Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

ЗОВ ИЗДАЛЕКА

Сверкают льды под горным солнцем,

Издалека зовет хребет.

Так добрых дел извечный свет

Во все концы Вселенной льется.

Дхаммапада

«И в этом пространстве он встретил женщину великой красоты, Уму, дочь Химавата, и спросил ее: «Кто этот дух?» - говорит «Кена упанишада».

Химават, или Хималая, - так зовется хозяин величайшей горной страны. Так же называют древние веды и упанишады Гималайские горы - прекраснейшую из корон, возложенных природой на чело Земли. Каждый день, проведенный в Дели, открывал мне что-нибудь новое, неизвестное, но я торопил время, одержимый мечтой о Гималаях.

В Красном форте, в цитадели Великих Моголов, возрожденном для новой жизни бурными переменами нашего века, 15 августа 1947 года был спущен с флагштока британский «Юнион-Джек» и поднят государственный флаг независимой Индии, а 26 января 1950 года Индия стала республикой. Ее трехцветный оранжево-бело-зеленый флаг олицетворяет сложную символику. Оранжевый цвет - цвет монашеской тоги - означает отрешенность, покорность и бескорыстие; белый - свет, истину; зеленый - буйную силу плодотворящей природы. Синее колесо в центре - чакра в двадцать четыре спицы - объединило небо и море с древним солнечным знаком. Это колесо крестьянской прялки и магический атрибут брахманистского бога Вишну, преобразившийся потом в символ буддийского закона, в самого Будду. Флаг, предложенный Конституционной ассамблеей от имени индийских женщин, вобрал в себя основные принципы философской системы Махатмы Ганди. Знаменательно, что впервые поднял его над Красным фортом, над Дели, над Индией Джава-харлал Неру.

На правом берегу Джамны стоят каменные прямоугольники, окруженные кольцами тихих аллей. Здесь, на зеленых холмах Раджгхата, были преданы огню тела Ганди и Неру. Пламя в индуистской космогонии олицетворяет творческое начало вселенной. В огне погребальных костров ушли в бессмертие два несгибаемых борца за независимость и счастье Индии. Раджгхат - одна из наиболее почитаемых в стране святынь. Бок о бок склоняются здесь в молитвенном молчании индуи-сты, мусульмане, парсы, джайны, буддисты, сикхи, христиане, анимисты, верящие в горных и лесных духов, и атеисты, не признающие богов. Бессмертие даруется не высшей силой, но вечной памятью благодарных людей. Перешагнув через барьеры каст и религий, сюда устремляются помыслы новой Индии, которая никогда не забудет своих основателей и учителей. День за днем она осыпает над ними лепестки своих лучших цветов. Мы, советские писатели, тоже пришли возложить венки к подножию поминальных камней.

«ОМ РАМ». «О, РАМА!» - высечено на строгом черном монолите Ганди его последнее слово. Сраженный пулей религиозного фанатика, он унес с собой неистребимую веру в идею ненасилия.

Жизнь и учение Ганди нельзя оторвать от духовных традиций Индии. Древние принципы сатья и ахинса - правда и ненасилие - стали основой учения Ганди.

«Я никогда не делал различия между родными и чужими, между соотечественниками и чужестранцами, белыми и цветными, индусами и индийцами иного вероисповедания: мусульманами, парсами, христианами или иудеями», - говорил он о себе.

Индийским пророкам свойственно было проповедовать свое учение на примере собственной жизни. В этом проявлялись их стремление к правде, самоотверженность. Ганди свято верил в то, что все человеческие существа неразрывно связаны друг с другом. Но, несмотря на эту непоколебимую веру, было бы ошибкой принимать его за некоего святого, наподобие тех, кого канонизирует официальная церковь. Каждодневно руководствуясь принципом ненасилия, даже распространив его на политическую жизнь, он отчетливо представлял себе реальное состояние вещей. Его учение вмещало в себя тысячелетний опыт Индии, потенциальную мощь правды и светлую мечту о прекрасном будущем человечества. Хотя он прекрасно понимал, что зло не победить одними словами, а правда сама по себе не может освободить человека от гнета внешних сил и от внутреннего страха перед этими силами.

В Ведах и Упанишадах, Махабхарате и Рамаяне - во всех великих древнеиндийских книгах мы найдем среди всевозможных людских добродетелей бесстрашие (абхай). Это бесстрашие тела и духа. Бесстрашие перед физическими испытаниями и гонениями, бесстрашие перед бездной мироздания и глубинами собственной души.

«Не бойтесь», - говорил Ганди.

В книге «Открытие Индии» Джавахарлал Неру писал: «При владычестве англичан самым распространенным в Индии чувством был страх - всепроникающий, подавляющий, удушающий страх: страх перед армией, полицией, вездесущей секретной службой, страх перед чиновниками, перед законами, несущими угнетение, перед тюрьмой; страх перед приказчиком помещика, перед ростовщиком; страх перед безработицей и голодом, всегда стоявшими у порога. Против этого всеохватывающего страха поднялся спокойный и решительный голос Ганди. «Не бойтесь», - говорил он».

Ганди понимал, что только бесстрашный человек может говорить о ненасилии так, чтобы его слова внушали уважение. Запуганный раб, поверженный наземь и содрогающийся под занесенной плетью, тоже может взывать к ненасилию. Но это будет уже мольба о пощаде. Спокойное мужество, сознание глубокой правоты и сила всепобеждающей человечности - вот что должно было стоять за словами о ненасилии.

«Не понимая ясно, что представляет собой ненасилие, многие искренне думают, что добродетель требует бежать от опасности, а не сопротивляться ей, особенно если она угрожает жизни. Проповедуя ненасилие, я должен в полную меру своих возможностей предостеречь против такого его понимания, недостойного мужественного человека».

И еще: «Моя идея ненасилия отнюдь не предполагает, что можно бежать от опасности и оставить своих близких без защиты. Если надо выбрать между насилием и трусливым бегством, я предпочту насилие трусости. Я не могу научить труса ненасилию, как не могу и соблазнить слепого прекрасным зрелищем. Ненасилие - это кульминация мужества».

Здесь ключ к пониманию истинной сущности гандизма. И, как это мы вскоре увидим, водораздел, отделяющий его от религиозного всепрощения. Думается, что сам Ганди сознавал, как в действительности долог и труден его путь. Тысячелетние религиозные предрассудки, кастовое разделение, незажившие язвы колониального угнетения - все это и еще многое другое стояло на пути индийского народа в будущее.

Согласно индуистской традиции, душа человека слагается из двух начал: истинно человеческого, великого, устремленного ввысь и животного, низменного, которое можно победить только силой Любви.

Ганди целиком включил эти принципы в свое учение: «Ненасилие - это закон рода человеческого, подобно тому как насилие - закон зверей. Душа в звере спит, и он не знает иного закона кроме физической силы. Достоинство человека требует от него подчинения высшему закону - силе духа».

Когда первая атомная бомба унесла сотни тысяч жизней, Ганди сказал, что, если человечество не примет теперь идею ненасилия, оно сгорит в термоядерном огне.

Мы знаем, что не проповедь ненасилия, а мощь социалистического лагеря, возглавляемого Советским Союзом, позволила обуздать безудержную термоядерную гонку. Постоянные усилия Советского правительства, направленные на запрещение оружия массового истребления, на всеобщее и полное разоружение, являются надежной гарантией светлого будущего всех народов земли. Мы знаем также, что действительным двигателем истории является революционная борьба классов и многие противоречия современного мира прямо обусловлены конкретными социальными причинами.

Но это не мешает нам отдать должное великому сыну Индии.

«Путь мира - не путь слабости, - говорил Ганди. - Путь мира - это жертва собой».

Советский народ постиг эти суровые истины в упорной борьбе. Мы свергли самодержавие, открыв всему человечеству путь к свободе и независимости. Мы грудью заслонили мир от фашистской чумы и спасли мировую цивилизацию от уничтожения. Наша победа в Великой Отечественной войне принесла освобождение многим народам, в том числе и народам колониальных и зависимых стран. Индия Ганди была в числе первых государств, получивших независимость в послевоенные годы.

Люди не забывают своих учителей. Навсегда сохранят они и память- о доброй улыбке Ганди, его глазах, зорко всматривающихся в будущее сквозь стекла круглых простых очков. Он был нашим современником. Недавно Индия отмечала столетие со дня его рождения. Слова «столетие» и «современник» нелегко связать между собой. Так же трудно, наверное, видеть в крупном историческом деятеле просто мудрого и хорошего человека. Он очень любил людей и верил, что сможет освободить их от насилия и страха. Можно не признавать в Ганди пророка, но нельзя не восхищаться непоколебимой верой доброго человека, который жил среди нас, кого миллионы людей называли Гандиджи, кто всегда обращался к лучшему, что заложено в человеческом сердце.

Шелест травы под стенами старого форта. Шепот ветра, смутный лепет далекого прошлого, отголосок недавнего. Неразрывная связь времен. Зазвенели гонги в скромном шиваистском храме, где над белеными воротами полощутся красные флажки. Разворачиваясь для посадки в международном аэропорту, над Красным фортом с громом пронесся «Боинг». Как разобраться в мешанине эпох, верований, укладов? Как разглядеть в невероятной головокружительной кутерьме истинное лицо Дели? Да и есть ли оно? Что, если город так же многолик, как и его боги? Что, если он, как Брахма, обратил свои очи ко всем временам: прошедшим и будущим? На все, даже взаимоисключающие, вопросы он дает утвердительный ответ.

Разрушенный храм

Храм Дурги

Вот покинутый, полуразвалившийся храм, куда от нечего делать забредают городские коровы, уставшие пережевывать - в прямом значении слова - старые газеты. А в двух кварталах от него - новый, что называется, с иголочки, чья лубочная роспись сохранила еще запах краски. Сооружен он на средства богатейшего клана Бирла, о чем свидетельствует медная табличка. Видимо, с точки зрения финансовых королей, единственное, на что смеют надеяться миллионы обездоленных индийцев, - это лучшее перерождение в будущей жизни. Но совсем иначе думают передовые люди индийской столицы. Они считают, что миллионы, израсходованные на строительство храма, следовало направить на удовлетворение первостепенных нужд беднейшего населения. По данным официальной индийской статистики, только в Дели насчитывается 50 тысяч нищих, 70 тысяч бездомных, 200 тысяч обитателей трущоб. Когда блуждаешь в пыльном, продымленном лабиринте старого города, статистика обрастает горькой плотью. Не случайно ликвидация нищеты стала главнейшей общенациональной задачей. Разглядывая румяные лица ярко раскрашенных богов, исполинских слонов, львов и прочих королевских зверей, я мысленно прикидывал, во сколько обошелся этот грандиозный балаган с садами на террасах, фонтанами, искусственными пещерами. Он был очень похож на сингапурский парк «Тигрового бальзама», построенный в рекламных целях братьями Ау, составившими себе фантастическое состояние на снадобье, которое ныне завоевало всю Азию. Но в «Тайгер Балм-парк» всевластный чистоган выставлял себя в самом откровенном и наглом облике, здесь же - пытался спрятаться за мистическую вуаль богов тримурти - индийской троицы.

Я следил за тем, как скатывались беззаботно хохочущие ребятишки с гладкой спины каменного носорога и тут же снова карабкались наверх или, расталкивая друг друга, стремились поскорее проникнуть в пасть исполинского крокодила, окруженного тенистыми пальмами, шпалерами малиновых, желтых, белых цветов. Знали ли они, сколько домов, школ и больниц отняли у них занятные аттракционы, завлекающие под сень роскошнейшего из храмов, сберегаемого великанами, затребованными в наш век из сказочных далей Рамаяны. Вызванные из небытия силой денег, эти ярмарочные истуканы так и не обрели живой плоти.

Дели - рабочий город. Особенно ясно это видно, когда выезжаешь за его пределы. На многие километры тянутся вдоль дорог фактории, бесконечные цехи, склады, мастерские. На безлесной равнине уже издали видна каждая заводская труба, каждый виадук над полотном железной дороги, по которому со стуком пролетают платформы, груженные машинами, нефтеналивными цистернами, рудой, камнем.

Если раньше Дели пользовался широкой известностью как город мастеров, поставлявших на мировой рынок филигранные изделия из золота и серебра, богато тисненные кожи, резную слоновую кость и непревзойденные по тонкости вышитые гобелены, то теперь тут производятся еще и всевозможные радиодетали, электромоторы, кондиционеры воздуха, станки, буровые машины, запасные части к автомобилям. Здесь сосредоточены предприятия хлопчатобумажной, кожевенной, обувной, пищевой и химико-фармацевтической промышленности. В потоке транспорта, запруживающего проспекты столицы в час пик, с каждым днем становится все больше индийских «Амбассадоров». Щедро разукрашенные, как и повсюду в этой части мира, могучие грузовики перевозят из конца в конец исконные продукты экспорта: драгоценное дерево, металлические слитки, рулоны тканей, копру, цветное стекло.

Дели быстро растет и расширяется. В новом городе повсюду видны ажурные каркасы многоэтажных банков, деловых контор, универсальных магазинов, отелей. Но башенных кранов, экскаваторов, бульдозеров не видно. Почти все работы выполняются вручную.

Окруженные бамбуковыми лесами, стальные остовы небоскребов поражают чудовищным смешением далекого прошлого с реалиями сегодняшнего дня. Каменотесы, облицовщики, подсобные рабочие деловито снуют с этажа на этаж, постукивая зубилами и мастерками.

Не только в рабочих кварталах, но и в центре нового города, на кольцевой Коннаут Плейс, заборы, стены и даже колонны домов оклеены плакатами, щедро разрисованы всевозможными лозунгами. Это живое зеркало острых социально-политических конфликтов четырехмиллионного города, занимающего по плотности населения первое место в стране. Разобраться в особенностях здешней политической жизни далеко не просто. И уж меньше всего можно доверяться знакам и символам, начертанным на стенах углем либо мелом. Серп и молот, например, может сопровождать авантюристические призывы каких-нибудь безответственных леваков, абсолютно далеких от марксизма, а свастика совсем не обязательно означает принадлежность к организации фашистского толка типа «Шив Сен».

В книгах на индийскую тему, в газетных и журнальных статьях часто встречается заезженная сентенция: «Дели - это не Индия». Такой журналистский штамп, претендующий на оригинальность видения, свидетельствует лишь о шаблонном подходе. Разумеется, столицы отличаются от других городов страны темпом жизни, приметами державного величия, большей этнической пестротой и т. д. Это сразу бросается в глаза. И все же надо быть слепым, чтобы не разглядеть за оболочкой очевидного глубинной сути. Столица непроизвольно вбирает в себя самую динамичную часть населения. Недаром говорят, что все дороги ведут в Рим. Все характерные особенности страны, ее неповторимый характер яснее всего видны под увеличительным стеклом столичного неба. Под ним раньше всего пробиваются из пластов истории ростки будущего. Я абсолютно уверен, что столица - зеркало государства. Да и может ли сердце пребывать в разладе с организмом? Дели - это именно Индия. Чтобы убедиться в этом, достаточно потолкаться в толпе, снующей по Чандни-чоук.

Когда-то это была чуть ли не самая богатая улица мира. Да и теперь здесь можно купить уникальные бриллианты, баснословно дорогие украшения из платины и белого золота, тройку рабочих слонов, эротическую скульптуру из нефрита. Не случайно торговцы, разбогатевшие на местном базаре, не спешат расстаться с тесными лавчонками, положившими начало бурному процветанию. А ведь у многих из них есть роскошные магазины в Новом городе, офисы в Бомбее, охотничьи домики на гималайских курортах. И дело тут не в суеверии и не в сентиментальных мотивах. Чандни-чоук - все еще главная «толкучка» Индии. Здесь совершенно неожиданно может подвернуться сделка, которой бы не побрезговали даже дельцы с Уолл-стрита. Я знаю одного токийского толстосума, который держит в Старом городе филиал своей фирмы. На всякий случай, в преддверии выгодного заказа.

Стоит пройтись по многокилометровой оглушительной улице Лунного света с ее тесно прижатыми друг к другу лавчонками и магазинами, чьи фасады пестрят миллионами вывесок и рекламных щитов, постоять среди разносчиков и перекупщиков, невозмутимых садху, паломников, ошарашенных столпотворением крестьян и профессиональных нищих, и вы увидите именно Индию. Повозки, запряженные пони и зебу, слонов, верблюдов, велорикш и извозчиков-тонг. Разве это не Индия? И заклинатели змей с дудочкой из двойной тыквы и кобрами в плоских корзинах, и бродячие гуру, и сидящие на гвоздях йоги. Но ведь и спутник «Ариабата» собран в Индии, и металлургические гиганты в Бхилаи и Бокаро тоже построены на индийской земле. Как бы ни был сложен облик страны, он неделим. Чандни-чоук в Старом городе так же характерен для нее, как университет, музеи и научно-исследовательские центры Нью-Дели.

Мрачной статистике, фиксирующей количество безработных и бездомных, новая Индия тоже противопоставляет свои цифры. Число объектов, сооруженных с помощью Советского Союза, - заводов и нефтепромыслов, электростанций и институтов, фабрик и ферм - приближается к восьмидесяти. Эти предприятия дают в настоящее время 20 процентов электроэнергии, 30 процентов стали, 50 процентов нефти, 60 процентов тяжелого электрооборудования, 80 процентов изделий металлургического производства, выпускаемых страной в целом. Это работа для миллионов высохших от нищеты рук.

Среди делийской интеллигенции появляется все больше людей, изучающих советский опыт. Особенно памятен мне писатель Бхишам Сахни, который несколько лет прожил в Советском Союзе. Он не только говорит по-русски, но и постоянно подчеркивает ту роль, которую сыграла советская литература в его собственном творчестве.

Сюрпризы начались сразу, едва мы вошли в уютную квартиру Сахни. Его жена - вскоре выяснилось, что она сотрудник корпункта АПН, - предложила нам охлажденный сок манго. Пока длилась неизбежная церемония знакомств и взаимных представлений, в комнату незаметно проскользнула удивительно красивая молодая женщина с подносом, уставленным бутылочками минеральной воды и тоника. Я смотрел на нее во все глаза, силясь вспомнить, где мы могли встречаться. Я не знал ее - это было очевидно, - но тем не менее не мог отделаться от навязчивого ощущения, что хорошо знаю и это одухотворенное лицо, и эти умные глубокие глаза, чуть прищуренные от еле сдерживаемого смеха. Однажды со мной уже было такое, когда я, лицом к лицу столкнувшись с популярной дикторшей телевидения, попытался «выяснить отношения». Ей такие ситуации были привычны, и все вскоре встало на свои места. Но Дели не Москва. Я решительно не знал, как вести себя со знакомой незнакомкой в белом сари.

- Вы не узнаете меня? - спросила она на безукоризненном русском языке и, не выдержав, расхохоталась. - Мы же только вчера разговаривали с вами в Центре русских исследований.

- Ах да! - Я беспомощно махнул рукой и попытался достойно выйти из положения:

- Нет, вас-то я узнал сразу. Просто смешался от неожиданности… Не знал, что вы знакомы с мистером Сахни.

- Вы уже познакомились с моей дочерью? - подошел к нам Бхишам. - Она в самом деле хорошо говорит по-русски?

- Мы с ней старые друзья. - Теперь я чувствовал себя на коне и мог шутить: - У нас общее увлечение - Булгаков. - Я вспомнил вопросы, которые она задала мне на встрече в университетском городке. - Что же касается языка, то он безупречен.

Вскоре мы уже непринужденно болтали о «Мастере и Маргарите», о московских общих знакомых. Незаметно разговор переключился на Гималаи, и я поведал о сокровенной мечте увидеть тайные святыни Непала и сопредельных стран.

- Поразительное родство интересов! - В голосе моей очаровательной собеседницы вновь проскользнула веселая нота. - Вы любите Булгакова, как я, и бредите Гималаями, как мой муж. Сейчас я вытащу его из кабинета. У нас богатейшая коллекция слайдов. Муж объездил весь Ладакх, Сикким и Бутан и все заснял на цветную пленку. Даже подземные пещеры.

- Но там же темно. Неужели ему разрешали пользоваться вспышкой?

- О, это целая эпопея. Пусть лучше он сам расскажет, как расставлял зеркала из блестящей фольги и направлял солнечный свет в кромешную тьму. Гималаи - его конек, и мне не хочется отбивать чужой хлеб. Есть такая поговорка?

Зеркала из фольги, которые практически ничего не весят, которые ничего не стоит скатать в рулон. Где-то я уже читал об этом: о неистовом солнце Гималаев, чьи лучи заставляют взрываться буйные краски росписей во мраке подземелий, и о зеркалах, что, в отличие от электрического освещения, не нарушают покоя тантрийских божеств.

- Постойте! - Я чуть не вскочил со стула, пораженный внезапной догадкой. - Вашего мужа случайно зовут не Маданджат Сингх? Я уже заранее готов к любым чудесам.

- И напрасно. Чудо не состоится. Но не огорчайтесь. Мы близко знакомы с Сингхом и с удовольствием устроим вам встречу с ним. Хотите?

- Еще бы! Его «Гималайское искусство» стало моей настольной книгой.

- Вот и прекрасно. А теперь займемся слайдами.

И померк свет, и раздвинулись стены, а в белом прямоугольнике экрана вспыхнуло небо, невероятное, страшное, отрешенное небо без облаков.

«Что отличает Гималаи от других горных стран? - думал я. - Высота? Затерянность? Недоступность?»

«Чем-то зовущим, неукротимо влекущим наполняется дух человеческий, когда он, преодолевая трудности, всходит к этим вершинам. И сами трудности, порою очень опасные, становятся лишь нужнейшими и желаннейшими ступенями, делаются только преодолениями земных условностей. Все опасные бамбуковые переходы через гремящие горные потоки, все скользкие ступени вековых ледников над гибельными пропастями, все неизбежные спуски перед следующими подъемами, и вихрь, и голод, и холод, и жар преодолеваются там, где полна чаша нахождений.

Не из спесивости и чванства столько путешественников, искателей устремлялись и вдохновлялись Гималаями».

Так отвечал на этот вопрос Н. Рерих.

«Когда вы смотрите на эти полотна, из которых многие отображают Гималаи, кажется, что вы улавливаете дух этих великих гор, которые, веками возвышаясь над равнинами Индии, были нашими стражами», - сказал Джавахарлал Неру, познакомившись с гималайским циклом великого художника.

Дух Гималаев… Что это? Ветер, зеленый и горький от летящей пыльцы? Запах льдов или кедровой смолы? Скрежет льда и грохот лавин? След барса на девственной белизне снега или таинственный отпечаток пятипалой стопы?

Люди? Боги? Демоны? Вещие камни?

Гималаи дохнули навстречу морозной хвоей, и Дели, изнывающий от жары (плюс 44°С в тени), видится как в тумане. Мне слышится гул снежных обвалов, и рододендроны на границах вечной зимы расправляют навстречу языческому солнцу заповедных гор усыпанные цветами ветки. Напитанные светом капли, как глицериновые, тяжело переливаются на белых и розовых лепестках. Олень тычется горячим замшевым носом в мою ладонь и жадно слизывает шершавым языком живую соль. Снежный барс, яростно морщиня щеки, точит когти о кедр, и дерево гудит басовой струной, и кружится запрокинутая голова от игры света в растопыренных иглах, пьющих жадно дыхание гроз. Сумасшедшая пляска теней, и не отличить уже настоящего солнца от двух ложных, вспыхнувших нежданно где-то там, над неподвижно повисшим облаком, чья белизна белее ледников.

«Путем Белого облака» назывался последний, прочитанный наспех бестселлер о «тайнах» Тибета. «Учением Белого лотоса» именовалась буддийская секта в сунском Китае. Это случайные, но, видимо, необходимые ассоциации. И еще вспоминаются волшебные строки Лонгфелло:

Если спросите - откуда

Эти сказки и легенды

С их лесным благоуханьем,

Влажной свежестью долины,

Голубым дымком вигвамов,

Шумом рек и водопадов,

Шумом, диким и стозвучным,

Как в горах раскаты грома? -

Я скажу вам, я отвечу.

Как будто бы о Гималаях… Но не о них, уж это точно. Как-то я, что называется, одним глазком заглянул в Канаду и сразу «узнал» лес и холмы Гайаваты. В том-то и дело, что многие горы похожи на Гималаи, да только сами Гималаи нельзя сравнить ни с чем на земле. Как верно это знал и чувствовал Рерих. И в живописных своих мыслеобразах, и в словах изреченных.

«Даже скудно и убого было пытаться сопоставить Гималаи с прочими, лучшими нагорьями земного шара. Анды, Кавказ, Альпы, Алтай - все прекраснейшие высоты покажутся лишь отдельными вершинами, когда вы мысленно представите себе всю пышную нагорную страну гималайскую».

Не случайно я вспомнил о знаменитом художнике и мудреце. Без «сказок и легенд» гималайских и Рериха понять нельзя. Вот сидит на берегу горной речки старец в позе медитации и грезит. О чем? Неизвестно. И название полотна «Сантана» вряд ли что подскажет неискушенному зрителю. Что за «Сантана» такая? Может, название реки, может, имя из легенды? Остается лишь интуитивно угадывать потаенную мысль автора, что неизбежно сопряжено с ошибками. Нет ни реки такой, ни человека с таким именем.

В надлежащий момент, когда речь зайдет о дхармах и карме, я расскажу, что значит сантана и какая связь у нее с вечно бегущим и. вечно изменчивым потоком. Пока же загадаю еще одну загадку, равно связанную с тайной Гималаев и тайной мысли русского живописца. Вспомните горы на фоне жуткого алого заката и темную фигуру на крайней скале с натянутым луком в руках. «Весть Шамбалы». Страну с таким названием не найти на географических картах, а вместе с тем в нее верят и тянутся к ней овцеводы Ладакха, охотники за орхидеями Сиккима, покорители высот - шерпа, колдуны заповедного (королевства? княжества? округа?) с неожиданно странным именем Мустанг. Стоит ли и далее пытать воображение? «Знамя мира», «Тень учителя», «Гессэр-Хан», «Конь счастья (знаки Чинтамани)», «Капля жизни», «Жемчуг исканий» и десятки, сотни замечательнейших полотен Рериха раскроются вдруг во всей удивительной своей полноте под ключом гималайских сказаний. Да и сами великие горы предстанут в ином освещении, и загорятся в них огни кочевий, и следы народов, ушедших в ночь, фосфорическим блеском вспыхнут на горных тропах. Свет, преломленный стократно меж Индией и Гималаями.

Спустимся с гор и припомним еще одно полотно. В зеленых тонах, мерцающее колдовским самосвечением. «Огни на Ганге». Зачем эта женщина в сари пускает скорлупки с тлеющими фитильками, плавающими в кокосовом масле? Стоит лишь подсказать, что она молится о счастье детей, как в глубинном сумраке вспыхнет новое понимание, раскроется некая потаенная суть. Только довольно об этом. Мы еще не раз возвратимся на священную Гангу, принимающую пепел сожжений и огни торжества. Огненные феерии Бенареса! Это новый лик твой, непостижимый город, где остановилось и замерло на мгновение колесо пяти миров и двенадцати нидан.

В Старом Дели я видел храм, обезображенный ревнителями нравственных установлений шариата. Он был превращен в мечеть после того, как долота каменотесов скололи с капителей образы героев «Махабхараты» и «Рамаяны». Разумеется, и мечети могут быть прекрасны, как делийская «Джама-Масджид», где хранится «волос из бороды пророка», как прекрасен по-своему семидесятипятиметровый минарет Кутб-минар. Просто каждое сооружение должно стоять на своем первозданном фундаменте. Попытка произвести тут некоторые перестановки не приносит успеха. Это бесславная попытка. Как и можно было ожидать, новоявленная мечеть не приблизилась к совершеннейшим образцам могольской архитектуры, и ее пришлось забросить. Ныне остатки храма - он расположен поблизости от Кутб-минар - воспринимаются лишь как архитектурная аранжировка чудеснейшего памятника индийской культуры - Железной колонны. Этот внушительный столп из чистого нержавеющего железа Деникен и иже с ним поспешили объявить памятником, оставленным звездными пришельцами. Где, мол, древним индийцам было выплавить такой металл! Рискуя разочаровать таких горе-фантастов, хочу сказать, что сам видел на колонне клеймо царя Чандрагупты. Да и по своей форме она очень похожа на памятники, которые сооружали в первых веках нашей эры индийские властители. Кстати, она подвержена окислению и хоть медленно, как положено металлу столь высокой чистоты, но тем не менее ржавеет с поверхности в сухом воздухе Дели.

Железная колонна

Мне куда ближе точка зрения исследователей, утверждающих, что древние знали рецепт порошковой металлургии. Впрочем, лично я склоняюсь к более простому объяснению. Как и римские монеты I - II веков, колонна могла

быть изготовлена из метеоритного железа. Но как бы там ни было, а веселые делийцы ежедневно затевают вокруг нее шутливое состязание. Тот, кто, прижавшись к колонне спиной, сумеет обхватить ее руками, становится победителем. Считается, что все желания такого счастливчика обязательно исполнятся. Если бы я попытался объяснить этим юношам и девушкам, старательно заводившим руки назад, что они дерзнули коснуться святыни, оставленной марсианами, меня бы наверняка подняли на смех.

В индуизме, насчитывающем миллионы богов, в том числе и богов бесчисленных миров (не имеющих, как мы увидим далее, отношения к реальным планетным системам), культ инопланетян не привился. Несмотря на ежегодные радения, которые устраивают возле Железной колонны «тарелкоманы» с Запада, индийцы не спешат примкнуть к новому вероучению. Ну, еще одна секта, еще один полупомешанный пророк - эка невидаль. Делийские улицы видели и не такое. Что же касается космических путешествий, то образованные, свободомыслящие люди предпочитают реальность, а не фантазию. Тем более что делийское телевидение подробно освещает полеты советских и американских космонавтов. Даже глубоко религиозные йоги, как показал опрос, проведенный «Хиндустан тайме», интересуются космическими программами, хоть и уверены, что сами способны воспарить духом в самые отдаленные просторы вселенной. Право, на фоне примитивных верований, с которыми мне пришлось познакомиться за время поездок по странам Азии, «космическое» суеверие выглядит особенно диким. По сути, оно отрицает всю современную науку, бездумно отбрасывает прочь накопленный человечеством опыт.

Великая эра космических полетов породила, к сожалению, и свою мифологию. Шарлатанскую, если следовать точному, на мой взгляд, определению известного писателя-фантаста Артура Кларка. В жизни бывает множество знаменательных, чуть ли не «роковых» совпадений. Меня немало позабавил тот факт, что на следующий день после свистопляски, учиненной студентами Кембриджского университета вокруг колонны Чандрагупты, неподалеку, на границе между Старым и Новым Дели, устроили грандиозную манифестацию кришнаиты. Не местные, что было бы неудивительно, а тоже заокеанские, из тех, с кем год спустя я встретился на улицах Нью-Йорка.

На огромном травяном поле «Рамлила граунд», поблизости от Красного форта, Пятничной мечети и одного из самых гомонливых в мире базаров, разворачивалось непривычное действо. Вместо традиционных для этого живописного пустыря представлений на темы Рамаяны ожидалась проповедь гуру из миссии «Божественный свет». На ярко освещенной сцене с роскошным шатром покачивался упитанный юноша с неподвижной, как у каменного бодхисаттвы, улыбкой на довольно миловидном лице. Это был знаменитый Махарадж Джи, верховный гуру «Божественного света», озарившего ныне Старую и Новую Англию. Монахи в шафрановых тогах и прозелиты в белых одеждах, окружавшие святого, прилетели вместе с ним на специально зафрахтованном «Боинге-707». Приблизив на манер кинозвезды микрофон к самым губам, Махарадж Джи выбросил несколько довольно банальных лозунгов о мире, всеобщей гармонии и чистоте души, после чего скрылся в шатре.

Из репродукторов полилась плавная мелодия гимна, и золотоволосые девушки в неумело намотанных сари закружились в экстатическом танце. Зрители поднялись с земли, где сидели на обрывках пластика, картонных ящиках и кусках брезента, и приняли участие в общем веселье. Народу собралось много, не менее пяти тысяч. Вокруг, насколько хватал глаз, были разбиты палатки, в котлах возле импровизированной столовой кипело какое-то сугубо вегетарианское варево, белый флажок с красным знаком секты отмечал месторасположение походного госпиталя. Операция развивалась с военной четкостью и типично американской деловитостью. Народ на «Рамлила граунд» собрался дисциплинированный, привыкший к тяготам кочевой жизни и, самое главное, молодой. Доброй половине миссионеров и миссионерок было не больше восемнадцати лет. В отличие от хиппи, которых я перевидел великое множество, все были тщательно вымыты, ухожены и старались не шокировать чопорных индийцев разбитными манерами. О таких привычных для хиппи вещах, как наркотики и публичные «сексуальные мероприятия», здесь и речи быть не могло.

Это был показной «реэкспорт» индуизма, возвращение его из дальнего вояжа на исконную почву. Словно колесо Вишну сделало еще один полный оборот.

В книге Н. Р. Гусевой «Индуизм: истоки и современность» так говорится об иноземных последователях индийских религий: «К истинным адептам предъявляется требование, классическое для индийских садху, отойти от всякой общественно полезной деятельности, забыть о насущных требованиях своей страны и своего народа и проводить дни в украшении молитвенных домов и в пении мантры как во время собраний верующих, так и дома и на улицах. Им рекомендуется ходить группами по учебным заведениям и местам, где собирается молодежь, чтобы привлечь к движению как можно больше сторонников».

Надо ли говорить, что проповедь социальной пассивности не встречает сопротивления дальновидных администраторов, ответственных за воспитание молодежи. Что же касается аскетических обетов, которые возлагают на себя садху, то здесь дело обстоит несколько сложнее.

Пример нарушения сакральной чистоты подал сам гуру Махарадж Джи, сын популярного в Индии хардаварского йога. Женившись на собственной секретарше-американке, которая старше его на восемь лет, он не только нарушил обет безбрачия кришнаитов, но и бросил вызов кастовым обычаям и семейным аристократическим традициям. Разгневанная мать, в чьих руках находились финансовые дела секты, попыталась произвести «государственный переворот» и поставить во главе движения старшего брата Махараджа Джи. Процесс, в который были вовлечены суды Индии и Великобритании, тянется по сей день, и пока неизвестно, кому перейдет недвижимое имущество миссии «Божественный свет». Но репутации гуру, по крайней мере в глазах американских последователей, семейный скандал нисколько не повредил.

Движение ширится, доходы растут, хотя Махарадж Джи и не снисходит до таких пустяков, как мелкие чудеса, которые способен сотворить любой бродячий фокусник. Его дело вещать. Без малейшего смущения этот вполне заурядный молодой человек, разъезжающий в роскошном «роллс-ройсе» индивидуальной модели, заявляет, что послан на землю богом, дабы установить мир. Доказательств, разумеется, Махарадж Джи не приводит. И ему верят. Многие тысячи. Потому что вера вообще не нуждается в доказательствах и, по словам «пресс-агентства» миссии, «никто не может создать гуру, существующего сам по себе».

Чем, спрашивается, не бог?… Но не единственный, что находится в полном соответствии с традициями многомиллионного индуистского пантеона.

Гуру Абой Черан Джи, который еще в 1950 году оставил семью, чтобы целиком посвятить себя вере, основал новую секту «Международное общество распространения веры в Кришну», тоже рассчитанную на широкий импорт и высокие дивиденды.

Во многих крупных городах на севере Индии можно встретить теперь молодых американок и американцев в длинных (последователи Махараджа носили обычное индийское платье) белых одеждах. У мужчин бритые головы и индуистский символ. Они убеждают индуистов, прежде всего в Индии, чтобы те не стремились к материальному благополучию, а все свои силы посвящали Кришне, почитаемому как воплощение бога Вишну. Общество официально зарегистрировано в США и имеет представительство в Дели, где провело свою международную конференцию. Оно уже привлекло внимание крупными суммами, которые поступают в его адрес из США и других западных стран.

В штате Западная Бенгалия общество начало в 1972 году строительство так называемого «священного центра распространения веры в Кришну». Это будет крупный храмовый комплекс: святилище высотой 100 метров, «равного которому нет в Индии», университет изучения вед, парк с большим озером, аэродром, дороги, дома, отели и другие объекты. Строительство только одного храма оценивается в 30 миллионов рупий.

Абой Черан Джи, которому давно перевалило за восемьдесят, уверяет, что обрел истинное бессмертие. Краткий период, когда Америка беспрекословно внимала божественному свету с Востока, закончился. Ныне многочисленные брошюры и книги, отпечатанные в США, не только пытаются распространить среди индийцев общие духовные принципы, но и наставляют их в вере в исконных богов.

Еще один оборот колеса…