Болевой синдром

Глава 19

Алла проснулась от холода. Морозный ветер за ночь выстудил дом, заслонку в печи они не закрыли, обогреватель не включали.

И еще она проснулась от необыкновенной тишины. В московской ее квартире такой тишины никогда не было. Там через стены, через этажи ревели машины и выли собаки, ругались соседи сверху и плакали дети снизу. Здесь мир был, кажется, необитаем.

— Эй, есть кто-нибудь живой?

Открылась дверь, в проеме ее показался Зырянов.

— Я не хотел тебя тревожить. Вот сижу и жарю ветчину с луком.

— А разве ветчину жарят?

— Я жарю. Ты лежи, я тебе прямо в постель все подам.

— Дожила! — Она рассмеялась. — Мне никогда ничего не подавали, ну разве что пальто в гардеробе. Я вскакивала и кормила своих постояльцев завтраком.

— Давай не будем о постояльцах, — попросил Женька.

— А почему? — Алла сделала удивленные глаза. — Ты можешь сказать почему?

— Не могу. — Женька исчез из дверного проема, наверное, отошел к электроплитке.

— Эгоист, — весело крикнула Алла. — Сам со мной так переспал, но не можешь простить, что я это делала с другими мужиками. Скажи, не мо…

Она смолкла на полуслове. Побледневший Зырянов переступил порог спальни, держа в руке поднос с дымящейся тарелкой. Он не подхватил ее тон, не разделил ее игривости. Она закусила губу:

— Жень, ну перестань, мы же не дети, так?

Он присел на край кровати:

— Я включил электрочайник. Тебе чай или кофе?

— В холодильнике, я видела, была бутылка коньяка. Значит, будем пить кофе.

Он кивнул:

— Хорошо, только я от коньяка воздержусь. Алла, ты сможешь здесь побыть одна?

— То есть? — Она оторвалась от подушки, приподнялась, закутавшись в одеяло.

— Понимаешь, я как-то сразу не сообразил вчера — не до соображений было. В общем, получается, что я командира бросил.

— В каком плане? — Алла взяла из его рук поднос. — Ты ведь, по большему счету, и меня сейчас собираешься бросать, так?

Зырянов положил под спину женщины подушку, чтоб ей удобней было сидеть.

— Макаров там с Рамазаном. Но они — не один на один, я просто уверен в этом. Я нагляделся на кавказцев, знаю их тактику. У Рамазана, как у Шивы, наверняка много рук, а командир после госпиталя не очухается никак…

— Женя, ты так говоришь… Москва — это же не Чечня, что в столице Макарову твоему грозит?

Зырянов пошел к закипающему чайнику и уже из другой комнаты сказал:

— Не Чечня, это точно. В Чечне мы бы отбились как пить дать. В Чечне спину командиру всегда прикрывали. А тут Макаров остался без прикрытия.

Он вернулся с двумя чашками кофе, одну поставил на поднос Алле, из второй принялся пить, спросил:

— Так что, коньяку налить?

Она не притрагивалась ни к еде, ни к напитку, сидела на кровати и смотрела на Зырянова.

— Молчание знак согласия, да? Добавить в кофе или из рюмки будешь?

— Я поеду с тобой, — сказала она. Откинула одеяло, потянулась за одеждой, висящей на спинке стула. Взяла юбку, недоуменно взглянула на пол, за спинку кровати, потом на Женьку:

— А где блузка, свитер?

— Что, нигде нет? — ответил он вопросом на вопрос. — Ну вот видишь, не отправишься же ты в таком виде в город. Придется все-таки тебе посидеть здесь. Продукты есть, телевизор есть…

— Не шути так со мной, Женя. Я тебе что, неразумная девочка?

— Да, ты неразумная. Иначе бы ты поняла, что можешь помешать мне.

— Ладно, верни мне одежду, я оденусь, уеду отсюда и не буду никому мешать.

Она натянула колготки, надела юбку, поправила бретельки бюстгальтера.

— И куда же ты уедешь? — спросил он. — Твой дом наверняка под присмотром, машина тоже на заметке. Нет, пока не решим вопрос с Рамазаном, будешь сидеть тут. — Он слабо улыбнулся. — Весной петрушки посадишь, летом огурцы засолишь…

Алла не приняла его шутку:

— Дай блузку и свитер! Какое тебе дело до того, что будет со мной? Я ведь тебе не командир, меня прикрывать не надо.

Зырянов выпил кофе, кивнул на чашку Аллы:

— Остынет ведь.

Встал, снял с вешалки куртку:

— Я не знаю, когда вернусь, но постараюсь хотя бы дозвониться.

— Я хочу отсюда уехать, слышишь? — разъяренно крикнула женщина. — И ты не вправе…

— Да вправе я, вправе! Одежда твоя лежит во второй комнате, но ты сейчас останешься одна, подумаешь и поймешь, что надо пересидеть здесь.

Он был уже на пороге, когда она спросила:

— Зырянов, какое тебе дело до меня, а? Уеду или останусь, поймают меня, не поймают? Тебе что от этого? Или за себя боишься, а не за меня? Боишься, что подставить и предать могу, да?

Женька даже не оглянулся, только уронил голову, будто рассматривал ботинки:

— Женщины меня уже предавали. И ты, наверное, предать можешь. Для проверки этого и хочу, чтоб ты живой осталась.

Он аккуратно закрыл за собой дверь, пошел через двор к калитке, мурлыча под нос:

Походная песня была весьма кстати. Он чувствовал, что сегодня ему придется походить. Он уже знал, что будет делать. Надо отследить командира, «прицепиться» к нему, если тот решит договориться с кавказцем не по телефону, а при личной встрече. Тут самое главное — чтоб Макаров не узнал своего разведчика. Есть дурные деньги от Лаврентьева — надо купить плащ, шляпу, зонт. Все это сделать в темпе и быстренько подкатить к дому командира, проверить, на месте ли он еще. Хорошо, если бы был на месте…

Из телефона-автомата, стоящего через подъезд от нужной двери, Зырянов набрал номер Макарова. Последовало три длинных гудка, потом хозяин поднял трубку:

— Слушаю.

Женька ничего не ответил и только довольно улыбнулся: никуда не ушел еще командир, и это главное. Остальное — дело техники.

С техникой у разведчика было все в ажуре: несмотря на безлюдье, он сумел сопроводить Макарова до проспекта Андропова, дождаться там его встречи с Рамазаном, увидеть заплыв «моржа» Пузанова…

Во второй половине осени, да еще в пасмурную погоду, темнеет просто стремительно. Макаров не прошел и полсотни шагов, а уже растворился в густом мрачном воздухе. Пловец тоже долго не был виден. Женька решил уже, что тот или добрался до противоположного берега, или пополнил собой слой грязного ядовитого ила Москвы-реки, как услышал плеск воды. Видно, Пузанов не потерял благоразумия, не поплыл через реку. Но шел он по воде пьяно пошатываясь, ноги еле держали его.

Женька, как недавно командир, повторил ту же команду и тем же тоном:

— Стоять!

Пузанов застыл на миг, повернул голову, увидел Зырянова, и тут силы изменили ему: не сгибаясь, как ствол дерева, он рухнул, так и не дойдя до берега. Женьке пришлось мочить ноги, чтоб вытащить крупное тело помощника Рамазана на сухое место. Тот открыл наконец мутные глаза, перевернулся со спины на живот, сделал судорожное движение… Началась рвота.

Зырянов переждал ее, потом спросил:

— Все? Полегчало?

Пузанов лишь дернул головой.

— Вот и хорошо. Тогда хватит отдыхать: продолжай свой заплыв. Тебе же было сказано держать курс на тот берег, так?

Лежащий чуть отжался на дрожащих руках, поднял голову:

— Не надо, я прошу тебя!

— Это командир у меня жалостливый, его просить еще можно, но не меня.

Пузанов сделал, казалось бы, невозможное: он вскочил на ноги, растопырил пальцы, кинулся на Женьку. Но тот ударом ноги вернул его в первоначальное положение.

И тогда Пузанов тихонько, обреченно завыл, и слезы поползли по его щекам:

— Дай пожить! Ну хочешь — дерьмо твое сожру! Все сделаю, только — не в воду.

— Мне надо достать Рамазана, — сказал Зырянов и ковырнул носком ботинка смерзающийся песок. — Так что у тебя небольшой выбор: или поможешь мне в этом, или отправляешься «моржевать».

— Дай подумать, дай подумать…

— Думай. — Женька отошел метра на четыре в сторону и присел на поваленное дерево. — А если туго сейчас соображаешь, то я тебе даже помогу кое в чем. Ты не выполнил распоряжение шефа, не убрал Макарова, он тебя за это по головке не погладит. Значит, и тебе выгодно, чтоб Рамазан слинял отсюда, так?

Пузанов начал понемногу приходить в себя, почувствовал холод, тело его стала сотрясать дрожь.

— Раздевайся, — приказал Зырянов.

— Нет! Погоди еще немного, я придумаю что-нибудь!

— Да я не к тому. — Женька положил на колени пакет, вытащил оттуда джинсовый костюм, который снял еще в магазине в примерочной. — Сухое.

Пузанов завозился с брюками, потом поднял глаза на Женьку:

— Мне их самому не снять. Петли намокли, а пальцы не слушаются.

Зырянов достал перочинный нож и распорол брюки в поясе:

— Ширинку я тебе расстегивать не буду, ясное дело. Теперь стаскивай их.

Костюм Пузанову пришелся впору.

— Плыть в нем удобно будет? — спросил Женька.

— Мне нужен телефон, — сказал Пузанов.

— Пойдем поищем. Но предупреждаю: любой твой фокус боком выйдет.

На фокусы Пузанова явно не хватало. Он пережил такое потрясение, что даже шел как на автопилоте, Женьке приходилось корректировать его походку, чтоб избежать столкновений с бордюрными камнями и фонарными столбами.

У троллейбусной остановки нашли телефон-автомат.

— Жетоны у меня есть. — Женька протянул Пузанову пару пластмассовых кругляшек. — Кому звонить собираешься и что говорить?

— Валентинову. — Пузанов спиной привалился к стенке телефонной будки, по мутноватым глазам Женька определил, что тот еще не пришел в себя, а значит, не играет, на самом деле держится на ногах из последних сил. Знать бы, кто такой Валентинов…

Кто такой Валентинов на самом деле, знали лишь единицы. Даже Пузанов, как и многие его сослуживцы, сокращенные из службы безопасности после осени девяносто третьего, работающие ныне на двух-трех хозяев одновременно, не раскусил до конца того, по чьему заданию он втерся в доверие к кавказцу. Валентинов лишь однажды чуть проговорился: «Нам нужны деньги и связи этих толстосумов: на одни выборы столько надо… За это их и к политике, как в прихожую на коврик, подпустить можно. Но не дальше, естественно».

Валентинов был невысоким, сухоньким, с холодными зелеными глазами. «Да, — говорил он, — нашими руками делается политика, они у нас грязные, руки, в дерьме, по вышесказанной причине, но за это и деньги платят соответствующие».

Вот ему и звонил сейчас Пузанов.

Гудков не было, ни длинных, ни коротких, но трубку на другом конце провода подняли:

— Слушаю.

Ни здравствуйте, ни как дела, ни до свиданья. Весь разговор вместился в одну фразу:

— Встреча состоялась, он может сдать всех, на него есть компромат.

Вышли из будки.

— Что дальше? — спросил Пузанов.

— В какой гостинице остановился Рамазан?

У того вытянулось лицо:

— Этого не знаете? Или меня проверяете?

— А если так?

Он ответил и задал вновь тот же вопрос:

— Что дальше?

— Тебе дать денег на такси?

Опять удивление на лице:

— Я что, свободен?

Женька ничего не ответил, вскочил в подошедший к остановке троллейбус, встал у заднего стекла. Он увидел, как Пузанов слепо подошел к грязной скамейке, сел на нее, уронив плетями руки.

Троллейбус тронулся, и «пловец» тут же стал невиден в темной ночи.

Возле гостиницы было много света и мало людей. Зырянов толком и сам не знал, зачем он приехал сюда. Прошелся по тротуару мимо массивных, из светлого дерева, дверей, перешел на другую сторону дороги, посмотрел на вычурное здание издали. Конечно, туда не зайти. Ну а если и зайдешь, что дальше? Если даже среди сотен дверей найдешь нужную, зайдешь к кавказцу, дальше-то что? Пальчиком ему грозить и говорить, чтоб он ничего не предпринимал против Аллы?

На даче Макарова были московские телефонные номера, и Женька, так и не спуская глаз с гостиницы, набрал нужный номер.

Алла тотчас взяла трубку.

— А знаешь, действительно, это самое разумное, что я осталась тут. Ты свои дела уже сделал? К которому часу тебя ждать?

— Думаю, что я скоро вернусь, вот только на пару минут заскочу к Олегу Ивановичу.

— Буду ждать. Ой, у меня… Погоди…

И дальше произошло непонятное. Сначала Женька отчетливо услышал шум шагов, потом то ли негромкий взрыв, то ли хлопок двери — и все замерло.

— Алло, Алла, Алла!..

Он вновь закрутил диск, но пошли обычные длинные сигналы, будто Алла положила трубку на аппарат и не хотела поднимать ее. Что-то там произошло, страшное, совершенно непонятное.

— Алла!

Длинные гудки.

Зырянов выскочил из кабинки телефона-автомата, поднял руку, чуть не угодил под колеса проезжающего «Форда».

— За город надо, подбрось!

Молодой сытый парень сказал сквозь зубы:

— Твое счастье — спешу! Отбивную бы из тебя сейчас сделал, идиот. Сойди с трассы.

Женька даже не понял, о чем его предупредили, кинулся к вишневой «девятке», но тут кто-то схватил его за спину и чуть ли не выволок на тротуар. Зырянов хотел уже было пнуть напавшего сзади ногой, но вовремя заметил, что это милиционер. Мужчине в чине капитана было за тридцать, он чуть брезгливо оглядел Женьку, потом сказал:

— Вроде не пьяный, не обкуренный. Чего на бамперы бросаешься?

— Мне надо срочно на Ярославку, — Женька назвал деревню. — Плачу сколько надо.

— К жене, что ли, торопишься?

— К жене. — Он не солгал, это было действительно так.

Капитан хмыкнул:

— Ну, во-первых, ты неудачную улицу выбрал: тут ездят в основном те, которых твои деньги не интересуют. Погрязней и потемней трассы для этого выбирай. А во-вторых, пойдем-ка со мной, разберемся, что ты за гусь, и не вздумай брыкаться.

— Мне некогда, капитан, честное слово, некогда!

Удивленный офицер сдавил ему плечо.

Зырянову ничего бы не стоило уйти от этой хватки, с одной рукой провести болевой против капитана, но, даже находясь в горячке, он понимал, что тогда уж точно не попадет сегодня к Алле.

— Послушайте, мне надо, там с ней что-то случилось, будьте человеком, товарищ капитан!

Офицер смягчился, ему уже не тыкали, говорили так, как положено говорить с блюстителем порядка, да и большого греха за парнем вроде не просматривалось, можно было его и отпустить…

— Документы покажи.

Женька полез во внутренний карман плаща и застыл. Он увидел, как открылась дверь гостиницы и из нее вышел Рамазан, неся объемистый чемодан. Подошел к машине, той самой, на которой уехал после встречи с Макаровым, бросил чемодан на заднее сиденье, сам сел за руль. Иномарка плавно тронулась с места.

— Я говорю, документы покажи, чего остекленел-то? Странный какой-то. Придется все-таки с тобой пройти куда следует.

— Да нет, все нормально…

Машина вырулила со стоянки, набирая скорость, пошла по трассе. Вот уже только сигнальные красные огни ее видны, ничем не отличающиеся от других…

Знакомый до омерзения звук — так рвется мина. Клуб темного дыма с отсветом желтого огня — и нет уже сигнальных лампочек. Глухие стуки сталкивающихся машин, скрежет тормозов, крики людей…

— Е… — Капитан отпустил Женьку, по тротуару побежал туда, где раздался взрыв.

Зырянов вспомнил звонок Пузанова, вспомнил и фамилию человека, которому тот звонил.

— Валентинов, — сказал он вслух. — Дай Бог, чтоб это была хорошая работа.

«Скорая» прибыла к месту происшествия очень быстро, будто специально стояла за углом и ждала, когда тут что-то случится.

Пострадавших было несколько человек. Но на носилки погрузили лишь одного: Рамазана. Выглядел он как окровавленный, чуть закопченный ствол старого дерева.

Рамазана накрыли простыней, простыня сразу пропиталась кровью.

Зырянов повернул в темный переулок, поспешил побыстрее уйти от гостиницы, от элитных машин и сытых водителей. Махнул проезжающему мимо «Москвичу». Тот притормозил, шофер высунулся из окошка:

— Куда?

Женька сказал. В ответ услышал:

— Ты что, рехнулся?

«Москвичок» набрал было скорость, но тотчас сбавил ее, и человек за баранкой поинтересовался:

— А сколько дашь?