушенные экзотическими благовониями: сандалом, мускусом, ванилью, пыльцой орхидей. Правда и то, что сотни отшельников удаляются в пещеры, чтобы провести там годы, а может, и всю жизнь.

Но государств-отшельников в наше время уже нет нигде. В той или иной мере все страны планеты вовлечены в общий необратимый процесс.

«Вовсе не политическими соображениями, - сказал бутанский министр иностранных дел Льонпо Дава Тсеринг, - объясняется то, что мы имеем лишь две зарубежные миссии. В этом опять-таки важнейшую роль играют факторы экономические - ограниченность наших финансовых ресурсов. И я еще раз хочу подчеркнуть: мы искренне заинтересованы в развитии дружественных связей и сотрудничества с зарубежными странами».

Стоит ли после этого говорить о каких-то тщательно оберегаемых от внешнего мира религиозных тайнах?

В последний раз наблюдая с крыши отеля восход над Аннапурной, я прощался с Покха-рой. «Высочайшей горе и горе Предка Света поклоняются как божествам», - говорится в старинном «Каталоге гор и морей».

Аннапурна вспыхнула радужным светом, винным огнем налилась острая Мачапучхре, и замелькали разноцветные сполохи в перламутровом небе, где прозрачной льдинкой таяла новорожденная луна.

Словно в зареве пожара

Я увидел на заре,

Как прошла богиня Тара,

Вся сияя, по горе.

Изменяясь, как виденья,

Отступали горы прочь.

Было ль то землетрясенье,

Страшный суд, хмельная ночь?

Я не искал ответа на вопрос, поставленный Киплингом. Через два часа на травяном поле должен был приземлиться самолетик из Катманду. Я думал тогда, что в последний раз вижу Гималаи. Я не знал, что судьба подарит мне еще одну незабываемую встречу…