Иван Козлов БОЛЕВОЙ СИНДРОМ Роман

Предисловие

Связь была на удивление четкой, Макарову даже показалось, что он слышит дыхание говорившего с ним генерала. Голос того был слишком уж бодр, и Макаров, знавший своего шефа много лет, понял, что ничего хорошего ждать от встречи с ним не придется. Впрочем, все хорошее, как ни крути, в природе, кажется, вообще перестало существовать.

Он вышел из «кашээмки», достал было сигареты, но взглянул на часы и опять сунул пачку в карман.

Перед ним тотчас появился старший лейтенант Зырянов, спросил:

— Едем, товарищ полковник?

— Едем, в Бамут. Туда, где машинно-тракторная станция стояла, знаешь?

— Знаю, на северной окраине. Там полковой командный пункт, медики.

— К девкам наведывался?

— Я Витю Рындина туда вез, товарищ полковник, когда его… Не довез живым.

Макаров, обозлясь на себя, буркнул:

— Поспешаем.

Езда по жесткой раздолбанной дороге заняла почти час. Посреди пути пришлось сбросить скорость еще и из-за того, что почти вплотную к трассе подступал островок леса. Бойцы приникли к бойницам по левому борту бэтээра, туда же направили ствол пулемета. Обошлось.

Генерал уже ждал Макарова. Засветился хитрой улыбкой, шагая от вагончика навстречу полковнику, протянул руку:

— Привет, Олег.

Лет десять назад они, тогда оба подполковники, учились в академии, ходили вместе в театры, а иногда в ресторан и были, естественно, на «ты». Но десять лет есть десять лет…

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор.

Тот недовольно качнул головой:

— Брось ты это, не на параде ведь. Как живешь? Глаза чего-то у тебя тусклые.

Тронул за локоть, не спеша повел в сторону застывшей в чистом поле «вертушки». Макаров ничего не ответил, но отметил про себя, что генерал выглядит тоже неважно. Поредел, побелел чуб, высокий лоб изрезали темные морщины.

— Дома давно был? Как Тома?

— Я ее четыре месяца назад видел.

— Ясно, ясно, — генерал поднялся по короткому трапу в вертолет. — Заползай, располагайся. Боржоми хлебнешь? Коньяк не предлагаю, скоро на побывку поедешь, там разговеешься. На месячишко подыщем тебе подмену. Вот только…

Генерал зашелестел картой, раскладывая ее на узком сиденье, и у Макарова от дурного предчувствия дернулась левая щека. Всего несколько дней назад в тяжелых боях он потерял убитыми и ранеными до трети офицерского состава, местные и дальние госпитали забиты его солдатами, а пополнение пришло молодое, зеленое, необстрелянное, его еще учить и учить, об этом все знают и обещали Макарову дать такую возможность. На кой же черт эта карта?

— Вот только завтра тебе придется поддержать соседа-армейца, — бодренько, почти весело произнес генерал. — Смотри сюда: здесь скопились «чичики»…

— Я пацанов в бой не поведу, Борис Романович. — Макаров демонстративно отвернулся от карты и стал разглядывать огромную серую муху, бьющуюся в окно иллюминатора.

Генерал, кажется, был готов к такому ответу. Не удивился, не возмутился, сказал, не повышая голоса:

— Знаешь, почему ты свои три звезды на одну вышитую никак не поменяешь? Зарываешься не там, где надо, забываешься. Думаешь, ты шахтер, и тебе углем о каску стучать можно, бастовать? У нас война, Олег…

— У нас война. — Макаров продолжал смотреть в выпуклое стекло. Глупая муха билась о него и не улетала. — Война, а не скотобойня.

— Ты полегче, полегче.

— Куда уж легче? Пацанов дали, которые еще не знают, зачем подствольник в автомате, и их под пули бросать? Я не смогу это сделать, не поведу их.

Генерал подошел к двери «вертушки», выглянул наружу, словно желая удостовериться, не подслушивает ли их кто, потом сказал уже менее дружелюбно:

— Ты меня, Макаров, за самодура не считай. Думаешь, это моя выдумка, да? Думаешь, не знаю, какое у тебя положение? Но что делать! Все газеты только и пишут, что наши войска — тыловые крысы, сидят за спиной армейцев.

— А мне до фени, кто и что пишет. Мне сегодня не с кем идти на эти вот ваши цели!

Генерал тоже завелся:

— Это, товарищ полковник, и ваши цели, если вы еще себя командиром считаете. А не считаете — что ж, найдем другого, кто понимает, что такое устав и приказ. При другом, правда, больше твоих же бойцов ляжет, но если и это тебя не волнует…

— У меня зеленая пацанва!

— А у других что, сплошь «краповые береты», что ли? Самолетов не хватает, чтоб гробы и раненых увозить, а ты тут в позу становишься. Не хочешь понять, что ситуация такая сложилась — особая. Исключительная, можно сказать, ситуация.

— Как в Карабахе тогда, что ли?

Макаров тут же пожалел, что сказал эту фразу. Но она сорвалась с языка непроизвольно.

Это произошло в самом начале карабахского конфликта, когда оба они были подполковниками, но уже заметно разнились по занимаемым должностям, потому один жил в палатке, поставленной наравне с другими за полем военного аэродрома в Гяндже, а другой — в гостинке.

«Ко мне тут из села одного жители приходили, из Чайкенда, боятся, что азербайджанцы на них не сегодня-завтра нападут, так ты выдели людей, офицера и человек десять, пусть поживут в Чайкенде для успокоения масс. Никакого нападения, конечно, не будет…»

«Боря, так дело не делается. Согласно тактике…»

«Да брось ты о тактике рассуждать, не в академии находишься. Тут же исключительная ситуация. Если боишься, то знай: я на себя всю ответственность беру. Тебе моего слова достаточно?»

Макаров отправил в Чайкенд капитана Судакова и десятерых солдат. В следующую же ночь офицер и трое воинов погибли в результате налета на село бандитов. У тех было до полусотни стволов, бэтээр, бээмпэшка…

Макарову подходил срок получения очередного звания, но вместо звезды ему объявили строгача. Могли и совсем уволить из войск, но, как он узнал позже, однокашник хоть и не взял на себя ответственность за происшедшее, однако на каком-то уровне все же замолвил за него слово. А позже, при встрече, даже извинился: «Ты из-за меня полковника не получил». Ему надо было бы о Судакове вспомнить, а не о звании, так тогда Макаров и сказал… На том разговоре закончилась их дружба.

У генерала сошлись в точку тонкие губы:

— Не хамите, товарищ полковник. Служить надоело? Выходите на пенсию, езжайте на море отдыхать…

— На Белое? Южные-то профукали.

— … А можете и пенсию не получить. Приказ вам не нравится? Выполните его, а потом обжалуйте в установленном порядке. Идеалом себя не считайте, если что, вам и старые грехи вспомнят. Ваши полеты, поездки с Рамазаном…

— А вот этим не грозите, Борис Романович, — подчеркнуто перешел на имя-отчество Макаров. — Меня уже достаточно попугали, разучился бояться. Тот же Рамазан обещал и голову снять, и семью порешить, а вы только пенсии лишаете. И за что? Я же не воевать отказываюсь, я отказываюсь гробить людей. У меня половина взводных пороха не нюхали, они вчера только лейтенантские звездочки на погоны нацепили, надо время, чтобы хоть чему-нибудь их обучить…

— До завтра у тебя время есть. Возвращайся к себе, по дороге обо всем подумай хорошенько и перезвони мне, будешь ли писать рапорт об увольнении. Что же пороха касается, то его как раз и нюхают в бою, а не в курилке.

Из Бамута возвращались той же дорогой. Макаров всех усадил внутрь машины, а сам сидел сверху на броне и курил.

Высунулась из люка голова старшего лейтенанта Зырянова:

— Товарищ полковник, вы бы спустились, «зеленка» сейчас пойдет.

— Поучи, поучи, — проворчал Макаров в ответ.

— «Чичики» к вечеру там часто засады устраивают. Зачем мишень из себя устраивать, товарищ полковник?

Женю Зырянова Макаров уважал, парень он и смелый, и грамотный. Но тут попался под горячую руку:

— Ты что это разговорился со мной, как на базаре? Бойцов инструктируй, а не командира. Я сам как-нибудь разберусь, что мне делать. Понял?

— Так точно, товарищ полковник.

Бэтээр на скорости вписался в поворот дороги, теперь он шел точно на заходящее кровавое солнце. Низко над землей в сторону Ассиновской прошли два вертолета. Слева от дороги красной ртутью блестела вода, залившая старую воронку. Справа уже окутывался в сумерки лесок. Колючая мошка волнами била в лицо.

Зырянов прав, подумал полковник, сейчас лучше бы укрыться за броней. Но после разговора с генералом на него навалились непонятные усталость и безразличие ко всему. Впрочем, не в одном генерале дело. Которую ночь кряду он уже не может по-человечески заснуть, лишь на минуты проваливается в беспамятство и тут же приходит в себя. Аппетит пропал. После тушенки уже нет привычной изжоги, но вряд ли к лучшему то, что желудок привыкает к дерьму. Почти полгода не видел жены. Последнее расставание с ней было не очень хорошим, нервным и скомканным было расставание. Да и понятно: женщине нужен муж, который всегда под боком. Особенно если нет детей, если не на кого больше переключить заботу и внимание.

Солнце слоилось в мареве, вытягивалось в эллипс. Мошка забивала глаза.

Но Макаров успел увидеть людей за стволами деревьев приблизившегося леса. Он смог бы в прыжке уйти в люк или распластаться за спасительным выступом брони, но вместо этого смотрел на показывающиеся стволы чужого оружия, на короткие огоньки, выплескивающиеся из них и, кажется, даже увидел тяжелые темные точки, летящие прямо на него. «Вот так-то», — подумал он.

Солнце ожило, запульсировало, разлилось красным цветом по всему небу.

Загрузка...