Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕВАЛ

Ты можешь яд в руках нести,

Пока шипом не ранишь кожу,

Избегнуть злобы тот лишь может,

В ком зло не смело прорасти.

Дхаммапада

Три дня не переставая дул с юга горячий ветер. В горных чашах восточного Непала, как бульон на медленном огне, кипел пересыщенный влагой воздух. Пробивая завесу тумана, солнечные лучи достигали долин ослабленными, и в их красноватом озарении латеритовые почвы террас казались цвета томатной пасты. Переливаясь из впадины во впадину, душный пар, тоже окрашенный в красные тона, медленно полз к перевалам, не то запорошенным снегом, не то тронутым инеем, где уже касались земли перегруженные ватные облака. Две-три узкие слюдяные прослойки еще разделяли горную тьму преисподней от холодного беспросветного сумрака вершин.

Мы оставили нашу «Волгу» в одном из таких слоев, где-то на высоте чуть более трех километров, и медленно побрели по извилистой горной дороге навстречу мятущимся прядям облаков. Перед тем как уйти, я взял первый попавшийся камень, чтобы возложить его, по местному обычаю, на каменную груду на перевале. Не успели мы взобраться метров на восемьдесят, как нас прохватило ледяным ветром и стало темно. Машина, только что видневшаяся внизу, исчезла, и лишь желтые противотуманные фары чуть проклевывались сквозь серую завесу, как масляные пятна на пергаментной бумаге.

Я не знал, зачем мы лезем в гору. Во всяком случае, не для того, чтобы полюбоваться видом Джомолунгмы, потому что даже собственная рука, стоило ее чуточку отвести в сторону, обретала мглистую призрачность рентгеновского снимка. Просто надо было что-то делать; повернуть назад мы не могли - вот и приходилось тащиться невесть куда, придерживаясь спасительной близости склона. Мой товарищ, многие годы проработавший в Непале, проявлял сдержанный оптимизм.

- Тут всегда так в муссон. Не знаешь, на что нарвешься. Видимость меняется сто раз на день. Не удивлюсь, если туман растает через каких-нибудь десять минут. - Влажная подушка заглушала звуки, и он почти кричал мне в ухо.

Я хотел о чем-то спросить, но едва раскрыл рот, как задохнулся разреженным киселем, приправленным резким запахом созревающих в долине пряностей.

- Кашляй, - подбодрил меня друг, - не стесняйся.

- Будто в реке захлебнулся, - объяснил я, постигая на ходу искусство процеживать сквозь зубы слова и короткие вдохи. - Где ты условился встретиться с этим шерпа? Как бы нам не разминуться.

- Дорога только одна. Никуда с нее не денешься, если, конечно, не загремишь в пропасть. Так что держись правой стороны, дорогой товарищ. Ачча?

- Япуду, - несколько мрачно откликнулся я. По-тибетски это выражение, как и многозначное индийское ачча, означало о'кэй.

Так и не знаю, что тогда казалось мне важнее: увидеть Эверест или познакомиться с настоящим проводником шерпа - представителем прославленного народа прирожденных альпинистов.

Название «шерпа», строго говоря, означает: люди с востока. Так племена, говорящие на тибетских диалектах, именовали горцев восточного Непала. Ныне благодаря успехам альпинизма шерпа распространились по всем Гималаям. В Дарджилинге, Гангтоке, Ка-лимпонге - всюду можно отыскать этих смелых, добрых и выносливых людей, готовых по первому зову отправиться на штурм ледяной цитадели.

Близ Нагпала, главного перевала на древнем пути из Индии в Тибет, я как-то забрел в шерпскую деревушку, где впервые отведал чанг. Белое, как сыворотка, и кислое, но удивительно приятное пиво понравилось мне чрезвычайно. Я выпил целый чайник и с тех пор не упускал случая пропустить «деревяшку». Женщины шерпа иногда выносили его на продажу в литровых сосудах из дерева. К сожалению, мой непальский переводчик Миша не знал ни слова по-шерпски, а мужчины, говорившие по-непальски, отлучились по каким-то своим делам. Поэтому все мое общение с очаровательными горянками свелось к двум словам: «Чанг?» - при встрече, «Туджи чей» [1] - при расставании.

[1 Благодарю (тибет.).]

Готовясь к посещению Джомолунгмы, слово «экспедиция», как вы понимаете, не совсем подходит к данному случаю, я втихомолку выучил еще десятка три тибетских слов. Вместе с сотней непальских это, по моему глубокому убеждению, составляло приличный запас. Надо ли объяснять, что мне не терпелось блеснуть познаниями? Очевидно, тогда я и сделал окончательный выбор между Джомолунгмой и проводником. «Черт с ним, с туманом, - подумал я, - лишь бы пришел этот шерпа».

С Эверестом мне фатально не везло. В первый раз я его вообще пропустил. Летчик, любезно разрешивший мне фотографировать с высоты, увлекся разговором с хорошенькой кармелиткой-миссионеркой и забыл, когда волна за волной стали выплывать из-за горизонта белые гребни, указать главный. Так и не знаю, какие из знаменитых пиков видел. Можно сказать, все и ничего. В другой же раз снег забил перевал Лхо-ла, откуда хорошо виден юго-западный склон Госпожи Великих Снегов. Вокруг колосился ячмень и порхали серо-голубые беззаботные мотыльки, а в двухстах метрах по вертикали завывала метель.

Как талисман таскал я повсюду с собой серебристую прослюденную плитку, взятую на высоте 5600 метров, храня надежду перекрыть этот сугубо личный рекорд.

Не о Макалу, Лхотсе, Ама Даблам или Чо Ойю мечтал я в бессонные ночи, проведенные у подножия божественных восьмитысячников. Мне виделись белые чортэни Тьянгбоче, ячьи хвосты флагов, железные черепа загадочного Ронбука, розовые стены Мустанга.

Но пока все складывалось не в мою пользу. То снежный заряд затыкал перевалы, то внезапное таяние сносило мосты.

Что же касается Эвереста, то в третий раз я пытался разглядеть его с Тигрового холма. Как и подавляющее большинство простаков, я принимал за него Макалу или даже Лхотсе, которые выдвинуты на передний план и несколько заслоняют собой такую невзрачную издалека вершину мира.

Все это мне объяснил потом альпинист-англичанин, с которым мы завтракали за одним столиком в гостинице «Маунт Аннапурна». Недавно я узнал из газет, что он погиб при штурме Эвереста.

Так что особых надежд на успех у меня на сей раз не было. Да и какая, в сущности, разница: видел я «самую-самую» с расстояния в столько-то километров или не видел? Разве что потом приятно будет отвечать на вопросы. В утвердительной форме, разумеется. И без излишней детализации. Нет уж, увольте! - я будил в себе злость.

- Не видел, а если видел, то проглядел! - вот каков будет мой ответ.

Но самолюбие тут же готовило добавку:

- Зато удостоился лицезреть Годуин Ос-тен. Это вторая вершина мира. Не слыхали? Расположена на северной границе Кашмира. Альпинисты называют ее просто К-2. Серьезная горка.

Погруженный в суетные мысли, без тени отрешенности в душе, я плелся по каменистой дороге, натыкаясь на ямы и осыпи.

- Ты ничего не слышишь? - остановил меня приятель.

- Нет. А что?

- По-моему, звонят.

- Тогда сними трубку, - неуклюже пошутил я.

Но тут и я услышал тоненький прерывистый звон.

- Это дрилбу!

- Что? - не понял он.

- Ламаистский колокольчик! Этот серебряный зов ни с чем не спутаешь.

- А что я говорил?! Приободрившись, мы зашагали с удвоенной силой.

Шерпа поджидал нас возле обо, куда я поспешил бросить каменную плитку, подобранную возле оставленной машины.

- Я как только услышал, что вы идете, - сказал он по-английски, - так сразу же начал звонить.

- Спасибо, - кивнул приятель и, обращаясь ко мне, сказал: - Это и есть мистер Анг, знакомься.

- Туджи чей! - выпалил я слова благодарности, так как шерпские приветствия напрочь вылетели из головы.

В облачных сумерках Анг (по-шерпски это означало любимый) показался мне необычайно фундаментальным. Но вскоре я разглядел, что ошибся, принимая за толстый живот чубу, которую он спустил с плеч и обвязал вокруг бедер. На его груди висели чеканное гау с образком, золотая медаль «Тигра» за покорение семитысячника и призматический бинокль. К поясу были приторочены огниво, трубка и закопченный алюминиевый котелок. Чашку он, как все горцы, по всей видимости, держал за пазухой.

- Хотите чаю? - предложил Анг, перехватив мой взгляд. - Пока вас не было, я собрал немного аргала. На костерок хватит.

- Ап ке укам [1], - по складам выговорил я и с торжеством покосился на приятеля.

[1 Делай, как знаешь (тибет.).]

Анг заботливо расстелил на земле шейный платок, достал полплитки чаю, тряпицу с серыми кристаллами соли и мешочек с ячменной мукой. Потом извлек из котелка флягу с водой и принялся укладывать в пирамидку сухие ячьи лепешки.

- Это правда, что Эдмунд Хиллари помог шерпа построить несколько школ в Соло Кхумбу? - спросил я, когда короткое жаркое пламя стало лизать камни, которыми был обложен костер.

- Правда. Первую школу построили еще лет десять назад. В деревне Кхумжунь, откуда родом проводники, ходившие с Хиллари за йети.

- За йети? - оживился мой друг. - А он существует? Как вы-то думаете, мистер Анг?

- Той йе! [1] - Анг сплюнул через плечо и прикоснулся к своему гау. - Не место тут для таких разговоров! Вы же о школах спрашивали?

[1 Что-то вроде «черт возьми».]

- Да-да, о школе, - поспешил вставить я.

- Ее привезли на самолете. Дом такой из алюминия. - Он показал на котелок, под которым уже лопались в огне камни.

- А учителя?

- Прилетели из Дарджилинга. Главный лама освятил школу.

- Из монастыря Тьянгбоче?

- Он самый. После открыли еще две школы. А когда Хиллари готовился к восхождению на Тхамсерку, привезли сразу три складных дома. Теперь школы есть и в деревне Намче Базар, и в Чаунрикарка, и в Джунбе-си. Многие смогут учиться. Я тоже учился, в Тами. - Он улыбнулся, обнажив крупные и крепкие зубы, желтые от табака. - Сначала мне было неловко сидеть вместе с шестилетними малышами, но я себя пересилил. Таких, как я, было еще несколько.

- Сколько вам было лет, когда вы закончили школу?

- Тридцать два. После я ходил с японцами на Нанга Парбат, которую прозвали «Смерть альпинистов», и получил вот это. - Он погладил свою медаль. - У моего отца тоже была такая. Он помог Булю покорить вершину Нанги, но погиб на обратном пути. Ему не пришлось научиться грамоте.

- А как сейчас обстоят дела? Все шерпа могут учиться?

- Конечно же нет. Если все наши дети пойдут в школу, то кто станет помогать по хозяйству? Только самому смышленому мальчику удается получить образование, любимцу семьи. Богатые люди, конечно, могут позволить себе обучать сразу двух сыновей, а иногда даже дочку. Еще очень много времени пройдет, пока наш народ научится читать и писать. Даже в Дарджилинге едва ли один шерпа из десяти знает грамоту. Все бы хотели стать учеными, да не все могут. Хиллари это хорошо понимает. Он провел воду в наши горы и обещал помочь построить площадку для самолетов. Жизнь тогда станет легче. Ведь дорог к нам нет. Все приходится носить на себе. К тому же горные тропы длинны и опасны. Недели, а то и месяцы уходят на то, чтобы доставить груз из ближайшей долины. Когда позапрошлой зимой вымерз картофель на полях, людям пришлось очень туго. И с докторами у нас плохо. Ламы едва успевают лечить всех заболевших, а если приходит оспа, то и они не могут помочь.

Мне посчастливилось побывать в тех местах, где создается будущее Непала, увидеть ростки той нови, которая властно соединила некогда замкнутые и недоступные Гималаи с остальным человечеством. Поэтому я с особым интересом слушал рассказ Анга о новых дорогах и школах, построенных в долинах Джомолунгмы.

На карте, которую мне любезно предоставили в министерстве образования и здравоохранения, различными цветами были обозначены районы с разным уровнем состояния школьного дела: от сравнительно благополучных, голубых, до белых пятен почти стопроцентной неграмотности. Особыми значками показаны школы английской, иначе говоря, современные, и санскритской грамоты. Не зная местной специфики, столь характерной для всех без исключения отраслей непальской жизни, трудно оценить грандиозность разработанного министерством просвещения плана.

Приведу в виде примера расположенную за северным склоном хребта Аннапурны высокогорную область Мустанг. На Долину молитв, естественно, тоже распространяется просветительная система, и на министерской карте эта наиболее удаленная точка страны отмечена соответствующим цветом. Все было бы понятно и просто, если бы речь шла не о том самом Мустанге, который этнограф Мишель Пессель назвал «затерянным королевством». Правда, уже в Покхаре, откуда начинается путь к Аннапурне, становится понятно, что французский путешественник допустил несколько преувеличений. Мустанг никогда не был королевством и уже давно не является княжеством, ибо статут раджей ликвидирован еще в 1961 году, то есть еще за три года до посещения Песселя. И даже самое это звание, перестав быть титулом, осталось лишь в качестве почетного имени. В настоящее время Мустанг, этот действительно наименее известный уголок Гималаев, представляет собой не более чем рядовой округ, одну из 75 административных единиц, на которые разделена страна. Конечно, «затерянный округ» - это не то, что «затерянное королевство». Тем более что непальское правительство предприняло определенные усилия, чтобы покончить наконец с патриархальными традициями Мустанга, с довольно распространенными там обычаями многоженства и многомужества. Но вот что любопытно! Если этнографы зачастую называют Мустанг страной почти стопроцентной грамотности, то в планах министерства просвещения округ предстает в числе наименее благополучных. Парадокс здесь только кажущийся. Суть в том, что речь идет о разных системах образования. Тот же Пессель видел и подробно описал монастырскую школу, где ламы учили санскритской грамоте и толкованию священных текстов, а в государственном плане предусмотрено создание современных общеобразовательных школ, призванных подготовить юное поколение непальцев к решению насущных задач развивающейся страны. Разница существенная!

Этой же благородной проблеме посвящает свою деятельность и недавно построенный университет Трибхувана с его оборудованными по последнему слову науки кабинетами и первой в стране публичной библиотекой, открытой для всех и каждого. В книжном фонде библиотеки, насчитывающем 80 тысяч томов, есть и советские книги: научные и художественные, произведения классиков марксизма-ленинизма. Не случайно университетским городком и библиотекой непальцы гордятся ничуть не меньше, чем храмами Пашу-пати на берегу священной Багхмати и ступой Боднатх, насчитывающей двадцать три века. «Где желание, там и путь», - гласит народная мудрость.

- Желание у всех непальцев одно: строить мирную, процветающую жизнь, - сказала мне директор библиотеки Шанти Мишра.

Я вспомнил пословицу о желании и пути, когда мчался на нашем «газике» по «Махенд-ра Раджмарг» - прямой, как стрела, автостраде «Восток - Запад», большой отрезок которой построен с помощью Советского Союза. Проложенная сквозь тераи, губительные некогда леса на крайнем юге страны, она соединяет промышленные центры Биргандж и Джа-накпур. В Биргандже находятся завод сельскохозяйственного оборудования и сахарный комбинат, а в Джанакпуре - большая сигаретная фабрика, продукция которой одинаково популярна и в долине Катманду, и на самых дальних заснеженных перевалах. Как-никак она выпускает свыше двух миллиардов сигарет в год. Все три предприятия построены при советском содействии. С помощью Советского Союза сооружена и ГЭС Панаути на реке Роси. По привычным для нас масштабам новые непальские заводы отнюдь не велики, да к тому же выпускают такие немудреные вещи, как лопаты, прицепное оборудование, сигареты, сахар. Но нужно своими глазами увидеть непальский юг, чтобы понять, какое место занимают эти промышленные первенцы в жизни страны, чье самодеятельное население более чем на 90 процентов состоит из крестьян! А еще нужно из конца в конец пересечь тераи, чтобы всем существом своим ощутить, что значит эта удивительная дорога, которая поражает глаз еще в воздухе, когда самолет заходит на посадку в Симру! Словно светлая линия, проведенная по линейке рейсфедером, рассекает она бескрайнюю зеленую массу, чью унылую одноликость нарушают лишь извивы пересохших русел.

Я попал в тераи в самое знойное и безводное время года, когда они усохли и угрюмо сжались в ожидании муссонов. От этого чаща не казалась столь непроглядной и больше походила на лиственные леса наших гор, чем на азиатские дикие джунгли. Только мускусные олени, перебегавшие дорогу перед самым радиатором, голодные обезьяны да удивительно синие хохлатые птички нарушали эту внезапно возникшую иллюзию. Чужим было и небо над горами, которое клубилось небывалыми у нас облаками, предвещавшими скорое наступление сезона дождей.

Как измучился этот лес в ожидании влаги! Обнажились песчаные и галечные русла некогда шумевших здесь рек, растрескалась грязь в болотах, еще недавно бывших рассадниками церебральной малярии, сжались в черные комочки орхидеи, и отощавшие линяющие тигры ушли куда-то в низины, где круглый год сыро и среди ползучей крапивы растет самый прекрасный в мире цветок - гуханло. Только великая Багмати, куда в урочный час спускают пепел погребальных костров, текла под мостом двумя узкими мутными ручейками, и черные стервятники терпеливо ждали, когда уснут в мелеющих лужах лениво трепещущие сомы.

Трудно было даже представить себе, что творится здесь, когда начинаются ливни и с гор обрушиваются каменные лавины, потоки вспененной глинистой воды. Недаром эти края издавна считались самым погибельным местом. О тех, кто шел на верную смерть, говорили; «Поехал в тераи в сезон бигхаути» (в малярийный дождливый сезон).

Помимо своего хозяйственного значения автострада позволила изменить судьбу целого края. С вводом ее в действие начались работы по расчистке лесов, осушению самых опасных топей, регулированию речных русел. Жители окрестных деревень получили работу, смогли приобрести самые необходимые орудия.

Я не случайно упомянул о том, что новь и традиция в Непале постоянно сопутствуют друг другу. Здесь все неоднозначно, сложно, порой противоречиво. В равной мере это относится и к новациям, и к седой старине. Нахлынувшие сюда из Европы и Америки толпы безучастных хиппи трудно отличить от равнодушных к соблазнам и терзаниям мира странствующих бхикшу. Неудивительно, что хиппи быстро стали некой туристской достопримечательностью, которую охотно показывают иностранцам. Сами непальцы хотя и смеются над ними, но одно другому не мешает, привечают. Сказывается врожденная терпимость. И все же мне кажется, что хиппи лишь случайное облачко на гималайском горизонте. Тающее облачко с привкусом наркотиков… Наркотики, к сожалению, стали для некоторых главной приманкой Непала. На Тибетской улице в Катманду я не раз видел вывески, оповещавшие о том, что «гашиш и марихуана продаются на первом этаже».

Со дня 7 фальгуна 2007 года (18 февраля 1951 г.), когда была свергнута тирания семьи Рана, прошло более четверти века. Многое переменилось в стране за этот исторически очень короткий срок. И главное изменение произошло в сердцах людей. Они осознали себя частью всего человечества нашей планеты, ясно поняли, что даже в Гималаях время течет по общемировым законам. В Непале появились современные больницы и аптеки, число учебных заведений уже превысило шесть с половиной тысяч, выросли национальные кадры специалистов. Но это только начало пути.

- Когда.ледник начинает ползти, - с мудрой улыбкой заметил Бангдел, выдающийся художник и вице-председатель Ассоциации непальско-советской дружбы, - нет такой силы, которая могла бы его удержать. Так и мы. Страна пробудилась, и люди полны творческой энергии. Но людям сложнее, чем природе. Ледники обрушиваются с вершин в пропасти, а человек всегда поднимается к вершинам. Взгляните! - Он указал на свою картину, на которой одиноко сверкал окутанный туманом пик. - Если видна цель, то трудности преодолимы.

Он был прекрасен, одинокий этот пик - зубец короны Гималаев.