Болевой синдром

Глава 16

Макаров все рассчитал правильно: Женьку надо искать в аэропорту, в час, когда прибывает из Германии самолет. Вряд ли Зырянов знает, что благодаря тому шороху, который он навел, Рамазан вынужден был прилететь накануне.

Олег мчался в аэропорт, тревожась об одном: что, если люди Шунта тоже не знают о прилете босса, крутятся тут и засекут Зырянова?

Женьку он узнал в спину и даже издали. Подошел сзади, сказал негромко:

— Зырянов, я не ошибся, я знал, где тебя искать!

Тот резко повернулся, изумление было написано на его лице:

— Командир? Ну ты даешь! — Последовала пауза секунд в десять, потом Женька начал соображать. — Понял. Ты тоже узнал, каким рейсом прилетает Рамазан, так?

— Примерно. Но хватит тут торчать, едем домой, я тебе по дороге кое-что поясню.

— Как едем? Олег Иванович, надо же с этим гадом встретиться!

— Сейчас важнее с другими гадами не встретиться. А Рамазан уже сутки в Москве…

Почти час проговорили в электричке, поделились своими новостями. На нужной остановке сошли, Макаров сразу же потащил Женьку в магазин:

— Вечером пирушку устроим. Сына нашел, тебя не потерял — разве не поводы?

Купили мяса, зелени, фруктов. Женька с тоской покосился на винный отдел, и это заметил Макаров, улыбнулся:

— Выбирай что душе угодно.

— И сколько угодно?

— В расчете на двоих.

— Ты что, вылечился? Так и это, Олег Иванович, надо отметить! Причем так отметить…

Вечером сидели они за столом, называли дерьмовой самогонкой шотландское виски, пили молча третий тост, после четвертого начался наконец разговор по существу.

— Женя, а что, если я был не прав и ты мог грохнуть невиновного?

— Невиновного? Не смеши, командир! Он на чем наживался? На крови нашей наживался, на войне бизнес сделал. Да таких всех надо…

— Ты прав, Женя: на Чечне многие себе карманы набили. Ну и что? Всех стрелять будем? Без доказательств? Тогда скажут: вот он, кавказский синдром. Все оттуда чокнутые вернулись. Ты хочешь, чтоб о нас так говорили?

Зырянов покачал головой:

— Командир, мне до лампочки, что о нас говорят и думают. Вот мы тут сидим, ты с башкой простреленной, я без руки, и слюни пускаем, а под Ведено вон… Ты смотри, смотри телевизор! Морозильники под Ростовом нашими пацанами переполнены, а мы в гуманность играемся. Доказано, не доказано… Жену у тебя убил… Какие еще тебе доказательства нужны, Олег Иванович?

Макаров невольно бросил взгляд на снимок Тамары, стоявший за стеклом шкафа.

— Узнаю, кто ее жизни лишил, тогда либеральничать не буду. Тогда, может, и тебя попрошу: пойдем, скажу, Женя, спину мне прикроешь. Но пока я не узнаю, кто убийца, и сам ни на кого руку не подниму, и тебе этого сделать не позволю.

— А как узнаешь?

— Ну, есть же люди, которые не только шашками, как мы, махать умеют.

— А нам в это время что делать? Если сидеть вот за этим столом в ожидании, то никакой водки не хватит, думаю.

Макаров вытащил фотографию Олежки и положил ее перед собой:

— Займемся жизнью, старлей Зырянов. Снимем погоны и займемся жизнью. Мне надо семью лепить — у меня настоящей семьи еще никогда не было. Я даже не ребенка имею в виду. Не понимали мы друг друга с Тамарой. С Лесей тоже пока не все просто, но я чувствую: все будет нормально. Вот и ты…

— А что я? — Женька потянулся к бутылке, наполнил рюмки. — Что я, командир? У меня тыла нет, у меня нет ни Калуги, ни ребенка, и не нужен я никому. Мне погоны снимать — все равно что крест на всем ставить. Иногда мне кажется, что лучше б я под Лысой горой остался, чем… — Он приподнял изуродованную руку и ничего больше не сказал, только застонал зло.

— Нам с тобой отвлечься ото всего надо, — сказал Олег. — Поедем дней на десять со мной в деревню, а? К Лесе? У нее отец мировой мужик, я ему мешок сахару привезу, он самогонки наварит получше, чем это импортное виски. Там, между прочим, есть дома заброшенные, так что можешь вполне самостоятельно пожить, посмотреть, как у тебя это получится. Я хочу, чтоб ты сына моего увидел, чтоб местных девок там как следует погонял. Поехали, Зырянов. Там и подумаем, как дальше жить. Мы ведь еще и не думали с тобой об этом.

— А что, — Женька потянулся вилкой за огурцом, не попал в него с первого раза, — можно и прокатиться. Но погоны я снимать не буду!

— Да нас с тобой и не спрашивали о желании: сняли уже. Это мы их на плечах просто ощущаем, но, дай бог, пройдет и это.

— Не хочу, чтоб проходило!

Женька опять хотел выпить, но Макаров, видя, как того разобрало, накрыл ладонью его рюмку:

— Раз решили ехать к Лесе, пить сегодня прекращаем. Завтра рано вставать: побегаем по магазинам, ты мне посоветуешь, что лучше Олежке, Лесе, старикам купить. И послезавтра утром на автобусе…

Зырянов не возражал, вылез из-за стола, неровной походкой подошел к кровати:

— Командир, считай, что я уже сплю. Поеду с тобой в деревню. Но погоны с меня хрен кто снимет! А в деревне просто отдохну, а потом… потом…

Он заснул, как показалось Олегу, не успев еще голову положить на подушку. Макаров снял с него туфли, куртку, на всякий случай проверил карманы: не с «пушкой» ли приезжал Зырянов в аэропорт на встречу с Рамазаном? Карманы были пусты, если не считать денег.

Макаров даже предположить не мог, что лежал у Зырянова под подушкой красивый никелированный пистолет.

День был дождливый, ветреный, черно-белый. До метро Макаров с Женькой ехали в полупустом автобусе, затем зашли в такой же вагон, сели у крайнего выхода.

А с противоположной стороны успел вскочить в уже закрывающуюся дверь высокий человек в темных очках и с палочкой в руке. Он медленно пошел по проходу, с завыванием обращаясь к пассажирам:

— Граждане, кто может, помогите чернобыльцу! Я потерял зрение в результате взрыва атомной станции, и государству нет до меня никакого дела. Одна надежда — на отзывчивость русского сердца, на доброту россиянина. Не прошу много — лишь на пропитание и лекарства…

Макаров полез за кошельком, но сказал негромко, так, чтоб услышал лишь Женька:

— Врет все, конечно. Шустро он в вагон забежал, так слепые не бегают. Но тысяч пять дам.

— Погоди, Олег Иванович, не спеши. Я тебя познакомлю с этим Гомером.

Полковник недоверчиво взглянул на Зырянова:

— Шутишь?

— Не шучу.

— Ну ты даешь! Первый раз в столицу-матушку прибыл, а успел и с бандитами, и с торгашами, и с нищими перезнакомиться. Коммуникабельный ты человек, Женя.

— Да уж какой есть.

Слепой подошел к двери, ожидая очередной остановки, повернувшись спиной к Макарову и Женьке.

— Возьмите у меня деньги, товарищ, — сказал Олег.

Слепой не шелохнулся.

Женька встал, подошел к нему:

— Ладно, танкист, или как там тебя, не вороти морду. Камуфляж снял, нас не позоришь — и то хорошо.

Проситель милостыни просипел:

— Ну все, выйдем — заплачу, сколько надо.

Макаров тронул Женьку за рукав:

— Не заводись. Поживем немного без приключений, а то не скоро в деревню попадем.

— Все нормально, командир, — ответил Зырянов. — Я только хотел гражданина проинструктировать. Раньше он играл роль солдатика и не знал, что такое «Фагот». Теперь хочу спросить: какие конкретно лекарства нужны облученному человеку? Ведь спросит же кто-то.

— Отцепись от меня, а? — проныл парень. — Что я тебе плохого сделал?

— Дурной пример показываешь, — неожиданно зло сказал Женька. — Оказывается, и так можно существовать: ходить и попрошайничать. Может, и займусь этим. На пару с тобой ходить будем, а? Людям головы морочить, доказывать им, что есть еще те, которые и хуже живут.

Вагон еще не остановился, а старый знакомый Зырянова уже стал тыкаться в дверь, как муха в стекло. Лишь только створки открылись, он выпрыгнул, испуганно оглянулся на Женьку и поспешил к эскалатору, расталкивая прохожих.

Макарову показалось, что его старлей сейчас помчится следом за этим типом, и он тоже быстро встал, взял Женьку за локоть:

— Нам на следующей выходить… Ты чего-то, смотрю, опять разволновался. Ну насшибал мужик на бутылку, и черт с ним! Тебя чего это беспокоит?

Зырянов внимательно посмотрел на него:

— Командир, думаешь, я шутил, да? Если, как ты говоришь, сниму погоны, тоже таким стану. А почему бы и нет? «Государству до меня никакого дела, одна надежда — на отзывчивость русского сердца»… Все подходит.

— Хватит молоть ерунду, Женя. Напрасно я тебе с утра налил. Что ли, мы жить по-людски не сможем?

— Олег Иванович, а мы до этого по-людски жили, там, в Чечне? Там себя подставляли, а зачем? Что тут от наших потерь изменилось? Врут и предают. Всех бы их в ту бойню окунуть, как в дерьмо…

Женька говорил уже не шепотом, на них стали оглядываться, в чужих глазах были жалость и боязнь.

— Порядок тут, командир, навести надо…

«Да, — подумал Макаров, — увозить отсюда Женьку надо, и как можно быстрее. По сути дела, он еще пацан — ну что такое двадцать три года? Многое видел, многое пережил, ему бы душой отдохнуть, реабилитационный курс пройти, а тут — такое… Зырянов приехал к командиру вроде как в гости и за помощью, а выходит, что получил новые боевые задачи. И продолжает воевать».

— Наша остановка, Женя.

Магазин никуда не денется, решил Макаров и повел Зырянова прогуляться по старому парку. Дождь шелестел по распластанной на земле листве, струился серебром по темным стволам лип. У пустых скамеек возились синицы, искали еду. Белка застыла на ветке, любопытными глазами следя за единственными прохожими, бесцельно бродящими по мокрым аллеям.

Но цель у Макарова была, и он, как ему показалось, достиг ее. Женька оттаял, успокоился, даже заулыбался. Когда наконец зашли в магазин, он, пока Макаров выбирал одежду для сына, накупил целый мешок игрушек.

— Куда столько? — удивился Макаров.

— А мы с Олежкой твоим играть будем, вдвоем. Какие еще на сегодня вводные, командир?

— Пассивный отдых перед завтрашней дорогой. В ванной попаримся, телевизор посмотрим, газеты почитаем…

— Водочки попьем!

— Не без этого. И пораньше ляжем спать. В семь утра надо уже быть на Киевском вокзале.

Газет Женька так и не почитал. Перекусив на скорую руку, принялся крутить телефонный диск.

— Алла, чувствую, что я еще часа на два нуждаюсь в постельном режиме… Нет, лучше без уколов, но если ты настаиваешь…

Положил на аппарат трубку, взглянул на Макарова, потирая шею:

— Олег Иванович, я отлучусь на вечерок, а?

— Тут я тебе не командир, Женя.

Он сказал только это, не задал никаких вопросов, но Зырянов решил раскрыться сам:

— Понимаешь, Олег Иванович, мы с тобой еще наговоримся, и тут, и в деревне, а вот с женщиной… Я же только руку потерял, а не чего-нибудь другое. Домой вернусь — там с бабами напряженка: село есть село. Ты не ругай меня, ладно?

— Только не задерживайся, подъем ранний будет, чтоб на первый автобус успеть.

— В десять вечера буду сидеть уже вот на этом стуле. — Он помолчал, потом добавил: — Знаешь, она постарше меня, красивая и не врет вроде. О чем думает, то и говорит. Ты встречал таких женщин?

— А ты?

— Что я? У меня еще жизненного опыта в этом деле маловато. Вот пойду его набираться.

— Почему ты все время пытаешься спрятать от меня правую руку? Ну что ты ее в простыню зарываешь? Там кожа должна дышать, понимаешь?

Женька присел на кровати, повернувшись к лежащей Алле все же левым боком.

— Я думаю, тебе неприятно смотреть на это…

— Господи, вот уж не думала, что ты можешь комплексовать. Мне казалось, что офицеры этой болезнью не страдают.

— Я уже не офицер.

Алла легко соскочила с кровати, подняла с ковра свою одежду, начала одеваться.

— В плане секса ты офицер, и еще какой!.. А насчет «приятно-неприятно»… Дня через два ко мне приезжает один из тех, чьи бритвы в ванной лежат, Марк Геннадьевич. Так вот, как только он порог квартиры переступает, я его посылаю сразу под душ. От него потом за километр разит. И я ему об этом прямо говорю. «Доплачивайте, — говорю, — за вредность». И он духи покупает и только смеется на мои слова. А ты… Женя, у тебя боевая рана, а это совсем не уродство.

Уже в трусиках, бюстгальтере она вопросительно взглянула на Зырянова:

— Так, какая у нас дальнейшая программа? Идем на кухню готовить ужин? Тогда я халатик надеваю. А если хочешь прогуляться…

Женька щелкнул по циферблату:

— Мне бежать надо.

— Я выйду с тобой, провожу. Подышу свежим воздухом: там подмораживать начало.

В лифте она спросила:

— Ты чего скуксился? Был все время веселеньким, а теперь нос повесил?

Зырянов кисло улыбнулся:

— Представил тебя в постели с этим потным и старым Марком. Он ведь старый, если ты его по отчеству зовешь?

Алла весело засмеялась:

— Вот в чем дело! Ну, во-первых, я никогда с ним не спала, он уже перезрел для этого, только кайф ловит, когда я по комнате бегаю в халатике с разрезом от бедра и в декольте до пупка. Я с ним в театры хожу, кормлю его, рубашку могу постирать… Это все, Женечка, во-первых, а во-вторых, тебя моя жизнь не должна огорчать! Не дай бог, мы почувствуем какую-то обязанность друг перед другом, утратим независимость… Лично я этого не хочу, честно тебе говорю.

В город действительно пришел морозец: лужи сковало льдом так, что по ним можно было скользить. Звучно, будто они фанерные, ломались под ногами листья. Небо очистилось от туч, предвещая усиление холода.

— Алла, ты замерзнешь. Возвращайся домой.

— Наоборот, я хочу, чтоб ты садился не на этой остановке, а на следующей. Пройдем аллеей, поговорим. С тобой, кстати, интересно говорить…

Но поговорить они не успели. Едва зашли в темное, без фонарей, пространство, как прямо по глазам ударил мощный луч фонарика.

— Она? — спросил чей-то голос.

— Она. Барсукова.

Первый голос продолжил:

— Кавалер может… нет, должен уйти, а к даме у нас несколько вопросов.

— Ты их знаешь? — тихо спросил Аллу Зырянов.

Она покачала головой, а вслух за нее ответил все тот же грубоватый, с ленцой, голос:

— Она нас не знает и никогда не узнает. А ты, товарищ или господин, катись отсюда. Неужели я что-то неясно сказал?

— Новак, — раздался голос третьего, справа от Женьки. — Это же однорукий, которого мы на складе мутузили. Точно, он!

— Попридержи язык, — недовольно произнес тот, кого назвали Новаком. — Но если это так, то все становится на свои места. По крайней мере, я теперь знаю, о чем докладывать шефу. Отведите в сторону этого субчика, у меня к нему вопросы во вторую очередь будут, а сейчас я побеседую с этой б…ю.

Женька ударил наугад, просто резанул тяжелым ботинком тьму повыше фонаря, туда, где, по его расчетам, должна находиться голова. Если бы он ошибся, то, конечно бы, фраернулся — потерял равновесие, на скользкой земле мог даже упасть. Но ботинок четко приложился к чужой морде, луч света подпрыгнул, потом спикировал и затух. Но тотчас зажглись еще два фонаря, уже с боков. Женька, набычив голову, метнулся вправо. Есть! Угодил лбом в чью-то грудь, противник со сбившимся дыханием даже не вскрикнул, рухнул на спину.

Но кто-то невидимый уже схватил за плечо и Зырянова, сейчас надо ждать удара… Вернее, не надо ждать! И он сгруппировался, подпрыгнул как мячик, развернулся в воздухе, ударил одновременно двумя ногами в чей-то живот, оттолкнулся от него, как от батута, сделал в воздухе сальто, приземлился метра за два от противника, ухитрившись остаться в вертикальном положении.

Но лучи двух фонарей тут же опять поймали его на скрещении.

— Новак, что с тобой? — раздался голос.

Под Новаком затрещали промерзшие листья, он вставал с земли.

— Ну ладно, — сказал он. — Если так, то и мы будем говорить с тобой по-другому.

— Подойди, поговорим, — ответил Женька.

— Где эта, Барсукова, не сбежала? — спросил кого-то Новак.

— Нет, мы ее под «перышком» держим. Дернется — лезвие как раз в горло войдет. А этот однорукий что-то потерял, когда прыгал.

Свет опустился, пробежал по аллее, остановился на никелированном пистолете.

Тотчас рука невидимого Зырянову Новака подняла оружие.

— Хорошая игрушка! И как раз вовремя найдена. Ты, хрен однорукий! Я бы тебя оставил в живых, даю слово. Но на меня еще никто не поднимал руку.

— Я на тебя ногу поднял, — поправил говорившего Зырянов.

— Заткнись! А поговорить хочешь — скажи лучше: ты о Рамазане узнал от Лаврентьева, да? Мне надо выяснить, кто тебе разболтал о Рамазане. Не узнай мы тебя, то поговорили бы об этом с Барсуковой, — не слышала ли она ничего существенного от своего дружка новокузнецкого, вдруг он при ней с тобой болтал? Но раз ты — вот он, то все понятно. Случайностей в таких делах нет. С тобой мы сейчас потолкуем, а девочку… Эй, отпустите ее, пусть катится куда хочет.

Да, подумал Зырянов, будет хорошо, просто замечательно, если Аллу отпустят. Этим ему развяжут руки… Руку то есть. Ударная у него левая, но все же очень жаль, что нет правой. Он бы показал этим сволочам… Да и покажет, только бы знать, что от этого не пострадает Алла. Можно будет попробовать и уйти: темень, деревья…

Глухой хлопок раздался там, где стояла Барсукова, и тотчас хриплый натужный стон сопроводил его, под падающим телом зашелестела ломающаяся трава. Новак вскинул пистолет в сторону Женьки, пытаясь рассмотреть, что происходит там, где стояла Алла. Фонарь опять был в его руках, и Женька пошел на этот свет, чуть боком, пританцовывая, готовя для удара ногу.

— Стой! На месте стой! — заорал Новак.

Женька хорошо видел освещенный ствол, направленный в его лицо, но шага не сбавил.

— Получай! — заорал Новак.

Вспышка направленного взрыва на миг осветила все вокруг. Зырянов был готов к этому и успел увидеть все, что его интересовало. Стоит Алла, рядом с ней валяется на земле человек, еще двое — чуть в стороне, закрылись ладонями от слепящего света.

Женька подскочил к Барсуковой, схватил за руку, увлек за собой:

— Бежим, пока не очухались.

Побежали сначала по аллее, потом свернули к жилым домам.

В десять вечера Зырянов домой не вернулся. Макаров, уже начиная волноваться, стоял у темного окна, смотрел на улицу.

Он обещал Лесе приехать через три дня, но недобрые предчувствия подсказывали ему, что и завтра поездка в Калугу не состоится. Если Женька к утру не объявится, он, конечно, из Москвы не уедет. Парень, судя по всему, на пределе, нельзя его сейчас терять из виду…

И тут раздался телефонный звонок.

— Олег Иванович, это я.

— Что случилось, Женя?

Даже по короткой реплике Зырянова Макаров понял, что что-то там произошло.

— Нужен твой совет, Олег Иванович. Мы не можем подъехать к дому, боюсь «хвоста»…

— «Мы» — это как понять?

— Выйди к трассе, мы остановимся правее троллейбусной остановки. Синие «Жигули». Будем там минут через десять, при встрече все и расскажу.

Машина уже стояла в обусловленном месте, когда Олег вышел к шоссе. За рулем сидела эффектная женщина, изо всех сил старающаяся казаться спокойной, но даже короткое свое имя она произнесла с дрожью в голосе:

— Алла.

Зырянов располагался на заднем сиденье, туда же влез и Макаров:

— Что у вас за чепе, ребята?

Рассказывал один Женька, женщина сидела молча и смотрела то в лобовое стекло, то в зеркало заднего вида.

Увернувшись от ножа, первый выстрел из газового пистолета сделала Алла. После этого нажал на спусковой крючок Новак и получил заряд в грудь и лицо, что с ним сталось, неизвестно. Алле домой возвращаться опасно, адрес ее известен тем, кто поджидал женщину на аллее.

— У вас нам тоже появляться нельзя: я и так вашу квартиру засветил, а если еще и знакомая Лаврентьева туда нагрянет…

— Машину угнали, что ли? — спросил Олег.

— Нет, это моя, — ответила Барсукова. — Она стояла у дома, мы вернулись, сели и…

Макаров помолчал, потом задал новый вопрос:

— Вас на работе не бросятся разыскивать, если вы исчезнете на несколько дней?

— Нет, мне надо только позвонить и предупредить.

— Там есть телефон, — сказал Макаров.

— Где это — там?

— У меня на даче. Женя, разворачиваемся и поехали.

— Это не так далеко от Москвы, да?

— Мне кажется, чем дальше, тем лучше.

— Нет, командир. Мне в столице поработать надо. Понимаешь, из-за меня мужик пострадает, Лаврентьев Игорь Викторович.

— Хороший человек?

Женька вспомнил никелированный пистолет, покачал головой, но ответил так:

— Каким бы ни был, но я его вроде как подставил, получается. И с Рамазаном, таким образом, мне все равно встречи не избежать. Еще не знаю, что ему скажу, подумать надо, но коммерсанта нельзя оставлять под ударом, командир.

Макаров был категоричен:

— Значит, так. С дачи ты носа не высунешь. Договорились? Фамилию твоего друга я запомнил, сам о нем с кавказцем поговорю.

— Олег Иванович, лучше бы тебе не впутываться в это дело. И потом, как же Калуга? Тебя Леся ждет, сын.

— Сын ждет, когда я воевать закончу. А тут, видишь, какое дело…

«Жигули» затормозили, поплыли по скользкой дороге застывшими на тормозах колесами. В свете фар было видно, что впереди остановился автобус, из него выскочили пассажиры: мужчина, женщина и ребенок. Взявшись за руки, побежали через трассу, к проселочной дороге. На указателе было написано: «Дер. РЕПКИНО. 2 км».

— Здесь недалеко тот котлован, где Тамара погибла, — сказал Макаров.

Еще минут через сорок они подъехали к домику, который Макаров не очень любил посещать. На даче, среди грядок, цветов, колючих кустов крыжовника, ему было скучно.

Он вышел из машины, отомкнул ворота, потом дверь гаража. Алла загнала туда «жигуленок».

— Так. Ну, пойдемте знакомиться с хижиной. Там, конечно, холодно, но в коридоре всегда лежат, по крайней мере так было раньше, сухие дрова, а в холодильнике не переводилась бутылка водки.

Они зашли в дом. Макаров думал, что здесь будет бардак и слой пыли на всем, потому порядок и чистота его даже удивили. Еще больше он удивился тому, что от печи шло тепло, плита была даже горяча — руку на ней невозможно было удержать. Объяснение этому можно было найти лишь одно…

Олег подошел к телефону и набрал номер тетки жены, Волчковой. Та оказалась дома.

Поговорили о жизни, здоровье и погоде. В конце разговора он спросил:

— На даче давно были?

— У вас-то? А чего мне там делать? Нет, как собрала урожай в начале сентября, так больше и не появлялась. Вот если бы вы переписали ее на меня…

Через неплотно прикрытую дверцу печи пробивался огонь и отражался на белой стене. Женька и Алла лежали на кровати, разговаривали: им не спалось.

— Послушай, зачем ты полез в драку? Тебя они отпускали, а мне ничего не сделали бы.

— Да? Надо было тебя оставить, а самому взять и уйти? А потом, этот гад тебя обозвал…

— Подумаешь, обозвал. Разве это повод, чтоб голову свою подставлять?

— Повод.

— И Олег Иванович: бросает все свои дела, везет нас ночью на дачу, взялся хлопотать за Лаврентьева — зачем ему это нужно?

— А зачем тебе нужно было сажать меня в машину и везти к себе?

— Не сравнивай, я врач, это у нас профессиональное.

— У нас тоже.

— Странно. Знаешь, я таких еще не встречала…

Она поцеловала его в плечо.

Макаров в это время тащился на маршрутном автобусе домой.

Он думал совсем о другом. Кому понадобилось посещать его дачу? И с какой целью?